44

— Монсеньор, я не могу в полной мере выразить, насколько срочно мы просим это рассмотреть, — сказал Сэм Диган монсеньору Роберту Диллону, пастору церкви Святого Фомы Кентерберийского. Они находились в доме приходского священника. Монсеньор, худощавый, рано поседевший мужчина с умными серыми глазами за очками без оправы, сидел за своим столом. Факсы, полученные Джин, были разложены перед ним. Сэм, сидевший на стуле напротив, держал в руке полиэтиленовый пакет с расческой Лили.

— Как вы понимаете, самое последнее сообщение подтверждает, что дочь доктора Джин Шеридан в смертельной опасности. Мы собираемся отыскать ее свидетельство о рождении, но мы даже не уверены, здесь ли ее регистрировали или в Чикаго, где она родилась, — продолжал Сэм.

Произнося это, он чувствовал, что не стоит рассчитывать на быстрое решение вопроса. Монсеньору Диллону вряд ли больше сорока пяти. Ясно, что его здесь не было двадцать лет назад, когда Лили, возможно, крестили в этой церкви. К тому же приемные родители наверняка записали ее под своей фамилией и дали ей другое имя.

— Мне вполне понятна срочность, и я уверен, вы понимаете, что я должен быть крайне осмотрителен, — неторопливо сказал монсеньор Диллон. — Но, Сэм, главная проблема состоит в том, что люди больше не крестят детей через несколько недель или хотя бы месяцев. Прошли те времена, когда младенцев крестили не позднее шести недель после рождения. Ныне мы все чаще видим, что они подходят, чтобы принять таинство. Мы не одобряем этой тенденции, но она существует и существовала даже двадцать лет назад. Приход довольно большой и оживленный, и не только наши прихожане, но зачастую и внуки прихожан крещены здесь.

— Я понимаю, но, возможно, если мы начнем с записей через три месяца после рождения Лили, мы сможем хотя бы попытаться проверить всех девочек. Ведь большинство людей не скрывают факта усыновления или удочерения, верно?

— Да, как правило, даже гордятся тем, что они приемные родители.

— В таком случае, если за факсами, полученными доктором Шеридан, не стоят сами приемные родители, думаю, они также захотят узнать о возможной угрозе, нависшей над их дочерью.

— Да, захотят. Я поручу своему секретарю составить список, но, как вы понимаете, прежде чем я передам его вам, я должен буду лично позвонить всем этим людям и объяснить, что удочеренная в то время девочка возможно в беде.

— Монсеньор, это займет время, а вот как раз его-то у нас и нет, — возразил Сэм.

— Мне поможет отец Арелла. Я поручу секретарю звонить, и пока я буду говорить с одним абонентом, она предупредит следующего, чтобы подождал меня у телефона. Это не должно занять много времени.

— А как насчет тех, до кого вы не дозвонитесь? Монсеньор, эта девятнадцатилетняя девушка возможно в смертельной опасности.

Монсеньор Диллон взял один из факсов и принялся его изучать с возрастающим интересом.

— Сэм, как вы и говорили, это последнее сообщение пугающе, но вы прекрасно понимаете, почему мы должны соблюдать осторожность. Дабы защитить нас от возможных юридических проблем, вы все же получите официальное разрешение. И вот тогда мы сможем немедленно выслать вам имена. Но я настаиваю, чтобы вы позволили мне рассказать об этом хотя бы тем семьям, до которых мы дозвонимся.

— Благодарю вас, святой отец. Не буду больше отнимать ваше время.

Оба встали.

— Я вдруг подумал, что ваш корреспондент вроде как шекспировед, — заметил монсеньор Диллон. — Далеко не каждый смог бы ввернуть малоизвестную цитату о лилиях.

— Я тоже об этом подумал, монсеньор. — Сэм замолк. — Я должен был сразу вас об этом спросить: кто-нибудь из священников, служивших здесь в то время, когда возможно крестили дочь Джин, все еще находится в вашей епархии?

— Отец Дойл был подручным пастора, но он умер в прошлом году. Монсеньор Салливан в то время был пастором. Он переехал во Флориду вместе с сестрой и зятем. Я могу дать вам последний его адрес, какой у нас есть.

— Это было бы кстати.

— Он у меня здесь, в ящике стола. — Он открыл ящик, вынул папку, заглянул в нее, записал имя, адрес и телефонный номер на каком-то бланке и вручил его Сэму со словами: — Вдова доктора Коннорса наша прихожанка. Если желаете, я могу позвонить ей и попросить встретиться с вами. Возможно, она вспомнит что-нибудь о том удочерении.

— Спасибо, но в этом нет необходимости. Я говорил с доктором Шеридан прежде, чем зайти к вам. Она разыскала адрес миссис Коннорс в телефонном справочнике и, возможно, в эту самую минуту уже едет к ней.

Пока они шли к двери, монсеньор Диллон сказал:

— Сэм, я тут кое-что вспомнил. Алиса Соммерс тоже наша прихожанка. Это вы тот самый следователь, который продолжает вести дело ее дочери?

— Да, я.

— Она рассказывала мне о вас. Думаю, вы понимаете, как много для нее значит то, что вы не прекратили розыск убийцы Карен.

— Я рад, что ее это поддерживает. Алиса Соммерс весьма самоотверженная женщина.

Они стояли в дверях.

— Меня ужаснуло, когда утром я услышал по радио, что обнаружили тело женщины, выгуливавшей собаку, — высказался монсеньор Диллон. — Ваш отдел привлекли к этому делу?

— Да, привлекли.

— Насколько я понимаю, как и в случае с Карен Соммерс, это выглядит немотивированным убийством, и ее тоже зарезали. Я знаю, это может показаться невероятным, но не считаете ли вы, что есть какая-то связь между этими двумя убийствами?

— Святой отец, Карен Соммерс погибла двадцать лет назад, — осторожно сказал Сэм. Он не хотел говорить, что та же мысль не давала покоя и ему, в особенности из-за характера колотых ран, нанесенных в ту же область груди.

Монсеньор кивнул.

— Пожалуй, дедукция это не мое дело, а ваше. Просто я подумал об этом, и поскольку вы столь близки с Соммерс, счел нужным сказать вам. — Он открыл дверь и пожал Сэму руку. — Да поможет вам Бог, Сэм. Я помолюсь о Лили и занесу вам списки с именами, как только мы их сделаем.

— Спасибо вам, сэр. Молитесь о Лили, и если уж на то пошло, вспомните и Лауру Уилкокс.

— Актрису?

— Да. Мы боимся, что она тоже попала в беду. Никто не видел ее с вечера субботы.

Монсеньор Диллон смотрел Сэму след. Лаура Уилкокс была на встрече выпускников Стоункрофта, недоверчиво думал он. С ней также что-то случилось? Боже милостивый, что же происходит?

С пылкой безмолвной молитвой во спасение и сохранение Лили и Лауры, он вернулся в свой кабинет и позвонил секретарю.

— Дженет, будь добра, отложи все свои дела и подними записи о крещении девятнадцатилетней давности, начиная с марта и заканчивая июнем. Как только вернется отец Арелла, скажи ему, что у меня есть для него работа, и пусть он отменит все, запланированное им на сегодня.

— Хорошо, монсеньор. — Дженет повесила трубку и с сожалением посмотрела на гренки с сыром и копченым мясом и емкость с кофе, которые ей только что доставили. Отодвигая кресло и поднимаясь на ноги, она бормотала вслух: «Боже мой, по его голосу можно подумать, что это вопрос жизни и смерти».

45

Джин сразу поняла, что Дороти Коннорс, хрупкая семидесятилетняя женщина, страдала ревматическим артритом. Двигалась она медленно, морщилась от боли, а суставы ее пальцев опухли. Седые волосы она стригла очень коротко, видимо из-за того, подумала Джин, что поднимание рук требует от нее особых усилий.

Ее дом был на одном из тех желанных, высоко расположенных земельных участков с видом на Гудзон. Она провела Джин из гостиной на застекленную террасу, где, как объяснила, в основном и бодрствует. Когда она заговорила о своем муже, ее живые карие глаза засияли.

— Эдвард был самым замечательным человеком, мужем и доктором из всех, кто когда-либо ходил по этой земле, — сказала она. — Это все тот чудовищный пожар, он его убил... Потеря места работы и всего архива... Это довело его до инфаркта.

— Миссис Коннорс, я говорила вам по телефону, что получаю угрозы в адрес моей дочери. Сейчас ей девятнадцать с половиной. Я места себе не нахожу, пытаюсь найти ее приемных родителей и предупредить о нависшей угрозе. Раньше я жила в этом городе. Пожалуйста, помогите мне. Доктор Коннорс рассказывал вам обо мне? Думаю, ему было что рассказать. Мои мать и отец со своими ссорами были городским посмешищем, они оставались вместе лишь для того, чтобы отправить меня в колледж. Поэтому ваш муж согласился со мной, что рассчитывать на их помощь не приходится. Он придумал историю, объяснявшую, почему я поехала в Чикаго. Он даже приехал и собственноручно принял роды в реанимационном отделении дома престарелых.

— Да, он делал такое ради многих девушек. Он хотел помочь им сохранить все в тайне. Джин, пятьдесят лет назад девушку с внебрачным ребенком ждала нелегкая участь. Ты знаешь, что актрису Ингрид Бергман осудили в Конгрессе за намерение родить внебрачного ребенка? Моральные нормы изменились — к лучшему ли, к худшему, тебе решать. Сегодня в мире вряд ли кто плохо подумает о незамужней женщине, рожающей или растящей ребенка, но мой муж был старомоден. Двадцать лет назад он строго соблюдал конфиденциальность в отношении будущих молодых матерей, скрывая все и от меня. Пока ты мне сама не сказала, я и не знала, что ты была его пациенткой.

— Но вам ведь известно про моих родителей.

Какое-то время Дороти Коннорс молча смотрела на Джин.

— Мне известно, что у них были проблемы. К тому же, я встречалась с ними в церкви, несколько раз мы говорили. Мне кажется, ты помнишь только плохое. Они милые, умные люди, просто не сошлись характерами.

Джин почуяла упрек и ощутила странную потребность огрызнуться.

— То, что они не сошлись характерами — это я вам гарантирую, — сказала она, надеясь, что голос не выдал ее гнев. — Миссис Коннорс, я безмерно благодарна вам за то, что вы так быстро согласились встретиться со мной, но сейчас я буду краткой. Моя дочь, видимо, в очень серьезной опасности. Я понимаю, что вы твердо стоите на страже интересов доктора Коннорса, но если вам известно, в чьи руки он отдал ее, вы обязаны, ради меня и ради нее, открыться мне.

— Господь свидетель, в таких случаях, как ваш, Эдвард никогда не обсуждал со мной пациенток, и я никогда не слышала вашего имени.

— И он не оставил никаких записей дома, а все, что было в его кабинете, сгорело?

— Да, все сгорело. Дом сгорел дотла. Подозревали поджог, но не смогли доказать. Несомненно, ничего из записей не уцелело.

Понятно, что Дороти Коннорс ничем ей не поможет. Джин встала, собравшись уходить.

— Я вспомнила, что когда приходила к доктору Коннорсу, ему помогала медсестра, Пегги Кимболл. Я оставила ей сообщение на автоответчике, надеюсь, она перезвонит мне. Может, она что-нибудь знает. Спасибо, миссис Коннорс. Нет-нет, не вставайте. Я найду выход.

Когда Джин протянула Дороти Коннорс руку, ее поразило выражение лица женщины, которое можно было охарактеризовать лишь как крайне встревоженное.

46

Марк Флейшман вернулся в «Глен-Ридж Хауз» в час дня, занес сумку и позвонил в номер Джин. Никто не подошел, и он спустился пообедать. Он удивился и обрадовался, увидев за столиком в углу Джин, и поспешил к ней.

— Ты кого-то ждешь, или я могу составить тебе компанию? — спросил он и заметил, как ее печальное лицо озарила теплая улыбка.

— Марк! Не ожидала тебя увидеть! Конечно, присаживайся. Я как раз решила пообедать, и никто не собирался ко мне присоединиться.

— В таком случае, я угощаю. — Он сел напротив. — Я случайно убрал портфель с мобильным в багажник, поэтому получил твое сообщение только вчера вечером, когда распаковывал вещи. Рано утром я позвонил в отель, и мне сказали, что Лаура не вернулась, а полиция проверяет записи о входящих звонках. Так что я решил изменить свой график и вернуться. Я прилетел, взял машину напрокат.

— Очень любезно с твоей стороны, — искренне сказала она. — Мы все очень волнуемся за Лауру. — Она вкратце изложила ему все, что произошло после его отъезда.

— Значит, ты вернулась в отель с Сэмом Диганом, тем мужчиной, с которым ты сидела за столиком после награждения, и когда он узнал об исчезновении Лауры, то сразу начал расследование? — уточнил Марк.

— Да, — сказала Джин, сообразив, что пробудила в Марке любопытство — с чего это вдруг Сэм Диган был с ней. — Сэм сопровождал меня до отеля, потому что мне нужно было передать через него кое-что для нашей общей знакомой, Алисы Соммерс.

Ведь Алису и в самом деле интересовали те факсы, сказала она сама себе, так что я не солгала. В глазах Марка было сочувствие, и ей захотелось рассказать ему о Лили, спросить его мнение, как специалиста, реальна ли угроза или кто-то просто вымогает у нее деньги.

— Что будете заказывать? — спросила подошедшая официантка.

Они сошлись на сэндвичах и чае.

— Кофе на завтрак, чай на обед и стакан вина перед ужином, — сказал Марк. — Я заметил, что это стало и твоим меню, Джин.

— Похоже на то.

— За эти выходные я многое заметил, и это напомнило мне о годах учебы в Стоункрофте.

— А именно?

— Ну, в школе ты была весьма умна. А также скромна. И я помню, что ты была очень милой — такой ты и осталась. Помню как-то на первом курсе, когда я совсем раскис, ты мне посочувствовала.

— Не припоминаю.

— Не хочу углубляться, но так было, а еще я восхищался, с каким достоинством ты держалась, когда тебе досаждали насчет твоих родителей.

— Не всегда, — внутренне съежилась Джин, вспоминая случаи, когда рыдала в классе.

Словно прочел мои мысли, подумала Джин, когда Марк Флейшман продолжил:

— Однажды, когда ты была расстроена, я предложил тебе свой носовой платок, но ты лишь тряхнула головой и яростно вытерла глаза бумажной салфеткой. Я хотел помочь тебе тогда и хочу помочь сейчас. По дороге из аэропорта я слышал по радио, как тот репортер, охотившийся на нас во время встречи, рассказывает об «Убийце Сотрапезниц». Даже если тебя это не беспокоит, то меня весьма. Поскольку Лаура пропала, ты осталась последней из тех девушек.

— Хотела бы я беспокоиться лишь о себе, — сказала Джин.

— Тогда чем ты взволнована? Расскажи мне. Я сразу вижу, если человек напряжен, это профессиональное, а когда ты беседовала с Сэмом Диганом, который, как ты только что сказала, является следователем окружной прокуратуры, то явно сильно нервничала.

Помощник официанта наполнил водой их стаканы. Да, я помню, как Марк хотел дать мне свой носовой платок, подумала Джин. Я злилась на себя за то, что разрыдалась, и на него, за то, что он это заметил. Он хотел помочь мне тогда. Он хочет помочь мне теперь. Следует ли мне рассказать ему о Лили?

Она видела, как пристально он на нее смотрит, и понимала, что он ждет. Он хочет поговорить со мной. Но стоит ли? Она посмотрела на него в упор. Он из тех мужчин, которые хорошо выглядят как в очках, так и без них, отметила она. У него красивые карие глаза. Желтые крапинки в них словно солнечные лучики. Она пожала плечами.

— Ты напомнил мне одного преподавателя из колледжа. Задав вопрос, он смотрел на человека до тех пор, пока не получал ответ.

— Именно это я и делаю, Джин. Один из моих пациентов называет это «взглядом мудрого филина».

К столу подошла официантка, принесла бутерброды.

— Чай сейчас будет готов, — весело сказала она. Джин подождала, пока нальют чай, затем тихо проговорила:

— Твой взгляд мудрого филина убедил меня, Марк. Пожалуй, я расскажу тебе о Лили.

47

Вернувшись в свой кабинет, Сэм Диган первым делом позвонил в окружную прокуратуру Лос-Анджелеса и попросил соединить его с Карменом Руссо, возглавлявшим расследование по делу Элисон Кэндал.

— Окончательное заключение — смерть в результате несчастного случая, его мы и придерживаемся, — сказал ему Руссо. — Ее друзья подтвердили, что она плавала каждое утро. Дверь в дом была открыта, но ничего не пропало. На туалетном столике — драгоценности. В кошельке — пятьсот долларов наличными и кредитные карточки. Она была очень аккуратной. Все лежало на своих местах — в доме, во дворе, в домике у бассейна. Не считая того, что она мертва, здоровье у нее было безупречное. Сердце крепкое. Никаких признаков алкоголя или наркотиков.

— Вообще никаких признаков насилия? — спросил Сэм.

— Небольшой кровоподтек на плече. Но этого явно недостаточно для выдвижения версии об убийстве. Мы, конечно, пригласили фотографа, но затем передали тело близким.

— Да, я знаю. Ее прах захоронили здесь, на семейном участке, — сказал Сэм. — Спасибо, Кармен. — Он вдруг понял, что не хочет прекращать разговор. — А что теперь с ее домом?

— Ее родители живут в Палм-Спрингс. Они уже немолоды. Насколько я понял, они поручили домохозяйке Элисон следить за домом, пока они не решат продать его. Не так уж они охочи до денег. В том районе дом должен стоить несколько миллионов долларов.

Сэм удрученно повесил трубку. Профессиональное чутье говорило ему, что Элисон Кэндал погибла не своей смертью. Обратив внимание на то, что пять погибших женщин учились в одном классе в Стоункрофте и сидели за одним обеденным столом, Джейк Перкинс что-то раскопал. Сэм в этом уверен. Но если смерть Элисон не вызвала подозрений, то насколько удачными окажутся его попытки представить как убийство каждую из четырех смертей, случившихся за двадцать лет?

Позвонил Рич Стивенс.

— Сэм, благодаря этому болтуну Перкинсу, мы должны дать пресс-конференцию и сделать нечто вроде официального заявления. Приходи, решим, что делать.

Через пять минут, в кабинете Стивенса они обсуждали, как наилучшим образом угомонить взбудораженную прессу.

— Мы полагаем, что имеем дело с серийным убийцей. Поэтому мы должны устроить все так, чтобы он не насторожился, — говорил Сэм. — Расскажем все, как есть. Причина смерти Элисон Кэндал — случайно утонула. Даже зная, что четыре женщины, в прошлом близкие подруги, погибли, полиция Лос-Анджелеса не считает ее смерть подозрительной. Лаура Уилкокс позвонила в отель и сказала, что планы у нее неопределенные. То, что ее голос звучал нервозно, не более чем пристрастная догадка впечатлительной служащей отеля. Лаура — взрослая женщина, имеет право на личную жизнь, которая обсуждению не подлежит. Мы запросили данные по четырем погибшим женщинам, некогда сидевших за одним обеденным столом, но очевидно, что обстоятельства их гибели — в случае с Глорией Мартин самоубийство — не укладываются в схему, по которой можно сделать вывод о серийном убийце.

— Мне кажется, сделав такое заявление, мы выставим себя глупцами, — прямо сказал Рич Стивенс.

— А я и хочу выставить нас глупцами, — ответил Сэм. — Я хочу, чтобы каждый человек, любой, вне этих стен считал нас остолопами. Если Лаура все еще жива, я не хочу, чтобы негодяй запаниковал, прежде чем у нас появится возможность спасти ее.

В дверь постучали, и вошел один из молодых следователей.

— Сэр, мы просмотрели личные дела студентов Стоункрофта, приглашенных на встречу выпускников, и у нас, похоже, кое-что есть на одного из них — Джоэла Нимана.

— Что именно? — спросил Сэм.

— На последнем курсе его допрашивали в связи с делом о шкафчике Элисон Кэндал. Кто-то вывинтил шурупы с петель, так что когда она открыла дверцу, та отвалилась и сбила ее с ног. Элисон отделалась легким сотрясением мозга.

— Почему его допрашивали?

— Потому что он разозлился из-за ее статьи в школьной газете. На последнем курсе ставили «Ромео и Джульетту». Ниман исполнял роль Ромео, а Кэндал написала о нем какую-то гадость, вроде того, что он не способен запомнить свои реплики. Он гордился своим знанием Шекспира и заявил во всеуслышание, что еще покажет ей. Он говорил всем, что просто несколько секунд не мог совладать с волнением — страх перед зрителями, и дело не в том, что он забыл слова. И после этого случилась история со шкафчиком.

— Есть еще кое-что. Он вспыльчив, и его неоднократно привлекали за драки в барах. В прошлом году его чуть не осудили за какие-то махинации с бухгалтерией, а его жена постоянно в разъездах. Кстати, сейчас ее тоже нет.

А неизвестный, угрожающий Лили, цитирует малоизвестный сонет Шекспира, подумал Сэм.

— Ромео, как мне жаль, что ты Ромео![16]

Рич Стивенс и молодой следователь удивленно уставились на него, и Сэм сказал:

— Вот это я и намерен выяснить прямо сейчас. Посмотрим, что еще из Шекспира сможет нам процитировать Джоэл Ниман.

48

В половине седьмого Филин вернулся в дом и поднялся по лестнице. На этот раз Лаура явно почувствовала его присутствие, а может, ждала его, потому что когда он вошел в комнату и направил на нее фонарик, она дрожала.

— Здравствуй, Лаура, — прошептал он. — Ты рада, что я вернулся?

Она часто задышала, пытаясь вжаться в матрас.

— Лаура, ты должна мне ответить. Давай ослабим кляп. Нет, уж лучше я его выну. Я принес тебе поесть. Ну так что, ты рада моему возвращению?

— Д-д-да-а, я рада, — прошептала она.

— Лаура! Ты заикаешься! Не ожидал от тебя. Ты ведь смеешься над заиками. Покажи мне, как ты над ними смеешься. Нет, не надо. Я ненадолго. Я принес тебе бутерброд с арахисовым маслом и желе, и молока. В начальной школе ты ела это каждый день. Помнишь?

— Да... да...

— Я рад, что помнишь. Это важно, нам нельзя забывать прошлое. Я позволю тебе сходить в туалет. Потом ты сможешь съесть бутерброд и попить молока.

Он резко притянул ее и, усадив, срезал шнуры с ее запястий. Движение было столь быстрым, что Лаура покачнулась и случайно схватилась рукой за предплечье Филина.

Он дернулся от боли и сжал кулак, чтобы ударить ее, но передумал.

— Ты не могла знать, что у меня на руке рана, поэтому я тебя не виню. Но впредь не трогай эту руку. Поняла?

Лаура кивнула.

— Вставай. После того, как сходишь в туалет, я позволю тебе сесть на стул и поесть.

Лаура повиновалась, ступая с трудом, едва не падая. В ванной горел ночник. Она поспешно ополоснула лицо и руки, пригладила волосы. Только бы остаться в живых, думала она. Меня должны искать. Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы меня искали. Ручка двери повернулась.

— Лаура, пора.

Время! Он убьет ее? Господи... прошу тебя... Дверь открылась. Филин показал на стул за комодом. Лаура молча проковыляла к нему и села.

— Давай, — поторопил он. — Ешь.

Он взял фонарик и направил свет ей на шею, чтобы видеть выражение ее лица, но не слепить. Ему было приятно, что она опять плакала.

— Лаура, правда, тебе очень страшно? И уверен, тебе интересно, как я узнал, что ты насмехалась надо мной. Сейчас я расскажу тебе одну историю. Двадцать лет назад наша группа вернулась домой на выходные из своих колледжей. Решили устроить вечеринку. Как ты знаешь, я никогда не был частью толпы или узкого крута. Я далек от этого. Но почему-то меня пригласили на эту вечеринку, и там я увидел тебя. Красавицу Лауру. Ты сидела на коленях у своего нового приятеля, Дика Гормли, нашей бейсбольной звезды. Я места себе не находил, Лаура, так был одержим тобой. Само собой, на вечеринке была Элисон. Пьяная. Она подошла ко мне. Я терпеть ее не мог. Признаюсь, я опасался ее острого язычка... Она напомнила мне, что как-то на первом курсе я имел неосторожность пригласить тебя на свидание. «Ты! — сказала она, смеясь. — Филин приглашает Лауру». И тогда Элисон показала, как ты меня передразнила, вспоминая одну школьную постановку. «Й-й-яааа ф-ф-фииииил-л-л-лиииин-н-н, я, я, я ж-ж-жииив-в-ву н-над-д-д-д-д-д...»

— Лаура, та твоя пародия на меня, должно быть, великолепна. Элисон уверяла меня, что девушки за обеденным столом умирали со смеху каждый раз, когда вспоминали это. А потом ты еще напомнила им, что от стыда и страха я обмочился прямо на сцене и убежал. Ты даже это им рассказала.

Лаура уронила бутерброд на колени.

— Прости...

— Лаура, ты еще не знаешь, что прожила на двадцать лет дольше, чем положено. Сейчас я расскажу тебе и об этом. Той ночью я тоже напился на вечеринке. Я лыка не вязал, и забыл, что ты переехала. Я пришел сюда той ночью, чтобы убить тебя. Я знал, что твоя семья хранит запасной ключ под муляжом кролика у черного хода. Новоселы хранили его там же. Я зашел в дом и поднялся в эту комнату. Я увидел рассыпавшиеся по подушке волосы и подумал, что это ты. Лаура, я ошибся, зарезав Карен Соммерс. Я убивал тебя! Утром я едва мог вспомнить, зачем приходил сюда. Потом я выяснил, что случилось, и осознал, что знаменит. — Филин захлебывался словами, разволновавшись от воспоминаний. — Я не знал Карен Соммерс. Никому и в голову не пришло искать связь между ней и мной, но эта ошибка раскрепостила меня. Тем утром я понял, что имею власть над жизнью и смертью. И с тех пор я пользуюсь ею. С тех самых пор, Лаура. Женщины по всей стране.

Он поднялся и подошел к ней. Глаза Лауры расширились от ужаса; рот приоткрылся; бутерброд так и лежал у нее на коленях.

— Сейчас мне пора идти, но помни обо мне, Лаура. Помни, как тебе повезло, ведь ты наслаждалась премией в размере двадцати лет жизни.

Грубо и быстро он связал ей руки, вставил кляп, стащил со стула, толкнул на кровать и примотал к ней длинной веревкой.

— Здесь это началось, здесь и закончится, Лаура, — сказал он. — Вот-вот перейдем к последней сцене. Угадай-ка, что это будет.

Он ушел. Взошла луна, и Лаура смогла различить на комоде смутные контуры мобильного телефона.

49

В половине седьмого в номере Джин наконец-то прозвучал долгожданный звонок. Звонила Пегги Кимболл, медсестра, работавшая у доктора Коннорса в то время, когда Джин была его пациенткой.

— Вы такое срочное сообщение оставили, мисс Шеридан, — сказала Кимболл. — В чем дело?

— Пегги, мы встречались двадцать лет назад. Я была пациенткой доктора Коннорса и он, в приватном порядке, устроил удочерение моего ребенка. Мне нужно об этом с вами поговорить.

Пегги Кимболл довольно долго молчала. Джин слышала на заднем плане голоса детей.

— Простите, мисс Шеридан, — сказала Кимболл с непререкаемой интонацией в голосе. — Я просто не могу обсуждать усыновления, которыми занимался доктор Коннорс. Если вы хотите разыскать своего ребенка, попробуйте сделать это по закону.

Джин поняла, что Кимболл собирается повесить трубку.

— Я уже связалась с Сэмом Диганом, следователем окружной прокуратуры, — поспешно сказала она. — Я получила три сообщения с угрозами в адрес моей дочери. Необходимо предупредить ее приемных родителей о грозящей опасности. Прошу вас, Пегги. Вы были добры ко мне тогда. Помогите мне и сейчас, умоляю вас.

На том конце провода Пегги Кимболл воскликнула:

— Томми, накажу! Не трогай тарелку! Джин услышала звон разбитого стекла.

— О, Боже, — вздохнула Пегги Кимболл. — Мисс Шеридан, я сижу с внуками и не могу сейчас разговаривать.

— Пегги, могу я встретиться с вами завтра? Я покажу вам факсы с угрозами. Можете проверить, я декан факультета и преподаватель истории в Джорджтауне. Я дам вам номер ректора колледжа. Я дам вам номер Сэма Дигана.

— Томми, Бетси, не ходите по стеклу! Минуточку... вы не та Джин Шеридан, которая написала книгу об Эбигейл Адаме?

— Да, это я.

— Надо же! Она мне понравилась. Я все о вас знаю. Я видела вас в «Сегодня» с Кэти Курик. Вы с ней прямо как сестры. Вы будете в «Глен-Ридже» завтра утром?

— Да, буду.

— Я работаю в больнице, в палате для новорожденных. «Глен-Ридж» как раз по пути. Уж не знаю, смогу ли помочь вам, но мы можем встретиться, выпить кофе. В десять утра?

— С удовольствием, — сказала Джин. — Пегги, спасибо вам огромное.

— Я позвоню вам из вестибюля, — поспешно сказала Пегги Кимболл, затем в ее голосе прозвучала тревога: — Бетси, накажу! Не дергай Томми за волосы! О, Боже! Простите, Джин, здесь уже настоящая драка. До завтра.

Джин медленно положила трубку. Судя по звукам, там просто бедлам какой-то, но она завидовала Пегги Кимболл. Ее обычным повседневным заботам из жизни обычных людей. Людей, которые присматривают за внуками, убирают за маленькими грязнулями разбросанную еду и битые тарелки. Людей, которые могут видеть своих дочерей, прикасаться к ним, говорить, чтобы машину вели внимательно, и возвращались домой к полуночи.

Когда позвонила Кимболл, Джин пыталась составить списки, в основном, людей, с которыми подружилась в доме престарелых и профессоров чикагского университета, где она проводила на подготовительных курсах все свободное время.

Сейчас она массировала виски, надеясь остановить надвигающуюся мигрень. Через час, в половине восьмого, по просьбе Сэма они соберутся на обед в небольшой столовой на бельэтаже отеля. В числе приглашенных гостей — выдающиеся выпускники Гордон, Картер, Робби, Марк и я, думала Джин, а также, само собой, Джек, организатор этой захолустной встречи выпускников. Чего Сэм надеется добиться, снова собрав нас всех вместе?

Изливая душу Марку, Джин испытывала смешанные чувства. В его глазах читалось изумление, когда он сказал:

— Ты хочешь сказать, что в день выпуска, когда ты, спотыкаясь, вышла на сцену для получения медали по истории и стипендии в Брин-Мор, ты знала, что ждешь ребенка, а парень, которого ты любила, в это самое время лежит в гробу?

— Я не жду ни обвинений, ни похвалы, — сказала она.

— Ради Бога, Джин! Я не превозношу и не порицаю тебя, — сказал он. — Но что за ордалия![17] Я приезжал в Вест-Пойнт бегать трусцой и несколько раз видел тебя с Ридом Торнтоном, но я и понятия не имел, что у вас нечто большее, чем дружеские отношения. А что ты делала после церемонии награждения?

— Обедала с отцом и матерью. Это был настоящий пир. Ведь они выполнили свой христианский долг в отношении меня, и могли с чистой совестью разойтись. Когда мы вышли из ресторана, я села в машину и поехала в Вест-Пойнт. Рида отпевали утром. Я возложила на его могилу цветы, которые поднесли мне родители на церемонии награждения.

— И вскоре после этого ты пришла к доктору Коннорсу?