1

Он неподвижно сидел перед телевизором в номере 932 гостиницы «Билтмор». Будильник прозвенел в шесть, но он открыл глаза намного раньше. Ветер, холодный и противный, тряс оконные рамы, и этого хватило, чтобы проснуться.

Начался выпуск «Сегодня», но он не стал прибавлять звук. Новости и спецрепортажи его не волновали, только интервью.

Поерзав в кресле с жесткой спинкой, он скрестил и снова выпрямил ноги. Он уже принял душ, побрился и надел зеленый костюм из полиэстера, в котором был накануне вечером, когда регистрировался в гостинице. От сознания того, что этот день наконец наступил, у него дрогнула рука, и он во время бритья порезал губу. Губа немного кровоточила, и от соленого вкуса крови его вырвало.

Он ненавидел кровь.

Вчера портье скользнул презрительным взглядом по его одежде. Потрепанное пальто он повесил на руку, но костюм был новым, он копил на него деньги. А портье посмотрел на него, как на грязь, и спросил, забронирован ли номер.

Он никогда раньше не останавливался в гостиницах, но слышал, как это делается.

— Да, я забронировал номер, — холодно произнес он. Портье раздумывал с минуту, но на предложение заплатить вперед и наличными снова презрительно усмехнулся. — Я уезжаю в среду утром, — сообщил он портье.

Номер стоил сто сорок долларов за трое суток. Значит, у него остается тридцать долларов. Этого вполне хватит на несколько дней, а к утру среды у него будет восемьдесят две тысячи долларов.

Перед глазами стояло ее лицо. Он моргнул, чтобы оно исчезло. Потому что обычно сразу же появлялись глаза, которые прожигали его, словно два мощных фонаря, постоянно следили за ним и никогда не закрывались.

Ему хотелось еще кофе. Он сделал заказ в номер, внимательно изучив инструкцию. Принесли большой кофейник, и немного кофе оставалось, но он уже вымыл чашку, ополоснул кофейник и выставил поднос за дверь.

Заканчивался рекламный ролик. С внезапно пробудившимся интересом он наклонился к телевизору. Сейчас должно начаться интервью. Так и есть. Он прибавил громкость.

На экране появилось знакомое лицо Тома Брокау, ведущего «Сегодня». Без улыбки, он негромко заговорил:

— Со дня окончания войны во Вьетнаме возобновление смертной казни остается самым животрепещущим и спорным вопросом в нашей стране. Всего через пятьдесят два часа, 24 марта в одиннадцать тридцать утра, произойдет шестая за этот год казнь, и девятнадцатилетний Рональд Томпсон умрет на электрическом стуле. Наши гости…

Камера переместилась, чтобы показать двоих людей, сидящих по бокам от Тома Брокау. Мужчине справа было немного за тридцать. Рыжеватые волосы, тронутые сединой, были коротко подстрижены и разделены пробором. Кончиками пальцев он касался подбородка, и темные полукружья бровей над льдисто-синими глазами подчеркивали эту молитвенную позу.

Молодая женщина слева от ведущего сидела подчеркнуто прямо. Ее волосы цвета меда были собраны в мягкий пучок. Сцепленные руки лежали на коленях. Она облизнула губы и отбросила прядь со лба.

— На предыдущей встрече шесть месяцев назад наши гости очень решительно высказывались в адрес смертной казни, — продолжал Том Брокау. — Шэрон Мартин пишет для тематического раздела и является автором бестселлера «Преступление смертной казни». Стивен Петерсон, редактор журнала «Ивэнтс», принадлежит к числу наиболее громких голосов в СМИ, призывавших возобновить смертную казнь в нашей стране. — Ведущий повернулся к Стиву и заговорил отрывисто: — Начнем с вас, мистер Петерсон. После бурной реакции общественности на уже свершившиеся казни вы по-прежнему уверены в правильности своей позиции?

Стив подался вперед.

— Абсолютно, — тихо и спокойно произнес он. Ведущий повернулся к женщине.

— Мисс Мартин, а вы что об этом думаете?

Шэрон слегка подвинулась на стуле, чтобы смотреть Брокау в лицо. Она ужасно устала. Последний месяц она работала по двадцать часов в сутки, связывалась с известными людьми, сенаторами, конгрессменами, судьями, филантропами, выступала в колледжах, женских клубах, призывая всех писать и телеграфировать губернатору Коннектикута протесты против казни Рональда Томпсона. Отклик был огромным, ошеломляющим. Она так верила, что губернатор обратит на него внимание. И сейчас с трудом подбирала слова.

— Я думаю, — начала Шэрон, — нет, я убеждена, что наша страна совершила гигантский скачок назад, в Средневековье. — Она кивнула на лежащие перед ней газеты: — Взгляните на утренние заголовки. Проанализируйте их! Они жаждут крови. Вот, например… «Коннектикут проверяет электрический стул». Или вот: «Девятнадцатилетний умрет в среду». Или: «Осужденный убийца уверяет в своей невиновности». И все они такие чудовищные, дикие! — Голос ее прервался, и она закусила губу.

Стив быстро взглянул на нее. Только что им сообщили, что губернатор созывает пресс-конференцию, на которой заявит о своем решительном отказе предоставить Томпсону еще одну отсрочку смертного приговора. Шэрон это известие уничтожило. Будет чудом, если она не заболеет. Не стоило им сегодня приходить на эту передачу. Из-за решения губернатора выступление Шэрон стало бессмысленным, и, видит бог, Стиву совершенно не хотелось здесь присутствовать. Но ему придется что-то сказать.

— Я думаю, что любой порядочный человек сожалеет о неизбежности смертного приговора. Но не забывайте, что его вынесли только после тщательного изучения смягчающих обстоятельств. Не существует обязательного смертного приговора.

— Как вы считаете, следовало принять во внимание тот факт, что Рональд Томпсон совершил убийство спустя несколько дней после семнадцатилетия и едва подходил под «взрослый» приговор? — спросил Брокау.

— Вы ведь в курсе, я отказываюсь комментировать дело Томпсона. Это неуместно.

— Я понимаю, мистер Петерсон, но вы заняли такую позицию за несколько лет до… — Ведущий секунду помолчал, затем продолжил: — До того, как Рональд Томпсон убил вашу жену.

Рональд Томпсон убил вашу жену. Непоправимость этих слов до сих пор поражала Стива. Прошло два с половиной года, а его все еще терзала бессильная ярость из-за гибели Нины, из-за того, что ее лишил жизни взломщик, проникший в их дом и безжалостно затянувший на ее горле ее же шарф.

Пытаясь избавиться от этого видения, он посмотрел прямо перед собой.

— Когда-то я надеялся, что запрет на смертную казнь в нашей стране станет окончательным. Но, как вы заметили, задолго до трагедии в моей семье я пришел к выводу, что, если мы собираемся охранять основное право человека — свободу перемещаться без страха, свободу считать свой дом убежищем, —

мы должны остановить творящих насилие. К сожалению, единственный способ остановить потенциальных убийц — создать для них угрозу той же суровой кары, какую они определяют для своих жертв. И со времени первой казни два года назад количество убийств в крупных городах по всей стране значительно сократилось.

— Ваши слова звучат так разумно! — выкрикнула Шэрон, подаваясь вперед. — Неужели вы не понимаете, что сорок пять процентов убийств совершаются людьми младше двадцати пяти лет, у многих из них трагические семейные обстоятельства и они эмоционально неуравновешенны?

Одинокий зритель в номере 932 гостиницы «Билтмор» перевел взгляд со Стива Петерсона на женщину. Это и есть журналистка, которой Стив всерьез увлекся. Совсем не похожа на его жену. Явно выше ростом, и тело стройное, как у спортсменки. Его жена была. миниатюрной куколкой с округлыми грудками и иссиня-черными волосами, вьющимися на лбу и висках.

Глаза Шэрон Мартин напомнили ему цвет океана в тот день, когда прошлым летом он спускался к пляжу. Говорят, на Джоунз-Бич хорошо знакомиться с девушками, но у него не вышло. Только начал заигрывать с одной, как она закричала: «Боб!», и через минуту подрулил этот парень и поинтересовался, чего ему надо. Так что он передвинул свой коврик и просто уставился на океан, наблюдая за сменой цветов. Зеленый. Точно. Зеленый, смешанный с голубым. Ему нравились глаза такого цвета.

Что там Стив говорит? Ах да, что-то о жалости к жертвам, а не к их убийцам, к «людям, неспособным защитить себя».

— Я тоже им сочувствую, — возбужденно говорила Шэрон. — Но или — или здесь не работает. Неужели вы не понимаете, что пожизненное заключение будет достаточным наказанием для всех Рональдов Томпсонов? — Она забыла о Томе Брокау, забыла о телекамерах и в очередной раз пыталась убедить Стива. — Как вы можете — вы, способный так сострадать, так ценящий жизнь, — изображать бога? Как кто-либо осмеливается изображать бога?

Этот спор начался и закончился так же, как и шесть месяцев назад, когда они впервые встретились на программе Тома Брокау. Наконец ведущий произнес:

— Наше время подходит к концу. Итак, мистер Петерсон, несмотря на демонстрации общественности, бунты в тюрьмах и митинги студентов, которые прошли по всей стране, вы по-прежнему полагаете, что заметное сокращение количества случайных убийств оправдывает смертную казнь?

— Я верю в моральное право, долг общества защищать себя и в долг правительства защищать священную свободу своих граждан, — ответил Стив.

— Мисс Мартин? — Брокау повернулся к журналистке.

— Я верю, что смертный приговор бессмыслен и жесток. Я верю, что мы можем обезопасить дома и улицы, устраняя опасных преступников и карая их быстрыми и верными приговорами, голосуя за выпуск облигаций, на которые можно построить исправительные учреждения и платить их персоналу. Я верю, что в этом проявится наше уважение к жизни, любой жизни, и это последнее испытание для каждого из нас и всего общества.

— Мисс Мартин, мистер Петерсон, спасибо, что пришли к нам, — торопливо подытожил Том Брокау. — Я вернусь после следующего сообщения…

Телевизор в номере 932 гостиницы «Билтмор» погас. Довольно долго мускулистый, широкогрудый мужчина в зеленом клетчатом костюме сидел, неподвижно уставившись в потемневший экран. Он снова обдумал свой план: от переправки фотографий и чемодана в потайную комнату на Центральном вокзале до доставки туда сегодня вечером сына Стива Петерсона, Нила. А сейчас нужно принять решение. Вечером Шэрон Мартин приедет к Стиву. Будет присматривать за Нилом, пока Стив не вернется домой.

Он собирался ликвидировать ее там.

Но надо ли? Она такая красивая.

Он подумал о ее глазах цвета океана, глубоких, ласковых.

Ему казалось, что когда она смотрела прямо в камеру, то на самом деле смотрела на него.

Словно хотела, чтобы он пришел за ней.

Может, она любила его.

Если нет, от нее легко будет избавиться.

В среду утром он просто оставит ее вместе с ребенком в комнате на Центральном вокзале.

И когда в половине двенадцатого взорвется бомба, ее тоже разнесет в клочья.

2

Студию они покинули вместе и шли на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Твидовая накидка давила Шэрон на плечи. Руки и ноги заледенели. Она натянула перчатки и заметила, что старинное золотое кольцо с лунным камнем, которое Стив подарил ей на Рождество, снова оставило след на пальце. Это происходит из-за того, что у некоторых людей повышенная кислотность кожи.

Стив протянул руку и распахнул перед ней дверь. Они вышли в ветреное утро. Было очень холодно, начинался снег, плотные, липкие снежинки холодили лицо.

— Я поймаю такси, — предложил он.

— Нет… Я лучше пойду пешком.

— С ума сошла. Ты же до смерти устала.

— Голова прояснится. Ох, Стив, как ты можешь быть таким уверенным… таким непреклонным, таким безжалостным?

— Не стоит начинать заново, дорогая.

— Нам придется начинать!

— Не сейчас. — Стив нетерпеливо и в то же время обеспокоенно посмотрел на нее сверху вниз. Покрасневшие глаза Шэрон выдавали усталость, и даже студийный грим не скрывал бледности, еще более заметной, когда на лбу и щеках у нее таял снег.

— Поезжай домой и отдохни, — попросил он. — Тебе это необходимо.

— Мне нужно сдавать статью.

— Поспи хоть несколько часов. Приедешь ко мне к шести?

— Стив, я не знаю…

— Зато я знаю. Мы не виделись три недели. Люфтсы собираются куда-нибудь сходить на свою годовщину, а я сегодня вечером хочу быть дома, с тобой и Нилом.

Не обращая внимания на людей, бегущих в Рокфеллер-центр, Стив взял лицо Шэрон в ладони. Она печально и тревожно смотрела на него.

— Я люблю тебя, Шэрон, — торжественно произнес Стив. — Ты это знаешь. Я ужасно скучал по тебе последние недели. Нам надо поговорить.

— Стив, мы думаем по-разному. Мы…

Он наклонился и поцеловал ее. Она не разжала губ. Тело ее напряглось. Отступив на шаг, он вытянул руку, чтобы остановить такси. Когда машина затормозила у тротуара, придержал для нее дверь и назвал водителю адрес редакции «Ньюс-Диспетч».

— Так я жду тебя сегодня? — спросил Стив, прежде чем закрыть дверь.

Она молча кивнула. Стив подождал, пока такси свернуло на Пятую авеню, и быстро пошел на запад. Он остановился в отеле «Готэм», чтобы в половине седьмого быть в студии, и сейчас торопился позвонить Нилу, пока тот не ушел в школу. Всякий раз, находясь вне дома, он беспокоился. Нила все еще мучили кошмары, он часто просыпался от приступов астмы. Миссис Люфтс всегда быстро вызывала врача.

Зима стояла такая сырая и холодная. Может, весной Нил будет чаще выходить из дома и немного поправится. Он все время выглядел бледным.

Весна! Боже мой, пришла весна. В какой-то момент этой ночью наступило весеннее равноденствие, и зима официально закончилась. По прогнозу погоды ни за что об этом не догадаешься.

Стив дошел до угла и повернул на север, думая о том, что они с Шэрон встречаются уже ровно шесть месяцев. Когда в первый раз он заехал за ней, она предложила прогуляться по Центральному парку до таверны на Грин-стрит. Он предупредил ее, что уже стало прохладнее, ведь наступил первый день осени.

— Чудесно, — ответила она. — Лето меня уже утомило.

Несколько кварталов они почти не разговаривали. Он смотрел, как она идет, легко попадая с ним в шаг, и рыжевато-золотистый костюм того же цвета, что ее волосы, подчеркивает стройную фигуру. Помнилось, как резкий порыв ветра срывал с деревьев первые пожухлые листья, а закатное солнце высвечивало глубокую синеву осеннего неба.

— В такие вечера я всегда вспоминаю арию из «Камелота». Знаете, вот эту: «Если мне суждено покинуть тебя». — И она тихо запела: — «Как мне покинуть тебя осенью, не знаю. Ты так сияешь, когда осень студит воздух. Я узнал тебя осенью и должен быть там…» — У нее было приятное контральто.

«Если мне суждено покинуть тебя…»

Не тогда ли он полюбил ее?

Тот вечер прошел чудесно. Они все медлили и продолжали разговаривать, пока люди вокруг уходили и приходили.

О чем они разговаривали? Обо всем. Ее отец работал инженером в нефтяной компании. Она и две ее сестры родились за границей. Сестры уже вышли замуж.

— Как же вам удалось ускользнуть? — Он должен был спросить. Оба понимали, что на самом деле он имеет в виду: «У вас кто-нибудь есть?»

Оказалось, что нет. До того, как начать вести авторскую рубрику, она много ездила. Ей очень нравилось — столько интересного, — и семь лет после колледжа пролетели незаметно.

К ее дому они опять шли пешком и после второго квартала держались за руки. Она пригласила его выпить чего-нибудь на ночь, слегка выделив «ночь».

Пока он готовил напитки, она разожгла камин, и они сели рядом, глядя в пламя.

Стив до сих пор помнил тот вечер, помнил, как огонь золотил ее волосы, отбрасывал тень на классический профиль, подчеркивал красоту улыбки. Ему до боли хотелось обнять ее, но он ограничился быстрым поцелуем на прощание.

— В субботу, если ты не занята… — Он подождал.

— Я не занята.

— Я позвоню утром.

По дороге домой он понял, что неистовый, бесконечный душевный голод последних двух лет может закончиться. Если мне суждено покинуть тебя… «Не оставляй меня, Шэрон».

Без четверти восемь он вошел в дом 1347 на Америк-авеню. Сотрудники «Ивэнтс» не славились ранними приходами. Коридоры пустовали. Кивнув охраннику у лифта, Стив поднялся в свой кабинет на тридцать шестом этаже и позвонил домой.

Ответила миссис Люфтс.

— У Нила все хорошо. Завтракает, вернее, ковыряется в тарелке. Нил, это папа.

Нил взял трубку.

— Привет, па, когда домой придешь?

— В половине девятого точно буду. В пять у меня собрание. Люфтсы собираются в кино?

— Кажется, да.

— Шэрон подъедет к шести, так что они могут идти.

— Я знаю. Ты мне говорил, — уклончиво ответил Нил.

— Ну, удачного тебе дня, сын. Оденься потеплее.. Здесь уже холодает. У вас снег еще не идет?

— Нет, только туман.

— Ну, ладно. До вечера.

— Пока, пап.

Стив нахмурился. Трудно поверить, что когда-то Нил был веселым, беспечным ребенком. Смерть Нины все изменила. Если бы только он подружился с Шэрон. Она старалась, очень старалась пробиться сквозь его холодность, но он не уступал ни на дюйм, во всяком случае пока.

Время. На все нужно время. Вздохнув, Стив потянулся за передовицей, над которой работал накануне.

3

Постоялец из номера 932 покинул гостиницу «Билтмор» в половине десятого утра. Он вышел на 44-ю улицу и двинулся на восток, ко Второй авеню. Резкий ветер со снегом подгонял пешеходов, заставляя их ежиться и прятать носы в поднятые воротники.

Для него это отличная погода: людям не до того, чтобы замечать, чем занимаются другие.

Сначала он зашел в комиссионку на Второй авеню, чуть ниже 34-й улицы. Не обращая внимания на автобусы, которые подъезжали каждые пять минут, он прошел четырнадцать кварталов пешком. Ходьба — хорошее упражнение, а поддерживать форму необходимо.

В комиссионном магазине никого не было, кроме пожилой продавщицы, равнодушно листавшей утреннюю газету.

— Вы ищете что-то определенное? — поинтересовалась она.

— Нет. Просто смотрю. — Он заметил отсек с женскими пальто и направился туда. Перебрав потертые вещи, выбрал свободное темно-серое шерстяное пальто, выглядевшее достаточно длинным. Шэрон Мартин довольно высокая женщина. Рядом с пальто стоял лоток со сложенными шейными платками. Он потянулся к самому большому, выцветшему голубоватому квадрату.

Женщина сложила его покупки в пакет.

Следующей остановкой стал военный магазин. Здесь было проще. В товарах для кемпинга он купил огромный армейский вещмешок, который подбирал тщательно, чтобы длины хватало для роста мальчика, из-за толщины брезента нельзя было определить содержимое, а при развязанном шнурке пропускал бы воздух.

В «Вулворте» на Пятой авеню он приобрел шесть широких бинтов и две большие катушки прочной бечевки. Все покупки принес в «Билтмор». Постель в номере уже заправили, а в ванной положили чистые полотенца.

Он быстро осмотрел комнату, проверяя, не рылась ли горничная в шкафу. Но вторая пара обуви была в том же положении, как он оставил: один ботинок чуть позади другого, и оба на некотором расстоянии от старого черного чемодана с двумя замками, задвинутого в угол.

Заперев дверь, он бросил пакеты с покупками на кровать, очень осторожно достал из шкафа чемодан и уложил его в ногах кровати. Затем извлек ключ из специального отделения бумажника и открыл чемодан.

Его содержимое он перебрал самым тщательным образом: фотографии, порох, часы, провода, предохранители, охотничий нож и пистолет. Успокоившись, снова закрыл чемодан.

С чемоданом и пакетом в руках он вышел из комнаты. На этот раз он отправился в нижнее фойе «Билтмора», а оттуда — в подземную галерею, ведущую на верхний ярус вокзала. Утренняя толчея у пригородных поездов закончилась, но по терминалу по-прежнему сновали пассажиры и пешеходы, сокращавшие путь на 42-ю улицу или Парк-авеню, спешащие в магазины, в привокзальный тотализатор, рестораны быстрого обслуживания, газетные киоски.

Он поспешил на нижний ярус и направился к 112-й платформе, на которую прибывали и с которой отправлялись поезда на Маунт-Вернон[1]. Ближайший поезд ожидался через восемнадцать минут, и вокруг никого не было. Оглядевшись и убедившись, что за ним не следит какой-нибудь охранник, он заторопился вниз по лестнице к платформе.

Подковообразная платформа огибала пути. На другой стороне покатый пандус вел в глубины терминала. Он быстро направился к пандусу. Движения его стали стремительными, вороватыми. Этот параллельный мир терминала наполняли другие звуки. Наверху, на вокзале, суетились тысячи пассажиров. Здесь пульсировал пневматический насос, грохотали вентиляторы, по мокрому полу журчала вода. Вокруг ближайшего тоннеля под Парк-авеню сновали голодные безмолвные кошки-попрошайки. Унылый протяжный гудок доносился с кольцевого узла, где с пыхтеньем разворачивались, набирая скорость, отъезжающие поезда.

Он продолжал спускаться, пока не оказался у подножия крутой железной лестницы. Осторожно ступая на перекладины, полез вверх. Иногда здесь слоняется охранник. Освещение плохое, но все же…

Маленькая лестничная площадка заканчивалась тяжелой металлической дверью. Осторожно поставив чемодан и пакет на пол, он порылся в бумажнике и нашел ключ. Торопливо вставил его в замок. С явной неохотой замок уступил, и дверь открылась в угольную темноту.

Он нащупал выключатель и, держась за него одной рукой, другой переставил в комнату пакет и чемодан. После этого бесшумно закрыл дверь.

Темнота стала абсолютной. Он не видел стен комнаты. Все заполнял запах плесени. Переведя дух, он заставил себя сосредоточиться. Внимательно прислушался к вокзальным шумам, но гул был почти неразличим.

Ничего страшного.

Он щелкнул выключателем, и комнату залил тусклый свет. Пыльные флуоресцентные лампы на обшарпанном потолке и стенах отбрасывали по углам глубокие тени. Комната была Г-образной, с бетонных стен зубчатыми лентами свисали толстые слои серой водоотталкивающей краски. Слева от двери стояли два огромных древних бака для стирки. Изнутри их покрывали борозды ржавчины — капающая из кранов вода пробила затвердевшую грязь. Посередине комнаты неровные, плотно сколоченные доски закрывали похожую на дымовую трубу нишу — кухонный лифт. В дальнем правом углу за приоткрытой дверью виднелся грязный туалет.

Туалет работал. На прошлой неделе, впервые за двадцать лет, он приходил в эту комнату и проверял освещение и канализацию. Что-то напомнило об этом месте и заставило его прийти сюда, когда он составлял свой план.

У стены стояла кособокая, шаткая армейская раскладушка, возле нее — перевернутый ящик из-под апельсинов. Раскладушка и ящик беспокоили его. Кто-то наткнулся на эту комнату и остановился в ней. Но пыль на кровати и затхлая сырость означали, что комнату не открывали месяцы, а может, и годы.

Он не был здесь с шестнадцати лет, больше половины жизни. Тогда комнатой пользовался «Устричный бар». Заколоченный лифт находился прямо под кухней и перевозил горы жирных тарелок, которые мыли в глубоких раковинах и снова отправляли наверх.

Уже много лет назад кухню «Устричного бара» модернизировали, установили посудомоечные машины. А комнату заперли. Вот так. Никто не стал бы работать в этой вонючей дыре.

Но она еще вполне может пригодиться.

Размышляя, где спрятать сына Петерсона, пока не заплатят выкуп, он вспомнил об этой комнате. После осмотра стало понятно, что она отлично подходит для его плана. Когда он работал здесь, руки распухали от ядовитых моющих средств, горячей воды и тяжелых мокрых полотенец, а в терминале хорошо одетые люди спешили домой, к своим дорогим машинам и квартирам. Или сидели в ресторане и ели креветок, моллюсков, устриц, окуней, люцианов, а он соскребал все это с тарелок, и всем было на него наплевать.

Он заставит всех на Центральном вокзале, в Нью-Йорке, во всем мире заметить его. После среды они его никогда не забудут.

Попасть в комнату оказалось несложно. Снять восковой слепок со старого ржавого замка. Изготовить ключ. Сейчас он может приходить и уходить, когда захочет.

Сегодня вечером к нему присоединятся Шэрон Мартин и мальчишка. Самый оживленный железнодорожный терминал в мире. Лучшее место на свете, чтобы прятать людей.

Он громко расхохотался. Здесь он уже мог смеяться. Он чувствовал уверенность в себе, силу и собственную гениальность. Обшарпанные стены, продавленная кровать, текущая вода и расщепленные доски будоражили его.

Вот он стоит — мастер хитроумных комбинаций. Он все устроит, чтобы получить свои деньги. Он навсегда закроет эти глаза. Он уже не мог выносить сны, в которых глаза являлись ему. Не мог больше выносить. Сейчас они стали по-настоящему опасны.

В среду. До половины двенадцатого утра среды оставалось ровно сорок восемь часов. В это время он будет лететь в Аризону, где его никто не знает. Оставаться в Карли небезопасно. Здесь задают слишком много вопросов.

А там будут деньги… и не будет этих глаз… и если Шэрон Мартин любит его, он возьмет ее с собой.

С чемоданом в руке он подошел к кровати и осторожно положил его на пол. Открыл, вынул крошечный диктофон и фотоаппарат, опустил их в левый карман бесформенного коричневого плаща. Охотничий нож и пистолет отправились в правый карман. Глубокие карманы из толстой ткани надежно скрывали свой груз.

Затем он взял пакет с покупками и разложил содержимое на постели. Пальто, шарф, бечевку, лейкопластырь и бинты запихнул в вещмешок. Напоследок потянулся за упаковкой аккуратно свернутых плакатов. Он вынул их, разгладил, согнул, пытаясь распрямить. Взгляд задержался на них. Тонкие губы растянула задумчивая, вызванная воспоминаниями улыбка.

Первые три фотографии он повесил на стену, над кроватью, тщательно закрепляя хирургическим пластырем. Четвертую внимательно рассмотрел и снова свернул.

Еще рано, решил он.

Время шло. Осторожно выключив свет, он на несколько дюймов приоткрыл дверь. Напряженно прислушался, но шагов слышно не было.

Он выскользнул наружу, бесшумно спустился и заспешил мимо гудящего генератора, грохочущих вентиляторов и зияющей черноты тоннеля, вышел на пандус. Обогнул пути на Маунт-Вернон и поднялся на нижний ярус вокзала. Там он влился в толпу — мускулистый мужчина под сорок, с бочкообразной грудной клеткой, прямой, напряженной осанкой, обветренным, одутловатым лицом с высокими скулами, тонкими, плотно сжатыми губами и тяжелыми веками, которые лишь частично прикрывали тусклые бегающие глаза.

С билетом в руке он устремился к выходу на верхний ярус, откуда отправлялся поезд на Карли, штат Коннектикут.

4

Нил стоял на углу и ждал школьный автобус. Миссис Люфтс, конечно, наблюдает за ним из окна. Просто невыносимо. Никто из мам его школьных приятелей так не делает. Можно подумать, он мелкий из детсада, а не первоклассник.

Когда шел дождь, приходилось ждать автобуса в доме. Это он тоже ненавидел. Будто он рохля. Нил пытался объяснить отцу, но тот не понял. Сказал, что о Ниле надо особенно заботиться из-за его астмы.

Сэнди Паркер ходит в четвертый класс. Живет на соседней улице, а в автобус садится на этой остановке и вечно подсаживается к Нилу. Как бы от него избавиться? Сэнди только и болтает о том, о чем Нил говорить совершенно не хочет.

Только автобус повернул за угол, как, отдуваясь, появился Сэнди, еле удерживая под мышками книги. Нил попытался занять свободное место сзади, но Сэнди окликнул его: «Эй, Нил, вот два места рядом». В автобусе было шумно. Дети галдели. Сэнди говорил тихо, но не слушать его не получалось.

Сегодня он просто лопался от волнения. Не успели они сесть, как он начал:

— Мы видели твоего папу по телевизору, когда завтракали.

— Моего папу? — Нил покачал головой. — Не может быть.

— Не, точно тебе говорю. И леди, которую я встречал у вас, тоже там была, Шэрон Мартин. Они спорили.

— О чем? — Спрашивать не хотелось. Нил никогда не знал, можно ли верить Сэнди.

— Она считает, что плохих людей нельзя убивать, а твой отец — что можно. Мой папа согласен с твоим. Говорит, парня, который убил твою маму, нужно изжарить. — И Сэнди с чувством повторил: — Изжарить!

Нил отвернулся к окну и прижался лбом к прохладному стеклу. На улице было пасмурно, начинался снег. Скорей бы вечер. И почему вчера папы не было дома? Он терпеть не мог оставаться с Люфтсами. Они хорошо к нему относились, но много спорили. Мистер Люфтс ушел в бар, а миссис Люфтс злилась, хотя и старалась этого не показывать.

— Ты разве не рад, что в среду Рональда Томпсона казнят? — приставал Сэнди.

— Нет… То есть… Я не думал об этом, — тихо ответил Нил.

— Неправда. Он постоянно думал об этом. И ему все время снился сон, один и тот же сон. В тот вечер он играл с железной дорогой в своей комнате наверху. Мама раскладывала покупки на кухне. Только начинало темнеть. Один из поездов сошел с рельсов, и он отключил игрушку от сети.

Тогда и раздался странный звук, будто крик, но совсем тихий. Он побежал вниз. В гостиной было темно, но он ее увидел. Мамочка. Она пыталась кого-то оттолкнуть и страшно хрипела. А мужчина обмотал что-то вокруг ее шеи.

Нил стоял на площадке. Он хотел помочь, но не мог двинуться с места. Хотел позвать на помощь, но голос не слушался. Он задышал, как мама — хрипло, с бульканьем, — а потом у него подогнулись колени. Мужчина услышал, повернулся к нему, и мама упала.

Нил тоже падал. Чувствовал, что падает. Потом в комнате стало светлее. Мама лежала на полу. Язык у нее вывалился, лицо посинело, глаза вылезли из орбит. Мужчина стоял рядом с ней на коленях и сжимал ее горло руками. Он взглянул на Нила и побежал, но Нил хорошо рассмотрел его лицо. Потное и перепуганное.

Потом Нилу пришлось рассказать все полицейским и показать на мужчину в суде. А папа сказал, чтобы он постарался забыть об этом. Думал про счастливые времена с мамочкой. Но он не мог забыть. Ему снилось это, и он просыпался от приступа астмы.

А сейчас папа, наверно, женится на Шэрон. Сэнди говорил ему, что все считают, будто его папа женится снова. И еще Сэнди говорил, что никому не нужны чужие дети, особенно если они много болеют.

Мистер и миссис Люфтс постоянно обсуждают переезд во Флориду. Нил все думал: если отец женится на Шэрон, то отдаст его им? Хорошо, если нет. Грустные мысли так поглотили Нила, что Сэнди пришлось толкнуть его в бок, когда автобус подъехал к школе.