17

Через неделю после того дня, как таинственный газ затопил Лидс, я вышел из дому и пошел в сторону леса. Были сумерки. Небо выгнулось над головой синим потолком, над горизонтом подмигивала Венера, дорога вилась по лугу.

В доме не было еды, и теперь я питался у Бена Кавеллеро. Ужин был через час.

Видите ли, у меня эта вечерняя прогулка стала входить в привычку. Это был оазис мира вдалеке от лагеря беженцев, где сотни ссор вспыхивали среди сорока тысяч человек, по горло сытых жизнью локоть к локтю.

Из травы выбежал кролик. Интересно, сколько он еще так проживет в двух шагах от этих вечно кипящих котлов. Ни одно животное не могло чувствовать себя в безопасности рядом с тысячами голодных ртов на Миле Короля Элмета.

Я шел медленным задумчивым шагом. Мысли текли конвейером. Иногда мне представлялись мертвые старики в доме призрения, или мать с дочерью, предложившие мне себя в невольницы, или недавняя пожилая пара, забившая камнями черного Лабрадора. У них в глазах был жадный блеск; им предстоял хороший ужин.

Дело было в том, что я стал плохо спать. Когда мне удавалось заснуть, возвращался все тот же сон. Каждую ночь являлось... что же это было?

Я не знал, понятия не имел. Часто я вообще ничего не видел, но просыпался, задыхаясь от ужаса, в холодном поту.

Во сне я ощущал, как что-то... нет, кто-тодавит на меня сверху всей тяжестью. Как будто борец-тяжеловес, навалившийся на грудь и придавивший лицо огромной ладонью, вдавливал мне голову в подушку.

Иногда я просыпался и видел... Нет, снова не то. Описать трудно. Я не видел, я чувствовал,что в моей комнате кто-то есть. То ли привалившись спиной к стене, то ли ближе, может, наклоняясь надо мной, заглядывая в лицо. Я ощущал какой-то мощный силуэт, чью-то грубую силу. И злобность. Как будто этостояло в темноте, не двигаясь.

И я чувствовал, что этомной заинтересовалось. Как энтомолог, нашедший новую бабочку, которую надо наколоть на булавку.

И я знал, что оно каждую ночь возвращается меня изучать или сесть на меня, наступить босыми серыми ногами мне на грудь. Не в силах шевельнуться, не в состоянии крикнуть от ужаса, поражающего меня молнией, я лежал, парализованный страхом.

А оно заглядывало мне в лицо, и его серая морда приближалась к моему лицу, как ваше лицо к этой странице, оно тянулось вперед и хватало...

(Босые серые ноги? Откуда я это взял? Босые серые ноги, больше, чем у обезьяны, только с короткими тупыми пальцами, с треснувшими почерневшими ногтями...)

Откуда взялся этот образ?

Я ничего не видел. Мне это только снилось. Дурацкий кошмар.

И я, идя по дороге, вытряхивал из мозгов образ этого серого человека...

Серого человека?

Пораженный внезапностью этих слов, прозвеневших в сознании, я остановился как вкопанный. Почему я так подумал?

Минуту назад я бы даже не мог сказать, что думал о сером человеке. И только сейчас пришло это название, будто я начал вспоминать забытое.

Сердце заколотилось о ребра, по коже побежал мороз, живот скрутило страхом. Мне это не понравилось. Совсем не понравилось. Почему я... Почему я так до судорог боюсь обрывков припомненного сна? Потому что ведь это всего лишь сон?

Небо над головой темнело. Страх повис надо мной, как живой, как что-то темное и ужасное с огромными крыльями, машущими в призрачно-медлительном ритме сердца умирающего.

Я протянул руку и схватился за кол изгороди, схватился так крепко, что занозы впились в ладонь. Я вздрогнул... и еще раз. Было так, будто я сантиметр за сантиметром ухожу в ледяную воду.

– Слушай, Рик, кретин ты гребаный! – рявкнул я сам на себя. – Это сны, это не взаправду. Это не воспоминания о том, что было. Только сон, черт тебя побери, понял?

То есть как? Не вроде той штуки в лесу в ночь вечеринки у Бена Кавеллеро, которая...

Бах! Бах!

По долине прокатились выстрелы. В лагере было беспокойно. Что-то случилось, что солдаты у ограды могли остановить только выстрелами в воздух.

Я перебрался через изгородь и сел на крутой склон холма глядя на лес, мимо карпового пруда, посиневшего от отражения неба, в сторону лежащего вдалеке Лидса. Пожары теперь горели постоянно, как светящиеся желтые пузыри. И что-то странно мирное было в этой картине. Доносящийся из лагеря шум приглушало расстояние.

А пока я сидел, земля шевельнулась. Ничего особо драматичного, а просто будто я сижу в лодке на тихом пруду. И снова легкая рябь. Меня плавно подняло на сантиметр и плавно опустило обратно.

И все. Ни звука. Ни дрожи. Только ощущение плавного подъема и опускания. Потом это случилось снова. И снова. И снова.

Я встал и огляделся. Все было на своих местах.

Глянув в строну Лидса, я увидел вспышки света. Не зарницы, потому что не было туч. Длинные, медленные пульсирующие вспышки яркого света. Я их насчитал пятнадцать, потом они прекратились. Через пару минут снова зашевелилась земля, на этот раз заметнее. И все еще не было ни звука. Мирный вечер.

Через некоторое время я разглядел поднимающиеся над Лидсом клубы туч. Уже почти стемнело, но они выделялись снежными горами на фоне неба. Как облака над башнями-градирнями. Но только куда как больше.

У меня за спиной послышались крики. Группа мужчин лет девятнадцати-двадцати бежала ко мне с холма. Они орали и смеялись, даже отсюда было видно выражение их лиц – нетерпение пополам с жадностью.

Они несли женщину. Она кричала, на бедрах у нее была кровь. Она была голой.

Кажется, это была женщина, которая несколько дней назад остановила меня на улице. Кэролайн – так ее звали. Кэролайн Лукас и ее дочь Порция.

Банда бежала ко мне, но в последний момент свернула – дорогу им перегородила изгородь. Они направились к группе деревьев. Мелькнули глаза женщины, карие глаза, которые тогда смотрели на меня с такой верой и надеждой, были замутнены ужасом. На секунду ее взгляд встретился с моим, в нем вспыхнула надежда отчаяния. Она что-то мне крикнула, потом банда стала распевать:

ЗАБАРАТЬ ЕЕ ДО СМЕРТИ! ЗАБАРАТЬ ЕЕ ДО СМЕРТИ! ЗАБАРАТЬ ЕЕ ДО...

Как речитатив футбольных болельщиков, снова и снова, дикий и жадный крик.

Я сидел на холме, глядя, как горит Лидс. Через пять минут речевка затихла вдали. Я встал и пошел вниз.

Почему-то по коже бегали мурашки. Резко чувствительными стали ладони и веки. Трудно было избавиться от ощущения, что я покрылся грязью, и она въедается в кожу, и от нее чешется шея, руки и живот.

Я прибавил шагу и скоро оказался на берегу карпового пруда. Зеркало площадью чуть больше футбольного поля рябило в свете звезд.

На ходу разувшись, я вошел в воду. Десять шагов – и она дошла до пояса. Еще пять – и заплескалась у груди. Вода была свежей, чудо какой прохладной, она пропитывала одежду. Мысленным взором я видел жирных ленивых карпов, кружащих около моих ног, пасущихся на илистом дне.

За последние дни мне пришлось видеть больше, чем могли переварить мои тупые мозги. Чувства перегрузились. Я только что видел мощные взрывы в городе и ничем не мог этому помешать. Я видел женщину, которую тащила банда людей, одичавших всего за несколько дней. И я ничем не мог этому помешать. Будто мозг сказал: “Хватит”. А поскольку я не мог обработать весь этот поток входных данных, мозг отключился, как компьютер, оставив на дежурстве автопилот инстинктов. Глазам наблюдателя предстала бы картина: по грудь в воде идет человек, похожий на зомби – лицо без выражения, мертвые глаза, ни на что не реагирует, хоть бы звезды взорвались у него над головой.

Я пошел глубже, взрывая ногами илистое дно, вода музыкально журчала. Когда она дошла до плеч, я лег на спину, медленно шевеля ногами, плывя на ту сторону.

И пока я плыл, разум, не в силах справиться с настоящим, нырнул в прошлое. На годы назад, когда я впервые пошел купаться вечером. Очень похожий был вечер, теплый, и звезды блестели в небе алмазами. Мы были с Говардом Спаркменом, Дином Скилтоном и Джимом Келлером. Было нам всем по девять лет. Мы брызгались, плавали и говорили, что надо будет еще вечером сходить поплавать и девчонок с собой подговорить.

Но в тот раз мы были только вчетвером, плавали в темной воде и говорили о чем в голову придет. Дин подплыл ко мне, отдуваясь и отфыркиваясь.

– А когда вырастем, будем так ходить купаться?

– А Бог его знает, – ответил я и стал на него брызгаться.

– Я буду далеко, – сказал Джим. – Пойду в авиацию. Буду летать в Африке или еще где.

– Какой из тебя пилот, – хмыкнул Говард. – Ты даже на скейтборде ездить не умеешь.

– Научусь.

– А что ты будешь делать, Рик?

– А не знаю. Пацаны все думают, что будет что-нибудь потрясное, а потом идут работать по банкам и офисам. Эй, Динни, а кто дальше нырнет?

– А я все равно научусь летать, – твердо сообщил Джимми, бредя посередине пруда.

– А не надо будет.

– Это как. Дин?

– А компьютеры будут самолеты водить. Летчики не нужны будут.

– А откуда ты знаешь, как будет? – спросил я, ложась на спину и лениво шевеля ногами. – Никто не знает, что будет даже через тридцать секунд.

Говард заржал и плеснул в меня водой.

– Ага, сейчас акула подплывет и пополам тебя перекусит. А Джим ответил серьезно:

– Но ведь ты не знаешь, что с тобой будет? Не знаешь, скажем, что будешь делать в это время через неделю, а уж тем более через десять лет.

– Через десять лет мне будет девятнадцать.

– А мне двадцать, – сказал Джим. – И я буду летчиком.

Я лежал на спине и смотрел на звезды.

Да, не знаешь, что тебе припасет будущее.

Через неделю после этого купания отец Джима Келлера в ярости вылетел из дому после бурной ссоры с миссис Келлер. Он велел Джиму сесть в машину и поехал в деревню, собираясь направиться в Лондон.

Чуть меньше чем за километр от этого самого пруда машина врезалась в трактор. Джим и его отец погибли на месте. В школе передавали жуткую подробность: когда Джима выбросило через ветровое стекло, ему отрезало оба больших пальца.

Их так и не нашли. Вскоре у ребят появилось занятие на храбрость: искать в траве пальцы Джима Келлера.

Нет, будущее не угадаешь. Вот оно – мое будущее, только я себе его в девять лет и вообразить не мог.

Плавая в пруду, я представил себе плывущий надо мной призрак Джима Келлера. Без больших пальцев. Но если Бог есть, он ему мог крылья выдать. И сейчас он может парить во всей вселенной.

Я задержал дыхание, закрыл глаза и нырнул через озеро под поверхностью. Открыв глаза, я увидел только темноту. Потом коснулся дна. И оставался там, сколько мог выдержать.

18

Не думаю, что кто-то может с какой-то степенью уверенности сказать, когда точно произошла эта трансформация. Но проснувшись утром после того дня, когда я видел утаскиваемую в лес женщину, я понял, что беженцы из Лидса превратились в оккупационную армию. Теперь они просто брали что хотели.

Конечно, к анархии обратилось меньшинство. Тысячи остались законопослушными гражданами. Они жили в лагере на лугу и в назначенный час терпеливо строились в очередь за миской варева, которое с каждым днем становилось все более водянистым. Но это меньшинство (которое вполне было способно расколоть человеку череп, чтобы отобрать яблоко) уже сильно численно превосходило все население Ферберна. И это меньшинство росло.

Когда я вошел в кухню, Стивен протянул мне чашку черного кофе. Банку кофе он спрятал под половицей у себя в комнате – там, где десять лет назад прятал “Плейбой”.

В кухне было темно. Окна и двери мы заставили досками, чтобы дом не грабили каждый раз, когда мы выходим. Не то чтобы от этого было много пользы – мы знали, что в следующий раз, когда мы выйдем, дверь просто высадят. И если на то пошло, скоро они уже не будут ждать, чтобы мы ушли.

– А ты заметил, – спросил Стивен, прикладываясь к чашке, – что не уголовный элемент начал грабежи? Это бизнесмены и профессиональные дельцы. Они беспощаднее всего грабили чужие дома.

Я попытался поддержать разговор, но на самом деле меня не оставляли мысли о том, что должно было случиться с той женщиной. Может, я все-таки мог помочь? Может, если бы я взял ее и ее дочь к себе, с ней бы ничего не случилось. А что с ее дочерью? Ей же не больше четырнадцати, не могли же они...

От грохота в дверь я вздрогнул так, что кофе выплеснулся и обжег мне руку.

Стивен посмотрел на меня:

– Кажется, они опять пришли.

– Грабители?

Стивен взял в руку бейсбольную биту, которую держал около двери.

– Слушайте! – крикнул он. – Вы зря время теряете! Нас уже обобрали начисто. Слышите? Еды не осталось.

Снова стук кулака в дверь.

Я бросил взгляд на нож для разделки мяса. На этот раз они не пройдут.

– Слышите? – крикнул Стивен. – Можете сюда больше не ходить. Ни еды, ни одеял нет. Ничего...

– Стивен? – спросил приглушенный голос. – Это ты?

Я издал вздох облегчения.

– Все в порядке, это Дин.

– Стивен, Рик, впустите меня! У меня важное сообщение от Бена Кавеллеро.

– Погоди секунду. – Стивен начал снимать засовы. – Ты прости, нам пришлось оборудовать тут Форт Нокс. Хотя не знаю, что в этом пользы.

Дин вошел. Он тяжело дышал, и от его возбужденного вида у меня волосы на голове зашевелились.

– Что такое, Дин? Что стряслось?

– Черт, да все уже стряслось, что могло. – Он вытер пот со лба. – Слушайте, можете прийти сегодня к Бену в десять? Он созывает собрание.

– Конечно, а что...

– Извините, я должен бежать. Надо еще в деревне кое-кому сказать.

– Кое-кому?

– Да, собрание только по приглашениям. У меня список, кого Бен зовет.

– А ты можешь сказать, что это все значит?

– Ага, Дин, – поддержал и я. – Зачем такая таинственность?

– Слушайте, я сам всего не знаю. Только можете мне поверить, у него есть что сказать. И это важно... Да нет, это невероятно важно.

– Ты говоришь так, будто это дело...

– Ага, так оно и есть. – Дин улыбнулся. – Это действительно дело жизни и смерти.

По дороге на Трумен-вей Стивен спросил меня:

– А зачем тебе гитара?

Я покраснел. Как-то я подсознательно надеялся, что он не заметит зажатый у меня в левой руке громоздкий футляр.

– Дом Бена – единственное безопасное место. Он сказал, что могу ее у него хранить, пока это все не кончится.

Стивен улыбнулся и сказал, что понимает и одобряет.

– А почему бы и нет? Я могу поставить последний доллар, что уже сейчас кто-то ломится в дом.

– Как ты думаешь, они не найдут мамины украшения?

– Надеюсь, что нет. Мы их закопали глубоко в саду. И вообще они ищут еду, утварь и одежду. Хотя это уже мало где осталось.

Мы свернули с дороги в лес, срезая путь к дому Бена. В лесу автоматически задержали дыхание – он использовался тысячами людей как туалет. Общественные уборные были уже переполнены до выхода из строя. За прошедшую неделю кучи дерьма выросли выше кустов, и меж ними сновали, жужжа, голодные мухи.

– Ладно, старина, – произнес Стивен, машинально поднося платок к носу. – Как ты думаешь, что нам хочет сказать мистер Кавеллеро?

– Хоть убей, не знаю. Но что-то серьезное.

– Но зачем нужен отбор приглашенных?

– Судя по именам из списка Дина, это в основном люди, которых он знает уже много лет.

Стивен стал рассуждать о чем-то, сказанном раньше Беном Кавеллеро насчет распространившегося в Лидсе газа. Может быть, сорок тысяч человек, сидящих у нашего порога, скоро двинутся домой. Но я не слушал. Я увидел ее.

Она была на себя не похожа, но я знал, что это она.

Стивен все говорил, а я не мог оторвать от нее глаз, когда мы проходили.

Она сидела на голой земле под деревьями. В ветвях пели птицы. Пятнышки света пробивались сквозь листву и играли на земле.

Я крепче схватился за гриф гитары – меня захлестнула волна отвращения к себе.

Это была та же самая женщина. Кэролайн Лукас, мать прелестной застенчивой Порции.

Она сидела на земле, завернув плечи в махровое покрывало. Волосы с одной стороны головы слиплись, с другой сбились в клочья. Лицо распухло и было покрыто коркой дерьма и грязи. Из этой маски блестели глаза. Она заблудилась где-то во внутреннем мире. Можно было пнуть ее ногой, она бы даже не хмыкнула.

Она устало вытянула ногу из-под покрывала – нога была голой до самого паха. Под покрывалом ничего не было – одежда валялась разорванной где-нибудь в поле.

Боже мой, до чего я себя ненавидел! Вот я здесь, мерзкий маленький лицемер, держу в руках единственное, что ценю в жизни. Электрическую гитару, которую можно купить в любом занюханном музыкальном магазинчике этого засранного мира.

Надо было мне хоть что-нибудь сделать, когда я видел, как они несут эту женщину, чтобы измолотить ей сиськи в кашу и разорвать манду на клочки. Даже если бы они излупили меня до бесчувствия, надо было сделать. Хотя бы попытаться.

А что с ее дочерью?

– Пошли, малыш.

Стивен взял меня за локоть и повел, а я не отводил от нее глаз, ощущая, как накатывают волнами отвращение и презрение к самому себе. Я мог ее спасти. Надо было взять их в дом, когда они просили. Кэролайн лет на двадцать старше меня, но у нее такое лицо и красивые волосы... Она могла бы мне понравиться... Я даже мог бы влюбиться...

– Рик, пойдем. Тебе не спасти весь мир в одиночку.

– Ей нужна помощь.

– Там еще сорок тысяч таких.

– Я ее здесь не оставлю.

– Рик, уже почти десять. Бен нас просил...

– Я не оставлю ее сидеть тут в дерьме.

– Рик, я...

Я был в этот момент готов вбить своему брату зубы в глотку.

– Слушай, я дважды мог спасти эту женщину и дважды дал ей потонуть.

– Рик...

– Иди к Бену, Стивен. Я приду следом.

Стивен посмотрел на меня внимательным взглядом синих глаз.

– Ладно, Рик. Я с тобой. Мы ей поможем.

Я медленно подошел к женщине и сказал как можно мягче:

– Кэролайн... Кэролайн Лукас?

Она подняла одурманенные глаза на избитом лице. Встретила мой взгляд.

– Кэролайн, вы меня помните?

Горло ее судорожно дернулось, она чуть кивнула.

– Кэролайн, постепенно... Я хочу вам... Нет, не надо. Укройтесь. Прошу вас, укройтесь. Я не из тех, кто на вас напал.

Стивен помог укрыть избитое тело покрывалом, при этом успокаивающим голосом мурлыча:

– Все хорошо, дорогая, доверьтесь нам, мы вам плохого не сделаем. – Он глянул на меня: – Ты знаком с этой дамой?

– В некотором смысле.

– В некотором смысле?

– Потом расскажу, Стивен. Давай отведем ее к Бену.

Вялая, как ребенок, которого ведут укладывать спать, женщина в розовом покрывале позволила нам отвести ее к Бену.

19

Дома у Бена жена Стенно Сью, сестра из больницы Джимми в Лидсе, занялась Кэролайн и повела ее в ванную.

А я? А я был готов схватить ружье Бена и побежать за подонками, которые с ней такое сделали. Единственное, что нам хорошего удалось узнать у Кэролайн, – это что ее дочь в безопасности. Она нашла себе мужика из деревенских.

Пока мы стояли в холле, появился Бен, и лицо у него было серьезным.

– Хорошо, что вы добрались, – сказал он, пожимая нам руки. – Остальные в библиотеке. Раз вы пришли, начнем.

– Начнем? – переспросил Стивен.

– Ага, Бен, – сказал я, – зачем такой антураж плаща и кинжала?

Он улыбнулся, но такой мрачной улыбки я ни у кого никогда не видел.

– Лучше я вам покажу, чем буду рассказывать. Сюда, прошу вас.

Он открыл тяжелую дубовую дверь, ведущую в библиотеку, где вполне мог поместиться городской автобус. Стены до потолка были уставлены книгами.

– Тут немножко тесно и душно, – извинился он. – Я постараюсь побыстрее.

Было удивительно видеть библиотеку, набитую народом. Большинство я знал. Были Стенно, Говард, Дин. У всех были серьезные лица, будто их пригласили на поминки доброго друга.

Сидячих мест не осталось, и мы со Стивеном пристроили свои задницы на столе у двери.

Бен Кавеллеро подошел к телевизору у стены. И приступил сразу к сути дела.

– Жаль, что мы собираемся в таких невеселых обстоятельствах. Но мы, грубо говоря, оказались посреди жуткого бардака. И не только в Лидсе, но повсюду... по всей планете.