С облегченным вздохом Эльвира рухнула на кровать. Ей до смерти хотелось вздремнуть, но она знала, как важно записать впечатления по свежим следам. Она уселась, опершись на подушки, потянулась за магнитофоном и начала говорить:
      – Сейчас четыре часа, и я отдыхаю у себя в бунгало. Закончился мой первый день занятий и процедур на Спа, и должна доложить, сил не осталось совсем. Ходила, ходила и ходила. Начали мы с прогулки пешком, а когда я вернулась, горничная на подносе принесла мне расписание с завтраком. На завтрак – вареное яйцо да два малюсеньких тостика из цельной пшеницы. В расписании – его надо пришпилить к халату – два занятия водной аэробикой, йога, массаж тела и лица, два танцевальных занятия, душ из шланга, пятнадцать минут в парилке и джакузи. Водная аэробика такая интересная. Я толкала мяч в воде – подумаешь, вроде легче легкого, но сейчас у меня болят плечи и бедра, такие мускулы, про которые я даже не знала, что они у меня есть. Йога – ничего. Только я не сумела согнуть колени в позу «лотоса». А танцы – сплошное удовольствие. Пусть это я сама говорю, но я всегда хорошо танцевала, и хотя всего и надо-то было прыгать с одной ноги на другую да вскидывать ноги, я переплюнула тех, кто помоложе. Глядишь, начни я в юности, может, отплясывала бы с «Ракетами». Процедура «душ из шланга» – то же самое, что средство для укрощения толпы. Делается это так – по тебе бьют мощными струями воды из шланга, а ты стоишь нагишом и хватаешься за металлический поручень, стараясь, чтобы не сшибло с ног. Но вроде бы душ разрушает жировые клетки, а если так, я готова терпеть хоть по две таких процедуры за день. Клиника устроена так интересно. Снаружи похожа на особняк, но внутри все по-другому. В кабинеты отдельные входы, да еще разгорожены высоким кустарником, чтобы люди не сталкивались на входе и выходе. Лично мне, к примеру, плевать, пусть хоть весь мир знает, что я буду получать коллагеновые уколы для разглаживания морщин, но я прекрасно понимаю, что кто другой, вроде Черил Мэннинг, очень расстроится, если такое станет достоянием гласности. Это барон фон Шрайбер посоветовал мне коллагеновые инъекции утром. Барон такой обаятельный. А красивый! А руку мне как поцеловал! Я была польщена. Будь я его женой, очень бы суетилась, чтобы удержать его, особенно будь лет на пятнадцать постарше, как баронесса. Как будто бы на пятнадцать, но еще проверю. Барон осмотрел мое лицо под сильной лампой и сказал, что у меня на редкость упругая кожа и единственные процедуры, какие он советует, кроме регулярного массажа лица и пилинга – коллагеновые инъекции. Я объяснила, что их приемщица Дора Сэмюэлс, когда я заказывала место, посоветовала мне пройти тест на переносимость коллагена. Я прошла – аллергии у меня нет. Но я всяких уколов до смерти боюсь. Сколько их придется сделать? Барон такой милый. Сказал, не одна я боюсь инъекций. Когда я приду на процедуры, сестра даст мне двойную дозу валиума, и уколы покажутся не больнее комариного укуса. Ах да, и еще одно! В кабинете барона такие красивые портреты знаменитостей, а от рекламы Спа я просто балдею. Ее печатали в разных журналах – и в «Архитектуре», и в «Городе», и в «Вог». Сказал, такая висит в рамке во всех бунгало. Очень умно и красиво написана! Барону вроде польстило, что я обратила внимание. Сказал, что в сочинении рекламы участвовал и сам.

      Тед провел утро в спортзале. С Крейгом на пару они поработали веслами на лодках-тренажерах, покатались на велосипедах и до упора тренировались на дорожках и шагомерах.
      Закончить решили плаванием и во внутреннем бассейне встретили Сида, тот тоже плавал. Повинуясь порыву, Тед вызвал его и Крейга на соревнование. На Гавайях он плавал ежедневно. Но едва-едва обогнал Крейга. Да и Сид, к его удивлению, отстал всего на пару футов.
      – Смотри-ка, а ты поддерживаешь форму, – одобрил Тед.
      Сида он всегда считал слабаком, а тот, оказывается, очень даже крепкий.
      – Стараюсь. Сидеть сиднем в конторе и ждать звонков – занятие однообразное.
      Как по уговору они двинулись к шезлонгам подальше от бассейна, чтоб их никто не подслушал.
      – Я удивился, встретив тебя тут, Сид. Когда мы на прошлой неделе разговаривали, ты словом не обмолвился, что собираешься на Сайприс-Пойнт. – Крейг смотрел холодно.
      Сид пожал плечами:
      – Ты мне тоже не говорил, что вы приезжаете. Поездка на Спа – не моя идея. Черил вздумалось. – Сид покосился на Теда. – Узнала, наверное, что ты будешь.
      – Мин не следовало бы трепать…
      Сид перебил Крейга: подняв палец, он сделал знак официанту, тот сновал между столиками, разнося прохладительные напитки.
      – «Перье».
      – Закажи три, – подсказал Крейг.
      – Мою рюмку за меня проглотишь? – возразил Тед. – Мне колу.
      – Но ты же не любитель колы. – Светло-карие глаза Крейга смотрели снисходительно. Он поправил заказ: – Два «Перье» и апельсиновый сок.
      Сид пропустил все это мимо ушей.
      – Мин и не трепалась. Но ты что, воображаешь, среди твоих служащих не найдется человека, чтоб за бабки шепнуть репортерам словечко-другое? Вчера утром Черил позвонила Беттина Скада. Она, видно, и подсказала. Какая разница? Главное, Черил снова нацелилась на Теда. Для тебя это новость? Используй ее. Черил умирает от желания свидетельствовать в твою пользу. Если кто и сумеет убедить присяжных, что Лейла тогда в «Элайне» слетела с катушек, так только Черил. А я поддержу. – Сид дружелюбно спустил руку на плечо Теда. – Дельце это с душком. И мы поможем тебе выкрутиться. Можешь на нас рассчитывать.
 
      – Что в переводе означает – ты у него в долгу, – прокомментировал Крейг, когда они шагали к бунгало Теда. – Смотри не купись. Что такого, если он и потерял миллион на том проклятом спектакле? Ты четырепотерял. А вложиться тебя уговорил он.
      – Я сам вложился, потому что прочитал пьесу и понял, что автору удалось схватить суть Лейлы. Он создал типаж – забавный, уязвимый, своевольный, невыносимый и обаятельный одновременно. Спектакль должен был стать ее триумфом.
      – Ошибка на четыре миллиона. Извини, Тед, но ты же платишь мне, чтобы я давал тебе хорошие советы.
      Генри Бартлетт все утро провел в бунгало Теда. Просматривал протоколы слушания дела присяжными, названивал к себе в офис на Парк-авеню.
      – В случае если придется избрать курс защиты «временная утрата рассудка», понадобится множество ссылок на успешные прецеденты, – сообщил он. Генри был в хлопковой рубашке с открытым воротом и просторных шортах.
      «Сахиб! – подумал Тед. – Интересно, надевает ли он шорты на поле для гольфа?»
      Стол был завален исчерканными бумагами.
      – Помнишь, как Лейла, Элизабет и мы с тобой играли в скраббл за этим столом? – повернулся Тед к Крейгу.
      – И вы с Лейлой всегда выигрывали, а я вечно подводил Элизабет. Как выражалась Лейла, «Бульдоги не натасканы в правописании».
      – И что это означало? – полюбопытствовал Генри.
      – О, Лейла обожала давать прозвища всем близким друзьям, – объяснил Крейг. – Мое было Бульдог.
      – Хм, лично мне вряд ли польстило бы.
      – О, еще как. Если Лейла давала человеку прозвище, это означало – он принят в круг ее близких друзей.
      Так ли? – гадал Тед. Если пристальнее вдуматься в прозвища Лейлы, в них всегда улавливаешь некую двусмысленность. Сокол – хищная птица, натасканная для охоты и убийств. Бульдог – короткошерстный, с квадратными челюстями, тяжеловес-пес, с мертвой хваткой.
      – Давайте закажем ланч, – предложил Генри. – Нам предстоит долгое обсуждение.
      Жуя трехслойный сэндвич с мясом, Тед описал свою встречу с Элизабет.
      – Так что, Генри, вчерашний вариант можешь забыть, – заключил он. – Все в точности, как я и думал. Признай я вероятность своего возвращения в квартиру Лейлы, то после показаний Элизабет, считай, я уже в тюремном фургоне на пути в Аттику.
      Да, день и правда оказался трудным.Тед слушал, как Генри объясняет теорию временной невменяемости.
      – Лейла публично отвергла тебя, бросив спектакль, в который ты вложил четыре миллиона. На следующий день ты просил ее о примирении, но она продолжала оскорблять тебя, требовать, чтобы ты пил наравне с ней.
      – Ничего, я могу позволить себе выбросить такую сумму, – перебил Тед.
      – Ты знаешь это. Я знаю. Но в голове присяжного, который никак не справится с выплатами кредита за машину, такое не укладывается.
      – Но я не желаю соглашаться, будто я мог убить Лейлу. Не хочу даже рассматривать такую вероятность.
      Бартлетт вспыхнул:
      – Тед, пойми же, наконец, – я стараюсь помочь тебе. Ладно, ты очень смекалистый и разгадал подтекст сегодняшней реакции Элизабет Ланж. Хорошо, вариант с признанием, что ты возвращался, – невозможен. Но если мы не станем заявлять, что находился ты в отключке, то необходимо устранить свидетельства Элизабет и очевидицы. Или хотя бы одной. Я тебе и раньше говорил. Обеих в суд допускать нельзя.
      – Есть одна возможность, которую мне хотелось бы обсудить, – вклинился Крейг. – У нас имеется информация психиатра о так называемой очевидице происшествия. Я еще первому адвокату Теда предлагал приставить к ней детектива, собрать о ней сведения поподробнее. Мне идея по-прежнему представляется недурной.
      – Да. – Глаза Бартлетта исчезли под тяжелым прищуром век. – И зря не осуществили ее раньше.
      Говорят обо мне, думал Тед. Обсуждают, что можно и что нельзя ради моей свободы, как будто меня нет. Тяжелый, медленный гнев, ставший уже, казалось, частью его натуры, побуждал его накинуться на них. Но на кого? На адвоката, которому, возможно, удастся избавить его от тюрьмы? На друга, который служил ему глазами, ушами и голосом последние месяцы? Но я не желаю, чтобы моей жизнью распоряжались посторонние, думал Тед, чувствуя внезапную горечь во рту. У меня нет к ним претензий, но и доверять им я не могу. Как бы там ни было, одно я усвоил с давних пор: о себе я должен заботиться сам.
      Бартлетт по-прежнему беседовал с Крейгом.
      – А детективное агентство у тебя на примете есть?
      – Даже три. Мы обращаемся к ним, когда у нас возникают внутренние проблемы, которые желательно решать, не поднимая шума. – Он назвал агентство.
      – Отлично, – одобрил Бартлетт. – Выясни, какое сумеет взяться за дело немедленно. Мне надо знать, пьет эта Салли Росс или нет, кто ее друзья, с кем она откровенничает, обсуждала ли она этот случай, не было ли у нее гостей в вечер гибели Лейлы. Не забывай, ей поверили на слово, что в тот вечер она находилась дома и случайно взглянула на соседний балкон, именно в ту минуту, когда Лейла нырнула с него.
      Он взглянул на Теда:
      – С помощью Теддиили самостоятельно.
 
      Когда без четверти пять Крейг с Генри наконец ушли, Тед остался совершенно опустошенным. Он включил телевизор и тут же выключил: ум не прояснится, если смотреть мыльные оперы. Прогулка полезнее: подышит соленым океанским воздухом, может, пройдется мимо дома дедушки с бабушкой, где так часто жил мальчишкой.
      Но все-таки Тед предпочел душ. В ванной он с минуту рассматривал свое отражение в зеркале над огромной мраморной раковиной. Налет седины на висках. Напряженные линии вокруг глаз. Жесткий рот. Проявляется напряженность всегда и физически, и душевно. Он слышал, как популярный психолог изрек такую фразу в программе утренних новостей. И похоже, не зря говорил.
      Крейг предложил, чтобы они поселились вместе в коттедже с двумя спальнями, но Тед отмолчался, и, очевидно, поняв намек, друг настаивать не стал.
      Вот было бы здорово, если бы все понимали без слов, что тебе нужен определенный простор. Тед разделся, швырнул одежду в корзину для грязного белья. Вспомнил, как Кэти, его жена, отучала его от привычки разбрасывать белье где попало. «Мне все равно, пусть у тебя богатая семья, – выговаривала она. – Но все-таки свинство, чтобы кто-то с пола подбирал твое грязное белье». – «Но это ж благородное грязное белье!»
      Лицом в ее волосы, душилась она всегда двадцатидолларовым одеколоном. «Экономь деньги. Не переношу дорогие духи, они меня давят».
      Под струями ледяной воды прекратилась пульсация в голове. Чувствуя себя получше, Тед, накинув махровый халат, позвонил горничной и попросил ледяного чаю. Хорошо бы посидеть на веранде, но рискованно. Не хочется вступать в разговоры ни с кем, кому случится пройти мимо. Черил, например. Очень похоже на нее «случайно» прогуляться мимо бунгало. Господи, неужели она никогда не забудет мимолетной любовной связи? Красивая, конечно, актриса, забавная, напористая, как танк. И даже если бы впереди не маячил суд, Тед ни за что бы не связался с ней снова.
      Он сел на диван, с которого был виден океан и чайки, мечущиеся над прибойной пеной, они избегали угрожающего подводного течения, взлетая повыше над мощными волнами, не давали ударить себя о скалы.
      От мыслей о суде Теда прошиб пот. Порывисто вскочив, он распахнул стеклянную дверь на боковую террасу: поздний август обычно приносил желанную прохладу. Прислонился к перилам.
      Когда он начал понимать, что с Лейлой у них ничего не получится? Недоверие к мужчинам, укоренившееся в ней, стало невыносимым. Не по этой ли причине он пренебрег советом Крейга и вложил миллионы в ее спектакль? Может, подсознательно надеясь, что, на гребне оглушительного успеха, она решит – ей ни к чему участие в его светской жизни и брак с ним? Лейла была актрисой – во-первых, во-вторых и в-последних. Она заявляла, что хочет ребенка, но это была ложь. Материнские инстинкты она удовлетворила, воспитывая Элизабет.
      Солнце медленно опускалось в Тихий океан. Воздух зазвенел стрекотом кузнечиков и цикад. Вечер. Ужин.
      Он представил себе лица соседей по столу. Мини, Хельмут с фальшивыми улыбками и встревоженными глазами. Крейг, старающийся проникнуть в его мысли. Сид… какой-то суетливо-нервный. Сколько Сид нахватал в долг? Сколько надеется одолжить у него? Во сколько обойдутся его свидетельские показания? Черил – воплощенная манящая сексуальность. Эльвира Михан, без конца теребящая брошь, глаза горят любопытством. Генри, наблюдающий за Элизабет через стеклянную перегородку. Элизабет, с лицом холодным и презрительным, изучает их всех.
      Тед посмотрел вниз. Бунгало располагалось на холме, и боковая веранда поднималась над землей футов на десять. Он смотрел на кусты внизу, полыхающие цветами. В голове роились образы, и он бросился обратно в комнату.
      Его все еще бил мелкий озноб, когда вошла горничная с ледяным чаем. Не заботясь о тонком шелковом покрывале, он упал на огромную кровать. Ему хотелось, чтобы ужин уже закончился и этот вечер со всеми его последствиями тоже.
      Рот его скривился в угрюмом подобии улыбки. Почему он так подгоняет время? Как, интересно, кормят в тюрьме?
      Выяснит за бесконечную череду вечеров.

      До Спа Дора доехала в два часа дня, забросила к себе в комнату дорожную сумку и прямиком отправилась в приемную.
      Мин позволила ей оставить сумки с письмами тут, в кладовке. Обычно Дора захватывала зараз по пачке и клала в нижний ящик своего стола. Она знала – письма к Лейле раздражают Мин, но сейчас ей было уже все равно. В ее распоряжении оставался еще один выходной – она займется просмотром писем.
      В десятый раз Дора перечитала злобную анонимку. И с каждым разом росло убеждение: крупица правды в ней есть. Как ни счастлива была Лейла с Тедом, но, расстроенная из-за последних трех фильмов, она часто взрывалась и вечно пребывала не в настроении. Терпение Теда, как подметила Дора, было на пределе. Может, у него и вправду была другая женщина?
      Именно так и решила Лейла, если прочитала хоть одну анонимку. Это объясняло ее тревогу, выпивку, депрессию последних месяцев. Лейла часто повторяла: «В этом мире есть только двое, кому я могу доверять: Ласточка и мой Сокол. А теперь и ты, Сэмми». Дора чувствовала себя польщенной. «Королева Элизабет-2 (прозвище Мин) тоже, конечно, пойдет за меня в огонь и воду, но при условии, что выгадает на этом грош-другой, и это никак не заденет интересов Игрушечного Солдатика».
      Дора обрадовалась, что в приемной нет ни Мин, ни Хельмута. День стоял солнечный, с Тихого океана дул мягкий, ласковый ветерок. Далеко на камнях над океаном она разглядела ледяник: рыжевато-зеленые листья растения, которое росло на воде и в воздухе. Для Лейлы водой и воздухом были Элизабет и Тед.
      Дора прошла в кладовку. При страсти Мин к красивой обстановке даже эта комнатушка была экстравагантной. Папки – солнечно-желтые, плиточный пол оттенков золота и янтаря, комод эпохи Якова I переделан в шкаф.
      Писем к Лейле оставалось еще две полных сумки. Самых разных – на листочках в линейку из детских тетрадей и на дорогой надушенной бумаге с личным вензелем. Захватив полную охапку, Дора понесла ее к столу.
      Дело продвигалось медленно. Неизвестно, может, адрес на новой анонимке и не будет наклеен из вырезанных букв и цифр, как на первой. Начала Сэмми с писем, уже распечатанных, прочитанных Лейлой. Но прошел почти час, а результатов никаких. Все самое обычное: «Вы моя любимая актриса… Назвала дочку в вашу честь…», «Видела вас в „Джонни Карсоне“. Вы такая красивая и так смешно играли…» Но встретилось и несколько на редкость суровых критических высказываний. «Последний раз трачу пятерку, чтобы посмотреть на вас. Препаршивая киношка…», «Лейла, а вы сами читаете сценарии или просто хватаетесь за все роли, которые вам подсовывают?»
      Дора так углубилась в чтение, что даже не заметила, что уже четыре часа и пришли Мин с Хельмутом. Только что сидела одна – и вот они подходят к ее столу. Дора, подняв глаза, попыталась изобразить естественную улыбку и небрежным движением руки сунула анонимку в общую кучу.
      Было ясно – Мин расстроена. Казалось, она даже не заметила, что Дора приехала раньше.
      – Сэмми, достань мне папку расходов на баню.
      И села в ожидании, мертвенно-бледная. Когда Дора вернулась, Хельмут протянул руку за папкой, но Мин буквально вырвала ее. Он потрепал жену по руке:
      – Минна, пожалуйста, не надо драматизировать!
      Мин не обратила на него внимания.
      – Пойдем! – велела она Доре.
      – Приберусь сначала…
      – Брось! Какая разница!
      Возразить Дора не могла. Попробуй она убрать в ящик анонимку, Мин тут же потребовала бы показать ее. И, пригладив волосы, Дора последовала за Мин в кабинет.
      Мин, подойдя к своему столу, распахнула папку и принялась быстро листать бумаги. Большинство – счета от подрядчика. «Истрачено – триста тысяч, двадцать пять… – читала она вслух все громче и истеричнее. – Нужно четыреста тысяч долларов для продолжения работ по внутренней отделке».
      Мин хлопнула папкой о стол и ударила по ней кулаком.
      Дора принесла стакан воды из холодильника. Хельмут, торопливо обогнув стол, стал ласково массировать виски Мин, тихонько приговаривая:
      – Минна, Минна, расслабься! Подумай о приятном. У тебя же давление поднимется!
      Дора протянула стакан Мин, презрительно взглянув на Хельмута. Этот транжира загонит Мин в могилу своими сумасбродными проектами. Мин была абсолютно права, когда предлагала строить не баню, а еще один комплекс бунгало в глубине территории, попроще. Вот это окупилось бы. В наши дни на курорты ездят и секретарши, не только богачи. Но этот напыщенный болван все-таки уговорил ее. «Римская баня прославит нас» – его излюбленная песня, когда он уговаривал Мин залезть в долги. Финансовое положение курорта Дора знала не хуже их. Так не могло продолжаться.
      – Надо прекратить работы в бане! – резко прервала она блеяние Хельмута. – Фасад закончен, и на вид все нормально. Распорядитесь приостановить поставку специального мрамора, заказанного для интерьера. Разницы все равно никто не заметит. Вы ведь и так уж достаточно заплатили подрядчику?
      – Хм, довольно много, да. – Хельмут ослепительно улыбнулся Доре, как будто та только что решила сложную головоломку. – Дора права, Минна. Отложим завершение бани.
      Мин пропустила его слова мимо ушей.
      – Я хочу посмотреть документы снова. – Следующие полчаса они вместе сравнивали контракты, оценку работ и фактические затраты. В какой-то момент Мин, а потом Хельмут выходили из кабинета. Только бы не сунулись к моему столу, молила Дора. Она знала, стоит Мин успокоиться, как она тотчас заметит беспорядок в приемной.
      Наконец Мин швырнула первоначальные проекты через стол.
      – Надо посоветоваться с тем проклятым адвокатом. Похоже, подрядчик завышал стоимость на всех стадиях работ.
      – Но у этого подрядчика есть душа! – заспорил Хельмут. – Он понимает смысл того, что мы делаем, Минна. Работы мы прекратим сейчас же, Дора права. И все-таки подождем поставки каррарского мрамора. Нам ведь не нужна дешевка, правильно? Нами, Liebchen,будут восхищаться как приверженцами чистоты стиля. Разве ты не понимаешь, стимулироватьв себе желаниене менее важно, чем осуществитьего?
      Дора вдруг почувствовала – в кабинете есть кто-то еще. Она быстро оглянулась: в дверях, прислонившись к косяку, стояла Черил. Глаза насмешливо поблескивают, красивая точеная фигурка.
      – Не вовремя? – И, не ожидая ответа, подошла и остановилась рядом с Дорой. – О, смотрите проекты римской бани. – Черил наклонилась поближе. – Четыре бассейна, парилки, сауны, массажные и даже спальни!А что, недурная идея вздремнуть после принятия минеральной ванны. Кстати, наверное, поставка настоящей минеральной воды влетит в целое состояние? Или у вас будет подделка? А может, подведете трубу из Баден-Бадена? – Она грациозно выпрямилась. – Похоже, вам двоим не помешает небольшое финансовое вливание. Тед очень ценит мое мнение. До того, как Лейла вонзила в него зубки, он часто советовался со мной. Увидимся за обедом.
      От дверей она оглянулась:
      – Между прочим, Мин, дорогая, счет я оставила на столе Доры. Не сомневаюсь, принесли его мне просто по оплошности. Ты же хотела, чтоб я пожила у вас как гостья?
       Черил оставила счет на столе.Дора понимала, что за этим кроется – уж конечно, актриска не преминула порыться в почте. Черил такая, какая она есть. Возможно, увидела анонимку к Лейле.
      Мин оглянулась на Хельмута, на глаза ей навернулись слезы отчаяния.
      – Теперь ей известно, что нас душит финансовая удавка. И с этой станется – намекнет журналистам. И еще одна будет жить на дармовщинку, а уж эта-то развернется вовсю. – Мин судорожно засунула разбросанные проекты и счета в папку.
      Дора отнесла папку обратно в кладовку. Сердце у нее бешено колотилось, когда она вернулась в приемную. Письма раскиданы по столу, анонимки не видно.
      В смятении Дора попыталась прикинуть, какой вред может причинить анонимка. Можно ли использовать ее для шантажа Теда? Или ее постарался выкрасть отправитель? Чтобы его ненароком не выследили?
      Если бы только она не читала ее, когда вошли Мин с Хельмутом! Дора опустилась на стул, только тут заметив листок, заткнутый за календарь, – счет Черил за недельное пребывание на Спа.
      Наискосок, размашисто, рукой Черил нацарапано: «Оплачен полностью».

      В половине седьмого в бунгало Элизабет зазвонил телефон. Мин.
      – Элизабет, приглашаю тебя поужинать сегодня со мной и Хельмутом. Тед с адвокатом, Крейг, Черил и Сид – все уезжают куда-то. – На минуту она стала прежней Мин – властная, не терпящая возражений. Но не успела Элизабет ответить, как тон ее смягчился. – Пожалуйста, Элизабет! Ты ведь утром уезжаешь. Мы соскучились без тебя.
      – Опять какая-то интрига, Мин?
      – Каюсь, зря подстроила встречу. Могу просить только – прости.
      Голос у Мин был усталый, и Элизабет невольно пожалела ее. Если Мин верит в невиновность Теда, пусть. Ее затея свести их, конечно, возмутительна, но такова уж Мин.
      – Ты уверена– их никого не будет?
      – Конечно. Пожалуйста, Элизабет, посиди с нами. Завтра уезжаешь, а я почти не видела тебя.
      Совсем не в характере Мин просить. И действительно, единственный случай посидеть с ней. К тому же Элизабет не хотелось ужинать в одиночестве.
      Дневную программу на Спа она выполнила полностью. Включая обтирание луфой, два занятия на растяжку, педикюр, маникюр и даже йогу. На йоге Элизабет пыталась отрешиться от своих мыслей, но, как ни сосредоточивалась, ласковые увещевания тренера выполнить не сумела. Снова и снова, помимо воли, ей слышался вопрос Теда: «Если я действительно возвращался наверх… а может, я пытался спасти ее?»
      – Элизабет.
      Покрепче перехватив трубку, девушка огляделась, впитывая успокаивающие монохромные бунгало. «Лейлин зеленый», – называла его Мин. Мин чересчур много на себя берет, плетя интриги.
      Но Лейлу она, вне всякого сомнения, любила. Элизабет услышала себя – она принимает приглашение.
 
      В просторной ванной была сидячая ванна, джакузи, душевая кабина и парилка. Элизабет выбрала излюбленный способ Лейлы расслабляться. Лежа в джакузи, она включила и массаж, и пар. Глаза полузакрыты, голова покоится на махровой подушечке, она чувствовала, как постепенно отпускает напряжение под успокаивающим туманом и массаже рокочущей воды.
      Опять она подивилась, во сколько же обходится содержание курорта. Мин быстро спускает унаследованные миллионы. Элизабет заметила, что тревогу эту разделяют все старые служащие. Рита, маникюрша, поведала ей то же самое, что и массажистка. «Уверяю тебя, Элизабет, – жаловалась она. – Сайприс- Пойнт много потерял с тех пор, как умерла Лейла. Теперь любители знаменитостей ездят в Ла-Косту. Конечно, и у нас встречаются громкие имена, но ползет слух, будто половина из них – бесплатные гости».
      Через двадцать минут пар автоматически отключился. Нехотя Элизабет встала под холодный душ, потом надела толстый махровый халат, а волосы обернула полотенцем. Что она еще проглядела, рассердившись из-за Теда? Мин искренне любила Лейлу, горе ее не было фальшивым. Но Хельмут?
      С какой враждебностью он смотрел на портрет Лейлы. А его лукавые, исподволь, намеки, что Лейла теряла красоту… Что спровоцировалоэту ядовитость? Не шуточки же Лейлы насчет «Игрушечного Солдатика»? Когда он их слышал, то всегда и сам смеялся. Раз даже явился на обед к Лейле в высоком старомодном кивере игрушечного солдатика.
      – Проходил мимо костюмерной лавки, увидел в витрине и не сумел устоять, – объяснил он, и все зааплодировали.
      Лейла от души расхохоталась и поцеловала его. «Ваше Высокое Высочество, ты отличный парень!»
      Тогда что же вызвало его злость? Элизабет насухо вытерла волосы и уложила сзади пышным узлом. Накладывая легкий макияж, подкрашивая губы и щеки, она услышала голос Лейлы: «Бог мой, Ласточка, а ты все хорошеешь. Клянусь, тебе повезло, что у мамы случился роман с сенатором Ланжем. Представь себе других ее дружков. Как бы тебе понравилось быть дочерью Мэтта?»
      В прошлом году Элизабет, работая в летнем театре, попала на гастроли в Кентукки. Она сходила в редакцию самой большой газеты в Луисвилле – поискать статьи про сенатора Эверетта Ланжа. Некролог о нем был уже четырехлетней давности. В нем перечислялись все подробности его происхождения, образования, женитьбы на богатой даме, его успехи в Конгрессе. С фото на нее смотрел мужской вариант собственного лица… Сложилась бы ее судьба по-другому, знай она отца? Элизабет отогнала эти мысли.
      Переодевание к обеду на Сайприс-Пойнт было непременным. Элизабет решила надеть белую шелковую тунику с крученым серебряным пояском и к нему серебряные босоножки. Интересно, куда отправился Тед с остальными? Наверное, на Монтеррей в «Кэннери». Его излюбленный ресторан.
      Как-то вечером, года три назад, когда Лейле пришлось неожиданно уехать доснимать эпизоды, Тед повез Элизабет в «Кэннери». Они просидели там несколько часов, болтая; он рассказывал, как гостил летом в детстве на Монтеррее, у бабушки с дедушкой, о самоубийстве матери, ему тогда исполнилось двенадцать лет, о том, как презирал отца. Об автомобильной катастрофе, унесшей жизни его жены и ребенка. «Я не мог ни работать, ни жить, – говорил он. – Около двух лет ходил точно зомби. Если б не Крейг, пришлось бы передать управление нашей фирмой кому-нибудь еще. Крейг руководил вместо меня. Стал моим рупором. Практически стал мной!»
      На другой день Тед обронил: «Ты слишком хорошо слушаешь».
      И она поняла: ему неловко, что он так разоткровенничался с ней.
      Подождав, пока почти закончился «час коктейлей», Элизабет вышла из бунгало. Шагая по тропинке к особняку, она приостановилась, наблюдая спектакль на веранде: ярко освещенные окна, красиво одетые люди, группками по двое-трое, потягивающие фальшивые коктейли, разговаривают, смеются, расходятся, сбиваются в новые группки…
      От сверкания звезд на черном небе захватывало дух; искусно размещенные фонари освещали тропинку, подсвечивая цветы на кустах; ласковый, мирный плеск океана; а позади особняка высился черный массив бани: черное мраморное сооружение, играющее бликами отраженного света.
      Где же мое место? – гадала Элизабет. Когда она снималась в Европе, легче забывалось одиночество, отчужденность от других людей, которая давно стала реальностью ее существования. Как только фильм отсняли, она кинулась домой, уверенная, что дом станет раем, знакомый Нью-Йорк – желанным утешением. Но не прошло и десяти минут, как ее безумно потянуло уехать, и, как утопающая за соломинку, она ухватилась за приглашение Мин. Теперь снова считает часы до возвращения в Нью-Йорк, к себе. Такое чувство, словно дома у нее нет нигде.