1

Дорога в Леппингтон. была живописной. Вытянув длинные ноги, насколько позволяло сиденье напротив, доктор Дэвид Леппингтон расслабился под стук колес и стал глядеть на проплывающие за окном вагона поля, леса и холмы.

Пока еще он ничего не узнавал. Речка, протекающая вдоль путей, как он предположил, — Леппинг, тот самый Леппинг, который, обрушившись с холмов, разрезал город надвое, чтобы потом растечься по равнине, где он — на оставшемся пути до Уитби и океана — вливался в Эск.

Сможет ли он узнать что-нибудь? Шестилетние дети запоминают скорее происшествия, чем места. У него остались яркие воспоминания о том дне, когда его собака, Скиппер, побежала в море на пляже Уитби — и ее немедленно выбросило на берег огромной волной. С тех пор Скиппер наотрез отказывался иметь дело с пляжем, не говоря уже о море. Дэвид прекрасно помнил, как загорелся камин — ему тогда было лет пять, — и как дядя вынес его во двор посмотреть на искры, вылетавшие из каминной трубы в ночное небо; труба походила на чудесный гигантский фейерверк. Но сам Леппингтон — город, от названия которого получила имя его семья, или это произошло наоборот? — Дэвид не видел более двадцати лет. Память сохранила лишь обрывки образов, будто кадры старого, неоднократно склеенного фильма. Он помнил, как сидел на табурете на кухне, а мама завязывала ему шнурки, а узор на обоях состоял из пухлых гроздьев спелого винограда. Он помнил, как сидел в каком-то здании, похожем на огромный дворец, и уплетал сандвич с ветчиной. Как его до чертиков напугал фильм по телевизору — наверное, старшая сестра тайком принесла в дом кассету. Но был ли в его семье видеоплейер двадцать лет назад? Быть может, она незаметно переключила каналы, чтобы посмотреть фильм ужасов.

Поезд прогрохотал через переезд.

Холмы казались теперь круче и выше, вершины их венчал пурпурный вереск. Несмотря на то, что уже был конец марта, кое-где виднелись белые мазки — там, где снег еще ютился по низинам или его прикрывали стены.

Возможно, в конечном итоге возвращение в Леппингтон не было такой уж удачной мыслью. После стольких лет встреча с единственным оставшимся в городе членом семьи будет довольно неловкой. Да ладно. Через этот мост он перейдет, когда до него доберется; не может же это быть совсем уж плохо.

Кроме того, в кармане у него лежало письмо с приглашением, и нельзя было не поддаться искушению. На самом деле в кармане у него лежало два письма, но о втором он предпочитал пока не думать. Придет время, когда он его вскроет, а потом как-нибудь и прочтет. Но это время еще не настало. Он попытается оттянуть этот момент до последнего.

Поезд начал забираться все выше в холмы. Впереди над холмами зависли облака, подернутые зеленым, что напомнило ему обширный синяк (синяки, известные в медицине как гематомы, не требуют лечения: это в нем проснулся врач. Синяк — следствие удара, который повреждает кровеносные сосуды, позволяя крови из них скапливаться под кожей; желтоватая окраска, возникающая позднее, — следствие проникновения в поврежденные ткани желчи...). Расслабься. Он улыбнулся про себя. У тебя отпуск. Он вновь вернулся к созерцанию проплывающего мимо ландшафта, который выглядел невероятно мирным.

2

Покой оказался недолгим. Неприятности назревали от самого Уитби. Молодой человек на сиденье наискосок через проход закурил сигарету, стоило только поезду покинуть Уитби для получасового перегона в ту богом забытую глушь, в долину, где последние две тысячи лет, или около того, Леппингтон укрывался от мира.

Бритый наголо молодой человек двадцати с небольшим лет, с таким количеством татуировок, что видно было больше синевы, чем нетронутой кожи, выдыхал клубы дыма в пространство над головой сидевшего впереди старика. Ярко-красный шрам тянулся у парня по лицу от уголка глаза до верхней части уха, как нарисованная красным фломастером дужка очков.

— Вы должны потушить сигарету, — произнес, поворачиваясь, старик.

— Я заплатил за билет, — буркнул парень.

— Это вагон для некурящих.

Никакого ответа.

— Поглядите на вывеску. Курить запрещено.

Никакого ответа.

— Вы что, читать не умеете?

— Я заплатил за билет. — Голос парня стал жестче.

— Но здесь нельзя курить.

— Вы собираетесь меня остановить?

Старик помедлил, сообразив, что столкнулся с тем, кто не намерен сдаваться и делать, как сказано. Возможно, в молодые годы старик сам был не подарок или он, быть может, пока работал, занимал какой-нибудь ответственный пост. В любом случае он не хотел терять лицо.

— Я вас остановлю, молодой человек. Я скажу кондуктору.

— Да хоть своей бабушке, мне-то что!

— Затушите сигарету.

— Нет.

— Вы нарушаете порядок.

— А мне ваше лицо не нравится.

Дэвид Леппингтон видел на лице парня все признаки опасности. Если кто-то у вас на глазах наливается краской, он может разозлиться или заорать, но если он бледнеет, тут-то и должна замигать тревожная лампочка. Побледневшее лицо, от которого внезапно отлила кровь, говорит «опасность». Наступает выброс адреналина. Наступает состояние «драться-или-бежать». А по виду этого татуированного громилы, подумал Дэвид, не скажешь, что он собирается бежать.

Дэвид Леппингтон оглядел вагон. Группа пожилых женщин самозабвенно болтала у откидного столика, пока по громким голосам не поняли, что назревают неприятности. Теперь они повернулись посмотреть. Перед ним сидела молодая женщина с малышом на коленях, которая решительно говорила мальчику: «Смотри, какая лошадка. Смотри, какие деревья». Ей не хотелось ввязываться.

Если парень замахнется на старика, Дэвиду Леппингтону придется срочно вмешаться.

— Так вы собираетесь ее у меня отобрать? — Парень поднял, показывая, сигарету, его глаза были прикованы к глазам старика (тот встал, чтобы оказаться вровень с нарушителем). — Давайте. Только попробуйте.

— Вы ведете себя нелепо. Я думаю...

— Думаете что?

— Я думаю...

— Давай. Забери ее у меня. Заткни мне ее в глотку. Почему бы тебе не попытаться?

— Курить в вагоне для некурящих — антиобщественное поведение.

— Я же заплатил за этот сраный билет, так?

— Но это не дает вам права...

— Чего ты ждешь? Отбери ее у меня.

Сжав фильтр сигареты большим и указательным пальцами, он поднес сигарету к лицу старика. Вызов брошен. Старик мог отступить (и потерять лицо), или он мог попытаться взять сигарету.

Дэвид знал, что тогда произойдет.

Каскад ударов — и старик повалится наземь, как мешок с углем. Для человека его возраста шок от удара может оказаться смертельным.

— Возьми... эту... сраную... сигарету... а?

Лицо парня было таким белым, что татуированные капли крови у него на щеке, казалось, выступают на белизне кожи, как синие камешки.

Дэвид повернулся, чтобы легче было оттолкнуться от сиденья. Он не чувствовал ни малейшего желания делать то, что, возможно, придется сделать в следующую минуту. Но он не мог просто сидеть и смотреть, как старика превращают в грушу для бокса.

— Возьми. — Громила поднес сигарету еще ближе к старику. Дэвиду было видно, как парень сжимает кулаки, как с вытатуированных кинжалов капает кровь.

— Билеты из Уитби... ваши билеты из Уитби, пожалуйста. Это разрушило чары. Старик оглянулся на кондуктора, плотного человека лет сорока пяти.

— Я попросил этого молодого человека прекратить курить, — наставительным тоном проговорил старик.

— Вагон для некурящих, сынок, — беспечно отозвался кондуктор.

— Я заплатил за билет, — буркнул парень.

— Однажды я заплатил за картинку с Эйфелевой башней, но это не дает мне право в ней поселиться. — В голосе кондуктора не слышалось ни малейшей заинтересованности. Обычная рутина.

— А я хочу покурить.

— Курить можно в соседнем вагоне.

Кондуктор легко со всем разобрался. Во всем его облике не было ни намека на провокацию, только желание помочь. Парень встал, стянул с багажной сетки над сиденьем дорожную сумку и, тяжело ступая, направился в соседний вагон.

После того как он ушел, а кондуктор двинулся дальше по вагонам, старик весело сказал пожилым дамам:

— Прошу прощения за произошедшее. Но его надо было остановить.

После чего с улыбкой человека, восстановившего справедливость, он сел и принялся удовлетворенно глядеть в окно.

3

Холмы становились все выше. Небо темнело. На реке Леппинг, там, где она пробегала по порогам, вспыхивали пятна белой пены.

Громила дважды возвращался в вагон. Протопав к старику, он заявил:

— Твоя рожа вот где у меня сидит. — Только для того, чтобы вернуться пять минут спустя.

— Я твое лицо запомню. Вот здесь оно засело.

Он ткнул пальцем себе в бритый висок, а затем вновь ушел в вагон для курящих.

Когда он вернется в третий раз, он поколотит старика, подумал Дэвид. И что теперь? Предупредить кондуктора?

Но прежде чем он успел найти ответ, за окном замелькали кирпичные дома, поезд замедлил ход, и Дэвид, вздохнув облегченно, сообразил, что они прибыли в Леппингтон. Он специально замешкался, позволяя старику встать первым, а потом пошел сразу вслед за ним, чтобы стать живым препятствием между стариком и парнем на случай, если громила бросится по проходу с явным намерением измочалить старикана.

Как оказалось, волноваться было нечего. Через окно Дэвид увидел, как парень яростно шагает по платформе — прочь.

Сняв дорожную сумку с багажной сетки, Дэвид ступил с подножки поезда в Леппингтон — в город, носящий его имя. Тут он на мгновение остановился, чтобы посмотреть на вокзальную вывеску:

ЛЕППИНГТОН

Одинокая вывеска оказалась просто прибитой к столбу доской с буквами. Столб, в свою очередь, был вбит в бетонный блок там, где платформа упиралась в заграждение. Только сейчас Дэвид осознал, что если он и ожидал испытать какое-то благоговение, ступив на землю своих предков, то его ждало разочарование. Вокзал Леппингтона был безвкусным зданием из красного кирпича. Закинув сумку на плечо и уже повернувшись к выходу, Дэвид увидел, как над крышами парит, спускаясь, крупный ворон. Черная, как будто вырезанная из куска угля, птица приземлилась на вокзальную вывеску прямо над словом «ЛЕППИНГТОН». Мгновение она балансировала на доске, цепляясь за нее длинными, кривыми когтями. Огромные черные крылья взмахнули несколько раз, пока птица не обрела равновесие.

Распахнув гигантские крылья, ворон устремил яркие, как драгоценные камни, глаза на Дэвида и неподвижным взглядом уставился в лицо приезжего. Точно спустился с небес, чтобы посмотреть на Дэвида поближе, удостовериться в том, кто это. Желтый клюв раскрылся, чтобы испустить на удивление громкий крик. Почти тут же гигантские крылья снова забились. Причем с такой силой, что поднятый ими ветер погнал по платформе клочки бумаги. А затем птица медленно взмыла над крышами, длинные черные крылья с силой, но неспешно разгоняли воздух.

Ну что ж, надо думать, это воплощение кого-то из предков явилось приветствовать мое возвращение, с улыбкой сказал себе Дэвид. Мысль легковесная, если не сказать непочтительная. По крайней мере ему хотелось так считать. Но шагая к выходу, он видел, как птица все еще кружит в небе над вокзалом, и не мог избавиться от ощущения, что она наблюдает за ним. Как будто ей любопытно, с чего это последний сын Леппингтонов вернулся в город своих отцов? И что он станет делать дальше?

1

Дэвид Леппингтон стоял на ступенях вокзала. В вышине широкими кругами парил ворон. Поблескивающие глаза птицы, без сомнения, следили за каждым его движением.

Это твое королевство, Дэвид. ЛЕППИНГТОН. Город у тебя в крови, думал он.

Ну уж нет, беспечно ответил он внутреннему голосу. Я двадцать лет в глаза его не видел.

Леппингтон — твое королевство. Правь им мудро, запомни урок.

А как увидишь большого дракона, беги со всех ног, добавил он в рифму вторую совсем уж непочтительную строку. Но голос, произнесший у него в голове начальные слова, был почему-то стариковским. Казалось, он вспоминал, как кто-то очень серьезно произносит эти слова, как будто жизненно важно, чтобы слушатель запомнил их.

А, ладно, я дома, думал Дэвид, теперь уже безо всякого почтения. И где же мои подданные? Почему меня никто не встречает?

Со ступеней, ведущих к дверям вокзала, он оглядел рыночную площадь. Если это были его подданные, то они и виду не подали, что заметили возвращение короля. Меж дюжины прилавков, расставленных в глубине площади, лениво бродили покупатели — большинство весьма преклонных лет. Площадь замыкал ряд викторианских зданий: библиотека, полдюжины магазинчиков, какое-то заведение под названием «Купальни». Надо всем этим возвышался «Городской герб» — четырехэтажное чудовище в псевдоготическом стиле с остроконечными башнями по углам. Над его крышей на ломте синюшного неба, как на жердочке, примостилась темная с прозеленью туча. По туче скользила черная птица: ворон поднялся так высоко, что казался не более чем темным пятнышком.

Дэвид окинул взглядом сборище разномастных зданий. Полковник Леппингтон, может, и принес городу процветание в виде живодерни и консервного завода, но не привил ему стиля.

Позади Дэвида вокзал подпирала бойня. Пути заканчивались у бескрайней кирпичной стены этой громадины, чья тень раз и навсегда зависла не только над вокзалом, но и над значительной частью города. Перед самыми перронами от путей ответвлялась колея, огибавшая здание вокзала и исчезающая в гигантских воротах во внешней стене скотобоен. Очевидно, сюда подгоняли товарные поезда, чтобы загружать их десятками тысяч ящиков с бараньими и говяжьими консервами для последующей отправки в самые отдаленные уголки страны. Кто знает, сколько тысяч коров и овец отправились здесь в мясорубку.

— Никогда нет такси, когда оно нужно, как по-вашему? Это был тот самый старик, чью физиономию едва не расквасил громила в поезде. — Знаете, — продолжал старик, — когда такси не нужно, машины выстраиваются в очередь по всей площади. Сегодня? Ни одного. Ни единого. Не говоря уже об автобусах. Грязные колымаги. И водят их наглые невежды.

О боже. У Дэвида Леппингтона упало сердце. Пойман за петлицу городским занудой. С каждой минутой город нравился ему все меньше.

— Вам далеко? — осведомился старик, оглядывая Дэвида с головы до ног.

— Нет. Всего до той гостиницы.

— А, «Городской герб»? Недурно, недурно. Хотя теперь он и не так хорош, как в былые времена, когда им заправлял Билл Чарнвуд. Его дочка делает, что может, с тех пор как... Но сами знаете, каковы девицы в наше время. Разучилась работать молодежь. Они понятия не имеют, что значит работать до седьмого пота. Я что-то не припоминаю вашего лица, молодой человек. Вы в гости?

— А... да. — Не говори, ему ничего, не то он будет стоять тут и допрашивать тебя весь день.— Ненадолго с визитом, — добавил Дэвид.

— Семейные дела?

— Да. — Дэвид подхватил сумку, намереваясь двинуться к гостинице. Собирался дождь. Хорошая мысль, подумал он, ухватившись за идею. — Гм, похоже, дождь собирается, — сказал он в надежде, что старик согласится и отправится на поиски такси.

— А, вы о нашем старом ворчуне? — Старик кивнул в сторону тучи. — В это время года он всегда клубится над крышами. Впрочем, никогда не проливается.

Черт, этот путь к спасению был закрыт.

— Знаете, вы мне кого-то напоминаете. — Старик потеребил нижнюю губу большим и указательным пальцами. — Давайте посмотрим.

Арнольда Шварценеггера? Денца Уошингтона? Шэрон Стоун? Искушение сказать что-нибудь столь легкомысленное, что граничило бы с грубостью, становилось все сильнее.

Старик внимательно всматривался в лицо Дэвида.

— Да.. да. У вас очень знакомое лицо, молодой человек. Думаю, дело в глазах. И ваш рост. Весьма представительная внешность для молодого человека. Служите в полиции?

— Нет... я врач.

— Врач? Чертовски хорошая профессия.

Да гори ты синем пламенем. Дэвид едва удерживал на лице вежливую улыбку. Старикан намеревался простоять здесь весь день, пока не выжмет из него все подробности его личной жизни.

(Я бреюсь безопасной бритвой с лезвиями «Bic», мои любимые фильмы — «Полет Феникса» (Джимми Стюарт — просто уникум), «Жажда жизни» и «Эд Вуд» Тима Бертона; нет, я ненавижу «мыльные оперы» о больнице: все врачи там всегда кажутся ненастоящими; я люблю еду, которая мне вредна, — ватрушки, индийскую кухню, шоколад, а когда я отправляюсь в постель, на мне нет ничего, кроме презерватива, шерсти на груди и распутной ухмылки. Хм, господи, оставьте свои фривольные комментарии, док).

Продолжая фальшиво улыбаться, Дэвид вдруг сообразил, что пропустил вопрос.

— Мое имя?

— Да, я не совсем его расслышал? — допытывался старик.

— Леппингтон.

Внезапно старик удивленно сморгнул. И впервые за все это время не нашелся что сказать. А ведь его не лишила дара речи даже вероятность того, что головорез в поезде измочалит его в лепешку.

Теперь старик, открыв рот, отступил на шаг назад, затем снова удивленно сморгнул.

О черт, подумал Дэвид. Прокололся. Наверное, сболтнул-таки что-нибудь. Может, о том, что сплю в презервативе и шерсти... это научит тебя, мой мальчик.

— Хм... простите. Я не уверен, что правильно вас расслышал. Мне показалось, вы сказали... хм... Леппингтон?

— Да, — бодро отозвался Дэвид. — Леппингтон. Так же, как город. Полагаю, это...

Закончить ему не пришлось. Старик пробормотал несколько слов, одно из которых могло быть и «такси», и поспешно зашагал прочь в город. Время от времени он оборачивался, чтобы бросить на Дэвида чуть ли не враждебный взгляд.

Ты уверен, что не сболтнул чего-нибудь легкомысленного, Дэвид?

Что бы это ни было, свое дело оно сделало: зануда ушел. В вышине огромный черный ворон издал пронзительный крик. Расправив неподвижные теперь крылья, он парил прямо над головой. И вновь у Давида возникло сильнейшее ощущение, что за ним наблюдают.

2

Время близилось к полудню, говорливый старик ушел, и Дэвид сообразил, что голоден. Заказывая номер в гостинице, он узнал, что время заезда в ней час дня. У него в запасе был еще час, и Дэвид направился к двери в здании вокзала, на которой висела табличка «ПРИВОКЗАЛЬНАЯ ЧАЙНАЯ».

Мысль о том, что он напугал старика, просто назвав ему свое имя, казалась забавной.

Продолжай в том же духе, подумал он, зайди в чайную и объяви во всеуслышание: «Моя фамилия — Леппингтон». Посмотрим, сработает ли этот трюк дважды. Улыбаясь, он подошел к двери, представляя себе, как от одного только упоминания его имени пожилые леди в чайной со всех ног бросаются к двери, повизгивая от страха.

Запирайте дочерей, Леппингтон вернулся в город.

Усмехаясь, Дэвид вошел в пустое кафе. Усилием подавил усмешку, заказал сандвич с сырным салатом, бейкуэльский пирог с клубничным вареньем, кофе и уселся за поздний завтрак.