1

Утро субботы. Ресторан «Городского герба».

Бернис подняла взгляд на доктора Дэвида Леппингтона, который завтракал, сидя за столом напротив нее. Они столкнулись на лестничной площадке, поэтому совершенно естественным показалось, что завтракать они сядут за один столик. Поскольку других посетителей в ресторане не было, весь зал принадлежал им. Столы обслуживала девочка-подросток. Электра уже отбыла за покупками в Уитби.

Бернис поковыряла грейпфрут, потом перешла прямо к тостам. Она почти с ужасом глядела, как Дэвид от души налегает на плотный завтрак, состоявший из бекона, яиц, кровяной колбасы, грибов и поджаренного помидора.

— Знаешь, — сказал вдруг он, и от его улыбки по всему ее телу разлилось приятное покалывание, — что-то вчера на кухне произошло странное. Вечером, когда ветер распахнул дверь?

Она кивнула.

— Как будто буря ворвалась в дом.

Да буря, но она чувствовала, что за этим скрывается что-то большее. Вся сцена — эти четыре фигуры, застывшие посреди комнаты в кухне, — потрясла ее. Бернис испытала искушение рассказать Дэвиду о своих впечатлениях — она уже начала ему доверять. Но он скорее всего решит, что я сошла с ума, стоит мне заявить, что все это уже происходила раньше, что мы все четверо когда-то в прошлом стояли так посреди комнаты.

Но Дэвид удивил ее следующей же фразой:

— Забавно, — сказал он, энергично поглощая яичницу, — у меня было какое-то странное чувство... чувство дежа вю. Знаешь, такое ощущение, что ты уже был здесь раньше?

Бернис только молча уставилась на него. Дэвид улыбнулся.

— Звучит, наверное, дико, просто... — Все еще улыбаясь, он пожал плечами. — Просто когда я увидел, как вы трое стоите в кухне, это было... — Он снова пожал плечами, как будто с трудом подбирал слова. — Я мог бы поклясться, что когда-то в прошлом мы были где-то все вместе.

— Возможно, что так, — тихо произнесла Бернис.

— Впрочем, столь яркую личность, как Джек Блэк, трудно забыть, а?

Бернис передернуло.

— Пожалуй, да. Мне он совсем не нравится.

— Странного кладовщика Электра себе нашла. Давно он здесь работает?

— Когда ты его увидел? Минут десять.

Разрезав пополам помидор, Дэвид удивленно поднял глаза.

— Электра вот так взяла и наняла его?

— Вот именно, — с чувством сказала Бернис. — Не знаю, что на нее нашло. Один Бог знает, что он вытворит, стоит ей только повернуться спиной.

Ей хотелось вернуться к ощущению дежа вю, которое испытал вчера Дэвид, но она сообразила, что они уже сменили тему, и теперь он болтал о своих планах на сегодняшний день, в которые входил визит к старому дядюшке, живущему среди холмов за городом. Она подумала, не предложить ли показать ему город. Потом в порыве воодушевления, показавшемся ей самой почти развязностью, она решила пригласить его на ленч в китайский ресторан. Но чем дольше он говорил, тем яснее становилось, что день его займут обязательства по отношению к членам семьи, которых он не видел с детства. Может быть, завтра, подумала она.

— Усадьба дяди называется Милл-хаус. Ты знаешь, где это?

Сделай вид, что знаешь, Бернис, предложи ему прогуляться туда вместе. Расскажи ему о видеопленке и о ночном визитере, что вышагивает за твоей дверью. Вместо всего этого она услышала собственный голос:

— Нет. Я только-только начинаю ориентироваться в городе.

— Ну, надеюсь, я найду его. Когда я собрался ехать, отец снабдил меня инструкциями. Сказал, что это минут пятнадцать пешком от центра города.

— Может быть, тебе лучше взять такси? Похоже, дождь собирается.

— Нет, — тепло улыбнулся он. — Сожму зубы и пойду пешком. Моцион пойдет мне на пользу. И, — он перевел взгляд на пустую тарелку, — мне нужно сжечь калории.

Давай же, Бернис, пригласи его на ужин сегодня вечером. Он не кусается...

Он вытащил из кармана расписание.

— Если я быстро разделаюсь с семейным визитом, то, возможно, съезжу в Уитби. Я слышал, что вид с кладбища над утесом — что-то умопомрачительное.

Черт. Упустила свой шанс. Бернис, ты идиотка.

Он налил себе кофе из кофейника.

— Тебе долить?

— Да, пожалуйста. — Внезапно она почувствовала себя ужасно неловко, как ребенок в обществе незнакомого взрослого. — Спасибо.

Он помедлил, будто какая-то мысль не давала ему покоя.

— Знаешь, — задумчиво сказал он, — возвращаясь к тому, как мы стояли в кухне вчера вечером. Когда я вошел с миской картофельного пюре и увидел, как вы там стоите, меня посетило сумасшедшее желание перевернуть вверх ногами миску и надеть ее себе на голову. Ну не дурацкий ли порыв? Можешь представить себе, как я стою с перевернутой миской на голове и в волосах у меня застряло картофельное пюре?

Он улыбнулся, и она вежливо засмеялась, но тут же осознала, что произошедшее необъяснимым образом глубоко подействовало на него. Внезапно ей вновь захотелось рассказать ему о видеопленке. Но уже совершенно серьезно, не обходя из вежливости тему, которая так тревожит их обоих. И ей хотелось поговорить о человеке на пленке; ей отчаянно требовалось излить душу. Может быть, Дэвид поможет ей выяснить, что случилось с Майком.

— Должно быть, вино Электры ударило мне в голову, — продолжал тем временем Дэвид.

Ну же, подумала Бернис, смелее.

— Дэвид, возможно, это прозвучит странно, но я нашла видеокассету в гостинице. Я не могу...

Она заметила, что Дэвид больше не слушает ее, а смотрит через ее плечо на что-то у нее за спиной.

Она обернулась. В зал ресторана входил — сплошные шрамы, татуировки и источаемая угроза — Джек Блэк с тарелкой, на которой высилась гора жареной картошкой с беконом. Не давая себе признать, что в зале завтракает кто-то еще, он сел у дальней стены и со свирепым видом принялся за еду.

Улыбнувшись, Дэвид вновь перевел взгляд на Бернис:

— Прости, ты что-то ты сказала?

Но момент был окончательно и безвозвратно упущен. Атмосфера близости, когда можно поделиться любым секретом, развеялась, была сметена так же внезапно, как красные салфетки вчера вечером.

— Так, ничего, — сказала она, слыша, как возвращаются в ее голос вежливые, почти формальные нотки. — Они тут с завтраком не скупятся, а? — изрекла она, когда Дэвид потянулся за тостом.

— Что да, то да. Обычно я обхожусь миской кукурузных хлопьев с молоком. Или если чувствую особый прилив энергии по выходным, то делаю себе бутерброд с поджаренной сосиской. — Он улыбнулся. — Ну вот, если я смогу все это растрясти, то к обеду нагуляю аппетит. — Он помедлил, как будто ему в голову пришла какая-то особая мысль. — Я слышал, в ресторанчике «Сорока» в Уитби кормят просто потрясающе. Если у тебя нет других планов завтра вечером, Бернис, поедешь со мной?

2

Дерьмо. Вкус у бекона дерьмовый. Он запихнул в рот еще кусок. Гостиница выглядит как дерьмо. Город — сплошное дерьмо.

Но он высосет это старое вымя досуха.

Радиолы из машины, телики, видаки, компьютеры — вот оно, молоко в вымени, и он станет тянуть его до последнего, а потом двинет дальше.

Единственное, что доставляло ему удовольствие, — это имя, которое он себе дал.

Джек Блэк. Джек Блэк. Джек Блэк — ему нравится ритм. Да, есть в нем какой-то темный ритм. Джек Блэк. Джек Блэк. Джек Блэк.

Подойти к какому-нибудь старому придурку на улице и сказать: «Я Джек Блэк», а потом шмяк! Шмяк!

Выбить им хреновы зубы.

Юппиииии-айяя-яй.

Он полил бекон кетчупом.

Кроваво-красным и густым кетчупом. Как кровь из головы старикана.

Ухмыльнувшись, он запихнул окровавленный кетчупом кусок бекона в рот.

Иногда он воображал себе, как стоит на скале, обращаясь к толпе, и собравшиеся смотрят на него с любовью и уважением. А он рассказывает этим воображаемым ученикам истории из своего прошлого.

— Однажды я проглотил мышь. Да-да. Живую мышь. С глазками что пара черных бусин, розовым хвостиком и ножками что твои спички. Я держал ее тельце большим и указательным пальцами. И запихнул в рот себе мордой вперед. Она дрыгала ножонками и кричала...

Леппингтон. Леппингтон. Леппингтон.

Нет, это херня.

Она просто пищала.

В общем, я затолкал ее себе в глотку и проглотил.

Я чувствовал, как она перебирает ножонками, как сумасшедшая.

Ее тельце подергивалось и дрожало и сопротивлялось у меня в животе.

Я чувствовал ее во мне. Я даже чувствовал, как бьется ее сердце у меня в желудке. Десять минут спустя она еще шевелилась.

И паства, собравшаяся у его ног, взглянет на него, благоговейно разинув рты.

Круто.

...Решено. Я обо всем расскажу Дэвиду. Я должна кому-то довериться. Это проклятое видео по ночам меня с ума сведет; это яд; это...

Вся эта хрень шла из головы герлы с синими ногтями. Она сидела за кофе вместе со вчерашним парнем.

...интересно, жив ли Майк. Или он умер в подвале? Чудные глаза...

Джек Блэк уставился на кружки жареного картофеля. Они были настолько горячими, что другой бы побежал за стаканом холодной воды. Он же ничего не чувствовал.

Мышь, должно быть, укусила его за кишку или желудок. Он и этого не почувствовал.

Он смутно сознавал, что парочка в дальнем конце ресторана говорит о какой-то давней фигне. Слова не имели значения. Он знал, что оба они боятся его.

Что неплохо.

Он же мистер Злодей.

Шрам на виске покалывало. Какая-то мысль всплывала на поверхность. Рвалась из глубин его мозга, как торпеда или что-то такое.

Это было одним из тех внезапных озарений, которые приходили к нему, будто запущенные самим Господом Богом. Наверное, воспоминание о том, как он съел мышь.

(Как она извивалась во мне и щекотала.)

Шрам начинал зудеть. Внезапно он подумал: этот город проглотил этих двоих, как я проглотил мышь. Только они еще этого не знают. Мышь проваливалась, подергиваясь и сопротивляясь — сердечко пошло стучать «да-да-да-да-да», тараторит без умодку, — может, думала, у нее есть еще шанс выжить. Только стоило ей провалиться мне в глотку, она оказалась там, откуда не возвращаются. Эти двое — как та мышь. Город поглотил их; они уже за чертой. Только они ни хрена об этом не знают. Не знают, что только что вошли в длинный черный туннель, откуда, похоже, нет выхода. Они ничегошеньки не знают.

Не способны видеть то, что видит он. Выглядывая в окно, он видел, как над горизонтом посверкивает молния. Только такую молнию никто никогда раньше не видел. Это была черная молния; от нее по городу расходилась огромными вибрациями тьма, будто мигающая тень самой смерти. Нет, они не знают — ни черта они не знают.

Но скоро узнают.

В этом он уверен.

Он залпом выпил чашку горячего молока, закурил сигарету и принялся за тост: прежде чем засунуть его целиком в рот, он свернул весь кусок пополам.

Скоро он разыщет четверых ребят, которым наподдал вчера, объясняя, что такое повиновение. Нужно повоспитывать их еще немного, прежде чем начать обрабатывать город.

Будут видаки, телики, магнитолы, всякие приборчики из гаражей и... что-то еще.

На мгновение он перестал жевать.

Что-то еще ему надо сделать, пока он здесь. Что-то еще требуется сделать. Висок зудел, подчеркивая неоформленную мысль.

Да, черт. Что-то еще он должен сделать, пока он здесь. Что-то, помимо кражи теликов и видаков.

Но разрази его гром, если он знает что.

Как будто он позабыл что-то действительно важное.

Может, это связано с молнией, пульсирующей над холмами? Он никогда ничего подобного не видел.

Пожав плечами, он вернулся к завтраку.

Вскоре оно всплывет.

3

Выходя из гостиницы, Дэвид Леппингтон с приятным удивлением обнаружил, что улыбка до ушей, возникшая у него на физиономии после завтрака, еще не пропала. Он даже напевал себе под нос.

Бог мой, подумал он, застегивая пальто, знаешь, почему тебе так хорошо, док?

Нет, скажи мне, док.

Ты же только что взял да и пригласил ее. Ловко сработано, старина. Она согласилась пойти пообедать с тобой сегодня. Ах ты, старый сукин сын.

Когда он двинулся по улице, на которой только-только начали появляться утренние покупатели, улыбка его стала только шире. Да ладно тебе, Дэвид, осадил он себя, ты ж не шестнадцатилетний подросток, которому наскоро удалось пощупать деваху за теплицей. Ты цивилизованный мужчина почти тридцати лет от роду, и ты отправляешься обедать с другим взрослым человеком. Вот и все.

Он остановился свериться с листком бумага, на котором отец набросал объяснения, как пройти к дому дяди. Кардиган-стрит только что осталась по правую руку. Прямо перед ним лежал, мост, переносивший Мейн-стрит на противоположную сторону реки Леппинг. Перейдя мост, он свернул налево на Хэнгингбирч-лейн, который, уходя в холмы за городом, должен был вывести его прямо к Милл-хаус. В детстве он наверняка бывал в доме дяди, но хоть убей, ничего об этом не помнил.

Несмотря на то что первые шесть лет своей жизни Дэвид провел здесь, в Леппингтоне, ничто не казалось особенно знакомым. Да, вход в магазинчик здесь или железная решетка с украшением из кованых желудей там задевали за живое, но в целом он как будто никогда раньше не бывал в городке.

Пройдя городской особняк в георгианском стиле, он вдруг остановился. Лестница всего из трех ступенек вела к двери прямо с тротуара. Там, возле самой двери, он заметил железный прут, установленный заботливыми хозяевами для того, чтобы гости могли счистить налипшую на подошвы грязь. Вся конструкция напоминала опрокинутый вверх ногами бумеранг; концы прута были приварены к двум стальным штырям, а те, в свою очередь, вбиты в каменный блок.

Внезапно на него как будто снизошло озарение, и в его голове ясно зазвенел голос: «Дэвид, да слезай оттуда, наконец! Ты упадешь. Вот так... возьми меня за руку. Мы и так опаздываем к твоему дяде Джорджу».

Голос принадлежал его матери. Внезапно его посетил обрывок яркого воспоминания о том, как он забирается на железный прут и балансирует там, расставив руки. И издает, насколько хватает его шестилетнего голоса, гудение боевого самолета. Такого же, какой зажат у него в руке. Серая краска с игрушечного самолетика облупилась, так часто он в него играл (в основном запуская с крыши гаража, с улыбкой вспомнил он). Лишенный краски самолетик светился серебром под утренним солнцем.

Его улыбка стала шире. Возможно, еще десяток таких подсказок — и его память раскроет двери.

Когда он начал подниматься на холм, воспоминания хлынули потоком. Да, он спрыгнул с железного прута и, потеряв равновесие, упал на колени. Самолетик выпорхнул у него из рук, чтобы приземлиться в сточную канаву.

Он тут же вскочил, чтобы подобрать драгоценную игрушку.

Самолетик приземлился на... на? Да, на решетку водостока на краю дороги.

Он поглядел себе под ноги. Так и есть. Огромная старомодная кованая решетка, через которую во время дождя сбегает вода. И правда, она была весьма похожа на ту решетку, что он видел вчера, когда рабочий оставил свои пальцы в каком-то старом дренажном насосе. (Что ж, рассудил он, это все же было какое-то устройство; не мог же рабочий запустить руку в водосток, зная, что ему там откусят пальцы.)

Память возвращалась с какой-то остро-жгучей силой, от которой по всему телу бежали мурашки.

Он ясно вспомнил то, что произошло много лет назад, вспомнил, как забирал самолетик с решетки. (Ух! Пронесло, Дэви. Ты едва не лишился звездолета «локхид» и капитана Бака в придачу.) Но за прутьями решетки его ждало странное зрелище.

Он вспомнил, как рассмеялся и повернулся к матери — она протягивала к нему руку. Теперь он ясно вспомнил, как задает матери вопрос: «Мам, а почему водосток полон белых?»

— Полон чего, Дэвид?

— Водосток полон белых футбольных мячей...

Со внезапной отчетливой яркостью он вспомнил это все, глядя вниз на черную кованую решетку, за которой, во всяком случае сейчас, не было ничего, кроме кромешной тьмы.

Белые футбольные мячи. Он видел, как десятки шаров движутся сквозь эту тьму под железной решеткой.

Он сам удивился, что его внезапно передернуло. Такое чувство, будто он окунул босую ногу в Ледовитый океан. Он снова поежился, у него даже перехватило дыхание.

Бог мой, водосток был полон белых шаров, которые мерно плыли справа налево.

Но что это за белые шары? Как они попали в водосток?

С неспокойным сердцем он заглянул в водосток, почти предвкушая увидеть, как череда шаров вновь плывет у него под ногами.

Он подумал о том, как рабочий кричал, что что-то ест его пальцы.

Он вспомнил, как каких-то двадцать лет назад возбужденно тыкал пальцем в сторону решетки и кричал: «Мам, мам! Откуда взялись все эти шары? Откуда они взялись? Мам!»

Его мать надвигается по мостовой. Лоб ее прорезает складка.

— Мам? Зачем там эти белые шары?

Она останавливается. Потом хватает его за руку.

— Я же тебе сказала, Дэвид, мы опаздываем на вечеринку к дяде Джорджу. А теперь пойдем.

— Мам... шары. Откуда они взялись? Мам...

Она так и не посмотрела. Вместо этого она потащила его прочь по переулку.

Теперь двадцатидевятилетний Дэвид обнаружил, что стоит, стиснув зубы и сжав кулаки, и напряженно всматривается во тьму.

Откуда взялись эти белые шары?

Если это были шары.

А что это могло быть, спросил он себя. Что еще это могло быть?

Он поежился. Под одеждой по его груди скатилась капля пота. 0н снова поежился. Потом почти физическим усилием оторвал взгляд от темного провала, уходившего в недра земли у него под ногами.

Внезапно он осознал, что испугался того, что смотрел в водосток. Почему? Господи Боже, ну почему его должен пугать самый обычный садовый или уличный водосток?

Все эти белые шары. Один за другим. Вот почему.

Со странной дрожью, которая прошила его до самых печенок, он повернулся и быстро зашагал вверх по улице.

Воспоминания возвращались.

И все они были черными.

Будто вороны, мрачно хлопающие крыльями в сторону поля битвы, чтобы полакомиться умершими.

Суббота, десять тридцать утра

1

Бернис Мочарди пыталась убить время. В конце концов она решила, что с синим лаком на ногтях выглядит лет на пятнадцать, и стерла его жидкостью для снятия лака.

Потом она лениво побрела к Гробику, смутно надеясь, что там могло заваляться еще что-то из вещей Майка Страуда, светловолосого оператора в очках. Она не нашла ничего, кроме выстроившихся вдоль стен штабелей обычных дешевых чемоданов и древних пылесосов.

Я же обещала себе, что посмотрю кассету при свете дня, подумала она. Можно сделать это сейчас. Будет ли фильм другим? В конце концов, он, кажется, никогда не бывает одним и тем же дважды. Как будто кто-то тайком выкрадывает пленку из ее номера, чтобы еще что-то подмонтировать и вырезать предыдущие сцены.

Вместо этого она бездумно прошла в общий бар. В это время дня здесь подавали кофе и сандвичи — в основном пожилым покупателям из окрестных магазинов.

Не найдя в себе сил устроиться здесь с журналом и чашкой кофе, как она иногда делала, Бернис вернулась в вестибюль, где некоторое время постояла перед дверью в подвал — как ребенок во все глаза смотрит на яркие ягодки на кусте. И как ребенку, которому хочется съесть яркую красную ягодку, ей хотелось спуститься в это подземелье. Но от двери в подвал исходили те же сигналы опасности, как от красных — скорее всего ядовитых — ягод на декоративных кустах. И эти сигналы были так явны! Бернис чувствовала, как они холодными волнами докатываются до нее.

Бернис посмотрела на часы над стойкой портье. Половина одиннадцатого.

Она уже решила довериться доктору Леппингтону. Теперь ей отчаянно хотелось поведать ему о том, что пришлось ей пережить в этой гостинице. При первой же возможности она предложит посмотреть эту пленку вместе с ней.

Бернис бездумно пересекла вестибюль, остановилась на ступенях у входа и стала всматриваться в холмы, представляя себе, как среагирует доктор, увидев, как молодого человека в очках утаскивают из номера.

Порыв ветра погнал по рыночной площади газетные листы. Вздрогнув, Бернис вернулась в гостиницу.

2

К тому времени, когда Дэвид добрался до дома дяди, пошел дождь. Впрочем, он не столько шел, сколько летел почти горизонтально, подгоняемый резким ветром, залетевшим в долину. Капли дождя ударялись о его пальто, как пули.

Стоило ему увидеть трехэтажное здание, как по его спине пробежал холодок узнавания. Подобно большинству старых усадьб в этих местах, дом был сложен из камня и крыт красной и оранжевой черепицей. Но этот напоминал скорее крепость. Дом и сад окружала стена, настолько высокая, что он, пожалуй, не смог бы дотянуться до ее верха кончиками пальцев.

Он толкнул тяжелые кованые ворота (как раз такие, чтобы не впускать чужих, подумал он, или держать взаперти помешавшегося родственника) и оказался в аккуратном салу. Розовые кусты были подрезаны почти у самой земли; дюжина яблонь беспокойно качалась на ветру, будто им не терпелось отвести душу, поделившись какими-то тайнами.

За домом круто вверх, будто утес, поднимался холм. Его вершину окутывала темная грозовая туча. Шагая по дорожке, Дэвид заметил, что вдоль одной из стен дома бежит бурный поток. Очевидно, ручей некогда приводил в движение мельницу, от которой и получила свое название усадьба. Впрочем, от самой мельницы сейчас не осталось и следа.

Дождь припустил сильнее, капли жалили, падая на голую кожу.

Хорошенький денек для прогулки, сказал он самому себе и заспешил по дорожке к парадной двери. Нужно было все-таки поймать такси. И упустить возможность вновь отыскать тот старый водосток? И вспомнить, как однажды видел белые футбольные мячи, плывущие сквозь тьму?

Он с улыбкой покачал головой. Странные шутки иногда играет память.

Скорее всего он смешивает реальность со сном, который видел в детстве.

Разве к нему не возвращался раз за разом сон, где по длинному темному туннелю за ним гнался какой-то человек — или чья-то огромная тень? Сон появлялся регулярно, как часы, — вероятно, после ужина из сыра с тостами, что неудивительно.

Он помедлил у парадной двери. Черт, давненько я не видел этот сон. Последний раз это было, наверное, в университете.

Высоко на двери было укреплено массивное чугунное кольцо. Дэвид приподнял его, а потом отпустил. Гулкий звук от удара эхом разнесся по самым дальним закоулкам дома.

Такое и мертвого разбудит, с улыбкой подумал Дэвид. Ну же, дядя Джордж. Не оставляй племянника торчать на холоде.

Постучав в третий раз, он осознал, что в доме никого нет. Несколько дней назад он послал краткое письмо, в котором уведомлял дядю, что придет к половине одиннадцатого. Он даже пару раз звонил ему по телефону. Только никто не отвечал; тем не менее Дэвид каждый раз оставлял сообщение на автоответчике.

Полчаса назад мысль прогуляться до усадьбы, даже если дяди может не оказаться дома, представлялась весьма привлекательной, но усадьба оказалась гораздо дальше, а дорога — гораздо круче, чем он ожидал, и прогулка превратилась в целый пеший поход. Теперь, стоя под накрапывающим дождем, он осознал, что ничего веселого в этом не будет. Совсем ничего.

Может быть, старик где-то в задней части дома? Ему, наверное, уже дет восемьдесят, не меньше. Дэвид вообразил себе иссохшего старика, шаркающего по кухне в поношенных клетчатых тапочках, может, переносящего вес своих древних костей на "циммере"[11].

Но, с другой стороны, возможно, он упал. Может быть, он лежит пластом у основания лестницы и слишком слаб, чтобы подняться на ноги или позвать, если кто-то постучит в дверь.

Дэвид снова постучал кольцом о чугунную пластину в двери.

Проклятие. Теперь, когда воображение подбросило ему картинку полумертвого старика, возможно, со сломанным бедром, Дэвид знал: ему придется удостовериться, что дома действительно никого нет.

Вот тебе и светский визит.

Забудь об этом, док, посоветовал внутренний голос; просто повернись кругом и двигай в город. Помнишь чудесные булочки с повидлом в кафе? Устрой себе праздник. Ты всегда можешь прийти еще раз. Или, еще лучше, просто скажешь отцу, что когда бы ты ни пришел, всякий раз никого не было дома. Он поймет.

Дэвид вздохнул. Нет. Он не мог просто взять и уйти. Ему сперва придется обследовать все вокруг дома, чтобы убедиться, не случилось ли неладное.

Втянув голову в плечи, он пошел по выложенной камнем дорожке к задней части дома.

Через окна ему были видны прибранные, но мрачные комнаты: гостиная с диваном н креслами кремовой кожи, чучело совы на подоконнике; потом кухня — длинный разделочный стол в фермерском стиле, примыкающая к нему плита, в которой мирно соседствуют открытый гриль и духовой шкаф. Задняя дверь была заперта.

Дурацкая ситуация.

Ветер бросил Дэвиду несколько капель дождя за воротник, и по шее у него потекли холодные струйки.

Потом он заметил ряд массивных построек из того же камня, что и дом. Над черепичной крышей одной из них торчал дымоход, из которого клубами вылетали круглые облачка четкой формы.

Дэвид двинулся к постройке.

В дверях его встретил человек, державший в руках меч с раскаленно-оранжевым острием. Попадая на острие, капли дождя шипели и превращались в пар.

Дэвид внезапно не нашелся что сказать.

— Джордж Леппингтон?

Старик кивнул, потом повернулся и исчез в дверном проеме.

На какое-то мгновение Дэвид так и остался стоять на дорожке. В конце концов, может быть, старик не желает его видеть? Прошло лет двадцать с тех пор, как они виделись в последний раз.

В последнее время Дэвид неоднократно спрашивал себя, не было ли какой-то вражды между его отцом и Джорджем Леппингтоном. Его родители посылали старику открытки к Рождеству и дню рождения, но никогда не получали ничего в ответ.

М-да, большая ошибка, Дэвид, подумал он. Возможно, тебе стоит просто выскользнуть из сада и вернуться в город. И поискать утешения в огромной булке.

Тут из недр постройки послышался на удивление звучный низкий голос:

— Знаешь, Дэвид, здесь намного суше, чем на улице.

Поскольку это хотя бы отдаленно напоминало приглашение, Дэвид вошел внутрь.

3

Дядя стоял в самом центре самой что ни на есть заправской кузницы. Здесь были наковальня, кожаные мехи и светящийся от углей желтым кузнечный горн — полыхавший в нем огонь отбрасывал стену жара, в которую Дэвид уперся всем телом, будто она была вполне материальна. Огромный железный колпак над горном служил для вытяжки дыма. По стенам висели всевозможные инструменты, которых Дэвид ни за что на свете не сумел бы назвать. Знакомыми выглядели только с дюжину или побольше молотков и молотов различного размера: от крохотного молоточка, пригодного на первый взгляд разве что колоть леденцы, до громадного молота, способного раздробить ворота самого ада.

Старик поднял меч, над которым трудился, и с сосредоточенным видом принялся рассматривать его острие.

— Ну вот, упрямец начинает приобретать форму, хотя поработать придется еще немало.

Прислонив оружие к верстаку, он снял кожаный передник.

— Ты, похоже, замерз, внучатый племянник. Садись поближе к огню.

Чуть ближе — и я вспыхну, подумал Дэвид, лицо которого покалывало от жара. Тем не менее он присед на табурет, который его дядя подтащил по земляному полу.

Дэвид молча смотрел, как дядя вешает передник на гвоздь в стене. Джордж Леппингтон был огромного роста, и в восемьдесят четыре года в нем не было ни следа старческой дряблости. Рукам в этом возрасте положено быть хрупкими, думал Дэвид, возможно, со следами артрита, и уж конечно — в коричневых пятнах пигментации; а перед ним были руки человека вполовину возраста дяди. Энергия и жизненная сила просто били в дяде ключом. Лицо у него было морщинистое и обветренное, но голубые глаза под косматыми белыми бровями бодро поблескивали. И на лоб ему падала густая челка тех же совершенно белых волос. Если и существовал эликсир жизни, то этот человек по утрам отхлебывал его основательный глоток.

— Да, выглядишь ты как Леппингтон. Так что в старых генах осталась еще жизнь. Как родители?

— Хорошо. На этой неделе отправляются на яхте в Грецию.

— Под парусом?

Дэвид кивнул.

— Зиму она простояла в сухом доке. Отцу не терпелось спустить ее на воду.

— А, это северная кровь в его жилах. Она есть и в моих, и в твоих тоже. Добрая красная кровь викингов. Чаю?

— Да, пожалуйста.

Отыскав тяжелый закопченный чайник, старик поставил его на тлеющие угли. Пока они ждали, когда закипит вода, старик задавал вопросы — безлико-вежливые, какие задают отдаленному родственнику. Он не улыбался и говорил с грубовато-добродушной деловитостью.

Дэвид обнаружил, что сам он отвечает довольно сдержанно.

— Сахар? Молоко? — осведомился старик.

— Только молоко.

— Не хочешь кусочек лимона?

— Нет, спасибо.

— Хорошо. Если бы ты сказал «да», я схватил бы вон тот меч и разом снес бы тебе голову.

Дэвид подобрался и бросил взгляд на дверь. Тут старик впервые улыбнулся.