20

Нам было не догнать Стенно, даже если бы мы попытались. Но мы с Дином и Стивеном вышли в сад посмотреть.

– Вон он, – показал Дин. – Бежит через поле.

Прикрыв глаза от солнца, мы смотрели, как он убегает. Стивен вздохнул:

– Такие вещи неприятно говорить, но я думаю, этому другу нужна профессиональная медицинская помощь.

Дин пожал плечами, потом вернулся в дом, а Стивен за ним. Я еще секунду смотрел вслед убегающему Стенно. Он летел прочь по высокой траве, вспугивая птиц, взметнув руки над головой. Я подумал, не ждет ли он, что слетят ангелы и под руки вознесут его в небеса, рассекая длинными крылами июльский воздух.

Встряхнув головой, я вернулся в библиотеку посреди речи Бена. Он говорил:

– ...вчера в лагере. Таким образом, число убийств дошло до тридцати семи. Счет тяжких телесных повреждений мы уже не ведем. Гостиницу “Лебедь” вчера подожгли. А, Рик, садись. Стенно не собирается вернуться?

Я покачал головой.

– Бедняга. – Бен потер лоб рукой. – Надо бы найти доктора, чтобы его посмотрел. Может быть, тот удар по голове имел более тяжелые последствия, чем мы думаем.

Он перевел дыхание, соединил концы пальцев:

– Итак, к следующему пункту повестки дня. Я хочу сделать некоторое предложение. – Бен внимательно обвел глазами слушателей. – Я хочу предложить вам... нет, более того, очень просить вас, чтобы вы все ушли из Ферберна.

Бормотание озадаченных голосов, спрашивающих соседей, не послышалось ли им.

– Ушли? – спросил Стивен. – Зачем?

– Вчера было пять тысяч солдат, которые поддерживали порядок в лагере. Ночью в них кидала камнями толпа, желавшая грабить продовольственные магазины. Сегодня утром солдаты ушли.

– Дезертировали?

– Я этого не говорил. Просто снялись и ушли, не объясняя причин.

– Значит, вы думаете, что закона больше нет?

– Если и есть, то абсолютно бесполезный. И я уверен, что через двое суток наступит полная анархия. Вот почему я прошу вас уйти отсюда на время. Может быть, на неделю или две, или...

– Или неизвестно на сколько?

– Возможно. Мы не знаем, насколько сильно разрушено наше общество.

– Но куда нам идти?

– На моховые болота Скиптона.

– Это же у черта на рогах!

– Совершенно верно.

– А когда?

– Сейчас.

– Но мы не можем вот так взять и уйти!

– Можете и должны.

– У нас ни палаток, ни лагерного снаряжения, ни...

Глаза Бена загорелись ярко, как никогда.

– Я все подготовил. У меня в гараже лежат рюкзаки, легкие палатки, провизия, лекарства, обувь – все, что вам будет нужно. И можете взять часть моих ружей и винтовок. Патронов хватит.

– Стоп, давайте помедленнее, – встал Стивен. – Для меня слишком высокий темп.

– Знаете что? – сказал я. – По-моему, нам лучше пустить все это в ход в Ферберне. Здесь наш дом.

– Верно, – ответил Бен. – Я вам скажу правду. Когда толпа пыталась вчера штурмовать продовольственный склад, она не знала одного. – Бен обвел нас глазами. – Он пуст. Там нет еды.

– Тогда на других складах...

– Другие склады тоже пусты. – Бен потер лоб, будто у него начиналась мигрень. – Еды в деревне практически нет. И когда сорок тысяч людей начнут голодать, я не знаю, что они сделают.

Джина сказала просто:

– Что они сделают? Уйдут.

– Согласен, многие попробуют уйти в другие лагеря. Но армии дан приказ перекрыть дороги и не допускать перемещения беженцев между лагерями. Пока система сотовой связи еще работала, люди переговаривались с беженцами в других лагерях, выясняя, где лучше жить и где лучше кормят, а потом шли сюда. Не стоит и говорить, что лагеря, которые изначально снабжались лучше, были затоплены волнами новых беженцев.

Стивен покачал головой:

– И теперь солдаты не выпускают голодающих из лагерей?

– В этом роде.

– Но зачем вы нам все это говорите? – спросил я. То, что сообщил Бен, заставило меня полностью изменить мнение о мудрости моего решения оставаться дома. – Значит, нам всем надо быстро делать отсюда ноги?

– Я говорю это вам, потому что знаю вас последние десять лет. У меня никогда не было своих детей, и я, очевидно, обращаю на вас свои отцовские чувства. Поэтому я вчера вечером составил список. В него входят шестьдесят два человека, мужчины и женщины в возрасте от шестнадцати до тридцати одного, не имеющие семейных связей, которые вас здесь удерживали бы. Вы молоды, здоровы, и я не хочу, чтобы вы страдали.

– Значит, вы хотите сыграть Господа Бога для избранных, – сказал Стивен задумчиво. – Вроде Ноя с его ковчегом. Вы сообщаете нам о грядущем Потопе – или вроде этого, и даете нам средство спасения?

Бен сумрачно кивнул:

– Вы правы. Я играю Господа Бога. И прошу вас только ублажить мою самонадеянность и ханжество. А вы, Стивен Кеннеди, можете ублажить меня, сыграв роль, которую я вам назначаю.

Стивен посмотрел на Бена с подозрением:

– И эта роль?

– Раз я играю Бога, вы сыграете Ноя.

– Бросьте шутить.

– Время шуток давно миновало, Стивен. После этого было время, когда общество искало лидерства врача, армейского генерала или полицейского служащего. Сейчас это время тоже прошло. Но готов держать пари на что угодно, что каждый из присутствующих согласится признать вас своим лидером.

– Не пойдет. – Стивен энергично встряхнул головой.

Бен оглядел людей, собравшихся в душной и жаркой библиотеке.

– Я предлагаю следующее: вы все уходите в лагерь на безопасном расстоянии от Ферберна и выбираете Стивена своим предводителем. Кто согласен, прошу поднять руки.

Слушатели стали поворачиваться, переглядываться, но я их не видел. У меня перед глазами стояли картины толпы, грабящей мой дом, Кэролайн, которую волокли, кричащую, в лес, Лидса в огне, сорока тысяч беженцев и начинающегося голода.

Я даже не успел подумать, как поднял руку. Тут же подняли руки Дин и Говард. Потом то же сделали Джина и Рут, и поднялся целый лес рук.

Стивен покачал головой, не веря своим глазам.

– Я не могу... Я просто не умею.

– Справитесь, – улыбнулся Бен. – Можете мне поверить, справитесь.

Бен показал нам еще записи: вулканы, землетрясения, взрывы газовых карманов, оставляющие дыры в городах – мать-земля занялась глобальным детоубийством. Потом Бен раздал карты местности, где нам предстоит встать лагерем. Она была в добрых двадцати километрах от Ферберна. Нам предстояло держаться подальше от дорог, избегая военных патрулей и блокпостов, а также, быть может, беженцев-мародеров, которые скоро объединятся в банды. И только после этого кто-то задал Бену вопрос, который собирался задать я:

– Бен, а почему вы с нами не идете?

– Я обещал приходскому совету остаться и помочь.

– Но ведь вы ничего не можете сделать, раз нет еды?

– Создадим охотничьи команды, попытаемся найти еду. Кроме того: может, это и старомодно – но я дал обещание и буду его исполнять, насколько это в человеческих силах.

– Но толпа сюда ворвется и перевернет весь дом в поисках еды.

– Вы правы, они скоро этот дом найдут. Но мы собираемся превратить дом в крепость с вооруженной охраной. Здесь будет один из наших главных продуктовых складов. – Он улыбнулся морщинистой улыбкой старика. – Так что, люди, не волнуйтесь обо мне. Теперь прошу вас пройти в гараж и подобрать себе снаряжение. Транспорта у вас не будет, все придется нести на себе. Да, и еще одно. – Он повернулся и оглядел нас, готовых следовать за ним. – Я думаю, скоро начнутся темные века. Не будет ни газет, ни телевидения, чтобы описать, что случится с человечеством в период величайшего испытания за всю его историю. Я считаю, что очень важно записывать эти события и как мы с ними справимся – или не справимся. Поэтому, если можно, ведите дневники. Если найдете письма, дневники или записи, сделанные кем-то другим, сохраняйте их. Мы должны будем рассказать внукам и правнукам, как мы встретили величайшую угрозу для человеческого рода и как мы выжили. А теперь пойдемте, собирайтесь и уходите из Ферберна – побыстрее.

Когда мы вышли из дому и пошли к гаражу, подъехала машина, которую вел старик Фуллвуд. За ним – грузовик, набитый жителями деревни с винтовками и ружьями.

– Бен! Бен! – Старик неловко вылез из машины. – Боюсь, все обернулось, как мы и думали.

Бен остановился.

– Лагерь?

– Там бунт. Они вломились в продовольственные магазины. Там, конечно, было пусто, и они...

– А где остальные жители?

– Они забаррикадировались в старом армейском лагере. У них тоже есть ребята с ружьями, так что вряд ли толпа будет туда очень уж ломиться.

– Черт! – тихо произнес Бен. – Лучшие планы мышей и людей... Ладно, расставьте людей с оружием вдоль ограды – на случай, если к нам придут.

Старик пошел к грузовику передавать распоряжение Бена, а Бен повернулся к Стивену:

– У нас проблема. Я не поделился с приходским советом моими планами насчет вашего ухода. Видите ли, они могли бы не согласиться, чтобы вы ушли с тем запасами продовольствия, который я смог вам выделить.

– Тогда мы застряли, – сказал Дин.

– Нет. Сегодня будет охрана, но в два часа ночи она сменится. Я чуть задержу смену часовых с той стороны дома, а вы, Стивен, уведете своих людей через лес и за холм.

– Моих людей?

– Ваших людей, Стивен. – Бен улыбнулся. – Или надо называть вас Ноем?

21

Весь день Бен изо всех сил старался держать нас подальше от прочих жителей деревни – он не хотел, чтобы кто-нибудь догадался, что мы покидаем тонущий корабль.

Но мы с Дином и еще несколькими ребятами все же помогли сделать трехметровую изгородь из колючей проволоки. Даст Бог, мы этого уже не увидим, но где-то через день дом Бена будет похож на лагерь военнопленных времен Второй мировой.

Под обжигающим спину солнцем мы с Дином копали ямы для столбов.

– Поглубже копайте, ребята, – сказал нам один седой мужик. До крушения цивилизации он был у нас почтальоном. Теперь с “ремингтоном” за плечом он был похож на техасского ковбоя. – Нам не надо, чтобы эти паразиты и сюда ворвались.

И он начал перечислять горький список преступлений беженцев против деревни. Чуть больше чем за неделю сочувствие жителей к беженцам сменилось ненавистью, как будто это была армия демонов, а не тысячи нормальных законопослушных граждан, выгнанных ядовитым газом из своих домов.

– И это еще не все, – бурчал он. – Когда я пришел домой, там будто крысы побывали: все забрали – одеяла, обувь, еду, питье. Даже электрические лампочки. Куда они там будут их ввинчивать, когда нет ни электричества, ни патронов – Бог весть. А знаете, что они сделали со старой миссис Эдгар? Избили ее до полусмерти. И все за буханку хлеба.

Я сочувственно мычал в паузах. Да, много случилось мерзкого. Вроде того, что было с Кэролайн. Вроде грабежа моего дома. Но я видел, что происходит. Жители не говорили, что кто-тоиз беженцев совершает преступления. Они говорили, что всебеженцы – мерзкие и никчемные ворюги. Это была психологическая подготовка к войне с ними на уничтожение. Как это называется? Мазать всех одной краской? Да, так. Люди из Ферберна начинали смотреть на людей из Лидса – мужчин, женщин, детей, стариков – как на некоторый подвид, который нельзя назвать человеком. И я вполне мог себе представить, что дальше скажет человек с седыми волосами, который последние тридцать лет по шесть дней в неделю разносил письма и посылки.

– И ничего страшного, если мы в них начнем стрелять. Чего ждать? Лучшая защита – нападение.

Я не сомневался, что еще через пару дней обитатели когда-то сонной деревни Ферберн начнут жечь огнеметами и поливать из пулеметов беженцев, спящих под тряпками, которые те успели прихватить во время бегства из Лидса.

Бен был прав. Пора убираться отсюда.

Подошли еще люди, толкая тачки с сырым цементным раствором. Мы вставили столб в яму и завалили его раствором. Тут подошел, прихрамывая, старик Фуллвуд с приемником.

– Через минуту новости, если кто хочет слушать. Хотели все, и все собрались вокруг приемника, будто через несколько секунд, будет сказано такое, чего еще в мире никто не слышал. А я уже слышал несколько сообщений утром, и это было немногим больше того, что мы видели по Си-эн-эн.

– Тихо! Начинается, – произнес Фуллвуд, поднимая руку, чтобы люди замолчали.

Мы стали слушать. Сначала пошли объявления.

“С момента объявления чрезвычайного положения все передвижения людей запрещены. Все должны оставаться в своих домах. Находящиеся во временных лагерях остаются там до дальнейших распоряжений. Все аэропорты, морские порты и железнодорожные станции закрыты до дальнейших распоряжений. Эти меры временные. Правительство уверено, что в течение нескольких дней...”

– Опять ля-ля; кому они голову дурят?

– Тес! – почтальон сердито посмотрел на Дина. Дин глянул на меня и пожал плечами; Я отошел, чтобы присесть в тени под яблоней. Было жарко, хотелось пить, я злился. Надоела заполнившая дом паранойя. Когда человек, которого все знают как человека разумного и приятного, начинает действовать как противный дурак, о нем говорят: “Смотри, будто у него другая голова выросла”. Сейчас у всех жителей деревни выросла другая голова, и очень неприятная. В ее глазах читалась ненависть и нетерпимость.

В облаках пролетали стаи птиц, и нельзя было понять, где кончается одна стая и начинается другая. Они все летели с запада на восток. Наверное, их гнала та же причина, которая гнала людей из городов. Мысленным взором я видел ядовитый газ, вырывающийся из земли по всей стране. От подземного жара детонировал метан, прорываясь сквозь земную кору из расплавленного железного ядра. А не рвется ли он на том месте, где я сейчас сижу на траве под яблоней?

Сколько еще осталось до того, как я, положив ладони на землю, почувствую ее жар? Я вспомнил червей, как они танцевали на хвостах, будто избегая касаться земли. Тогда это уже началось? Настолько стал непереносим жар для популяции червей в Ферберне, что они рванулись в прохладный воздух?

Черт, плохо дело.

И эта мысль застряла. Черт, черт, черт! Наверняка миллионами гибнут люди. Что с мамой? Я знал, что она в Италии, но что там творится? Что ей грозит? И кстати, папа. Не то чтобы я был к нему очень привязан, но что с ним? Он в лагере беженцев? И в Америке тоже газ прорвался наверх? И отец выкашлял легкие, лежа в постели со своей двадцати-с-чем-то-летней невестой?

Я поглядел на землю, ожидая, что она в любой момент задымится и вспыхнет, а я затанцую, как Фред Астер, в быстром темпе среди языков пламени, лижущих лодыжки и плавящих кроссовки.

С пересохшим ртом я глядел на траву, прислонившись спиной к дереву. У моих ног плясали солнечные пятна от листвы, но в любую секунду может появиться дым, вырывающийся из почвы, и...

– Рик? Рик Кеннеди?

Я поднял глаза. Солнце светило на нее сзади, и я видел только женскую фигуру, окруженную пылающим ореолом волос.

– Пить хочешь? – спросил женский голос.

– А... да, спасибо. – Я прищурился и поднялся на ноги.

– Ты меня помнишь? Я...

– Кейт Робинсон. Да, я... – Я пытался найти слова, и кое как выдавил из себя: – Как вы поживаете?

Я протянул руку, но тут же заметил, что рука вся в земле.

– Извините, я тут, гм... копал, гм...

– Столбы для проволоки? – Она улыбнулась. – Да, я видела, как ты работал.