Наконец, в-пятых, спокойная и стабильная (хотя и небогатая) жизнь создавала ритм, благоприятный восприятию дворянской неторопливости Тургенева или Толстого как не слишком архаичной, не слишком чуждой атмосфере «сегодня».Иное дело наши дни. Правящая элита России уже с начала 90-х негласно отказалась от просвещенческого проекта всеобщего окультуривания народа, с фанатическим рвением некогда воспринятого большевиками. Да, этот проект был чистой воды утопией, но он задавал, так сказать, шкалу ценностей, в которой знание Пушкина являлось вещью более важной, чем размер оклада, и многие в это искренне верили. Конечно, жизнь вносила свои коррективы, но в СССР, при всех протобуржуазных тенденциях (вспомним пресловутый «вещизм», между прочим, повсеместно обличаемый), экономизм как мироощущение и стиль жизни мог находиться только в андеграунде, советским людям приходилось по необходимости быть стихийными идеалистами, несмотря на Марксову бороду на каждом углу. В демократической России гуманитарно образованные люди не очень-то и нужны: даже с теми, которые остались от «тоталитарного прошлого», столько хлопот, зачем же их (и гуманитариев, и хлопоты) еще приумножать? Знание классической литературы становится все более формальной ценностью - для школьного диплома, а дальше в жизни оно никак не пригодится. Прибыльному бизнесу чтение «Братьев Карамазовых», скорее, помешает, чем поможет. В общем, никто современного молодого человека к овладению Культурой, кроме некоторых особо занудных школьных словесников, не подталкивает. Он поставлен, по сути, в ситуацию свободного выбора: читать или не читать? И обычное предпочтение второго варианта обусловлено еще и самим предметом чтения.Сколько бы - искренне или по заказу - ни сочиняли идеологических сказок о «демократизме» русской классической литературы, она, конечно же, сущностно элитарна - будучи сотворена людьми из элиты для людей из элиты. «Евгений Онегин» и «Герой нашего времени» адресовались их авторами не «многомиллионному крестьянству», а узкому кругу «светского общества»; Толстой писал «для народного чтения» не «Анну Каренину», а специальные рассказы типа «Филипка». Эстетическую и идеологическую систему координат русской классики задали аристократы, наиболее талантливые разночинцы тоже ориентировались на нее. Адекватное восприятие Пушкина или Тютчева требует высочайшей образованности и тончайшей духовной организации, это поэзия для избранных, поэтому в девяноста случаях из ста ответ на вопрос о любимом поэте: «Пушкин» - означает только то, что респондент ничего не понимает в поэзии. То есть неподготовленный читатель в силах оценить в классическом произведении литературы только интересную историю, а тут даже «детективный» Достоевский не сможет составить конкуренцию современным мастерам остросюжетного жанра.С содержанием не меньше проблем, чем с формой: то, чему учат «великие писатели земли Русской», проповедовавшие либо аристократические, либо христианские, либо социалистические идеалы, радикально противоречит полубуржуазным-полууголовным этическим предпочтениям большинства россиян. Кроме того, типичный современный молодой человек не воспримет классический текст как историю «про себя», ему надо предпринять богатырские усилия, чтобы отождествить себя с Татьяной Лариной или Андреем Болконским. Многие ключевые проблемы, стоящие перед героями романов позапрошлого века, юноше или девушке начала XXI столетия просто непонятны. Например, коллизия развода, ставшая роковой для главных персонажей «Дворянского гнезда» и «Анны Карениной», вряд ли ими воспринимается как неразрешимая. Вообще, по моим наблюдениям, Тургенев и Толстой кажутся «племени младому» особенно старомодными и непонятными, безнадежно «застрявшими» в своей эпохе. Повыше рейтинг у Достоевского. Но в то же время сомнительно, чтобы людей, чья постоянная духовная пища - криминальные боевики и «ужастики», способны были напугать и потрясти преступления и муки совести Раскольникова и Ивана Карамазова (вспоминается запись в дневнике Михаила Пришвина 1919 года - ему говорит приятель, перечитавший «Преступление и наказание»: и чего нас пугали Свидригайловым, ведь хороший человек был!), а уж подвал первой полосы «МК» такие «случаи из жизни» иногда поведает, что куда там Леониду Андрееву! Само идеалистически-романтическое настроение умов творческой элиты старой России (и раннего СССР) глубоко чуждо трезвому прагматизму новых поколений. «Чудаки» - самое мягкое, что можно услышать от нынешних школьников или студентов о властителях дум русской интеллигенции вековой давности вроде Николая Федорова и Владимира Соловьева2.Итак, почитаемая на словах классика не владеет сегодня «русской душой». Конечно, встречаются молодые люди, живущие тем же Достоевским, но не может же общенациональный культурный консенсус основываться на вкусах единиц.Кому нужна Культура?Действительно, кому? Горстке тех, кто, подобно Толстому, считает, что «без Тютчева жить нельзя»? Да, но, между прочим, Шпенглер тоже не мог, по собственному признанию, «жить без Гете, без Шекспира, без старой архитектуры», что не помешало ему адекватно оценить современную ему ситуацию и возвестить о «закате Европы». Правящей элите? Думаю, не слишком, судя по тому скромному финансированию, которое достается на долю учреждений, подведомственных Министерству культуры3. А вот не такой уж маленькой армии работников этих учреждений - безусловно, жизненно необходима. Но опять-таки в общенациональном масштабе это не слишком значительная сила.Есть ощущение, что высокий статус Культуры сохраняется только благодаря, используя выражение Победоносцева, «земляной силе инерции». Массы по инерции продолжают чтить Пушкина и Глинку; элита по инерции не дает окончательно умереть библиотекам, музеям и академическим институтам; графоманы и бездарности, мечтающие казаться «умниками», по инерции засоряют культурное пространство плодами своего (или чужого) вдохновения - от стихов до диссертаций. Тем не менее в этом безумии есть своя логика, как правило, неосознаваемая. Пусть даже и в форме имитации, Культура остается единственной знаково-смысловой системой, внятной для 9/10 жителей России - тем, что, грубо говоря, всех нас объединяет.В стране, где напрочь отсутствует «проект совместной жизни» (Хосе Ортега-и-Гасет), где социальное единство подорвано невероятным неравенством в доходах (смешно читать, как американец Кристофер Лэш ужасается - в США 20% населения контролируют 50% национального богатства, нам бы ваши проблемы!), где религиозное единство, несмотря на все пафосные речи о «православном ренессансе», обитает в пределах от 3 до 7%, где этнократии и этнофобии сильнее ассимиляции, что еще, кроме школьной программы по литературе, может объединять ее граждан? Хрупкое единство? Безусловно. Но другого пока нет, и потому бессознательно самые разные слои нашего общества хватаются за него как утопающий за соломинку. Но ведь когда-нибудь соломинка не выдержит, и произойдет это, как всегда в истории России, внешне совершенно неожиданно. Вспомним, как «слиняли в 2-3 дня» (Розанов) «православие-самодержавие-народность», а потом и марксизм-ленинизм.Общий стиль почти всех действий нашей власти в последнее десятилетие - как можно более длительное оттягивание решения наиболее насущных и болезненных проблем: авось «рассосется». Возможно, в каких-то конкретных ситуациях такой подход был разумной и даже мудрой тактикой, но в качестве стратегии он только способствовал концентрации взрывчатого вещества в подвале внешне весьма респектабельного здания путинской «стабильности». Отсутствие вызывающего доверия преемника, способного сменить честно потрудившуюся и давно имеющую право на заслуженный отдых Культуру, - динамит не меньшей силы, чем социальное расслоение, коррупция или этнические конфликты.Национальный масскульт как нацпроектЕдинственной альтернативой имитационному прозябанию Культуры в качестве псевдосимвола российского единства я вижу грандиозный и творческий проект создания национального масскульта, пропагандирующего ценности, в той или иной степени преемственные по отношению к классике, художественным языком, близким и понятным современному массовому русскому человеку. Это может быть поп-беллетристика, эстрада, кино, комиксы, компьютерные игры и т.д., настойчиво, планомерно, но не в лоб прославляющие национальную солидарность, социальное сотрудничество разных общественных слоев, русский народ как творца его великой истории, мужчину как воина и труженика, женщину как мать и домостроительницу, взаимопомощь и взаимовыручку между людьми, банальную (?) честность и порядочность и т.д. и т.п. Такие архетипические и внятные для любого нормального человека установки - элементарные условия человеческого существования - гораздо более, чем нравственные метания Константина Левина и проповеди старца Зосимы, способны стать основой национальной идентичности. Классика требовала от человека этического максимума, перед нами сегодня стоит задача сохранить/возродить этический минимум - этой планки российское общество, возможно, еще сумеет достичь, но все, что сверх нее, обречено быть пустым, хотя и помпезным фасадом.Если проект национального масскульта будет выдвинут и серьезно поддержан государством, для его осуществления я не вижу никаких серьезных препятствий. Есть успешные примеры того, как это делалось: достаточно вспомнить Голливуд времен «нового курса» (у нас так любили сравнивать Путина с Рузвельтом!), давший бессмертные шедевры Джона Форда, Фрэнка Капры, Уильяма Уайлера, или кинопродукцию сталинской эпохи. Система госзаказов и престижных премий быстро втянет в проект самых талантливых и чутких художников. Почему бы, например, не поработать над жанром отечественного боевика, русского истерна, который бы повествовал не о криминальных разборках, а об освоении русскими Сибири и Дальнего Востока, о борьбе за Кавказ и Среднюю Азию - материал куда более захватывающий, чем история покорения Дикого Запада, ставшая золотой жилой для американского вестерна4? Причем зачатки национального масскульта имеются уже сейчас. Скажем, рок-группа «Калинов мост» (лидер Дмитрий Ревякин) из альбома в альбом воспевает, а следовательно, делает близкими, «своими» для достаточно обширной молодежной аудитории рубежи Отечества - сначала «терпкую Камчатку» в проникновенной лирической балладе (»Святы бескозырки золотыми лентами / Служба серебрит виски, граница на замке, / Льют награды кружками дозоры Родины, / Солнце встанет в срок - спи, страна, спокойно»), теперь - город русской славы Севастополь в стилизованной солдатской песне (»Ох, кровей напилась земля крымская, / Черноморский флот на дне покоится, / И все меньше нас, адмирал убит, / Но мы держимся, но мы держимся…»). Вот что нужно поддерживать, а не «Фабрику звезд», которая, по меткому определению Михаила Ремизова, сделалась стандартом «россиянской» культуры. Даже в такой на первый взгляд неидеологизированной сфере, как архитектура, «русский стиль» мог бы стать сильнейшим средством национального единения, оформляя не только дворцы, но и общественные здания, - как на хороший образец можно указать на железнодорожный вокзал Великого Новгорода (архитектор Игорь Явейн), построенный вскоре после Великой Отечественной войны.Весь вопрос в одном: а нужно ли все это нынешней власти? Ведь национальный масскульт может быть только частью более масштабного проекта национального государства, а последний, похоже, не является приоритетным для российской элиты. Вот почему робкие попытки создания историко-патриотического и государственно-идеологического кинематографа оказываются столь неудачными (взять хотя бы поистине позорный блокбастер Владимира Хотиненко »1612» и небезынтересный, но фальшиво-надуманный манифест Никиты Михалкова »12») - они неорганичны. Тогда получается, что Донцова / Маринина / Устинова, бандитские сериалы, «Фабрика звезд» и есть наш настоящий национальный масскульт. Что ж, он замечательно коррелирует с социально-экономической ситуацией в РФ, но если и то и другое в совокупности - не только наше настоящее, но и заявка на *удущее, то *удущего может и не *ыть… Тем же, кто хочет, чтобы у России было русское будущее, пора думать о национальном масскульте как общественной инициативе, хотя бы как о некой субкультуре «малой нации» (по аналогии с кошеновским «малым народом»), которая в идеале должна стать «большой». Но надо ли говорить, что в таком случае данный проект приобретает революционный вектор…Так или иначе, Культура в качестве действенного символа национального единства доживает последние дни. И может, к ее же благу. Она перестанет быть огромным проходным двором, заполненным разного рода самозванцами, и вернется к своим изначальным форматам - келье, салону, кабинету, мансарде… Возможно, когда стихнет шум непосвященных, мы услышим в благоговейной тишине некое новое Слово, которое даст Культуре новую жизнь…Примечания.1 По данным, приведенным главным редактором журнала «Искусство кино» Даниилом Дондуреем на заседании Общественной палаты в ноябре прошлого года, 37% наших соотечественников вообще не читают книги, только в семи из ста семей родители читают книги детям. Известный литературный критик Павел Басинский констатирует: » книги перестали о*ъединять людей практически ни одна из новых книг не становится предметом общественного интереса». 2 При нынешней тотальной варваризации обсуждать столь тонкие материи с молодежью становится, по сути, бессмысленно. Выполнимость куда более скромной задачи - дать учащимся набор самых элементарных сведений - и то под вопросом. Недавно на экзамене студент не смог ответить на мой вопрос о том, кто победил в Сталинградской битве; от студентки гуманитарного (!) вуза я узнал, что Крещение Руси состоялось при Петре I; незабываемую историю мне поведал один мой коллега о студентке, отнесшей возникновение кинематографа к временам до Рождества Христова… Чувствуется, что все это им «до лампочки». 3 Народный артист России Александр Калягин на упомянутом выше заседании Общественной палаты привел следующие цифры: в 2007 году расходы на культуру составили 1,24% от общих расходов бюджета, к 2010-му планируется их снизить до 0,83%. Зарплаты «работников культуры» в 2,5 раза меньше, чем в среднем по стране.4 Подробнее об этом см. в моей статье: Закрытие фронтира // Москва. 2007. ? 6. С. 134-138.
      (Автор: Сергей Сергеев)
 
       Больше ясности, меньше логики19 марта - 9 апреля 2008
      Минула горячая выборная пора, контуры политического будущего предельно прояснились, но острота общественной дискуссии в России не спала, а, напротив, кажется, лишь набирает обороты. Главная тема экспертных комментариев вот уже более трех месяцев - фактическая конфигурация власти после 7 мая. Теоретически все ясно: президент Медведев и премьер Путин; характер, объем и соотношение их полномочий определены Конституцией и не допускают никаких толкований. Но в то же время понятно, что слишком часто теория и практика в России существуют в разных измерениях, противореча друг другу, даже взаимоисключая друг друга. Этот вопрос интересовал не только российских экспертов, но и иностранных: корреспонденты английской газеты The Financial Times, взявшие 25 марта интервью у Дмитрия Медведева (к слову сказать, первое его интервью в статусе избранного президента), прямо поинтересовались: «За кем будет оставаться последнее слово при принятии решений?» И получили максимально обтекаемый ответ: «Россия - это президентская республика с сильной исполнительной властью». Впрочем, и здесь много неопределенности: что вообще такое «президентская республика с сильной исполнительной властью»? Согласно официальным словарным трактовкам президентской республики, это форма правления, для которой характерно соединение в руках президента полномочий главы государства и главы исполнительной власти. Правительство подотчетно не парламенту, а президенту. Поэтому вне зависимости от степени лояльности парламента премьеру, сиди в этом парламенте хоть три Грызловых и два Мироновых, большой пользы от этого главе правительства не будет. Так что своими крайне туманными юридическими формулировками Дмитрий Медведев (по собственному признанию, «юрист до мозга костей») только запутал экспертов.Об опасности двоевластия говорил главный редактор журнала «Политический класс» Виталий Третьяков в интервью «Литературной газете» (2 апреля): «Примеры, свидетельствующие об опасности политического двоевластия, лежат совсем рядом с нами, а не в исторических глубинах, - отметил он. - Понятно, что Медведев и Путин знают и понимают это, а потому уже выработали какой-то алгоритм взаимодействия друг с другом, дабы подобное не повторилось. Но это их личная договоренность, которую совсем не обязательно поддержат другие игроки на политическом поле России».Тем временем избранный президент продолжал активную медиаполитику в духе Владимира Путина, появляясь зачастую там, где его никто не ждал. Так случилось 3 апреля, когда Дмитрий Медведев прибыл на церемонию открытия XII Российского интернет-форума. Он отметил, что развитие Интернета относит к стратегическим задачам: «У любого государственного служащего на столе должен стоять компьютер, как у любого цивилизованного человека. И он должен иметь выход в Интернет». Знает ли Дмитрий Медведев, что в том же Министерстве иностранных дел, которое по части работы с информацией должно быть в числе первых, на один департамент приходится по три компьютера, подключенных к Интернету? Впрочем, в контексте праздничного форума эти нерадостные соображения смотрелись бы блекло и неуместно. Под конец речи избранный президент сообщил собравшимся, что накануне заходил на один из популярных сетевых сервисов, связывающих бывших одноклассников по всей стране и за ее пределами. На этом ресурсе Медведев обнаружил несколько десятков своих двойников. «И это, думаю, неплохо», - сказал он, улыбаясь, чем заслужил бурную овацию зала.Политический обозреватель газеты «Известия» Александр Архангельский в авторской колонке на сайте РИА Новости размышлял о поездке Дмитрия Медведева в Сибирь и выступлении его на заседании Государственного совета, посвященном развитию малого бизнеса (»Великое в малом», РИА Новости, 4 апреля). «Слова, произнесенные Медведевым, произвели сильнейшее впечатление, - отметил аналитик, - давно никто не говорил с такой определенностью о необходимости снять с кормления милицию, санэпидстанцию, пожарных и прочих самозваных контролеров; о проверках как легализованной форме грабежа». Одно печалит Александра Архангельского - сложность, почти невозможность воплощения этих благих планов в жизнь.Экономист Михаил Хазин на сайте FinTimes.ru (27 марта) развивал очевидную мысль о том, что без суверенной экономики невозможно и проведение суверенной политики. Начал эксперт с того, что сегодня российская экономика выстроена и функционирует в формате компрадорского капитализма: такого, при котором предпринимательское сообщество является своеобразной «соединительной тканью» между национальной экономикой и зарубежной. Так продолжается с самого начала 90-х годов - времени, когда «основной мыслью любого «бизнесмена» (читай: компрадора) было получить по дешевке госсобственность и продать ее на Запад». Михаил Хазин высказал опасение, что в ближайшем будущем, границы которого он очертил первым сроком правления Медведева, иностранные ТНК перестанут вкладываться в российскую экономику и перейдут в режим банального выкачивания доходов. Единственное наше спасение, по мысли автора, в скорейшем возрождении малого и среднего бизнеса. Начать можно с отмены «идиотского понятия» юридического адреса фирмы и продолжать в том же духе, упрощая и упраздняя ненужные административные процедуры.Меж тем Владимир Путин по-прежнему прозрачно намекал журналистам, политологам и всем заинтересованным лицам, что с Медведевым, слывущим либералом, им будет не легче, чем с ним (kremlin.ru, 5 апреля). На пресс-конференции после заседания Совета Россия-НАТО российский президент, благодаря присутствовавших в зале журналистов за восьмилетнюю совместную работу, отметил: «Что же касается моего преемника, то уверяю вас, что это человек широких взглядов с блестящей университетской подготовкой и вам будет с ним интересно». Примечательно, кстати, что Владимир Путин то ли по неосторожности, то ли специально употребил в отношении Медведева определение, ранее категорически им отвергаемое, - «преемник».Другой - несостоявшийся - преемник Владимира Путина, Сергей Иванов, в конце марта стал чаще появляться в выпусках новостей. Поводом стали твердые заявления о необходимости увеличения президентского срока. 24 марта он вновь высказался за то, чтобы развести во времени парламентскую и президентскую избирательные кампании, а также за увеличение срока президентских полномочий (интервью «Известиям»). «Открытым текстом говорю - я сторонник этой идеи», - сказал Сергей Иванов. Комментируя прошедшие выборы, он отметил, что не всегда отсутствие интриги есть плохой знак: «Кому хочется интриги - пусть в другом месте эти интриги ищут или создают». Повышение медиаактивности первого вице-премьера было истолковано многими аналитиками как свидетельство того, что в новой системе власти он сохранит прежнюю влиятельность. Политический эксперт Татьяна Становая заявила о том, что «Иванов возвращается в большую политику» - именно так называлась ее статья, опубликованная 31 марта на сайте Политком.ru. «Иванов своими заявлениями подтверждает свой привилегированный статус, который получен при Путине и который он намерен сохранить и при Медведеве».Сомнения в том, что Владимир Путин займет пост премьер-министра, имевшие место еще в начале марта, в начале апреля практически рассеялись. Председатель нижней палаты российского парламента и по совместительству лидер крупнейшей в стране партии Борис Грызлов во время пресс-конференции 7 апреля выражался более чем ясно и недвусмысленно: «Мы ждем 7 мая, когда будет инаугурация (избранного президента РФ Дмитрия Медведева. - Д.Б.), и 8 мая, когда мы будем утверждать кандидатуру Владимира Путина на пост премьер-министра». Очевидно, что Борис Грызлов, обычно не склонный к политической импровизации, не сказал бы ничего подобного, если бы не знал наперед, что так именно и будет. Следовательно, уже 7 апреля ситуация с выбором Путина окончательно прояснилась. Помимо этого, Борис Грызлов критически высказался о ходе административной реформы: своей главной задачи - уменьшения численности бюрократического аппарата - она, по его словам, не достигла. Если в 2004 году ежегодный прирост чиновников составлял 18 тысяч человек, то теперь скорость увеличения численности чиновников достигает 120-130 тысяч человек в год. Характерно, что тревожные мысли о тотальной бюрократизации страны произносил лидер партии, которая твердо ассоциируется с бюрократической. Наконец, Борис Грызлов выразил надежду на то, что на предстоящем съезде «Единой России» Владимир Путин согласится возглавить партию.В обзоре российской печати на сайте британской телерадиокомпании Би-би-си появилась примечательная фраза - о том, что если Владимир Путин примет предложение возглавить «Единую Россию», то Россия впервые получит партийное правительство (8 апреля).Политический аналитик Московского центра Карнеги Андрей Рябов, рассуждая о грядущей инаугурации, утверждении премьер-министра и праздновании Дня Победы, отметил: «Для российской политики, современной тем более, такой символический ряд с точки зрения взаимодействия власти и общества имеет очень *ольшое значение. Это византийская традиция, а византийская традиция, как известно, является очень-очень символичной, особенно ее продвижение в массовое сознание» (интервью Радио «Свобода», 8 апреля).Сергей Черняховский в статье на сайте АПН.ru (»Византизм как агония», 19 марта) скептически рассуждал о новейшей «византийской моде» в российской идейной сфере. Посредством долгих и подробных исторических выкладок он доказывал, что пример, на который пытается равняться Россия, того не стоит. По его мнению, вся история Византии - это история агонии, медленного умирания. И поэтому стремиться ей соответствовать - более чем странно.Политолог Павел Данилин отметил, что если сравнивать груз ответственности Путина и Медведева, то у второго он окажется больше. Нынешний президент, по словам эксперта, исполнил сверхмиссию - он сохранил Россию: «Путин воссоздавал и создавал заново, склеивая из имеющейся субстанции, чаще всего гнилой и негодной, единое пространство России» (»Медведеву придется труднее, чем Путину», «Взгляд», 4 апреля). Сложность ситуации для Медведева состоит в том, что, хотя угроза распада страны и осталась позади, количество вызовов, которые современность предъявляет стране, не сократилось, а наоборот, увеличилось: «Неоправданный оптимизм вкупе с упорным нежеланием признать, что Россия, да и весь мир входят в зону крайне опасной турбулентности, могут результировать в серьезном поражении самого российского общества, а в итоге и государства. Наконец, о чем необходимо поговорить особо, в серьезную угрозу превращается привычка игнорирования общественного запроса со стороны элит».В схожем ключе размышлял и политолог Павел Святенков (»Дембель Путин», Преемники.ru, 7 апреля). Проанализировав состояние внешней политики Российского государства, эксперт пришел к выводу, что здесь страна потерпела много поражений: «С чем остается преемник Путина? С НАТО, приближающейся к границам. С несовершенной и архаической государственной машиной. С совершенно разложившейся армией. С сверхкоррумпированными органами власти. Как, спрашивается, эта карнавальная сверхдержава намерена противостоять объединенной Европе и США? В союзе с Китаем? Но пойдет ли Китай на такой союз? Весьма сомнительно».Пока одни размышляли о том, кому в результате будет труднее, еженедельник «Коммерсантъ ВЛАСТЬ» со свойственной ему насмешливостью занимался исследованием «тандемократии» в России (»Тандемократия», 31 марта). В частности, журналисты издания обратили внимание на то, что по времени пребывания в эфире федеральных телеканалов Дмитрий Медведев вновь опередил Владимира Путина - и это опережение даже увеличилось по сравнению с предыдущим месяцем. По суммарной продолжительности сюжетов в новостных программах трех главных федеральных телеканалов (Первый, «Россия» и НТВ) Дмитрий Медведев предшественника заметно превзошел (4:02:13 против 3:10:20)». Впрочем, если в прошлый раз перевес оказался на стороне избранного президента благодаря собственно выборам 2 марта, то на этот раз решающую роль сыграло интервью британской The Financial Times: большие фрагменты той беседы охотно транслировались крупнейшими российскими телеканалами.В обозначенный период не исчезала с политического радара страны и тема «третьего срока» - в нынешнем своем измерении уже не проблема, а философский вопрос. Так, аналитик Игорь Рябов в статье «План на Путина», опубликованной 31 марта на сайте Политком.ru, отмечал: «Партия третьего срока», которой пугали всякого из преемников Владимира Путина, никуда не делась». По его мысли, «план «партии третьего срока» сегодня - ослабить институт президента за счет усиления роли премьера. Оснастить исполнительную ветвь власти поправками в закон о правительстве, расширяющими его полномочия. Перевести в Белый дом контроль силовых структур. Расширить функции аппарата правительства, включая функцию контроля СМИ. Сделать доминирующее положение «Единой России» в парламенте инструментом влияния премьера. Если не протащить соответствующий закон, то хотя бы создать фантом парламентской республики. Переподчинить губернаторов напрямую кабинету министров. Словом, что скрывать, связать Медведева по рукам и ногам».На то, что эпоха Путина еще не закончилась, намекал председатель Совета Федерации Сергей Миронов: «Рекордный уровень доверия граждан, которым пользуется Владимир Путин, доверие к проводимой им политике означают, что наша страна уже не свернет с правильного пути. На выборах главы государства Владимир Путин поддержал своего убежденного соратника Дмитрия Медведева, который главной для себя задачей считает продолжение начатого в 2000 году экономического и политического курса. Второй президент России согласился занять ключевой пост в новом правительстве. Все это говорит о том, что «эпоха Путина» - эпоха возрождения и становления новой демократической России - не закончилась и ее итоги подводить еще рано. Для того чтобы превратить Россию в процветающее современное государство, живущее по принципам социальной справедливости, нам всем предстоит еще очень основательно потрудиться. Мы только в начале пути к возрождению страны. Теперь настало время идти вперед, наверстывая упущенное» (»Развивать достигнутое», Газета.ru, 1 апреля).Не прекращалась в марте-апреле дискуссия о потеплении общественно-политического климата в стране с приходом нового президента. Поговорить на эту животрепещущую тему собрались в студии радио «Эхо Москвы» Глеб Павловский и Андрей Пионтковский (23 марта). Дискуссия получилась примечательной как с содержательной стороны, так и в плане стиля общения. Вела эту программу известная московская оппозиционная журналистка Евгения Альбац. Как и положено в таких случаях, речь зашла постепенно о современных ущемлениях свободы слова, оппозиции вообще и ее права безответственно и безнаказанно ругать власть в частности. Андрей Пионковский стал буквально пытать Глеба Павловского на предмет того, есть ли в современной России политические заключенные. Сам он был уверен, что есть, и пытался убедить в этом своего собеседника. «Не надо на меня кричать», - резонно заметил Павловский. «Но вы не отвечаете на вопрос!» - возмущался Пионтковский. «Все равно не надо на меня кричать, - настаивал президент Фонда эффективной политики. - Я хочу сказать, что это вопрос конкретный. Кто такие были политические заключенные к моменту смерти тирана в 1953 году - совершенно понятный вопрос. Они даже имели эти самые литерные или номера статей. Это, собственно говоря, и была «оттепель». Должен сказать, что ни в одном - я еще помню этих людей по старости лет, которые в конце 50-х годов появлялись в большом количестве среди других, - ни в ком не было такого количества злобы, как в вас. Это были очень добрые люди, они совершенно не искали, кого бы сгрызть. Понимаете, это очень важно. Вы считаете Ходорковского политическим заключенным. Я его не считаю политическим заключенным».Пока актуальная политическая мысль в России кипела и пенилась, писатель Александр Проханов возмущался тем, что на фоне глобальных выборных процессов померкло обсуждение идеологий (»Солнечный портрет в черной раме», «Завтра», 2 апреля). «Почему споры о суверенной демократии, охватившие кремлевских мудрецов и оппозицию, глубоких культурологов и легковесных историографов, так быстро пропали, как пропадают цветики при первых морозах?» - задавал он свой риторический вопрос. С тем чтобы в следующем абзаце ответить: «Потому что эта элита исповедует идеологию другой страны, свод идей иной цивилизации, к которой они насильно пристегнули Россию.