6

Оставив Дэвида на лужайке, они пошли в свою комнату. Рут захотела перед ленчем принять ванну, и Крис остался в спальне один.

Надо переодеться, прежде чем идти в отделанный дубовыми панелями ресторан гостиницы.

Когда Крис стягивал джинсы, что-то выпало из кармана и закатилось под кровать. Он было подумал, что это монеты, и встал на четвереньки, чтобы подобрать их.

То, что он нащупал, оказалось легким и ребристым.

Крис усмехнулся. Ракушки Дэвида.

Он положит их на столик возле кровати Дэвида, чтобы пополнить его коллекцию.

С рифленой внешней стороны раковины были грязно-белыми со странным желто-коричневым пятном. Он повернул одну из раковин, чтобы рассмотреть гладкую вогнутую поверхность.

И рассмеялся.

Должно быть, чей-то розыгрыш.

Крис поднес ровную внутреннюю сторону ракушки к настольной лампе, чтобы получше разглядеть ее.

Сомнений быть не могло.

На одной стороне раковины явно было нарисовано человеческое лицо. Слегка искаженное, с широко разинутым ртом и зажмуренными глазами.

Это было похоже на стоп-кадр из фильма. Исключительно гнусного фильма. Человек орал от ужаса.

Крис быстро осмотрел другие ракушки. На каждой было изображение лица. Мужчины. Женщины. Дети. У некоторых глаза были закрыты, у других — чуть ли не вылезали из орбит, словно они наблюдали какую-то жуткую катастрофу.

Похоже, изображения, миниатюрные рисунки, сделаны желтовато-коричневой краской того оттенка, который разлитый кофе оставляет на бумаге.

Их рисовали специально: иначе и быть не могло.

Вот только кто?

На мгновение перед глазами возник образ спятившего старого художника, который живет в затерявшейся среди дюн Мэнсхеда хижине, рисует миниатюрные портреты на раковинах, а потом снова разбрасывает их по берегу.

На каждой ракушке было изображение лица. Лишь одна не походила на остальные. Самая большая, настоящее чудовище среди себе подобных. Величиной почти с устрицу.

Лицо на ней было иное.

На всех других рисунках изображались жертвы. А у этого лица были узкие лукавые глаза, и губы кривила самая жестокая улыбка из всех, какие Крис когда-либо видел.

Это, решил Крис... это охотник.

— Крис, — позвала Рут из ванной.

— Что тебе?

— Подойди сюда на секунду.

— Я смотрю ракушки Дэвида, — ответил он, сидя на кровати со спущенными до колен джинсами. — Они какие-то чертовски странные.

— Брось ты эти ракушки, Крис. Надо, чтоб ты потер мне спину. И...

Он услышал, как в ванну снова полилась вода.

— Я думала о морском форте. И...

— И?..

— И прикидывала, где мы можем жить.

— Ну-ка удиви меня.

— Иди сюда. Ты вполне можешь потереть мне спину, пока я буду излагать.

Он улыбнулся.

— Значит, если не спою, то не покормят?

— Разумеется.

Крис вошел в ванную, наполненную клубами пара. На запотевшем туалетном зеркале Рут написала: «Рут + Крис = ИЛН».

— Истинная Любовь Навеки?

Рут улыбнулась сквозь пар.

— Или покуда не объявится мой миллионер.

Сняв ее лифчик и трусы с края ванны, он нагнулся, выудил губку из воды и начал обрабатывать ее спину.

— Ох... Ты же не машину полируешь. Это, знаешь ли, натуральная кожа. Нежная, чувствительная кожа. Которую надо ласкать.

— Знаю. — Крис поцеловал ей плечо. Оно было теплым, влажным и восхитительно пахло. — М-м-м...

Чудо, так и хочется съесть. — Он выжал ей на спину теплую воду. Рут с глубоким вздохом изогнулась.

— Горячо?

— Нет. Изумительно. Так вот, как я говорила...

— А-а-а... Где нам жить. Не надо, не рассказывай. Мы отдадимся на милость Церкви и встанем лагерем на кладбище, а на надгробиях станем спать и есть.

— Нет. Дай мне закончить. И продолжай тереть спину. С тебя за это кое-что причитается — на целый год станешь моим рабом. М-м-м... Не останавливайся. Когда ты так делаешь, мне приятнее говорить.

— Слушаю и повинуюсь, госпожа. Хорошо, где же мы будем жить?

— Все очень просто, Крис. — Она подтянула колени к груди. — Мы въезжаем немедленно. Великолепно, правда ведь?

— Немедленно въезжаем в морской форт? — Крис вздохнул. — Только ты забыла одну малюсенькую вещь. — Он отодвинулся назад, пытаясь определить, не потешается ли жена над ним. — Там полное запустение. Комнаты забиты мусором, а малярная кисть не касалась стен уже лет пятьдесят. И что?

— А мне казалось, что ты человек с воображением.

— А мне казалось, что ты человек практичный. Полно, любовь моя. Будь посерьезнее.

Она подняла на него глаза, и сквозь волны пара они показались туманными и большими. Довольное выражение лица подсказало Крису, что у жены есть тайный козырь.

— Послушай. Во сколько этот фургон должен был нам обойтись за год?

— Договаривались на двести пятьдесят в месяц. Около трех тысяч.

— Три тысячи? Мы могли бы купить подержанный фургон примерно за пять. Потом ставим его во дворе морского форта. Когда я говорю «фургон», то имею в виду очень приличный. Знаешь, такого типа, на которых ездят в отпуск. Со спальнями, кухней, ванной, со всеми модерновыми наворотами. Вот так... — Она изогнулась в ванне. — Чуть ниже. Ох...

— Пять тысяч. Пришлось бы несколько выйти из бюджета, правда?

— Нисколько. Считай это капиталовложением. Сейчас он стоит нам пять тысяч. Через двенадцать месяцев мы его перепродаем. За сколько... Тысячи за четыре?

— Говори-говори. Мне нравится то, что я слышу.

— Таким образом, наш первоначальный бюджет на обустройство, три тысячи фунтов, сокращается до одной тысячи. К тому же не надо будет ездить туда-сюда из морского форта каждый день. И мы постоянно будем на месте, если возникнут какие-нибудь проблемы. Ну вот. А теперь скажи, что я гений.

— Гений... Восхитительно... Чудесно... — Крис поцеловал ее с чувством. — Ты великолепна. Ты спасла наши чертовы шкуры. — У Криса поднялось настроение. — Сейчас же хватаю газету и начинаю искать.

— Нет-нет, Крис. Закончи то, что начал.

Ее взгляд был более чем красноречив, а в глазах плавала такая дымка истомы, что желание насквозь пронзило все тело Криса.

— Какой еще кусочек моей жены надо помыть?

Она приподняла мокрую прядь волос и брызнула на него водой.

— Еще спинку. А потом решай сам.

Сначала он тер ей спину долгими длинными движениями, одновременно выжимая губку, и вода пузырилась у него между пальцами.

Рут все больше наклоняла голову, пока влажные кончики волос не коснулись воды.

— М-м-м... как хорошо. — Вода с ее голых плеч стекала по груди сверкающими речками.

Крис бросил губку в ванну и стал растирать ей спину ладонями. Кончиками пальцев он чувствовал гладкость ее кожи, волнистые контуры ребер и слегка вогнутую ложбинку спины. Ему очень нравилось это ощущение. Сердце забилось сильнее.

Он начал намыливать Рут сперва плечи, потом живот. А затем ее груди, и пальцы скользили по нежному слою мыльной пены, едва касаясь твердеющих сосков.

— Ох, Крис. Я бы согласилась, чтоб ты делал так целую вечность. — Она улыбнулась, зажмурив глаза. — Я бы заставила тебя делать так целую вечность.

Легким движением Крис провел кончиками пальцев линию вниз от кончика ее носа по губам, подбородку, гладкой шее и еще ниже через ложбинку между грудями, которые налились и поднялись мягкими остриями, блестевшими на свету. И дальше вниз по животу, пока рука не окунулась в горячую воду. По ее телу пробежала отчетливая дрожь.

Да, после десяти лет супружества их занятия любовью иногда могли быть рутиной. Только не сегодня.

Сегодня, он знал это точно, все будет по-особенному.

Крис уже почти оделся, когда услышал стук в дверь.

— Подождите! — Рут, полуголая, выхватила лифчик из ящика туалетного столика. Захихикав, как школьница, она бросилась в ванную.

Крис, натягивая трикотажную рубашку, подошел к двери и отпер.

— Здравствуйте, мистер Стейнфорт.

Это был хозяин гостиницы, высокий мужчина с белой бородой.

— Все в порядке?

Хозяин проговорил, запинаясь:

— Э-э... боюсь, произошла неприятность. Ваш сын... Там, во дворе...

Лицо человека ничего не выражало.

Криса замутило.

— Где он?

Ответ хозяина озадачивал:

— Вы хотите сказать, что не чувствуете его запаха?

Мужчина отступил в сторону.

Позади него угрюмая фигурка цвета серой глины роняла капли воды на ковер коридора.

— Дэвид? — Крис сморщил нос, потому что комнату наполнил резкий запах речного ила. — Господи, что стряслось?

Беловолосый хозяин едва сдерживал смех.

— Парнишка говорит, что был на горке и упал с нее в ручей.

— На горке? Она же далеко от ручья. Как ты мог в него упасть?

— Я не падал, — ответил Дэвид гордым и в то же время сердитым тоном. Он чопорно вошел в комнату, хлюпая ботинками. — Я вовсе не падал. Я летал.

7

Мир, в котором очутился Марк Фауст, спрыгнув с корабля, был кромешной тьмой, наполненной, однако, шипящими звуками и порывистым ветром.

Потом его поглотил океан.

Как холодно.

Он хотел закричать. Глаза широко раскрылись от удара, от всего этого ужаса, когда он погрузился в жидкую темноту.

Господи... Как лед.

Если бы он остался на корабле. Если бы только...

Зачем? Чтобы его ослепили, кастрировали, а потом, наверно, все равно выбросили бы за борт?

Так у него еще оставался шанс.

"Какой там шанс? — злобно спросил он самого себя. — Я, может, в сотне миль от берега. В море. Зимой. Мне жить осталось минут десять. Это сколько же?.. Два мультика «Том и Джерри». Или три песни Бадди Холли, к примеру, «Пегги-Сью», «Сердцебиение» и «Вот будет денек»...

Какая-то часть мозга молола бессвязный вздор, словно больше не принадлежала его телу.

Другая приказывала ему сбросить резиновые сапоги.

Потом плыть.

Сперва левая нога.

Марк протянул руку вниз. Сапог снялся легко.

Разве мне не надо дышать?

Правый застрял.

Мне нужен воздух!

Слезай!

Скинь, мать его! Он тянет тебя вниз!

Ох, Боже милостивый, дай воздуха!.. Внезапно его голова очутилась на поверхности. В лицо ударил холодный ветер, осыпая водяной пылью. Здесь, на уровне моря, вода грохотала, как гром. Гром заполнил уши — злобный, постоянный, непрерывный.

Задыхаясь и захлебываясь, Марк глотнул полные легкие сладкого воздуха. И снова изо всей силы тряхнул ногой, пытаясь сбросить правый сапог. Тот не снимался.

Этот гад наверняка утопит его, все равно что свинцовая чушка.

Задержав дыхание, Марк согнулся пополам, чтобы сдернуть сапог.

Пятка наполовину освободилась.

Дышать... Дышать... Дышать...

Голова рванулась вверх; он сделал глубокий вдох. Еще один вдох, и попробовать снова...

И тут...

И тут сапог соскочил. Марк даже не коснулся его.

Ощущение было такое, словно что-то сорвало с него сапог.

«Акула!»

Нет. В Северном море акул нет.

Марк месил ногами воду и повторял: "Акул нет... акул нет... Господи, до чего холодная вода..."

По мере того как выравнивалось дыхание, включалось его ночное зрение. Марк уже различал черные водяные холмы, вздымающиеся и падающие вокруг него. Темные очертания. Они вздувались, а затем мягко опадали. Почти как черные спины огромных китов, возникающие на поверхности в ореоле белой пены.

«Мэри-Энн»?

Ветер рвал облака в клочья, и сквозь них просвечивала ущербная луна, лившая на море неверный серебристый свет.

Вон она!

Судовые надстройки и красная труба неясно виделись сквозь дымку брызг. Накатила волна, все заслонив собой. В следующий раз, когда Марк увидел корабль, его нос ушел глубоко под воду.

Марк Фауст представил себе этих подонков-убийц на судне. Сейчас они наверняка все уже поняли. Вот они отчаянно пытаются спастись. Бегут по коридорам, хватая все, что могут награбить, перед тем, как прыгнуть в спасательные шлюпки. Если бы он только мог что-нибудь с ними сделать. Например, пробить дырки в днищах... Увы, он не мог сделать всего. Так хотя бы есть шанс, что большинство из них погибнет в море.

На минуту юнга потерял корабль из виду. Он поплыл в ту сторону, где в последний раз видел «Мэри-Энн», позабыв, что его собственная жизнь ускользает в холодный океан.

Он должен видеть, как она утонет.

Это причинит ему боль. Он любил корабль и его команду. Для него они стали второй семьей. И все равно Марк знал, что обязан увидеть последние мгновения судна.

Вот!

Нос внизу, корма поднялась. Боже, она уходила под воду, словно субмарина. Два винта крутились уже не в воде, а в воздухе. На огромном киле влажно поблескивал лунный свет.

Корабль тонул.

На судне уже никто не смог бы стоять на полу, который поднялся почти вертикально. Все пираты с криками катятся к носу.

Марк постарался не думать о капитане — и о том, что осталось от команды «Мэри-Энн». Море быстро закрывает людям глаза.

Господи, пожалуйста, пусть им не будет больно...

Секунд десять он находился внизу, в провале между волнами. Когда море снова подняло Марка, корабля уже не было. Где-то у него под ногами судно падало камнем на океанское дно.

Вдруг Марку стало ужасно одиноко. Холод глубоко вгрызался ему под кожу, и парню начало казаться, что его кости сейчас лопнут.

Волнам, наверно, доставляло удовольствие колошматить его по лицу. Дышать стало труднее, а боль, словно острозубый червь, проедала путь к животу.

Марк попробовал плыть.

Как только он это сделал, тело ушло под воду, как будто кто-то потянул его вниз.

Он не сопротивлялся. Просто опускался ниже, ниже, ниже...

Черт, давление... Как больно. Словно металлические спицы сквозь уши пронзают мозг.

Марк почти потерял сознание, прежде чем опять вынырнул на поверхность. Восстанавливая прервавшееся дыхание, он норовил набрать в грудь воздуха больше, чем вмещали легкие. Они болели, как... о, ради... Бога...

Господи, я хочу жить, я хочу жить, я хочу жить, пожалуйста, разреши мне жить... я хочу... я хочу...

Вниз.

Он опять следовал за «Мэри-Энн».

Так-то вот, Марк Фауст, семнадцати лет, никогда не знавший девушки, никогда не пивший виски, не выкуривший ни одной сигареты. Евший слишком много яблочного пирога... Обожавший яблочный пирог, но...

Мозг его начал крутиться, как каскадерская машина в фильме, все переворачиваясь и переворачиваясь в замедленной съемке, разбрасывая в стороны отлетающие куски.

Медленно, медленно распадаясь.

Он упал на дно. Удар заставил его открыть глаза. Маленькие пузырьки, как серебряные колокольчики, поплыли от лица к поверхности.

Ему захотелось засмеяться и крикнуть им вслед: «Подождите! Подождите меня-а-а-а-а-а-а-а...»

Но его рот больше не действовал; тело было на девять десятых мертво. Всего несколько крохотных искр жизни затаились в каких-то уголках мозга, присосавшись к нему, как блюдечки присасываются к скалам во время шторма.

Теперь уже скоро. Я перешагиваю грань. Я скоро вернусь домой, мама... Не гаси свет на веранде, потому что я иду...

Там были люди.

Они стояли на дне моря, подняв на него глаза. Белые лица как будто выражали скорбь. Словно они хотели, чтобы он остался. Их было никак не меньше девяти-десяти. Все стояли тесной кучкой. Как на каком-нибудь рекламном плакате: все стоят близко друг к другу, глядя вверх. Потом они протянули к нему руки.

Им хотелось, чтобы он остался. Присоединился к ним.

Стал одним из тех, кто, стоя по колено в водорослях на покрытом бурой зыбью лугу, следит, как высоко над их головами проплывают кили кораблей.

Эти люди были милыми или противными?

Добрыми или злыми?

Живыми или мертвыми?

Он всмотрелся в их большие лица и широко раскрытые удивленные глаза.

Трудно сказать. Лица становились расплывчатыми. Руки начали двигаться. Но он видел их смутно и не мог отличить от стеблей водорослей, которые раскачивались из стороны в сторону.

Пора спать. Какая усталость. Хорошо, что больше не надо дышать.

Его брат Джон играл со своим самолетом, моделью «Летающей крепости», которую смастерил дядя Уолт. Он играл слишком близко от кровати Марка. Марк попросил его перестать — слишком близко.

Черт возьми. Самолет стукнул его по лбу. Больно же, ты...

И еще раз.

Бормоча, Марк открыл глаза и, сделав над собой усилие, припомнил, где находится. Посередине моря.

Господи.

Почему он еще не умер?

Море колотило его. Оно тащило, пихало и катало его с боку на бок.

Вода накрыла его.

На этот раз не было ощущения падения. Он обо что-то больно ударился головой. Вытянув руку, ухватился... Галька. Песок. На ощупь словно...

Берег.

Волна ударила снова и грубо протащила Марка по песку.

Он попробовал встать, но снова не достал дна.

Из последних сил он попытался плыть; руки и ноги были как будто опутаны железными цепями.

Прямо перед ним что-то поднялось из воды. Темный силуэт на фоне серебрящихся в лунном свете облаков.

Оно было большое. Невообразимо большой квадратный кусок черноты.

Корабль так близко к берегу?

Похоже... но тогда он должен быть огромным. И не видно навигационных огней.

Марк поплыл было в его сторону, однако почувствовал, что снова уходит под воду.

«Мы водим наши суда по морям, мы ими управляем, выбираем определенный курс. Но, знаешь ли, зачастую верх одерживает море. И когда это происходит, не надо с ним бороться. Смирись. Подчинись его воле. Потому что если не сделаешь этого, оно тебя уничтожит».

Марк помнил слова шкипера. И принял сознательное решение отдаться на милость моря. Если оно хочет его забрать, пусть так и будет.

Прибой его толкал и тянул. Единственное, что он мог сделать, это хотя бы часть времени держать голову над водой.

Обжигающе-холодная соленая вода то и дело заливала горло и забивала ноздри.

И тут он ударился о берег.

На этот раз каждая волна, отступая, оставляла его на суше — по крайней мере ненадолго, до следующей волны. Тут еще один вал прибоя с срохотом накатил на песок и вынес Марка, на сей раз довольно нежно, еще выше на берег.

Вода отлила, унося песок и гравий у него из-под ладоней.

Значит, ему не суждено утонуть.

Стоя на коленях и опершись на руки, Марк устало тряс головой.

«Спасен».

Это слово сочилось с его губ, как нечто полутвердое.

«Спасен».

Прилив начал спадать. Очередная волна лишь лизнула подошвы его босых ног.

Не в состоянии идти, он на четвереньках отползал по берегу от прибоя, пока под руками не начали скрипеть песок и галька.

Наконец Марк остановился и поглядел назад. Месяц освещал длинную полосу прибоя, накатывающего с низким непрерывным ревом.

Ветер стихал.

Поднявшись на нетвердые ноги, Марк бродил по берегу туда-сюда в поисках чего-нибудь такого, что защитило бы его от холода. Юноша понимал, что мокрая одежда быстрее отводит тепло от тела, а это не менее опасно для жизни, чем разрыв главной артерии. В конце концов он нашел кусок брезента размером с простыню.

Онемевшие пальцы были сейчас совершенно бесполезны, вроде кривых палочек, не принадлежавших телу. Ему понадобилось минут пять, чтобы обернуть вокруг себя брезент, одним концом прикрыв голову наподобие капюшона.

Так Марк просидел около часа, едва не теряя сознание от холода. Однако ему надо было дождаться, когда он сумеет как следует рассмотреть океан. В его мозгу все еще колотилась мысль о террористах, ускользнувших с «Мэри-Энн» на спасательной шлюпке.

Постепенно рассветало, небо посерело, а горизонт окрасился розовым.

В сотне ярдов слева Марк разглядел ту огромную штуку, которую принял за корабль: это был старинный морской форт. Видимо, на протяжении многих веков он являлся частью береговой обороны страны.

Какой страны? Голландии? Франции? Англии?

Как только Марк почувствовал достаточно сил, он заставил себя подняться на ноги. Набросив брезент на плечи, как мантию, подошел к краю воды — теперь уже наступил отлив — и вгляделся в даль.

Никакого судна.

Никаких террористов — все они мертвы. Почему-то он был в этом уверен. Корабль затонул очень быстро.

Его друзья тоже мертвы. Он, как ни странно, не испытывал грусти. Он мог думать лишь о старом шкипере, слепом, но с сердцем льва, который упорно колотит в железную переборку корабля, будто в огромный барабан.

Одежда высыхала, и кровь болезненно возвращалась к членам и лицу. Разболелся нос в том месте, где три дня назад по нему ударил бандит.

Марк Фауст повернулся к морю спиной и медленно побрел вверх по берегу. Ему казалось, что поверх стихающего рева прибоя он слышит далекий, очень далекий звук ударов металла о металл. Медленный ритм; почти как биение сердца спящего великана. Юноша не оглянулся.

«Бей в барабан, шкипер, — пробормотал он. — Продолжай бить в барабан».

От холодного ветра слезились глаза. Медленные, размеренные удары не прекращались, лишь становясь тише и тише по мере того, как юноша, прихрамывая, удалялся от беспокойного океана.

Через сотню шагов Марк больше не слышал мощных ударов. Но их эхо будто отдавалось в его сердце.

8

— А знатный тебе фингал под глазом набили, драчун. С кем поцапался-то? — спросил мужчина, укладывавший бетонные блоки для фургона.

Дэвид подскочил к нему, обрадовавшись, что сможет еще раз рассказать свою историю.

— Я не дрался. Я летал. Сидел на самой верхушке слона в гостинице.

— Слона? — удивился мужчина. — Стало быть, там есть зверинец?

— Не-е-е. Слон с горкой.

Мужчина ловко загнал еще несколько бетонных блоков под фургон.

— Горка?

— Да-а. А фингал у меня потому, что я летал.

— Летал?

— Да-а!

Рабочий от души рассмеялся.

— Никто мне не верит. Все говорят, что я упал в ручей. А я летал. И потом ударился лицом о дерево.

— Видать, летел слишком быстро?

— Наверно.

Крис оперся о машину, положив локти на крышу. Дэвид рассказывал историю о том, как у него появился синяк под глазом, всем и каждому. Но в последнее время он стал раздражаться, если кто-нибудь подвергал сомнению правдивость рассказа, поэтому они с Рут решили не перечить сыну.

Теперь шестилетний мальчик в очередной раз описывал сцену полета рабочему.

Крис оглядел фургон и остался собой доволен. Не прошло и шести часов после того, как старый поганец в Аут-Баттервике сказал, что его фургон не сдается, как они на прибрежной стоянке немного южнее нашли этот, который продавался. Тут было две спальни, кухня, ванная, прихожая и место для приема пищи. Нормальный второй дом.

Сейчас, когда фургон уже установили на месте, Крис готов был расцеловать его. Они поместили новое жилище на краю двора морского форта, такого большого, что не могло быть и речи ни о какой клаустрофобии, хотя с трех сторон мощеной площади стены вздымались футов на двадцать. А за ними крепость поднималась еще на добрых тридцать футов на скале цвета сливочного масла. С дюжину окон, расположенных в верху стен, отражали лучи вечернего солнца.

Вход во двор преграждали мощные деревянные двустворчатые ворота в стене. Они были такими большими, что мог свободно проехать автобус. На одной из створок петли совершенно проржавели, и она была бесполезно прислонена к стене. Еще одно дело среди тысяч подобных, которые надо завершить до открытия морского форта следующей весной.

В углу двора пролет узких ступенек вел вверх на галерею, опоясывающую стены.

— У вашего паренька хорошенькое воображеньице! — фыркнул работяга, подходя к Крису и вытирая черные от масла руки о комбинезон. — Летал! Прямо-таки, черт возьми, голова кружится. Ну вот, порядок. Вы дадите мне эту... штуковину.

Забавно, что некоторые слова в определенных ситуациях становятся табу, подумал Крис. Рабочему, вероятно, кажется вульгарным произносить слово «чек».

Он оторвал продолговатый листок от корешка.

— Спасибо за помощь. Теперь у нас по крайней мере есть дом.

Мужчина окинул взглядом двор.

— Серьезное местечко. — Он стрельнул взглядом на Криса. — А вам не кажется, что оно немножко... мрачновато?

— Через двенадцать месяцев вы это место не узнаете. Новые окна, бассейн, мягкий пейзаж, вьющиеся лозы по стенам. К тому же здесь будет полно народа... платящего народа, надеюсь. Так что через год заходите пропустить стаканчик. За счет заведения.

Работяга пожал Крису руку.

— Ловлю на слове. Спасибо за... штуковину. — Он сунул чек в карман. — Пока, сынок, — обратился он к Дэвиду. — И помни: когда летаешь, не спеши. Чтоб фингалов больше не было.

Мужчина направился к своему грузовичку, стоящему на подъездной дорожке. Прилив лизал каменную насыпь, приподнимавшую дорогу над берегом.

— Ладно, — проговорил Крис, ероша густые волосы сына. — Посмотрим, что скажет мама о новом доме.

Рут уже начала распаковывать вещи. По всему полу были разбросаны коробки с одеждой, столовыми приборами, сковородками, моющими средствами, рулонами туалетной бумаги, обувью и игрушками Дэвида. На обеденном столе стоял аквариум с Кларком Кентом. Рыбка без устали плавала, припав ртом к поверхности воды. Все эти переезды из дома в гостиницу, а потом в фургон не больно-то хорошо подействовали на беднягу.

Рут швырнула через дверь фургона на двор картонную коробку.

— Что вам тут надо? — Ее лицо раскраснелось от работы. — Чая еще долго не будет. Пока только сандвичи, торт и попкорн. У нас нет газовых баллонов.

— А электричество у нас есть? — поинтересовался Дэвид.

— Конечно, есть, малыш. — Крис включил свет, дабы придать побольше значимости этому факту. — Прямо как дома.

Дэвид улыбнулся.

— Мне нравится. Как будто мы дома и одновременно на отдыхе.

— Правильно. Теперь мы будем жить на морском берегу во веки веков.

— Аминь, — добавила Рут, но потом улыбнулась, чтобы скрыть всякий цинизм.

— Мы можем тебе помочь?

— Да. Уйдите. Дайте мне час, чтобы привести здесь все в порядок, а после возвращайтесь и будете пить чай.

— Ты начальница, Рут. Ну, Дэвид, давай осматриваться.

Крис и Дэвид шли к двустворчатой деревянной двери, ведущей в морской форт.

— Папа?

— Да?

— Завтра я, может, снова полетаю.

Крис внутренне застонал. У Дэвида было хорошее настроение, и ему хотелось поболтать.

— Знаешь, пап, когда я был на верхушке слона, то почувствовал себя таким легким, прямо как мыльный пузырь. А потом полетел.

— Дэвид... — Они подошли к двери здания.

— Мне хотелось посмотреть, можно стоять на облаках или нет.

Крис присел и взял ладонями голову сына, чтобы заглянуть ему в глаза. Он поцеловал мальчика в лоб, прямо над подбитым глазом.

— Дэвид, хватит уже этих историй о полетах, а, сынок?

— Папа, я ведь правда летал!

— Ты мне после расскажешь. А сейчас... Давай все осмотрим, пока не стемнело. Про пушку помнишь?

— Настоящая пушка?

— Самая настоящая, малыш. Пошли найдем ее.

Дэвид побежал к двери, а Крис вытащил из кармана ключ. Первое, что сделал прошлый владелец форта, так это заменил бряцающий викторианский запор удобным американским автоматическим замком. Он открылся легко (никакого скрежета в духе замка Франкенштейна, подумалось Крису). Отец с сыном вошли в полумрак.

Запах... Крис глубоко втянул носом воздух... немного затхлый. Здание надо бы провентилировать. Когда день-другой морской ветерок продует эти пыльные коридоры, воздух здесь будет пахнуть, пожалуй, даже приятно.

Они стояли в вестибюле, из которого расходились три коридора: один налево, другой направо, а еще один прямо перед ними вел к лестнице. Здесь будет холл с конторкой портье в углу. Свет из окон хорошо освещал кучи строительного мусора вдоль стен. Тут были ржавые каркасы коек (видимо, оставленных выехавшими военными) и аккуратный штабель шлакобетонных блоков, брошенных, должно быть, десять лет назад, когда строители прекратили работу по переустройству.

— Пошли. Давай посмотрим.

Длинные пыльные коридоры кое-где были оштукатурены во время строительных потуг десятилетие назад, но по большей части кладка оставалась каменной, из блоков размером с коробку из-под обуви, так мастерски обтесанных и пригнанных, что между ними нельзя было бы просунуть лезвие ножа.