50

Прежде чем покинуть квартирный комплекс, в котором жила Эдна, Чарли и Фил заглянули к управляющему. Гана Крупшак только что вернулась с похорон.

— Мы закончили с квартирой, — сказал ей Чарли. — Теперь вы можете туда входить. — Он показал записку, оставленную Эдной. — Я проверю, является ли это настоящим завещанием, но все имущество не стоит и тысячи долларов, так что мы вернем вам драгоценности, и вы с миссис Фитцджеральд сможете все поделить между собой. По крайней мере, осмотрите, только ничего пока не переносите.

Следователи вернулись в прокуратуру и поспешили в лабораторию, где оставили содержимое пылесборника, горшок с растением и образцы почвы.

— Займитесь этим немедленно, — велел Фил. — Это дело идет вне очереди.

Скотт ждал их у себя в кабинете. Услышав, что во вторник вечером Криса видели около квартиры Эдны, он довольно потер руки.

— Похоже, Льюис на этой неделе побывал везде. И там, где он появлялся, кто-нибудь умирал. Я отправил в Нью-Йорк Риту с фотографией Криса Льюиса.

Два швейцара подтвердили, что примерно в пять часов он находился в вестибюле «Эссекс Хаус». Я рассылаю ориентировки всем постам и утверждаю ордер на его арест.

Зазвонил телефон. Скотт нетерпеливо поднял трубку и почти тут же изменился в лице.

— Давай ее сюда, — быстро произнес он и, прикрыв микрофон рукой, пояснил: — Любовница Криса Льюиса звонит из Флориды… Здравствуйте, да, это прокурор. — Он помолчал. — Да, мы разыскиваем капитана Льюиса. Вы знаете, где он?

Чарли и Фил переглянулись. Скотт слушал, наморщив лоб.

— Хорошо. Он прилетит вместе с вами в Ньюарк семичасовым рейсом. Рад слышать, что он решил явиться добровольно. Если ему понадобится адвокат мы предоставим. Спасибо. — Он повесил трубку. — Льюис прибудет прямо сюда. Сегодня вечером мы раскроем это дело.

51

Всю долгую бессонную ночь Эдгар Хайли думал об украденном саквояже. Возможно, его никогда не найдут. Если вор заглянул внутрь и выбросил саквояж, вероятнее всего, тот пропал. Вряд ли кто-то захочет вернуть его. Скорее всего, саквояж оставят себе, а содержимое выбросят.

Предположим, полиция обнаружит саквояж нетронутым. Внутри есть табличка с его именем и адресом клиники. Если ему позвонят из полиции, то наверняка попросят перечислить содержимое. Он упомянет обычный набор лекарств, несколько инструментов и медицинских карт. Медицинская карта с именем «ВЕНДЖИ ЛЬЮИС» на этикетке ничего им не скажет. Возможно, они даже не станут в нее заглядывать, просто признают, что саквояж его. Если спросят о мокасине и окровавленном пресс-папье, он скажет, что ничего не знает, что их наверняка положил туда вор.

Все будет хорошо. И сегодня вечером он устранит последнюю опасность. В пять утра он бросил попытки заснуть, принял душ, стоя под горячими игольчатыми струями почти десять минут, пока ванная не наполнилась паром, потом завернулся в тяжелый длинный халат и пошел на кухню. Прием начинается в полдень, обход он сделает прямо перед этим. А пока займется исследованиями. Вчерашняя пациентка станет его новой подопытной. Теперь нужно выбрать донора.

52

В четыре часа Ричард, Скотт, Чарли и Фил осматривали тело Венджи Льюис. Теперь на ней была одежда, в которой она умерла. Лоскут цветастого материала, обнаруженный на лопате в гараже, в точности подошел к прорехе на подоле ее платья. На колготках, прямо над свежей царапиной на левой ступне, обнаружилась прорезь.

— Никаких следов крови на чулке, — сказал Ричард. — Она была уже мертва, когда ее нога наткнулась на лопату.

— На какой высоте была эта полка с лопатой? — спросил Скотт.

Фил пожал плечами:

— Около двух футов от пола.

— Это значит, что кто-то пронес Венджи Льюис через гараж, положил на кровать и попытался создать видимость самоубийства, — сказал Скотт.

— Вне всякого сомнения, — согласился Ричард и нахмурился. — Какого роста Крис Льюис? — спросил он.

Скотт пожал плечами:

— Высокий. Может, шесть футов четыре дюйма. А что?

— Давайте кое-что проверим. Подождите минутку.

Ричард вышел из комнаты и вернулся с рулеткой. Он аккуратно сделал отметки на стене на высоте двух, трех и четырех футов от пола.

— Если мы предположим, что Венджи нес именно Крис Льюис, то я предлагаю убедиться в том, что она не могла поцарапаться об эту лопату. — Он повернулся к Филу. — Ты уверен, что полка была в двух футах от земли?

Фил пожал плечами:

— Плюс-минус дюйм. Чарли кивнул:

— Хорошо. Во мне шесть футов два дюйма. — Ричард осторожно просунул одну руку под шею мертвой женщины, а другую под ее колени. Подняв тело, он подошел к стене. — Посмотрите, до какого места дотрагивается ее ступня. Венджи маленькая. Она не могла бы поцарапаться о предмет, находящийся на полке ниже, чем в трех футах от пола, если ее нес высокий человек. С другой стороны… — Он подошел к Филу. — Какого ты роста? Примерно пять футов десять дюймов?

— Именно так.

— Отлично. Крис Льюис выше тебя на шесть дюймов. Возьми ее и посмотри, где будет ступня.

Фил опасливо принял тело и подошел к стене. Ступня Венджи коснулась нижней отметки. Фил быстро положил тело обратно на стол.

Скотт покачал головой:

— Неубедительно. Ничего сказать невозможно. Он мог наклониться, чтобы держать ее подальше от себя. — Он повернулся к санитару. — Нам понадобится эта одежда как улика. Займитесь ею. Сделайте несколько фотографий пореза, чулка и платья.

Он вернулся с Ричардом к себе в кабинет.

— Ты все еще думаешь о психиатре, да? — спросил он. — Его рост примерно пять футов десять дюймов.

Ричард помедлил и решил ничего не говорить, пока не побеседует с Джимом Беркли и пациенткой, которая заявила о преступной халатности. И сменил тему:

— Как дела у Кэти? — Скотт покачал головой:

— Трудно сказать. Эти бездельники обвиняют в вандализме одного из своих друзей, разбившегося на мотоцикле в прошлом ноябре. Их новая версия состоит в том, что они приняли вину на себя, потому что пожалели его родителей, но теперь священник убедил их ради собственной семьи сказать правду.

Ричард фыркнул:

— Но ведь присяжные не попадутся на эту удочку?

— Они совещаются. Послушай, как бы старательно ты ни подбирал присяжных, всегда найдется добросердечный, который купится на жалостливую историю. Кэти отлично поработала, но дело может повернуться по-всякому. Ладно. До скорого.

Джим Беркли перезвонил Ричарду в половине пятого.

— Насколько я понимаю, ты хотел со мной связаться? — спросил он настороженно.

— Да, — ответил Ричард в тон ему. — Мне очень важно с тобой переговорить. Можешь по дороге домой заглянуть ко мне на работу?

— Могу. — Теперь Джим говорил покорно. — И, кажется, знаю, о чем ты хочешь поговорить.

53

Эдгар Хайли отвернулся от девушки, лежавшей на смотровом столе.

— Можете одеваться.

Она заявила, что ей двадцать лет, но он был уверен, что не больше шестнадцати-семнадцати.

— Я…

— Да, моя милая. Вы, безусловно, беременны. Около пяти недель, полагаю. Я хочу, чтобы вы вернулись сюда завтра утром, и мы прервем беременность.

— Я думала, может, мне надо родить и отдать ребенка на усыновление?

— Вы говорили об этом с родителями?

— Нет. Они ужасно расстроятся.

— Тогда я предлагаю вам отложить материнство, по крайней мере, на несколько лет. Завтра в десять утра.

Он вышел из комнаты, вернулся в кабинет и нашел телефон пациентки, которую выбрал для эксперимента.

— Миссис Энгльгарт, это доктор Хайли. Я хочу начать лечение. Будьте добры, завтра к половине девятого приезжайте в клинику и приготовьтесь остаться на ночь.

54

Пока присяжные совещались, Кэти пошла в кафетерий, расположенный в здании суда. Она выбрала маленький столик в углу и села спиной к залу, чтобы никто не подсел и вообще не заметил ее. Голова теперь кружилась постоянно, утомление и слабость не проходили, но есть не хотелось. Только выпить чашечку чаю. Мама всегда считала, что чашка чая — средство от всех бед. Она вспомнила, как вернулась домой с похорон Джона и услышала озабоченный ласковый голос матери: «Я налью тебе горячего чайку, Кэти».

Ричард. Маме понравился бы Ричард. Ей всегда нравились большие мужчины. «Твой папа был маленьким и тощим, но, правда, же, он казался большим, Кэти?»

Да, таким он и казался.

Мама приедет на Пасху. Ровно через шесть недель. Мама обрадовалась бы, начни она встречаться с Ричардом.

И я этого хочу, размышляла Кэти, попивая чай. И не потому, что на этой неделе мне особенно одиноко. Это что-то большее. Гораздо большее. За эти выходные в клинике она во всем разберется, спокойно.

Она почти час сидела, прихлебывая чай, и вспоминала каждое слово своей заключительной речи. Удалось ли ей убедить присяжных в том, что братья Одендал лгут? Священник. Тут она одержала победу. Он признал, что ни один из мальчиков не являлся усердным прихожанином и никогда не обращался к нему раньше. Возможно ли, что они использовали его только для того, чтобы он поддержал их историю? «Да, — согласился священник. — Это возможно». Очко в ее пользу.

В пять она вернулась в зал суда. Когда она вошла, присяжные сообщили судье, что вердикт вынесен.

Через пять минут старшина присяжных огласил вердикт:

— Роберт Одендал, не виновен по всем пунктам. Джонатан Одендал, не виновен по всем пунктам.

— Невероятно. — Кэти показалось, что она произнесла это вслух. На лице судьи застыли сердитые морщины. Он отпустил присяжных и приказал ответчикам встать.

— Вам очень повезло, — резко бросил он. — Надеюсь, что вам никогда больше так не повезет. А теперь убирайтесь, и, если у вас хватит ума, больше никогда не появляйтесь передо мной.

Кэти встала. Даже если судья и понимал, что вердикт ошибочен, она все равно проиграла дело. Нужно было сделать больше. Она скорее почувствовала, чем увидела победную улыбку, с которой посмотрел на нее адвокат. Она не могла глотать из-за тяжелого твердого кома в горле. Она была на волосок от слез. Двоих преступников после издевательского правосудия выпустят на свободу. А ярлык преступника навесили на мертвого мальчика.

Она засунула свои записи в портфель. Может, если бы ей не было так плохо всю неделю, она провела бы дело лучше. Если бы она разобралась с кровотечениями год назад, вместо того чтобы откладывать, и все из-за дурацкого детского страха перед больницами, то не попала бы в аварию в понедельник вечером.

— Прошу представителя обвинения подойти ко мне.

Она подняла глаза. Судья поманил ее. Она подошла. Зрители выходили из зала суда. До нее донеслись восторженные визги, когда Одендалы обняли своих жующих резинку подружек без лифчиков.

— Ваша честь. — Кэти удалось справиться с голосом.

Судья наклонился к ней и прошептал:

— Не давай им сбить себя с ног, Кэти. Ты доказала свою версию. Месяца через два маленькие мерзавцы вернутся сюда по другим обвинениям. Мы оба это знаем. И в следующий раз ты их прижмешь.

Кэти выдавила улыбку:

— Этого-то я и боюсь, что они вернутся. Бог знает, сколько они натворят, прежде чем нам удастся их прижать. Но спасибо, ваша честь.

Она вышла из зала и вернулась в кабинет. Морин с надеждой подняла глаза. Кэти покачала головой и увидела на лице Морин сочувствие. Она пожала плечами.

— Ну что тут поделаешь? — Морин вошла за ней в кабинет.

— У мистера Майерсона совещание с доктором Кэрроллом. Они просили их не беспокоить. Но ты, конечно, можешь войти.

— Нет. Уверена, что это по делу Льюис, а от меня сейчас не будет никакого проку. Я подключусь в понедельник.

— Ладно. Кэти, жаль, что присяжные оправдали Одендалов, но не принимай это так близко к сердцу. У тебя совершенно больной вид. Можешь вести машину? Голова не кружится?

— Нет. Мне тут недалеко. Проведу за рулем всего пятнадцать минут, и потом не тронусь с места до воскресенья.

Кэти трясло, пока она шла к машине. После полудня температура поднялась примерно до сорока градусов[18], затем снова резко упала. Сырой ветер задувал в свободные рукава красного шерстяного пальто с большим запахом и пронизывал нейлоновые колготки. Она с тоской подумала о своей комнате и кровати. Хорошо бы поехать туда сейчас, лечь в постель, выпить горячего пунша и проспать все выходные.

В приемном покое клиники ее уже ждали заполненные бланки. Медсестра в регистратуре была оживленной и веселой.

— Вот это да, миссис Демайо, вас действительно ценят. Доктор Хайли предоставил вам спальню в первой палате-люкс на четвертом этаже. Это все равно, что приехать в отпуск. Вы и не догадаетесь, что находитесь в больнице.

— Он что-то об этом говорил, — прошептала Кэти. Она не собиралась делиться с этой женщиной своими страхами.

— Может, вам будет немного одиноко. На этом этаже три таких палаты, но в двух других никого нет. А в вашей гостиной доктор Хайли затеял косметический ремонт. Уж и не знаю. Его делали меньше года назад. Но в любом случае она вам не понадобится. Вы же здесь только до воскресенья. Если что-нибудь понадобится, просто нажмите кнопку вызова. Пост находится на третьем этаже, и медсестры обслуживают пациенток третьего и четвертого этажа. Все они — пациентки доктора Хайли. Вот ваша каталка, усаживайтесь, и мы живо доставим вас наверх. — Кэти в ужасе уставилась на кресло.

— Вы хотите сказать, что я должна сейчас в него сесть?

— Таковы правила, — твердо ответила регистраторша.

Джон на каталке поднимается на химиотерапию. Тело Джона съеживается, пока он умирает. Голос Джона слабеет, кривая, усталая улыбка, когда к его кровати подвозят каталку: «Тихо качаясь, вези меня домой, моя славная повозка». Запах антисептиков.

Кэти села в кресло и закрыла глаза. Пути назад нет. Санитарка из добровольцев — пухлая женщина средних лет — покатила кресло к лифту.

— Вам повезло, что вы у доктора Хайли, — сообщила она Кэти. — Его пациентки получают самый лучший уход. Только нажмете на кнопку, и через тридцать секунд медсестра будет в полном вашем распоряжении. Доктор Хайли очень строг. Весь персонал дрожит, когда он здесь, но он отличный доктор.

Они уже были у лифта. Санитарка нажала кнопку.

— Это место совсем не похоже на большинство клиник. В других больницах тебя и видеть не хотят, пока не начнешь рожать, а потом выставляют вон, когда ребенку всего два дня от роду. Но доктор Хайли не такой. Я видела, как он укладывает беременных женщин в постель на два месяца просто из осторожности. Потому у него и палаты люкс, чтобы женщины чувствовали себя как дома. Миссис Олдрич живет в такой палате на третьем этаже. Вчера ей сделали кесарево, и она не перестает плакать. От счастья. И муж ее тоже. Прошлой ночью он спал у нее в палате, в гостиной. Доктор Хайли это приветствует. А вот и лифт.

С ними в лифт вошло несколько человек и с любопытством посмотрели на Кэти. Она обратила внимание на журналы и цветы у них в руках и решила, что это посетители. Кэти чувствовала себя чужой среди этих людей. В ту минуту, когда становишься пациентом, теряешь индивидуальность, подумала она.

Они вышли на четвертом этаже. Коридор был застелен ковром спокойных зеленых тонов. На стенах, в резных рамах, висели прекрасные репродукции Моне и Матисса.

Вопреки себе, Кэти приободрилась. Санитарка повезла ее по коридору и свернула направо.

— Вы в последней палате, — произнесла она. — Далековато. Сомневаюсь, что на этом этаже сегодня есть другие пациентки.

— Мне это подходит, — прошептала Кэти, вспомнив палату Джона. Они хотели раствориться друг в друге, насытиться друг другом перед расставанием. К двери подходили пациенты, заглядывали. «Как дела сегодня, судья? Он лучше выглядит, да, миссис Демайо?» И она лгала: «Конечно». Уйдите, уйдите. У нас так мало времени.

— Я не против, что буду на этаже одна, — повторила она.

Ее вкатили в спальню. Стены цвета слоновой кости, ковер того же мягкого зеленого оттенка, что и в коридоре. Антично-белая мебель. Занавески из набивной ткани смешанных оттенков слоновой кости и зеленого, такое же покрывало.

— Тут чудесно! — воскликнула Кэти.

— Я так и думала, что вам понравится, — обрадовалась санитарка. — Медсестра зайдет через несколько минут. Разбирайте вещи и устраивайтесь поудобнее.

Она ушла. Слегка неуверенно Кэти разделась, надела ночную рубашку и теплый халат, убрала одежду в шкаф. Господи, что она будет делать этим долгим унылым вечером? Вчера в это время она собиралась на ужин к Молли, где ее ждал Ричард.

Кэти покачнулась и невольно ухватилась за комод. Постепенно голова перестала кружиться. Наверное, все из-за напряжения и последствий разбирательства, а также — чего скрывать — мрачного предчувствия.

Она в больнице. Как ни отгоняй эту мысль, она в больнице. Трудно поверить, но она не может преодолеть свой детский страх. Папа. Джон. Два человека, которых она любила больше всех на свете, умерли в больнице. Как ни старалась Кэти рассуждать здраво, она не могла справиться с паникой. Ладно, вдруг это лечение поможет ей. Ведь в понедельник все оказалось не так уж страшно.

В палате было четыре двери — стенной шкаф, ванная, коридор и, должно быть, гостиная. Кэти открыла ее и заглянула туда. Как и сказала регистраторша, там все было вверх дном. Мебель стояла посреди комнаты, накрытая малярным холстом. Она зажгла свет. Доктор Хайли, прямо скажем, любитель совершенства. На стенах никаких изъянов. Неудивительно, что расценки в клинике столь велики.

Пожав плечами, Кэти выключила свет, закрыла дверь и подошла к окну. Здание больницы было построено в форме буквы «П»: два параллельных крыла под прямыми углами отходили назад от главного корпуса.

В понедельник вечером она была на другой стороне, напротив той палаты, где находится сейчас. Стоянку начали заполнять автомобили посетителей. Где то место на стоянке, которое приснилось ей? Ну конечно — вон оно, с краю, прямо под последним фонарем. Сейчас там стояла черная машина. И снилась ей черная машина. Эти проволочные спицы, которые сверкали в свете фонаря.

— Как вы себя чувствуете, миссис Демайо?

Она резко обернулась. В комнате стоял доктор Хайли. Рядом с ним переминалась с ноги на ногу молоденькая медсестра.

— Ох, вы меня напугали. Хорошо, доктор.

— Я стучал, но вы не слышали, — с укором произнес он, подошел к окну и задернул занавеску, пояснив: — Что бы мы ни делали, из этих окон все равно дует. Не хватало только, чтобы вы простудились. Сядьте-ка на кровать, я измерю вам давление. И возьму кровь на анализ.

Медсестра пошла за ним. Кэти заметила, что у девушки дрожат руки. Она явно боялась доктора Хайли.

Доктор обернул ей руку манжетой тонометра. У Кэти снова закружилась голова, и ей показалось, будто стены комнаты отступают. Она вцепилась в матрас.

— Что-то не так, миссис Демайо? — ласково спросил доктор.

— Нет, ничего. Голова закружилась. — Он стал накачивать манжету.

— Сестра Рендж, принесите, пожалуйста, холодный компресс на лоб миссис Демайо, — приказал он.

Та послушно бросилась в ванную. Доктор внимательно смотрел на тонометр.

— Давление низковато. Есть жалобы?

— Да. — Ее голос звучал глухо, словно чужой. — У меня снова началась менструация. Со среды — ужасно обильная.

— Меня это не удивляет. Честно говоря, если бы вы не решились на плановую операцию, я абсолютно уверен, что вам пришлось бы делать срочную.

Сестра вышла из ванной с аккуратно сложенной тканью, и прикусила нижнюю губу, пытаясь унять дрожь. Кэти не нужен был холодный компресс, но стало жаль девушку, и она откинулась на подушку, чтобы медсестра положила компресс ей на лоб. Ткань была мокрая насквозь, и по лицу Кэти потекла ледяная вода. Она подавила желание вытереться: доктор заметит, а ей не хотелось, чтобы медсестру отчитали.

Кэти стало смешно, и она представила, как говорит Ричарду: «И эта бедная перепуганная девочка едва не утопила меня. Наверное, у меня теперь начнется бурсит бровей».

Ричард. Надо было сказать ему, что она ложится в больницу. Хорошо бы он сейчас был здесь…

Доктор Хайли держал шприц. Пока он набирал кровь из вены на ее правой руке, Кэти закрыла глаза. Потом посмотрела, как он кладет пробирки с кровью на протянутый медсестрой поднос.

— Я хочу, чтобы этим занялись немедленно, — резко велел он.

— Да, доктор. — Медсестра выскочила за дверь, явно обрадованная возможностью сбежать.

— Увы, сегодня ночью дежурит эта робкая молодая женщина, — вздохнул доктор Хайли. Но я уверен, что вам не потребуется ничего особенного. Вы приняли все таблетки?

Кэти вспомнила, что не выпила лекарство в три, а теперь уже седьмой час.

— Боюсь, что пропустила в три часа, — извинилась она. — Я была в суде, и все, кроме разбирательства, вылетело у меня из головы. А сейчас, наверное, пора уже принять последнюю.

— Таблетки у вас с собой?

— Да, в сумочке, — она посмотрела на комод.

— Не вставайте, я подам.

Она взяла у него сумку, расстегнула «молнию» и достала бутылочку. Оставалось как раз две таблетки. На ночном столике стоял поднос с графином воды и стаканом. Доктор Хайли налил воду в стакан и протянул ей.

— Примите их.

— Обе?

— Да-да. Это мягкое средство, а я хотел, чтобы к шести вы закончили прием лекарств.

Он дал ей стакан и бросил пустую бутылочку в карман.

Под взглядом доктора Кэти послушно проглотила таблетки. Его очки в стальной оправе сверкали в свете лампы. Сверкание… Сверкающие спицы машины.

Когда она поставила стакан, на стекле остался красный мазок. Доктор заметил его, взял ее за руку и осмотрел палец. Салфетка снова пропиталась кровью.

— Что это? — спросил он.

— Ничего особенного. Порезалась бумагой, но, должно быть, глубоко. Кровь никак не остановится.

— Понятно. — Он встал. — Я назначил вам снотворное. Пожалуйста, примите его, как только медсестра принесет.

— Мне очень не хочется принимать снотворное, доктор. По-моему, они слишком сильно действуют на меня, — Кэти хотела сказать это твердо, но голос звучал вяло.

— Боюсь, мне придется настоять, чтобы вы приняли снотворное, миссис Демайо. Иначе вы, скорее всего, проведете тяжелую бессонную ночь. Я хочу, чтобы вы хорошо отдохнули. А вот и ваш ужин.

Вошла худая женщина лет шестидесяти с подносом в руках и нервно взглянула на доктора. Его тут все боятся, подумала Кэти. В отличие от пластмассового или металлического подноса, какие обычно бывают в больницах, этот оказался сплетен из белой лозы, а сбоку была корзинка, в которой лежала вечерняя газета. Изысканный фарфор, столовое серебро с изящной гравировкой. В узкой вазе стояла красная роза. Серебряный купол над тарелкой не давал остыть отбивным из молодого барашка. Также на ужин подали салат из руколы, суп со стручковой фасолью, маленькие горячие бисквиты, чай и шербет. Санитарка повернулась, чтобы уйти.

— Подождите, — скомандовал доктор Хайли и обратился к Кэти: — Как видите, меню моих пациенток можно с успехом сравнить с меню первоклассных ресторанов. Думаю, что одной из неизменных бессмысленных трат составляют тонны больничной еды, ежедневно выбрасываемые на помойку, в то время как семьи пациентов заботливо приносят передачи из дома. — Он нахмурился. — Однако я предпочел бы, чтобы вы сегодня не ужинали. Я пришел к выводу, что чем дольше пациент воздерживается от пищи перед операцией, тем меньше вероятность возникновения неприятных ощущений после.