18

Сэр Уолтер советуется с джентльменами разных профессий

Февраль 1808

Бледная и грустная леди Поул сидела у окна. Она почти не разговаривала, а отвечала резко и невпопад. Когда озабоченный муж и друзья спрашивали ее светлость, что случилось, леди Поул говорила, что устала и больше танцевать не может. Что до музыки, то она и не подозревала раньше, до чего это отвратительная вещь.

Сэра Уолтера беспокоили молчание и безразличие жены. Все это слишком напоминало болезнь, которой леди Поул страдала до замужества и которая привела ее к смерти в столь юном возрасте. Та же бледность, тот же озноб.

Тогда докторам не дали осмотреть ее светлость, и стоит ли удивляться, что они восприняли это как оскорбление своей профессии. «Магия! — негодовали врачи при упоминании леди Поул. — Может быть, магия, вернувшая ее к жизни, и замечательна, но при должном лечении магия бы не потребовалась!»

Мистер Ласселлз не ошибался, возлагая всю вину на миссис Уинтертаун. Она презирала докторов и не допускала их к дочери. Сэр Уолтер, однако, не разделял подобных предрассудков, поэтому, не долго думая, послал за мистером Байли.

Шотландец по происхождению, мистер Байли был самым известным практикующим врачом в Лондоне. Он написал множество книг с учеными названиями и числился лейб-медиком короля. Чтобы подчеркнуть свой вес и значимость, этот рассудительный человек носил трость с золотым набалдашником. Не мешкая ни минуты, он прибыл на зов сэра Уолтера, горя желанием доказать преимущество медицины над магией. Мистер Байли осмотрел леди Поул и сообщил, что ее светлость совершенно здорова, даже не простужена.

Сэр Уолтер снова начал объяснять, насколько поведение леди Поул отличается от обычного.

Мистер Байли внимательно выслушал сэра Уолтера и заявил, что, очевидно, понял, в чем суть проблемы. Сэр Уолтер и ее светлость женаты недавно, не так ли? Сэр Уолтер должен простить его, но иногда докторам позволено переходить границы, установленные для простых смертных. Сэр Уолтер еще не привык к семейной жизни. Ему пока трудно смириться с тем, что муж и жена часто ссорятся. Этого не стоит стыдиться — в самых лучших семьях порой случаются размолвки. В таких случаях один из супругов может притвориться, будто испытывает легкое недомогание. Женщины почти всегда используют этот прием. Возможно, леди Поул чего-нибудь хочется? Если речь о пустяке, вроде нового наряда или шляпки, почему бы не пойти ей навстречу? Если же речь о новом доме или поездке в Шотландию, то не мешало бы еще раз обсудить это с ее светлостью. Мистер Байли уверен, что леди Поул — особа весьма здравомыслящая.

Возникла пауза — сэр Поул внимательно изучал длинный нос мистера Байли.

— Мы с ее светлостью не ссорились, — ответил он наконец.

Ах, разумеется, добродушно промолвил мистер Байли. Возможно, сэру Уолтеру просто кажется, что ссоры не было? Иногда джентльмены не замечают очевидного в поведении жен. Мистер Байли советует сэру Уолтеру хорошенько подумать. Вдруг он чем-нибудь досадил ее светлости? Мистер Байли далек от обвинений. Подобные трудности нередки в начале совместной жизни.

— Не в характере леди Поул вести себя, словно испорченный ребенок!

Конечно-конечно, согласился мистер Байли. Однако леди Поул весьма молода, а молодости свойственно совершать глупости. Старая голова не подходит для молодых плеч. Мистер Байли имеет большой опыт в подобных делах. Он готов привести исторические и литературные примеры, которые доказывают, что в молодости многим трезвомыслящим и разумным людям были свойственны необдуманные поступки..

Выражение лица сэра Уолтера предостерегло доктора от дальнейшего развития этой благодатной темы.

Сэр Уолтер тоже молчал. Ему было что сказать по этому поводу, однако он чувствовал себя неуверенно. Если вы впервые женитесь в сорок два года, то обнаруживаете, что окружающие лучше вас разбираются в ваших семейных делах. Поэтому в ответ на рассуждения мистера Байли сэр Уолтер лишь нахмурился. Около одиннадцати часов утра он вызвал карету и отправился в Берлингтон-хаус на встречу с другими министрами.

Добравшись до Берлингтон-хауса, сэр Уолтер миновал колоннаду и череду позолоченных вестибюлей и начал подниматься по огромной мраморной лестнице. На потолке нарисованные боги, богини и герои парили в синем небе и кувыркались в пушистых облаках. Слуги в ливреях и напудренных париках кланялись ему, пока сэр Уолтер шел в кабинет, где министры листали бумаги и спорили друг с другом.

— Почему бы вам не послать за мистером Норреллом, сэр Уолтер? — спросил мистер Каннинг, выслушав его историю. — Удивлен, что вы до сих пор этого не сделали. Наверняка недомогание леди Поул связано с последствиями колдовства, вернувшего ее к жизни. Мистер Норрелл внесет в заклинание необходимые поправки, и ее светлость выздоровеет.

— И впрямь, — согласился лорд Каслри. — Вряд ли леди Поул помогут врачи. Мы с вами, сэр Уолтер, живем на этом свете по милости Божией, а ее светлость — по милости мистера Норрелла. Леди Поул привязана к жизни иначе, чем мы с вами — как с точки зрения теологии, так и с точки зрения медицины.

— Когда миссис Персивал[25+] нездорова, — вмешался мистер Персивал, маленький, аккуратный правовед с непримечательной внешностью, занимающий высокий пост министра финансов, — я, прежде всего, зову ее горничную. Кто лучше служанки знает о здоровье госпожи?.. Что говорит горничная леди Поул?

Сэр Уолтер покачал головой.

— Памписфорд озадачена не меньше, чем я. Она тоже заметила, что всего два дня назад леди Поул была здорова, а теперь бледна, холодна и несчастна. Вот и все, что известно Памписфорд. А еще всякая чепуха о привидениях, якобы обитающих в доме. Я не понимаю, что случилось со слугами. Сегодня утром лакей рассказал, что посреди ночи видел на лестнице человека в зеленом сюртуке и с копной серебристых волос.

— Привидение? — спросил лорд Хоксбери.

— Видимо, так он считает.

— Удивительно! Привидение что-нибудь сказало? — спросил мистер Каннинг.

— Нет. Джеффри утверждает, будто призрак одарил его холодным презрительным взглядом и прошествовал мимо.

— Вероятно, ваш слуга спал на ходу, сэр Уолтер, — предположил мистер Персивал.

— Или был пьян, — добавил мистер Каннинг.

— Мне тоже так показалось. Поэтому я вызвал Стивена Блека. Однако дворецкий оказался не умнее прочих слуг. Не мог связать и двух слов.

— Теперь, я полагаю, вы не станете отрицать, что дело в магии? — воскликнул мистер Каннинг. — Кто лучше мистера Норрелла сумеет все объяснить? Немедленно пошлите за мистером Норреллом, сэр Уолтер!

Слова эти звучали так убедительно, что сэр Уолтер сам удивился, почему ему раньше не пришло в голову послать за мистером Норреллом. Сэр Уолтер высоко ценил собственную проницательность. Как же он мог просмотреть столь очевидную связь! Разгадка сыскалась тут же: в глубине души сэр Уолтер не жаловал магию — ни тогда, когда считал ее шарлатанством, ни теперь, когда убедился в ее реальности. Однако сэр Уолтер не мог сказать о своих чувствах министрам — ведь именно он предложил взять чародея на государственную должность впервые за двести лет!

В половине третьего, в самое зловещее время суток, сэр Уолтер вернулся на Харли-стрит. Зимние сумерки стерли силуэты людей и домов, а небо еще сияло серебристо-голубым холодным светом. В просветах между домами зимний закат окрасил небо розовым и кроваво-красным — цветом, приятным для глаз, но тревожащим сердце. Разглядывая улицы из окна кареты, сэр Уолтер поздравил себя с тем, что ему не свойственна особая впечатлительность. Любого другого предстоящая нежеланная встреча с чародеем в сочетании с кроваво-черным маревом лондонских улиц могла бы изрядно выбить из колеи.

Джеффри открыл дверь, и сэр Уолтер начал быстро подниматься по ступенькам. На втором этаже он миновал венецианскую гостиную, где сегодня утром оставил ее светлость. Любопытство заставило его заглянуть внутрь. На первый взгляд гостиная была пуста. В полумраке камин едва горел. Никто не зажигал ламп и свечей. И тут сэр Уолтер увидел ее.

Она сидела в кресле около окна спиной к нему. Кресло, поза, даже складки на платье и шали нисколько не изменились с утра.

В своем кабинете сэр Уолтер сел и тут же написал мистеру Норреллу. Письмо содержало просьбу срочно прибыть в дом на Харли-стрит, 9.

Однако мистер Норрелл не слишком спешил. Наконец, через пару часов, он появился на Харли-стрит с преувеличенно спокойным выражением на лице. Сэр Уолтер встретил гостя в холле и объяснил, что случилось. Он настаивал, чтобы они немедленно поднялись на второй этаж и зашли в венецианскую гостиную к леди Поул.

— Ах, нет! — быстро возразил мистер Норрелл. — Из вашего рассказа, сэр Уолтер, я понял, что нам незачем тревожить леди Поул. Боюсь, я ничем не могу ей помочь. Мне больно говорить вам об этом, дорогой сэр Уолтер, но при всем моем горячем желании вам услужить не думаю, что магия способна вылечить леди Поул.

Сэр Уолтер вздохнул и с несчастным видом провел рукой по волосам.

— Мистер Байли не нашел у нее никаких болезней, и я подумал…

— Тогда я тем более уверен, что ничем не могу помочь. Магия и медицина не так далеки друг от друга, как принято считать. Зачастую сферы их действия пересекаются. Болезнь можно излечить как медицинским способом, так и магическим. Если ее светлость на самом деле заболеет, или — не дай бог! — умрет, можно попытаться помочь ей магическим способом. Однако, простите, сэр Уолтер, то, что вы описываете, больше похоже на душевный недуг, нежели на физический, а здесь бессильны и медицина, и магия. Я не слишком разбираюсь в этих материях; пожалуй, вам следует поговорить со священником.

— Но лорд Каслри считает — я не утверждаю, что дело обстоит именно так, — так вот, лорд Каслри считает, что с тех пор, как леди Поул доверила свою жизнь магии… Боюсь, я не слишком хорошо понял, что он имел в виду, но лорд Каслри сказал, что если жизнь леди Поул поддерживается магией, то и излечить ее можно только с помощью магии.

— Неужели? Он так сказал? Лорд Каслри заблуждается, хотя сама мысль заслуживает внимания. Эту теорию называют ересью Меро[33]. В двенадцатом веке аббат из Риво посвятил жизнь ее искоренению; впоследствии его канонизировали. Я не слишком силен в магической теологии, но вряд ли ошибусь, если скажу, что в шестьдесят девятой главе «Трех родов существ» Уильяма Пантлера[34]…

Мистер Норрелл уже приготовился прочесть очередную долгую и нудную лекцию по истории английской магии, со ссылками на никому не известные источники, но сэр Уолтер его перебил.

— Да-да, разумеется. А известно ли вам что-нибудь о некоем господине в зеленом сюртуке и с копною серебристых волос?

— Ах! — воскликнул мистер Норрелл. — Вы думаете, он существует на самом деле? Вряд ли. Возможно, то был всего лишь халат, забытый нерадивым слугой? Вот кому-то и почудилось невесть что. Я и сам иногда пугаюсь собственного парика. Лукас знает, что вечером должен уносить его из спальни, тем не менее, порой забывает парик перед зеркалом на каминной полке, и тогда я вижу над камином двух джентльменов, которые, сдвинув головы, шепчутся обо мне.

Мистер Норрелл быстро заморгал маленькими глазками, затем, объявив, что ничем не может помочь ее светлости, покинул дом на Харли-стрит.

Он сразу же отправился домой и прямиком поднялся в маленький кабинет на третьем этаже. Кабинет выходил окнами в сад. Слугам не разрешалось туда заходить, когда хозяин работает, и даже Чилдермасу требовался для этого весомый предлог. Хотя мистер Норрелл редко предупреждал, что собирается поработать в кабинете, комната была всегда готова к его услугам. Вот и теперь в камине ярко горел огонь, а лампы горели. Однако слуга забыл задвинуть портьеры, и окно превратилось в большое черное зеркало, в котором отражалась комната.

Мистер Норрелл сел за письменный стол лицом к окну. Он открыл большой том — один из многих, лежащих на столе, — и начал шептать слова заклинания.

Из камина выпал уголек, тень промелькнула по комнате, заставив чародея поднять глаза. В темном окне он увидел свое испуганное лицо и отражение кого-то другого у себя за спиной. Бледное лицо пришельца окаймляла копна сияющих волос.

Мистер Норрелл не стал оборачиваться, только с горьким упреком воскликнул:

— Когда ты говорил, что заберешь половину жизни юной леди, я думал, что речь идет о половине от семидесяти пяти лет! Я решил, что по истечении этого времени она просто умрет!

— Я этого не обещал.

~ Ты обманул меня! Ты нарушил наш договор! Из-за твоей хитрости все пропало! — вскричал мистер Норрелл.

Дух в окне издал недовольный возглас.

— Зря я надеялся, что при нашей второй встрече ты будешь вести себя благоразумнее. Опять эти злоба и высокомерие! Я выполнил условия нашего соглашения! Я сделал то, о чем ты просил, и претендую лишь на то, что мне принадлежит! Если бы тебя по-настоящему заботило благополучие леди Поул, ты бы радовался, что она теперь среди тех, кто ее любит и почитает!

— Ах, это меня нисколько не волнует, — презрительно заметил мистер Норрелл. — Что значит судьба одной юной леди по сравнению с будущностью английской магии? Нет, меня беспокоит ее муж, ради которого я на все это пошел! Он может пострадать от твоего вероломства! Что будет, если она не выздоровеет? Если он уйдет в отставку? Я больше не найду сторонников среди министров[35]!

— Ее муж? Если захочешь, я мог бы вознести его на небывалую высоту! Я мог бы даровать ему положение, какого он никогда не достиг бы своими силами! Он станет премьер-министром! Или императором Великой Британии! Годится?

— Нет! — воскликнул мистер Норрелл. — Ты не понимаешь! Я хочу только, чтобы он был мною доволен и убеждал других министров, что магия принесет Англии великое благо!

— Никогда не понимал, — надменно процедило отражение, — почему ты предпочитаешь его помощь моей? Что он знает о магии? Да ничего! Я научу тебя, как поднять горы и обрушить их на головы врагов! Облака пели бы в твою честь! Весна расцветала бы там, куда ступит твоя нога, а зима шла бы вслед за тобой. Я мог бы…

— Да, конечно же, а в обмен ты потребуешь, чтобы английская магия подчинялась твоим прихотям! Ты будешь похищать англичан и англичанок, и в Англии не будет житья никому, кроме твоей вырождающейся расы! Цена твоей помощи слишком высока!

Отражение не ответило. Внезапно подсвечник на столе подпрыгнул, перелетел через комнату и разбил зеркало на противоположной стене, а также маленький фарфоровый бюст Томаса Ланчестера.

Все стихло.

Мистер Норрелл дрожал. Он уставился в книгу, лежавшую перед ним на столе, но глаза не следили за строчками. Через несколько минут мистер Норрелл поднял взгляд. Отражение в зеленом сюртуке пропало.

Итак, надежды на счастливую семейную жизнь леди Поул обратились в ничто. Брак, обещавший столько благ жениху и невесте, привел к молчаливому безразличию одной стороны и горю другой. Леди Поул больше не блистала в обществе. Никто не навещал ее, и скоро модный лондонский свет забыл о ее существовании.

Слуги неохотно заходили в гостиную, где сидела леди Поул, хотя никто из них не смог бы объяснить, почему. Правда заключалась в том, что вокруг леди Поул словно повисло эхо колокольного звона. Холодный ветер гулял по комнате, заставляя вошедших ежиться. Так она и сидела, завернувшись в шаль, безмолвно и неподвижно, а вокруг роились нехорошие сны и тени.

19

«Патриотический клуб камердинеров и дворецких»

Февраль 1808

Как ни удивительно, никто не заметил, что Стивена Блека поразила та же странная хворь, что и ее светлость. Оба жаловались на озноб и усталость, оба почти все время молчали, а если и говорили, то с видом замученным и унылым.

Впрочем, едва ли этому стоило удивляться. Разница в образе жизни стирала всякое сходство. Несмотря на подавленное состояние духа, дворецкий обязан был выполнять свою работу. Как бы ни страдал Стивен, он не мог целыми днями молчаливо сидеть у окна, подобно госпоже. Симптомы, принятые за болезнь у благородной леди, у дворецкого сочтут в лучшем случае хандрой.

Джон Лонгридж, повар с Харли-стрит, страдал от сходной болезни более тридцати лет и, сразу же распознав в Стивене родственную душу, с распростертыми объятиями принял его в братство меланхоликов. Бедняга очень обрадовался, что нашел собрата по несчастью. Однажды вечером, когда Стивен сидел на кухне, опустив голову на руки, повар пристроился напротив и принялся выражать свое сочувствие.

— Соболезную, сэр, от всей души соболезную. Меланхолия, мистер Блек, сущее мучение. Иногда мне кажется, что весь Лондон покрыт холодной гороховой кашей. Лица и руки у людей цвета гороховой каши, и они бредут по улицам, продираясь сквозь холодную гороховую кашу. Боже, как мне бывает тяжело! Даже солнце тогда кажется серым и вязким, как гороховая каша, и ничто не может меня согреть. Вас ведь тоже часто знобит, не так ли, сэр?

Джон Лонгридж накрыл ладонью руку Стивена Блека.

— Ах, мистер Блек, ах, сэр, — заметил он, — вы холодны, как могила.

Стивен жил, словно во сне. Ему снился дом на Харли-стрит со всей прислугой. Работа, друзья и даже миссис Бренди тоже являлись дворецкому в снах. Иногда Стивена посещали странные сновидения, и где-то глубоко внутри некая крохотная, замерзшая крупица его личности понимала, что такого быть не должно. Стивен мог идти по коридору или подниматься по ступеням в доме на Харли-стрит, но, завернув за угол, обнаруживал, что попал в другой коридор или на лестничный пролет, которого здесь отродясь не бывало. Дом на Харли-стрит словно бы поместили внутрь другого дома, большого и древнего. Сверху нависали каменные своды, кругом лежала пыль, в углах замерли тени. Потертые шероховатые каменные ступени выглядели необработанными. Однако самым удивительным было то, что Стивен как будто узнавал эти призрачные залы. Он то и дело ловил себя на странных мыслях: «Вот сейчас за поворотом будет Восточная Оружейная» или «Эти ступеньки ведут в Башню Потрошителя».

Обнаруживая загадочные коридоры или просто ощущая их присутствие, Стивен оживлялся. Что-то размораживало тот лед, что сковал его душу и сердце, и пробуждало любопытство. Больше ничто не забавляло Стивена, ничто не казалось ему желанным. Вокруг него были только тени, пустота, эхо и пыль.

Временами беспокойство выгоняло Стивена на улицу — бродить по темным переулкам вокруг Пиккадилли и Мейфэр. В один из таких вечеров он обнаружил, что стоит рядом с кофейней мистера Хартона на Оксфорд-стрит. Стивен хорошо знал это место. Комнату на верхнем этаже занимал «Патриотический клуб камердинеров и дворецких»: здесь собирались уважаемые слуги из самых респектабельных домов Лондона. Среди почитаемых членов «луба значились: камердинер лорда Каслри, кучер герцога Портлендского и Стивен Блек. Члены клуба собирались каждый третий четверг месяца и развлекались тем, чем обычно развлекаются члены любого мужского клуба — пили, обедали, играли, говорили о политике и сплетничали о любовницах. В другие вечера свободные от трудов члены клуба приходили в кофейню мистера Хартона, чтобы поднять дух общением с приятелями. Стивен вошел в кофейню и поднялся по ступенькам на верхний этаж.

Комната выглядела, как любой лондонский клуб. Сильная половина человечества утопала в клубах табачного дыма. Стены были обшиты темными дубовыми панелями. Комнату разделяли деревянные перегородки, чтобы каждый член клуба мог чувствовать себя уединенно. Ежедневно пол посыпали свежими опилками. Столы были застелены белыми скатертями, лампы заправлены фитили прочищены. Стивен уселся за перегородку, заказал портвейн и мрачно уставился в стакан.

Обычно, когда кто-нибудь из членов клуба проходил мимо закутка, Стивен поднимал руку. Сегодня же он не отвечал на приветствия приятелей. Внезапно в ухе раздался резкий шепот: «Молодец, что не отвечаешь им! Кто они такие? Простые слуги! В будущем, когда с моей помощью ты займешь подобающее тебе высокое и благородное положение, с каким удовольствием ты вспомнишь, что отверг их дружбу!» Этот отчетливый шепот перекрывал голоса и смех посетителей, Стивену показалось, что он идет от камней, железа и латуни. Шепот спускался с высоты тысяч футов, сводил с ума и способен был раскрошить драгоценные камни в пыль.

Все это было столь необычно, что Стивен очнулся от забытья, с живым любопытством огляделся вокруг, затем привстал и заглянул в соседний закуток. За перегородкой с удобством расположился джентльмен весьма примечательной наружности. Он явно чувствовал себя совершенно непринужденно. Руки лежали на перегородке, а ноги джентльмен задрал на стол. Внешность его отличалась многими запоминающимися чертами, однако самой примечательной была копна серебристых волос, мягких и сияющих, словно пух на отцветшем чертополохе. Джентльмен подмигнул Стивену, затем встал и перешел в его закуток.

— Должен заметить, — сообщил незнакомец доверительным тоном, — что город изменился в худшую сторону. Куда подевалось былое великолепие? Я все более разочаровываюсь. Когда-то Лондон казался сверху лесом шпилей и башен. Многоцветные флаги и знамена развевались по ветру, радуя глаз! Дома покрывала резьба, тонкая, словно фаланга пальчика, и замысловатая, как бурлящий поток. Фасады украшали каменные драконы, грифоны и львы, символизируя мудрость, храбрость и ярость их обитателей, а в садах жили драконы, грифоны и львы из плоти и крови, запертые в прочных клетках. Их рев, почти неслышный с улицы, устрашал малодушных. В каждой церкви лежали святые мощи, к радости прихожан совершавшие чудеса чуть ли ни ежечасно. Мощи хранились в раках слоновой кости, помещенных в усыпанные драгоценными камнями усыпальницы, а те, в свою очередь, заключались в великолепных склепах. День и ночь сияли они золотом и серебром в свете тысяч восковых свечей! Каждый день устраивались величественные процессии во славу того или иного святого, а слава Лондона гремела среди других городов! Еще бы! В те времена лондонцы приходили ко мне, чтобы спросить, как строить церкви, разводить сады и украшать дома. Если просители были достаточно почтительны, я не отказывал им в добром совете. При мне Лондон славился своим великолепием, а ныне…

Джентльмен сделал красноречивый жест, словно смял город в ладони и отбросил прочь.

— Чего ты так уставился на меня? Ты выглядишь глупо, Стивен. Чтобы нанести тебе визит, мне пришлось изрядно постараться, а ты сидишь с открытым ртом и молчишь! Разумеется, ты удивлен, но это не повод забыть о хороших манерах. Впрочем, — добавил незнакомец, словно делая Стивену огромное одолжение, — в моем присутствии англичане часто замирают в изумлении. Что может быть естественнее? Однако мы ведь старинные приятели, и я заслужил более теплый прием.

— Разве мы знакомы, сэр? — изумленно промолвил Стивен. — Я уверен, что видел вас во сне. Мы вместе бродили по громадному зданию с бесконечными пыльными коридорами!

— Разве мы знакомы, сэр?.. — передразнил джентльмен. — Что за ерунду ты несешь? Да каждую ночь мы разделяем трапезу и танцуем на балах!

— Все это мне только снится…

— Какой же ты бестолковый, Стивен! — вскричал джентльмен. — «Утраченная надежда» — не сон! Это старейший и прекраснейший из моих бесчисленных дворцов, и он ничуть не менее реален, чем дом принца Уэльского на Пэлл-Мэлл. И даже более того. Я могу видеть будущее, поэтому мне известно, что через двадцать лет Карлтон-хаус[36] сровняют с землей, а Лондону стоять еще две тысячи лет, пока существует «Утраченная надежда», и пока не наступит новая эра этого мира! — Казалось, незнакомца вдохновляют собственные слова, да и вся его речь была не чем иным, как безудержным самовосхвалением. — Нет, это был не сон. Ты находишься под воздействием чар, которые каждую ночь приводят тебя во дворец «Утраченной надежды», чтобы пировать и веселиться вместе с жителями волшебной страны!

Стивен непонимающе уставился на незнакомца. Затем, вспомнив, что должен подобающим образом поприветствовать гостя и извиниться за свою угрюмость и плохие манеры, он собрался с мыслями и, запинаясь, произнес:

— Э… а… эти чары… они ваши?

— Еще бы! — Джентльмен явно пребывал в уверенности, что даровал Стивену некую великую милость.

Стивен вежливо поблагодарил незнакомца.

— Должен сказать, — добавил он, — что я ума не приложу, чем заслужил подобную милость. Я не совершил ничего особенного.

— Ах! — воскликнул джентльмен. — У тебя превосходные манеры, Стивен Блек! Ты способен показать англичанам, как надлежит обращаться к высоким особам! Твои манеры когда-нибудь принесут тебе великую удачу!