11

Лиз вернулась к моему столу с корзинкой хрустящего хлеба. На секунду она замешкалась.

— Вы упомянули арахисовое масло и бутерброды с вареньем. Наверное, вы у нас раньше бывали?

Все-таки я задела ее любопытство.

— Очень давно, — как бы между прочим ответила я. — Мы уехали отсюда, когда я была еще ребенком. Сейчас я живу в Атланте.

— Я туда как-то заезжала. Красивый город.

И она ушла.

Атланта, Ворота на Юг. Поехав туда, я сделала правильный выбор. В то время как большинство моих однокурсников, изучавших, как и я, журналистику, мечтали устроиться на телевидение, меня, по какой-то неясной причине, всегда больше привлекал мир печатного слова. Наконец-то я хоть в чем-то стала проявлять постоянство!

Только что закончившим колледж журналистам в газетах платят немного, но мать всегда была экономной и жила скромно, так что я даже смогла обставить небольшую трехкомнатную квартиру. Всю мебель я тщательно подбирала в комиссионных магазинах и на распродажах уцененных товаров. Каково же было мое удивление, когда я, закончив меблировку, вдруг поняла, что подсознательно повторила обстановку нашей гостиной в Олдхэме: сине-красный ковер, обитый синей тканью диван, мягкое кресло со спинкой. Даже маленький пуфик!

Сколько со всем этим связано воспоминаний! Вот в кресле дремлет отец, вытянув на пуфик свои длинные ноги. Вот Андреа бесцеремонно сбрасывает их на пол и плюхается на пуфик сама. Отец открывает глаза и приветливо улыбается своей очаровательной дерзкой золотой девочке...

Я, когда отец дремал, всегда ходила на цыпочках, боясь потревожить его сон.

А после обеда, когда мы с Андреа убирали со стола посуду, я любила слушать, как отец, расслабившись за второй чашкой кофе, рассказывал матери, что случилось у него в этот день на работе. Как я им восхищалась! Мой отец, с гордостью повторяла я сама себе, спасает людям жизни.

Через три года после развода с матерью он снова женился. Незадолго до этого я второй и последний раз наведалась в Ирвингтон. На свадьбу к нему я ехать не захотела, и даже письмо отца, в котором он сообщил, что у меня родился брат, оставило меня безучастной. От второго брака у моего отца на свет появился сын — сын, которым должна была быть я. Эдвард Джеймс Кавано-младший. Сейчас ему около семнадцати.

Последний раз я пересеклась с отцом, уведомив его о смерти матери. Я написала, что хочу отправить ее прах на кладбище «Небесные Врата» и предать земле в могиле Андреа, но, если он против, могу похоронить ее на семейном участке кладбища, где покоятся ее родители.

В ответном письме отец выразил мне глубокое сочувствие и сказал, что договорился обо всем, о чем я просила. Он приглашал меня приехать к ним в Ирвингтон.

Я отослала прах и отказалась от приглашения.

Согревшись луковым супом и разбередив душу воспоминаниями, я решила подняться в комнату, взять куртку и покататься по городу. Было всего два тридцать, и я уже начинала сомневаться, не стоило ли мне подождать и приехать сюда утром.

В понедельник, в десять утра, у меня назначена встреча с неким Мартином Брэндом в офисе комиссии по досрочному освобождению. Что ж, там я совершу отчаянную попытку убедить его не выпускать Роба Вестерфилда, но, как сказал Пит Лорел, скорее всего, толку от этого не будет.

На телефоне в номере светился огонек автоответчика. Меня ждало сообщение — срочно связаться с Питом Лорелом.

Он сразу взял трубку:

— Кажется, у тебя талант оказываться в нужное время в нужном месте, Элли, — начал он. — По радио как раз сообщили, что через пятнадцать минут Вестерфилды дают пресс-конференцию. Можешь посмотреть по «Си-Эн-Эн». Уилл Небелз, тот мастер, один из подозреваемых в убийстве твоей сестры, только что сделал заявление, что видел Пола Штройбела в машине Роба Вестерфилда в вечер гибели Андреа. Он утверждает, что тот с каким-то предметом в руке зашел в гараж, через десять минут выбежал оттуда, сел обратно в машину и уехал.

— А почему Небелз молчал об этом десять лет назад? — резко бросила я.

— Говорит, что не хотел, чтобы его обвинили в смерти твоей сестры.

— И откуда он все это видел?

— Он находился в доме бабушки Вестерфилда. В свое время он там что-то чинил и знал код отключения сигнализации. Он помнил, что старушка любила рассовывать мелочь по ящикам в доме. Он сидел на мели, и ему были нужны деньги. Он как раз залез в хозяйскую спальню, окна которой выходили на гараж, поэтому, когда ворота гаража открылись, он хорошо рассмотрел лицо Штройбела.

— Он лжет, — отрезала я.

— Посмотри пресс-конференцию, — продолжил Пит, — и напиши статью. Это как раз по твоей части, — он сделал паузу. — Если, конечно, это не слишком личное.

— Нет, — бросила я. — Свяжусь с тобой позже.

12

Пресс-конференция состоялась в Уайт-Плейнс в офисе эсквайра Уильяма Гамильтона, адвоката по уголовным делам, нанятого семьей Вестерфилдов, чтобы доказать невиновность Робсона Парка Вестерфилда.

Представившись, Гамильтон начал собрание. По бокам от него стояли двое мужчин. Одного я узнала по фотографиям. Винсент Вестерфилд, отец Роба. В свои шестьдесят с лишним — видный и представительный мужчина, с седыми волосами и аристократическими чертами. По другую руку от Гамильтона стоял какой-то тип с мутным взглядом, от шестидесяти до семидесяти лет на вид, и, явно нервничая, сцеплял и расцеплял пальцы.

Его назвали Уиллом Небелзом. Гамильтон кратко пересказал его историю.

— Уилл Небелз уже много лет работает в Олдхэме мастером. Он часто выполнял разные работы в летнем имении миссис Дороти Вестерфилд, на территории которого, в гараже, было обнаружено тело Андреа Кавано. Как и многих других, мистера Небелза допросили, чтобы установить его местонахождение в четверг вечером, во время убийства Андреа. Тогда мистер Небелз заявил, что ужинал в местной закусочной, а потом сразу направился домой. Его действительно видели там тем вечером, так что его история не вызвала сомнений. Однако когда Джейк Берн, известный автор бестселлеров о реальных преступлениях, который сейчас пишет книгу о смерти Андреа Кавано и непричастности к этому убийству Роба Вестерфилда, поговорил с мистером Небелзом, вскрылись новые факты.

Гамильтон повернулся к Уиллу Небелзу.

— Уилл, не могли бы вы повторить перед журналистами то же, что рассказали мистеру Берну?

Небелз нервно переступил с ноги на ногу. Ему было явно неуютно в галстуке, рубашке и костюме, которые на него надели — в этом я не сомневалась — специально для конференции. Старый трюк защиты, который я уже сотни раз видела на суде. Одеть подзащитного как можно приличней, подстричь, убедиться, что он гладко выбрит, выдать галстук и рубашку, пусть даже ваш клиент никогда в жизни не застегивал на ней верхней пуговицы. Тот же фокус срабатывал и со свидетелями защиты.

— Мне очень тяжело, — начал хриплым голосом Небелз.

Я отметила, какой он худой и бледный, и подумала, не болен ли он. Я его помнила очень смутно, но когда он ремонтировал что-нибудь у нас в доме, то всегда казался мне крепким и здоровым.

— Я жил с этим очень долго, и когда писатель заговорил со мной об этом деле, я понял, что не могу больше молчать.

Затем Небелз выдал ту же историю, что передавали по радио. Он видел, как Пол Штройбел на машине Роба Вестерфилда подъехал к гаражу-"убежищу" и вошел внутрь с каким-то тяжелым предметом в руке. Конечно же, Уилл намекал на домкрат, найденный в багажнике машины Вестерфилда, тот самый, которым проломили голову Андреа.

Затем заговорил Винсент Вестерфилд.

— Двадцать два года мой сын провел в тюремной камере с самыми закоренелыми преступниками. И все это время он отрицал свою причастность к этому ужасному убийству. В тот вечер он поехал в кино. Он припарковался на заправке неподалеку от кинотеатра. На этой заправке всегда обслуживались автомобили нашей семьи, так что изготовить запасной ключ к машине Роба было несложно. В этот сервисный центр за последние несколько месяцев мой сын обращался как минимум три раза, чтобы устранить мелкие неисправности. Тем вечером там работал Пол Штройбел. Заправка закрывалась в семь, но он все еще ремонтировал какую-то машину во внутреннем гараже. Роб попросил у Пола разрешения оставить автомобиль на стоянке, пока он будет в кино. Мы знаем, что Пол всегда отрицал такой ход событий, но теперь у нас есть доказательства того, что он лгал. Пока мой сын смотрел фильм, Штройбел взял его машину, поехал в так называемое «убежище» и убил девушку.

Винсент выпрямился, его голос зазвучал громче и глубже.

— Мой сын подпадает под досрочное освобождение. Судя по всему, его выпустят из тюрьмы. Но этого мало. На основании только что полученной информации мы будем требовать пересмотра дела. И мы верим, что на этот раз Роб будет признан невиновным, а Пол Штройбел, настоящий убийца, предстанет перед судом и сядет за решетку до конца своих дней.

Я смотрела пресс-конференцию по телевизору, который стоял в небольшой гостиной на первом этаже отеля. Весь этот фарс привел меня в такое бешенство, что я хотела уже запустить чем-нибудь в экран. Роб Вестерфилд в беспроигрышной позиции. Даже если его опять признают виновным, то уже не посадят — он отбыл свой срок. Если же оправдают, то штат вряд ли начнет дело против Пола Штройбела на основании показаний такого сомнительного свидетеля, как Уилл Небелз. Однако в глазах общественности Пол станет убийцей.

Наверное, не одна я слышала об этой конференции — стоило мне включить телевизор, как все стали подтягиваться в гостиную.

Первым прервал молчание администратор:

— Пол Штройбел? Что за чушь, бедный парень и мухи не обидит!

— Не знаю, многие уверены, что он сделал кое-что похуже, — возразила одна из официанток, работавших в столовой. — Меня здесь не было, когда все это произошло, но слухами земля полнится. Знали бы вы, сколько людей считают, что Роб Вестерфилд невиновен.

Тем временем участники пресс-конференции засыпали Уилла Небелза вопросами:

— Вы понимаете, что можете сесть в тюрьму за взлом и дачу ложных показаний? — спросил один из репортеров.

— Разрешите я отвечу на ваш вопрос, — вмешался Гамильтон. — Срок давности преступления уже истек. Тюремное заключение мистеру Небелзу не грозит, и сейчас он хочет одного — восстановить справедливость. Он не знал, что Андреа Кавано в ту ночь была в гараже. Не знал он и что с ней произошло. И когда мистер Небелз понял, что из-за своих показаний может стать одним из подозреваемых в убийстве, то, к сожалению, запаниковал и решил промолчать.

— Вам пообещали денег за это свидетельство, мистер Небелз? — вставил другой журналист.

Ну прямо мой вопрос, подумала я. И снова вмешался Гамильтон:

— Конечно, нет.

Решится ли мистер Небелз играть в этом спектакле до конца?

— Мистер Небелз уже сделал заявление в прокуратуру?

— Еще нет. Мы решили ознакомить с показаниями мистера Небелза беспристрастно настроенных граждан до того, как его слова будут рассмотрены в прокуратуре. Дело в том, что — страшно и сказать — если бы Андреа Кавано подверглась сексуальному надругательству, то Роба Вестерфилда давным-давно бы выпустили из тюрьмы на основе анализа ДНК. Без сомнений, он стал жертвой собственной ответственности. Андреа умоляла его встретиться в «убежище». Она рассказала Робу по телефону, что согласилась пойти на танцы с Полом Штройбелом, только потому, что не сомневалась, что такой видный молодой человек, как Роб Вестерфилд, точно не станет ревновать к какому-то Полу. Андреа Кавано буквально преследовала Роба. Она постоянно ему названивала. Но ему было все равно, с кем она встречается. Андреа была доступной девушкой, особой легкого поведения, которую интересовали только мальчики.

Какая грязная ложь! Меня передернуло от возмущения.

— Единственная ошибка Роба — что он поддался панике, когда нашел тело Андреа Кавано. Он поехал домой, даже не подозревая о том, что в его машине лежит орудие убийства, а кровь Андреа уже впиталась в багажник. Роб был настолько испуган, что в ту же ночь сунул брюки, рубашку и пиджак в стиральную машину.

Но не настолько, чтобы положить туда гору отбеливателя, в надежде вывести пятна крови, подумала я.

Камеру перевели на журналиста Си-эн-эн.

— Вместе с нами из своего дома в Олдхэме эту трансляцию смотрит детектив в отставке Маркус Лонго. Мистер Лонго, что вы думаете о заявлении мистера Небелза?

— Это чистая фальсификация. Роба Вестерфилда признали виновным в убийстве, потому что он виновен в убийстве. Я понимаю горе его семьи, но подобная попытка свалить всю ответственность на невинного человека с умственными проблемами просто отвратительна.

Браво, подумала я, живо вспоминая, как много лет назад мы с детективом Лонго сидели в гостиной и он объяснял мне, почему я должна выдать секрет Андреа.

Сейчас этому мужчине с вытянутым лицом, тяжелыми темными бровями, римским носом и остатками волос, серо-пепельной дымкой обрамляющих голову, перевалило уже за шестьдесят. При этом весь его внешний вид исполнен такого чувства собственного достоинства, что весь разыгранный перед нами цирк казался еще более нелепым.

Лонго все еще жил в Оддхэме. Я решила, что как-нибудь обязательно ему позвоню.

Пресс-конференция закончилась, и люди стали расходиться. Ко мне подошел администратор, серьезный молодой человек, по виду только что закончивший колледж:

— Вас устраивает номер, мисс Кавано?

В это время мимо дивана, на котором я сидела, как раз проплывала официантка. Развернувшись, она окинула меня пристальным взглядом, как будто спрашивая, не родственница ли я той самой убитой девушки, фигурировавшей в деле Вестерфилда. Первое предвестие того, что, если я решу задержаться в Оддхэме, остаться в тени мне не удастся.

Что ж, пусть будет так, подумала я. Долг прежде всего.

13

Миссис Хилмер жила все в том же коттедже дальше по улице. Теперь между ним и домом, в котором мы прожили несколько лет, стояло еще четыре постройки. Похоже, нынешние владельцы нашего старого жилища воплотили в жизнь мечту моей матери. Коттедж расширили с торца и в стороны. Если и раньше это был внушительный фермерский дом, то теперь передо мной возвышалось поистине великолепное здание, вместительное, но не лишенное определенной красоты, с белоснежными досками обшивки и темно-зелеными ставнями.

Проезжая мимо него, я снизила скорость и, решив, что в это тихое воскресное утро меня вряд ли кто заметит, остановилась.

Деревья заметно выросли. В этом году на северо-востоке выдалась теплая осень, и, несмотря на то что уже похолодало, на ветвях все еще пестрели золотые и пурпурные листья.

Нашу гостиную расширили. Любопытно, а что со столовой, задумалась я. И вдруг снова очутилась там с коробкой столового серебра в руках — или это было серебряное блюдо? — рядом с Андреа, которая аккуратно сервировала стол. «Сегодня у нас почетный гость — лорд Малькольм Бигботтом».

Меня заметила миссис Хилмер. Не успела я выйти из машины, как дверь ее дома открылась, и через пару секунд меня уже заключили в горячие крепкие объятия. Миссис Хилмер осталась все той же маленькой миловидной толстушкой с материнским выражением лица и живыми карими глазами. Теперь ее русые волосы стали совсем седыми, а вокруг глаз и рта появилась сеточка морщин. Но в общем она не изменилась. На протяжении долгих лет миссис Хилмер присылала матери открытки на Рождество, подробно рассказывая обо всех новостях, а мама, которая никогда не любила открытки, писала ей ответные письма, в которых выставляла в лучшем свете наш очередной переезд и расхваливала мои успехи в школе.

Я сообщила миссис Хилмер о смерти матери и получила теплый ответ с соболезнованиями. После переезда в Атланту я не написала ей ни строчки, а если сама она и посылала мне какие-то письма или праздничные открытки, то все они возвращались. В наше время почта не слишком усердно разыскивает адресата.

— Элли, какая ты высокая, — улыбнулась, почти смеясь, миссис Хилмер. — А была совсем крошка.

— Я подросла в старших классах, — объяснила я.

Вскоре на плите уже закипал кофе, а на столе лежали горячие булочки с черникой. По моей просьбе мы остались на кухне и уселись за стол. Следующие несколько минут миссис Хилмер рассказывала мне о своей семье. Ее сына и дочь я почти не знала. Когда мы переехали в Олдхэм, у обоих уже были свои семьи.

— Восемь внуков, — с гордостью сообщила наша бывшая соседка. — Жаль, что все они живут далеко отсюда, но все равно, многих из них я часто навещаю. — Насколько я помнила, миссис Хилмер давно овдовела. — Дети говорят, что этот коттедж для меня слишком велик, но это мой дом, и он мне нравится. Когда я перестану справляться с хозяйством, наверное, я его продам, но пока — нет.

Я вкратце рассказала ей о своей работе, а потом мы принялись обсуждать причину моего возвращения в Олдхэм.

— Элли, с того дня, как Роба вывели из зала суда в наручниках, Вестерфилды пытались убедить всех в его невиновности и делали все возможное, чтобы его освободить. И многих им удалось привлечь на свою сторону. — У нее на лице появилось обеспокоенное выражение. — Элли, честно говоря, я должна тебе кое-что сказать. Я уже сама сомневаюсь, а не признали ли Роба виновным отчасти из-за его репутации бездельника и хулигана. Все считали его плохим парнем и были заранее готовы поверить в самое худшее.

Пресс-конференцию она смотрела.

— Из всего того, что сказал Уилл Небелз, правда только одно, — отрезала она, — то, что он лазил в дом старухи Вестерфилд за деньгами. Был ли он там в тот вечер? Возможно. С одной стороны, мне интересно, что ему пообещали за этот рассказ, но с другой, я помню, как сорвался Пол тогда, в классе, когда объявили о смерти Андреа. Я видела, как эта учительница давала показания. Более сдержанного свидетеля сложно и представить. Помнишь, как она старалась защитить Пола? Тем не менее даже она была вынуждена признать, когда Пол выбежал из класса, он, как ей показалось, произнес: «Я не думал, что она мертва».

— Кстати, как поживает Пол Штройбел? — поинтересовалась я.

— Сейчас — просто замечательно. Первые десять-двенадцать лет после суда он ни с кем не общался. Пол знал, что некоторые считают его виновным в смерти Андреа, и эта мысль его убивала. Он стал работать в бакалейной лавке с родителями и, насколько я поняла, замкнулся в себе. Но после смерти отца ему пришлось все больше и больше самому заниматься делами, и сейчас он словно расцвел. Надеюсь, заявление Уилла Небелза не выбьет его из колеи.

— Если Роб Вестерфилд добьется повторного слушания и его оправдают, это все равно что признать Пола виновным, — заметила я.

— Пола арестуют и будут судить?

— Я не юрист, но, думаю, нет. Новых показаний Небелза достаточно, чтобы пересмотреть дело Роба Вестерфилда и вынести оправдательный приговор, но Уилла никогда не сочтут достаточно надежным свидетелем, чтобы обвинить Пола Штройбела. Но дело будет сделано, и Пол станет очередной жертвой Вестерфилда.

— Может, да, а может, и нет. И от этого еще тяжелее. — Миссис Хилмер помолчала, а потом выдала. — Элли, ко мне приходил парень, который пишет книгу об этом деле. Кто-то сказал ему, что я была близким другом вашей семьи.

Ее слова прозвучали предупреждением.

— И как он себя вел?

— Вежливо. Задавал много вопросов. Я следила за каждым своим словом. Послушай, Элли, у этого Берна своя точка зрения на случившееся, и он будет подгонять под нее факты. Он спрашивал, правда ли, что Андреа встречалась с парнями тайком из-за того, что отец был с ней слишком строг.

— Это не так.

— Он выставит это как факт.

— Да, Андреа любила Роба Вестерфилда, но вскоре она стала бояться его. — Эти слова вырвались у меня непроизвольно, и вдруг я поняла, что это правда. — А я — за нее, — прошептала я. — Роб так разозлился на нее из-за Пола.

— Элли, я была у вас дома. И я помню, как ты давала показания на суде. Но ты никогда раньше не говорила, что ты или Андреа боялись Вестерфилда.

Неужели миссис Хилмер полагала, что память меня подводит и я пытаюсь оправдать свои детские показания?

Вдруг наша бывшая соседка добавила:

— Элли, будь осторожна. Этот писатель намекал мне, что ты была эмоционально неуравновешенным ребенком. В своей книге он собирается развить эту мысль.

Значит вот какой он выбрал путь, подумала я. Андреа была шлюхой, я — психически неуравновешенным ребенком, а Пол Штройбел — убийцей. Если раньше у меня и оставались какие-то сомнения, то теперь я поняла, что это — мое расследование.

— Может, Роба Вестерфилда и выпустят из тюрьмы, миссис Хилмер, — тихо сказала я, а потом добавила уже тверже, — но к тому времени, когда я закончу расследование и распишу в подробностях всю его грязную жизнь, никто не захочет рядом с ним и шагу по улице пройти, ни днем, ни ночью. И, даже если он и добьется пересмотра дела, ни один присяжный его не оправдает.

14

В понедельник в десять утра я приехала в Олбани на встречу с Мартином Брэндом, членом комиссии по досрочному освобождению. Он оказался уставшим мужчиной лет шестидесяти, с мешками под глазами и густой копной седых волос, которым, судя по всему, слишком давно не уделял внимание его парикмахер. Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, а узел галстука болтался где-то на груди. Судя по раскрасневшемуся лицу, у него явно проблемы с высоким давлением.

Без сомнения, за этот год он уже слышал не одно подобное заявление.

— Мисс Кавано, мы и так уже два раза отклоняли прошение о досрочном освобождении Вестерфилда. Думаю, на этот раз мы его выпустим.

— Он может убить еще кого-нибудь.

— Вы в этом уверены?

— А вы уверены в обратном?

— Два года назад Вестерфилду предложили досрочное освобождение, если он признается в убийстве вашей сестры и чистосердечно раскается. Он отказался.

— Да ладно вам, мистер Брэнд. Вестерфилду есть что терять — честность ему не на руку. К тому же он знал, что вы и так его скоро выпустите.

Он пожал плечами.

— Я и забыл, что вы журналистка.

— Я — сестра пятнадцатилетней девочки, которая так и не дожила до радостного дня своего шестнадцатилетия.

Усталое выражение на секунду слетело с его лица.

— Мисс Кавано, у меня есть некоторые сомнения относительно виновности Роба Вестерфилда, а вам, я думаю, придется свыкнуться с мыслью о том, что он отбыл свой срок и все это время вел себя, не считая пары происшествий в первые годы, как образцовый заключенный.

Хотела бы я знать, что это за пара происшествий! К сожалению, я понимала, что Мартин Брэнд мне о них не расскажет.

— И еще, — продолжил он. — Даже если Вестерфилд и виновен, на это преступление его толкнула любовная страсть к вашей сестре, и шансы, что подобное повторится, почти равны нулю. По нашей статистике, вероятность совершения лицом повторного преступления снижается после достижения им тридцати лет и почти сходит на нет после сорока.

— Но у некоторых «лиц» мораль отсутствует с самого рождения, и, выйдя из тюрьмы, они превращаются в ходячие бомбы замедленного действия.

Я отодвинула стул и встала. Брэнд поднялся за мной.

— Мисс Кавано, хоть вы об этом и не просили, я дам вам один совет. Мне кажется, вы до сих пор живете с памятью о жестоком убийстве вашей сестры. Но вам ее не вернуть, так же, как и не удержать Роба Вестерфилда за решеткой. А если он добьется пересмотра дела и его оправдают, вам придется смириться и с этим. Вы молодая женщина. Езжайте домой в Атланту и постарайтесь оставить эту трагедию в прошлом.

— Это хороший совет, мистер Брэнд, и я, скорее всего, когда-нибудь им обязательно воспользуюсь, — улыбнулась я. — Только не сейчас.

15

Три года назад, после того, как я написала серию статей о Джейсоне Ламберте, серийном убийце из Атланты, мне позвонила Мэгги Рейнольде, нью-йоркский книгоиздатель, с которой я познакомилась на одном судебном заседании, и предложила мне объединить эти статьи в книгу и издать их.

Ламберт — серийный убийца типа Теда Банди[7]. Он появлялся на территории колледжей, выдавая себя за студента, и заманивал какую-нибудь девушку к себе в машину. Как и жертвы Банди, девушки затем просто исчезали. К счастью, он не успел избавиться от последней жертвы, когда его поймали. Теперь он отбывает свои сто сорок девять лет в тюрьме в Джорджии без права досрочного освобождения.

К моему удивлению, книга имела неожиданный успех. На пару недель она даже попала в конец списка бестселлеров «Нью-Йорк Таймс».

Выйдя из офиса Брэнда, я позвонила Мэгги. После того как я описала ей все обстоятельства дела и наметки моего текущего расследования, она с радостью согласилась подписать контракт на мою будущую книгу об убийстве Андреа, где, как я обещала, будет убедительно доказана виновность Роба Вестерфилда.

— Вокруг той, что сейчас пишет Джейк Берн, раздули такую шумиху, — добавила Мэгги. — Я хочу, чтобы мы с твоей книгой шли за ними по пятам. Берн разорвал с нами контракт, и это после того, как мы потратили целое состояние на его последний роман и раскрутку!

Я подумала, что на расследование и само написание проекта мне понадобится месяца три усердной работы, и еще пара месяцев, если Роб Вестерфилд все же добьется пересмотра дела. Решив, что проживание в гостинице такой долгий срок станет для меня слишком обременительным, я поинтересовалась у миссис Хилмер, где здесь поблизости можно снять квартиру. Она резко отмела эту идею и предложила остановиться у нее, в комнатах для гостей над гаражом.

— Я обустроила их несколько лет назад на случай, если мне понадобится, чтобы кто-то постоянно был рядом, — объяснила она. — Элли, там удобно и тихо. Я — соседка нешумная, и мне все равно, кто к тебе приходит и уходит.

— Да, вы всегда были хорошей соседкой. Отличное решение!

Пожалуй, меня смущало только одно — что придется все время ездить мимо нашего старого дома. Правда, думаю, со временем боль, которую я ощутила при виде нашего участка, пройдет.

«Акр Господа Бога», как в шутку называла его мама. Как ее радовала мысль о том, что вся эта земля — наша собственность, и как страстно она желала, чтобы наш участок стал «гвоздем» программы весеннего обзора Клуба Любителей Садоводства Олдхэма.

Я съехала из гостиницы, перевезла вещи в комнаты над гаражом миссис Хилмер, а в четверг вылетела обратно в Атланту. В четверть шестого я уже добралась до редакции. Я знала, что Пит наверняка еще там. Работа всегда была ему и домом, и семьей.

Пит поднял глаза, увидел меня, сдержанно улыбнулся и сказал:

— Давай все обсудим за тарелкой спагетти.

— А как же лишние килограммы?

— Я решил забыть о них на несколько ближайших часов.

У Пита такое мощное энергетическое поле, что его воздействие, похоже, распространяется на всех окружающих. Он пришел в «Дэйли Ньюз», частную ежедневную газету, сразу после школы, и уже через два года стал главным редактором. К двадцати восьми Пит занял два руководящих поста — главного редактора и директора издательства, и «умирающая Дэйли», как ее когда-то окрестили, неожиданно для всех пережила второе рождение.

Чтобы увеличить тираж издания, Пит решил нанять штатного репортера по уголовным делам. На это место мне и повезло попасть шесть лет назад. Меня взяли в газету простым стажером. В последний момент парень, которому Пит предложил заниматься журналистскими расследованиями, отказался, и меня попросили поработать на этой должности, пока не найдут другого кандидата. А потом в один прекрасный день, без лишних слов, Пит перестал искать мне замену. Так я получила работу.

«Наполи» — один из тех маленьких ресторанчиков, которые встречаются в Италии на каждом шагу. Пит заказал нам бутылку «Кьянти» и сгреб ломоть теплого хлеба, который поставили перед нами на стол.

Воспоминания унесли меня в то время, когда я проучилась семестр в Риме, — один из тех редких периодов моей взрослой жизни, когда я была по-настоящему счастлива.

Мама в очередной раз пыталась бросить пить, и дела у нее шли очень даже неплохо. Она приехала ко мне на весенние каникулы, и мы вдвоем чудесно провели время. Мы облазили весь Рим, объездили за неделю Флоренцию и горные города Тосканы, и в завершение посетили Венецию. Мама выглядела просто великолепно, и когда во время нашей поездки она улыбалась, то казалась прежней. По негласному соглашению ни она, ни я ни разу не упомянули Андреа и отца.

Я рада, что помню маму такой.

Принесли вино. Пит его одобрил, и бутылку открыли. Я сделала глоток, и принялась за отчет: