1

Не будь Кэти настолько поглощена выигранным делом, она, возможно, не вошла бы в поворот на такой скорости. Но ее все еще переполняла радость из-за вынесения обвинительного вердикта. Шансы были почти равны. Рой О'Коннор — один из лучших адвокатов Нью-Джерси. Суд отклонил признание обвиняемого, что стало большим ударом для обвинения. Но, тем не менее, ей удалось убедить присяжных в том, что именно Тедди Коупленд при совершении ограбления жестоко убил восьмидесятилетнюю Эбигейл Ролингс.

Сестра мисс Ролингс, Маргарет, пришла в суд, чтобы услышать вердикт присяжных, а после заговорила с Кэти.

— Вы были великолепны, миссис Демайо, — сказала она. — Вы похожи на юную студентку. Я никогда бы не подумала, что у вас получится, но вы хорошо обосновали каждый пункт, заставили их прочувствовать, что он сделал с Эбби. А что будет дальше?

— Будем надеяться, что с таким досье судья отправит его в тюрьму до конца дней, — ответила Кэти.

— Слава богу, — произнесла Маргарет Ролингс. Ее глаза, влажные и выцветшие от старости, наполнились слезами. Она спокойно вытерла их и добавила: — Мне так не хватает Эбби. Нас ведь только двое и оставалось. И я все время думаю, как ей было страшно. Несправедливо, если б ему удалось выйти сухим из воды.

— Ему это не удалось!

Воспоминание об этом разговоре отвлекло Кэти, и она сильнее надавила на газ. Резкое увеличение скорости на повороте — и машину занесло на обледеневшем шоссе.

— О… нет! — Она яростно вцепилась в руль. Сельская дорога была темной. Машина выскочила на встречную полосу и развернулась. Кэти увидела приближающийся свет фар.

Она вывернула руль в сторону заноса, но не смогла справиться с управлением. Автомобиль вылетел на обочину, которая тоже превратилась в сплошной каток, замер на мгновение у края, словно лыжник перед прыжком, колеса повисли в воздухе, и он рванул с крутой насыпи в лесистые поля.

Впереди выросло что-то темное: дерево. Кэти услышала тошнотворный лязг — железо врезалось в ствол. Машина содрогнулась. Кэти ударилась о руль, потом ее отбросило назад. Она подняла руки, защищая лицо от осколков ветрового стекла. Острая режущая боль пронзила запястья и колени. Фары и огни на панели управления погасли. Темнота, бархатистая чернота накрыла ее, и тут вдалеке она услышала рев сирены.

Звук открывающейся дверцы машины; порыв холодного воздуха.

— Господи, это же Кэти Демайо!

Голос был знакомым. Том Кофлин, тот приятный молодой полицейский, который свидетельствовал на процессе на прошлой неделе.

— Она без сознания.

Она хотела возразить, но губы не могли сложить слова, а глаза не открывались.

— Из руки идет кровь. Похоже, перерезана артерия.

Ее держали за руку и прижимали что-то плотное. Другой голос:

— У нее могут быть внутренние повреждения, Том. Тут по дороге Вестлейкская клиника. Я вызову «скорую», а ты оставайся с ней.

Полет. Полет. Со мной все нормально. Я только не могу до вас дотянуться.

Чьи-то руки уложили Кэти на носилки; она почувствовала, как ее укрывают одеялом, как в лицо бьет ледяная крупа.

Ее несли. Машина ехала. Нет, это была «скорая». Двери открывались и закрывались. Если бы только она могла заставить их понять. Я слышу вас. Я в сознании.

Том называл ее имя.

— Кэтлин Демайо, живет в Аббингтоне. Она помощник прокурора. Нет, не замужем. Вдова. Вдова судьи Демайо.

Вдова Джона. Ужасное одиночество. Чернота начала отступать. Свет бил в глаза.

— Она приходит в себя. Сколько вам лет, миссис Демайо?

Такой обыденный вопрос, на него так просто ответить. Наконец она может говорить.

— Двадцать восемь.

Жгут, которым Том обвязал ее руку, сняли. Наложили швы. Она старалась не морщиться от острой боли. Рентген. Доктор из отделения скорой помощи.

— Вам очень повезло, миссис Демайо. Несколько серьезных ушибов. Переломов нет. Я назначил переливание, у вас очень низкий гемоглобин. Не пугайтесь. С вами все будет хорошо.

— Просто… — Она закусила губу. Собравшись с мыслями, она остановилась, прежде чем выдала свой ужасный безрассудный детский страх перед больницей.

Том спрашивает:

— Хочешь, мы позвоним твоей сестре? Тебя продержат здесь до утра.

— Нет. Молли только после гриппа. Они все переболели.

Ее голос звучал так слабо. Тому пришлось наклониться, чтобы расслышать.

— Ладно, Кэти. Ни о чем не беспокойся. Я пошлю людей, чтобы вытащили твою машину.

Ее отвезли в отгороженное занавесками отделение скорой помощи. По трубке, подведенной к ее правой руке, начала капать кровь. В голове прояснялось.

Левая рука и колени ужасно болели. Болело все. Она была в больнице. Одна.

Сестра убрала ей волосы со лба.

— Все будет хорошо, миссис Демайо. Почему вы плачете?

— Я не плачу. — Но она плакала.

Ее отвезли в палату. Сестра подала ей бумажный стаканчик с водой и таблетку.

— Это поможет вам отдохнуть, миссис Демайо. — Кэти была уверена, что это снотворное. Она не хотела его принимать. Иначе будут мучить кошмары. Но настолько проще было не спорить.

Сестра выключила свет и вышла из палаты, шаги ее звучали мягко и глухо. В палате было холодно. Простыни холодные и грубые. Интересно, больничные простыни всегда такие? Кэти соскользнула в сон, зная, что кошмар неизбежен.

Но на этот раз он изменился. Она сидела в тележке на американских горках. Тележка поднималась все выше и выше, круче и круче, и она пыталась справиться с управлением, но не могла. Потом тележка вошла в поворот, сорвалась с рельс и стала падать. Кэти проснулась, дрожа, как раз перед тем, как тележка ударилась о землю.

Ледяная крупа стучала в окно. Кэти неуверенно приподнялась. Окно было приоткрыто, и жалюзи дребезжали. Вот почему в палате так сквозит. Она закроет окно и поднимет жалюзи и тогда, возможно, сумеет заснуть. Утром она вернется домой. Она ненавидела больницы.

Пошатываясь, Кэти направилась кокну. Больничная рубашка едва доходила до колен. Ноги мерзли. Да еще эта ледяная крупа, которая теперь смешивалась с дождем. Кэти облокотилась о подоконник, выглянула в окно.

Автомобильную стоянку заливали потоки воды.

Кэти взялась за жалюзи и с третьего этажа посмотрела вниз. Багажник одной из машин медленно поднимался. Вдруг у нее закружилась голова. Она покачнулась, отпустила штору, и та с треском взлетела к потолку. Кэти ухватилась за подоконник и уставилась на багажник. Что-то белое опускалось в него. Одеяло? Большой узел?

Наверное, это во сне, подумала она. И поднесла руку ко рту, чтобы заглушить рвавшийся из горла крик. Она всмотрелась в багажник машины. Там горел свет. Сквозь волны ледяного дождя, заливавшего окно, Кэти пригляделась к белому пятну. Когда багажник уже закрывался, она увидела лицо — лицо женщины, гротескное в равнодушной развязности смерти.

2

Он проснулся по будильнику ровно в два часа. Долгие годы необходимости вскакивать по срочным вызовам научили его просыпаться мгновенно. Он встал, подошел к раковине в смотровой, плеснул в лицо холодной водой, аккуратно завязал галстук, причесался. Носки еще не высохли. Когда он снял их с едва теплого радиатора, они были холодными и влажными. Он с отвращением натянул их и сунул ноги в туфли.

Он потянулся за пальто, дотронулся до него и скривился. Насквозь мокрое. Не имело смысла вешать его рядом с радиатором. Если надеть мокрое пальто, дело кончится пневмонией. Кроме того, на темно-синей ткани могли остаться белые волокна от одеяла. И придется как-то объясняться.

В шкафу висел старый плащ. Он наденет плащ, а мокрое пальто оставит здесь и сдаст его завтра в химчистку. Плащ без подкладки. Он замерзнет, но ничего другого не остается. К тому же плащ неприметный — серовато-оливковый, слишком большой теперь, когда он похудел. Если кто-нибудь видел машину — видел его в машине, — меньше вероятности, что его узнают.

Он поспешил к платяному шкафу, стянул плащ с проволочной вешалки и повесил тяжелое мокрое пальто в глубь шкафа. Плащ пах, как пахнет забытая одежда — в нос ударил резкий пыльный запах. Поморщившись, он натянул плащ и застегнул пуговицы.

Он подошел к окну и на дюйм приподнял штору. Стоянка еще не опустела, так что присутствие или отсутствие его машины вряд ли заметят. Он прикусил губу, когда понял, что разбитый фонарь, из-за которого дальний угол стоянки был плохо освещен, заменили. В свете фонаря вырисовывалась задняя часть его машины. Придется пробираться в тени других машин и как можно быстрее положить тело в багажник.

Пора.

Открыв шкаф для медицинского оборудования, он наклонился. Опытными руками ощупал тело под одеялом. Покряхтывая, подсунул одну руку под шею, другую под колени и поднял труп. До беременности она весила около ста десяти фунтов, но потом набрала вес. Его мышцы ощущали каждую унцию этого веса, пока он нес ее к смотровому столу. Там, при свете маленького фонарика, завернул ее в одеяло.

Он внимательно осмотрел пол в медицинском шкафу и снова запер его. Бесшумно открыв дверь, выходящую на стоянку, двумя пальцами ухватил ключ от багажника. Тихо двинулся к смотровому столу и поднял мертвую женщину. Впереди двадцать секунд, которые могут его уничтожить.

Через восемнадцать секунд он был у машины. Ледяная крупа била по щеке; завернутая в одеяло ноша оттягивала руки. Переместив тело так, чтобы большая часть веса приходилась на одну руку, он попытался вставить ключ в замок багажника. Замок залепило снегом. Он нетерпеливо соскреб его. Через мгновение ключ был в замке, и крышка багажника медленно поднялась. Он взглянул на окна клиники. В центральной палате на третьем этаже с треском поднялись жалюзи. Кто-то смотрел из окна? Желание поскорее убрать тело в багажник, выпустить из рук, заставило его двигаться чересчур поспешно. В ту секунду, когда его левая рука отпустила одеяло, порывом ветра приподняло край, и открылось лицо. Поморщившись, он бросил тело и захлопнул багажник.

Свет падал прямо на него. Кто-нибудь видел? Он снова посмотрел на окно с поднятой шторой. Стоял ли там кто-нибудь? Трудно сказать. Что можно увидеть из этого окна? Позже он разузнает, кто находился в этой палате.

Он подошел к водительской двери, повернул ключ. Быстро вырулил со стоянки и, лишь отъехав подальше, включил фары.

Трудно поверить, что за ночь это его вторая поездка в Чепин-Ривер. Хорошо, что он уходил из клиники как раз в тот момент, когда она выбежала из кабинета Фухито и окликнула его.

Венджи была на грани истерики и ковыляла к нему по крытой галерее, припадая на правую ногу.

— Доктор, я не смогу прийти к вам на этой неделе. Завтра я еду в Миннеаполис. Собираюсь к врачу, у которого лечилась раньше, к доктору Салему. Возможно, я даже останусь там и попрошу его принять ребенка.

Если бы он упустил ее, все было бы кончено.

Он убедил ее пойти с ним в кабинет, поговорил с нею, успокоил, предложил стакан воды. В последнюю минуту она что-то заподозрила, попыталась проскользнуть мимо него. Ее красивое, вечно недовольное лицо, наполнилось страхом.

И его охватил ужас — хоть и удалось ее утихомирить, вероятность того, что все откроется, по-прежнему велика. Он запер тело в медицинском шкафу и принялся размышлять.

Основную опасность представляла ее красная машина. Нужно срочно отогнать ее с больничной стоянки. «Линкольн-континенталь» последней модели, который вызывающе сверкает хромом и привлекает внимание каждой заносчивой деталью, непременно заметят, когда закончится время для посещений.

Он точно знал, где она живет в Чепин-Ривер. Она говорила, что ее мужа, пилота «Юнайтед Эйрлайнс», не будет дома до завтра. Он решил поставить машину около ее дома, подбросить внутрь сумочку, создать видимость того, что она вернулась.

Сделать это оказалось неожиданно просто. Из-за отвратительной погоды дороги были почти пусты. В Чепин-Ривер установили, что минимальный размер прилегающих к домам участков — два акра. Дома стояли вдалеке от шоссе, и к ним вели извилистые подъездные дорожки. Он открыл дверь гаража, нажав кнопку на приборной панели «линкольна», и поставил машину в гараж.

На кольце с ключами от машины висел ключ и от входной двери, но он не понадобился: внутренняя дверь из гаража была отперта. Во всем доме горел свет — возможно, включился автоматически. В поисках хозяйской спальни он поспешил по коридору в спальное крыло. Последняя комната справа, ошибиться невозможно. В доме оказалось еще две спальни, одна переделана под детскую, с яркими эльфами и ягнятами, улыбающимися со свежепоклеенных обоев, и новенькой детской кроваткой и комодом.

Именно тут он понял, что мог бы представить ее смерть как самоубийство. Если она начала обставлять детскую за три месяца до рождения ребенка, угроза потери этого ребенка была убедительным мотивом для самоубийства.

Он пошел в хозяйскую спальню. Широкая кровать застелена кое-как, поверх одеял небрежно брошено тяжелое покрывало из белой синели. Ночная рубашка и халат лежали на кресле рядом с кроватью. Если бы только удалось притащить тело сюда, положить в ее собственную постель! Это опасно, но гораздо меньше, чем бросить его где-нибудь в лесу, — ведь тогда тщательное расследование неизбежно.

Он оставил сумочку на кресле. Машина в гараже и сумочка в спальне, по крайней мере, создадут видимость того, что она вернулась из клиники.

Потом он четыре мили возвращался в клинику пешком. Это было опасно. На дороге, проходящей мимо этих богатых домов, могла появиться полицейская машина. Вдруг бы его задержали? Он бы не сумел объяснить, что делает здесь. Но путь занял меньше часа. Он обошел стороной главный вход и проскользнул в кабинет через заднюю дверь, выходящую на стоянку. Было всего десять часов.

Пальто, ботинки и носки насквозь промокли. Он дрожал. Слишком опасно пытаться вынести тело, пока есть хоть небольшая возможность кого-нибудь встретить. Ночные медсестры заступали на смену в двенадцать. Он решил, что снова отправится в путь далеко за полночь. Вход в отделение скорой помощи находился в восточном крыле. По крайней мере, можно не бояться, что его увидят доставленные на «скорой» пациенты или полицейские из сопровождающей машины.

Он поставил будильник на два часа, улегся на смотровой стол и проспал до самого звонка.

И вот он свернул с деревянного моста на Вайндинг-Бруклейн. Ее дом был справа.

Выключить фары; свернуть на подъездную дорожку; завернуть за дом; подогнать машину задом к двери гаража; снять шоферские перчатки; надеть хирургические; открыть дверь гаража; открыть багажник; пронести сверток мимо стеллажей к внутренней двери. Он вошел из гаража в дом. Тишина. Через несколько минут он будет в безопасности.

Он поспешил по коридору к хозяйской спальне, отдуваясь под весом тела. Положил труп на кровать и забрал одеяло.

В ванной он бросил кристаллы цианида в голубой стаканчик с цветочным узором, добавил воды и выплеснул большую часть содержимого в раковину. Тщательно вымыл раковину и вернулся в спальню. Поставив стакан рядом с рукой мертвой женщины, он вылил последние капли раствора на покрывало. Разумеется, на стакане должны остаться отпечатки ее пальцев. Начиналось трупное окоченение. Руки были холодными. Он аккуратно сложил белое одеяло.

Тело было распростерто на кровати лицом вверх: остановившиеся глаза, перекошенные губы, выражение мучительного протеста. Все, как и должно быть. Большинство самоубийц передумывают, когда ничего изменить уже нельзя.

Не упустил ли он чего-нибудь? Нет. Ее сумочка с ключами на кресле, остатки цианида в стакане. Оставить ее в пальто или раздеть? Пусть будет в пальто. Чем меньше ее трогать, тем лучше.

А туфли? Стала бы она их снимать?

Он приподнял длинное свободное платье и похолодел. На опухшей правой ноге был потертый мокасин. На левой — только чулок.

Другой мокасин, видимо, свалился. Где? На стоянке, в кабинете, в доме? Он выбежал из спальни, поискал по пути в гараж. Мокасина не оказалось ни в доме, ни в гараже. В ярости от того, что вынужден терять время, он выбежал к машине и заглянул в багажник. И там нет.

Возможно, мокасин слетел, когда он тащил тело по стоянке. Было бы слышно, упади он в кабинете, и в медицинском шкафу его тоже не было. Это точно. Из-за опухшей ноги она постоянно носила эти мокасины. Он слышал, как регистраторша шутила с ней на эту тему.

Придется ехать назад, обшарить стоянку, найти мокасин. А если его подобрал кто-нибудь, кто видел ее в этих мокасинах? Когда тело обнаружат, пойдут разговоры. Вдруг кто-нибудь скажет: «Ой, а я видел ее мокасин на стоянке. Наверное, потеряла, когда уезжала домой в понедельник вечером». Но если бы она прошла по стоянке хотя бы несколько футов в одном мокасине, то испачкала бы колготки. Нужно вернуться на стоянку и найти его.

Он бросился в спальню и открыл стенной шкаф. Целая груда женской обуви рассыпалась по полу. В основном — с высоченными каблуками. Смешно предполагать, что кто-нибудь поверит, будто в ее положении и в такую погоду она надела каблуки. Там было три или четыре пары сапог, но ему не застегнуть «молнию» на опухшей ноге.

Потом он увидел туфли на низком каблуке, практичные, как раз такие обычно носят беременные. С виду совсем новые, но их надевали по крайней мере один раз. С облегчением он схватил их. Поспешив к кровати, стащил мокасин и засунул ноги мертвой в эти туфли. Правая оказалась маловата, но все же удалось ее зашнуровать. Спрятав мокасин в просторный карман плаща, он забрал белое одеяло и вышел из комнаты в коридор, потом через гараж наружу, во тьму.

К тому времени, как он въехал на больничную стоянку, ледяной дождь прекратился, но было ветрено и очень холодно. Он припарковался в дальнем углу. Если мимо пройдет охранник и заговорит с ним, он просто скажет, что его вызвали встретить одну из пациенток, у которой начались роды. Если вдруг это станут проверять, он сделает вид, что рассержен, и скажет, что вызов был ложный. Но гораздо безопаснее, если его никто не увидит. Держась в тени кустарника, окаймляющего островок безопасности на стоянке, он поспешно повторил путь от машины до двери кабинета. По идее, мокасин мог соскользнуть, когда он перехватил тело, чтобы открыть багажник. Скорчившись, он обыскал землю. Прокрался по собственным следам. Теперь все окна в этом крыле были темными. Он взглянул на центральное окно на третьем этаже. Жалюзи закрыты. Кто-то закрепил их. Наклонившись, он медленно шел по щебенке. Вдруг кто-нибудь видел его? От гнева и разочарования он не замечал пронизывающего холода. Где этот башмак? Его надо найти.

Стоянку осветили фары вылетевшей из-за угла машины, взвизгнули тормоза. Возможно, водитель направлялся в отделение скорой помощи и понял, что не туда свернул. Он развернулся и уехал со стоянки.

Надо уходить. Оставаться бессмысленно. Он попытался выпрямиться и упал вперед. Рука проехала по скользкому щебню и нащупала что-то кожаное — мокасин. Он схватил его, поднял. Даже при тусклом свете было ясно, что это мокасин. Он нашел его.

Через пятнадцать минут он поворачивал ключ в замке своего дома. Стащив плащ, он повесил его в шкаф в прихожей. Висевшее на двери зеркало отразило его во весь рост. Он с ужасом понял, что колени мокрые и грязные. Волосы взлохмачены. Руки испачканы в земле. Щеки горят, а глаза, всегда выпуклые, теперь навыкате, с расширенными зрачками. Он выглядел как глубоко потрясенный человек, карикатура на самого себя.

Бросившись наверх, он разделся, сунул часть одежды в корзину для грязного белья, а часть в мешок для химчистки, принял ванну, надел пижаму и халат. Он был слишком взвинчен, чтобы спать, и жутко голоден.

Домработница оставила ему ломтики баранины на тарелке. На сырной доске на кухонном столе лежал свежеотрезанный кусок «бри». Во фруктовом ящике холодильника нашлись хрустящие сладкие яблоки. Он аккуратно сложил все на поднос и отнес в библиотеку. Щедро плеснул себе виски и сел за письменный стол. Он ел и обдумывал все, что произошло сегодня вечером. Если бы он не остановился свериться с ежедневником, то упустил бы ее. Она бы уехала, и он не успел бы ее остановить. Отперев стол, он выдвинул большой центральный ящик и сместил назад двойное дно. Там хранились текущие «особые» дела и в большом коричневом конверте лежало одно-единственное подробное досье. Он достал чистый лист и сделал последнюю запись:

15 февраля

В 8.40 вечера врач запирал заднюю дверь своего кабинета. Данная пациентка только что вышла от Фухито. Она подошла к врачу и сказала, что собирается домой в Миннеаполис и будет просить своегопрежнего доктора, Эммета Салема, принять роды. Пациентка была в истерике, и ее удалось уговорить войти в кабинет. Очевидно, что пациентке нельзя было позволить уехать. Сожалея о такой необходимости, врач приготовился устранить пациентку. Врач предложил ей стакан воды, под этим предлогом растворил в стакане кристаллы цианида и заставил пациентку проглотить яд. Пациентка скончалась ровно в 9.15. Возраст плода 26 недель. По мнению врача, он мог бы родиться жизнеспособным. Полный и точный медицинский отчет находится в этом конверте и должен заменить и аннулировать отчет, хранящийся в кабинете Вестлейкской клиники.

Вздохнув, он отложил ручку, убрал запись в конверт и запечатал его. Затем встал и подошел к последней секции книжного стеллажа. Нащупав за книгой кнопку, нажал ее, и панель повернулась на петлях, открывая сейф в стене. Он положил туда конверт, невольно отметив, что число их растет. Он мог наизусть процитировать имена, написанные на конвертах: Элизабет Беркли, Анна Хоран, Морин Кроули, Линда Эванс — более семидесяти: взлеты и падения его медицинского гения.

Он закрыл сейф, вернул полку на место и медленно пошел наверх. Снял халат, лег в большую кровать с пологом и закрыл глаза.

Теперь, покончив с этим, он чувствовал себя измученным до тошноты. Не упустил ли чего-нибудь, не забыл ли? Он убрал пузырек с цианидом в сейф. Мокасины где-нибудь выбросит завтра вечером. События последних часов яростно прокручивались в голове. Делая то, что было необходимо, он оставался спокоен. Теперь, когда все позади, как и в прежних случаях, его нервная система бурно протестовала.

Утром он сам забросит вещи в химчистку по дороге в клинику. Домработница Хильда умом не блещет, но она заметит грязные и мокрые колени брюк. Он выяснит, кто находился в центральной палате на третьем этаже восточного крыла, кто мог его видеть. Не стоит думать об этом сейчас. Сейчас — спать. Приподнявшись на локте, он открыл ящик ночного столика и достал коробочку с пилюлями. Легкое успокоительное, вот что ему нужно. Тогда он сможет проспать часа два.

Он нащупал маленькую капсулу. Проглотив ее без воды, откинулся назад и закрыл глаза. Ожидая, пока подействует лекарство, он пытался убедить себя, что ему ничего не угрожает. Но как ни старался, он не мог отогнать мысль о том, что пропустил самое очевидное доказательство своей вины.

3

— Если не возражаете, мы хотели попросить вас выйти через заднюю дверь, — сказала медсестра. — Главная подъездная дорога покрыта льдом, и рабочие чистят ее. Такси будет ждать вас.

— Я готова через окно вылезти, чтобы вернуться домой, — с жаром произнесла Кэти. — Но самое неприятное, что придется вернуться сюда в пятницу. На субботу мне назначили небольшую операцию.

— Операцию? — медсестра заглянула в ее карту. — А что случилось?

— Я, кажется, унаследовала проблему своей матери. Во время менструации буквально истекаю кровью.

— Наверное, поэтому у вас и был такой низкий гемоглобин, когда вы к нам поступили. Не беспокойтесь. Выскабливание — несложное дело. Кто вас оперирует?

— Доктор Хайли.

— Ну, он-то лучший. Вы будете в западном крыле. Все его пациентки поступают туда. Там все как в первоклассном отеле. Он тут самая важная персона, знаете ли.

Она продолжала изучать карту Кэти.

— Плохо спали ночью?

— Честно говоря, да.

Застегивая блузку, Кэти поморщилась: ткань была забрызгана кровью. Кэти не стала засовывать в рукав перевязанную левую руку. Медсестра помогла ей надеть пальто.

Утро было облачное и очень холодное. Кэти подумала, что отныне февраль станет для нее самым неприятным месяцем в году. Выйдя на стоянку, она вздрогнула, вспомнив ужасный сон. На эту площадку она смотрела из палаты. Подъехало такси. Кэти направилась к машине, морщась от боли в коленях. Медсестра помогла ей сесть, попрощалась и закрыла дверь. Водитель поставил ногу на педаль газа:

— Куда едем, леди?

Из окна палаты на третьем этаже, которую только что покинула Кэти, за ее отъездом следил мужчина. В руках он держал карту, которую оставила на столе медсестра. Кэтлин Н. Демайо, Вудфилд-Вэй, 10, Эббингтон. Место работы: Прокуратура округа Вэлли.

Он почувствовал острый приступ страха. Кэти Демайо.

Из карты явствовало, что ей дали сильное снотворное.

Судя по истории болезни, она не принимала регулярно никаких препаратов, включая снотворные или успокоительные. Значит, привыкания у нее нет, и лекарство, которое ей дали, должно было свалить ее с ног.

Но в карте записано: в два часа восемь минут дежурная медсестра видела, как пациентка сидит на кровати. Кэти была возбуждена и жаловалась на кошмары.

В палате поднялись жалюзи. Кэти, наверное, стояла у окна. Что она видела? Если она что-то заметила, даже приняв это за кошмар, профессиональная выучка не даст ей покоя. Это риск, недопустимый риск.

4

Они сидели в дальней кабинке закусочной на 87-й улице, касаясь друг друга плечами. Оладьи остались нетронутыми, и они мрачно прихлебывали кофе. Рукав ее бирюзовой форменной куртки лежал на золотом галуне его рукава. Пальцы переплелись.

— Я соскучился, — осторожно начал он.

— Я тоже соскучилась, Крис. Вот почему я огорчилась, что ты встретил меня сегодня. Это все усложняет.

— Джоан, дай мне немного времени. Клянусь, мы как-нибудь разрешим ситуацию. Должны разрешить.

Она покачала головой. Он повернулся к ней и с болью заметил, какой несчастной она выглядит. Ее карие глаза затуманились. Светло-каштановые волосы зачесаны назад, подчеркивая бледность гладкой чистой кожи.

В который раз он спрашивал себя, почему не порвал с Венджи, когда в прошлом году его перевели в Нью-Йорк. Почему согласился подождать еще немного, чтобы спасти их брак, если десять лет попыток ни к чему не привели? А теперь должен родиться ребенок. Он вспомнил жуткую ссору, которая произошла между ним и Венджи перед его отъездом. Может, рассказать об этом Джоан? Нет, ни к чему хорошему это не приведет.

— Как тебе Китай? — спросил он. Ее лицо прояснилось.

— Потрясающе, просто здорово.

Джоан работала стюардессой в «Пан Американ». Они встретились шесть месяцев назад на Гавайях, на вечеринке у Джека Лэйна, капитана из «Юнайтед Эйрлайнс».

Вместе с двумя другими стюардессами Джоан снимала квартиру на Манхэттене.

Просто невероятно, как некоторые люди сходятся с первой минуты. Он честно сказал Джоан, что женат, а также — что после перевода из Миннеаполиса в Нью-Йорк хочет порвать с Венджи. Отчаянная попытка спасти брак не удалась. Никто не виноват. Им вообще не следовало жениться.

А потом Венджи сказала ему про ребенка.

— Ты прилетел вечером? — спросила Джоан.

— Да. В Чикаго у нас забарахлил двигатель, и дальнейший полет отменили. Нас доставили назад. Прилетел около шести и остановился в «Холидей-Инн» на 57-й улице.

— Почему ты не поехал домой?

— Потому что не видел тебя две недели и хотел увидеть, должен был увидеть тебя. Венджи не ждет меня раньше одиннадцати. Так что не беспокойся.

— Крис, я говорила тебе, что подала заявление о переводе в Латиноамериканское подразделение. Его приняли. Я переезжаю в Майами на следующей неделе.

— Джоан, не делай этого.

— Это единственный выход. Послушай, Крис, не в моем характере быть доступной женщиной для женатого мужчины. Я не разлучница.

— В наших отношениях нет ничего плохого.

— Кто этому поверит в наше время? Одно то, что через час ты будешь лгать жене о времени прилета, уже говорит о многом. Разве нет? И не забывай — я дочь пресвитерианского священника. Представляю, что скажет отец, если узнает, что я люблю женатого мужчину. И не просто женатого, а мужчину, чья жена ждет ребенка, о котором молилась десять лет. Думаешь, он будет мною гордиться? — Она допила кофе. — И что бы ты ни говорил, Крис, я чувствую, что без меня вы с женой могли бы наладить отношения. Ты думаешь обо мне, а ведь тебе следует заботиться о ней. Ты не представляешь, как дети объединяют супругов. — Она мягко высвободила пальцы. — Я лучше поеду домой, Крис. Рейс был долгий, и я устала. Да и тебе лучше поехать к жене.

Они посмотрели друг на друга. Она коснулась его лица, желая разгладить глубокие горькие морщины на лбу.

— Нам действительно могло быть очень хорошо вместе, — произнесла Джоан и добавила: — У тебя очень усталый вид, Крис.

— Я плохо спал, — он выдавил улыбку. — Я не сдаюсь, Джоан. Клянусь, что приеду за тобой в Майами, и приеду свободным.

5

Кэти вылезла из такси, быстро поднялась по ступеням, сунула ключ в замок, открыла дверь и прошептала:

— Слава богу, дома.

Она чувствовала себя так, словно ее не было не одну ночь, а целые недели, и свежим взглядом окинула успокаивающие неброские коричневатые тона прихожей и гостиной, цветы в подвесных кашпо, которые привлекли ее внимание, когда она впервые пришла в этот дом.

Она взяла в руки горшок с африканскими фиалками и вдохнула острый запах листьев. В носу застоялся запах антисептиков и лекарств. Тело болело даже больше, чем утром, когда она встала с постели.

Но, по крайней мере, она дома.

Джон. Будь он жив, можно было бы ему позвонить ночью…

Кэти повесила пальто и опустилась на обтянутую абрикосовым бархатом кушетку в гостиной. Она посмотрела на портрет Джона, висящий над камином. Джон Энтони Демайо, самый молодой судья в Эссексе. Она ясно помнила первую встречу с ним. Он пришел в юридический колледж Сетон-Холла читать лекцию по гражданскому праву.

После лекции его облепили студенты:

— Судья Демайо, я надеюсь, Верховный суд отклонит апелляцию по делу Коллинза.

— Судья Демайо, я согласен с вашим решением по делу Рейчер против Рейчер.

А потом настала очередь Кэти.

— Судья, должна вам сказать, что не согласна с вашим решением по делу Киплинга.

Джон улыбнулся:

— Это, безусловно, ваше право, мисс…

— Кэти… Кэтлин Кэллахан.

Она так и не поняла, зачем тогда выдала это «Кэтлин». Но он всегда называл ее Рождественская Кэтлин.

В тот день они отправились пить кофе. Следующим вечером он пригласил ее в ресторан «Монсеньор II» в Нью-Йорке. Когда к их столику подошли скрипачи, Джон попросил их сыграть «Вена, город моей мечты». Он тихонько напевал вместе с ними: «Wien,Wien,nurduallein…»[1] Когда они закончили, он спросил:

— Ты когда-нибудь была в Вене, Кэтлин?

— Я никогда не была за границей, не считая школьной поездки на Бермуды. Четыре дня лил дождь.

— Я бы хотел свозить тебя за границу. Сначала я показал бы тебе Италию. Это красивая страна.

По дороге домой он произнес:

— У тебя самые красивые голубые глаза, в которые я когда-либо имел удовольствие смотреть. Не думаю, что двенадцать лет — слишком большая разница в возрасте. А ты, Кэтлин?

Спустя три месяца, когда она окончила колледж, они поженились.

Этот дом… Джон здесь вырос, унаследовал его от родителей.

— Я очень привязан к нему, Кэтлин, но решай сама. Может, ты хочешь что-нибудь поменьше?

— Джон, я выросла в трехкомнатной квартире в Квинсе. Спала на кушетке в гостиной. Слово «уединение» знала только по словарю. Я обожаю этот дом.

— Я рад, Кэтлин.

Они так любили друг друга, — но еще были близкими друзьями. Она рассказала ему про свой кошмар.

— Предупреждаю, что периодически я буду просыпаться с воем баньши. Это началось после смерти отца, когда мне было восемь лет. Он лежал в больнице после инфаркта, и там у него случился второй. Очевидно, старик, его сосед по палате, давил на кнопку вызова медсестры, но никто не пришел. К тому времени, как на звонок откликнулись, было слишком поздно.

— И тогда тебе начали сниться кошмары.

— Наверное, я слышала эту историю столько раз, что она меня очень проняла. Это кошмар про больницу, я брожу от кровати к кровати, разыскивая папу. Там лежат мои знакомые. Все они спят. Иногда это мои одноклассницы, или кузины, или еще кто-нибудь. Но я пытаюсь найти папу. Я знаю, что нужна ему. Наконец я вижу медсестру, бегу к ней и спрашиваю, где он. Она улыбается и говорит: «Да он умер. Все эти люди умерли. И ты тоже умрешь здесь».

— Бедная девочка.

— Джон, умом я понимаю, что циклиться на этом — глупо. Но клянусь, меня до смерти пугает мысль о том, что я окажусь в больнице.

— Я помогу тебе справиться.

Кэти смогла признаться ему, каково ей было после смерти отца.

— Я так скучала по нему, Джон. Я всегда была папиной дочкой. Молли было шестнадцать, и она уже встречалась с Биллом, поэтому вряд ли смерть отца стала для нее настолько тяжелым ударом. Но в школе я все время думала, как было бы чудесно, если бы он приходил на спектакли и на выпускные вечера. Каждую весну я боялась Дня Отцов[2].

— А у тебя не было дяди или еще кого-то, кто мог бы пойти с тобой?

— Только один. Пришлось бы слишком долго ждать, пока он протрезвеет.

— Ох, Кэтлин! — Они рассмеялись, и Джон добавил: — Что ж, милая, я изгоню твою печаль.

— Ты уже сделал это, судья.

Весь медовый месяц они путешествовали по Италии. Тогда у Джона и начались боли. Они вернулись домой к открытию суда. Джон председательствовал в суде округа Эссекс. Кэти приняли на работу в прокуратуру округа Вэлли.

Джон пошел на осмотр через месяц после возвращения. Ночь в больнице Маунт-Синай вылилась в три дня дополнительных анализов. Как-то вечером он ждал ее у лифта, безукоризненно элегантный в темно-красном велюровом халате, со слабой улыбкой на лице. Она подбежала к нему, как всегда замечая взгляды, которые бросали на него пассажиры лифта, думая о том, как эффектно выглядит Джон даже в пижаме и халате. Она как раз собиралась сказать ему это, когда он произнес:

— У нас неприятности, дорогая.

Даже тогда именно так он сказал: «У нас неприятности». За несколько коротких месяцев они стали единым существом. В палате он все рассказал.

— Злокачественная опухоль. По-видимому, в обоих легких. Господи, Кэтлин, я ведь даже не курю.

Трудно поверить, но они расхохотались в приступе горя и иронии. Джон Энтони Демайо, судья Высшего суда округа Эссекс, бывший президент коллегии адвокатов Нью-Джерси, не достигший тридцати восьми лет, приговорен к неопределенной мере наказания в виде шести месяцев жизни. Для него не было ни условно-досрочного освобождения, ни права апелляции.

Джон вернулся в суд.

— Умру на своем посту, а почему бы нет? — пожимал он плечами. — Обещай, что снова выйдешь замуж, Кэтлин.

— Может, когда-нибудь. Но вряд ли кто-то сравнится с тобой.

— Я рад, что ты так думаешь. Мы используем каждую минуту из тех, что у нас остались.

Даже зная, что их время тает, они веселились. Однажды он пришел домой и сказал:

— Кажется, с работой покончено.

Рак расползался. Боли становились все мучительней. Сначала он проводил в больнице на химиотерапии по нескольку дней. Ее снова постоянно мучили кошмары. Но Джон возвращался домой, и у них еще было время. Она уволилась с работы. Хотела проводить с ним каждую минуту. К концу он спросил:

— Ты не хочешь, чтобы твоя мама приехала из Флориды и пожила с тобой?

— Упаси боже. Мама — чудесная женщина, но мы жили вместе до моего поступления в колледж. Этого вполне достаточно. И вообще, она любит Флориду.

— Ладно, я рад, что Молли и Билл живут рядом. Они за тобой присмотрят. И тебе будет хорошо с детьми.

Они помолчали. Билл Кеннеди был хирургом-ортопедом. У них с Молли было шестеро детей, и они жили через два городка от них, в Чепин-Ривер. В день свадьбы Кэти и Джон хвастались перед Биллом и Молли, что собираются побить их рекорд.

— У нас будет семеро отпрысков, — заявил Джон. В последний раз он ушел на химиотерапию и не вернулся. Он был так слаб, что его оставили на ночь. Они разговаривали, а потом Джон соскользнул в кому. Оба надеялись, что конец наступит дома, но он умер в больнице той ночью.

На следующей неделе Кэти подала заявление о приеме на работу в прокуратуру, и ее приняли. Это было правильным решением. В прокуратуре хронически не хватало людей, и она всегда имела на руках больше дел, чем могла рассмотреть. Времени на самокопание не оставалось. Каждый день с утра до вечера, часто даже по выходным, она должна была сосредоточиваться на делах.

Это оказалось полезным и в другом отношении. Тот гнев, который сопровождал ее горе, чувство, что ее провели, ярость из-за того, что у Джона обманом отобрали столько лет жизни, направляла Кэти на работу. Расследуя тяжкое преступление, она чувствовала себя так, словно боролась со злом, разрушающим жизни.

Она оставила себе дом. Джон завещал ей солидное состояние, но даже при этом она знала, что глупо двадцативосьмилетней женщине с жалованьем в двадцать две тысячи долларов в год жить в доме стоимостью в четверть миллиона долларов и с пятью акрами земли.

Молли и Билл убеждали ее продать дом.

— Ты никогда не начнешь новую жизнь, пока не сделаешь этого, — говорил Билл.

Возможно, он прав. Кэти встряхнулась и встала с дивана. Она становится сентиментальной. Лучше позвонить Молли. Если Молли звонила ей вечером и не получила ответа, то наверняка обрадовалась. Она всегда молилась, чтобы Кэти «кого-нибудь нашла». Но не хотелось, чтобы Молли позвонила ей на работу и таким образом узнала об аварии.

Можно попросить Молли приехать, и они вместе пообедают. У нее есть все для салата и «Кровавой Мэри». Молли вечно сидит на диете, но от «Кровавой Мэри» не откажется.

— Бога ради, Кэти, как может человек, имеющий шестерых детей, не выпить глоточек за обедом?

Веселая Молли быстро развеет одиночество и печаль.

Кэти вспомнила, что блузка в крови. Дожидаясь Молли, надо будет принять ванну и переодеться.

Она посмотрела в зеркало над диваном и увидела, что синяк под правым глазом стал пурпурным. Кожа, обычно оливкового оттенка, который мама называла «черный ирландский», унаследованного от папы, стала болезненно-желтой. Темно-каштановые волосы, всегда спадающие упругой блестящей волной до середины шеи, сбились вокруг лица.

— Ты должна найти другого, — прошептала она печально.

Доктор не велел мочить руку. Надо обмотать повязку полиэтиленовым пакетом. Не успела Кэти взять трубку, как телефон зазвонил. Молли, подумала она. Честное слово, просто колдунья.

Но это был Ричард Кэрролл, судебно-медицинский эксперт.

— Кэти, как ты? Только что узнал, что ты попала в аварию.

— Ничего страшного. Немного съехала с дороги. К несчастью, на моем пути оказалось дерево.

— Когда это случилось?

— Вчера вечером, около десяти. Я возвращалась с работы, допоздна засиделась над досье. Провела ночь в больнице и только что приехала домой. Выгляжу ужасно, но ничего серьезного.

— Кто тебя привез? Молли?

— Нет, она еще не знает. Я вызвала такси.

— Вечный Одинокий Рейнджер[3], да? — спросил Ричард. — Могла бы и меня вызвать, черт возьми!

Кэти засмеялась. Озабоченность в голосе Ричарда и льстила, и настораживала. Ричард и муж Молли были близкими друзьями. Несколько раз за последние полгода Молли многозначительно приглашала Кэти и Ричарда на вечеринки. Но Ричард такой резкий и циничный. Рядом с ним она всегда чувствовала себя неуютно. И вообще, ей не хотелось завязывать отношения ни с кем, особенно с человеком, вместе с которым она так часто работала.

— В следующий раз, когда врежусь в дерево, вспомню о тебе, — сказала она.

— Не собираешься отсидеться дома несколько дней?

— Нет, что ты, — ответила она. — Я собираюсь пригласить Молли пообедать, затем поеду на работу. У меня на руках с десяток досье, а в пятницу я рассматриваю важное дело.

— Говорить тебе, что ты сумасшедшая, не имеет смысла. Ну ладно. Мне пора. Другой телефон звонит. Я загляну к тебе в офис примерно в половине шестого и свожу тебя выпить.

Он повесил трубку, прежде чем Кэти успела что-нибудь ответить.

Она набрала номер Молли.

— Кэти, ты, наверное, уже слышала, — ответила дрожащим голосом сестра.

— Слышала о чем?

— Твои сослуживцы уже там. — Где?

— У соседей. У Льюисов. Пара, которая переехала сюда прошлым летом. Кэти, этот бедняга вернулся домой после ночного полета и нашел ее — свою жену, Венджи. Она покончила с собой. Кэти, она была на седьмом месяце беременности!

Льюисы. Льюисы. Кэти познакомилась с ними у Молли и Билла на новогодней вечеринке. Венджи очень красивая блондинка. Крис — летчик гражданской авиации.

Она в оцепенении слушала потрясенный голос Молли.

— Кэти, зачем женщине, которая так отчаянно мечтала о ребенке, убивать себя?

Вопрос повис в воздухе. Кэти похолодела. Длинные светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам… Ее кошмар. Безумные шутки сознания. Стоило Молли произнести имя, как вернулся кошмар прошлой ночи. Лицо, которое Кэти мельком увидела в больничное окно, было лицом Венджи Льюис.

6

Ричард Кэрролл припарковал машину внутри полицейского ограждения на Вайндинг-Бруклейн. Он был потрясен, увидев, что Льюисы — соседи Билла и Молли Кеннеди. Когда Ричард был интерном в больнице Сент-Винсент, Билл состоял там в ординатуре. После Ричард занялся судебной медициной, а Билл стал ортопедом. Оба приятно удивились, столкнувшись в суде округа Вэлли, куда Билла пригласили в качестве свидетеля-эксперта по делу о преступной халатности. Приятельские отношения, завязавшиеся в Сент-Винсенте, перешли в близкую дружбу. Теперь они с Биллом часто играли в гольф, и Ричард обычно заглядывал после игры к Биллу и Молли, пропустить рюмочку.

С сестрой Молли, Кэти Демайо, он познакомился в прокуратуре, и ему сразу понравилась молодая женщина, увлеченная своим делом. Ее внешность наводила на мысль о том времени, когда испанцы вторглись в Ирландию, оставив потомкам в наследство оливковую кожу и темные волосы, контрастировавшие с яркой голубизной кельтских глаз. Но Кэти вежливо отказала, когда он предложил встречаться, и Ричард философически изгнал ее из головы. Вокруг хватало привлекательных женщин, довольных его обществом.

Рассказы Молли, Билла и их детей о Кэти — какая она была веселая, как ее надломила смерть мужа, — вновь разожгли его интерес. За последние несколько месяцев он несколько раз бывал на вечеринках у Билла и Молли и, к своему огорчению, обнаружил, что увлечен Кэти Демайо гораздо сильнее, чем ему хотелось бы.

Ричард пожал плечами: он здесь на работе. Тридцатилетняя женщина совершила самоубийство. Нужно проверить, нет ли медицинских свидетельств того, что Венджи Льюис не лишила себя жизни. Сегодня же он проведет вскрытие. Он скрипнул зубами при мысли о ребенке, которого она носила, — как же ему не повезло. Это называется материнская любовь? Он уже искренне и беспристрастно недолюбливал покойную Венджи Льюис.

Молодой полицейский из Чепин-Ривер впустил его в дом. Гостиная находилась слева от прихожей. Мужчина в форме капитана гражданской авиации сидел на кушетке, наклонившись вперед, сжимая и разжимая руки. Он был гораздо бледнее многих покойников, с которыми Ричард имел дело, и сильно дрожал. Ричарду стало жаль его. Муж. Какой жестокий удар: прийти домой и обнаружить жену-самоубийцу.

— Куда? — спросил он полицейского.

— Туда. — Тот кивнул на коридор. — Кухня прямо, спальни направо. Она в спальне.

Ричард быстро шел, впитывая дух этого дома. Дорогой, но небрежно обставленный, никаких признаков вкуса или хотя бы интереса. Он бросил беглый взгляд на гостиную — типичная обстановка, какую создают лишенные воображения дизайнеры по интерьерам и которую так часто можно увидеть в магазинах на главных улицах маленьких городков. У Ричарда было обостренное чувство цвета. Он считал, что это здорово помогает ему в работе. Шторы совершенно не подходили к обстановке, и это отозвалось в его сознании как звуковой диссонанс.

Чарли Наджент, дежурный следователь из отдела убийств, был на кухне. Мужчины обменялись короткими кивками.

— На что это похоже? — спросил Ричард.

— Поговорим после того, как ты на нее посмотришь.

Мертвая Венджи Льюис выглядела не слишком привлекательно. Длинные светлые волосы казались грязно-каштановыми; лицо искажено, ноги и руки, застывшие в трупном окоченении, казались растянутыми на проволоке. Пальто застегнуто и из-за беременности задрано выше колен. Туфли едва виднелись из-под длинного цветастого платья.

Ричард приподнял платье. Ноги, заметно распухшие, туго обтянуты колготками. Края правой туфли врезались в плоть.

Привычным движением он приподнял руку, задержал на мгновение и отпустил; осмотрел обесцвеченные пятна вокруг рта там, где яд обжег кожу.

Подошел Чарли.

— Когда, как ты думаешь?

— От двенадцати до пятнадцати часов назад, полагаю. Она совершенно окоченела.

Голос Ричарда звучал не совсем уверенно, что-то его смущало. В пальто. В туфлях. Она только что вернулась домой или, наоборот, собиралась выйти? Что заставило ее внезапно свести счеты с жизнью? Рядом с ней на кровати стоял стакан. Наклонившись, Ричард понюхал его. Ноздрей коснулся отчетливый запах горького миндаля, издаваемый цианидом. Страшно подумать, как много самоубийств совершилось при помощи цианида со времен дела секты Джонса в Гайане[4]. Он выпрямился.

— Она оставила записку?

Чарли покачал головой. Ричард подумал, что Чарли подходит его работа. Он всегда выглядел уныло, веки печально нависали над глазами. И вечно мучился с перхотью.

— Никаких писем, вообще ничего. Десять лет была замужем за летчиком; муж — тот человек в гостиной. Кажется, убит горем. Они из Миннеаполиса, переехали сюда меньше года назад. Она всегда хотела ребенка. Наконец забеременела и была на седьмом небе. Начала обставлять детскую, говорила о ребенке днем и ночью.

— И вдруг убивает и ребенка, и себя?

— Если верить мужу, она нервничала в последнее время. То ее терзала навязчивая идея, что она потеряет ребенка. То охватывал страх перед родами. Очевидно, страдала от токсикоза.

— И, вместо того чтобы родить или смириться с потерей ребенка, она убивает себя?

В голосе Ричарда звучало недоверие. Ему было ясно, что и Чарли такое объяснение не устраивает.

— Фил здесь? — спросил Ричард.

Филом звали еще одного следователя из отдела убийств.

— Он вышел поговорить с соседями.

— Кто ее нашел?

— Муж. Он как раз вернулся из полета. Вызвал «скорую». Позвонил местным копам.

Ричард пристально посмотрел на следы от ожогов вокруг рта Венджи Льюис.

— Она должна была буквально плеснуть в себя яд, — произнес он задумчиво, — или попыталась выплюнуть, но было уже поздно. Мы можем поговорить с мужем, пригласить его сюда?

— Конечно.

Чарли кивнул молодому копу, тот повернулся и побежал подлинному коридору.

Когда Кристофер Льюис вошел в спальню, он выглядел так, будто его вот-вот вырвет. Теперь лицо у него стало болезненно-зеленым. Холодный липкий пот каплями выступил на лбу. Он расстегнул воротник рубашки и ослабил галстук. Руки засунул глубоко в карманы.

Ричард оценивающе разглядывал его. Льюис казался обезумевшим, больным, нервным. Но чего-то не хватало. Он не был похож на человека, потерявшего жену.

Ричард видел столько смертей, что не сосчитать. Одни люди горевали в немой тишине. Другие бились в истерике, вопили, плакали, бросались на труп. Некоторые дотрагивались до мертвой руки, пытаясь осмыслить случившееся. Он вспомнил молодого мужа, чья жена погибла от шального выстрела, когда они выходили из машины, чтобы купить еды. Когда Ричард приехал, тот растерянно держал тело, говорил с женой, пытался до нее докричаться.

Это было горе.

Что бы ни чувствовал сейчас Кристофер Льюис, Ричард готов был голову прозакладывать, что это не чувства убитого горем мужа.

Чарли принялся его допрашивать.

— Капитан Льюис, конечно, вам тяжело, но мы должны задать несколько вопросов.

— Здесь? — возмущенно.

— Вы поймете почему. Мы вас надолго не задержим. Когда вы видели жену в последний раз?

— Позавчера вечером. Я летал на побережье.

— А когда вернулись домой?

— Около часа назад.

— Вы говорили с женой за эти два дня?

— Нет.

— В каком настроении вы ее оставили?

— Я уже говорил вам.

— Будьте добры повторить для доктора Кэрролла.

— Венджи переживала. Она очень боялась, что не сможет доносить ребенка.

— А вас тоже это волновало?

— Она отяжелела, будто отекла, но принимала лекарства, и я так понимаю, что это вполне обычное явление.

— Вы звонили ее гинекологу, чтобы обсудить это и успокоиться?

— Нет.

— Хорошо. Капитан Льюис, оглядите, пожалуйста, комнату. Нет ли тут чего-нибудь необычного? Это нелегко, но не могли бы вы внимательно осмотреть тело жены и сказать, если вам что-либо покажется странным. Например, этот стакан. Вы уверены, что он из вашей ванной?

Крис послушался. Лицо его совсем побелело, пока он оглядывал каждую деталь во внешности мертвой жены.

Чарли и Ричард наблюдали за ним, прищурившись.

— Нет, — прошептал он, наконец. — Ничего.

Чарли оживился:

— Хорошо, сэр. Мы сделаем несколько фотографий и заберем тело вашей жены для вскрытия. Вам помочь с кем-нибудь связаться?

— Мне надо позвонить в несколько мест. Отцу и матери Венджи. Их это убьет. Пойду в кабинет и позвоню им.

После его ухода Ричард и Чарли переглянулись.

— Он увидел что-то, чего мы не заметили, — ровно произнес Чарли.

Ричард кивнул:

— Согласен.

Мужчины мрачно уставились на тело.

7

Прежде чем повесить трубку, Кэти рассказала Молли об аварии и пригласила пообедать. Но двенадцатилетняя дочь Молли, Дженнифер, и шестилетние близнецы сидели дома после гриппа.

— Дженнифер я бы оставила, но мальчишки за это время точно успеют перевернуть мусорку, — сказала Молли, и они договорились, что она заедет за Кэти и заберет ее к себе.

В ожидании сестры Кэти быстро приняла душ, ухитрившись вымыть и высушить голову одной рукой. Надела толстый шерстяной свитер и элегантные твидовые брюки. Красный свитер придавал ее лицу хоть какой-то намек на румянец, а волосы свободно вились чуть ниже воротника. Моясь и одеваясь, она попыталась найти рациональное объяснение ночной галлюцинации.

Была ли она вообще у окна? Или ей приснилось? Может быть, жалюзи поднялись сами по себе, пробудив ее от кошмара. Она закрыла глаза и еще раз представила эту сцену. Все казалось таким реальным: свет в багажнике падал прямо на остановившиеся глаза, длинные волосы, изогнутые брови. На какое-то мгновение она увидела это абсолютно четко. Это и пугало: четкость изображения. Лицо было знакомым даже во сне.

Рассказать об этом Молли? Конечно, нет. Молли так беспокоится за нее в последнее время. «Кэти, ты слишком бледная. Ты слишком много работаешь. Ты становишься слишком молчаливой». Молли заставила ее согласиться на эту операцию. «Нельзя, чтобы это продолжалось до бесконечности. Такие кровотечения могут стать опасными, если не обращать на них внимания. — И добавила: — Кэти, пойми, ты молодая женщина. Тебе надо взять отпуск, отдохнуть, уехать куда-нибудь».

Снаружи раздался громкий гудок. Это Молли подъехала на своем помятом универсале. Кэти влезла в теплую бобровую куртку, подняла воротник до ушей и вышла быстро, насколько позволяли распухшие колени. Молли открыла дверцу и потянулась к ней, чтобы поцеловать. Затем окинула ее критическим взглядом.

— Вид у тебя не цветущий. Ты сильно пострадала?

— Могло быть гораздо хуже.

В машине стоял легкий запах арахисового масла и жевательной резинки. Успокаивающий привычный запах, и Кэти приободрилась. Но настроение снова упало, когда Молли сказала:

— В нашем квартале суета. Ваши люди оцепили дом Льюисов, и какой-то следователь из твоего офиса ходит кругом и задает вопросы. Он поймал меня, как раз когда я выезжала. Я сказала, что я твоя сестра, и мы поговорили о том, какая ты замечательная.

— Возможно, это Фил Каннингем или Чарли Наджент.

— Здоровенный парень. Мясистое лицо. Симпатичный.

— Фил Каннингем. Хороший парень. Что их интересует?

— Как обычно. Не заметили ли мы, когда она уехала или когда вернулась — всякое такое.

— А вы заметили?

— Когда близнецы болеют и капризничают, я бы не заметила и Роберта Редфорда, если бы он въехал в соседний дом. В любом случае от нас и в солнечный-то день дом Льюисов почти не видно, что уж говорить о ненастном вечере.

Они переезжали деревянный мост перед поворотом на Вайндинг-Бруклейн. Кэти прикусила губу:

— Молли, высади меня у дома Льюисов, ладно? — Молли с удивлением повернулась к ней:

— Зачем?

Кэти попыталась улыбнуться:

— Ну, я же помощник прокурора и, что еще важнее, советник при полицейском департаменте Чепин-Ривер. Вообще-то мне туда не нужно, но раз уж я здесь, следует зайти.

Машина судебно-медицинских экспертов въезжала задним ходом на подъездную дорожку к дому Льюисов. Ричард стоял в дверях, наблюдая. Когда Молли остановилась, он подошел к машине.

— Кэти едет ко мне на обед и подумала, что ей стоит заглянуть сюда, — быстро объяснила Молли. — Можешь пойти с ней?

Он согласился и помог Кэти выйти из машины.

— Рад, что ты здесь. Что-то мне во всем этом не нравится.

При мысли о том, что сейчас она увидит труп, у Кэти пересохло во рту. Она вспомнила лицо из сна.

— Муж в гостиной, — сказал Ричард.

— Я с ним встречалась. Ты, должно быть, тоже. У Молли на новогодней вечеринке. Хотя нет. Ты опоздал. Они ушли до твоего прихода.

— Ладно. Потом поговорим. Вот ее комната. — Кэти заставила себя взглянуть на знакомое лицо и мгновенно узнала его. Она вздрогнула и закрыла глаза. Может, она сходит с ума?

— Что с тобой, Кэти? — резко спросил Ричард. Вот идиотка!

— Со мной все хорошо, — ответила она, и собственный голос показался ей вполне спокойным. — Я хочу поговорить с капитаном Льюисом.

Они подошли к закрытой двери гостиной. Ричард бесшумно открыл ее, не постучав. Крис Льюис стоял у телефона спиной к ним. Он говорил тихо, но отчетливо:

— Я знаю, в это трудно поверить, но клянусь тебе, Джоан, что она не знала про нас.

Ричард так же бесшумно закрыл дверь. Они с Кэти уставились друг на друга.

— Я попрошу Чарли остаться здесь, — произнесла Кэти. — Буду рекомендовать Скотту начать полное расследование.

Скотт Майерсон был прокурором.

— Я сам произведу вскрытие, как только ее привезут, — сказал Ричард. — Как только мы убедимся, что ее убил цианид, начнем выяснять, где она его достала. Пошли, заедем ненадолго к Молли.

Дом Молли, как и ее машина, был олицетворением нормальной жизни. Кэти часто заезжала сюда по дороге с работы, чтобы выпить стакан вина или поужинать. Запах вкусной еды, топот детских ног по ступенькам, бормотание телевизора, громкие юные голоса, крики и потасовки. Для нее это было возвращением в обычный мир после целого дня общения с убийцами, похитителями, грабителями-наркоманами, вандалами, психопатами, поджигателями и мошенниками. И как бы сильно она ни любила семейство Кеннеди, эти визиты заставляли ее ценить безмятежное спокойствие своего дома. Конечно, за исключением тех случаев, когда она чувствовала его пустоту и пыталась представить, каким он мог быть, если бы Джон остался жив и у них появились бы дети.

— Кэти! Доктор Кэрролл! — завопили близнецы. — Ты видела полицейские машины, Кэти? Что-то случилось у соседей!

В роли оратора всегда выступал Питер, который был на десять минут старше брата.

— Прямо в соседнем доме! — вступил Джон. Молли называла их Пит и Повторюшка.

— Брысь отсюда, — велела она. — Дайте нам спокойно поесть.

— Где остальные дети? — спросила Кэти.

— Билли, Дайна и Мойра, слава богу, пошли сегодня в школу, — сказала Молли. — Дженнифер в постели. Я только что заглянула к ней, а она опять задремала. Бедняжка все еще плохо себя чувствует.

Все устроились за кухонным столом. Кухня была просторной и приятно теплой. Молли достала из духовки горячие сэндвичи, предложила выпить, но они отказались, и она налила кофе. Молли знает толк в готовке, думала Кэти. Что бы она ни приготовила, это всегда вкусно. Но едва Кэти начала есть, как у нее перехватило горло. Она посмотрела на Ричарда. Тот густо намазал говядину горчицей, и ел с явным удовольствием. Она позавидовала его отстраненности. С одной стороны, он мог смаковать хороший сэндвич. А с другой, несомненно, сосредоточился на деле Льюисов. Он наморщил лоб, его густые каштановые волосы были взъерошены, серо-голубые глаза смотрели задумчиво, широкие плечи ссутулились. Он слегка постукивал по столу двумя пальцами. Кэти могла поспорить, что их обоих волнует один и тот же вопрос: с кем говорил по телефону Крис Льюис.

Она помнила свой единственный разговор с Крисом. Это было на новогодней вечеринке, и они беседовали о воздушном пиратстве. Крис казался интересным, умным, приятным. Он обладал грубоватой красотой и был очень привлекательным мужчиной. И еще она вспомнила, что они с Венджи были в разных концах переполненной комнаты и что он без особой радости воспринял поздравление со скорым рождением ребенка.

— Молли, что ты думаешь о Льюисах? Я имею в виду их отношения, — спросила она.

Молли забеспокоилась:

— Честно говоря, я думаю, они были близки к крушению. Венджи зациклилась на своей беременности, и каждый раз, как они к нам приходили, любой разговор переводила на детей, а Криса это явно расстраивало. А поскольку я приложила руку к этой беременности, меня это очень тревожило.

Ричард перестал барабанить по столу и выпрямился:

— Что ты сделала?

— Ну… ты же знаешь меня, Кэти. Когда они въехали прошлым летом, я в тот же день сбегала к ним и пригласила на ужин. Они пришли, и Венджи рассказала, как надеется забеременеть и как ее огорчает, что лучшие годы уходят, ведь ей скоро тридцать.

Молли допила «Кровавую Мэри» и с сожалением взглянула на пустой стакан.

— Я рассказала ей про Лиз Беркли. Та не могла забеременеть до тех пор, пока не пошла к гинекологу, который считается лучшим специалистом по лечению бесплодия. Лиз только что родила девочку и, конечно, была наверху блаженства. В общем, я рассказала Венджи про доктора Хайли. Она пошла к нему и через несколько месяцев забеременела. Но с тех пор я жалею, что ввязалась в это.

— Доктор Хайли? — удивилась Кэти. Молли кивнула:

— Да, тот самый, который будет…

Кэти покачала головой, и Молли осеклась.

8

Эдна Берне любила свою работу. Она была бухгалтером-регистратором у двух врачей, возглавлявших «Вестлейкский центр материнства».

— Доктор Хайли большая шишка, — заявляла она друзьям. — Он ведь был женат на Уинифред Вестлейк, и она оставила ему все. Он тут всем заправляет.

Доктор Хайли был акушером-гинекологом.

— Так приятно видеть его пациенток, когда им, наконец, удается забеременеть, — говорила Эдна. — Они такие счастливые, что можно подумать, будто они изобрели детей. Доктор берет с них огромные деньги, но он просто волшебник. С другой стороны, именно к Хайли стоит обратиться, когда у вас неприятность, и вам совсем не нужно, чтобы она выросла, — и добавляла, подмигивая: — Ну, вы понимаете, о чем я.

Доктор Фухито был психиатром. «Вестлейкский центр материнства» придерживался холистического принципа, состоящего в том, что для успешного хода беременности душа и тело должны пребывать в гармонии и что многие женщины не могут забеременеть, поскольку испытывают страх и беспокойство. Все пациентки гинекологического отделения хотя бы один раз проходили консультацию у доктора Фухито, но беременные должны были посещать его регулярно.

Эдна обожала рассказывать друзьям, что «Центр материнства» задумал старый доктор Вестлейк, который умер прежде, чем успел воплотить свою идею. Но восемь лет назад его дочь Уинифред вышла замуж за доктора Хайли, купила обанкротившуюся клинику «Ривер Фоллз», назвала ее в честь отца и устроила туда мужа.

— Они с доктором сходили друг по другу с ума, — вздыхала Эдна. — Она была на десять лет старше и далеко не красавица, но они были истинными влюбленными. Он просил меня посылать ей цветы несколько раз в неделю и, как бы ни был занят, ходил вместе с ней по магазинам. Ее смерть стала для него ужасным ударом. Никто не знал, что у нее так плохо с сердцем. Но, — добавляла она философски, — он работает без продыху. Я видела, как женщины, страдавшие от бесплодия, беременеют по два-три раза. Конечно, не все могут доносить ребенка, но, по крайней мере, знают, что способны на это. И вы бы видели, какой заботой их окружают. Доктор Хайли приводит женщин и кладет их в клинику за два месяца до родов. Понятно, это стоит целое состояние, но поверьте, когда вы хотите ребенка и можете себе это позволить, вы заплатите любые деньги, лишь бы его родить. Скоро вы и сами прочитаете об этом. Журнал «Ньюсмейкер» со статьей о докторе и «Вестлейкском центре материнства» выйдет уже в четверг. Они приходили на прошлой неделе и сфотографировали его в кабинете рядом со снимками младенцев, которых он принял. Очень здорово. И если вы думаете, что сейчас у нас много работы, подождите, пока выйдет журнал. Сюда невозможно будет дозвониться.

Эдна была прирожденным бухгалтером. Ее отчеты являли собой чудеса точности. Она любила деньги и с гордостью регулярно зачисляла солидные банковские переводы на счет своего работодателя. Аккуратное, но броское объявление на ее столе гласило, что все платежи принимаются только наличными, по поводу авансов и графика платежей обращаться к мисс Берне.

Доктор Хайли сказал Эдне, что если нет специальных распоряжений, следующий визит пациенткам назначается, когда они уходят с приема, а в том случае, когда пациентка не приходит в назначенный день, ей нужно позвонить и твердо указать время посещения. Эти меры были обоснованными и, как весело замечала Эдна, способствовали финансовому процветанию.

Доктор Хайли всегда хвалил Эдну за четкое ведение отчетов и за то, что в журнале посещений никогда не бывает окон. Только однажды он показал ей другую сторону своего характера, когда услышал, как она обсуждает с пациенткой здоровье другой. Эдна была вынуждена признать, что поступила плохо, но в тот день за обедом она позволила себе несколько «Манхэттенов»[5], и это ослабило ее бдительность.

Доктор закончил выговор словами: «Если такое повторится, вы уволены».

Эдна знала, что он сдержит обещание.

Она устало вздохнула. Накануне оба доктора вели вечерний прием, работа была напряженной. Потом она еще посидела над бухгалтерскими отчетами. Сегодня Эдна не могла дождаться, когда, наконец, отправится домой, и никакая сила не заставит ее выйти на улицу. Она наденет халат и смешает себе большую порцию «Манхэттена». В холодильнике лежит консервированная ветчина, можно будет ужинать, и смотреть телевизор.

Было почти два. Через три часа она уйдет. Пока все тихо, нужно проверить вчерашние записи в журнале и убедиться, что назначены все посещения. Близоруко щурясь, Эдна подперла полной рукой широкое веснушчатое лицо. Вчера вечером не было времени уложить волосы — после нескольких коктейлей ее разморило, — и весь день ей казалось, что она растрепана.

Эдна была полной, и в свои сорок четыре выглядела на десять лет старше. Ее пресная молодость прошла в заботах о стареющих родителях. Глядя на фотографии, сделанные на курсах секретарей, она поражалась, какой красивой была четверть века назад. Чуть полноватой, но все равно красивой.

Она рассеянно просматривала журнал, как вдруг что-то привлекло ее внимание. Она подняла голову. Вчера на восемь вечера был назначен визит Венджи Льюис.

Венджи пришла рано, явно расстроенная, и села поболтать с Эдной. Конечно, она любила поныть, но была такой красавицей, что Эдна радовалась, глядя на нее. Венджи очень располнела за время беременности, и Эдна, опытным взглядом отметив сильные отеки, помолилась, чтобы Венджи благополучно родила. Ведь она так мечтала о ребенке.

Поэтому Эдна не упрекала Венджи за дурное настроение — та действительно чувствовала себя плохо. Месяц назад она стала носить мокасины, потому что не могла надеть ничего другого, и показала их Эдне.

— Правая нога так распухла, что я не могу носить ничего, кроме этих развалюх, которые выбросила моя уборщица. И левый вечно спадает.

— Ну, с такими хрустальными туфельками я стану звать тебя Золушкой, — пошутила Эдна. — А твой муж будет принцем Дезире.

Она знала, что Венджи без ума от мужа. Но та надулась и раздраженно буркнула:

— Принц Дезире был возлюбленным Спящей Красавицы, а не Золушки. Это всем известно.

— Наверное, мама перепутала, — засмеялась Эдна. — Когда она рассказывала мне про Золушку, то говорила, что к ней явился принц Дезире с хрустальными башмачками. Но это все ерунда — оглянуться не успеешь, как ребенок родится, и ты снова наденешь красивые туфельки.

Прошлым вечером Венджи приподняла подол длинного платья, которое надевала, чтобы скрыть опухшую ногу:

— Эдна, я с трудом надеваю даже эту развалину. — Она чуть не плакала. — И ради чего? Боже всемогущий, ради чего?

— Милая, у тебя просто хандра, — утешала ее Эдна. — Очень хорошо, что ты пришла к доктору Фухито. Он тебя успокоит.

Как раз в этот момент доктор Фухито вызвал миссис Льюис, и Венджи направилась по коридору к его кабинету. Выходя из приемной, она споткнулась, потому что левый мокасин слетел.

— К черту все это! — не останавливаясь, воскликнула она. Эдна подобрала мокасин, решив, что Венджи заберет его, когда выйдет от доктора Фухито.

По понедельникам Эдна всегда допоздна возилась с бухгалтерией. Но к девяти часам, когда она собралась домой, Венджи все еще не вернулась.

Эдна позвонила доктору Фухито, желая предупредить, что оставит мокасин под дверью кабинета.

Но в кабинете Фухито никто не отвечал. Значит, Венджи вышла через другую дверь, прямо на стоянку. Ненормальная. Она же простудится, если промочит ногу.

Эдна нерешительно взяла мокасин и заперла дверь. Она направилась к своей машине и увидела, как большой красный «линкольн-континенталь» Венджи выезжает со стоянки. За рулем сидел доктор Хайли. Эдна пробежала несколько шагов, размахивая руками, но безрезультатно. Так что она просто поехала домой.

Может, доктор Хайли сам назначил Венджи следующий прием, но Эдна позвонит, чтобы удостовериться. Она быстро набрала номер Льюисов. Один гудок, второй…

Трубку взял мужчина:

— Дом Льюисов.

— Здравствуйте. Будьте добры миссис Льюис, — попросила Эдна официальным тоном, твердым, но дружелюбным. Интересно, с кем она говорит? Наверное, это капитан Льюис.

— Кто ее спрашивает?

— Из кабинета доктора Хайли. Мы хотим договориться с миссис Льюис о следующем приеме.

— Минутку.

Она поняла, что трубку прикрыли рукой. Раздались приглушенные голоса. Что случилось? А вдруг Венджи заболела? Если так, нужно сообщить об этом доктору Хайли.

Наконец ей ответили.

— Говорит следователь Каннингем из прокуратуры округа Вэлли. К сожалению, миссис Льюис внезапно скончалась. Передайте, пожалуйста, ее доктору, что завтра утром с ним свяжется кто-нибудь из наших сотрудников.

— Миссис Льюис умерла? — Голос Эдны дрогнул. — Что произошло?

Молчание.

— Похоже, она покончила с собой. — И связь прервалась.

Эдна медленно положила трубку. Не может быть. Этого просто не может быть.

Одновременно пришли две пациентки, которым было назначено на два часа: миссис Вольмер к доктору Хайли, миссис Лэшли к доктору Фухито. Эдна машинально поздоровалась с ними.

— Что с вами, Эдна? — с любопытством спросила миссис Вольмер. — Вы чем-то расстроены?

Эдна знала, что миссис Вольмер иногда болтала с Венджи в приемной, и чуть было не сказала, что Венджи умерла, но вовремя сдержалась. Сначала следует сообщить доктору Хайли.

Пациентка, приходившая на прием к половине второго, ушла, и доктор позвонил по внутренней связи.

— Пригласите ко мне миссис Вольмер, Эдна.

Эдна взглянула на женщин. Она не могла разговаривать по внутренней связи так, чтобы они не услышали.

— Доктор, могу я зайти на минутку? Мне нужно переговорить с вами.

Прозвучало очень деловито, и Эдна осталась довольна своим самообладанием.

— Конечно.

Кажется, он не слишком обрадовался. Хайли умел нагнать страху, но мог быть и очень любезным, в чем она сама убедилась прошлым вечером.

Эдна прошла по коридору так быстро, как только позволяла ее комплекция, и, отдуваясь, постучала в дверь доктора Хайли.

— Входите, Эдна, — почти раздраженно отозвался он.

Она робко открыла дверь, вошла в кабинет и торопливо начала:

— Доктор, вы должны это знать. Я только что звонила миссис Льюис, Венджи Льюис, чтобы назначить следующий прием. Вы сказали, что хотите видеть ее каждую неделю.

— Да, да. И бога ради, Эдна, закройте дверь. Вас слышно по всей клинике.

Она быстро закрыла дверь и, понизив голос, продолжила:

— Когда я позвонила ей домой, трубку взял следователь. Он сказал, что миссис Льюис покончила с собой и что завтра к вам придет полиция.

— Миссис Льюис что сделала? — потрясенно переспросил он.

Теперь слова, которые вертелись у нее на языке, полились неудержимым потоком.

— Она была так расстроена вчера, правда, доктор? Мы же оба это заметили. Она так говорила со мной, будто ей все безразлично. Но вы, наверное, знаете. Как мило с вашей стороны, что вы отвезли ее домой. Я махала вам, но вы меня не заметили. Так что вы лучше всех знаете, насколько ей было плохо.

— Эдна, с кем вы успели это обсудить? — Что-то в его тоне заставило Эдну занервничать.

Она отвела взгляд.

— Ни с кем, сэр. Я сама узнала минуту назад.

— Вы не говорили о смерти миссис Льюис с миссис Вольмер или с кем-нибудь еще в приемной?

— Нет… нет, сэр.

— А со следователем по телефону?

— Нет, сэр.

— Эдна, завтра, когда придет полиция, мы с вами расскажем все, что знаем о психическом состоянии миссис Льюис. Но послушайте меня. — Доктор Хайли воздел палец и наклонился вперед. Эдна невольно отступила. — Я не хочу, чтобы вы с кем бы то ни было говорили о миссис Льюис. С кем бы то ни было, слышите? Миссис Льюис была исключительно нервной и неуравновешенной женщиной. Но ее самоубийство бросит тень на нашу клинику. Представляете, какую шумиху поднимут газеты, если выяснится, что она была моей пациенткой? И я не допущу, чтобы вы сплетничали в приемной с другими пациентками, учитывая, что некоторые из них с трудом донашивают. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — ответила Эдна дрожащим голосом. Могла бы и догадаться, что доктор решит, будто она станет об этом сплетничать.

— Эдна, вам нравится ваша работа?

— Да, сэр.

— Эдна, не говорите никому — никому, слышите? — ни слова о случае с миссис Льюис. Если я узнаю, что вы хотя бы назвали ее имя, вы здесь не задержитесь. Завтра мы поговорим с полицией, но больше ни с кем. Психическое состояние миссис Льюис — врачебная тайна. Ясно?

— Да, сэр.

— Вы куда-нибудь идете с друзьями вечером? Вы же знаете, что с вами бывает, когда вы выпиваете.

Эдна чуть не плакала.

— Я поеду домой. Я плохо себя чувствую, доктор, и хочу отдохнуть перед завтрашним разговором с полицией. Бедная малютка Золушка. — Слезы навернулись Эдне на глаза, и она всхлипнула. Но тут увидела лицо доктора. На нем был гнев. И отвращение.

Эдна выпрямилась и промокнула глаза.

— Я приглашу к вам миссис Вольмер, доктор. И не беспокойтесь, — добавила она с достоинством. — Я ценю нашу клинику и знаю, как много значит ваша работа для вас и ваших пациенток. Я не скажу ни единого слова.

Остаток дня прошел в напряженной работе. Ей удалось отогнать мысли о Венджи, пока она разговаривала с пациентками, назначала визиты, получала деньги, напоминала пациенткам, если они задержались с оплатой.

Наконец в пять часов Эдна смогла уйти. Закутавшись в теплую шубу из искусственного меха «под леопарда» и надев такую же шляпу, она поехала домой в Ривер-Эдж, в шести милях от клиники.

9

В комнате для вскрытий, по-больничному безликой, в морге округа Вэлли Ричард Кэрролл осторожно извлек плод из тела Венджи Льюис. Его длинные чувствительные пальцы подняли маленькое тельце, отметив, что околоплодные воды уже начали отходить. Венджи Льюис не смогла бы доносить этого ребенка. Он оценил его вес примерно в два с половиной фунта.

Мальчик. Первенец. Он удрученно покачал головой и положил ребенка на соседний стол. У Венджи был тяжелый токсикоз. Неужели какой-то доктор позволил болезни зайти так далеко? Интересно, каков уровень лейкоцитов в ее крови. Наверное, зашкаливает.

Он уже послал в лабораторию образцы жидкости. Никаких сомнений в том, что женщину убил цианид. Горло и рот были страшно обожжены. Она сделала огромный глоток.

Но ожоги вокруг рта? Ричард внимательно осмотрел их. Попытался представить, как она пьет яд. Начала глотать, почувствовала ожог, передумала, попыталась выплюнуть. Цианид потек по губам и подбородку.

Как-то это неубедительно.

К пальто пристали тонкие белые волокна. Похожи на волокна от одеяла. Он отправил их на анализ.

Кажется, она лежала на покрывале из сенили. Ричард хотел сравнить волокна покрывала с теми, что прилипли к пальто. Конечно, пальто было поношенным, и они могли пристать где угодно.

Тело сильно раздулось, и было, похоже, что Венджи просто натянула ту одежду, которая налезла.

Кроме туфель. Еще одно несоответствие. Туфли были элегантными и дорогими. Более того, они совсем новые. Вряд ли в понедельник Венджи могла выйти из дому в этих туфлях и не запачкать их. На них нет пятен от воды или снега, хотя колготки внизу забрызганы. Получается, что она вышла из дома, вернулась, решила выйти снова, переобулась и потом совершила самоубийство?

Тоже неубедительно.

И еще. Туфли были ей страшно малы. Особенно правая. Она едва сумела зашнуровать туфлю, к тому же мысок был узким. Нога словно в тиски зажата. Зачем одеваться удобно и при этом натягивать туфли, которые тебя убьют?

Туфли, которые тебя убьют…

Эта фраза засела в голове Ричарда. Он выпрямился. Дело почти сделано. Как только придет отчет из лаборатории, он сможет рассказать Скотту Майерсону, что обнаружил.

Он еще раз повернулся, чтобы изучить плод. Цианид проник в кровь. Как и матери, ему пришлось умереть в мучениях. Ричард внимательно осмотрел его. Он всегда благоговел перед чудом жизни, и с каждой увиденной смертью — все сильнее. Он изумлялся пропорциональности тела: гармонии членов, мускулов и тканей, костей и сухожилий, вен и артерий; мудрой сложности нервной системы, способности тела залечивать раны, усердным попыткам защитить еще не рожденное.

Внезапно он склонился над плодом. Быстро освободил от плаценты и осмотрел под ярким светом. Разве такое возможно?

Это подозрение следует проверить. Дэйв Броуд, вот кто ему нужен. Дэйв занимался внутриутробными исследованиями в больнице Маунт-Синай. Он пошлет ему плод и попросит дать заключение.

Если его предположение окажется правдой, у капитана Криса Льюиса чертовски веские основания, чтобы огорчаться из-за беременности жены.

Возможно, достаточно веские для убийства!

10

Скотт Майерсон, прокурор округа Вэлли, назначил совещание с Кэти, Ричардом и двумя следователями из отдела убийств, которым поручили расследование самоубийства Льюис, на пять часов. Кабинет Скотта не походил на образ личных прокурорских владений, создаваемый телевидением всего мира. Это была маленькая комнатка с бледно-желтыми стенами, потертой мебелью, свинцово-серыми старыми картотечными шкафами. Окна выходили на окружную тюрьму.

Кэти пришла первой. Осторожно опустилась в единственное удобное кресло. Скотт посмотрел на нее с легкой улыбкой. Это был невысокий мужчина с удивительно низким голосом. Очки в массивной оправе, темные аккуратные усы и безукоризненный официальный костюм делали его похожим скорее на банкира, чем на законника. Целый день он провел в суде, занимаясь делом, которое вел лично, и разговаривал с Кэти только по телефону. Теперь он разглядывал ее перевязанную руку и синяк под глазом, смотрел, как она двигается, морщась от боли.

— Спасибо, что пришла, Кэти. Я знаю, как много ты работаешь, и ценю это. Но завтра тебе лучше остаться дома.

Кэти покачала головой:

— Нет. Все нормально, а боль к утру успокоится.

— Ладно, но помни — если почувствуешь себя плохо, сразу отправляйся домой. Итак, что у нас по делу Льюис?

Пока они беседовали, в кабинет вошли Ричард и оба следователя. Они молча заняли три оставшихся складных стула.

Скотт слушал, постукивая карандашом по столу. Затем повернулся к следователям.

— Что скажете?

Фил Каннингем достал блокнот.

— Этот дом — отнюдь не любовное гнездышко. Льюисы иногда появлялись на вечеринках у соседей. — Он посмотрел на Кэти. — Думаю, твоя сестра пыталась их со всеми познакомить. Крис Льюис всем нравился, а Венджи раздражала — явно ревновала его, не хотела участвовать в развлечениях, вообще ничего не хотела. На вечеринках постоянно висела на нем, злилась, если он больше пяти минут разговаривал с другой женщиной. Он был с нею очень терпелив. Одна из соседок сказала, что ее муж после такой вечеринки заявил, что будь Венджи его женой, он убил бы ее собственными руками. Забеременев, она стала совершенно невыносима. Все время говорила о ребенке.

Чарли открыл блокнот:

— Звонили из кабинета ее гинеколога, чтобы назначить следующий визит. Я сказал, что завтра мы приедем побеседовать с врачом.

— Я хотел бы задать этому врачу несколько вопросов о состоянии Венджи Льюис, — спокойно произнес Ричард.

Скотт посмотрел на него:

— Ты закончил со вскрытием?

— Да. Это определенно был цианид. Она умерла мгновенно. Рот и горло сильно обожжены. Что наводит на интересные мысли.

На шкафу стоял графин и бумажные стаканчики. Ричард подошел к шкафу и налил в стакан побольше воды.

— Итак, в стакане раствор цианида, и я собираюсь убить себя. Делаю большой глоток. — Он быстро глотнул воды. Осталось почти полстакана. Все внимательно наблюдали за ним.

Ричард поднял стакан:

— По моему мнению, Венджи Льюис должна была выпить, по меньшей мере, три унции, как сделал я, чтобы в ее кровь попало столько цианида, сколько мы там обнаружили. Пока сходится. Но есть одна нестыковка. Ожоги имеются на внешней стороне губ, подбородке и даже на шее. Это могло случиться только в том случае, если она выплюнула часть раствора… большую часть. Но если она выпила столько, сколько могла проглотить сразу, у нее во рту было пусто. Что же, она снова набрала в рот яду и выплюнула? Такого быть не могло. Яд действует мгновенно.

— Она не могла сделать полглотка и выплюнуть остальное? — спросил Скотт.

Ричард пожал плечами:

— И в крови, и на лице слишком много цианида, чтобы предположить разделение дозы. Если учесть, что немного пролилось на покрывало и несколько капель осталось на дне, у нее был полный стакан, и она должна была плеснуть сколько-то на губы и подбородок, а потом выпить остальное: только так можно объяснить большое количество яда. Это могло произойти, но я не верю. Есть и другая нестыковка — ее туфли.

Он коротко объяснил, что Венджи Льюис не смогла бы нормально ходить в туфлях, которые были у нее на ногах. Кэти слушала и представляла себе лицо Венджи. Мертвое лицо из сна и мертвое лицо, которое она видела на кровати. Она заставила себя вернуться к происходящему и услышала, как Чарли говорит Скотту:

— …Мы с Ричардом думаем, что муж заметил нечто странное, но не сказал нам.

— Наверное, это туфли, — сказал Ричард. Кэти повернулась к нему.

— А телефонный разговор Криса? Я упоминала о нем, Скотт.

— Упоминала. — Скотт откинулся в кресле. — Хорошо. Вы двое, — обратился он к Чарли и Филу, — узнаете все, что можно, о капитане Льюисе. Выясните, кто эта Джоан. Узнайте, в какое время приземлился его самолет. Проверьте, куда звонила Венджи Льюис в последние дни. Пусть Рита встретится с врачом миссис Льюис и узнает его мнение о психическом и физическом состоянии покойной.

— Я могу сказать о ее физическом состоянии, — вставил Ричард. — Если бы она не родила в ближайшее время, то могла бы сэкономить цианид.

— И еще кое-что, — сказал Скотт. — Где она взяла цианид?

— Никаких следов в доме, — ответил Чарли. — Ни капли. Но она немного занималась садом. Может быть, сохранила что-то с прошлого лета.

— Как раз на случай, если вздумает покончить с собой? — серьезно произнес Скотт. — Что-нибудь еще?

Ричард задумался.

— Может быть, — медленно сказал он. — Но это так странно… и в свете услышанного я думаю, что пошел не по тому пути. Дай мне еще двадцать четыре часа. Тогда, возможно, у меня будет еще кое-что. Скотт кивнул.

— Ну что ж. — Он поднялся. — Похоже, мы сошлись во мнениях. Мы не закроем это дело как самоубийство. — Он посмотрел на Ричарда. — Еще один вопрос. Есть ли вероятность того, что она умерла в другом месте, после чего тело привезли в дом и положили на кровать?

Ричард нахмурился:

— Возможно… но то, как кровь застыла в теле, указывает, что она лежала в том положении, в котором мы нашли ее, с той минуты, как выпила яд.

— Ладно, — сказал Скотт. — Просто предположил. Давайте закончим на сегодня.

Кэти начала вставать.

— Я понимаю, это бред, но… — Она почувствовала, что ее поддерживает рука Ричарда.

— Ты еле двигаешься, — перебил он.

Она чуть не рассказала о кошмаре, приснившемся в больнице. Голос Ричарда вернул ее к реальности. Выставила бы себя дурой. Она благодарно улыбнулась ему.

— Главным образом, еле соображаю.

11

Нельзя позволить Эдне уничтожить дело его жизни. Он вцепился в руль. Руки дрожали. Нужно успокоиться.

Какая тонкая ирония в том, что именно она видела, как он уводит «линкольн» со стоянки. Ясно, что она решила, будто Венджи с ним в машине. Но как только она расскажет об этом полиции, все будет кончено. Он так и слышал вопросы: «Вы отвезли миссис Льюис домой, доктор. Что вы сделали после этого? Вызвали такси? Во сколько это было? Мисс Берне сказала, что вы уехали со стоянки чуть позже девяти вечера».

Вскрытие, конечно, покажет, что Венджи умерла примерно в это время. Что они подумают, если он скажет, что в такую погоду возвращался в больницу пешком?

Эдну необходимо остановить. Медицинский саквояж лежал рядом с ним на сиденье. Там не было ничего, кроме пресс-папье со стола в кабинете. Обычно он не носил с собой саквояж, но этим утром взял, чтобы положить туда мокасины. Он собирался поехать в Нью-Йорк ужинать и хотел оставить их в двух разных мусорных баках, которые опустошают по утрам.

Но рано утром пришла Хильда. Она стояла в прихожей и разговаривала с ним, пока он надевал серое твидовое пальто. Она подала ему шляпу и саквояж. При ней переложить мокасины из плаща в саквояж было невозможно. Что бы она подумала? Впрочем, неважно. Плащ висел в глубине шкафа. Она туда не полезет, а вечером, покончив с Эдной, он вернется домой. А от башмаков избавится завтра.

Ему повезло, что Эдна живет так близко от больницы: поэтому он и знает ее адрес. Он несколько раз завозил ей работу, когда она не могла выйти из-за ишиаса. Надо только проверить номер квартиры. Придется обставить это как убийство, совершенное при ограблении. Дело передадут ведомству Кэти Демайо, но никому, конечно, и в голову не придет связать убийство неприметного бухгалтера ни с ее работодателем, ни с Венджи Льюис.

Он заберет бумажник, захватит все драгоценности. Порывшись в памяти, он припомнил, что у нее есть брошь-бабочка с мелкими рубинами и обручальное кольцо с бриллиантовой крошкой. Она показывала их ему, когда он завозил ей работу несколько месяцев назад.

— Это кольцо моей матери, доктор, — гордо сказала Эдна. — Они с папой полюбили друг друга с первого свидания, и на втором он подарил ей кольцо. Можете представить, что обоим тогда было уже за сорок? Папа отдал мне кольцо после смерти мамы. Это было три года назад, и вы знаете, он пережил ее всего на три месяца. Правда, у мамы пальцы были тоньше, поэтому я и ношу его на мизинце. Еще он подарил ей брошку на десятую годовщину свадьбы.

Его раздражала утомительная болтовня, но теперь он понял, что, как и все остальное, она оказалась полезной. Он тогда сидел у ее кровати. Дешевую пластмассовую шкатулку она держала в ящике ночного столика. Это кольцо, брошку и бумажник из ее сумочки легко будет унести, и он запросто инсценирует убийство при ограблении.

Потом он выбросит все это вместе с мокасинами, и на том дело закончится.

Но остается Кэти Демайо.

Он пожевал губами. Во рту пересохло.

Он подумал о квартире Эдны. Как он туда попадет? Решится ли он позвонить, чтобы она его впустила? А если она не одна?

Но она будет одна. В этом он не сомневался. Она ехала домой, чтобы выпить. Это было ясно по тем нервным, нетерпеливым движениям, которые он видел, наблюдая за нею из коридора. Она была возбуждена, взволнована, явно прокручивала в голове то, что завтра расскажет полиции.

Его прошиб холодный пот при мысли о том, что она решила поболтать с пациентками в приемной до того, как рассказала ему о Венджи. Всем Эднам в этом мире необходимы слушатели. Слушайте меня! Замечайте меня! Я существую!

Недолго тебе осталось, Эдна, недолго.

Он въехал на площадку около ее дома. В последний раз он оставлял машину за домом, на одной из стоянок для гостей. Решится ли он сейчас поехать туда? Было холодно, ветрено и темно. Народу наверняка мало. Все будут спешить и не обратят внимания на самую обыкновенную темную и недорогую машину. В прошлый раз он объехал ее дом. Она жила на первом этаже последнего блока. Густые кусты скрывали ржавую сетку, отделявшую жилой комплекс от крутого оврага, который обрывался вниз на дюжину футов, а по дну тянулась железнодорожная колея, ответвление основной линии.

Окно спальни Эдны выходит на стоянку. Под окном растут высокие нестриженые кусты. Окно находится над самой землей — достаточно низко, насколько он помнил. Может, оно не заперто? К этому времени, если он рассчитал верно, Эдна должна быть в стельку пьяной. Можно войти и выйти через окно. Это сделает ограбление достоверным. Или он позвонит, войдет, убьет ее и уедет. Даже если его кто-то увидит, он просто скажет, что привез кое-какие бумаги, но решил не оставлять их, потому что она была пьяна. Должно быть, грабитель вошел позже. Никому не придет в голову обвинять процветающего врача в ограблении нищего бухгалтера.

Успокоившись, он снизил скорость на подъезде к жилому комплексу. Этим холодным февральским вечером одинаковые двухэтажные блоки казались окоченевшими и покинутыми.

На стоянке находилось с полдюжины машин. Он встал между туристским фургоном и универсалом, которые скрыли машину от посторонних глаз. Надел хирургические перчатки и положил пресс-папье в карман пальто. Осторожно выскользнув из машины, бесшумно закрыл дверцу и исчез в тени здания. Мысленно поблагодарил бога за то, что Эдна живет в последнем блоке. Не перепутаешь.

Штора на окне спальни была почти опущена, но на подоконнике стоял цветок в горшке. Штора доходила до верхушки растения, и он мог ясно видеть, что происходит внутри. В комнату проникал свет из коридора. Окно было приоткрыто. Наверное, Эдна в гостиной или за обеденным столом. Приглушенно бормотал телевизор. Можно войти через окно.

Он быстро огляделся и еще раз убедился в том, что вокруг никого нет. Сильными, затянутыми в перчатки пальцами он открыл окно, бесшумно поднял штору, тихо взял горшок с растением и поставил его на землю. Позже это станет очевидным доказательством способа проникновения. Он влез на подоконник. Для такого крупного мужчины он был на удивление ловок.

Он оказался в спальне. При тусклом свете оглядел девственно опрятную комнату, махровое покрывало, распятие над кроватью, фотографии пожилой пары в рамках, кружевную салфетку на обшарпанном комоде, отделанном красным деревом.

Пора приступать к делу, которое он ненавидел. Он нащупал в кармане пресс-папье. Надо ударить ее. Когда-то он читал о враче, которого признали виновным в убийстве из-за того, что удар ножом был нанесен слишком точно. Нельзя рисковать, чтобы его выдали медицинские знания. Именно медицинские знания привели его сюда.

Он на цыпочках двинулся по короткому коридору. Ванная справа. Гостиная в шести футах впереди и слева. Он осторожно заглянул туда. Телевизор включен, но в комнате никого нет. Скрипнул стул. Она, должно быть, сидит в крошечной столовой нише. Он осторожно вошел в гостиную. Наступил решающий момент. Если она увидит его и закричит…

Но Эдна сидела к нему спиной. Закутанная в махровый голубой халат, она почти сползла с кресла перед столом. Одна рука лежала рядом с огромным стаканом для коктейлей, другая на коленях. Перед ней стоял почти пустой высокий графин. Голова свисала на грудь. Слабое ровное дыхание указывало на то, что она спит. От нее тяжело пахло алкоголем. Он быстро оценил ситуацию. Взгляд упал на тихо шипящий радиатор справа от стола. Старомодный радиатор с острыми незащищенными ребрами. Может, ему и не понадобится пресс-папье? Возможно…

— Эдна, — чуть слышно прошептал он.

— М-м-м… ой… — Она подняла на него затуманенные глаза. Смутившись, начала было вставать, неуклюже изогнувшись в кресле. — Доктор…

Мощный удар отбросил ее назад. Голова ударилась о радиатор. Ослепительный свет вспыхнул в мозгу. Как больно! Господи, как больно! Эдна вздохнула. Успокаивающе теплый поток крови унес ее в темноту. Боль растеклась, усилилась, достигла пика, отступила, утихла.

Он отскочил, чтобы не испачкаться в крови, потом осторожно склонился над ней. Пока он наблюдал, пульс у нее на горле затрепетал и остановился. Он приблизил лицо к ее губам. Она перестала дышать. Он убрал пресс-папье в карман. Оно уже не понадобится. Он не станет инсценировать ограбление. Все будет выглядеть так, будто она упала. Ему повезло. Безопасность обеспечена.

Он вернулся в спальню по своим следам. Внимательно осмотревшись, чтобы убедиться, что на стоянке никого нет, вылез через окно, вспомнил о горшке, поставил его на место, опустил штору и прикрыл окно точно так же, как оно было прикрыто у Эдны.

И тут раздался настойчивый звонок в дверь — в ее дверь! Он нервно огляделся. Никаких следов на твердой сухой земле. Подоконник совершенно чист. Никакой стертой пыли. Влезая, он через него перешагнул, так что на белой поверхности не осталось отпечатков подошв.

Он побежал к машине. Двигатель завелся тихо. С выключенными фарами он отъехал от домов. Выезжая на шоссе № 4, он включил фары.

Кто стоял у Эдны на пороге? Попытается ли этот человек войти? Эдна мертва. Она больше не сможет сплетничать о нем. Но опасность была так близко, так ужасающе близко.

Его переполнял адреналин. Осталась лишь одна возможная угроза: Кэти Демайо.

Теперь он возьмется за нее. Авария, в которую она попала, дала ему предлог, чтобы начать лечение.

В больничном отчете говорилось, что у нее низкий гемоглобин. Ей сделали переливание крови в отделении скорой помощи.

Он назначит еще одно переливание под предлогом подготовки к операции.

И даст ей кумадин, который нарушит свертываемость крови и сведет на нет всю пользу от переливания. К пятнице, когда Кэти придет в больницу, она будет на грани тяжелого кровотечения.

Вероятно, он сможет провести срочную операцию без введения дополнительных антикоагулянтов. Но при необходимости введет ей гепарин. Это приведет к серьезнейшему ослаблению механизма коагуляции. Она не перенесет этой операции.

Изначально низкий уровень гемоглобина, кумадин и гепарин подействуют на Кэти Демайо не хуже, чем цианид на Венджи Льюис.

12

Ричард и Кэти вместе вышли из кабинета Скотта. Она знала, что он рассердится, если она захочет вызвать такси, чтобы ехать домой. Но когда они подошли к его машине, он сказал:

— Сначала ужин. Бифштекс и бутылка вина заставят твои соки бежать быстрее.

— Какие соки? — осторожно спросила она.

— Слюна. Желудочный. Всякие.

Он выбрал ресторан с отдельными кабинками, опасно примостившийся на утесе в «Палисадах»[6]. В маленьком зале горели свечи, и было тепло от пылающего камина.

— Как чудесно, — вздохнула она. Хозяин явно хорошо знал Ричарда.

— Доктор Кэрролл, рад вас видеть, — поздоровался он, провожая их к столику перед камином и отодвигая стул для Кэти.

Она усмехнулась и села. Либо она и в самом деле выглядит такой замерзшей и печальной, какой себя чувствует, либо Ричард здесь — особый клиент.

Он заказал бутылку «Сент-Эмильона», официант принес горячие чесночные хлебцы. Они пили и ели в приятном молчании. Кэти осознала, что впервые они сидят так близко, за маленьким столиком, в стороне от других посетителей, глядя друг на друга.

Ричард был рослым, необычайно крепким и здоровым. Здоровьем веяло от его густых темно-каштановых волос, мужественного спокойного лица и стройной широкоплечей фигуры. Когда он состарится, в нем появится нечто львиное.

— Ты улыбнулась, — сказал Ричард. — О чем задумалась?

Она рассказала.

— Львиное, — задумчиво повторил он. — Старый лев. Не откажусь. Хочешь знать, о чем я думаю?

— Конечно.

— Хоть твое лицо и спокойно, у тебя очень грустные глаза, Кэти.

— Извини. Я не нарочно. И мне не грустно.

— Знаешь, последние полгода я только и жду повода, чтобы пригласить тебя на свидание, но понадобилась авария, в которой ты могла погибнуть, чтобы это, наконец, произошло.

— Ты никогда не приглашал меня на свидание, — ответила она уклончиво.

— Ты никогда не хотела, чтобы я тебя пригласил. Ты всем своим видом давала понять: «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Почему?

— Я не хочу встречаться с сослуживцем, — сказала она. — Просто из принципа.

— Я понимаю. Но мы говорим не об этом. Нам хорошо вместе. Мы оба это знаем. Но ты этого не хочешь принять. А вот и меню. — Он оживился. — Фирменные блюда здесь L'entrecot[7] и стейк аиpoivrе[8]. —, заметив ее нерешительность, предложил:

— Попробуй poivre. Фантастически вкусный. С кровью, — добавил он с надеждой.

— Хорошо прожаренный, — сказала Кэти и, увидев ужас на его лице, расхохоталась: — Конечно, с кровью.

Его лицо прояснилось. Он заказал салаты с фирменным соусом и печеный картофель, затем откинулся на стуле.

— Ведь ты этого не хочешь, Кэти?

— Салат или стейк?

— Нет. Хватит увиливать. Ладно, я веду нечестную игру. Пытаюсь припереть тебя к стенке, а тебе некуда деться. Но скажи, что ты делаешь, когда не на работе и не у Кеннеди? Я знаю, что ты катаешься на лыжах.

— Да. У меня есть разведенная подруга по колледжу. Зимой после смерти Джона она затащила меня в Вермонт. Теперь мы с ней и еще с двумя парами снимаем на лыжный сезон домик в Стоу. Езжу туда на выходные, когда только могу. Я не бог весть, какая лыжница, но люблю кататься.

— Я катался когда-то, — произнес Ричард. — Пришлось бросить из-за травмы колена. Может, попробовать снова? Возьмешь меня с собой как-нибудь? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — А я занимаюсь парусным спортом. Прошлой весной взял свое суденышко на Карибы и плавал от острова к острову… «В сияньи безоблачных дней, с раздутыми парусами, скользят они по ветру, рассекая зеленую воду.. .» А вот и твой стейк, — закончил он небрежно.

— Ты тоже любишь Уильяма Карлоса Уильямса[9], — прошептала она.

Втайне Кэти ожидала поразить его тем, что узнала цитату, но, казалось, его это не удивило.

— Да, — сказал он. — Вкусный соус, а?

Они долго пили кофе. К тому времени Ричард уже рассказал о себе.

— Когда я учился в медицинской школе, я был обручен с девушкой из соседнего дома. Ты ведь знаешь, что я вырос в Сан-Франциско.

— И что случилось? — спросила Кэти.

— Мы все время откладывали свадьбу. В конце концов, она вышла замуж за моего лучшего друга. — Ричард улыбнулся: — Шучу, конечно. Джейн была очень милой девушкой. Но чего-то не хватало. Однажды вечером, когда мы в сороковой или пятидесятый раз обсуждали нашу женитьбу, она сказала: «Ричард, мы любим друг друга, но оба знаем, что на свете есть нечто большее». Она была права.

— И никаких сожалений? Не передумали? — спросила Кэти.

— Да нет. Это было семь лет назад. Я немного удивлен, что «нечто большее» появилось только сейчас.

Казалось, он не ждал от нее комментариев. Вместо этого заговорил о деле Льюис.

— Меня это злит, как всякая бессмысленная смерть. Венджи Льюис была молодой женщиной и должна была прожить долгую жизнь.

— Ты уверен, что это самоубийство?

— Я ни в чем не уверен. Потребуется гораздо больше информации, прежде чем я смогу сказать наверняка.

— Не представляю, чтобы Крис Льюис убил ее. В наши дни очень просто получить развод, если хочешь освободиться.

— Можно посмотреть и с другой стороны. — Ричард сжал губы. — Давай-ка отложим этот разговор.

Было почти половина одиннадцатого, когда они подъехали к дому Кэти. Ричард озадаченно смотрел на красивый дом из нетесаного камня.

— Какого же размера этот дом? — спросил он. — Я имею в виду, сколько у тебя комнат?

— Двенадцать, — ответила Кэти неохотно. — Это дом Джона.

— Я и не думал, что ты купила его на зарплату помощника прокурора, — прокомментировал Ричард.

Она начала открывать дверцу машины.

— Погоди, — сказал он. — Я помогу тебе выйти. Наверное, еще скользко.

Она не собиралась приглашать его, но он не дал ей возможности попрощаться у дверей. Взяв ключ у нее из рук, вставил его в замок, повернул, открыл дверь и прошел за ней в дом.

— Я не собираюсь задерживаться, но хочу удовлетворить свое непомерное любопытство и посмотреть, где ты гнездишься.

Она включила свет и с некоторым возмущением смотрела, как Ричард разглядывает прихожую и гостиную.

— Неплохо, ничего не скажешь, — присвистнул он. Затем подошел к портрету Джона и внимательно изучил его.

— Я слышал, он был славным малым.

— Да… — Кэти смутилась, осознав, что почти на каждом столе стоят их с Джоном фотографии. Ричард переходил от одной к другой.

— Путешествие за границу?

— Наш медовый месяц. — Она сжала губы.

— Сколько вы были женаты, Кэти?

— Год.

Он увидел боль, промелькнувшую на ее лице, — не просто боль, а удивление, будто она все еще не понимала, как такое могло случиться.

— Когда вы узнали, что он болен? Я помню, что у него был рак.

— Вскоре после того, как вернулись из поездки.

— Значит, на самом деле, у вас ничего и не было, кроме этого путешествия? И до сих пор ты сидишь у постели умирающего. Прости, Кэти, работа делает меня таким прямолинейным — во вред себе, полагаю. Ну, я пойду. — Он помедлил. — Не думаешь, что имеет смысл задергивать занавески, когда ты одна?

Она пожала плечами:

— Зачем? Никто не станет меня грабить.

— Ты лучше других знаешь, как много происходит ограблений. И в этом районе ты окажешься первой мишенью, особенно если кто-нибудь прознает, что ты живешь одна. Не возражаешь?

Не дожидаясь ответа, он подошел к окну и задернул занавески.

— Я пошел. Увидимся завтра. Как ты доберешься до работы? Твою машину уже починили?

— Нет, но в гараже мне дадут машину напрокат. Ее пригонят утром.

— Ладно. — Он постоял минутку, взявшись за ручку двери, потом с настоящим ирландским акцентом произнес: — Я покидаю тебя, Кэти Скарлетт. Запри дверь. Я не собираюсь ждать, пока кто-нибудь попытается вломиться в Тару.

Он наклонился, поцеловал ее в щеку и вышел.

Улыбаясь, Кэти закрыла дверь. Всплыло отчетливое воспоминание. Ей пять лет, она самозабвенно возится в грязи на заднем дворе, пачкая пасхальное платье. Сердитый крик матери. Веселый голос отца, подражающего Джеральду О'Харе: «Это наша земля, Кэти Скарлетт». Потом вкрадчиво матери: «Не сердись на нее. Всякий порядочный ирландец любит землю».

Раздался музыкальный бой часов. После ухода грубоватого теплого Ричарда комната казалась пустой. Она быстро выключила свет и поднялась в спальню.

Телефон зазвонил, когда она уже легла. Должно быть, Молли, подумала она, поднимая трубку. Но ответил мужской голос.

— Миссис Демайо?

— Да.

— Это доктор Хайли. Надеюсь, что звоню не слишком поздно, но я несколько раз за вечер пытался с вами связаться. Я узнал, что вы попали в аварию и провели ночь у нас в клинике. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, доктор. Очень любезно с вашей стороны.

— Что с кровотечениями? У вас в карте сказано, что ночью вам сделали переливание.

— Увы, все по-прежнему. Я думала, что менструация уже закончилась, но вчера снова пошла кровь. Честно говоря, мне кажется, что у меня закружилась голова, когда я потеряла управление.

— Вам стоило обратить на это внимание как минимум год назад. Ну, ничего. На следующей неделе все уже будет позади. Но я бы хотел сделать вам еще одно переливание, чтобы подготовить к операции, и, кроме того, вам нужно принимать лекарство. Вы можете прийти в клинику завтра днем?

— Да. Я в любом случае собиралась туда. Вы слышали о миссис Льюис?

— Конечно. Ужасная трагедия. Хорошо, значит, увидимся завтра. Позвоните утром, и мы уточним время.

— Да, доктор. Спасибо.

Кэти повесила трубку. Она выключила свет и подумала, что доктор Хайли не понравился ей при первой встрече. Возможно, виной тому его сдержанность, даже отчужденность.

Вот как можно ошибиться в человеке, решила она. Так любезно с его стороны, что он лично связался со мной.

13

Билл Кеннеди позвонил в дверь дома Льюисов. Он работал хирургом-ортопедом в больнице «Ленокс-Хилл» и весь день провел на операциях, поэтому о смерти Венджи Льюис узнал, только вернувшись домой. Высокий, рано поседевший, блестящий специалист, слегка застенчивый на работе, Билл становился другим человеком, когда приходил в теплое гнездышко, созданное для него Молли.

Ее живость позволяла ему забыть о пациентах и расслабиться. Но сегодня все было иначе. Молли уже покормила детей и велела им не болтаться под ногами. Она коротко рассказала ему про Венджи.

— Я предлагала Крису прийти сегодня на ужин и переночевать у нас, чтобы не оставаться там одному. Он не хочет, но ты сходи, притащи его сюда. Я уверена, что он согласится хотя бы поужинать.

По дороге Билл представлял себе, какой это был бы шок — вернуться домой и обнаружить, что потерял Молли. Но для Криса Льюиса это было не так. Ни один нормальный человек не подумал бы, что его брак хоть чем-то напоминал их отношения с Молли. Билл никогда не рассказывал Молли, как однажды утром пил кофе в кафе рядом с больницей и заметил за столиком Криса с очень красивой девушкой лет двадцати с небольшим. По ним было видно, что они увлечены друг другом.

Может, Венджи узнала о девушке? И поэтому покончила с собой. Да еще таким мучительным способом! Ему вспомнилось прошлое лето. Венджи и Крис были у них на барбекю. Венджи начала жарить зефир и поднесла руку слишком близко к огню. На пальце вздулся волдырь, а она устроила истерику, будто покрылась ожогами третьей степени. Визжала на Криса, который пытался ее успокоить. Смутившись, он объяснил:

— У Венджи низкий болевой порог.

К тому времени, как Билл нанес мазь, волдырь практически исчез.

Разве хватило бы мужества такой чувствительной женщине принять цианид? Всякий, кто хоть немного читал про этот яд, знает, что смерть наступает почти мгновенно, но человек умирает в страшных мучениях.

Нет. Билл мог бы поклясться, что если бы Венджи Льюис задумала совершить самоубийство, она бы наглоталась снотворного и уснула. Вот, как мало нам известно о человеческом сознании… даже ему, знатоку человеческой природы.

Крис Льюис открыл дверь. С тех пор как Билл увидел их с девушкой, он стал относиться к Крису сдержаннее. Он просто не мог хорошо думать о мужчине, который при беременной жене ухаживает за другой женщиной. Но теперь искаженное лицо Криса и неподдельная печаль в глазах вызвали у Билла сострадание. Он крепко взял Криса за руки:

— Я так тебе сочувствую…

Крис кивнул без всякого выражения. Ему казалось, что так же, как очищают луковицу, слой за слоем, доходит до него смысл событий этого дня. Венджи умерла. Может, их ссора заставила ее покончить с собой? Он не верил этому, но чувствовал себя одиноким, перепуганным и виноватым. Он позволил Биллу уговорить себя поужинать у них. Ему нужно было уйти из дому, тут он не мог ясно думать. Молли и Билл хорошие люди. Можно ли доверить им все, что он знает? Можно ли вообще кому-нибудь это доверить? Он оцепенело потянулся за курткой и последовал за Биллом на улицу.

Билл налил ему двойного виски, и Крис стал жадно пить. Когда стакан наполовину опустел, он заставил себя притормозить. Виски обжигало горло и грудь, снимая напряжение. Спокойно, думал он, спокойно. Будь осторожен.

Дети пришли пожелать спокойной ночи. Какие воспитанные. И красивые. Старший мальчик. Билли, вылитый отец. Дженнифер — темноволосая красавица. Младшие девочки, Дайна и Мойра, очень похожи на Молли. Близнецы. Крис почти улыбнулся. Близнецов не различишь. Крис всегда хотел детей. Теперь его нерожденный ребенок умер вместе с Венджи. Еще одна вина. Его раздражала ее беременность. Это его ребенок, а он не хотел его ни секунды. И Венджи знала об этом. Что или кто довел ее до самоубийства? Кто? Вот в чем вопрос. Потому что Венджи была не одна прошлой ночью.

Он не сказал об этом полиции. Сказать — значит разворошить осиное гнездо и вынудить их начать расследование. И куда бы оно привело? К Джоан. К другой женщине. К нему.

Портье видел, как он уходил из гостиницы прошлой ночью.

Он поехал домой, чтобы выяснить все с Венджи.

Даже прикинул кое-какие цифры, чтобы обсудить с ней. Пусть оставит себе дом. Он будет давать ей двадцать тысяч в год, по крайней мере, пока ребенку не исполнится восемнадцать. Он застрахует жизнь в ее пользу. Даст ребенку возможность получить образование. Она продолжит ходить к этому японскому психиатру, от которого без ума. Только отпусти меня, Венджи. Пожалуйста, отпусти меня. Я не могу больше жить с тобой. Это убивает нас обоих…

Крис добрался домой около полуночи. Подъехал к гаражу, открыл дверь и тут же понял — что-то случилось. Он чуть не врезался в «линкольн». Венджи поставила свою машину на его место. Нет, кто-то другой поставил машину на его место. Потому что Венджи не стала бы и пытаться въехать на этой широкой машине между столбами и правой стеной. Гараж был огромным. С одной стороны помещается две машины. И Венджи всегда парковалась там. Ей был важен каждый дюйм. Она была плохим водителем, и, вероятно, у нее было неважное боковое зрение. Не умела правильно оценивать расстояние. Крис всегда ставил свой «корвет» с узкой стороны. Но вчера там оказался умело припаркованный «линкольн».

Крис вошел и обнаружил, что в доме никого нет. Сумочка Венджи лежала на кресле в их спальне. Он удивился, но не встревожился. Очевидно, она поехала к кому-нибудь переночевать. Он даже обрадовался, что у нее есть подруга, с которой она всем делится. Он всегда пытался заставить ее подружиться с кем-нибудь. И Венджи умела быть скрытной. Он подумал, не забыла ли она сумочку. Она же такая рассеянная. Или, может, собрала сумку для ночевки и решила не брать тяжелую сумочку.

Дом давил на Криса. Он решил вернуться в мотель. Он не сказал Джоан о том, что был дома. Старался как можно меньше говорить с нею о Венджи. Джоан любой разговор о Венджи напоминал о том, что она вторглась на чужую территорию. Если бы он сегодня утром рассказал, что они с Венджи поссорились и что Венджи так расстроилась, что поехала к кому-то ночевать, лишь бы не оставаться одной, у Джоан случился бы сердечный приступ.

А потом он нашел Венджи мертвой. Кто-то завел ее машину в гараж до полуночи. Кто-то привез ее домой после полуночи. И эти туфли. Она их надевала единственный раз и непрерывно жаловалась. Это было перед Рождеством, когда он повез ее в Нью-Йорк, чтобы развлечь. Развлечь! Боже, что за ужасный был день. Ей не понравилась пьеса. В ресторане не подавали пиккату из телятины, и она досадовала на это. И без конца говорила о том, как туфля врезается в правую лодыжку.

Уже несколько недель она не носила ничего, кроме грязных мокасинов. Он просил ее надеть какие-нибудь приличные туфли, но она говорила, что ей удобно только в этих тапках. Где же они? Крис обыскал весь дом. Тот, кто привез ее домой, должен знать.

Ничего из этого он не рассказал полиции. Не хотел впутывать Джоан.

— Я остановился в мотеле, потому что мы с женой поссорились. Хотел получить развод. Я решил поехать домой и попробовать убедить ее. Но ее не было дома, поэтому я уехал.

Казалось, незачем было вытаскивать все это наружу. Возможно, даже эти туфли не имели особого значения. Венджи могла захотеть, чтобы ее нашли полностью одетой. Она стеснялась своей опухшей ноги. Она была тщеславной.

Но ему следовало рассказать полиции о том, что он был здесь, о том, как была припаркована машина.

— Крис, иди в столовую. Тебе станет лучше, если ты поешь, — мягко позвала Молли.

Крис устало поднял глаза. Мягкий свет из холла освещал лицо Молли, и он впервые заметил семейное сходство между ней и Кэти Демайо.

Кэти Демайо. Ее сестра. Нельзя обсуждать это с Биллом и Молли. Он поставит Молли в неловкое положение. Как она сможет честно посоветовать ему, должен ли он рассказать о том, что приезжал ночью домой, если ее родная сестра работает в прокуратуре? Нет. Ему придется решать самому.

Он провел рукой по воспаленным глазам.

— Я бы рад что-нибудь съесть, Молли. Пахнет очень вкусно. Но мне скоро придется уйти. Должны приехать из похоронного бюро за одеждой для Венджи. Родители хотят увидеть ее до похорон.

— Где пройдут похороны? — спросил Билл.

— Завтра после полудня гроб отправят в Миннеаполис. Я полечу на том же самолете. Похороны состоятся на следующий день. Медэксперт вернул тело сегодня вечером.

Слова гремели в ушах… Гроб… Тело… Похороны… Господи, подумал он, это, наверное, ужасный сон. Я хотел освободиться от тебя, Венджи, но я не желал тебе смерти. Я довел тебя до самоубийства. Джоан права. Я должен был поддерживать тебя.

В восемь часов он вернулся домой. В половине девятого, к приходу владельца похоронного бюро, он приготовил чемодан с бельем и просторным балахоном, подаренным родителями Венджи ей на Рождество.

Владелец похоронного бюро, Пол Хелси, держался спокойно и сочувственно. Он сразу попросил необходимую информацию. Родилась пятнадцатого апреля. Он записал год. Скончалась пятнадцатого февраля — ровно за два месяца до тридцать первого дня рождения, заметил он.

Крис потер ноющий лоб. Что-то не так. Даже в этой нереальной ситуации, когда вообще все не так, что-то не сходилось.

— Нет, — сказал он. — Сегодня шестнадцатое, а не пятнадцатое.

— В свидетельстве о смерти ясно сказано, что миссис Льюис умерла между восемью и десятью часами вчера вечером, пятнадцатого февраля, — ответил Хелси. — Вы думаете, что шестнадцатого, потому что нашли ее сегодня утром. Но медэксперт, проводивший вскрытие, точно установил время смерти.

Крис уставился на него. Чувство усталости и нереальности происходящего растворились в страшном потрясении. Он приехал домой в полночь, и машина, и сумочка Венджи были здесь. Он подождал около получаса, прежде чем вернуться в Нью-Йорк. Когда он утром пришел домой, то решил, что Венджи приехала после его ухода и покончила с собой.

Но к полуночи она уже была мертва три или четыре часа. Значит, после полуночи, после его отъезда, кто-то привез тело сюда, положил на кровать и оставил рядом пустой стакан.

Кто-то, пожелавший создать видимость того, что Венджи совершила самоубийство.

Может, она покончила с собой где-нибудь в другом месте? И кто-то привез ее домой просто потому, что не хотел быть втянутым в эту историю? Нет, конечно. Венджи никогда не стала бы причинять себе боль, отравляясь цианидом. Кто-то инсценировал самоубийство.

— О боже, — прошептал Крис. — О боже.

Лицо Венджи всплыло у него перед глазами. Большие, обрамленные густыми ресницами, вечно недовольные глаза, короткий прямой нос, медовые волосы, спадавшие на лоб, маленькие, прекрасно очерченные губы. В последнюю минуту она, должно быть, все поняла. Кто-то держал ее, влил в нее яд, жестоко убил ее и ребенка, которого она носила. Она, наверное, ужасно испугалась. От разрывающей душу жалости на глаза навернулись слезы. Никто, ни один муж не станет молчать и оставлять безнаказанными две эти смерти.

Но если он расскажет обо всем полиции, если начнется расследование, то на одного человека подозрение падет неизбежно. Владелец похоронного бюро пристально смотрел на него, и Крис произнес вслух:

— Мне придется все рассказать полиции, и они обвинят меня.

14

Он медленно положил трубку. Кэти Демайо ничего не подозревала. Даже когда она упомянула миссис Льюис, в ее голосе не прозвучало намека на то, что прокуратура хочет не просто обсудить с ним психическое состояние Венджи.

Но Кэти попала в аварию всего сутки назад. Возможно, она все еще не отошла от шока.

Уровень гемоглобина у нее низкий. Завтра, когда в кровь поступит кумадин, механизм свертывания нарушится, кровотечение усилится, у нее начнется головокружение, она станет рассеянной. И не будет способна отличить предполагаемый кошмар от реальности.

Если, конечно, самоубийство не вызвало слишком много вопросов. Если только в ее ведомстве не обсуждалась возможность того, что тело Венджи могли перевезти.

Опасность все еще велика.

Он находился в библиотеке особняка Вестлейков, построенного в тюдоровском стиле. Теперь это его дом. Тут арки и встроенные книжные шкафы, мраморные камины и старинные тканые обои, и витражные окна от «Тиффани»: такое жилище сегодня не скопируешь ни за какие деньги. Теперь никто не занимается тонкой работой.

Дом Вестлейка. Клиника Вестлейка. «Вестлейкский центр материнства». Это имя хорошо послужило ему, мгновенно ввело его и в общество, и в профессиональную среду. Он был известным гинекологом, который во время трансатлантического путешествия на корабле познакомился с Уинифред Вестлейк, женился на ней и переехал в Америку, чтобы продолжить работу ее отца.

Отличный предлог, чтобы покинуть Англию. Никто, включая Уинифред, ничего не знал о том времени, которое предшествовало Ливерпулю, о том времени, когда он работал в больнице Христа в Девоне.

Под конец она начала задавать вопросы.

Почти одиннадцать, а он еще не ужинал. Мысль о том, что он собирался сделать с Эдной, отбивала аппетит.

Но теперь, когда все позади, наступило облегчение, и он просто умирал от голода. Он пошел на кухню. Хильда оставила ужин в микроволновке: куропатка с диким рисом. Надо только разогреть. Когда у него было время, он предпочитал готовить сам. Хильда готовила простую еду, хотя и достаточно вкусную.

Она хорошая домработница. Он любил возвращаться домой, в опрятное изящество, немного выпить, поесть, когда захочется, провести несколько часов в библиотеке над своими записями, не опасаясь того, что кто-нибудь заглянет, как это иногда случалось в его лаборатории в клинике.

Дома ему необходима полная свобода. Он избавился от экономки, которая служила еще Уинифред и ее отцу. Злобная сука. Смотрела на него угрюмыми, печальными, опухшими от слез глазами.

— Мисс Уинифред почти не болела, пока…

Он уставился на нее, и она замолчала. Хотела сказать «пока не вышла за вас замуж».

Кузен Уинифред страшно возмущался, хотел навредить ему после смерти Уинифред. Но ничего не смог доказать. Не было никаких свидетельств. Его отвергли как несостоявшегося наследника.

Конечно, денег оказалось не слишком много. Уинифред столько вложила в покупку клиники. Теперь на его исследования уходили огромные суммы, и большая их часть поступала от практики. Конечно, он не мог подать заявку на грант. Но он и так справлялся. Женщины готовы заплатить сколько угодно, лишь бы забеременеть.

Хильда накрыла ему в маленькой столовой, примыкающей к буфетной, — прежде ее называли утренней комнатой. Он ни за что не стал бы есть на кухне, но ужинать в столовой размером двадцать на тридцать футов — вычурно и даже смешно для одинокого человека. Эта комната с круглым столом на одной ножке, горкой в стиле королевы Анны и видом на поросшую деревьями лужайку гораздо приятнее.

Достав из холодильника бутылку «Пуйи-Фюиссе», он уселся за стол.

Он доедал ужин, обдумывая точную дозу лекарства для Кэти Демайо. Никто не заподозрит присутствие кумадина в крови после смерти. Прекращение коагуляции отнесут на счет переливаний. А вот если придется вводить гепарин, при аутопсии могут обнаружиться следы кумадина и гепарина. Но он придумал, как этого избежать.

Прежде чем отправиться спать, он подошел к шкафу в прихожей. Сейчас он положит мокасины в саквояж, чтобы утром не повторить сегодняшний промах. Потянувшись в глубь шкафа, он сунул руку в карман плаща и вытащил бесформенный мокасин. Уверенно сунул вторую руку в другой карман — сначала спокойно, потом лихорадочно. В конце концов, он схватил плащ и яростно обыскал его целиком. Затем упал на колени и стал шарить среди галош, аккуратно сложенных на полу шкафа.

Наконец он поднялся и уставился на поношенный мокасин в руке. Он снова увидел, как стаскивает его с правой ноги Венджи.

Правый мокасин.

Тот самый, который держал в руке.

Он истерически захохотал от жестокого разочарования, из груди вырывались резкие хриплые звуки. Столько опасностей, унизительное ползанье по стоянке — будто пес, вынюхивающий след, — и все напрасно.

Каким-то образом, в темноте, возможно, когда он съежился в кустах, прячась от вылетевшей на стоянку машины, мокасин выпал из кармана. Он нашел тот самый башмак, который у него уже был.

А бесформенный, поношенный, уродливый левый мокасин Венджи Льюис где-то ждет, чтобы его обнаружили, ждет, чтобы навести на след.

15

Кэти поставила радиобудильник на шесть, но проснулась задолго до того, как радостный голос ведущего «Си-би-эс» пожелал ей доброго утра. Она плохо спала, несколько раз внезапно просыпалась, напуганная смутными тревожными сновидениями. На ночь она всегда переключала радиатор на маленькую мощность.

Дрожа, она прибавила температуру, потом быстро сварила кофе и взяла чашку в постель.

Опираясь на подушки и закутавшись в толстое ватное одеяло, она торопливо прихлебывала кофе, грея пальцы о чашку.

— Так-то лучше, — прошептала она. — Но что же все-таки со мной?

Напротив кровати стоял старинный комод с овальным зеркалом. Кэти посмотрела в зеркало. Волосы взъерошены — темно-каштановая копна на фоне вышитых наволочек цвета слоновой кости. Пурпурный синяк под глазом стал желтоватым. Глаза припухли после сна. Глубокие тени под глазами подчеркивают осунувшееся лицо. Как сказала бы мама, у меня такой вид, будто меня таскала кошка, размышляла она.

Но дело не в том, как она выглядит. И даже не в том, что все тело ноет после аварии. Дело в тяжелом предчувствии. Может быть, ей снова снился тот странный и страшный сон? Трудно сказать.

Венджи Льюис. Вспомнилась строчка из заупокойной службы по Джону: «Мы, опечаленные неизбежностью смерти…» Смерть, разумеется, неизбежна. Но не такая. Неприятно думать, что Венджи покончила с собой, но казалось невозможным, что кто-то мог убить ее, влив цианид в горло. Просто не верится, что Крис Льюис способен на такую жестокость.

Она подумала о звонке доктора Хайли. Чертова операция. Господи, каждый год выскабливание делают тысячам женщин всех возрастов. Дело не в самой операции. А в ее причинах. Предположим, выскабливание не поможет. Доктор Хайли намекнул, что со временем, возможно, придется удалить матку.

Если бы только она успела забеременеть от Джона… Но этого не произошло.

Предположим, она когда-нибудь снова выйдет замуж. Разве не будет это горькой жалкой насмешкой, если к тому времени она не сможет иметь детей? Прекрати сейчас же, велела она себе. Помнишь «Фауста»? «Еще не потеряв, мы плачем о потере»[10].

Ну, по крайней мере, она покончит с этой операцией. Ляжет в пятницу вечером. Операция в субботу, домой в воскресенье. На работу в понедельник. Все просто.

Вчера ей в офис позвонила Молли.

— Кэти, я поняла, ты не хотела, чтобы я говорила об этом при Ричарде, но не лучше ли отложить операцию на месяц? Ты и так получила серьезную встряску.

— Ни в коем случае. Я хочу покончить с этим, — с жаром ответила Кэти. — Кроме того, Молли, очень может быть, что именно из-за этого я и попала в аварию. В понедельник у меня несколько раз кружилась голова.

— Почему ты мне не сказала? — расстроилась Молли.

— Да ладно тебе. Мы обе терпеть не можем нытиков. Если станет по-настоящему плохо, клянусь, я тебя позову.

— Уж надеюсь, — вздохнула Молли. — Возможно, ты права, и лучше с этим покончить. Ты собираешься сказать Ричарду?

Кэти постаралась не злиться.

— Нет, я не собираюсь говорить об этом лифтеру, регулировщику или по телефону доверия. Только тебе и Биллу. И оставим это. Ладно?

— Ладно. И не будь такой самонадеянной. — Молли решительно повесила трубку. Ее голос прозвучал тревожно и властно одновременно. Предупреждающий голос. Так она обычно говорила, когда кто-то из ее детей не слушался.

Я не твой ребенок, моя милая, подумала Кэти. Я люблю тебя, но я не твой ребенок. Она пила кофе и размышляла, не слишком ли зависит от Молли и Билла, получая от них эмоциональную поддержку. Может, и в самом деле, под их покровительством она плывет по течению, прячась от жизни.

О, Джон. Она взглянула на его фотографию. Сегодня утром это была просто фотография. Красивый, серьезный мужчина с нежными проницательными глазами. Однажды, в первый год после его смерти, она взяла эту фотографию, пристально посмотрела на нее и швырнула лицом вниз на комод.

— Как мог ты меня оставить? — закричала она. На следующее утро, когда Кэти пришла в себя, ей стало стыдно, и она решила никогда больше не пить много вина в подавленном настроении. Подняв фотографию, она увидела глубокую вмятину, оставленную на красивой поверхности старинного комода рельефной серебряной рамкой. Она попыталась объясниться с фотографией:

— Это не от жалости к себе, судья. Я злюсь за тебя. Я хотела, чтобы ты жил еще лет сорок. Ты умел радоваться жизни, наполнять ее смыслом. Кто уразумел дух Господа, и был советником у Него, и учил Его?[11] В тот день ей пришла на ум эта строчка из Библии. Наверное, стоит подумать над этим и теперь.

Сбросив бледно-зеленую ночную рубашку, она пошла в ванную и включила душ. Рубашка висела на стуле у туалетного столика. В колледже она предпочитала полосатые пижамы. Но Джон купил ей в Италии изящные ночные рубашки и пеньюары. Все еще казалось уместным носить их здесь, в этом доме, в его спальне.

Может, Ричард и прав. Может, она до сих пор сидит у постели умирающего. Джон первым отругал бы ее за это.

Горячий душ взбодрил ее. На девять назначены переговоры о заключении сделки о признании вины, на десять — вынесение приговора. Следует начать подготовку двух новых дел к судебному разбирательству на следующей неделе, и полно работы по процессу, назначенному на эту пятницу.

— Сегодня уже среда, — сказала она себе с беспокойством. — Пора двигаться.

Кэти быстро оделась, выбрав мягкую коричневую шерстяную юбку и новую бирюзовую шелковую блузку с длинными рукавами, чтобы скрыть повязку на руке.

Взятая напрокат машина прибыла, когда она допивала вторую чашку кофе. Она подбросила водителя обратно на станцию техобслуживания, присвистнула, увидев, как сильно поврежден капот ее машины, возблагодарила бога за то, что не получила серьезных ранений, и поехала на работу.

Ночь в округе прошла бурно. Изнасиловали четырнадцатилетнюю девочку. Все вокруг говорили об автомобильной аварии, случившейся по вине пьяного водителя и унесшей четыре жизни. Шеф полиции позвонил в прокуратуру с просьбой помочь организовать опознание подозреваемых, задержанных после вооруженного ограбления.

Скотт как раз выходил из своего кабинета.

— Чудная ночь, — заметила Кэти. Он кивнул:

— Сукин сын. Этот козел, который врезался в машину с ребятами, был так пьян, что на ногах не держался. Все четверо погибли. Старшеклассники из Паскаль-Хиллз, ехали на собрание комитета по проведению выпускного бала. Между прочим, я собирался отправить Риту в Вестлейкскую клинику, поговорить с врачами, но она занимается делом об изнасиловании. Меня особенно интересует психиатр, к которому ходила Венджи Льюис. Мне нужно его заключение насчет ее психического состояния. Я могу послать Чарли или Фила, но женщина будет менее заметна, сможет там покрутиться и выяснить, не разговаривала ли миссис Льюис с медсестрами или не подружилась ли с другими пациентками. Но придется подождать до завтра. Рита всю ночь провела на ногах и теперь ездит с изнасилованной девочкой, вдруг она опознает мерзавца. Мы уверены, что он живет неподалеку от нее.

Кэти задумалась. Она не собиралась рассказывать Скотту ни о том, что является пациенткой доктора Хайли, ни о том, что в пятницу вечером ложится в клинику. Но нельзя допустить, чтобы ему доложил об этом кто-то из коллег. Она решила пойти на компромисс.

— Вероятно, я смогу помочь. Доктор Хайли — мой гинеколог. Сегодня я иду к нему на прием. — Она сжала губы, решив, что нет необходимости пускаться в утомительные объяснения по поводу операции.

Скотт поднял брови. Как всегда, от удивления его голос стал еще ниже.

— Что ты о нем думаешь? Ричард вчера высказался насчет состояния Венджи. Похоже, он считает, что Хайли сильно рисковал.

Кэти покачала головой:

— Я не согласна с Ричардом. Доктор Хайли специалист по трудным беременностям. Его считают, чуть ли не волшебником. В этом все дело. Он пытается сохранить жизнь младенцам, от которых отказываются другие врачи. — И вспомнила о его телефонном звонке. — Могу поручиться, что он очень заботливый доктор.

На лбу Скотта и вокруг глаз прорезались глубокие морщины.

— Так говорит тебе интуиция? Ты давно его знаешь?

Пытаясь быть объективной, Кэти подумала о докторе.

— Нет, недавно и не слишком хорошо. Мой гинеколог вышел на пенсию и переехал несколько лет назад, а я не побеспокоилась о новом. Потом, когда у меня начались неприятности… в общем, моя сестра Молли узнала о докторе Хайли от подруги, которая от него в восторге. Молли ездит к кому-то в Нью-Йорк, а мне не хотелось напрягаться. Поэтому я записалась на прием в прошлом месяце. Он очень знающий врач.

Она вспомнила тот прием. Доктор Хайли осматривал ее осторожно, но тщательно.

— Вы правильно сделали, что пришли, — сказал он. — На самом деле, вам следовало обратиться к врачу больше года назад. Я считаю, что матка — это колыбель, которая всегда должна быть исправной.

Единственное, что ее удивило, — это отсутствие на приеме медсестры. Ее гинеколог, прежде чем начать осмотр, всегда вызывал медсестру, но, впрочем, он принадлежал к другому поколению. А доктору Хайли, наверное, лет сорок пять.

— Какое у тебя на сегодня расписание? — спросил Скотт.

— Все утро занято, но вторая половина дня меня вполне устроит.

— Хорошо. Встретишься с доктором Хайли и поговоришь с психиатром. Я хочу, чтобы ты составила собственное мнение о том, верят ли они, что она решилась на самоубийство. Выяснишь, когда она была там последний раз. Узнаешь, говорила ли о муже. Чарли и Фил занимаются Крисом Льюисом. Я не спал полночи и все думал, что Ричард прав. Дурно пахнет это самоубийство. И с медсестрами поговори.

— Никаких медсестер нет, — улыбнулась Кэти. — Только регистратор, Эдна. Она знает все обо всех. В прошлом месяце я не просидела в приемной и двух минут, как обнаружила, что рассказываю ей о своей жизни. Тебе бы нанять ее для допроса свидетелей.

— Мне следовало бы нанять много кого, — сухо заметил Скотт. — Обратись в Законодательный совет. Ладно, пока.

Кэти зашла в свой кабинет, подхватила досье и поспешила на встречу с адвокатом подсудимого. Она согласилась свести обвинение, касающееся героина, от «владения с намерением распространения» просто к «владению». Оттуда поспешила на третий этаж в зал заседаний, где задумчиво выслушала, как двадцатилетнего молодого человека, которого она обвиняла, приговорили к семи годам тюрьмы. Он мог бы получить двадцать лет за вооруженное ограбление и зверское нападение. Из семи лет он, возможно, отсидит одну треть и снова выйдет на улицы. Она знала его досье наизусть. О перевоспитании этого фрукта можно забыть.

В куче ожидавших ее сообщений было два телефонных звонка от доктора Кэрролла. Один в девять пятнадцать, другой — в девять сорок. Она перезвонила, но Ричард уехал по делам. Легкое смущение от этих звонков сменилось разочарованием, когда ей не удалось с ним связаться.

Она позвонила в приемную доктора Хайли, уверенно ожидая услышать теплый гнусавый голос Эдны. Но трубку взяла незнакомка с четким тихим голосом.

— Приемная доктора Хайли.

— О… — Кэти решила попросить к телефону Эдну. — Мисс Берне на месте?

Последовало недолгое молчание, и голос ответил:

— Мисс Берне сегодня не будет. Она заболела. Я миссис Фитцджеральд.

Кэти огорчилась. Она рассчитывала на разговор с Эдной.

— Жаль, что мисс Берне больна. — И она коротко объяснила, что доктор Хайли ждет ее звонка и что она хотела бы также встретиться с доктором Фухито.

Миссис Фицджеральд оставила ее на связи и через несколько минут вернулась, чтобы сообщить:

— Разумеется, они оба готовы встретиться с вами. Доктор Фухито свободен пятнадцать минут в конце каждого часа от двух до пяти, а доктор Хайли предпочел бы три часа, если вас это устраивает.

— В три часа с доктором Хайли подойдет, — ответила Кэти. — И подтвердите, пожалуйста, встречу с доктором Фухито в три сорок пять.

Повесив трубку, она вернулась к работе.

В обед заглянула Морин Кроули, одна из секретарш, и предложила принести Кэти сэндвич. Погруженная в подготовку к пятничному процессу, Кэти кивнула.

— Ржаной хлеб с ветчиной, горчицей и салатными листьями и черный кофе, — сказала Морин.

Кэти изумленно подняла глаза:

— Неужели я настолько предсказуема?

Морин было около девятнадцати — рыже-золотистая грива, изумрудно-зеленые глаза и приятная бледность, свойственная натуральным рыжим.

— Кэти, должна тебе сказать, что ты консервативна в еде. — Дверь за ней закрылась.

«Ты осунулась». «Ты сидишь у постели умирающего». «Ты консервативна».

Кэти ощутила тяжелый ком в горле и с удивлением осознала, что чуть не плачет. Я точно больна, если становлюсь такой чувствительной, подумала она.

Она жевала сэндвич и пила кофе, не чувствуя вкуса. Дело, на котором она пыталась сосредоточиться, было совершенно расплывчатым. Лицо Венджи Льюис все время маячило перед глазами. Но почему она видела его во сне?

16

Ричард Кэрролл провел тяжелую ночь. Через несколько минут после того, как он вернулся домой от Кэти, зазвонил телефон, и ему сообщили, что в морг привезли четверых ребят.

Он медленно повесил трубку. Ричард жил на восемнадцатом этаже высотного дома к северу от моста Джорджа Вашингтона. Несколько минут он смотрел из огромного венецианского окна на силуэты нью-йоркских небоскребов на фоне неба, на машины, мчащиеся по Гудзон-парквей, на сине-зеленые огни, выхватывающие из темноты грациозные очертания моста.

В эту самую минуту родителям погибших подростков сообщают, что их дети никогда не вернутся домой.

Ричард оглядел уютную гостиную. Большой диван, вместительные кресла, восточный ковер в голубых и коричневых тонах, книжный шкаф и прочные дубовые столы, когда-то украшавшие гостиную фермерского дома его предков в Новой Англии. На стенах — со вкусом подобранные акварели с изображениями парусников. Ричард вздохнул. Его глубокое кожаное кресло с откидной спинкой стояло рядом с книжным шкафом. Он собирался выпить рюмочку, часок почитать и лечь спать. Но вместо этого решил ехать в морг, чтобы находиться там, когда приедут родители на опознание. Бог знает, как ничтожно мало можно сделать для этих людей, но ему станет легче, если он хотя бы попытается.

Ричард вернулся домой в пятом часу утра. Раздеваясь, думал о том, что становится слишком чувствительным для этой работы. Ребята были изуродованы, удар оказался чудовищным. И все же было видно, какими привлекательными они были при жизни. Одна девочка особенно поразила его. У нее были темные волосы, тонкий прямой нос, и даже мертвой она оставалась изящной.

Она напомнила ему Кэти.

Он вспомнил об аварии с Кэти, и его снова дернуло. Казалось, что за несколько часов, проведенных за ужином, их отношения продвинулись на световые годы.

Чего она боится, бедняжка? Почему не может отпустить Джона Демайо? Почему не может сказать: «Спасибо за то, что было» — и продолжать жить?

Он лег с вялым удовлетворением, что сумел хоть немного утешить родителей. Заверил их, что дети умерли мгновенно и ничего не поняли и не почувствовали.

Ричард беспокойно проспал два часа и к семи приехал на работу. Через несколько минут сообщили о том, что в трущобном квартале Честера, городка в северной части округа, повесилась старая леди. Он поехал на место смерти. Умершая была хрупкой, похожей на птичку старушкой восьмидесяти одного года. К ее платью была приколота записка:

«Никого не осталось. Я больна и устала. Я хочу быть вместе с Сэмом. Простите меня, пожалуйста, за беспокойство».

Записка прояснила то, что не давало Ричарду покоя. Судя по тому, что он слышал о Венджи Льюис, она обязательно оставила бы перед смертью записку с объяснениями или с обвинениями в адрес мужа.

Большинство женщин оставляют записки.

Вернувшись на работу, Ричард дважды попытался дозвониться до Кэти — надеялся поймать ее в перерыве между заседаниями. Он хотел услышать ее голос. Почему-то вчера вечером он нервничал, оставляя ее в этом большом доме. Но застать ее не удалось.

Почему казалось, будто у нее какая-то тяжесть на душе?

Он отправился в лабораторию и проработал до половины пятого. Вернувшись в кабинет, просмотрел сообщения и нелепо обрадовался, обнаружив, что Кэти ему перезвонила. А как она могла не позвонить? — цинично спросил он себя. Помощник прокурора не может не ответить на звонки судмедэксперта. Он быстро набрал ее номер. Телефонистка прокуратуры сообщила, что Кэти ушла и будет только завтра. Неизвестно, куда она поехала.

Черт.

Это значит, что ему не удастся поговорить с ней сегодня. Он ужинал в Нью-Йорке с Кловис Симмонс, актрисой мыльных опер. С Кловис было легко и приятно, ему нравилось проводить с ней время, но, похоже, она начинает слишком серьезно воспринимать их связь.

Решено. Он встретится с Кловис в последний раз. Иначе будет несправедливо по отношению к ней. Не желая думать о причине столь внезапного решения, он откинулся на стуле и нахмурился. Внутренняя сигнализация посылала сигнал тревоги. Он вспомнил, как путешествовал по Среднему Западу, и по радио вдруг сообщили о возможности торнадо. Предупреждение — это нечто бесспорное. Возможность — лишь предполагаемые неприятности.

Он не преувеличивал, когда сказал Скотту, что если бы Венджи Льюис не родила в ближайшее время, ей бы не понадобился цианид. Сколько женщин оказывалось в таком же состоянии в «Вестлейкском центре материнства»? Молли восхищается гинекологом, потому что одна из ее подруг успешно родила. Но что известно о неудачах? Сколько их там было? Не повышен ли уровень смертности среди пациенток клиники? Ричард включил внутреннюю связь и попросил секретаршу зайти.

Мардж было лет пятьдесят пять. Ее седеющие волосы были тщательно взбиты в стиле, ставшем популярным в начале шестидесятых благодаря Жаклин Кеннеди, юбка на дюйм открывала пухлые колени. Она напоминала провинциальную домохозяйку из телеигры. На самом же деле она была великолепным секретарем и получала удовольствие от напряженной жизни их отдела.

— Мардж, у меня есть кое-какие подозрения. Я хочу провести неофициальное расследование в Вестлейкской клинике — только в «Центре материнства». Этот центр существует около восьми лет. Мне нужно узнать, сколько пациенток умерло при родах или от осложненной беременности и каково соотношение смертей с общим числом пациенток. Не хочу показывать свою заинтересованность. И поэтому не хочу просить Скотта, чтобы он официально затребовал отчеты. Нет ли у тебя там кого-нибудь, кто мог бы втайне заглянуть в больничные отчеты?

Мардж нахмурилась. Ее нос, немного похожий на маленький острый клюв канарейки, наморщился.

— Посмотрю, что можно сделать.

— Хорошо. И еще. Проверьте, возбуждались ли дела по преступной небрежности против кого-либо из врачей «Вестлейкского центра материнства». Меня не интересует, были ли сняты обвинения. Мне нужны только поводы для их выдвижения, если такие дела вообще существуют.

Довольный тем, что запустил расследование, Ричард отправился домой, чтобы принять душ и переодеться. Через несколько секунд после его ухода позвонил доктор Дэвид Броуд из лаборатории внутриутробных исследований больницы Маунт-Синай. В сообщении, принятом Мардж, говорилось, чтобы Ричард утром связался с доктором Броудом. По срочному делу.

17

Без четверти три Кэти отправилась в больницу. Было облачно, мрачно и холодно. Но, по крайней мере, машины растопили большую часть льда, покрывавшего дороги. Кэти сбросила скорость перед поворотом, на котором случилась авария. Она приехала на несколько минут раньше, но могла и не торопиться. Регистратор миссис Фитцджеральд была холодно любезна, но когда Кэти спросила, часто ли она заменяет Эдну, та чопорно ответила:

— Мисс Берне почти всегда на месте, поэтому обычно нет необходимости ее заменять.

Кэти показалось, что ответ прозвучал чересчур оборонительно. Удивившись, она решила выяснить, в чем дело.

— Жаль, что мисс Берне заболела. Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет, — женщина явно нервничала. — Обычная простуда. Уверена, что завтра она уже будет на месте.

В приемной сидело несколько будущих матерей, но они были погружены в чтение журналов. Не было никакой возможности завязать беседу. Беременная женщина с одутловатым лицом, двигаясь медленно и осторожно, вышла из коридора, ведущего к кабинетам докторов. На столе зазвонил телефон. Регистратор взяла трубку.

— Миссис Демайо, доктор Хайли сейчас примет вас. — В ее голосе слышалось облегчение.

Кэти быстро пошла по коридору. Первым, как она помнила, был кабинет доктора Хайли. Следуя указаниям на табличке: «Постучите и войдите», она открыла дверь и вошла в небольшой уютный кабинет. Вдоль одной стены — книжные полки. Другую почти скрывают фотографии матерей с младенцами. Рядом с резным столом доктора стоит мягкое кресло. Кэти помнила, что к кабинету примыкает смотровая, туалет и кухня со стерилизаторской. Доктор поднялся из-за стола, чтобы поздороваться.

— Миссис Демайо, — произнес он учтиво. Легкий, чуть заметный британский акцент. Среднего роста, примерно пять футов одиннадцать дюймов. Лицо с гладкой кожей, круглыми щеками и пухлым овальным подбородком. Казалось, он тщательно сдерживал недюжинную силу. У него определенно была склонность к полноте. Редеющие волосы песочного цвета с седыми прядями аккуратно зачесаны на косой пробор. Такие же песочные брови и ресницы подчеркивают выпуклые серо-стальные глаза. Порознь черты его лица непривлекательны, но в целом он производил впечатление солидной уверенности.

Кэти вспыхнула, поняв, что он заметил ее пристальный взгляд и ему это не понравилось. Она быстро села и, чтобы начать беседу, поблагодарила за телефонный звонок.

Он отмахнулся:

— Не стоит благодарности. Если бы вы сказали доктору из отделения скорой помощи, что вы моя пациентка, он предоставил бы вам палату в западном крыле. Гораздо удобнее, уверяю вас. Но вид из окна почти такой же, — добавил он.

Кэти начала рыться в сумочке в поисках блокнота. Она быстро подняла глаза.

— Вид. Любой вид был бы лучше того, что мне пригрезился той ночью. А… — Она остановилась. Блокнот напомнил ей о том, что она здесь по работе. Что он подумает, если она начнет рассказывать о своих кошмарах? Она неосознанно попыталась выпрямиться в слишком низком и мягком кресле.

— Если не возражаете, доктор, давайте сначала поговорим о Венджи Льюис. — Она улыбнулась. — Нам придется поменяться ролями, по крайней мере на несколько минут. Я должна задать вам кое-какие вопросы.

Он помрачнел:

— Хотел бы я иметь более приятное основание для обмена ролями. Бедная девочка. Я только об этом и думаю с тех пор, как услышал новость.

Кэти кивнула:

— Я немного знала Венджи и должна сказать, что у меня была та же реакция. Это просто формальность, разумеется, но поскольку она не оставила записки, нам хотелось бы получить представление о психическом состоянии жертвы самоубийства. — Она помолчала, потом спросила: — Когда вы видели Венджи Льюис в последний раз?

Он откинулся в кресле, сцепил пальцы под подбородком, обнаружив безупречно чистые ногти, и медленно произнес:

— В прошлый четверг вечером. С начала второй половины беременности миссис Льюис приходила ко мне по крайней мере раз в неделю. Вот ее карта.

Он указал на темно-коричневый конверт с надписью «ЛЬЮИС, ВЕНДЖИ». Безликий документ, подумала Кэти, напоминание о том, что ровно неделю назад в смотровой, примыкающей к этому кабинету, Венджи Льюис измеряли давление и выслушивали сердцебиение плода.

— Как себя чувствовала миссис Льюис? Физически и эмоционально?

— Позвольте, я сначала отвечу о физическом состоянии. Оно внушало беспокойство. У нее развился токсикоз, за которым я наблюдал чрезвычайно внимательно. Но, видите ли, каждый лишний день ребенка в утробе увеличивал его шансы на выживание.

— Она могла бы доносить полный срок?

— Исключено. В прошлый четверг я предупредил миссис Льюис, что велика вероятность того, что в течение последующих двух недель нам придется положить ее в больницу и вызвать роды.

— Как она отнеслась к этому известию? Он нахмурился:

— Я ожидал, что миссис Льюис испугается за жизнь ребенка. Но на самом деле, чем ближе подходило время, тем больше мне казалось, что она боялась самих родов. Я даже подумал, что она похожа на маленькую девочку, которой хотелось играть в дочки-матери с куклой, но которая пришла бы в ужас, если бы ее кукла превратилась в настоящего ребенка.

— Понимаю. — Кэти в задумчивости разрисовывала блокнот. — Не было ли у нее специфических признаков депрессии?

Доктор Хайли покачал головой:

— Я не замечал. Однако думаю, что на этот вопрос лучше ответит доктор Фухито. Он видел ее в понедельник вечером, и он лучше меня умеет распознать скрытые симптомы такого рода. Мое общее впечатление сводилось к тому, что она смертельно боялась родов.

— Последний вопрос. Ваш кабинет находится рядом с кабинетом доктора Фухито. Не видели ли вы Венджи Льюис в понедельник вечером?

— Не видел.

— Спасибо, доктор. Вы нам очень помогли. — Она убрала блокнот в сумку. — Теперь ваша очередь задавать вопросы.

— У меня их не слишком много. Вы ответили на них вчера вечером. Когда закончите разговор с доктором Фухито, пожалуйста, пройдите в палату 101 в другом крыле. Вам сделают переливание. После этого подождите полчаса, прежде чем садиться за руль.

— Я думала, что это относится к тем, кто сдает кровь, — сказала Кэти.

— Нужно убедиться, что все нормально. Кроме того… — Он сунул руку в глубокий боковой ящик стола. Кэти заметила аккуратный ряд бутылочек. Он выбрал одну из них с девятью или десятью таблетками. — Одну примете сегодня вечером. Завтра — по одной каждые четыре часа, то же самое в пятницу. По четыре таблетки завтра и в пятницу. Тут как раз хватит. Очень важно, чтобы вы сделали, как я говорю. Вы же знаете, если эта операция не поможет, нам придется думать о радикальном решении.

— Я буду принимать таблетки, — сказала Кэти.

— Хорошо. Приезжайте в пятницу вечером около шести.

Кэти кивнула.

— Отлично. Я загляну к вам во время вечернего обхода. Надеюсь, вы не боитесь?

На первом приеме она призналась ему в страхе перед больницами.

— Нет, — ответила она, — нет. Доктор открыл перед ней дверь.

— Тогда до пятницы, миссис Демайо, — мягко произнес он.

18

Следственная группа, состоящая из Фила Каннингема и Чарли Наджента, вернулась в прокуратуру в четыре часа со всеми признаками нервного возбуждения гончих, только что загнавших добычу. Ворвавшись в кабинет Скотта Майерсона, они выложили ему свои находки.

— Муж лжет, — твердо сказал Фил. — Он должен был вернуться вчера утром, но из-за неполадок в двигателе самолета пассажиров в Чикаго перевели на другой рейс, а его вместе с экипажем доставили обратно в Нью-Йорк. Он прилетел в понедельник вечером.

— В понедельник вечером! — воскликнул Скотт.

— Ага. И остановился в «Холидей-Инн» на Западной 57-й.

— Как вы это обнаружили?

— Мы взяли список его экипажа на том полете и поговорили со всеми. Стюард живет в Нью-Йорке. Льюис подвез его на Манхэттен и поужинал с ним. Рассказывал небылицы о том, что жены нет дома и он собирается остаться в городе на ночь, сходить куда-нибудь.

— Он сказал об этом стюарду?

— Ага. Он оставил машину у «Холидей-Инн», зарегистрировался, а потом они пошли ужинать. Стюард расстался с ним в двадцать минут восьмого. После этого Льюис взял машину — запись в гараже свидетельствует о том, что ее не было более двух часов. Поставил он ее в десять. И — слушай внимательно — снова уехал в полночь и вернулся в два. Скотт присвистнул.

— Он солгал нам о полете. Он солгал стюарду о жене. Он куда-то ездил на машине между восемью и десятью и между полуночью и двумя. В котором часу, по словам Ричарда, умерла Венджи Льюис?

— Между восемью и десятью вечера, — сказал Фил.

Чарли Наджент, до этого молчавший, произнес:

— И еще кое-что. У Льюиса есть подружка, стюардесса из «Пан Американ», Джоан Мур. Живет в Нью-Йорке, Восточная 87-я, 201. Швейцар сказал нам, что капитан Льюис вчера утром привез ее из аэропорта. Она оставила у него сумку, и они пошли пить кофе в кафе напротив.

Скотт стучал карандашом по столу — верный признак того, что он готов отдавать приказы. Его помощники ждали с блокнотами в руках.

— Четыре часа, — твердо сказал Скотт. — Судьи скоро уйдут. Свяжитесь с кем-нибудь из них по телефону и попросите подождать минут пятнадцать. Скажите, что нам нужно утвердить ордер на обыск.

Фил вскочил и взялся за телефон.

— Ты, — Скотт указал на Чарли, — выясни, кто из похоронного бюро сопровождает тело Венджи Льюис в Миннеаполис. Свяжись с ним. Тело нельзя хоронить, и убедись, что Крис Льюис не решил его кремировать. Возможно, мы захотим еще с ним поработать. Льюис сказал, когда вернется?

Чарли кивнул:

— Он сказал нам, что вернется завтра сразу после службы и погребения.

Скотт проворчал:

— Выясни, на каком самолете он прилетит, и жди его. Пригласи его сюда на допрос.

— Ты же не думаешь, что он попытается сбежать? — спросил Чарли.

— Нет, не думаю. Он попытается идти напролом. Если он хоть что-то соображает, он знает, что у нас нет на него ничего определенного. И я хочу поговорить с его подружкой. Что вы о ней знаете?

— Она снимает квартиру с двумя другими стюардессами. Собирается перевестись в латиноамериканское подразделение «Пан Американки улететь в Майами. Как раз сейчас в Форт-Лодердейле подписывает договор об аренде квартиры. Вернется в пятницу вечером.

— Встреть и ее самолет, — сказал Скотт. — Пригласи ее сюда. Где она была в понедельник вечером?

— Летела в Нью-Йорк. Абсолютно точно.

— Ладно. — Он помолчал. — Вот еще что. Я хочу получить отчеты о телефонных разговорах из дома Льюисов, особенно за последнюю неделю, и когда будете делать обыск, посмотрите, нет ли там автоответчика. Он летчик. Автоответчик был бы ему полезен.

Фил Каннингем повесил трубку:

— Судья Хэйвуд ждёт.

Скотт взял телефон, быстро позвонил в кабинет Ричарда, спросил, на месте ли тот, и пробормотал под нос:

— Черт. Надо же было ему именно сегодня единственный раз уйти рано!

— Он тебе нужен прямо сейчас? — с любопытством поинтересовался Чарли.

— Я хочу знать, что он имел в виду, когда говорил о какой-то еще нестыковке. Помнишь его замечание? Может быть, это важно. Ладно, займемся делами. Когда будете обыскивать дом, прочешите его досконально. И цианид поищите. Надо выяснить как можно быстрее, где Венджи Льюис его достала. — И тихо добавил: — Или где его достал капитан Льюис.

19

По сравнению с кабинетом доктора Хайли, кабинет доктора Фухито казался просторнее и ярче. Изящный письменный стол занимал меньше места, чем массивный английский стол доктора Хайли. Легкие стулья с тростниковыми спинками, с обитыми сиденьями и подлокотниками и такой же шезлонг вместо мягких кожаных кресел. На стене вместо фотографий матерей с младенцами висели прекрасные репродукции гравюр укие-э[12]. Для японца доктор Фухито был высоким. Если только, подумала Кэти, он не кажется выше из-за очень прямой осанки. Она оценила его рост примерно в пять футов десять дюймов.

Как и его коллега, доктор Фухито был в дорогой деловой одежде. Костюм в тонкую полоску оживляли светло-голубая рубашка и шелковый галстук мягких синих тонов. Угольно-черные волосы и маленькие, аккуратно подстриженные усы прекрасно сочетались с бледно-золотистой кожей и карими глазами, скорее овальными, чем миндалевидными. И по восточным, и по западным стандартам он был необыкновенно красивым мужчиной.

И, вероятно, очень хорошим психиатром, подумала Кэти, доставая блокнот и давая себе время переварить впечатления.

Ее визит к доктору Фухито в прошлом месяце был коротким и неформальным. Тот с улыбкой объяснил:

— Матка — удивительный орган. Иногда нерегулярные или слишком обильные кровотечения могут указывать на эмоциональные проблемы.

— Сомневаюсь, — ответила Кэти. — У моей матери много лет были такие же кровотечения, и, насколько я понимаю, это может передаваться по наследству.

Он спросил о ее личной жизни.

— Предположим, вам когда-нибудь потребуется гистеректомия. Как бы вы к этому отнеслись?

— Это было бы ужасно, — ответила Кэти. — Я всегда мечтала о семье.

— В таком случае, не собираетесь ли вы выйти замуж? Состоите ли с кем-нибудь в интимных отношениях?

— Нет.

— Почему?

— Потому что сейчас меня больше интересует работа, — резко оборвала она. — Вы очень добры, доктор, но смею вас заверить, что у меня нет особых заскоков. Я очень хочу поскорее избавиться от этой проблемы, но уверяю вас, что она чисто физиологического свойства.

Он вежливо согласился, тут же встав и протянув ей руку.

— Ладно, если вы станете пациенткой доктора Хайли, пожалуйста, помните, что я рядом. И если когда-нибудь захотите с кем-нибудь поговорить, я к вашим услугам.

Несколько раз за последний месяц Кэти подумывала о том, что было бы неплохо поговорить с ним и получить профессиональное и объективное мнение о своем психическом состоянии. Или это желание появилось гораздо позже — например, после вчерашнего ужина с Ричардом?

Отогнав эти мысли, она выпрямилась в кресле и взяла ручку. Рукав задрался, открыв перевязанную руку. К ее облегчению, доктор Фухито не стал задавать вопросов.

— Доктор, как вы знаете, одна из ваших с доктором Хайли пациенток, Венджи Льюис, умерла в понедельник вечером.

Она заметила, что его брови слегка приподнялись. Может, он ожидал, что она с уверенностью скажет, будто Венджи покончила с собой?

— Вы видели Венджи около восьми часов того вечера. Так ведь?

— Да, я видел ее ровно в восемь, — кивнул он.

— Сколько времени она у вас провела?

— Около сорока минут. Позвонила в понедельник после полудня и попросила о встрече. Обычно я по понедельникам работаю до восьми, и у меня нет окон. Я сказал ей об этом и предложил прийти во вторник утром.

— Как она к этому отнеслась?

— Расплакалась. Она была сильно расстроена, и, конечно, я сказал ей, чтобы она пришла, что я приму ее в восемь.

— Почему она была так расстроена, доктор?

Он заговорил медленно, осторожно подбирая слова.

— Она поссорилась с мужем. Была убеждена, что он не любит ее и не хочет ребенка. На ней начало сказываться напряжение от беременности. Она была очень незрелой: попросту испорченный ребенок, с которым слишком много нянчились. Физический дискомфорт приводил ее в смятение, и роды внезапно стали пугать.

Он машинально взглянул на стул справа от стола. В понедельник вечером она сидела на этом стуле в своем длинном балахоне. Хотя Венджи утверждала, что мечтает о ребенке, она ненавидела одежду для беременных, ненавидела свою испорченную фигуру. В последний месяц она пыталась скрыть свое большое тело и опухшую ногу, надевая длинные платья. Она просто чудом ни разу не споткнулась и не упала — эти платья путались в ногах.

Кэти смотрела на него с любопытством. Доктор нервничал. Какой совет он дал Венджи, что после этого она бросилась домой и убила себя? Или он отослал ее к убийце, если подозрения Ричарда верны? Ссора. Крис Льюис не упомянул, что они с Венджи поссорились.

Быстро наклонившись, Кэти спросила:

— Доктор, я понимаю, вы не хотите сообщать, что говорила вам миссис Льюис на приемах, но это официальное расследование. Нам необходимо знать все, что вы можете рассказать о ссоре Венджи Льюисе мужем.

Ему показалось, что голос Кэти доносится откуда-то издалека. Он увидел перепуганные глаза Венджи. С отчаянным усилием он встряхнулся и посмотрел прямо на Кэти.

— Миссис Льюис сказала, что думает, будто ее муж влюблен в другую женщину. Она обвинила его в этом, предупредила, что когда выяснит, кто эта женщина, то превратит ее жизнь в ад. Она была зла, взволнована, ожесточена и напугана.

— Что вы ей сказали?

— Я пообещал, что и до, и во время родов она получит все, чтобы ей было хорошо. Я сказал ей, что мы надеемся, что у нее будет ребенок, о котором она всегда мечтала, и это, возможно, укрепит ее брак.

— Как она отнеслась к этому?

— Начала успокаиваться. Но потом я почувствовал, что должен ее предупредить — если ребенок родится, а отношения с мужем не улучшатся, ей следует обдумать возможность развода.

— И что она?

— Пришла в ярость. Поклялась, что никогда не позволит мужу оставить ее, что я, как и все остальные, на его стороне. Встала и схватила пальто.

— И что вы сделали, доктор?

— Мне явно не следовало ничего делать. Я велел ей поехать домой, хорошенько выспаться и позвонить утром. Я понял, что она не может смириться с тем, что капитан Льюис почти наверняка хочет получить развод.

— И она ушла?

— Да. Ее машина была припаркована в дальнем углу стоянки. Иногда она просила разрешения воспользоваться моим личным выходом, чтобы оказаться ближе к машине. В понедельник она ни о чем не попросила. Просто вышла через эту дверь.

— И больше вы с ней не разговаривали?

— Нет.

— Понятно. — Кэти встала и подошла к обшитой панелями стене с репродукциями. Ей хотелось, чтобы доктор Фухито продолжал говорить. Он что-то скрывает. Он нервничает.

— Я сама оказалась здесь в качестве пациентки в понедельник вечером. Попала в легкую аварию, и меня привезли сюда.

— Слава богу, что в легкую.

— Да. — Кэти остановилась перед одной из гравюр. «Маленькая дорога в Ябу Коджи Атагосита». — Красиво, — сказала она. — Это ведь из серии «Сто видов Эдо»?[13]

— Вы хорошо разбираетесь в японском искусстве.

— Не слишком. Муж был знатоком и немного научил меня. У меня есть другие репродукции из серии, но эта очень хороша. Интересная идея — сто видов одного и того же места, не правда ли?

Он насторожился. Кэти стояла спиной к нему и не видела, что его губы сжались в жесткую линию. Она обернулась:

— Доктор, меня привезли сюда в понедельник около десяти вечера. Скажите, существует ли вероятность того, что Венджи Льюис не уехала в восемь часов, что она осталась в больнице, что в десять, когда меня привезли в полубессознательном состоянии, я могла ее видеть?

Доктор Фухито уставился на Кэти, чувствуя, как липкий мокрый страх расползается по телу. Он заставил себя улыбнуться.

— Такой вероятности нет.

Но Кэти заметила, как скрючились и побелели его пальцы, будто он силой удерживал себя в кресле, чтобы не убежать, и какое-то чувство — ярость или страх? — вспыхнуло в его глазах.

20

В пять часов Гертруда Фитцджеральд переключила звонки на секретаря-телефонистку и заперла стол в приемной. Она нервно набрала номер Эдны. Снова никто не ответил. Все понятно. В последнее время Эдна стала больше пить. Но она такая добрая и веселая. Так искренне всех любит. Гертруда часто обедала вместе с Эдной в больничном кафе. Иногда Эдна говорила: «Давай выйдем и закажем что-нибудь приличное». Это означало, что она хочет пойти в паб рядом с больницей, где сможет выпить «Манхэттен». В такие дни Гертруда всегда пыталась уговорить ее ограничиться одной порцией. Эдна подтрунивала над ней. «Уж позволь себе сегодня парочку, милая», — говорила она.

Гертруда знала, почему Эдне так нужна выпивка. Сама она не пила, но понимала это опустошающее одиночество, когда у тебя нет ничего, кроме работы и четырех стен. Они с Эдной изредка посмеивались над статьями, призывавшими заниматься йогой или теннисом, или вступить в клуб любителей птиц, или записаться на какие-нибудь курсы. Эдна говорила: «С такими толстыми ногами я не сяду в позу „лотоса“, никогда в жизни не смогу коснуться пола, не сгибая колен, у меня аллергия на птиц, и к концу дня я слишком устаю, чтобы думать об истории Древней Греции. Я просто хочу встретить хорошего мужика, который будет оставаться у меня на ночь, и пусть он даже храпит».

Гертруда уже семь лет как овдовела, но у нее, по крайней мере, были дети и внуки — они заботились о ней, звонили, иногда занимали несколько сотен, они нуждались в ней. Ей тоже бывало одиноко, бог свидетель, но совсем не так, как Эдне. Она жила. Ей шестьдесят два года, у нее отличное здоровье и есть на что оглянуться.

Гертруда могла поклясться — доктор Хайли знал, что она лжет, будто Эдна звонила предупредить о своей болезни. Но Эдна призналась как-то, что доктор Хайли предупредил ее насчет выпивки. А ей нужна была работа. Старые родители обходились ей в целое состояние, пока не умерли. Нет, Эдна не жаловалась. Печальная история. Она хотела, чтобы они были живы, скучала по ним.

А вдруг Эдна не пьяна? Вдруг она заболела или случилось что-нибудь еще? От этой мысли у Гертруды перехватило дыхание. Гадать тут нечего. Придется выяснить, что с Эдной. Она поедет к ней прямо сейчас. Если Эдна пьяна, она заставит ее прекратить пить и приведет в чувство. Если больна, позаботится о ней.

Приняв решение, Гертруда быстро встала из-за стола. И еще. Эта миссис Демайо из прокуратуры. Она была очень любезна, но явно стремилась поговорить с Эдной. Возможно, она позвонит Эдне завтра. Чего она хотела? Что Эдна может рассказать ей о миссис Льюис?

Любопытный вопрос. Гертруда думала об этом все шесть миль до дома Эдны. Но так ничего и не придумала к тому моменту, как въехала на гостевую стоянку за домом и подошла к входной двери.

В квартире горел свет. Хотя плотные потертые занавески были задернуты, Гертруде было ясно, что свет идет из гостиной и столовой. Подойдя к двери, она услышала слабое бормотание. Телевизор, конечно.

На минуту ее охватило раздражение. Она разозлится не на шутку, если Эдна сидит себе уютно в кресле и даже не думает подходить к телефону. Гертруда заменила ее на работе, прикрыла ее и теперь сделала крюк в две мили, узнать, не нужна ли ее помощь.

Она позвонила в дверь. Дважды тренькнул звонок. Она подождала. Но как ни старалась, не услышала ни шагов, ни знакомого восклицания: «Уже иду!» Может, Эдна полощет рот? Она всегда боялась, что кто-нибудь из докторов может заехать со срочной работой. Такое случалось в те дни, когда Эдны не было в клинике. Именно так доктор Хайли узнал о ее пьянстве.

Но не было слышно ни знакомого голоса, ни шагов. Гертруда поежилась и снова твердо нажала на звонок. Может, Эдна спит. Было ужасно холодно. Ей хотелось домой.

К четвертому звонку раздражение прошло, и Гертруда сильно забеспокоилась. Нечего терять время, что-то случилось, и она должна попасть в квартиру. Управляющий, мистер Крупшак, жил напротив через двор. Гертруда торопливо рассказала, в чем дело. Мистер Крупшак ужинал и был недоволен, но его жена, Гана, сняла большую связку ключей с гвоздя над раковиной.

— Я пойду с вами, — сказала она. Женщины быстро перешли двор.

— Эдна — хорошая подруга, — заговорила Гана Крупшак. — Иногда по вечерам я заглядываю к ней, и мы беседуем и выпиваем. Муж не одобряет спиртного, даже вина. Как раз вчера вечером я зашла к ней около восьми. Выпила с ней «Манхэттен», и она рассказала, что одна из ее любимых пациенток покончила с собой. Вот мы и пришли.

На крыльце у квартиры Эдны жена управляющего перебрала ключи.

— Вот этот, — прошептала она, вставила ключ в замок, подергала его. — Замок у нее с характером, с ним надо немного повозиться.

Ключ повернулся, и она толкнула дверь.

Женщины увидели Эдну одновременно: она лежала на полу, подогнув ноги голубой халат распахнулся, открывая фланелевую ночную рубашку, седеющие волосы прилипли к лицу, глаза глядели в пространство, запекшаяся кровь казалась алой короной на ее голове.

— Нет! Нет! — Гертруда не смогла подавить резкий пронзительный крик. Она прижала пальцы ко рту.

Гана Крупшак с трудом произнесла:

— Только вчера вечером я сидела с ней здесь. И… — Ее голос сорвался. — Она была здорово выпивши — вы знаете, как с Эдной бывало, — и говорила о пациентке, которая покончила с собой. Потом позвонила мужу этой пациентки. — Гана разрыдалась, громко и мучительно. — И теперь бедняжка Эдна тоже мертва!

21

Крис Льюис стоял справа от гроба, рядом с родителями Венджи, и в оцепенении отвечал на соболезнования друзей. Когда он сообщил ее родителям, они согласились попрощаться с дочерью в семейной обстановке и тихо похоронить ее после заупокойной службы.

Но, прилетев днем в Миннеаполис, он узнал, что на вечер назначено публичное прощание, а завтра утром после службы за телом Венджи на кладбище последует похоронный кортеж.

— Так много друзей захотят попрощаться с нашей крошкой. Подумать только, еще два дня назад она была жива, а теперь ее больше нет, — рыдала мать.

Неужели сегодня только среда? Крису казалось, что с тех пор, как вчера утром он увидел в спальне этот кошмар, прошли недели. Вчера утром.

— Наша малышка — красавица, правда? — спрашивала мать подходивших к гробу друзей.

Наша крошка. Наша малышка. Если бы вы позволили ей вырасти, думал Крис, все бы могло сложиться по-другому. Они сдерживали враждебность к нему, но она таилась у самой поверхности, готовая вырваться наружу.

— Счастливая женщина не кончает жизнь самоубийством, — обвинила его мать.

Они выглядели старыми, усталыми, измученными горем — простые, трудолюбивые люди, которые отказывали себе во всем, лишь бы окружить свое нежданно красивое дитя роскошью, они позволили ей поверить в то, что ее желание — закон.

Может, им станет легче, когда откроется правда о том, что кто-то отнял у Венджи жизнь? Или ради них он должен молчать, чтобы избавить от этого ужаса? Ее мать уже пыталась найти успокоение, придумать версию, с которой могла бы жить дальше: «Крис был в полете, а мы так далеко, и моей малышке нездоровилось, она выпила что-то и уснула».

Боже, думал Крис, как же люди искажают правду, искажают жизнь. Он хотел поговорить с Джоан. Она так расстроилась, когда услышала про Венджи, что едва могла произнести слово. «Она знала про нас?» В конце концов, он вынужден был признаться, что Венджи подозревала, будто у него есть другая женщина.

Джоан прилетит из Флориды в пятницу вечером. Он собирался вернуться в Нью-Джерси завтра днем, сразу после похорон. Он ничего не скажет полиции, пока не предупредит Джоан, что она, вероятно, будет втянута в расследование. Полиция начнет искать мотив убийства Венджи. И Джоан станет для них этим мотивом.

А может, оставить все как есть? Имеет ли он право впутывать Джоан, раскапывать то, что принесет еще больше горя родителям Венджи?

Не было ли у Венджи другого мужчины? Крис посмотрел на гроб, на ее теперь умиротворенное лицо, на спокойно сложенные руки. Последние несколько лет они почти не жили как муж и жена. Они лежали в постели бок о бок, как два незнакомца. Его опустошили бесконечные ссоры, она желала, чтобы ее обхаживали, баловали. Он даже предлагал отдельные комнаты, но она закатила истерику.

Венджи забеременела через два месяца после того, как они переехали в Нью-Джерси. Когда он согласился на последнюю попытку спасти их брак, то приложил все усилия, чтобы она удалась. Но лето оказалось несчастливым. К августу они с Венджи почти не разговаривали. Они переспали только однажды, примерно в середине месяца. Ирония судьбы заключалась в том, что после десяти лет бесплодных усилий она забеременела как раз тогда, когда он встретил другую.

Подозрение, которое, как понял вдруг Крис, всегда сидело у него в подсознании, теперь расцвело в полную силу. Возможно ли, что Венджи связалась с другим мужчиной — с мужчиной, который не хотел нести ответственность за нее и ребенка? Может, она поругалась с этим другим мужчиной? Венджи угрожала, что если узнает, с кем встречается Крис, то заставит эту женщину пожалеть, что та родилась на свет. Предположим, у нее была связь с женатым мужчиной. Что, если она истерически набросилась с угрозами на него?

Крис осознал, что пожимает руки, бормочет слова благодарности, смотрит в знакомые лица и не видит их: соседи по дому, в котором они с Венджи жили до переезда в Нью-Джерси, друзья-коллеги, друзья родителей Венджи. Его родители жили на пенсии в Северной Каролине. Оба болели. Он не разрешил им лететь в Миннеаполис в такой холод.

— Какое горе. — Его руку сжал мужчина лет шестидесяти пяти. Это был человек хрупкого сложения, но очень привлекательный, с белоснежными волосами и кустистыми бровями, с острым проницательным взглядом. — Я доктор Салем, Эммет Салем. Я помог Венджи появиться на свет и стал ее первым гинекологом. Венджи была одним из красивейших созданий, которых я привел в этот мир, такой она и осталась. Как жаль, что меня не было в кабинете, когда она позвонила мне в понедельник. — Крис уставился на него.

— Венджи звонила вам в понедельник?

— Да. Медсестра сказала, что она была сильно расстроена. Хотела видеть меня немедленно. Я проводил семинар в Детройте, и сестра назначила ей прием на сегодня. Как я понял, она собиралась прилететь вчера. Возможно, я помог бы ей.

Зачем Венджи звонила этому человеку? Зачем? Крису казалось, что понять это невозможно. Что заставило ее вернуться к врачу, которого она не видела несколько лет? Она плохо себя чувствовала, но если хотела получить консультацию, то почему у врача, который находился за тысячу триста миль?

— Венджи была больна? — Доктор Салем смотрел на него в ожидании ответа.

— Нет, не больна, — ответил Крис. — Она была беременна. Беременность проходила трудно с самого начала.

— Венджи — что? — Доктор повысил голос, изумленно глядя на Криса.

— Я знаю. Она уже почти потеряла надежду. Но в Нью-Джерси она обратилась в «Вестлейкский центр материнства». Возможно, вы слышали о ней или о докторе Хайли — докторе Эдгаре Хайли.

— Капитан Льюис, можно вас на минутку? — Взяв Криса под руку, владелец похоронного бюро потянул его к своему кабинету напротив траурного зала.

— Извините, — сказал Крис доктору. Волнение владельца бюро поставило его в тупик, и он позволил отвести себя в кабинет.

Тот закрыл дверь и посмотрел на Криса.

— Мне только что позвонили из прокуратуры округа Вэлли в Нью-Джерси. Письменное подтверждение уже в пути. Нам запретили хоронить тело вашей жены. Сразу после завтрашней заупокойной службы тело должно быть отправлено назад, на повторную судебно-медицинскую экспертизу в округ Вэлли.

Они знают, что это не самоубийство, подумал Крис. Они уже знают. Он ничего не мог сделать, чтобы скрыть это. Он поговорит с Джоан в пятницу вечером, а потом расскажет в прокуратуре все, что знает или подозревает.

Ничего не ответив, он повернулся и вышел из кабинета. Нужно поговорить с доктором Салемом, выяснить, что Венджи сказала по телефону медсестре.

Но когда он вернулся в зал, доктор Салем уже ушел, даже не поговорив с родителями Венджи. Мать Венджи терла опухшие глаза мокрым измятым носовым платком.

— Что такого ты сказал доктору Салему, отчего он повернулся и ушел? — спросила она. — Чем ты так его огорчил?

22

В среду вечером он вернулся домой в шесть. Хильда как раз уходила. Ее простое невозмутимое лицо было настороженным. Он всегда относился к ней холодно. Знал, что ей нравится ее работа и она хочет ее сохранить. Почему бы и нет? Опрятный дом, никакой хозяйки с вечными указаниями, никаких детей, наводящих беспорядок.

Никаких детей. Он пошел в библиотеку, налил себе виски и задумчиво смотрел из окна, как крупная фигура Хильды удаляется к автобусной остановке в двух кварталах от дома.

Он занялся медициной, потому что его мать умерла родами. Рожая его. Рассказы, накопленные за целые годы. С той минуты, как он стал что-то понимать, он слышал их от застенчивого, скромного человека, своего отца. «Твоя мать так хотела тебя. Она знала, что рискует жизнью, но ей было все равно».

Он сидел в аптеке в Брайтоне, смотрел, как отец готовит лекарства по рецептам, и задавал вопросы: «Что это?», «Как действует эта таблетка?», «Почему ты наклеиваешь специальные ярлыки на те бутылочки?» Он был зачарован, впитывал знания, которыми отец так охотно делился, — единственная тема, на которую отец мог говорить, единственный мир, с которым отец был знаком.

Он поступил в медицинский колледж, попал в число лучших выпускников, ему предлагали интернатуру в ведущих больницах Лондона и Глазго. Вместо этого он выбрал больницу Христа в Девоне с великолепно оборудованной лабораторией, что давало ему возможность и вести научные исследования, и заниматься практикой. Он вошел в штат, его репутация гинеколога быстро росла.

И тут его проект придержали, отвергли, обрекли из-за того, что он не мог ставить опыты.

В двадцать семь он женился на Клэр, дальней родственнице графа Сассекского, бесконечно превосходящей его по происхождению, но его репутация и перспективы уравнивали их.

Его ждал невероятный позор. Он, специалист по деторождению, женился на бесплодной женщине. У него, чьи стены увешаны фотографиями младенцев, которые без его помощи не родились бы доношенными, не было никакой надежды стать отцом.

Когда он начал ненавидеть Клэр? Понадобилось много времени — семь лет.

Это случилось, когда он, наконец, понял, что ей все равно, что ее никогда это не заботило, что ее разочарование было наигранным, что она знала о своем бесплодии, когда выходила замуж.

Он нетерпеливо отвернулся от окна. Ночь опять будет холодной и ветреной. Почему февраль, самый короткий месяц в году, всегда кажется самым длинным? Когда все это закончится, он возьмет отпуск. Он становится несдержанным, перестает владеть собой.

Он чуть не выдал себя этим утром, когда Гертруда сказала ему, что Эдна звонила и сказалась больной. Ухватился за стол, глядя на побелевшие костяшки пальцев. Потом вспомнил. Мерцающий пульс замер, глаза остановились, мышцы расслабились inextremis[14]. Гертруда покрывала подругу. Гертруда лгала.

Он хмуро поглядел на Гертруду. Произнес ледяным тоном: «Сегодня отсутствие Эдны крайне неудобно. Я рассчитываю, что завтра она появится».

Сработало. Он мог сказать это по тому, как Гертруда отвела глаза, нервно облизывая губы. Она поверила, что он в ярости из-за отсутствия Эдны. Она, возможно, знала, что он предупреждал Эдну насчет пьянства.

Гертруда может оказаться полезной.

ПОЛИЦИЯ: Как повел себя доктор, когда вы сказали ему об отсутствии мисс Берне?

ГЕРТРУДА: Очень сердился. Он очень педантичный. Он не любит, когда нарушается привычный порядок.

Пропавший мокасин. Сегодня он поехал в больницу на рассвете, еще раз обыскал стоянку и кабинет. А был ли на Венджи мокасин, когда она вошла к нему в понедельник вечером? Он не помнил наверняка. На ней болталось это длинное платье, поверх было неуклюже застегнуто зимнее пальто. Платье было слишком широким, пальто натянулось на животе. Она подняла платье, чтобы показать ему опухшую правую ногу. Он видел мокасин на этой ноге, но второй не заметил. Был ли он? Неизвестно.

Если мокасин свалился на стоянке, когда он нес тело к машине, то его кто-то подобрал. Может, охранник нашел и выбросил. Часто пациентки при выписке набивают пакеты открытками, цветами и личными вещами, которые не влезли в чемодан, и роняют их между больничной палатой и стоянкой. Он поинтересовался в столе находок, но у них обуви не оказалось. Возможно, мокасин просто выбросили в мусорный мешок.

Он вспомнил, как вынул Венджи из багажника и нес мимо полок в гараже. Там было полно садовых инструментов. Может, растоптанный башмак зацепился за что-нибудь? Если его нашли на полке в гараже, возникнут вопросы.

Если бы на Венджи не было мокасина, когда она вышла из кабинета Фухито, она испачкала бы ступню. Но между кабинетами проходит крытая галерея. Если бы ее левая нога сильно испачкалась, он бы заметил это, когда клал ее на кровать.

Ужас, который он испытал, обнаружив, что у него находится правый мокасин, который он стащил с ноги Венджи, лишил его присутствия духа. Он попал впросак. После ужасного, ужасного риска.

Правый мокасин лежал в саквояже в багажнике его машины. Он не мог решить, надо ли от него отделаться, пока не был уверен в том, что не появится второй.

Даже если полиция начала расследование самоубийства, против него нет никаких свидетельств. Ту карту, которая находилась у него в кабинете, он мог представить для изучения любому профессиональному врачу. Истинные отчеты о Венджи, все истинные отчеты об «особых» делах находились здесь, в стенном сейфе. Вряд ли кто-нибудь сможет обнаружить этот сейф. Его нет даже на первоначальных планах дома. Доктор Вестлейк установил его лично. Только Уинифред знала о нем.

Ни у кого нет причин подозревать его — ни у кого, кроме Кэти Демайо. Она чуть было не сказала ему что-то, когда он упомянул вид из больничного окна, но резко передумала.

Фухито пришел к нему, когда он вечером запирал кабинет. Явно нервничая, произнес:

— Миссис Демайо задавала много вопросов. Возможно ли, что полиция не верит, будто миссис Льюис совершила самоубийство?

— Честно говоря, не знаю. — Ему нравилось, что Фухито нервничает; он понимал, из-за чего.

— Это интервью, которое вы дали журналу «Ньюсмейкер»… оно ведь завтра выйдет?

Он презрительно посмотрел на Фухито.

— Да. Но уверяю вас, я обрисовал все так, словно пользуюсь услугами нескольких психиатров-консультантов. Ваше имя не будет упомянуто в статье.

Фухито не слишком обрадовался.

— Тем не менее, это привлечет внимание к нашей клинике, к нам, — посетовал он.

— К вам. Вы ведь это хотите сказать, доктор?

Он чуть не засмеялся над обеспокоенным, виноватым лицом Фухито.

Теперь, допивая виски, он осознал, что просмотрел еще один путь к спасению. Если полиция придет к заключению, что Венджи убили, если они начнут расследование в Вестлейке, нужно будет всего лишь с неохотой предложить им допросить доктора Фухито. Особенно учитывая его прошлое.

В конце концов, доктор Фухито последний, про кого известно, что он видел Венджи Льюис живой.

23

Выйдя от доктора Фухито, Кэти направилась в восточное крыло на переливание. Ее положили в отгороженное занавесками помещение рядом с отделением скорой помощи. Лежа на кровати с закатанным рукавом и иглой в руке, она пыталась подробно вспомнить, что с ней происходило, когда она поступила в больницу в понедельник вечером.

Ей казалось, что она помнит, как лежала в этой комнате, но не была в этом уверена. К ней заглянул доктор, который зашивал порез у нее на руке.

— Здравствуйте, я видел вас у стойки регистратора. Вижу, доктор Хайли назначил еще одно переливание. Надеюсь, вы обследуетесь по поводу низкого гемоглобина.

— Да. Меня наблюдает доктор Хайли.

— Отлично. Давайте-ка взглянем на руку. — Он снял повязку, пока Кэти лежала. — Хорошая работа, должен признать. У вас не останется шрама, чтобы показывать внукам.

— Если у меня будут внуки, — сказала Кэти. — Доктор, скажите, я лежала на этой кровати в понедельник вечером?

— Да, мы привезли вас сюда после рентгена. Вы не помните?

— Как-то очень туманно.

— Вы потеряли много крови. У вас был сильный шок.

— Понятно.

Когда переливание закончилось, она вспомнила, что доктор Хайли не велел ей садиться за руль в течение двадцати минут. Она решила пойти в приемный покой и заполнить бланки для поступления в больницу. Тогда не придется думать об этом в пятницу.

Когда Кэти вышла из больницы, было почти шесть часов. Она обнаружила, что машинально сворачивает к Чепин-Ривер. Ерунда какая, подумала она, ты ужинаешь с Молли и Биллом завтра вечером. Забудь о том, чтобы ехать туда сейчас.

Приняв решение, она развернулась и поехала на Палисад-парквей. Она проголодалась, а домой ехать не хотелось. Что за поэт писал о радостях одиночества и закончил стихотворение строчками: «Но не возвращайся домой один после пяти. Пусть кто-нибудь ждет тебя там»?

Что ж, она научилась справляться с одиночеством, научилась радоваться тихим вечерам, заполненным чтением и хорошей музыкой.

Появившееся в последнее время ощущение пустоты было для нее внове.

Кэти проехала мимо ресторана, в котором они с Ричардом ужинали вчера вечером, и, повинуясь внезапному порыву, свернула на стоянку. Сегодня она попробует другое фирменное блюдо, антрекот. Может, в теплом, уютном, тихом ресторане удастся поразмышлять.

Владелец узнал ее и расцвел от удовольствия.

— Добрый вечер, мадам. Доктор Кэрролл не заказывал столик, но у меня есть свободный у камина. Он ставит машину?

Она покачала головой:

— Да нет, сегодня я одна.

Он на мгновение растерялся, но быстро нашелся:

— В таком случае у нас появился новый и прекрасный друг.

Он провел ее к столику, рядом с тем, за которым они сидели с Ричардом.

Кивнув в ответ на предложение принести ей бокал бургундского, Кэти откинулась на стуле, и ее охватило то же умиротворение, что и вчера. Теперь нужно собраться с мыслями и обдумать впечатления от разговоров с доктором Хайли и доктором Фухито.

Достав блокнот, она начала просматривать записи. Доктор Хайли. Кэти ожидала, что он как-то объяснит, почему беременность Венджи Льюис сопровождалась серьезными осложнениями, станет оправдываться. Именно так он и поступил, и его слова звучали совершенно разумно. День за днем он выкупал время для ребенка. Его замечания о том, как Венджи боялась предстоящих родов, звучали правдоподобно. От Молли она слышала об истерике, которую Венджи закатила из-за волдыря на пальце.

В чем же дело? Чего еще она хотела от доктора Хайли? Она вспомнила доктора Уэйнрайта, онколога из Нью-Йорка, который лечил Джона. Он разговаривал с ней, когда Джон умер, она видела боль у него на лице, слышала боль в его голосе. «Я хочу, чтобы вы знали, миссис Демайо, мы сделали все возможное, чтобы спасти его. Испробовали все способы. Но иногда это не в нашей власти».

Доктор Хайли выразил сожаление по поводу смерти Венджи, но, безусловно, не скорбел. Конечно же, он должен оставаться беспристрастным. Она слышала разговор Билли и Ричарда о том, что врач всегда должен быть беспристрастным. Иначе он вечно будет разрываться на части и, в конце концов, не сможет делать свое дело.

Ричард. Ее взгляд случайно упал на столик, за которым они вчера сидели. Он тогда сказал: «Нам хорошо вместе, мы оба это понимаем». Он прав, и она это знает. Может быть, именно поэтому ей рядом с ним неуютно, как будто в любой момент все может выйти из-под контроля. Возможно ли, чтобы такое случилось дважды в жизни? Когда с самого начала ты знаешь — вот оно, это он.

Когда они с Ричардом уходили от Молли после вчерашнего короткого ланча, та пригласила их на ужин в четверг вечером, то есть завтра.

— Будут Лиз и Джим Беркли, — сказала она. — Та самая Лиз, которая считает доктора Хайли богом. Вам обоим, возможно, будет интересно с ней поговорить.

Кэти осознала, с каким нетерпением ждет этого ужина.

Она снова заглянула в записи. Доктор Фухито. С ним что-то не так. Ей показалось, что он взвешивал каждое слово, когда рассказывал о консультации Венджи в понедельник вечером. Будто шаг за шагом пробирался по минному полю. Чего он боится? Даже если сделать скидку на понятное стремление доктора сохранить врачебную тайну, было ясно — он боялся выдать то, за что она смогла бы ухватиться. И он крайне настороженно отнесся к вопросу о том, не могла ли Венджи находиться в больнице в десять вечера, когда привезли Кэти.

А если она все же мельком видела Венджи? Предположим, Венджи выходила из кабинета доктоpa Фухито, шла через стоянку? Это объяснило бы то, что Кэти в безумном сне привиделось ее лицо.

Доктор Фухито сказал, что Венджи воспользовалась его личным выходом.

Никто не видел, как она уходила.

Что, если она не ушла? Что, если она осталась у доктора? Что, если он остался с ней или поехал за ней домой? Что, если он понял, что она на грани самоубийства и он каким-то образом несет за это ответственность…

Этого вполне достаточно для того, чтобы заставить его нервничать.

Подошел официант, чтобы принять заказ. Прежде чем отложить блокнот, Кэти сделала последнюю запись: «Выяснить все о докторе Фухито».

24

В среду вечером, прежде чем он пересек мост Джорджа Вашингтона и поехал по Гарлем-ривер и ФДР-драйв, Ричард понял, что следовало отменить свидание с Кловис. Он был слишком занят делом Венджи Льюис, интуиция подсказывала, что он пропустил нечто во время вскрытия. Он хотел на что-то обратить более пристальное внимание. Что же это было?

И он боялся за Кэти. Вчера вечером она казалась такой худой и ужасно бледной. Только после двух бокалов вина у нее на лице появился намек на румянец. Кэти больна. В этом все дело. Он врач, и ему следовало заметить это раньше.

Эта авария. Хорошо ли ее осмотрели? Вдруг пропустили более серьезные повреждения? Эта мысль преследовала Ричарда, когда он свернул с ФДР-драйв на 53-ю улицу и направился к дому Кловис в квартале оттуда.

У Кловис его ждал графин сухого мартини и блюдо слоеных пирожков с крабами, только что из духовки. Безупречной кожей, высоким стройным телом и скандинавской внешностью она напоминала молодую Ингрид Бергман. До недавнего времени он подумывал, не жить ли им вместе. Кловис умная, интересная, спокойная.

Но когда он с неподдельной нежностью поцеловал ее, то четко осознал, что никогда не будет беспокоиться о Кловис так, как сейчас беспокоится о Кэти Демайо.

Он понял, что Кловис к нему обращается.

— …и десяти минут не прошло, как я дома. Репетиция задержалась. Было много переделок. Так что я соорудила выпивку и закуску, чтобы ты мог расслабиться, пока я одеваюсь. Эй, ты меня слушаешь?

Ричард взял стакан и виновато улыбнулся:

— Прости. Меня не отпускают мысли об одном деле. Не возражаешь, если я позвоню кое-куда, пока ты собираешься?

— Конечно, — кивнула Кловис. — звони. — Она взяла свой стакан и вышла в коридор, ведущий в спальню и ванную.

Ричард достал из бумажника кредитную карту и набрал номер оператора. Он не мог допустить, чтобы одна женщина оплачивала его разговор с другой, и быстро назвал оператору номер счета. Когда его соединили, он прослушал дюжину гудков и повесил трубку. Кэти не было дома.

Он позвонил Молли. Может, Кэти заехала к ней. Но Молли с нею сегодня не говорила.

— Я ее не жду, — сообщила она. — Вы же оба придете к нам завтра вечером. Не забудь. Может, она попозже позвонит. Но плохо, что ее до сих пор нет дома. Ей лучше не перенапрягаться.

Ричард только и ждал этих слов.

— Молли, что с Кэти? — спросил он. — Она ведь больна? Я имею в виду, помимо аварии?

Молли помолчала:

— Думаю, тебе лучше поговорить об этом с Кэти.

Теперь он уверен. Его захлестнул холодный страх.

— Молли, я хочу знать. Что с ней?

— Да ничего серьезного, — ответила Молли поспешно. — Клянусь. Но она не хочет об этом говорить. Я и так, наверное, разболтала больше, чем следует. До завтра.

Связь прервалась. Ричард хмуро смотрел на умолкшую трубку. Опустил было ее на рычаг, когда что-то толкнуло его позвонить на работу. Трубку взял дежурный.

— Есть что-нибудь? — спросил Ричард.

— Мы только что получили вызов. В квартире на Ривер-Эдж найдено тело. Возможно, несчастный случай, но в местном участке считают, что нам лучше бы взглянуть. Люди Скотта направляются туда.

— Переключи меня на кабинет Скотта, — попросил Ричард.

Скотт не стал терять времени.

— Где ты? — спросил он.

— В Нью-Йорке. Я тебе нужен?

— Да. Женщина, которую нашли в Ривер-Эдж, — регистратор, с которой Кэти хотела поговорить в Вестлейке. Эдна Берне. Считается, будто она сегодня позвонила, чтобы сказать, что больна, но она мертва как минимум двадцать четыре часа. Тело обнаружила ее сослуживица из Вестлейка. Я пытаюсь связаться с Кэти. Хотел бы, чтобы она туда приехала.

— Давай адрес.

Ричард быстро записал адрес и повесил трубку. Кэти хотела допросить Эдну Берне по поводу Венджи Льюис, и вот Эдна Берне умерла. Он постучался в спальню Кловис. Та открыла дверь в махровом халате.

— Куда это ты спешишь? — спросила она с улыбкой. — Я только что вышла из душа.

— Кло, прости, ради бога.

Он коротко объяснил, в чем дело. Теперь он торопился уйти.

Она явно расстроилась.

— Конечно, я понимаю, но я так ждала нашей встречи. Уже недели две… ну, сам знаешь. Ладно, иди, но давай поужинаем завтра вечером. Обещаешь?

Ричард помедлил:

— Ну, скоро увидимся.

Он пошел к двери, но она поймала его за руку и притянула к себе для поцелуя.

— Завтра вечером, — произнесла она твердо.

25

По дороге из ресторана домой Кэти прокручивала в голове разговор с Эдной Берне во время первого визита к доктору Хайли. Эдна была прирожденной слушательницей. Кэти — не из тех, кто обсуждает свою личную жизнь, но, получив предварительную информацию, Эдна сочувственно закудахтала. Не веря своим ушам, Кэти услышала, как рассказывает Эдне о Джоне. Много ли Венджи рассказала Эдне? Она ходила в клинику с прошлого лета. Что Эдна знает о докторе Фухито? Его нервозность как-то настораживала. С чего бы ему так нервничать?

Кэти остановилась перед домом и решила пока не загонять машину на ночь. Была среда, день миссис Ходжес. В доме слегка пахло лимонным воском. Зеркало на старинном мраморном столике в прихожей блестело. Кэти знала, что ее кровать застелена чистым бельем, кафель на кухне сияет, мебель и коврики почищены пылесосом, постиранное белье убрано в ящики или в шкаф.

Когда Джон был жив, миссис Ходжес работала полную рабочую неделю. Теперь, выйдя на пенсию, она попросила разрешения приходить раз в неделю и заботиться о «моем доме».

Это долго не продлится. Миссис Ходжес уже за семьдесят.

Кто заменит миссис Ходжес, когда та больше не сможет приходить? Кто будет так же заботиться о ценных безделушках, антиквариате, английской мебели, прекрасных старинных образцах восточной культуры?

Пора продавать, подумала Кэти. Пора.

Сняв пальто, она бросила его на стул. Еще только четверть восьмого. Впереди длинный вечер. Эдна говорила ей, что живет в Ривер-Эдж. Меньше двадцати минут езды. А если сейчас позвонить Эдне? Напроситься в гости? Миссис Фитцджеральд сказала, что Эдна завтра должна прийти на работу, так что вряд ли она тяжело больна. Судя по всему, Эдна будет рада посплетничать о Венджи Льюис.

Миссис Ходжес всегда оставляла для Кэти в хлебнице свежеиспеченный кекс, пирог или булочки. Она захватит все это к Эдне и выпьет с ней чаю. За чаем можно отлично поболтать.

Номер Эдны есть в телефонной книге. Кэти быстро набрала его. Трубку взяли после первого же гудка. Она приготовилась сказать: «Добрый вечер, мисс Берне», но в трубке раздался мужской голос, четкий и смутно знакомый.

— Да.

— Мисс Берне дома? — спросила Кэти. — Это миссис Демайо из прокуратуры.

— Кэти!

Теперь она узнала голос. Это был Чарли Наджент.

— Рад, что Скотт связался с тобой. Можешь приехать прямо сейчас?

— Приехать? — Боясь услышать ответ, Кэти спросила: — Что вы делаете в квартире Эдны Берне?

— Разве ты не знаешь? Она умерла, Кэти. Упала — или ее толкнули — на радиатор. Голова расколота. — Он понизил голос. — В последний раз ее видели живой вчера вечером около восьми. Соседка у нее была. — Голос снизился до шепота. — И слышала, как она звонила мужу Венджи Льюис. Эдна Берне сказала Крису Льюису, что поговорит с полицией о смерти Венджи.

26

Допив вторую порцию виски, он пошел на кухню и открыл холодильник. Он не велел Хильде ничего готовить на этот вечер, но вручил ей большой список покупок. Одобрительно кивнул, увидев пополнение в мясном ящике: филе из куриных грудок, бифштекс из вырезки, отбивные из молодой баранины. В овощном отделении лежали свежая спаржа, помидоры и кресс-салат. В сырнице — «бри» и «ярлсберг». Сегодня он будет есть бараньи отбивные, спаржу и кресс-салат.

Эмоциональное напряжение всегда вызывало у него голод. В ночь, когда умерла Клэр, он вышел из больницы с видом убитого горем мужа и отправился в тихий ресторанчик в двух кварталах, где наелся до отвала. Потом побрел домой, пряча острое чувство довольства жизнью под понуростью страдающего вдовца. Ему удалось обмануть друзей, ожидавших его, чтобы утешить и выразить соболезнования.

— Где ты был, Эдгар? Мы волновались.

— Не знаю. Не помню. Просто ходил.

То же повторилось и после смерти Уинифред. Он оставил ее родственников и друзей возле кладбища и отказался от приглашений на ужин. «Нет. Нет. Мне надо побыть одному». Он вернулся домой, выждал, чтобы ответить на несколько телефонных звонков, потом связался со службой ответов на звонки. «Если кто-нибудь будет звонить, пожалуйста, объясните, что я отдыхаю и перезвоню всем потом».

Затем сел в машину и поехал в Нью-Йорк, в «Карлайл». Попросил столик в тихом углу и сделал заказ. В середине трапезы он поднял глаза и в другом конце зала увидел Глена Никерсона, кузена Уинифред, школьного тренера по атлетике, который до его появления был наследником Уинифред. Дешевый темно-синий костюм с черным галстуком, в котором Глен пришел на похороны, плохо сидел на нем и явно был куплен специально по этому случаю. Обычно он носил спортивные куртки, свободные брюки и мягкие кожаные ботинки.

Никерсон определенно наблюдал за ним, поскольку с насмешливой улыбкой поднял бокал. С тем же успехом он мог прокричать вслух: «За скорбящего вдовца».

Он сделал то, что нужно: невозмутимо подошел к Никерсону и приветливо сказал:

— Глен, почему ты не сел ко мне, когда увидел, что я здесь? Я не знал, что ты ходишь в «Карлайл». Мы очень любили тут ужинать. Здесь и обручились — разве Уинифред тебе не рассказывала? Я не иудей, но один из самых красивых обычаев в этом странном мире — иудейский, когда после смерти близкого семья собирается и ест яйца, символизирующие непрерывность жизни. Я здесь, чтобы тихо отпраздновать непрерывность любви.

Глен уставился на него с каменным лицом. Потом встал и попросил счет.

— Я восхищаюсь твоей способностью к философствованию, Эдгар, — сказал он. — Нет. Я не имею обыкновения ужинать в «Карлайле». Я просто последовал за тобой. Решил к тебе зайти и подъехал к твоему дому, как раз когда твоя машина выезжала. Мне показалось, что интересно будет за тобой проследить. И я не ошибся.

Он повернулся спиной к Глену, с достоинством вернулся за столик и больше не смотрел в его сторону. Через несколько минут он увидел, как Глен выходит из зала.

На следующей неделе Алан Ливайн, лечащий врач Уинифред, с негодованием рассказал ему, что Глен попросил показать ее медицинскую карту.

— Я вышвырнул его из кабинета, — горячо произнес Алан. — Я сказал ему, что у Уинифред развились классические симптомы стенокардии и что лучше бы он поинтересовался текущей статистикой количества сердечных приступов у женщин, переваливших за пятьдесят. Тем не менее, у него хватило наглости обратиться в полицию. Мне позвонили из прокуратуры и чрезвычайно многословно поинтересовались, можно ли стимулировать болезнь сердца. Я ответил, что сегодняшняя жизнь сама по себе может стимулировать болезнь сердца. Они тут же пошли на попятный и сказали, что, по всей видимости, родственник, который лишился наследства, пытается затеять дело.

Но болезнь сердца стимулировать можно, доктор Ливайн. Можно готовить легкие ужины для любимой жены. Можно воспользоваться ее склонностью к гастроэнтериту и вызывать такие острые приступы, что на кардиограммах они будут регистрироваться, как сердечные. После достаточного количества таких приступов какой-то из них станет смертельным. Леди умирает в присутствии лечащего врача, который, приехав, обнаруживает мужа-доктора, делающего искусственное дыхание. Никто и не предлагает проводить вскрытие. А даже если бы и предложили, риск был ничтожно мал.

Опасность возникла бы только в случае, если бы додумались покопаться в причинах смерти Клэр.

Отбивные почти готовы. Он умело заправил салат, вынул спаржу из пароварки и достал из винного шкафа в кладовке половинную бутылку «Божоле».

Не успел он приняться за еду, как зазвонил телефон. Он сначала не хотел брать трубку, но потом решил, что опасно пропускать звонки в таких обстоятельствах. Бросив салфетку на стол, он поспешил к телефону.

— Доктор Хайли, — произнес он отрывисто. В трубке послышались рыдания.

— Доктор… ох, доктор Хайли. Это Гертруда, Гертруда Фитцджеральд. Доктор, я решила заехать к Эдне по дороге домой.

Он крепче сжал трубку.

— Доктор, Эдна умерла. Здесь полиция. Она упала. Доктор, вы можете приехать сейчас? Они хотят делать вскрытие. Она ненавидела вскрытия. Всегда говорила, как ужасно, когда режут мертвого человека. Доктор, вы знаете, какой Эдна становилась, когда выпивала. Я рассказала им, что вы бывали здесь, у нее дома, что видели ее пьяной. Доктор, приезжайте и скажите им, в каком виде вы ее заставали. Ну, пожалуйста, приезжайте и убедите их, что она упала, что они не должны ее резать.

27

Перед выходом из дома Кэти налила чашку чая и взяла ее с собой в машину. Держась за руль одной рукой, другой она поднесла к губам кипяток. Она собиралась взять кекс и поехать пить чай к Эдне. Но Эдна умерла.

Как можно привязаться к человеку, с которым она встречалась лишь однажды? Просто ли потому, что Эдна была такой доброй, что ее так искренне заботили пациенты? Люди часто безразличны и равнодушны. Тот единственный раз, в прошлом месяце, когда она беседовала с Эдной, ей так легко было говорить о Джоне.

И Эдна все поняла.

— Я знаю, каково это — видеть, как человек умирает. С одной стороны, хочешь, чтобы прекратились страдания. С другой — не хочешь его отпускать. — И поделилась тем, как чувствовала себя после потери. — Когда мама с папой умерли, мои друзья сказали: «Теперь ты свободна, Эдна». А я спросила: «Свободна для чего?» Наверняка вы чувствовали то же самое.

Эдна успокоила ее насчет доктора Хайли.

— Вам не найти лучшего гинеколога. Поэтому меня так бесит, когда его ругают. И те люди, которые обращались в суд по поводу халатности! Я бы сама их пристрелила. Сложно жить, когда люди считают вас богом. Они думают, что вы можете совершить невозможное. Скажу вам, когда врач сегодня теряет пациента, ему есть о чем беспокоиться. И не только гинекологам, но и гериатрам. Я думаю, по нынешним временам считается, что никто больше не должен умирать.

Эдна звонила Крису Льюису вчера вечером. Что это значит? Чарли предположил возможность нечестной игры.

— Я не верю в это, — вслух сказала Кэти, когда свернула с шоссе № 4 на Ривер-Эдж. В духе Эдны было бы позвонить Крису Льюису, чтобы выразить сочувствие. Неужели Чарли предполагал, что Эдна могла угрожать Крису Льюису?

Она смутно помнила, где находится квартирный комплекс, и легко его отыскала. Подумала о том, что в отличие от большинства парковых квартирных комплексов, этот выглядит обветшалым. Когда она продаст дом, то, возможно, переедет на какое-то время в высотку. Вокруг Гудзона — дома с чудесными квартирами с террасами. И было бы приятно жить поближе к Нью-Йорку. Появится больше возможностей ходить в театры и в музеи. Когда я продам дом, думала она. В какой момент если превратилось в когда?

Чарли сказал, что квартира Эдны — последняя в блоке с 41-го по 60-й. Надо объехать этот блок сзади и припарковаться. Кэти снизила скорость, увидев небольшую черную машину, которая подъехала по другой дороге и направилась на ту же стоянку, что и она. Водитель помедлил, затем выбрал первое свободное место справа. Кэти обогнула его. Если квартира Эдны в конце блока слева, лучше подъехать поближе. Она нашла место прямо за нужным домом, припарковалась, вылезла из машины и поняла, что, должно быть, смотрит на заднее окно квартиры Эдны. Окно было приподнято на дюйм, штора опущена до верхушки растения в горшке. В глубине квартиры горел слабый свет.

Кэти подумала об окнах своей спальни. Они выходили на рощу и маленький пруд за домом. Эдна смотрела на стоянку и ограждение из ржавой сетки. И при этом рассказывала Кэти, как любит свою квартиру, как там уютно.

Кэти услышала позади шаги и быстро обернулась. На пустынной стоянке любой звук казался угрожающим. Рядом замаячила фигура, обозначенный тусклым светом одинокого фонаря силуэт. Он показался знакомым.

— Простите. Надеюсь, я вас не напугал. — Хорошо поставленный голос с легким британским акцентом.

— Доктор Хайли!

— Миссис Демайо… Не ожидал встретить вас так скоро и при таких трагических обстоятельствах.

— Значит, вы слышали. Вам позвонили из прокуратуры, доктор?

— Холодно. Это здесь. Давайте обойдем дом по пешеходной дорожке. — Едва касаясь рукой ее локтя, он пошел за ней по тропинке. — Мне позвонила миссис Фитцджеральд. Она сегодня подменяла мисс Берне и, очевидно, первая обнаружила ее. Она была страшно расстроена и умоляла меня приехать. Я еще не знаю подробностей.

— Я тоже, — ответила Кэти. Они поворачивали за угол, когда сзади послышались быстрые шаги.

— Кэти!

Она оглянулась и почувствовала, как пальцы доктора крепче сжали ее локоть и затем отпустили. Ричард. Кэти повернулась к нему, до смешного обрадованная. Он схватил ее за плечи, хотел было обнять, но не стал и опустил руки.

— Тебе Скотт позвонил?

— Нет. Так получилось, что я сама позвонила Эдне. Кстати, Ричард, это доктор Эдгар Хайли.

Она быстро представила мужчин друг другу, и они обменялись рукопожатием.

Как это глупо, подумала Кэти, я кого-то знакомлю, а в нескольких футах за дверью лежит мертвая женщина.

Дверь открыл Чарли и, увидев их, облегченно вздохнул.

— Твои люди будут здесь через несколько минут, — сказал он Ричарду. — Мы все сфотографировали, но я хочу, чтобы ты тоже взглянул.

Кэти привыкла к смерти. По работе она постоянно видела яркие и жестокие фотографии жертв. Обычно она могла отрешиться от эмоций и сосредоточиться на юридической стороне смерти, наступившей в результате противоправных действий.

Но Эдна, скорчившаяся у радиатора во фланелевой рубашке, как раз такой, какие ее собственная мать считала незаменимыми, — совсем другое дело, и махровый голубой халат, удивительно похожий на те, что ее мать покупала на распродажах в «Мейси», и явные свидетельства одиночества — ломтики консервированной ветчины, пустой стакан для коктейлей.

Эдна была такой жизнерадостной. Она получала свою маленькую долю счастья в этой убогой квартире, но даже квартира предала ее, превратившись в сцену жестокой смерти.

Гертруда Фитцджеральд сидела на старомодной велюровой кушетке в противоположном конце комнаты, откуда не видно было тела. Она тихо всхлипывала. Ричард направился прямо в столовую нишу, чтобы осмотреть труп. Кэти села на кушетку рядом с миссис Фитцджеральд. Доктор Хайли последовал за ней и взял стул с прямой спинкой.

— О, доктор Хайли, миссис Демайо, как ужасно, просто ужасно, — заговорила Гертруда и снова зарыдала.

Кэти мягко положила руку на ее вздрагивающие плечи.

— Мне так жаль, миссис Фитцджеральд. Я знаю, как вы любили мисс Берне.

— Она была такой славной. Такой веселой. Всегда смешила меня. И пусть у нее была эта маленькая слабость. У каждого есть своя маленькая слабость, но она никогда никому не доставляла хлопот. О, доктор, вам тоже будет ее не хватать.

Кэти наблюдала, как доктор с серьезным лицом наклонился к Гертруде.

— Конечно, миссис Фитцджеральд. Эдна была изумительно квалифицированным работником. Она очень гордилась своей работой. Мы с доктором Фухито шутили, что она так успокаивает наших пациенток, что может оставить без работы доктора Фухито.

— Доктор, я сказала им, что вы бывали здесь, — выпалила Гертруда. — Что вы знали о маленькой слабости Эдны. Глупо думать, что она не упала. Зачем кому-то нападать на нее?

Доктор Хайли посмотрел на Кэти.

— Эдна страдала ишиасом, и когда она лежала, я иногда завозил ей работу на дом. Три или четыре раза, не больше. Однажды, когда считалось, что она больна, я приехал неожиданно и именно тогда понял, что у нее серьезные проблемы с пьянством.

Кэти взглянула мимо него и поняла, что Ричард уже закончил осмотр тела. Она встала, подошла к нему и посмотрела на Эдну. Про себя она молилась: «Боже, смилуйся над нею. Пусть легионы ангелов твоих встретят ее. Пусть отведут ее в место отдохновения, света и покоя».

Проглотив ком в горле, она тихо спросила Ричарда, что он обнаружил.

Тот пожал плечами:

— Пока я не посмотрю, насколько велики повреждения, могу сказать одно: вероятно и то и другое. Конечно, удар был чертовски сильным, но если она была пьяна, — а она, определенно, была пьяна, — то могла споткнуться, когда пыталась встать. Она была довольно тяжелой. С другой стороны, есть большая разница между попаданием под машину и попаданием под поезд. Именно такого рода разницу нам следует оценить.

— Есть какие-нибудь признаки вторжения? — спросила Кэти у Чарли.

— Никаких. Но эти замки можно открыть кредиткой. И если она была пьяна так, как мы думаем, кто угодно мог войти.

— Зачем кому-то могло понадобиться к ней входить? Что вы говорили о капитане Льюисе?

— Жена управляющего Гана Крупшак была подругой Эдны. На самом деле они с миссис Фитцджеральд вдвоем обнаружили тело. Мы отпустили ее домой как раз перед вашим приходом. Она здорово потрясена. Вчера около восьми вечера миссис Крупшак заходила сюда. Она сказала, что Эдна к тому времени уже была пьяна. Она оставалась до половины девятого, потом решила достать ветчину, в надежде, что Эдна поест и придет в себя. Эдна рассказала ей о самоубийстве Венджи.

— Что конкретно она ей сказала? — спросила Кэти.

— Ничего особенного. Просто упомянула имя Венджи и сказала, какая та была красавица. Потом миссис Крупшак вышла на кухню и услышала, как Эдна набирает номер. Она услышала большую часть разговора. Клянется, что Эдна называла собеседника «капитаном Льюисом» и сказала ему, что завтра должна поговорить с полицией. И еще, обратите внимание! Крупшак слышала, что Эдна объясняла Льюису, как сюда проехать, и упомянула о принце Дезире.

— Принц Дезире? — Чарли покачал головой:

— Я тоже ничего не понимаю. Но свидетельница уверена.

Ричард сказал:

— Очевидно, мы будем рассматривать это как вероятное убийство. Я начинаю соглашаться с подозрениями Скотта по поводу Криса Льюиса, — он заглянул в гостиную. — Миссис Фитцджеральд выглядит совершенно измученной. Ты поговорила с ней, Кэти?

— Да. Она не в состоянии отвечать на вопросы.

— Я отвезу ее домой на полицейской машине, — вызвался Чарли. — Кто-нибудь из ребят может поехать за нами в ее автомобиле.

Кэти не верилось, что Крис Льюис мог убить Эдну, не верилось, что он убил жену. Она огляделась:

— Точно ничего ценного не пропало?

Чарли пожал плечами:

— Всему этому барахлу красная цена — сорок баксов. Ее бумажник лежит в сумочке, в нем восемнадцать долларов. Обычные кредитки. Никаких признаков того, что кто-то до них дотрагивался, и уж точно не копался.

— Ладно. — Кэти повернулась к доктору Хайли и Гертруде. — Мы отвезем вас домой, миссис Фитцджеральд, — сказала она мягко.

— Что сделают с Эдной?

— Нужно установить, насколько сильно повреждена голова. И все, скорее всего. Но если есть малейшая вероятность того, что Эдну убили, мы должны знать об этом. Считайте, что это свидетельство того, как высоко мы ценили ее жизнь.

Женщина всхлипнула.

— Наверное, вы правы. — Она посмотрела на доктора. — Доктор Хайли, я имела наглость просить вас приехать. Простите.

— Ничего страшного. — Он полез в карман. — Я привез успокоительное на случай, если вам понадобится. Поскольку вас отвезут домой, примите одну таблетку прямо сейчас.

— Я принесу воды, — сказала Кэти и направилась в ванную.

Двери в ванную и спальню открывались из прихожей. Пустив холодную воду, она осознала, что ей отвратительна мысль о том, что Крис Льюис становится главным подозреваемым в двух смертях.

Отдав стакан Гертруде, она снова села рядом с ней.

— Миссис Фитцджеральд, мы хотим быть уверены, что Эдну не ограбили. Вы не знаете, было ли у нее что-нибудь ценное — может быть, драгоценности?

— У нее было кольцо и брошка, которыми она очень гордилась. Надевала их только по особым случаям. Понимаете, я здесь впервые… Ой, погодите минутку. Доктор, Эдна ведь говорила, что показывала вам кольцо и брошку. Точно, она говорила, что показала вам тайник, в котором их прячет. Вероятно, вы сумеете помочь миссис Демайо.

Кэти посмотрела в холодные серые глаза доктора. Ему это отвратительно, подумала она. Он не на шутку злится, что приехал. Он не хочет ввязываться в историю.

Не была ли Эдна увлечена доктором? — вдруг подумала она. Не преувеличивала ли число случаев, когда он завозил ей работу на дом, возможно, даже намекала Гертруде, что он проявлял к ней особый интерес? Может, сама не желая исказить правду, она выдумала маленький роман, некие отношения с ним. Если это так, неудивительно, что миссис Фитцджеральд поспешила вызвать его, неудивительно, что он чувствует себя до крайности не в своей тарелке и даже смущен.

— Я определенно ничего не знаю о тайнике, — произнес он натянуто и насмешливо. — Однажды Эдна действительно показала мне брошь и кольцо, они лежали в шкатулке в ящике ночного столика. Едва ли это можно назвать тайником.

— Вы покажете, доктор? — спросила Кэти.

Они вместе прошли по короткому коридору в спальню. Кэти включила дешевую настольную лампу с красновато-коричневым основанием и бумажным гофрированным абажуром.

— Они были здесь. — Доктор Хайли указал на выдвижной ящик ночного столика справа от кровати.

Кэти открыла ящик кончиками пальцев. Она знала, что, возможно, в поисках улик проведут тщательный обыск и снимут отпечатки.

Ящик оказался неожиданно глубоким. Засунув туда руку, Кэти вытащила голубую пластмассовую коробку для украшений. Когда она подняла крышку, в мрачной тишине зазвенели колокольчики музыкальной шкатулки. На плисовой подкладке лежала маленькая брошь и тонкое старое кольцо с бриллиантом.

— Полагаю, это и есть сокровища, — произнесла Кэти, — так что теорию об ограблении можно исключить. Мы будем хранить это в офисе, пока не найдутся наследники.

Она начала задвигать ящик, потом остановилась и заглянула в него.

— Ой, доктор, поглядите! — Она поспешно поставила шкатулку на кровать и засунула руку в ящик. — Мама сентиментально хранила старую черную шляпу моей бабушки. Эдна, должно быть, делала то же самое.

Кэти что-то достала и подняла, чтобы ему показать.

Это был коричневый мокасин, потертый, сильно стоптанный, ободранный и убогий. На левую ногу.

Пока доктор Эдгар Хайли пристально смотрел на мокасин, Кэти сказала:

— Возможно, он принадлежал ее матери, и она считала его таким сокровищем, что хранила вместе с этими жалкими драгоценностями. Ох, доктор, если бы памятные вещи могли говорить, мы услышали бы много интересного…

28

В четверг ровно в восемь утра следственная группа из отдела убийств округа Вэлли подъехала к дому Льюисов. Группу из шести человек возглавляли Фил Каннингем и Чарли Наджент. Дактилоскопистам велели сосредоточиться на спальне, главной ванной и кухне.

Маловероятно, что они найдут отпечатки пальцев, не принадлежащие Крису и Венджи Льюис. Но в лаборатории обнаружили одну странность. На стакане, стоявшем рядом с Венджи, были отпечатки ее пальцев, но необычно расположенные. Венджи была правшой. Когда она опускала цианид в стакан, для нее было бы естественно держать его в левой руке и класть кристаллы правой. Но на стакане остались отпечатки только правой руки. Этот факт ничего не доказывал, но вызывал беспокойство и еще больше поставил под сомнение версию о самоубийстве.

Аптечки в обеих ванных и туалете для гостей уже осматривали, после того как обнаружили тело. Их снова осмотрели до мельчайших подробностей. Открыли и понюхали каждую склянку. Но запах горького миндаля так и не обнаружился.

— Она ведь должна была в чем-то держать цианид, — сказал Чарли.

— Если только не принесла ровно то количество, которое бросила в стакан, а потом не спустила пакетики или капсулы в уборную, — предположил Фил.

Спальню тщательно пропылесосили в надежде найти человеческие волосы, которые бы не принадлежали ни Венджи, ни Крису.

— В любом доме можно найти волосы посыльных, соседей, кого угодно, — поведал Фил. — Мы все время теряем волосы. Но в спальню большинство не приводит даже близких друзей. Поэтому, если вы найдете человеческие волосы, не принадлежащие тем, кто спит в спальне, у вас, возможно, что-то и появится.

Особое внимание уделили полкам в гараже. На них были свалены, как обычно, полупустые банки с краской, скипидар, садовые инструменты, шланги, инсектициды, средства от сорняков. Фил раздраженно заворчал, зацепившись курткой за штык лопаты. Эта лопата торчала над краем полки, ее черенок был зажат между концом полки и тяжелой банкой краски. Нагнувшись, чтоб освободить рукав, он заметил на штыке лоскут набивного ситца.

Этот рисунок… Он недавно его видел. Выцветшая индийская ткань. Платье Венджи Льюис, которое было на ней в момент смерти.

Он вызвал в гараж полицейского фотографа.

— Сфотографируй это. — Фил указал на инструмент. — Мне нужен крупный план этого материала.

Когда снимок был сделан, он аккуратно снял лоскут со штыка и запечатал в конверт.

Чарли обыскивал письменный стол в гостиной.

Забавно, думал он, как можно получить представление о людях по тому, как они хранят документы. Семейной бухгалтерией явно занимался Крис Льюис. Корешки чековой книжки аккуратно подписаны, балансы точны до цента. Счета, судя по всему, оплачивали сразу после поступления. В большом нижнем ящике в алфавитном порядке расставлены папки с документами: «Американ Экспресс», «Банк Америкард», «Личная переписка», «Страхование», «Телефонная служба».

Чарли взял папку с личными письмами и пролистал ее. Крис Льюис регулярно переписывался с матерью. «Огромное спасибо за чек, Крис. Только не нужно так тратиться». Написано всего две недели назад. Январское письмо начиналось словами: «Отец поставил телевизор в спальню и очень этому радуется». Одно от прошлого июля: «Новый кондиционер — это такое благословение».

Чарли был разочарован, не найдя ничего особенного среди писем, но ему пришлось неохотно признать, что Кристофер Льюис — заботливый и щедрый сын стареющих родителей. Он перечитал письма его матери, надеясь найти ключ к отношениям Венджи и Криса. Все последние письма заканчивались одинаково: «Жаль, что Венджи плохо себя чувствует». Или: «Иногда женщины плохо переносят беременность», «Передай Венджи, что мы поддерживаем ее».

В полдень Чарли и Фил оставили других членов группы заканчивать обыск, а сами вернулись в прокуратуру. В шесть им нужно встретить самолет Криса Льюиса. Они исключили насильственное вторжение. Ни в доме, ни в гараже — никаких следов цианида. Содержимое желудка Венджи показало, что в понедельник она почти ничего не ела; возможно, пила чай с тостами примерно за пять часов до смерти. В хлебнице лежал нарезанный хлеб, двух кусков не хватало. Грязная посуда в посудомоечной машине рассказала свою историю: одна мелкая тарелка, чашка и блюдце, салатник, возможно, с воскресного вечера; стакан из-под сока и чашка — завтрак в понедельник; чашка, блюдце и тарелка с крошками от тостов — ужин в понедельник.

В воскресенье вечером Венджи точно ужинала одна, никто не ел с ней и в понедельник. В раковине стояла кофейная кружка, которой во вторник утром не было. Без сомнения, Крис Льюис наливал себе растворимый кофе в какой-то момент после того, как обнаружил тело.

Подъездную дорожку и землю вокруг дома тщательно обыскали, но не обнаружили ничего необычного.

— Они провозятся с этим весь день, но мы ничего не упустили, — уныло сказал Чарли. — И, кроме того факта, что она порвала платье об эту лопату на гаражной полке, мы не обнаружили ничего. Хотя, погоди. Мы еще не проверили сообщения от телефонной службы.

Он нашел номер службы в папке в столе, набрал его и назвался.

— Продиктуйте мне все сообщения, оставленные для капитана или миссис Льюис, начиная с понедельника, — попросил он.

Вытащив ручку, он начал писать. Фил смотрел ему через плечо: «Понедельник, 15 февраля, в 16 часов: звонили из Северо-западной службы бронирования авиабилетов. Подтвердили заказ для миссис Льюис на вторник, 16 февраля, рейс 235 в 16 часов 10 минут из аэропорта Ла-Гуардиа до Твин-Ситиз[15] — Миннеаполис/Сент-Пол».

Фил тихо свистнул. Чарли спросил:

— Миссис Льюис получила это сообщение?

Он слегка отодвинул трубку от уха, чтобы Фил мог слышать.

— Да, — ответила телефонистка. — Я дежурила в понедельник вечером и передала ей сообщение около семи тридцати. — И подчеркнула: — Она явно вздохнула с облегчением. Даже сказала: «Слава богу».

— Ладно. Что еще?

— В понедельник, пятнадцатого февраля, в девять тридцать вечера доктор Фухито оставил сообщение для миссис Льюис с просьбой перезвонить ему домой, как только она придет. Он сказал, что у нее есть его телефон.

Чарли приподнял бровь:

— Это все?

— Нет, — ответила телефонистка. — Мисс Эдна Берне звонила миссис Льюис в десять часов вечера в понедельник. Она хотела, чтобы миссис Льюис перезвонила ей в любое время.

Чарли чертил в блокноте треугольники, когда телефонистка сказала, что ни во вторник, ни в среду больше никаких сообщений не поступало, но во вторник вечером был звонок, на который ответил капитан Льюис.

— Я как раз начала отвечать, когда он подошел, — объяснила она, — и тут же отключилась.

На вопрос Чарли она подтвердила, что миссис Льюис не получила сообщений от доктора Фухито и от мисс Берне. Миссис Льюис не связывалась со службой после семи тридцати вечера в понедельник.

— Спасибо, — сказал Чарли. — Вы нам очень помогли. Возможно, нам понадобятся полные тексты всех сообщений, принятых вами для Льюисов за какое-то время, но мы свяжемся с вами потом. Он повесил трубку и посмотрел на Фила.

— Пошли. Скотту будет интересно об этом услышать.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Фил. Чарли фыркнул:

— А что тут думать? В семь тридцать вечера в понедельник Венджи Льюис собиралась лететь в Миннеаполис. Через несколько часов после этого она умерла. В понедельник, в десять вечера, Эдна Берне хотела сообщить Венджи что-то важное. На следующую ночь Эдна умерла, и последний человек, видевший ее живой, слышал ее разговор с Крисом Льюисом, которому она сказала, что владеет информацией для полиции.

— Что насчет этого японского психиатра, который звонил Венджи в понедельник вечером? — спросил Фил.

Чарли пожал плечами:

— Кэти вчера с ним разговаривала. Возможно, она что-то нам прояснит.

29

Кэти казалось, что среда никогда не кончится. Она легла сразу, как только вернулась из квартиры Эдны, не забыв принять таблетку доктора Хайли.

Она спала беспокойно, во сне постоянно всплывало лицо Венджи. Перед пробуждением этот сон сменился другим: мертвое лицо Эдны, над ней склонились доктор Хайли и Ричард.

Она проснулась; ее смутно терзали ускользающие вопросы, которые она не могла сформулировать. Старая черная бабушкина шляпа. Почему она вспомнила об этой шляпе? Ах да, конечно! Из-за той старой туфли, которой Эдна так дорожила, которую хранила вместе с драгоценностями. Вот оно. Но почему только одна туфля?

Кэти поморщилась, вставая с кровати — похоже, за ночь боль в теле усилилась. Колени, разбитые о приборную доску, сгибались хуже, чем сразу после аварии. Хорошо, что Бостонский марафон не стартует сегодня, подумала она, криво усмехнувшись, я бы ни за что не выиграла.

В надежде, что горячая вода облегчит ломоту, она пошла в ванную, наклонилась и повернула краны. Голова закружилась, Кэти пошатнулась и ухватилась за край ванны, чтобы не упасть. Через несколько секунд ей стало легче, и она медленно повернулась, все еще опасаясь рухнуть в обморок. Зеркало в ванной отразило смертельно бледную кожу и мелкие бисеринки пота на лбу. Все из-за проклятого кровотечения. Если бы завтра она не ложилась в больницу, дело могло бы кончиться тем, что ее бы туда привезли.

Ванна и в самом деле помогла расслабиться. Бежевый тональный крем скрасил бледность. Новый наряд — сборчатая юбка с жакетом в тон и свитер с овальным вырезом — завершил камуфляж. По крайней мере, теперь она не выглядит так, будто вот-вот свалится носом вниз.

Запивая апельсиновым соком очередную таблетку доктора Хайли, Кэти думала о смерти Эдны, которая все еще казалась невероятной. Выйдя из квартиры Эдны, они с Ричардом пошли в закусочную выпить кофе. Ричард заказал гамбургер, объяснив, что собирался ужинать в Нью-Йорке. Он с кем-то встречается. Она в этом уверена. Почему бы и нет? Ричард — интересный мужчина. Конечно, он не сидит вечерами дома или в семейном кругу Молли и Билла. Ричард удивился и обрадовался, когда она сказала ему, что снова была в ресторане на Палисадах. Потом стал озабоченным, почти рассеянным. Несколько раз Кэти казалось, что он вот-вот спросит ее о чем-то, но, очевидно, передумывал. Несмотря на ее протесты, он настоял на том, чтобы поехать за ней, войти в дом, убедиться, что двери и окна заперты.

— Не знаю почему, но мне не по себе из-за того, что ты одна в таком доме, — сказал он.

Она пожала плечами:

— Эдна жила в квартире с тонкими стенами. Никто не узнал, что она ранена и нуждается в помощи.

— Она и не нуждалась, — коротко ответил Ричард. — Она умерла почти мгновенно. Кэти, этот доктор Хайли… Ты его знаешь?

— Я сегодня допрашивала его насчет Венджи, — уклончиво ответила она.

Лицо Ричарда разгладилось.

— Ну конечно. Ладно. До завтра. Скотт наверняка соберет совещание по делу Эдны Берне.

— Это уж точно.

Ричард встревоженно посмотрел на нее.

— Запри дверь на засов, — сказал он. Прощального поцелуя в щеку не последовало.

Кэти поставила стакан из-под сока в посудомоечную машину, быстро схватила пальто и сумочку и вышла.

Этим утром Чарли и Фил начали обыск у Льюисов. Скотт намеренно затягивал петлю вокруг Криса Льюиса — прочную, хоть и основанную на косвенных доказательствах. Если бы только ей удалось доказать, что расследование может пойти по другому пути прежде, чем Крису Льюису предъявят обвинение. Дело в том, что даже если ты докажешь свою невиновность, твое имя навсегда будет запятнано. Годами люди будут говорить: «Это же капитан Льюис. Он был замешан в смерти жены. Какой-то умный адвокат отмазал его, но ясное дело — он виновен».

Она приехала на работу к половине восьмого и не удивилась, увидев Морин Кроули. Морин — самая ответственная из всех секретарей. Кроме того, она умна и справляется с заданиями без постоянных подсказок. Кэти остановилась у ее стола.

— Морин, для тебя есть работа. Зайдешь, когда выдастся минутка?

Девушка тут же встала. У нее была изящная фигура с тонкой талией, зеленый свитер подчеркивал изумрудные глаза.

— Я могу и сейчас, Кэти. Хочешь кофе?

— Давай, — ответила Кэти и добавила: — Но без хлеба с ветчиной. Во всяком случае, пока что.

Морин смутилась:

— Прости меня за вчерашние слова. Уж в консервативности тебя точно не обвинить.

— Не уверена.

Кэти вошла в кабинет, повесила пальто, села и достала блокнот с записями, сделанными в Вестлейкской больнице.

Морин принесла кофе, придвинула стул и положила на колени блокнот.

— Дело вот в чем, — медленно произнесла Кэти. — Нас не устраивает версия о самоубийстве Венджи Льюис. Вчера я разговаривала с ее врачами, доктором Хайли и доктором Фухито в Вестлейкской клинике.

Она услышала резкий выдох и быстро подняла глаза. Лицо девушки смертельно побледнело. На скулах появились два ярких пятна.

— Морин, в чем дело?

— Нет, ничего. Извини.

— Ты чего-то испугалась?

— Нет. Честно.

— Хорошо. — Кэти, сомневаясь, вернулась к своему блокноту. — Насколько нам известно, доктор Фухито, психиатр клиники, последним видел Венджи Льюис живой. Я хочу узнать о нем как можно больше и как можно быстрее. Проверьте Медицинское общество округа Вэлли и Американскую медицинскую ассоциацию. Я слышала, что он работает на общественных началах в больнице «Вэлли-Пайнз». Может быть, тебе удастся узнать что-нибудь там. Подчеркивай, что это конфиденциально, но разузнай, откуда он приехал, где учился, в каких еще больницах работал, факты его биографии — все, что сможешь найти.

— Ты не хочешь, чтобы я поговорила с кем-нибудь в Вестлейкской клинике?

— Боже упаси, ни в коем случае! Я не хочу, чтобы у кого-нибудь там возникла мысль, будто мы интересуемся доктором Фухито.

По какой-то причине девушка, казалось, расслабилась.

— Я займусь этим, Кэти.

— Не слишком справедливо заставлять тебя приходить пораньше, чтобы заниматься другими делами, и потом сваливать на тебя дополнительную работу. Старый добрый округ Вэлли не оплачивает сверхурочные.

Морин пожала плечами:

— Это неважно. Чем больше я работаю здесь, тем больше мне это нравится. Кто знает, может быть, я и сама захочу получить диплом юриста, но это означает четыре года в колледже и три года в юридической школе.

— Ты была бы хорошим юристом, — искренне сказала Кэти. — Меня удивляет, что ты не училась в колледже.

— Я сдуру обручилась тем летом, когда окончила школу. Родные уговорили меня закончить курсы секретарей, прежде чем выходить замуж, чтобы я хоть чему-то научилась. Как же они были правы… Помолвка не выдержала испытания временем.

— Почему ты в прошлом сентябре не поступила в колледж, вместо того чтобы идти работать? — спросила Кэти.

Девушка задумалась. Кэти подумала, что у нее очень несчастный вид, и решила, что она, должно быть, тяжело переживает разрыв.

Не глядя на Кэти, Морин ответила:

— Мне не сиделось на месте, я не хотела снова за парту. Это было правильное решение.

Она вышла из комнаты. Зазвонил телефон. Голос Ричарда звучал встревоженно.

— Кэти, я только что разговаривал с Дэйвом Броудом, руководителем внутриутробных исследований в больнице Маунт-Синай. У меня возникло некое подозрение, и я послал ему плод, который носила Венджи Льюис. Кэти, мое подозрение оказалось верным. Венджи не была беременна от Криса Льюиса. Ребенок, которого я вынул из ее матки, имел выраженные восточные черты!

30

Эдгар Хайли уставился на Кэти Демайо, которая показывала ему мокасин. Она что, смеется над ним? Нет. Она верила тому, что говорила — будто эта туфля была для Эдны сентиментальной реликвией.

Он должен забрать мокасин. Если только она не расскажет о нем медэксперту или следователям. А что, если она решила показать его им? Гертруда Фитцджеральд может узнать мокасин. Она часто сидела в приемной, когда приходила Венджи. Он слышал, как Эдна шутила о хрустальных башмачках Венджи.

Кэти положила мокасин обратно, закрыла ящик и вышла из спальни с ювелирной шкатулкой под мышкой. Он пошел за ней, с нетерпением ожидая, что она скажет. Но Кэти просто отдала шкатулку следователю.

— Здесь кольцо и брошь, Чарли, — сказала она. — Думаю, это исключает возможность ограбления. Я не осматривала письменный стол и шкаф.

— Неважно. Если Ричард заподозрит насильственную смерть, мы утром обыщем эту квартиру с лупой.

Раздался резкий стук в дверь, и Кэти открыла ее, впуская двух человек с носилками.

Эдгар Хайли вернулся к Гертруде. Она уже выпила воду, которую дала ей Кэти.

— Я принесу вам еще воды, миссис Фитцджеральд, — тихо произнес он.

Он посмотрел через плечо. Все стояли к нему спиной, глядя, как санитары поднимают тело. Сейчас или никогда. Он должен рискнуть забрать мокасин. Раз Кэти не сказала о нем сразу, маловероятно, что она вспомнит.

Он быстро пошел в ванную, открыл кран и проскользнул по коридору в спальню. Обернув руку носовым платком, чтобы не оставить отпечатков, открыл ящик ночного столика. Но только он потянулся за туфлей, как услышал шаги в коридоре. Он быстро задвинул ящик, сунул платок в карман и подошел к двери спальни. Шаги остановились.

Стараясь сохранять спокойствие, он повернулся. Ричард Кэрролл, судмедэксперт, стоял в коридоре между ванной и спальней и вопросительно смотрел на него.

— Доктор, — холодно сказал он, — я бы хотел задать вам несколько вопросов об Эдне Берне.

— Разумеется. — И добавил небрежным, как он надеялся, тоном: — Я как раз думал о мисс Берне. Как обидно, что она напрасно прожила жизнь.

— Напрасно? — резко переспросил Ричард.

— Да. У нее были уникальные математические способности. В наш компьютерный век Эдна могла бы использовать свой талант, чтобы чего-то добиться. Вместо этого она превратилась в толстую сплетницу и алкоголичку. Может, это звучит грубо, но мне искренне жаль. Мне нравилась Эдна, и мне действительно будет ее не хватать. Простите. Я пустил воду в ванной: хочу дать миссис Фитцджеральд стакан холодной воды. Бедная женщина ужасно расстроена.

Доктор Кэрролл отошел в сторону, чтобы его пропустить. Удалось ли ему этой тирадой в адрес Эдны отвлечь медэксперта от размышлений о том, что он делал в ее комнате?

Он сполоснул стакан, налил воды и отнес Гертруде. Санитары уже унесли тело, и Кэти Демайо в комнате не было.

— Миссис Демайо уехала? — спросил он следователя.

— Нет. Она разговаривает с женой управляющего. Сейчас вернется.

Он не хотел уезжать, пока не убедится в том, что Кэти не расскажет о мокасине в присутствии Гертруды. Когда через несколько минут она вернулась, то не сказала о нем ни слова.

Они вместе вышли. Квартира останется под наблюдением местной полиции до завершения расследования.

Он намеренно пошел с Кэти к ее машине, но к ним присоединился медэксперт.

— Поедем, выпьем кофе, Кэти, — сказал он. — Ты ведь знаешь закусочную «Золотая Долина»?

Медэксперт подождал, пока она сядет в машину и тронется с места, потом сказал:

— Доброй ночи, доктор Хайли. — И быстро ушел.

По дороге домой Эдгар Хайли решил, что Кэти Демайо и Ричарда Кэрролла связывают какие-то личные отношения. Когда Кэти умрет от потери крови, Ричард профессионально и эмоционально будет заинтересован в том, чтобы выяснить причину смерти. Придется быть очень, очень осторожным.

Кэрролл относится к нему враждебно. Но у Кэрролла нет причин для враждебности. Может, следовало подойти к телу Эдны? Но зачем? Не надо было толкать ее так сильно. Может, стоило ее ограбить?

Ведь первоначально он собирался поступить именно так. Если бы он это сделал, то нашел бы мокасин вчера вечером.

Эдна болтала. Она рассказала Гертруде, что он был у нее дома. Эдна могла даже изобразить, что это происходило чаще, придать этому больше значения. Гертруда сказала Кэти, что он знает, где хранятся эти жалкие драгоценности. Если они решат, что Эдну убили, станут ли связывать убийство с работой Эдны в клинике? Что еще Эдна разболтала?

По дороге домой его преследовала одна мысль.

Кэти. Кэти Демайо. Когда он благополучно уберет ее с дороги, не останется свидетельств, связывающих его со смертью Венджи — или Эдны. Документы в полном порядке. Пациентки, которыми он занимается в настоящее время, могут быть представлены самым придирчивым экспертам.

Он свернул на подъездную дорожку, заехал в гараж, вошел в дом. Бараньи отбивные лежали на тарелке, холодные, с застывшим по краям жиром, спаржа засохла, салат был вялым и теплым. Он разогреет еду в микроволновке, приготовит свежий салат. Через несколько минут стол будет выглядеть так же, как до телефонного звонка.

Он успокоился, пока снова готовил еду. Опасность почти миновала, скоро весь мир узнает о его гении. Он уже добился успеха и без сомнения может это доказать. Однажды он объявит об этом. Не сейчас, но когда-нибудь. И он не будет похож на того хвастуна, который кричал, будто добился успеха в клонировании, но отказался предъявить доказательства. У него есть точные записи, научная документация, фотографии, рентгеновские снимки, отчеты, шаг за шагом, день за днем рассказывающие обо всех проблемах и о том, как он их решил. Все это содержится в досье, которые хранятся в потайном сейфе.

Когда настанет время, он сожжет все досье, касающиеся неудач, и потребует должного признания. К тому времени у него наверняка появятся новые победы.

Ничто не должно стоять на его пути. Венджи чуть все не испортила. Что, если бы он не встретил ее, когда она выходила из кабинета Фухито? Что, если бы она не сказала ему о решении проконсультироваться с Эмметом Салемом?

Случай. Удача. Называйте, как хотите.

Но случай также послал Кэти Демайо к окну как раз в тот момент, когда он уезжал с телом Венджи. И особая ирония заключалась в том, что Кэти была его пациенткой.

Он снова сел за стол. С глубоким удовлетворением увидел, что ужин выглядит так же аппетитно, как и в первый раз. Кресс-салат хрустящий и свежий, отбивные с пылу с жару, спаржа дымится под чудесным голландским соусом. Он налил вино в тонкий бокал, восхищаясь изысканной гладкостью хрусталя. Бургундское вино обладало тем ярким букетом, который он предвкушал.

Он ел медленно. Как всегда, еда вернула ему чувство довольства. Он сделает то, что должен, и будет в безопасности.

Завтра четверг. В газетных киосках появится «Ньюсмейкер» со статьей. Это поднимет его авторитет в обществе и в медицине.

То, что он вдовец, придавало ему особую привлекательность. Он знал, что говорили его пациентки. «Доктор Хайли такой замечательный. Он такой особенный. У него красивый дом в Парквуде».

После смерти Уинифред он перестал общаться с ее друзьями. Они стали враждебно к нему относиться. Ее кузен не прекращал строить козни. Именно поэтому он три года не искал другую женщину. Он не считал одиночество жертвой. Работа поглощала все его время и полностью его удовлетворяла. И время, посвященное ей, приносило вознаграждение: самые яростные критики признали, что он талантливый врач, что больница великолепно оборудована, что «Вестлейкскому центру материнства» подражают другие доктора.

— Мы не позволяем нашим пациенткам выпивать или курить во время беременности, — говорил он журналистке из «Ньюсмейкера». — Они должны соблюдать определенную диету. Многие так называемые бесплодные женщины могли бы иметь детей, о которых мечтают, будь они так же настойчивы, как спортсмены на тренировках. Многих сегодняшних проблем со здоровьем можно было бы избежать, если бы матери правильно питались и не принимали вредных лекарств. У нас есть живой пример того, что сделал талидомид с десятками несчастных людей. Мы понимаем, что мать-наркоманка может произвести на свет ребенка-наркомана, мать-пьяница с большой вероятностью родит недоразвитого, мелкого, больного ребенка. Но множество недугов мы считаем неизбежным уделом человека… Бронхит, дислексия, астма, проблемы со зрением и слухом? Я считаю, что бороться с этими болезнями следует не в лабораториях, а в утробе. Я не приму пациентку, которая не будет меня слушаться. Я могу показать вам десятки женщин, которых я лечил, у которых в анамнезе было несколько выкидышей, а теперь у них есть дети. И многие испытали бы ту же радость, если бы захотели изменить свои привычки, особенно касающиеся еды и питья. Многие смогли бы зачать и выносить ребенка, если бы не психическая неуравновешенность, играющая роль постоянного контрацептива, гораздо более эффективного, чем любое средство, продающееся в аптеках. Это фундамент, на котором стоит «Вестлейкский центр материнства».

Его слова произвели на журналистку сильное впечатление. Но ее следующий вопрос был каверзным.

— Доктор, признаете ли вы, что вас критиковали за непомерную плату, которую вы взимаете за ваши услуги?

— Непомерная — ваше слово. Мои гонорары, за исключением спартанских расходов на жизнь, идут на развитие клиники и проведение внутриутробных исследований.

— Доктор, признаете ли вы, что большой процент ваших пациенток составляли женщины, у которых уже под вашим наблюдением несколько раз случались выкидыши, даже после того, как они в точности следовали предписанному вами режиму и платили вам десять тысяч долларов плюс все больничные и лабораторные расходы?

— С моей стороны было бы безумием заявлять, что я могу довести до положенного срока любую трудную беременность. Да. Были случаи, когда желанная беременность наступала, но заканчивалась внезапным выкидышем. После нескольких таких случаев я предлагаю моей пациентке усыновить ребенка и помогаю организовать это.

— За отдельную плату.

— Леди, я полагаю, вам платят за то, что вы берете у меня интервью. Почему бы вам не потратить свое время на работу на общественных началах?

Глупо было огрызаться на журналистку. Глупо было рисковать вызвать ее неприязнь, давать основания подрывать доверие к нему, слишком глубоко залезать в его прошлое. Он сказал ей, что до женитьбы на Уинифред был главным акушером в Ливерпуле. Но, конечно, не упомянул больницу Христа в Девоне.

Следующим вопросом она хотела загнать его в ловушку.

— Доктор, вы делаете аборты, не так ли?

— Да, делаю.

— Разве это совместимо с работой акушера? Пытаться спасти один плод и уничтожать другой?

— Матка — это колыбель. Я презираю аборты. И мне жаль тех женщин, которые приходят без всякой надежды зачать ребенка, потому что их матки продырявлены глупыми, неумелыми, невнимательными врачами. Я думаю, что все — включая моих коллег — поразились бы, если бы узнали, как много женщин лишают себя надежды на материнство из-за того, что решили отложить это материнство, сделав аборт. Я хотел бы, чтобы все женщины донашивали детей. Но тем, кто этого не желает, я, по крайней мере, могу обеспечить уверенность в том, что когда они захотят ребенка, то смогут забеременеть и родить.

Это объяснение было принято хорошо. Журналистка смягчилась.

Он кончил есть. Откинулся на спинку стула и налил себе еще вина. Он чувствовал себя прекрасно, комфортно. Законы меняются. Через несколько лет он сможет заявить о своем гении, не боясь обвинений. Венджи Льюис, Эдна Берне, Уинифред, Клэр… они не попадут в статистику. К тому времени и след их простынет.

Он смаковал вино, снова наполнил бокал и снова выпил. Он устал. Завтра утром назначено кесарево сечение — еще один трудный случай, который добавит ему славы. Тяжелая беременность, но у плода сильное сердце, он должен родиться без осложнений. Мать — из семьи Пэйн, занимающей высокое положение в обществе, отец — Дилано Олдрич, член правления Фонда Рокфеллера. Это семья, чье ходатайство будет иметь значение, если девонский скандал когда-нибудь снова выплывет на поверхность.

Осталось только одно препятствие. Он принес карту Кэти Демайо домой. И сейчас он начнет готовить карту для замены, ту, которую покажет полиции после ее смерти.

Вместо того, что она ему говорила о продолжительных менструациях в течение последнего года, он напишет: «Пациентка жалуется на частые и внезапные кровотечения, не имеющие отношения к менструальным циклам». Запись о рыхлости стенок матки, возможно, наследственной, которая устраняется обычным выскабливанием, он заменит записью о васкулярных нарушениях. Слегка пониженный гемоглобин превратится в хроническое понижение гемоглобина до опасного уровня.

Он пошел в библиотеку. Карта, подписанная КЭТЛИН ДЕМАЙО, которую он принес из кабинета, лежала на письменном столе. Он достал из ящика новый конверт и написал на нем имя Кэти. Полчаса напряженно работал, сверяясь с первоначальной историей болезни. Наконец он закончил. Он возьмет переделанную карту в клинику. Добавил несколько пунктов в больничную карту, которую положит в стенной сейф, когда все будет кончено.

Пациентка попала в легкую автомобильную аварию в понедельник вечером, 15 февраля. В 2 часа ночи пациентка, находившаяся под действием снотворного, наблюдала из окна палаты за тем, как врач переносил останки Венджи Льюис. Пациентка все еще не понимает, что виденное было действительным событием, а не галлюцинацией. Пациентка слегка травмирована после аварии, и у нее длительная менструация. Она неизбежно сумеет ясно вспомнить то, что видела, и по этой причине ее нельзя оставить в живых, она представляет собой угрозу врачу.

Пациентке сделали переливание крови в понедельник вечером в отделении скорой помощи больницы. Врач назначил второе переливание под предлогом подготовки к субботней операции. Врач также назначил регулярный прием антикоагулянта, кумадина, вплоть до вечера пятницы.

Он сжал губы и положил ручку. Легко было представить, как он закончит этот отчет.

Пациентка поступила в больницу в 6 часов вечера в пятницу, 19 февраля. Жалобы на головокружение и общую слабость. В 9 часов вечера врач, сопровождаемый сестрой Рендж, обнаружил у пациентки кровотечение. Давление быстро падало. Срочная операция с вливанием цельной крови была проведена в 9.45.

Пациентка, Кэтлин Ноэль Демайо, скончалась в 10 часов вечера.

Он улыбнулся, предвкушая завершение этого неприятного дела. Каждая деталь была тщательно спланирована, даже назначение сестры Рендж на дежурство в пятницу вечером. Она была молодой, неопытной и боялась его.

Положив карту во временное хранилище в верхнем ящике стола, он поднялся в спальню и крепко проспал до шести утра.

Тремя часами позже он сделал кесарево сечение миссис Дилано Олдрич, в результате чего на свет появился здоровый мальчик, и принял как должное слезные благодарности пациентки и ее мужа.

31

Заупокойная служба по Венджи Льюис началась в четверг в десять часов утра в часовне похоронного бюро Миннеаполиса. Крис Льюис стоял рядом с родителями Венджи, и сердце его разрывалось от жалости. Их приглушенные рыдания отзывались у него в ушах ударами молота. Мог ли он что-то изменить? Лежала бы Венджи сейчас в гробу, если бы он с самого начала не потакал ей? Если бы несколько лет назад он настоял, чтобы она пошла с ним к консультанту по семейным отношениям, спасло бы это их брак? Он предлагал, но она отказалась. «Я не нуждаюсь ни в каких консультантах, — заявила Венджи. — И не воображай, будто каждый раз, когда я чем-то расстроена, что-то не так именно со мной. Все наоборот. Тебя никогда ничего не расстраивает, тебе плевать на все и на всех. Дело не во мне, а в тебе».

Ах, Венджи, Венджи. Может, правда где-то посередине? Ему стало все равно уже в самом начале их брака.

Родители Венджи пришли в ярость, когда услышали, что ее нельзя похоронить, что тело должны отправить обратно на восток.

— Зачем?

— Не знаю. — Не было смысла говорить что-то еще. Не теперь.

«О, благодать, спасен тобой я из пучины бед, — часовню наполнил высокий голос солиста. — Был мертв и чудом стал живой».

Несколько месяцев назад, летом, жизнь казалась ему унылой и безнадежной. Потом он пришел на ту вечеринку на Гавайях. И встретил Джоан. Он ясно помнил тот миг, когда увидел ее. Она сидела на террасе вместе с другими. Она что-то сказала, все рассмеялись, и она тоже: глаза ее сощурились, губы раскрылись, голова откинулась назад. Он взял бокал и подошел к ним. И не отходил от Джоан весь вечер. Если бы медэксперт подозревал неладное, он не отдал бы тело Венджи во вторник. Что заставило его изменить точку зрения?

Он вспомнил о звонке Эдны. Что она рассказала другим? Могла ли она пролить свет на смерть Венджи? Перед отлетом из Миннеаполиса нужно позвонить доктору Салему, выяснить, что такого он знал о Венджи, почему его так потрясла ее беременность. Зачем Венджи записалась к нему на прием?

У Венджи был кто-то другой. Теперь он в этом уверен. Предположим, Венджи покончила с собой в присутствии этого человека, и тот привез ее домой? У нее было полно возможностей связаться с другим мужчиной. Он не бывал дома как минимум по две недели. Может, она познакомилась с кем-то, когда они переехали в Нью-Джерси.

Но разве стала бы Венджи причинять себе боль?

Никогда!

Священник читал последнюю молитву: «…когда все слезы будут осушены…» Крис проводил родителей Венджи в приемную и выслушал соболезнования от друзей, пришедших на службу. Родители Венджи собирались остаться с родственниками. Они согласились на кремацию в Нью-Джерси с тем, чтобы урну с прахом доставили домой, и они похоронили бы ее на семейном участке.

Наконец Крис смог уйти. В начале двенадцатого он приехал в «Атлетический клуб» в центре Миннеаполиса и поднялся на четырнадцатый этаж. Там на застекленной террасе он заказал «Кровавую Мэри» и подошел с ней к телефону.

Дозвонившись до кабинета доктора Салема, он сказал:

— Это муж Венджи Льюис. Я звоню по срочному делу и хочу немедленно поговорить с доктором.

— Мне очень жаль, — ответила медсестра, — но доктор Салем только что улетел в Нью-Йорк на съезд Американской медицинской ассоциации. Он вернется на следующей неделе.

— В Нью-Йорк… — Крис на мгновение задумался. — Не могли бы вы сказать, где он обычно останавливается? Мне необходимо с ним поговорить.

— Думаю, что имею право вам это сказать, — нерешительно произнесла медсестра. — Я уверена, что доктор Салем собирается связаться с вами. Он просил найти ваш домашний телефон, и я знаю, что он взял с собой медицинскую карту вашей жены. Но на тот случай, если он вас не застанет, вы сможете найти его в «Эссекс Хаус» рядом с Центральным парком. Его добавочный — 3219.

Крис достал из бумажника маленькую записную книжку, повторил информацию и быстро ее записал.

Верхняя часть страницы была уже заполнена. На ней был адрес Эдны Берне и указания, как проехать к ней в Ривер-Эдж.

32

В полдень Скотт собрал совещание. Он вызвал к себе ту же четверку, которая полтора дня' назад обсуждала дело Венджи Льюис.

Это совещание было другим. Войдя в кабинет, Кэти сразу почувствовала напряженность в воздухе. Там сидела Морин с ручкой и бумагой наготове.

— Позавтракаем сэндвичами прямо здесь, — сказал Скотт. — В половине второго я должен вернуться в суд, так что нужно быстро разобраться с Крисом Льюисом.

Этого она и ожидала. Скотт ведет прицельный огонь по Крису. Она посмотрела на Морин. Девушка явно нервничала. Все началось с утреннего поручения, подумала Кэти.

Морин перехватила ее взгляд и слегка улыбнулась. Кэти кивнула:

— Угу. Как обычно. — И добавила: — Удалось что-нибудь узнать?

Морин взглянула на Скотта, но он изучал досье и не обращал на них внимания.

— Пока не слишком много. Доктор Фухито не состоит ни в Американской медицинской ассоциации, ни в Медицинском обществе Вэлли. Он много занимается детьми в психиатрической больнице «Вэлли Пайнз». Я оставила сообщение в Массачусетском университете. Он закончил там медицинский колледж.

— Кто тебе сказал? — спросила Кэти.

— Слышала от кого-то, — ответила Морин.

Кэти почувствовала уклончивость этого ответа, но прежде чем смогла продолжить, в кабинет вошли Ричард, Чарли и Фил. Они быстро сказали Морин, что хотят есть, и Ричард сел рядом с Кэти, положил руку на спинку ее стула и дотронулся до затылка теплыми сильными пальцами.

— Да ты вся напряжена. — Он слегка помассировал ей шею.

Скотт поднял глаза и откашлялся.

— Итак, все вы уже знаете, что ребенок Венджи Льюис обладал явными признаками монголоидной расы, — начал он. — Это открывает перед нами две возможности. Первая: приближались роды, она запаниковала и покончила с собой. Наверное, с ума сходила от мысли, что не сможет выдать младенца за ребенка Льюиса. Вторая: Кристофер Льюис обнаружил, что у его жены был роман, и убил ее. Исследуем эту вероятность. Предположим, что он неожиданно приехал домой в понедельник вечером. Они поссорились. Почему она так спешила вернуться в Миннеаполис? Боялась мужа? Не забудьте, он не признался в том, что она собиралась домой, намеревалась уехать раньше, чем он вернется из полета. По словам Кэти, психиатр заявил, что она выбежала из кабинета почти в истерике.

— Психиатр — японец, — вставила Кэти. — Морин сейчас его проверяет.

Скотт посмотрел на нее:

— Думаешь, у них с Венджи что-то было?

— Пока у меня нет никаких предположений, — ответила Кэти. — Тот факт, что он восточной расы, не означает, что Венджи не знала другого человека восточной расы. Но Фухито нервничал, когда я вчера разговаривала с ним, и тщательно подбирал каждое слово. И, безусловно, не сказал мне всей правды.

— Что приводит нас к Эдне Берне, — заключил Скотт. — Что у тебя, Ричард? Она упала или ее толкнули?

Ричард пожал плечами:

— Нельзя исключить, что она упала сама. Уровень алкоголя в крови очень высок. Она была пьяна в стельку. И весила немало.

— А как насчет того, что пьяные и дети падают и не ушибаются? — спросила Кэти.

Ричард покачал головой:

— Возможно, это справедливо, если речь идет о переломах, но не в том случае, когда череп раскалывается от удара об острое железо. Могу сказать одно: если кто-нибудь сам не признается в убийстве Эдны, мы никогда не докажем, что ее убили.

— Но такая вероятность есть? — настаивал Скотт.

Ричард пожал плечами:

— Безусловно.

— Эдна что-то говорила Крису Льюису о принце Дезире, — медленно произнесла Кэти. Она подумала о красавце-психиатре. Могла ли Эдна назвать принцем Дезире его? Может, она позвала Криса после смерти Венджи рассказать о том, что подозревает любовную связь? — Я в это не верю.

Мужчины посмотрели на нее с любопытством.

— Во что ты не веришь? — спросил Скотт.

— Не верю, что Эдна была злой. Я знаю, что это не так. Сомневаюсь, что она стала бы звонить Крису Льюису после смерти Венджи и ранить его рассказом о романе жены.

— Она могла жалеть его так сильно, что не хотела, чтобы он чувствовал себя осиротевшим мужем, — сказал Ричард.

— Или она хотела получить отступные, — предположил Чарли. — Может, Венджи что-то сказала ей в понедельник вечером. Может, она знала, что Крис и Венджи поссорились и почему. Она была бедна, как церковная крыса. По всей видимости, все еще оплачивала медицинские счета родителей, которые умерли несколько лет назад. Может, она думала, что, если потребовать у Льюиса деньги, вреда не будет. И угрожала пойти в полицию.

— Она только сказала, что ей есть о чем рассказать полиции, — возразила Кэти. — Это слышала жена управляющего.

— Ладно, — кивнул Скотт. — Что с домом Льюисов? Что-нибудь нашли?

Чарли пожал плечами:

— Пока что ничего особенного. На кухне рядом с телефоном лежал блокнот, в котором записан телефон с кодом 621. Этот номер не принадлежит родителям Венджи. Мы хотим отсюда по нему позвонить. Вдруг Венджи разговаривала с подругой, рассказала о своих планах. И еще она порвала платье, которое на ней было, о лопату, торчавшую с полки в гараже.

— Что за платье, которое на ней было? — не понял Скотт.

— Платье, в котором ее нашли. Его ни с чем не спутаешь. Длинный балахон с индийским рисунком.

— Где одежда, в которой она была? — спросил Скотту Ричарда.

— Вероятно, все еще в лаборатории. Мы собирались отправить ее на обычную проверку.

Скотт взял у Чарли блокнот и передал его Кэти.

— Позвони сейчас. Если это женщина, ты сможешь больше из нее вытянуть.

Кэти набрала номер. Раздались гудки.

— Приемная доктора Салема.

— Это приемная доктора, — прошептала она, прикрыв трубку рукой. В трубку она сказала: — Не могли бы вы помочь мне? Меня зовут Кэтлин Демайо, я звоню из прокуратуры округа Вэлли в Нью-Джерси. Мы расследуем смерть миссис Венджи Льюис, наступившую в прошлый понедельник, а у нее в блокноте записан телефон доктора.

— Какое совпадение, — перебили ее. — Я только что разговаривала с капитаном Льюисом. Он тоже пытался связаться с доктором. Я ему объяснила, что доктор Салем сейчас летит в Нью-Йорк, на съезд Американской медицинской ассоциации. Вы сможете найти его попозже в отеле «Эссекс Хаус», рядом с Центральным парком.

— Отлично, так мы и сделаем. — Пользуясь случаем, Кэти добавила: — Скажите, миссис Льюис говорила с доктором?

— Нет, она говорила со мной. Она позвонила в понедельник и очень расстроилась, узнав, что доктор вернется только в среду. Я записала ее на среду на срочный прием, потому что доктор собирался тут же уехать снова. Она сказала, что ей необходимо его увидеть.

— И последний вопрос. На чем специализируется доктор Салем?

Женщина ответила с гордостью:

— Он известный акушер и гинеколог.

— Ясно. Спасибо. Вы нам очень помогли. — Кэти повесила трубку и пересказала разговор остальным.

— Крис Льюис знал об этом, — произнес Скотт, — и теперь хочет поговорить с доктором. Не могу дождаться вечера, чтобы как следует с ним побеседовать. У нас к нему много вопросов.

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошла Морин, которая несла картонный поднос с углублениями для чашек и пакет с сэндвичами.

— Кэти, — сказала она, — звонят из Бостона насчет доктора Фухито. Ты будешь разговаривать?

Кэти кивнула. Ричард взял трубку и передал ей. Пока Кэти ждала, чтобы переключили вызов, она поняла, что у нее тупо ноет голова. Удар о руль был недостаточно силен, чтобы вызвать сотрясение мозга, но она осознала, что голова болит уже несколько дней. Никак не приду в себя, подумала она. Столько тревог. Что же она пыталась вспомнить? Что-то… Какое-то впечатление?

Она назвалась, и ее сразу соединили с начальником отдела кадров медицинского колледжа Массачусетского университета. Мужской голос звучал настороженно.

— Да, доктор Фухито был одним из лучших выпускников. Он остался в интернатуре Массачусетской больницы и позже вошел в штат, а также занимался частной практикой. Он ушел из больницы семь лет назад.

— Почему он ушел? — спросила Кэти. — Имейте в виду, что это полицейское расследование. Мы не будем разглашать сведения, но нам нужно выяснить, есть ли в прошлом доктора Фухито что-то, о чем нам следует знать.

Повисло молчание, затем собеседник произнес:

— Семь лет назад доктора Фухито попросили уйти, а его лицензию приостановили на год. Его признали виновным в неэтичном поведении в деле о преступной халатности.

— Что послужило причиной для возбуждения дела? — спросила Кэти.

— Бывшая пациентка обвинила доктора Фухито в том, что он вовлек ее в интимные отношения, когда она проходила психиатрическое лечение. Незадолго до этого она развелась, и у нее были серьезные эмоциональные трудности. Она забеременела от доктора Фухито.

33

Молли суетилась на кухне, радуясь тому, что все ее дети снова пошли в школу. Даже двенадцатилетняя Дженнифер сегодня утром чувствовала себя достаточно хорошо и упросила отпустить ее.

— Ты прямо как Кэти, когда вобьешь себе что-нибудь в голову, — проворчала Молли. — Ладно, только тебе нельзя идти пешком. Слишком холодно. Я тебя отвезу.

Билл уезжал в Нью-Йорк не раньше полудня, он собирался на съезд Медицинской ассоциации, на семинар. Они наслаждались редкой возможностью спокойно поболтать, пока Билл, сидя за столом, прихлебывал кофе, а Молли резала овощи.

— Уверена, что Кэти с Ричардом и Беркли друг другу понравятся, — сказала Молли. — Джим Беркли такой умный, с ним так легко и приятно общаться. Почему большинство из тех, кто работает в рекламе, такие интересные люди?

— Потому что они торгуют словами, — предположил Билл. — Хотя, должен сказать, что встречал среди них людей, с которыми вовсе не стремлюсь увидеться снова.

— Да, конечно, — рассеянно согласилась Молли. — Только бы Лиз на весь вечер не завела разговор о ребенке… Хотя у нее с этим стало лучше. Когда на днях я позвонила ей, чтобы пригласить, она всего двадцать минут рассказывала о последней выходке Марианны, которая, между прочим, заключалась в том, что девочка во время кормления заплевала все кругом овсянкой. Разве это не прелестно?

— Прелестно, если это твой первый ребенок и ты ждала его пятнадцать лет, — отозвался Билл. — Насколько я помню, ты записывала каждый чих Джен-нифер.

Молли начала резать сельдерей.

— Помнишь, твоя тетушка подарила мне альбом для близнецов. По-моему, я его даже не развернула. В любом случае будет славно. Даже если Лиз станет бредить ребенком, может, до Кэти и Ричарда хоть что-то дойдет.

— Молли, ты действуешь с тонкостью кувалды, — поднял брови Билл. — Лучше бы тебе держаться подальше, а то они станут друг друга избегать.

— Чушь. Разве ты не видишь, как они смотрят друг на друга? Там что-то теплится, даже больше, чем теплится. Ричард позвонил мне вчера вечером, спрашивал, нет ли здесь Кэти, а потом захотел узнать, что с ней. Ты бы слышал, как он переживал. Да он по ней с ума сходит, скажу я тебе, просто он достаточно умен, чтобы не показывать этого и не спугнуть ее.

— Ты сказала ему насчет операции?

— Нет. Когда я вчера утром спросила, рассказала ли она ему об этом, Кэти устроила мне выволочку. Честно говоря, то, как многие люди в наши дни пускают все на самотек… Ну почему бы ей просто не сказать Ричарду: «У меня вот такая проблема, пустяк, то же самое было у моей матери, и ей раз в два года приходилось делать выскабливание, похоже, что я это унаследовала»? Ведь бедняга явно боится, что она серьезно больна. Мне кажется, это несправедливо по отношению к нему.

Билл поднялся, подошел к раковине, сполоснул чашку и блюдце и поставил их в посудомоечную машину.

— Мне кажется, что ты никогда не задумывалась над тем, какую страшную рану нанесли Кэти ее потери. Она потеряла двух мужчин, которых любила, на которых полагалась. В восемь лет отца, потом, в двадцать четыре, Джона. Я вспоминаю последнюю сцену из «Унесенных ветром», когда Рэтт говорит Скарлетт: «Я отдал тебе свое сердце, и ты разбила его. Потом я отдал его Бонни, и она разбила его. В третий раз я своим сердцем рисковать не хочу». С Кэти то же самое. Но, честно говоря, я думаю, что она должна сама со всем разобраться. То, что ты прикрываешь ее крыльями, словно орлица птенца, не поможет ей. Я очень хочу, чтобы они сошлись с Ричардом. Он ей подходит.

— И он играет с тобой в гольф, — вставила Молли. Билл кивнул:

— И это тоже. — Он взял стебель сельдерея и стал его грызть. — Маленький совет. Если Кэти не хочет, чтобы Ричард знал об этой операции, не говори ему. Это нечестно по отношению к ней. Если он упорно беспокоится о ней, это должно ей о чем-то сказать. Ты свела их. Теперь…

— Теперь отвали, — вздохнула Молли.

— Вроде того. А завтра вечером, когда Кэти поедет в клинику, мы с тобой поедем в Оперу. Я взял билеты на «Отелло» несколько месяцев назад и не собираюсь их менять. Ты приедешь к ней, когда она выйдет из послеоперационной палаты в субботу утром, но ей совсем не повредит поразмыслить о том, что ей нужен кто-то рядом. Может, в пятницу вечером она немного об этом подумает.

— Кэти поедет в больницу одна? — всплеснула руками Молли.

— Одна, — твердо сказал Билл. — Она уже большая девочка.

В это время зазвонил телефон.

— Надеюсь, это не школьная медсестра с сообщением, что у кого-нибудь из детей снова начался грипп, — пробормотала Молли, настороженно отвечая на звонок. Потом тон стал озабоченным. — Лиз, привет. Только не говори мне, что вы не придете. — Она помолчала. — Ради бога, возьми ее с собой. У вас есть складная коляска… Конечно, мы поставим ее в нашей комнате, и с девочкой все будет отлично… Конечно, не возражаю. Если она проснется, мы возьмем ее вниз, и она присоединится к нам. Как в старые времена… Отлично. Увидимся в семь. Пока.

Молли повесила трубку.

— Постоянная няня Лиз Беркли сегодня не может, а она боится оставлять ребенка с кем-нибудь незнакомым, поэтому возьмет девочку с собой.

— Замечательно. — Билл посмотрел на кухонные часы. — А теперь мне пора. Я уже опаздываю. — Он поцеловал Молли в щеку. — Ты прекратишь волноваться из-за сестренки?

— Не могу. — Молли закусила губу. — У меня какое-то леденящее предчувствие, что с ней может что-то случиться.

34

Вернувшись в кабинет, Ричард долго стоял перед окном. Отсюда вид был поприятней, чем из кабинета Скотта. Кроме северо-восточного угла окружной тюрьмы, виднелся кусочек крохотного парка перед зданием суда. Он рассеянно смотрел, как налетевший ледяной дождь со снегом барабанит по уже скользкой, замерзшей траве.

Прекрасная погодка, подумал он. Посмотрел на небо, по которому ползли тяжелые снеговые облака. Тело Венджи Льюис отправили из Миннеаполиса в Ньюарк в два тридцать. В семь самолет приземлится, и тело доставят в морг. Завтра утром он осмотрит его еще раз. Не то чтобы он ожидал обнаружить что-то новое. Синяков на теле не было, это точно. Но что-то не так с ее левой ногой, он это заметил, но отмел, как не относящееся к делу.

Ричард.отогнал эту мысль. Нет смысла гадать, пока он не осмотрит тело. Венджи была чрезмерно эмоциональна. Не мог ли доктор Фухито спровоцировать самоубийство? Если Венджи была беременна от него, он наверняка боялся. Если бы обнаружилось, что он снова вступил в связь с пациенткой, его медицинской карьере пришел бы конец.

Но у Криса Льюиса была любовница — подходящий мотив для того, чтоб захотеть убрать с дороги жену. Что, если он узнал о романе? Очевидно, даже родители Венджи не знали о том, что она собиралась в Миннеаполис. Не надеялась ли Венджи, что роды примет акушер в Миннесоте и она сохранит это в тайне? Она могла бы сказать, что потеряла ребенка. Возможно, ею двигало желание сохранить брак. Или, если она поняла, что развод неизбежен, несомненное доказательство ее неверности могло повлиять на условия имущественного соглашения.

Ни одна из этих версий не выглядела правдоподобно.

Вздохнув, Ричард включил внутреннюю связь и попросил Мардж зайти. Когда он вернулся от Скотта, она обедала, поэтому он еще не получил сообщений.

Мардж вошла с пачкой листков в руке.

— Ничего особо важного, — сказала она. — Ах да, был один звонок сразу после того, как вы ушли к мистеру Майерсону. От доктора Салема. Он хотел поговорить с судмедэкспертом, потом спросил, проводилось ли вскрытие Венджи Льюис. Я сказала, что вы судмедэксперт и лично проводили вскрытие. Он торопился на самолет из Миннеаполиса, но просил, чтобы около пяти вы позвонили ему в «Эссекс Хаус» в Нью-Йорке. Похоже, ему не терпится поговорить с вами.

Ричард беззвучно присвистнул.

— Мне тоже не терпится поговорить с ним.

— И еще я получила статистику по пациенткам «Вестлейкского центра материнства», — сказала Мардж. — За восемь лет в центре шестнадцать пациенток умерли в родах или от токсикоза беременности.

— Шестнадцать?

— Шестнадцать, — веско повторила Мардж. — Однако пациенток у них множество. Доктор Хайли считается блестящим врачом. Некоторые дети появились на свет только благодаря ему, и то, что они вообще родились, — почти чудо. Всех умерших женщин другие врачи предупреждали, что беременность для них крайне опасна.

— Мне нужно изучить все смертельные случаи, — сказал Ричард. — Но если мы попросим Скотта затребовать отчеты из больницы, то спугнем их, а я этого не хочу. Что-нибудь еще?

— Может быть. За эти восемь лет два человека подавали в суд на доктора Хайли, обвиняя его в преступной халатности. Оба обвинения отклонили. И еще кузен его жены заявлял, что не верит, будто она умерла от сердечного приступа. Прокуратура связывалась с ее лечащим врачом, и тот сказал, что кузен ненормальный. Он был единственным наследником до того, как Уинифред Вестлейк вышла замуж за доктора Хайли, возможно, поэтому хотел затеять тяжбу.

— Кто был лечащим врачом Уинифред Вестлейк?

— Доктор Алан Ливайн.

— Один из лучших терапевтов. Я поговорю с ним.

— Хотите знать имена тех, кто подавал в суд?

— Конечно.

— Я так и думала. Вот.

Ричард посмотрел на два имени, записанные на листке, который ему дала Мардж. Энтони Колдуэлл, Олд-Кантри-лейн, Пипак, Нью-Джерси, и Анна Хоран, Уолнат-стрит, 415, Риджфилд-Парк, Нью-Джерси.

— Отлично поработали, Мардж, — похвалил он.

— Знаю. — Она довольно кивнула.

— Скотт уже в суде. Оставьте ему сообщение, чтобы он позвонил мне, когда вернется. И скажите в лаборатории, что я хочу получить одежду Венджи Льюис, чтобы заняться ею завтра с утра. Все анализы этой одежды должны быть закончены сегодня днем.

Мардж вышла, а Ричард вернулся к работе.

Скотт перезвонил после четырех и без особого интереса выслушал предложение Ричарда опросить истцов, подававших в суд на доктора Хайли.

— Слушай, сегодня нет такого доктора, которого не обвиняли бы в преступной халатности. Будь доктор Швейцер[16] еще жив, уверяю тебя, он бы и в джунглях защищался от этих обвинений. Но делай, как знаешь. Мы затребуем больничные отчеты, когда ты будешь готов. Меня несколько беспокоит высокий уровень смертности среди беременных женщин, но даже это вполне объяснимо. Он действительно имеет дело со сложными беременностями, — голос Скотта стал ниже: — Больше всего меня интересует, что скажет доктор Салем. Поговори с ним, расскажи мне, и я начну действовать. Между нами, Ричард, думаю, что мы выдвинем против капитана Льюиса достаточно серьезное обвинение, основанное на косвенных уликах, чтобы заставить его признаться. Мы знаем, что он не может объяснить свои передвижения вечером в понедельник, когда умерла его жена. Мы знаем, что Эдна Берне звонила ему вечером во вторник. Мы знаем, что владелец похоронного бюро ушел от него около девяти вечера во вторник. После этого он остался один и легко мог выйти из дому. Предположим, он поехал к ней. Судя по всему, он мастер на все руки. Чарли говорит, что у него в гараже полно замысловатых инструментов. По словам соседки, Эдна была почти мертвецки пьяна, когда звонила ему. Предположим, он поехал туда, легко открыл замок, вошел в квартиру и толкнул эту несчастную, прежде чем она сообразила, что происходит. Честно говоря, я нутром это чую, а вечером он будет у нас, и все нам расскажет.

— Может, ты и прав, — сказал Ричард. — Но я все же проверю этих людей.

Он перехватил доктора Алана Ливайна, когда тот уже уходил из кабинета.

— Пропустим по рюмке, я угощаю, — предложил Ричард. — Мне нужно всего минут пятнадцать.

Они договорились встретиться в клубе «Парквуд Кантри», расположенном на полпути между ними. По будням там было тихо, и это удобно. Они смогут поговорить в баре, не беспокоясь о том, что их кто-нибудь услышит, или что им помешают знакомые.

Алан Ливайн был похож на Джимми Стюарта[17] в пятьдесят пять лет, что привлекало к нему пожилых пациентов. Ричард и Алан нравились друг другу. Они общались с простой сердечностью уважающих друг друга профессионалов, им приятно было при случае вместе выпить, помахать друг другу на поле для гольфа.

Ричард сразу перешел к делу.

— По некоторым причинам мы интересуемся Вестлейкской клиникой. Уинифред Вестлейк была твоей пациенткой. Ее кузен стремился посеять сомнения в том, что она умерла от сердечного приступа. Что ты можешь об этом сказать?

Алан взглянул на Ричарда, отпил мартини, посмотрел через венецианское окно на засыпанный снегом канал и сжал губы.

— Мне придется ответить на этот вопрос в два этапа, — медленно произнес он. — Во-первых, да, Уинифред была моей пациенткой. Долгие годы она страдала язвенными болями. У нее были все классические симптомы язвы двенадцатиперстной кишки, но на рентгенограмме язвы видно не было. Когда у нее появлялись боли, я делал рентген, получал отрицательный результат, прописывал язвенную диету, и ей становилось легче практически сразу. Никаких особых проблем. За год до встречи с Хайли и замужества у нее случился острый приступ гастроэнтерита, вызвавший изменения кардиограммы. После двух дней в больнице кардиограмма вернулась в нормальное состояние.

— То есть непонятно, было ли у нее больное сердце? — спросил Ричард.

— Я не считал, что у нее больное сердце. Стандартные тесты ничего не показывали. Но ее мать умерла в пятьдесят восемь от инфаркта. А Уинифред в момент смерти было почти пятьдесят два. Она ведь была старше Хайли на десять лет. Через несколько лет после замужества она стала приходить ко мне чаще, постоянно жалуясь на боли в груди. Тесты не показали ничего существенного. Я велел ей соблюдать диету.

— А потом у нее случился смертельный приступ? — Доктор Ливайн кивнул:

— Однажды вечером за ужином у нее случился приступ. Эдгар Хайли немедленно позвонил в телефонную службу, дал им мой номер, номер больницы, попросил связаться с полицией. Мне сказали, что Уинифред неожиданно упала прямо у стола.

— Она умерла при тебе? — спросил Ричард.

— Да. Хайли все пытался ее спасти, но безуспешно. Она умерла через несколько минут после моего приезда.

— И ты удовлетворился тем, что это был сердечный приступ?

Доктор Ливайн снова чуть помедлил:

— Она несколько лет жаловалась на боли в груди. Не все болезни сердца видны на кардиограмме. За два года до смерти у нее стало периодически повышаться давление. Не подлежит сомнению, что болезни сердца наследственные. Да. Тогда я так считал.

— Тогда, — подчеркнул Ричард.

— Думаю, что все эти три года меня беспокоила уверенность кузена в том, что с ее смертью что-то нечисто. Я практически вышвырнул его из кабинета, когда он пришел и обвинил меня в фальсификации отчетов — ни больше, ни меньше. Решил, что он злобный родственник, ненавидящий мужчину, который увел у него завещание. Но Глен Никерсон — хороший человек. Он тренер в парквудской школе, там учатся мои дети. Они все его обожают. Он порядочный семьянин, активный прихожанин, член городского совета — явно не тот человек, чтобы чуть с ума не сходить из-за того, что лишился наследства. И, разумеется, он должен был знать, что Уинифред оставит все состояние мужу. Она обожала Хайли. Никогда этого не понимал. Если я встречал кого-нибудь, кто холоден как рыба, так это Хайли.

— Вижу, ты его не любишь. Алан — Ливайн допил мартини.

— Я очень его не люблю. Видел статью про него в «Ньюсмейкере»? Вышла как раз сегодня. Выставляет его этаким божком. Он станет еще невыносимее, полагаю. Но вынужден отдать ему должное: он блестящий врач.

— Достаточно блестящий для того, чтобы намеренно вызвать сердечный приступ у жены?

Доктор Ливайн прямо посмотрел на Ричарда.

— Признаюсь, я часто жалею о том, что не настоял на вскрытии.

Ричард попросил счет.

— Ты мне очень помог, Алан. — Его собеседник пожал плечами:

— Не понимаю, чем. Какая тебе от этого польза?

— Пока это дает мне необходимые предпосылки для разговора с другими людьми. А после — кто знает…

Они разошлись у бара. Ричард порылся в кармане в поисках мелочи, подошел к телефону-автомату и позвонил в отель «Эссекс Хаус».

— Доктора Эммета Салема, пожалуйста. Раздались пронзительные звонки гостиничного телефона. Три, четыре, пять, шесть раз.

— К сожалению, никто не отвечает, — произнесла телефонистка.

— Вы уверены, что доктор Салем зарегистрировался? — спросил Ричард.

— Да, сэр, уверена. Он специально предупредил, что ожидает важного звонка и хочет быть уверенным, что ему дозвонятся. Это было всего двадцать минут назад. Но, видимо, он передумал или еще что-нибудь. Мы точно звоним в его номер, но там никто не отвечает.

35

Выйдя от Скотта, Кэти отправилась к Рите Кастайл, и они вместе занялись материалами для предстоящих слушаний.

— Это вооруженное ограбление на Двадцать восьмой, — сказала Кэти, — где обвиняемый постригся утром после преступления. Нам понадобится свидетельство парикмахера. Неудивительно, что свидетели не могут с уверенностью опознать его. Хоть мы и заставляем его надевать на опознание парик, он все-таки выглядит по-другому.

— Понятно. — Рита записала адрес парикмахера. — Очень жаль, что ты не можешь рассказать присяжным о том, сколько раз Бентон фигурировал в процессах по делам о несовершеннолетних.

— Таков закон, — вздохнула Кэти. — Я очень надеюсь, что когда-нибудь он перестанет защищать преступников. Это практически все, что у меня есть для тебя на сегодня, но в выходные меня не будет, так что на следующей неделе предстоит настоящий завал. Готовься.

— Не будет? — Рита подняла брови. — Что ж, пора бы. Ты не брала полностью выходные уже месяца два. Надеюсь, поедешь куда-нибудь и развлечешься.

— Не знаю, насколько это будет весело, — усмехнулась Кэти. — Да, Рита, мне показалось, что Морин сегодня чем-то расстроена. Между нами, ты ничего такого не знаешь? Она все еще переживает из-за разрыва с женихом?

Рита покачала головой:

— Нет, вовсе нет. Это было просто детское увлечение, и она это понимает. Обычный роман, когда хочется считать, что с пятнадцати лет вместе, и это навсегда, обручальное кольцо на выпускном балу. Прошлым летом они оба поняли, что не готовы к семейной жизни. Он теперь в колледже, так что все нормально.

— Тогда почему она так несчастна? — спросила Кэти.

— Раскаяние. — Рита пожала плечами. — Как раз когда они разошлись, она узнала, что беременна и сделала аборт. Ее гнетет чувство вины. Она сказала мне, что ей все время снится ребенок, что она слышит во сне детский плач и пытается этого ребенка найти. Сказала, что сделала бы что угодно, лишь бы его вернуть, даже родила бы и отдала на усыновление.

Кэти вспомнила, как надеялась забеременеть от Джона, в какую пришла ярость, когда после его смерти кто-то сказал, как ей повезло, что у нее нет ребенка.

— Жизнь несправедлива, — вздохнула она. — Беременеют те, кто этого не хочет, а потом так легко сделать непоправимую ошибку. Но это все объясняет. Спасибо, что рассказала. Я боялась, что чем-то обидела ее.

— Ничего подобного, — ответила Рита. Она собрала документы, которые поручила ей Кэти. — Ладно, вручу эти повестки и займусь парикмахером.

После ухода Риты Кэти откинулась на спинку стула. Она хотела еще раз поговорить с Гертрудой Фитцджеральд и Ганой Крупшак. Миссис Фитцджеральд дружила с Эдной, они часто вместе обедали. Миссис Крупшак постоянно заглядывала к Эдне по вечерам. Может, Эдна рассказывала кому-то из них о докторе Фухито и Венджи Льюис. Это стоило проверить.

Она позвонила в Вестлейкскую клинику, где ей сказали, что миссис Фитцджеральд больна, и дали ее домашний телефон. Миссис Фитцджеральд взяла трубку, и было понятно, что она до сих пор не пришла в себя.

— У меня мигрень, миссис Демайо, — слабым дрожащим голосом сказала она. — И это неудивительно. Стоит мне вспомнить, как выглядела бедняжка Эдна…

— Я хотела встретиться с вами здесь или у вас дома, — сказала Кэти. — Но завтра весь день проведу в суде, так что придется, видимо, отложить до понедельника. Я бы хотела спросить у вас только одно, миссис Фитцджеральд. Эдна никогда не называла кого-нибудь из докторов принцем Дезире?

— Принцем Дезире? — удивленно повторила Гертруда Фитцджеральд. — Принцем Дезире? Господи. Доктора Хайли или доктора Фухито? Разве можно назвать кого-то из них принцем Дезире? Господи, нет, конечно!

— Ладно. Я просто предположила. — Кэти попрощалась и позвонила миссис Крупшак. Ответил управляющий. Он сказал, что жены нет дома и что она вернется около пяти.

Кэти взглянула на часы. Было половина пятого.

— Как вы думаете, она не будет возражать, если я по дороге домой заеду на несколько минут поговорить? Обещаю долго не задерживаться.

— Поступайте, как знаете, — резко ответил управляющий и добавил: — Что там с квартирой Берне? Когда ее, наконец, освободят?

— В эту квартиру нельзя входить или что-либо там трогать без разрешения прокуратуры.

Она повесила трубку, положила в портфель несколько досье и надела пальто. У нее как раз хватит времени, чтобы поговорить с миссис Крупшак, заехать домой и переодеться. Она не станет засиживаться у Молли допоздна, нужно как следует выспаться перед операцией. Кэти знала, что не сможет нормально спать в больнице.

Она как раз успела до часа пик, и миссис Крупшак оказалась дома.

— Вот это точность! — воскликнула она. Потрясение, которое миссис Крупшак испытала, обнаружив тело Эдны, уже проходило, и, судя по всему, расследование начало ее увлекать. — Мы с друзьями сегодня играли в «бинго», — сообщила она. — Когда я рассказала им, что случилось, они чуть карточки не выронили.

Бедная Эдна, подумала Кэти. Правда, с другой стороны, Эдна была бы в восторге от того, что ее так бурно обсуждают.

Миссис Крупшак провела ее в гостиную, зеркальное отражение комнаты Эдны. У Эдны стояли старомодная велюровая кушетка, такие же кресла с прямыми спинками, лежал выцветший восточный ковер. Квартира, как и сама Эдна, обладала неким достоинством.

У жены управляющего была кушетка, обтянутая искусственной кожей, мягкое кресло, большой журнальный столик, в центре которого стоял букет искусственных цветов. Над кушеткой висел осенний пейзаж в оранжевых тонах, в точности повторявший ярчайшие оттенки коврового покрытия. Кэти села. Стандартная комната, размышляла она. Без изысков, но чистая и уютная, и чувствовалось, что, несмотря на грубоватого угрюмого мужа, Гана Крупшак счастлива. И тут Кэти задумалась, почему ее вдруг заинтересовало определение счастья.

Мысленно пожав плечами, она вернулась к вопросам, которые хотела задать.

— Миссис Крупшак, мы уже разговаривали вчера, но вы были в шоке. Теперь я хочу попросить вас хорошенько вспомнить все события позавчерашнего вечера: сколько времени вы провели с Эдной, о чем она вам рассказывала, не показалось ли вам, что она договорилась с капитаном Льюисом о встрече.

Гана Крупшак откинулась в кресле, глядя мимо Кэти, прикрыла глаза и закусила губу.

— Попробую. Я пришла к Эдне ровно в восемь, потому что Гас только начал смотреть баскетбол, и я подумала: к черту баскетбол, пойду-ка лучше к Эдне и выпью с ней пива.

— И вы пошли, — подбодрила Кэти.

— Пошла. Только Эдна смешала целый кувшин «Манхэттена» и примерно половину уже выпила, так что ее порядком шатало. Знаете, у нее иногда бывало такое настроение, вроде как подавленное, если вы понимаете, о чем я. Я и подумала, что она как раз в таком настроении. Вот как в прошлый четверг, когда был день рождения ее матери, и я зашла к ней, а она плакала и говорила, как сильно скучает по маме. Нет, я не хочу сказать, что она выплескивала это на меня, вовсе нет, но когда я заглянула к ней в четверг, она сидела с фотографиями родителей в руках и шкатулкой на коленях, и по щекам у нее текли слезы. Я крепко обняла ее и сказала: «Эдна, сейчас я налью тебе „Манхэттен“, и мы выпьем за твою маму. А если бы она была здесь, то выпила бы вместе с нами». Я вроде бы ее утешила, если вы понимаете, о чем я, и все было хорошо, но когда я пришла вечером во вторник и увидела, что она выпивши, то подумала, что она все еще грустит.

— Во вторник она сказала вам, что все еще подавлена? — спросила Кэти.

— Нет-нет, в том-то все и дело. Она была возбуждена. Все время бессвязно говорила о пациентке, которая умерла: какая та была красивая, словно куколка, и как плохо себя чувствовала, и как она, Эдна, сможет много чего рассказать копам.

— А дальше?

— Ну, я выпила с ней «Манхэттен» или два, а потом решила, что мне лучше пойти домой, потому что Гас злится, если меня нет дома, когда он ложится спать. Но мне тяжело было видеть, как Эдна пьет, я же знала, что утром ей будет совсем плохо. Поэтому я достала вкусную консервированную ветчину, открыла и отрезала для Эдны несколько кусочков.

— Именно в это время она позвонила по телефону?

— Как я и сказала вам вчера вечером.

— И она говорила с капитаном Льюисом о принце Дезире?

— Богом клянусь.

— Ладно, еще один, последний вопрос, миссис Крупшак. Вы не знаете, хранила ли Эдна что-нибудь из одежды матери, как память?

— Одежду? Нет. Она хранила красивую рубиновую брошку и кольцо.

— Да-да, мы нашли их вчера вечером. Но, например, моя мать из сентиментальности хранила в шкафу старую черную фетровую шляпу своей матери. В ящике ночного столика Эдны, рядом со шкатулкой, я нашла старый стоптанный мокасин. Она когда-нибудь показывала его вам, упоминала о нем?

Гана Крупшак прямо посмотрела на Кэти.

— Богом клянусь, нет, — уверенно ответила она.

36

«Ньюсмейкер» со статьей о «Вестлейкском центре материнства» появился в киосках в четверг утром. Телефонные звонки посыпались, едва он вошел к себе в кабинет после того, как принял ребенка Олдричей. Он велел соединять его напрямую. Ему хотелось услышать отклики, и они превзошли все ожидания. «Доктор, как записаться к вам на прием? Мы с мужем давно мечтаем о ребенке. Я могу прилететь в Нью-Джерси, когда вам будет удобно. Бог благословит вас за вашу работу». Из медицинского колледжа в Дартмуте позвонили с вопросом, не согласится ли он прочитать лекцию. Журнал «Домохозяйка» хотел взять у него интервью. Не примет ли доктор Хайли вместе с доктором Фухито участие в телепередаче «Новости от очевидца»?

Эта просьба встревожила его. Он стремился создать у журналистки из «Ньюсмейкера» впечатление, что работает с несколькими психиатрами, так же, как семейный юрист может отправлять клиентов на консультацию к любому из дюжины адвокатов. Он утверждал, что один создал программу «Вестлейкского центра», не прибегая к чьей-либо помощи. Но журналистка узнала имя Фухито от счастливых пациенток, у которых он предложил ей взять интервью. И в результате представила Фухито как главного психиатра, работающего с доктором Хайли в «Вестлейкском центре материнства» Фухито обеспокоит такая слава. Потому он его и выбрал. Фухито пришлось бы держать язык за зубами, даже если бы он что-то заподозрил. Он не в том положении, чтобы позволить скандалу разразиться над Вестлейком. Это погубило бы его окончательно. Фухито определенно становится помехой. Теперь от него достаточно легко будет избавиться. Он часто работает добровольцем в клинике «Вэлли Пайнз», и, несомненно, сможет войти там в штат. Возможно, Фухито рад найти укрытие. Тогда можно будет менять психиатров, он знает много не слишком компетентных, которых будет легко одурачить.

Фухито придется уйти.

Приняв решение, он вызвал первую пациентку. Она была новенькой, как и две другие после нее. Его заинтересовала третья пациентка: у нее недоразвитая матка, и она никогда не сможет забеременеть самостоятельно. Она станет его новой Венджи.

В полдень, когда он уже собирался пойти обедать, раздался телефонный звонок. Медсестра в приемной, которая соединила его, извинилась:

— Доктор, это междугородний звонок от доктора Эммета Салема из Миннеаполиса. Он звонит из аэропорта и настаивает на том, чтобы поговорить с вами немедленно.

Эммет Салем! Он взял трубку.

— Эдгар Хайли слушает.

— Доктор Хайли? — Тон был ледяным. — Доктор Хайли из больницы Христа в Девоне?

— Да. — Язык стал неповоротливым от холодного тошнотворного страха, губы онемели.

— Доктор Хайли, вчера вечером я узнал, что вы лечили мою бывшую пациентку, миссис Венджи Льюис. Я сейчас вылетаю в Нью-Йорк, остановлюсь в отеле «Эссекс Хаус». Хочу вас предупредить, что собираюсь проконсультироваться с судмедэкспертом Нью-Джерси по поводу смерти миссис Льюис. У меня с собой ее медицинская карта. Справедливости ради, предлагаю вам обсудить этот случай прежде, чем я выдвину обвинения.

— Доктор, мне не нравится ваш тон и намеки. — Теперь он мог говорить. Его собственный голос стал твердым, как гранит.

— У меня начинается посадка. Я остановлюсь в номере 3219 в «Эссекс Хаус», буду там около пяти. Вы можете мне туда позвонить.

Связь прервалась.

Когда Эммет Салем вышел из такси, он уже поджидал его в гостинице. Быстро вошел в лифт, поднялся на тридцать второй этаж и прошел мимо комнаты 3219 до того места, где коридор поворачивал под прямым углом.

На этаже остановился другой лифт. Щелкнул замок, и посыльный сказал:

— Сюда, доктор.

Через минуту посыльный вышел.

— Спасибо, сэр.

Он подождал, пока не услышал, как посыльный вошел в лифт. В коридорах было тихо, но это вряд ли надолго. Здесь, вероятно, остановится немало делегатов съезда АМА. Есть опасность встретить знакомого. Но придется рискнуть. Он должен остановить доктора Салема.

Он быстро открыл кожаный саквояж и вынул пресс-папье, которым сорок восемь часов назад собирался остановить Эдну. Нелепо, невозможно — он, целитель, врач, вынужден постоянно убивать.

Он опустил пресс-папье в карман пальто, надел перчатки, крепко сжал саквояж левой рукой и постучал в дверь.

Эммет Салем распахнул дверь. Он только что снял пиджак.

— Что-то забыли? — Он смолк. Очевидно, думал, что вернулся посыльный.

— Доктор Салем! — Он взял руку Салема, продолжая идти вперед, вынуждая того отступить в комнату. Закрыл за собой дверь. — Я Эдгар Хайли. Рад видеть вас снова. Вы прервали разговор так внезапно, что я не успел сказать вам, что ужинаю с коллегами, прибывшими на съезд. У меня всего несколько минут, но я уверен, что мы сможем решить любые вопросы.

Он продолжал двигаться вперед, вынуждая Салема отступать. Окно за спиной Салема было распахнуто. Возможно, попросил посыльного открыть его. В комнате было очень жарко. Окно находилось низко над полом. Его глаза сузились.

— Я пытался дозвониться, но ваш номер не отвечает.

— Не может быть. Я только что разговаривал с телефонисткой. — Доктор Салем напрягся, лицо стало настороженным.

— Тогда я вынужден извиниться. Впрочем, неважно. Мне не терпится вместе с вами посмотреть карту Льюис. Она у меня в саквояже. — Он нащупал в кармане пресс-папье и крикнул: — Доктор, сзади, осторожно!

Салем резко обернулся. Зажатым в кулаке пресс-папье он ударил Салема по голове. От удара тот пошатнулся и упал на подоконник.

Засунув пресс-папье обратно в карман, Эдгар Хайли обхватил ступню Эммета Салема и толкнул вверх и вперед.

— Нет. Нет. Боже, пожалуйста! — В полубессознательном состоянии Салем выскользнул из окна.

Он бесстрастно смотрел, как Салем упал на крышу пристройки пятнадцатью этажами ниже.

Раздался глухой удар.

Видел ли кто-нибудь? Надо спешить. Из кармана пиджака Салема он достал связку ключей. Самый маленький ключ подошел к «дипломату», лежавшему на полке для багажа.

Медицинская карта Венджи Льюис была сверху. Он схватил ее, засунул в саквояж, запер «дипломат» Салема и положил ключи обратно в пиджак. Вытащил из кармана пресс-папье и положил в саквояж вместе с картой. Из раны кровь не текла, но пресс-папье было липким.

Он закрыл саквояж и огляделся. Комната в полном порядке. Никаких следов крови на подоконнике. Все дело заняло менее двух минут.

Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Коридор пуст. Он вышел. Когда он закрывал дверь, в комнате Салема зазвонил телефон.

Он не осмелился войти в лифт на этом этаже. Его фотография была в «Ньюсмейкере». Возможно, людей будут опрашивать. Его могут узнать.

Пожарный выход находился в конце коридора. Он спустился на четыре пролета до двадцать восьмого этажа и вернулся в застеленный ковром коридор.

Лифт как раз остановился. Он вошел и вгляделся в лица пассажиров. Несколько женщин, двое подростков, пожилая пара. Никаких врачей. Он уверен в этом.

Он быстро пошел к выходу из вестибюля на 58-ю улицу, повернул на запад, потом на юг. Через десять минут забрал машину с охраняемой стоянки на Западной 54-й улице, забросил саквояж в багажник и уехал.

37

Крис приехал в аэропорт Твин-Ситиз без десяти час. До вылета в Ньюарк оставался час. Тело Венджи будет в том же самолете. Вчера, когда летел сюда, он не мог думать ни о чем, кроме гроба в багажном отделении. Он пытался сохранять видимость нормальности, уверяя себя в том, что скоро все кончится.

Он должен поговорить с доктором Салемом. Почему доктор Салем так встревожился? Сегодня вечером, когда он выйдет из самолета в Ньюарке, тело Венджи будут встречать судмедэксперты.

А его встретят люди из прокуратуры. Уверенность в этом не давала Крису покоя. Конечно. Если у них появились какие-либо подозрения насчет смерти Венджи, они захотят получить от него ответы. Будут ждать его, чтобы отвезти на допрос. Возможно, даже арестуют. Если они провели расследование, то уже знают, что он вернулся в Нью-Джерси в понедельник вечером. Он должен увидеть доктора Салема. Если его задержат для допроса, то поговорить с ним не удастся. Он не хотел рассказывать про доктора в прокуратуре.

Крис снова подумал о Молли и Билле Кеннеди. Ну и что, что Молли — сестра Кэти Демайо? Они хорошие, честные люди. Ему надо было довериться им, поговорить с ними. Ему надо поговорить с кем-нибудь.

Ему надо поговорить с Джоан.

Он изголодался по ней. В ту минуту, когда он скажет правду, Джоан будет втянута в это дело. Джоан, которая в этом подлом мире сохранила чистоту, скоро будет втянута в грязь.

У него был телефон стюардессы, у которой она остановилась во Флориде. Еще не зная, что скажет, он пошел к телефону, машинально продиктовал номер своей кредитки, услышал гудки.

Сняла трубку Кей Корриган.

— Кей, Джоан у тебя? Это Крис.

Кей знала про него и Джоан. Голос ее звучал озабоченно.

— Крис, Джоан пыталась дозвониться до тебя. Звонила Тина из Нью-Йорка. Прокуратура округа Вэлли интересуется вами. Джоан с ума сходит!

— Когда она вернется?

— Она сейчас на новой квартире. Там нет телефона. Оттуда поедет в отдел кадров компании в Майами. Вернется не раньше восьми.

— Передай ей, чтобы никуда не уходила и ждала моего звонка, — сказал Крис. — Передай, что мне нужно поговорить с ней. Передай…

Он повесил трубку, прислонился к телефону и подавил сухие рыдания. Господи, это уже слишком, все это слишком. Он не мог думать. Он не знал, что делать. И через несколько часов он окажется в тюрьме по подозрению в убийстве Венджи… или по обвинению в убийстве Венджи.

Нет. Есть другая возможность. Он полетит в Нью-Йорк. Он еще успеет. Тогда он сможет встретиться с доктором Салемом почти сразу, как тот прибудет в отель. В прокуратуре до шести часов не узнают, что его нет на рейсе в Ньюарк. Может, доктор Салем сумеет как-нибудь помочь.

Крис едва успел на рейс. Во втором классе не было мест, но он купил билет в первый и сел в самолет, даже не вспомнив о багаже, зарегистрированном на рейс в Ньюарк.

Он взял у стюардессы выпивку, отказался от еды и стал равнодушно листать «Ньюсмейкер». Журнал открылся на разделе «НАУКА И МЕДИЦИНА». Глаза скользнули по заголовку: «„Вестлейкский центр материнства“ дает новую надежду бездетным парам». Вестлейк. Он прочел первый абзац. «Последние восемь лет маленькая частная клиника в Нью-Джерси работает по программе, называемой „Вестлейкской концепцией материнства“, которая дает бесплодным женщинам возможность забеременеть. Названная в честь выдающегося акушера из Нью-Джерси, программа осуществляется доктором Эдгаром Хайли, акушером-гинекологом, зятем доктора Франклина Вестлейка…»

Доктор Эдгар Хайли. Врач Венджи. Забавно, что она редко о нем рассказывала. Всегда о психиатре. «Сегодня мы с доктором Фухито разговаривали про маму и папу… он сказал, что по мне сразу видно, что я единственный ребенок… Доктор Фухито попросил меня нарисовать маму и папу, как я их себе представляю; это было интересно. Серьезно, очень интересно: увидеть, как я их себе представляю. Доктор Фухито спрашивал о тебе, Крис». — «И что ты ему сказала, Венджи?» — «Что ты меня обожаешь. Ведь ты меня обожаешь, Крис? Хотя ты меня все время оскорбляешь, я все равно твоя маленькая девочка?» — «Я бы предпочел, чтобы ты считала себя моей женой, Венджи». — «Слушай, с тобой невозможно разговаривать. Ты всегда становишься таким противным…»

Интересно, говорила ли полиция с кем-нибудь из врачей Венджи?

В этот последний месяц она казалась совсем больной. Он предлагал ей пойти на консультацию. Врач из его компании мог бы кого-нибудь порекомендовать. Да и Билл Кеннеди наверняка мог бы предложить кого-нибудь из «Ленокс-Хилл». Но, конечно, Венджи отказалась.

А потом вдруг сама записалась к доктору Салему.

Самолет приземлился в половине пятого. Крис быстро прошел через терминал и остановил такси. В этот паршивый день ему повезло хотя бы в том, что он успеет до начала пятичасовой давки на дорогах.

— «Эссекс Хаус», пожалуйста, — сказал он водителю.

Он подъехал к отелю в две минуты шестого. Направился к телефону в вестибюле.

— Доктора Эммета Салема, пожалуйста.

— Минутку, сэр. Последовала пауза.

— Линия занята, сэр.

Он повесил трубку. По крайней мере, доктор Салем здесь. Есть возможность с ним поговорить. Крис вспомнил, что записал телефон доктора Салема в записную книжку. Он открыл ее и набрал «3219». Гудок… еще один… еще… После шестого он нажал на рычаг и позвонил телефонистке. Объяснив, что линия была занята несколько минут назад, он попросил еще раз соединить его.

Телефонистка переговорила с кем-то, потом ответила:

— Сэр, я только сейчас кому-то еще сказала, что доктор Салем зарегистрировался, сообщил мне, что ожидает важного звонка и хочет быть уверен, что ему дозвонятся. Но, очевидно, вышел. Позвоните через несколько минут.

— Хорошо, спасибо.

Крис нерешительно повесил трубку, подошел к креслу, стоявшему напротив лифтов, и сел. Двери открылись и выпустили пассажиров, лифты снова наполнились и уехали, на панелях переключались этажи.

Один из лифтов привлек его внимание. Среди пассажиров находился кто-то смутно знакомый. Доктор Салем? Крис быстро оглядел пассажиров. Три женщины, подростки, пожилая пара, мужчина средних лет в пальто с поднятым воротником. Нет. Не доктор Салем.

В половине шестого Крис снова позвонил. Без четверти шесть — еще раз. В пять минут седьмого он услышал шепот, пробежавший по вестибюлю, как пламя.

— Кто-то выбросился из окна. Тело на крыше пристройки.

Со стороны Центрального парка приближались завывания «скорой» и полицейских машин.

С отчаянной уверенностью Крис подошел к портье.

— Кто разбился? — спросил он жестко и властно, подразумевая, что у него есть право знать.

— Доктор Эммет Салем из номера 3219. Большая шишка в АМА.

Размеренной походкой робота Крис прошел через вестибюль и толкнул вращающуюся дверь на 58-ю улицу. С запада на восток проезжало такси. Он остановил его, сел, откинулся на сиденье и закрыл глаза.

— «Ла-Гуардиа», пожалуйста, — сказал он. — Терминал внутренних авиалиний.

Он как раз успевал на семичасовой рейс в Майами.

Через три часа он увидит Джоан.

Он должен встретиться с Джоан и все ей объяснить, прежде чем его арестуют.

38

Увидев на дорожке Кэти, двенадцатилетняя Дженнифер распахнула дверь.

— Кэти, привет! — весело сказала она и крепко ее обняла. Они улыбнулись друг другу. Дженнифер была копией Кэти, только помладше: ярко-голубые глаза, темные волосы и смуглая кожа.

— Привет, Дженни. Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. А ты как? Я так испугалась, когда мама сказала про аварию. У тебя точно все нормально?

— Скажем так, на следующей неделе я буду совершенно здорова. — И она сменила тему: — Кто-нибудь уже пришел?

— Все. Доктор Ричард тоже здесь… Знаешь, что он спросил первым делом?

— Нет.

— «Кэти уже пришла?» Он в тебя влюбился, Кэти, правда. Мама с папой тоже так думают. Я слышала, как они об этом говорят. А ты? Ты в него влюбилась?

— Дженнифер! — Кэти стало и смешно, и досадно. Она поднялась по ступенькам к дому и обернулась: — Где твои братья и сестры?

— Мама отправила их с няней в «Макдоналдс», а потом в кино. Она сказала, что малышка Беркли не заснет, если близняшки будут дома.

— Это точно, — пробормотала Кэти и вошла в дом. От Ганы Крупшак она поехала к себе, приняла душ и переоделась. Из дому выехала без четверти семь, думая о том, что очень скоро Крис Льюис окажется на допросе у Скотта… Как он объяснит, почему не признался в том, что был в Нью-Джерси в понедельник вечером? Почему не сказал об этом сразу?

Ее очень интересовало, говорил ли уже Ричард с доктором из Миннесоты. Может, тот многое прояснил. Она отзовет Ричарда в сторону и спросит.

Кэти решила выбросить это дело из головы до конца дня. Вдруг, если не думать о нем, она сумеет поймать ускользающие смутные воспоминания…

Она вошла в комнату. Лиз и Джим Беркли сидели на кушетке спиной к ней. Молли передавала закуски. Билл с Ричардом разговаривали у окна. Кэти оглядела Ричарда. На нем был темно-синий костюм в тонкую полоску, которого она прежде не видела. В темно-каштановых волосах пряталась седина, раньше она ее не замечала. Он сжимал бокал длинными красивыми пальцами. Забавно, что весь последний год она воспринимала его целиком, не останавливаясь на отдельных чертах. А теперь словно камера начинала менять фокус. Ричард казался серьезным, на лбу прорезались морщины. Не рассказывает ли он Биллу о неродившемся ребенке Льюисов? Нет, он даже с Биллом не стал бы это обсуждать.

Тут Ричард повернул голову и увидел ее.

— Кэти! — радостно воскликнул он и бросился к ней. — А я прислушивался к звонку.

Сколько раз за эти три года она входила в комнату, как чужая, одиночка среди пар. Сегодня вечером ее ждал Ричард, прислушивался к звонку.

Прежде чем она успела разобраться в своих чувствах, Молли и Билл уже здоровались с ней, Джим Беркли встал, и началась обычная суета приветствий.

По пути в столовую ей удалось спросить Ричарда, дозвонился ли он до доктора Салема.

— Нет. Очевидно, в пять я упустил его, — объяснил Ричард. — Потом в шесть звонил из дома, но никто не ответил. Я оставил этот номер телефонистке в отеле и моей телефонной службе. Мне не терпится услышать, что скажет этот человек.

По молчаливому согласию никто из них не заговаривал о самоубийстве Льюис почти до конца ужина. Эта тема всплыла, когда Лиз Беркли сказала:

— Как нам повезло. Честно говоря, я дышать боялась, чтобы Марианна не проснулась и не начала капризничать. Бедный ребенок, у нее так опухли десны, она очень мучается.

Джим Беркли рассмеялся. Это был красивый брюнет с высокими скулами, угольно-черными глазами и густыми черными бровями.

— Когда Марианна родилась, Лиз будила ее каждые пятнадцать минут, убедиться, что девочка дышит. Но когда у нее начали резаться зубки, Лиз стала похожа на любую другую мать. — Он передразнил жену: — «Тихо, тупица, не буди ребенка!»

Лиз, сильная и стройная женщина с приятным лицом и сияющими карими глазами, показала ему язык:

— Ты должен признать, что я уже становлюсь нормальной. Но она для нас настоящее чудо. Я уже потеряла надежду, и мы пытались усыновить ребенка, но теперь совсем нет детей на усыновление. Тем более для нас, нам ведь далеко за тридцать… Нам просто велели об этом забыть. И вот появился доктор Хайли. Он — волшебник.

Кэти увидела, как сузились глаза Ричарда.

— Ты действительно так думаешь? — спросил он.

— Безусловно. Конечно, доктор Хайли не самый теплый человек на земле… — начала Лиз.

— Ты хочешь сказать, что он эгоистичный сукин сын, холодный, как рыба, — перебил ее муж. — Но кого это заботит? Важно то, что он знает свое дело, и, признаюсь, он был исключительно заботлив. Положил Лиз в клинику почти за два месяца до родов и сам заходил к ней по три-четыре раза в день.

— Он так заботится обо всех трудных беременных, — сказала Лиз. — Не только обо мне. Послушайте, я молюсь за этого человека каждую ночь. Я даже не могу вам сказать, как ребенок изменил нашу жизнь! И не позволяйте ему себя дурачить. — Она кивнула на мужа. — Он встает по десять раз за ночь, чтобы убедиться, что Марианна укрыта и что ей не дует. Скажи честно, — она посмотрела на него, — когда ты ходил в туалет, разве ты не заглянул к ней?

Он рассмеялся:

— Конечно, заглянул.

Молли сказала вслух то, о чем подумала Кэти:

— Венджи Льюис так же относилась бы к своему ребенку.

Ричард вопросительно посмотрел на Кэти, и та покачала головой. Его интересует, рассказала ли она Молли и Биллу о том, что ребенок Льюисов был монголоидной расы. Ричард намеренно увел разговор от Венджи.

— Как я понимаю, вы жили раньше в Сан-Франциско, — сказал он Джиму. — Я там вырос. А мой отец все еще практикует там…

— Один из моих любимых городов, — ответил Джим. — Мы бы вернулись туда хоть сейчас, правда, Лиз?

Кэти слушала вполуха, лишь изредка вставляя слово, чтобы ее молчание не бросалось в глаза. Ей было о чем подумать. За несколько дней в больнице у нее тоже будет на это время. Кружилась голова, она устала, но не хотела уезжать слишком рано, опасаясь испортить всем вечер.

Возможность появилась, когда они встали из-за стола и отправились в гостиную, чтобы пропустить по последнему стаканчику.

— Я, пожалуй, попрощаюсь, — сказала Кэти. — Честно говоря, я всю неделю не высыпалась и ужасно устала.

Молли понимающе посмотрела на нее и не стала возражать.

— Я провожу тебя до машины, — предложил Ричард.

— Хорошо.

Ночной воздух был холодным, и она замерзла, пока они шли по дорожке. Ричард сразу заметил это.

— Кэти, я беспокоюсь о тебе. Я знаю, что у тебя какие-то проблемы. Похоже, ты не хочешь об этом говорить, но давай хотя бы вместе поужинаем после работы. Дело Льюисов развивается так, что прокуратура завтра будет похожа на зоопарк.

— Прости, Ричард. Я не могу. Я уезжаю на выходные. — Кэти осознала, что ее голос звучит виновато.

— Уезжаешь? А как же куча дел? Скотт знает?

— Я… Я обещала. — Какую чушь я несу, подумала Кэти. Это смешно. Надо сказать Ричарду, что ложусь в больницу. Фонари на подъездной дорожке освещали его лицо, на котором безошибочно читалась смесь разочарования и неодобрения.

— Ричард, я об этом не говорила, но… Входная дверь распахнулась.

— Ричард, Ричард! — раздался торопливый и возбужденный крик Дженнифер. — Тебя к телефону Кловис Симмонс.

— Кловис Симмонс! — повторила Кэти. — Это актриса из мыльной оперы?

— Да. Вот черт. Я должен был ей позвонить и забыл. Подожди, Кэти. Я тут же вернусь.

— Нет. Увидимся утром. Иди. — Кэти села в машину и захлопнула дверцу. Порылась в сумочке в поисках ключа зажигания, нашла и завела мотор.

Ричард помедлил, потом поспешил в дом, слушая, как отъезжает машина Кэти. Какого черта, думал он, как не вовремя! Он резко поздоровался с Кловис.

— Эй, доктор, не стыдно, что мне приходится тебя разыскивать? Мы, кажется, говорили об ужине?

— Прости, Кловис.

Нет, Кловис, думал он, это ты говорила об ужине.

— Ну, сейчас уже слишком поздно, — холодно произнесла она. — На самом деле, я только что с репетиции и хотела извиниться, если ты специально освободил вечер. Я вчера забыла.

Ричард взглянул на Дженнифер, стоявшую рядом.

— Кловис, послушай, я позвоню тебе завтра. Я не могу сейчас говорить.

Раздался резкий щелчок. Ричард медленно повесил трубку. Кловис рассердилась, более того, она обиделась. Как часто мы воспринимаем людей так, как нам удобно, подумал он. Только потому, что я не относился к ней серьезно, я не думал о ее чувствах.

Остается только позвонить ей завтра, извиниться и честно признаться, что у него есть другая.

Кэти. Куда она собирается на выходные? У нее кто-то есть? Она была такой встревоженной, такой потерянной. Может быть, он все время понимал ее неправильно? Он относил ее замкнутость, отсутствие интереса к нему на счет того, что она живет прошлым. Может, в ее жизни есть кто-то другой? Не ошибался ли он в ее чувствах, как ошибался в чувствах Кловис?

Это предположение отравило все удовольствие от вечера. Он извинится и поедет домой. Будет еще не поздно позвонить доктору Салему.

Он вошел в гостиную. Там были Молли, Билл и Беркли. И на коленях у Лиз, завернутая в одеяло, сидела маленькая девочка.

— Марианна захотела к нам, — сказала Лиз. — Как она вам? — Она гордо улыбнулась и повернула ребенка к нему лицом.

Ричард посмотрел в серьезные зеленые глаза на треугольном личике. Джим Беркли сидел рядом с женой, Марианна потянулась и схватила его за большой палец.

Ричард пристально разглядывал семейство. Они могли бы позировать для обложки журнала: улыбающиеся родители, прелестный ребенок. Родители красивые, смуглые, кареглазые, с прямыми чертами, ребенок белокожий, со светло-рыжими волосами и блестящими зелеными глазами.

Кого они, черт побери, хотят одурачить, подумал Ричард. Эту девочку наверняка удочерили.

39

Фил Каннингем и Чарли Наджент мрачно наблюдали, как последние пассажиры проходят через зал ожидания аэропорта Ньюарка. Вечно угрюмый Чарли стал еще угрюмее.

— Так и есть. — Он пожал плечами. — Льюис, наверное, догадался, что мы будем его встречать. Пошли.

Он направился к ближайшему телефону-автомату и позвонил Скотту.

— Можешь идти домой, шеф. Похоже, капитан сегодня не прилетит.

— Его не было на борту? А гроб?

— Гроб прибыл. Его забрали люди Ричарда. Хочешь, чтобы мы тут остались? Есть несколько непрямых рейсов, он может быть там.

— Не надо. Если он не свяжется с нами завтра, я выдам ордер на его задержание как важного свидетеля. И первое, что вы сделаете утром, это осмотрите каждый миллиметр квартиры Эдны Берне.

Чарли повесил трубку и повернулся к Филу.

— Если я правильно понял, завтра к этому времени мы получим ордер на арест Льюиса.

Фил кивнул.

— А когда Льюис будет у нас, надеюсь, мы сможем заняться этим психиатром, если именно от него бедная девочка забеременела.

Мужчины устало пошли по ступенькам к выходу. Они миновали место выдачи багажа, не обращая внимания на людей, в ожидании толпящихся вокруг транспортера. Через несколько минут зал опустел. Только один невостребованный предмет одиноко кружил на ленте: большая черная сумка с ярлыком: КАП. КРИСТОФЕР ЛЬЮИС, № 4, ВАЙНДИНГ-БРУК — ЛЕЙН, ЧЕПИН-РИВЕР, Н.ДЖ. В сумке лежала фотография, в последнюю минуту навязанная Крису родителями Венджи.

Там была молодая пара в ночном клубе. Надпись гласила: «В память о моем первом свидании с Венджи, девушкой, которая изменит мою жизнь. С любовью, Крис».

40

Ричард позвонил в «Эссекс Хаус» как только вернулся домой от Кеннеди, но номер доктора Салема снова не отвечал. Когда ответила телефонистка, он спросил:

— Скажите, доктор Салем получил сообщение о моей просьбе перезвонить? Я доктор Кэрролл.

Голос женщины был странно неуверенным:

— Я проверю, сэр.

В ожидании Ричард включил телевизор. Только что начались «Новости от очевидца». Камера показывала Центральный парк. На экране появился навес над входом в отель «Эссекс Хаус».

— Соединяю вас со старшим оператором, — произнесла телефонистка.

И в тот же момент Ричард услышал, как репортер Глория Рохас сообщает:

— Сегодня вечером из окна отеля «Эссекс Хаус», штаб-квартиры съезда Американской медицинской ассоциации, выпал или выбросился и разбился насмерть известный акушер-гинеколог, доктор Эммет Салем из Миннеаполиса.

41

Джоан Мур размышляла, сидя у телефона.

— Кей, во сколько он обещал позвонить? — Голос ее задрожал, и она прикусила губу.

Кей озабоченно посмотрела на нее.

— Я же тебе сказала, Джоан. Он звонил около половины двенадцатого. Сказал, что свяжется с тобой вечером, чтобы ты ждала его звонка. У него был расстроенный голос.

От настойчивого звонка в дверь обе подскочили на стульях.

— Я никого не жду, — удивилась Кей. Какое-то предчувствие заставило Джоан побежать к двери и распахнуть ее.

— Крис, о боже, Крис! — Она обняла его. Крис был смертельно бледен, глаза покраснели. Когда Джоан ухватилась за него, он покачнулся. — Крис, что случилось?

— Джоан, Джоан. — Крис едва не рыдал. Он жадно притянул ее к себе. — Я не знаю, что происходит. Что-то не так со смертью Венджи, и теперь единственный человек, который мог нам что-то рассказать, тоже умер.

42

Из «Эссекс Хаус» он хотел отправиться прямо домой, но, выехав со стоянки и влившись в плотный поток машин на Вестсайдском шоссе, передумал. Ужасно хотелось есть. За весь день во рту не было ни крошки. Он никогда не ел перед делом, а Салем позвонил как раз в тот момент, когда он собирался выйти пообедать.

Сегодня не хотелось тратить время на готовку. Поедет-ка он в «Карлайл». Тогда, если встанет вопрос о том, где он находился этим вечером, он честно признается, что был в Нью-Йорке. Метрдотель заверит полицию в том, что доктор Эдгар Хайли — дорогой и частый гость.

Он закажет копченой лососины, суп вишисуаз, баранину на ребрышках… От предвкушения потекли слюнки. После того как все закончилось, у него случился внезапный ужасный упадок сил. Силы нужно восстановить. Остается еще завтрашний день. Когда умрет Кэти Демайо, неизбежно начнется тщательное расследование. Но ее бывший гинеколог вышел на пенсию и переехал. Никто не появится из прошлого со старыми медицинскими картами, чтобы призвать его к ответу.

И тогда он будет в полной безопасности. Как раз сейчас, на съезде АМА, врачи, возможно, обсуждают статью в «Ньюсмейкере» и «Вестлейкскую концепцию материнства». Наверняка их замечания несколько ревнивы. Но, тем не менее, ему предложат выступать на следующих семинарах АМА. Он ступил на путь к всеобщему признанию. А с Салемом, который мог бы его остановить, покончено. Ему не терпелось изучить историю болезни Венджи, записанную в карте, которую он забрал у Салема. Он дополнит ее собственными записями. Эта история болезни бесценна для его будущих исследований.

Новая пациентка сегодня утром. Она станет следующей. Он припарковался перед «Карлайлом». Было почти половина седьмого. Парковка разрешена после семи. Он просто подождет в машине. За это время он сможет успокоиться.

Саквояж заперт в багажнике. В нем лежат карта Венджи, пресс-папье и мокасин. Как избавиться от мокасина и пресс-папье? Куда бы их выбросить? Сгодится любой из переполненных мусорных баков. Никто не станет в них копаться. Утром они смешаются с тоннами мусора, которые за двадцать четыре часа накапливает этот многомиллионный город, пропитаются запахом разлагающейся пищи и старых газет…

Он выбросит их по дороге домой, под прикрытием темноты, никем не замеченный.

В радостном предвкушении того, как все уладится, он резко выпрямился. Посмотрел в зеркало заднего вида. Кожа блестела, будто от пота, готового вырваться из всех пор. Веки набрякли, под глазами появились мешки. Темно-песочные волосы еще не начали редеть, но были тронуты сединой… Он стареет. В нем произошли неуловимые изменения, начинающиеся на середине пятого десятка. Сейчас ему сорок пять. Еще достаточно молод, но пора осознать, как летит время. Хочет ли он снова жениться? Хочет ли стать отцом собственных детей? Он хотел, ждал их от Клэр. Детей не было, он проверил концентрацию сперматозоидов, обнаружил, что она на удивление низкая, и втайне все те годы, что Клэр не могла забеременеть, обвинял в этом себя. Пока не узнал, что она его одурачила.

Он бы не возражал, если бы родила Уинифред. Но к тому времени, как они поженились, она почти вышла из детородного возраста. А с тех пор как она начала подозревать его, он к ней вообще не прикасался. Когда собираешься уничтожить женщину, она для тебя уже мертва, а секс — дело живых.

Но вот теперь… Жениться на женщине помоложе, на женщине, не похожей на Клэр и Уинифред… Клэр высокомерно унижала его насмешками над аптекой его отца; Уинифред — благодетельница человечества, со всей ее благотворительностью и милосердием. Теперь ему нужна жена, которая не только свободно чувствовала бы себя в обществе, но и любила бы принимать гостей, путешествовать, общаться с людьми.

Он все это ненавидел. Он знал, что люди чувствуют его презрение. Ему нужен человек, который позаботится обо всем этом за него, смягчит его образ.

Когда-нибудь он сможет публично представить свою работу. Когда-нибудь он прославится, как того заслуживает. Когда-нибудь тупицы, утверждавшие, что он никогда ничего не добьется в своих исследованиях, будут вынуждены признать его гениальность.

В семь часов он вышел из машины, аккуратно запер ее и направился ко входу в «Карлайл»: синее кашемировое пальто поверх темно-синего костюма, туфли начищены до блеска, тронутые сединой волосы взъерошены колючими порывами вечернего ветра. Швейцар открыл ему дверь:

— Добрый вечер, доктор Хайли. Ужасная погода, не так ли, сэр?

Он кивнул и вошел в зал. Его любимый угловой столик был зарезервирован, но метрдотель быстро переместил приборы на другой столик и усадил его на обычное место.

Вино согрело и успокоило. Как он и ожидал, ужин придал ему сил. Чашка черного кофе и бренди полностью восстановили душевное равновесие. Он снова мог мыслить четко и ясно. Он еще раз продумал весь порядок действий, в результате которых Кэти Демайо умрет от потери крови.

Ошибок не будет.

Он как раз выписывал чек, когда взволнованный метрдотель торопливо подошел к его столику.

— Доктор Хайли, к сожалению, у нас неприятности.

Его пальцы сжали ручку. Он поднял глаза.

— Дело в том, что какой-то молодой человек взломал ваш багажник. Швейцар заметил это в тот момент, когда вор его уже открыл. Прежде чем он смог что-то предпринять, вор стащил ваш саквояж. Здесь полиция. Они полагают, что это был наркоман, который выбрал вашу машину из-за номерных знаков медицинской службы.

У него онемели губы. Он не мог подобрать слова. Как рентгеновский аппарат, он мысленно просматривал содержимое саквояжа: окровавленное пресс-папье; медицинская карта с именами Венджи и Са-лема; мокасин Венджи.

Когда он заговорил, голос его был на удивление спокоен.

— И полиция предполагает, что саквояж найдут?

— Я задал этот вопрос, сэр. Боюсь, что они просто не знают. Саквояж может обнаружиться в нескольких кварталах отсюда, когда вор заберет то, что хочет, а может не найтись вообще. Это покажет только время.

43

Перед тем как лечь спать, Кэти собрала сумку для больницы. Больница находится на полпути между домом и прокуратурой, так что возвращаться завтра домой за сумкой — пустая трата времени.

Она поняла, что рвется лечь в больницу. Ей очень хочется покончить с этим. Физический недуг утомлял ее, в том числе эмоционально. Сегодня, отправляясь к Молли, она почти радовалась. Теперь она чувствовала себя слабой, измученной, подавленной. Разве не от недомогания?

Или ее расстраивает навязчивая мысль о том, что Ричард встречается с другой?

Может, когда недуг оставит ее, она сумеет лучше все обдумать. Смутные мысли, словно москиты, роились в голове, садились, жалили, но улетали прежде, чем она успевала их поймать. Откуда это ощущение ускользающих нитей, незаданных вопросов или неправильно понятых знаков?

К понедельнику она почувствует себя лучше, сможет думать ясно.

Кэти устало приняла душ, почистила зубы, причесалась и легла в постель. Через минуту приподнялась на локте, дотянулась до сумки и достала пузырек доктора Хаили.

«Чуть не забыла принять», — подумала она, глотая таблетку и запивая водой из стакана на ночном столике. Выключив свет, она закрыла глаза.

44

Гертруда Фитцджеральд пустила холодную воду в ванной и открыла бутылочку с лекарством. Мигрень начинала отпускать. Если боль не перекинется на другую сторону головы, к утру все пройдет. Эта последняя таблетка должна помочь.

Что-то ее беспокоило… Что-то связанное со смертью Эдны. Это имело отношение к звонку миссис Демайо. Что за глупый вопрос — не называла ли Эдна доктора Фухито или доктора Хайли принцем Дезире. Полная чушь.

Хотя…

Эдна действительно говорила о принце Дезире. Это не имело отношения к докторам, но что-то такое было в последние недели две. Если бы только удалось вспомнить… Если бы миссис Демайо сразу спросила, упоминала ли Эдна когда-нибудь о принце, то она могла бы и вспомнить. Но теперь детали ускользали от нее.

Или она все придумала? Из-за того, что ей об этом сказали…

Когда перестанет болеть голова, она сумеет подумать. Как следует подумать. И, может быть, вспомнить.

Она проглотила таблетку и легла. Закрыла глаза. В ушах звучал голос Эдны: «А я сказала, что принц Дезире не…»

Дальше она вспомнить не могла.

45

В четыре утра Ричард бросил попытки уснуть, вылез из кровати и приготовил кофе. Он позвонил домой Скотту, чтобы рассказать о смерти Эммета Салема, и Скотт немедленно известил полицию Нью-Йорка о том, что его ведомство хочет принять участие в расследовании. Больше ничего сделать нельзя. Миссис Салем не было в Миннеаполисе. В телефонной службе доктора смогли дать только номер экстренного вызова для пациентов, но не знали, как связаться с медсестрой.

Ричард начал делать заметки.

1. Зачем доктор Салем позвонил в прокуратуру?

2. Зачем Венджи записалась к нему на прием?

3. Ребенок Беркли.

Ребенок Беркли — разгадка ко всему. Так ли чудесен «Вестлейкский центр материнства», как о нем говорят? Или он служит прикрытием частного усыновления для женщин, которые не могли зачать или выносить ребенка? Не для того ли их помещали в клинику за два месяца до предполагаемых родов, чтобы скрыть явное отсутствие беременности?

Усыновить ребенка трудно. Лиз Беркли открыто признала, что они с мужем пытались сделать это. Предположим, Эдгар Хайли сказал им: «У вас никогда не будет собственного ребенка. Я могу достать вам ребенка. Это будет стоить вам денег, полная конфиденциальность гарантируется».

Он голову дает на отсечение, что они бы согласились.

Но Венджи Льюис была беременна. Поэтому она не подходила под версию с приемным ребенком. Допустим, она отчаялась родить… но как, черт побери, она собиралась выдать младенца монголоидной расы за ребенка мужа? Есть ли вероятность того, что в одной из семей присутствует восточная кровь? Он никогда не думал об этом.

Дела о преступной халатности. Он должен выяснить, по каким причинам эти люди предъявляли Хайли обвинение. Эммет Салем был врачом Венджи. В его кабинете находится ее медицинская карта. Вот откуда следует начать.

Тело Венджи вернулось в самолете, в который не сел Крис Льюис. Сейчас оно в лаборатории. Утром он первым делом проверит то, что увидел при вскрытии. Он снова осмотрит тело. Что-то там было… Это показалось неважным в то время. Он отмахнулся от этого. Он был слишком занят плодом и ожогами от цианида.

Могла ли Венджи просто плеснуть в себя цианидом? Может, она страшно нервничала. Но на стакане было бы больше отпечатков. Она взяла его, наполнила. Нашлось бы что-то — конверт, ампула, — где она держала цианид.

Так быть не могло.

В половине шестого Ричард погасил свет. Он поставил будильник на семь и наконец заснул. Ему снилась Кэти. Она стояла за домом Эдны Берне, глядя в окно, и доктор Эдгар Хайли следил за ней.

46

Как и подобает бухгалтеру, Эдна педантично вела записи. Когда в пятницу утром следственная группа во главе с Филом Каннингемом и Чарли Наджентом нагрянула в ее квартиру, в старомодном комоде они обнаружили простое завещание:

Поскольку мой единственный кровный родственник ни разу не написал моим дорогим родителям и ни разу не поинтересовался их здоровьем, я решила оставить все имущество моим подругам, миссис Гертруде Фитцджеральд и миссис Гане Крупшак. Миссис Фитцджеральд должна получить кольцо с бриллиантом и все предметы обихода, которые она пожелает. Миссис Крупшак должна получить брошь, шубу из искусственного меха и оставшиеся предметы обихода. Я уладила все вопросы, касающиеся моих похорон, с учреждением, занимавшимся похоронами моих родителей. Мой страховой полис на 10 000 долларов, исключая расходы на похороны, передается дому престарелых, где мои родители получили прекрасный уход и где у меня до сих пор задолженность.

Группа методично снимала отпечатки пальцев, пылесосила в поисках волос и волокон, искала признаки вторжения. Мазок грязи на дне горшка с растением, стоящего на подоконнике, заставил Фила прищурить глаза и наморщить лоб. Он обошел здание, задумчиво соскреб в конверт образец замерзшей грязи и кончиками пальцев поднял окно спальни. Человек среднего роста легко мог переступить через подоконник.

— В принципе кто-то мог войти в окно и подкрасться к ней, — сказал он Чарли. — Но земля такая мерзлая, что, вероятно, мы никогда это не докажем.

Перед уходом они обошли всех соседей, спрашивая, не заметил ли кто-нибудь незнакомцев во вторник вечером.

Они не особенно надеялись на успех. Во вторник вечером было темно и холодно. Нестриженые кусты легко могли скрыть человека.

Но в последней квартире им неожиданно повезло. Одиннадцатилетний мальчик только что пришел на обед из школы и услышал вопрос, заданный его матери.

— Я объяснял какому-то человеку, в какой квартире живет мисс Берне, — сказал он. — Помнишь, мам, когда ты заставила меня вывести Порги перед сном, после «Счастливых дней»…

— Это было около половины десятого, — пояснила мать мальчика. — Ты не сказал, что с кем-то разговаривал, — укоризненно обратилась она к сыну.

Мальчик пожал плечами:

— Подумаешь! Кто-то остановился у обочины, когда я возвращался вдоль дома. Он спросил, не знаю ли я, в какой квартире живет мисс Берне. Я показал ему. Вот и все.

— Как он выглядел? — спросил Чарли. Мальчик нахмурился.

— Он был симпатичный. Короткие темные волосы, высокий, и у него была классная машина. «Корвет».

Чарли и Фил переглянулись.

— Крис Льюис, — уверенно сказал Чарли.

47

В пятницу утром Кэти приехала на работу к семи часам и начала в последний раз просматривать дело, которое вела. Ответчиками выступали братья семнадцати и восемнадцати лет, обвиняемые в вандализме — поджоге двенадцати классов в двух школах.

В восемь тридцать вошла Морин с дымящимся кофейником. Кэти подняла глаза.

— Я все сделаю, чтобы прижать этих двоих, — произнесла она. — Они делали это для смеху — для смеху. Когда видишь, как люди стараются, платят налоги, чтобы поддержать школы, в которых учатся их дети… Это мерзко, это хуже, чем преступление.

Морин взяла чашку Кэти и налила кофе.

— Одна школа находится в моем городке, туда ходят соседские дети. Десятилетний мальчик только что закончил проект для научного конкурса. Это что-то уникальное — отопительная установка на солнечных батареях. Бедный ребенок работал над ней много месяцев. Она сгорела. Ничего не осталось.

Кэти сделала пометку на полях вступительной речи.

— Это дает мне дополнительные преимущества. Спасибо.

— Кэти… — неуверенно начала Морин.

Кэти посмотрела во встревоженные зеленые глаза. — Да?

— Рита призналась, что рассказала тебе о… о ребенке.

— Да, рассказала. Мне ужасно жаль, Морин.

— Главное, что мне никак не удается с этим справиться. А теперь еще дело Венджи Льюис… все разговоры о нем… только напоминают об этом. Я пыталась забыть…

Кэти кивнула:

— Морин, когда умер Джон, я бы все отдала за то, чтобы у меня остался ребенок. В тот год я молилась, чтобы забеременеть, чтобы у меня осталось что-то от него. Когда я думаю о своих подругах, предпочитающих не заводить ребенка или делающих аборты с той же легкостью, что стрижку в парикмахерской, я удивляюсь тому, как устроена жизнь. Я только молю бога, чтобы когда-нибудь у меня появился собственный ребенок. У тебя он тоже, конечно, появится, и мы будем еще больше любить их, потому что не смогли родить тех, о которых мечтали раньше.

Глаза Морин наполнились слезами.

— Надеюсь, что так и будет. Но самое важное в деле Венджи Льюис…

Зазвонил телефон. Кэти взяла трубку. Это был Скотт.

— Рад, что ты на месте, Кэти. Можешь забежать на минутку?

— Конечно. — Кэти встала. — Скотт просит меня зайти. Поговорим позже, Морин. — Она порывисто обняла девушку.

Скотт стоял у окна и смотрел на улицу. Кэти была уверена в том, что он не видел зарешеченных окон окружной тюрьмы. Он повернулся, когда она вошла.

— У тебя сегодня разбирательство? Братья Одендал?

— Да. У нас хорошие шансы на успех.

— Сколько времени это займет?

— Большую часть дня, безусловно. У них есть свидетели, которые будут давать показания об их поведении, начиная с детского сада. Но мы их прижмем.

— Обычно тебе это удается, Кэти. Ты еще не слышала о докторе Салеме?

— О том докторе из Миннеаполиса, который звонил Ричарду? Нет, я ни с кем не говорила сегодня. Пошла прямо к себе в кабинет.

— Он выпал — или его вытолкнули — из окна в «Эссекс Хаус» вчера вечером, через несколько минут после того, как он зарегистрировался в отеле. Мы работаем над этим делом вместе с полицией Нью-Йорка. И, между прочим, вчера вечером из Миннеаполиса прибыло тело Венджи, но Льюиса в самолете не было.

Кэти уставилась на Скотта.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что он, возможно, сел в самолет, летевший в «Ла-Гуардиа». При этом он оказался бы в Нью-Йорке примерно в то самое время, когда Салем приехал в гостиницу. И если бы мы обнаружили, что его видели где-нибудь рядом с отелем, то, вероятно, сумели бы завершить это дело. Я не верю в самоубийство Льюис, я не верю в несчастный случай с Эдной Берне, я не верю, что Салем выпал из окна.

— Я не верю в то, что Крис Льюис убийца, — твердо сказала Кэти. — Где он сейчас, как ты думаешь?

Скотт пожал плечами:

— Наверное, прячется где-нибудь в Нью-Йорке. Полагаю, что когда мы поговорим с его подружкой, она приведет нас к нему, а она должна прилететь из Флориды сегодня вечером. Ты будешь на связи?

Кэти помялась:

— Мне придется уехать на эти выходные. Отменить не могу. Но, честно говоря, Скотт, я чувствую себя так паршиво, что не в состоянии даже думать нормально. Я разделаюсь с этим разбирательством… я хорошо подготовилась, но потом уеду.

Скотт внимательно посмотрел на нее.

— Я всю неделю говорил, что тебе не следует приходить. И сейчас ты еще бледнее, чем во вторник утром. Ладно, заканчивай с разбирательством и проваливай. На следующей неделе полно работы по этому делу. Мы все отложим до утра понедельника. Ты появишься?

— Конечно.

— Тебе надо пройти полное обследование.

— Я пойду к врачу на этих выходных.

— Хорошо.

Скотт посмотрел на стол: знак того, что встреча закончилась. Кэти вернулась к себе. Уже около девяти, ей пора в суд. Она мысленно повторила график приема таблеток, которые ей дал доктор Хайли. Она приняла одну прошлым вечером, одну в шесть утра. Сегодня ей положено принимать по таблетке каждые три часа. Лучше принять сейчас, до заседания. Кэти запила таблетку последним глотком кофе и, собирая досье, порезала палец о край страницы. Охнув от резкой боли, она достала бумажную салфетку из верхнего ящика стола, обмотала палец и торопливо вышла из комнаты.

Через полчаса, когда вместе со всеми присутствующими она встала при входе судьи, салфетка все еще была мокрой от крови.

48

Эдну Берне похоронили в пятницу утром после одиннадцатичасовой мессы в церкви Святого Франциска Ксаверия. Гана Крупшак и Гертруда Фитцджеральд последовали за гробом на близлежащее кладбище и, крепко держась за руки, смотрели, как Эдну опустили в могилу к родителям. Священник, отец Деркин, совершил последний обряд, окропил гроб святой водой и проводил их до машины Гертруды.

— Дамы, не выпьете со мной чашечку кофе? — спросил он.

Гертруда промокнула глаза платком и покачала головой.

— Мне пора на работу, — сказала она. — Пока не найдут нового регистратора, я работаю на месте Эдны, а у обоих докторов сегодня дневной прием.

Миссис Крупшак также отказалась.

— Но, святой отец, если вы возвращаетесь домой, может, подбросите меня? Тогда Гертруде не придется из-за меня делать крюк.

— Конечно.

Гана повернулась к Гертруде и порывисто сказала:

— Поужинаешь с нами? У меня сегодня вкусное тушеное мясо.

Мысль о возвращении в пустую квартиру удручала Гертруду, и она сразу согласилась. Хорошо будет поговорить об Эдне с ее подругой. Ей хотелось высказать Гане, какой чудовищный позор, что ни один из докторов не пришел к мессе, хотя доктор Фухито, по крайней мере, прислал цветы. Может, разговор с Ганой поможет все вспомнить, и она сумеет поймать мысль, непрестанно жужжащую в голове, — о чем-то, что говорила ей Эдна.

Она попрощалась с Ганой и отцом Деркином, села в машину, включила зажигание и отпустила тормоз. Перед мысленным взором всплыло лицо доктора Хайли, его большие рыбьи холодные глаза. Да, во вторник вечером он был любезен с нею, дал таблетку, чтобы она успокоилась, и все такое. Но вел он себя как-то странно. Например, когда ходил за водой для нее. Она двинулась за ним — ей не хотелось, чтобы он из-за нее беспокоился. Он повернул кран, а потом вошел в спальню. Из коридора она видела, как он достал носовой платок и начал открывать ящик ночного столика Эдны.

Потом этот приятный доктор Кэрролл вышел в коридор, и доктор Хайли закрыл ящик, сунул платок в карман и отошел назад, так что казалось, будто он просто стоял в дверях спальни.

Гертруда пропустила доктора Кэрролла, а потом проскользнула обратно в гостиную. Ей не хотелось, чтобы они подумали, будто она пытается подслушать их разговор. Но если доктор Хайли хотел взять что-то из ящика, почему он просто не сказал об этом и не взял? И почему, ради всего святого, он открывал ящик, обмотав пальцы носовым платком? Не думал же он, что в квартире Эдны грязно? Там ведь было безукоризненно чисто!

Доктор Хайли всегда был со странностями. По правде говоря, как и Эдна, она всегда его побаивалась. Ни за что не согласилась бы занять место Эдны, если бы ей предложили. Порешив на этом, Гертруда свернула с кладбищенской дороги на Форест-авеню.

49

Тело Венджи Льюис лежало на столе в комнате для вскрытий. Ричард бесстрастно наблюдал, как его помощник снимает шелковый балахон, который должен был стать погребальным саваном Венджи. Труп, казавшийся живым и естественным в мягком свете похоронного зала, теперь походил на манекен — полное отсутствие жизни.

Светлые волосы Венджи были аккуратно причесаны и свободно лежали на плечах. Теперь лак для волос затвердел, разделив волосы на тонкие, похожие на солому пряди. Ричард мельком вспомнил, что Святой Франциск Борджиа оставил двор и ушел в монастырь после того, как увидел разлагающееся тело некогда прекрасной королевы.

Ричард резко переключился на медицинские вопросы. В четверг он что-то пропустил на теле Венджи. Он уверен. Это имело отношение к ее ногам. Он сосредоточится на них.

Через пятнадцать минут Ричард обнаружил то, что искал: царапину длиной в два дюйма на левой ступне Венджи. Он тогда не обратил на нее внимания, потому что был слишком занят ожогами от цианида и плодом.

Царапина была свежей, на коже никаких признаков заживления. Это его и беспокоило. Венджи поцарапала ступню перед самой смертью, и Чарли обнаружил кусок материи от платья, в котором она умерла, свисающим с какого-то острого инструмента в гараже.

Ричард повернулся к помощнику:

— В лаборатории должны были уже закончить с одеждой, в которой к нам доставили миссис Льюис. Принесите, пожалуйста, эту одежду и наденьте на нее. Позовите меня, когда все будет готово.

В кабинете он записал в блокноте: «Туфли, в которых нашли Венджи. Практичные уличные туфли, с низким вырезом. Не могла носить их с царапиной на стопе».

Он начал просматривать записи, сделанные ночью. Ребенок Беркли. Нужно поговорить с Джимом Беркли, заставить его признаться в том, что ребенок приемный.

Но что это докажет?

Само по себе — ничего. Но это заставит начать расследование. Если признают этот факт, вся «Вестлейкская концепция материнства» предстанет гигантским обманом.

Стал бы кто-нибудь убивать, чтобы предотвратить раскрытие этого обмана?

Надо увидеть записи доктора Салема о Венджи Льюис. Сейчас Скотт, наверное, уже добрался до кабинета доктора Салема. Он быстро набрал номер Скотта.

— Ты уже разговаривал с медсестрой Салема?

— Да, и с женой тоже. Обе в ужасном состоянии. Клянутся, что он не страдал ни повышенным давлением, ни головокружениями. Никаких личных и денежных неприятностей, лекции расписаны на полгода вперед. Так что забудь и о самоубийстве, и о несчастном случае.

— Что насчет Венджи Льюис? Медсестра что-нибудь знает?

— Вчера доктор Салем попросил ее достать карту Венджи. Потом, прямо перед отъездом в аэропорт, он сделал междугородний звонок.

— Может, он как раз звонил мне.

— Возможно. По словам медсестры, он сказал ей, что должен еще несколько раз позвонить в другой город, но сделает это по кредитке из аэропорта после регистрации. По-видимому, ему было важно попасть в аэропорт как можно раньше.

— Она пришлет нам карту Венджи? Я хочу ее посмотреть.

— Нет, не пришлет. — Голос Скотта стал жестким. — Доктор Салем взял карту с собой. Медсестра видела, как он положил ее в «дипломат». Этот «дипломат» нашли в его комнате. Но карты Льюис в нем не было. И слушай внимательно: после отъезда доктора Салема Крис Льюис позвонил в его кабинет. Сказал, что ему необходимо поговорить с Салемом. Медсестра сказала, где доктор Салем остановится в Нью-Йорке, даже дала ему номер комнаты. Вот что, Ричард, к вечеру я надеюсь получить утверждение ордера на арест Льюиса.

— Ты хочешь сказать, что ради какой-то записи в этой карте Крис Льюис пошел на убийство? Что-то не верится.

— Кому-то нужна была эта карта, — сказал Скотт. — Это ведь очевидно?

Ричард повесил трубку. Кому-то нужна была карта. Медицинская карта. Кто поймет, что в ней может содержать угрозу?

Врач.

Может быть, Кэти права в своих подозрениях насчет психиатра? А доктор Хайли? Он приехал в округ Вэлли под прикрытием имени Вестлейка, уважаемого имени в медицинских кругах Нью-Джерси.

Ричард нетерпеливо осмотрел стол в поисках клочка бумаги, который дала ему Мардж. На нем были записаны имена двух пациентов, обвинявших доктора Хайли в преступной халатности.

Энтони Колдуэлл, Олд-Кантри-лейн, Пипак.

Анна Хоран, 415 Уолнат-стрит, Риджфилд-Парк.

Он включил внутреннюю связь и попросил Мардж дозвониться этим людям.

Мардж вошла через несколько минут.

— Энтони Колдуэлл в прошлом году переехал в Мичиган. Я разговаривала с соседкой. Она сказала, что его жена умерла от внематочной беременности и он подал иск против доктора, но иск отклонили. Ей очень хотелось поговорить на эту тему. Она рассказала, что два других доктора сказали миссис Колдуэлл, что у нее никогда не будет ребенка, но она забеременела, как только приняла участие в программе «Вестлейкского центра материнства». Только ей все время было очень плохо, и, в конце концов, она умерла на четвертом месяце.

— Пока мне вполне достаточно этой информации, — кивнул Ричард. — Мы затребуем все больничные отчеты. Что насчет миссис Хоран?

— Я застала ее мужа. Он учится на юридическом в университете Рутгерс. Говорит, что она программист. Дал мне ее рабочий телефон. Позвонить сейчас?

— Да, пожалуйста.

Мардж сняла трубку, набрала номер и попросила миссис Анну Хоран.

— Миссис Хоран, минутку, — произнесла она через несколько секунд. — С вами хочет поговорить доктор Кэрролл.

Ричард взял трубку:

— Миссис Хоран?

— Да? — Ее певучий голос звучал с акцентом, который он не смог определить.

— Миссис Хоран, в прошлом году вы подали иск против доктора Эдгара Хайли по поводу преступной халатности. Я бы хотел задать вам несколько вопросов по этому делу. Вы можете говорить?

Голос миссис Хоран стал взволнованным.

— Нет… не здесь.

— Понимаю. Но это срочно. Вы не могли бы заехать ко мне в офис сегодня после работы?

— Да… хорошо. — Было ясно, что женщина хотела закончить разговор.

Ричард дал ей адрес и предложил объяснить, как проехать, но она перебила:

— Я знаю, как до вас добраться… Буду к половине шестого.

Связь прервалась. Ричард посмотрел на Мардж и пожал плечами.

— Она не в восторге, но приедет.

Время близилось к полудню. Ричард решил пойти в зал суда, где Кэти выступала обвинителем по делу Одендал и спросить, не согласится ли она с ним пообедать. Ему хотелось обсудить свои соображения по поводу Эдгара Хайли. Кэти беседовала с доктором. Какое мнение у нее сложилось? Согласится ли она с тем, что с «Вестлейкским центром материнства» что-то неладно — то ли это шайка, торгующая детьми, то ли врач, преступно рискующий жизнями пациенток?

Когда он вошел в зал суда, там не было никого, кроме Кэти, все еще сидевшей за прокурорским столом.

Она была так занята своими записями, что едва взглянула на Ричарда. На предложение пообедать она покачала головой.

— Ричард, я по уши в этом деле. Негодяи отказались от своего признания. Теперь они пытаются доказать, что поджоги устраивал кто-то другой, и лгут так убедительно, что, клянусь, присяжные попадутся на их удочку. Я должна поработать над перекрестным допросом.

Она снова уткнулась в записи.

Ричард внимательно оглядел ее. Обычно смуглая кожа была смертельно бледной. Глаза, когда она посмотрела на него, казались сонными и затуманенными. Он заметил салфетку у нее на пальце, мягко протянул руку и снял ее.

Кэти подняла глаза.

— Что… а, этот противный порез. Должно быть, глубокий. Кровь все утро то останавливается, то опять течет. Только этого не хватало.

Ричард осмотрел порез. Когда он снял салфетку, из пальца тут же потекла кровь. Прижав салфетку к порезу, он достал резинку и перетянул палец.

— Оставь так минут на двадцать. Это должно остановить кровотечение. У тебя какие-то проблемы со свертываемостью, Кэти?

— Да, некоторые. Но, Ричард, я не могу сейчас об этом говорить. Это дело уходит от меня, а я так ужасно себя чувствую. — Ее голос сорвался.

Они были одни в зале. Ричард наклонился и обнял Кэти, притянул ее голову к груди и прижался губами к волосам.

— Кэти, я сейчас уйду. Но где бы ты ни была в эти выходные, подумай немного. Я вступаю в борьбу. Я хочу тебя. Я хочу заботиться о тебе. Если ты с кем-то встречаешься, скажи ему, что у него появился сильный соперник, потому что этот человек не заботится о тебе. Если тебя держит прошлое, я вырву тебя из него. — Он выпрямился. — А теперь иди и выиграй дело. У тебя получится. И бога ради, отдохни за выходные. В понедельник мне понадобится, чтобы ты внесла лепту в мой подход к делу Льюис.

Все утро ее пронизывал холод — отчаянный, ледяной холод. Не помогало даже шерстяное платье с длинным рукавом. А сейчас Ричард был так близко, что ей передалось тепло его тела. Когда он повернулся, чтобы уйти, она порывисто схватила его руку и прижала к лицу.

— В понедельник, — сказала она.

— В понедельник, — согласился Ричард и вышел из зала суда.

50

Прежде чем покинуть квартирный комплекс, в котором жила Эдна, Чарли и Фил заглянули к управляющему. Гана Крупшак только что вернулась с похорон.

— Мы закончили с квартирой, — сказал ей Чарли. — Теперь вы можете туда входить. — Он показал записку, оставленную Эдной. — Я проверю, является ли это настоящим завещанием, но все имущество не стоит и тысячи долларов, так что мы вернем вам драгоценности, и вы с миссис Фитцджеральд сможете все поделить между собой. По крайней мере, осмотрите, только ничего пока не переносите.

Следователи вернулись в прокуратуру и поспешили в лабораторию, где оставили содержимое пылесборника, горшок с растением и образцы почвы.

— Займитесь этим немедленно, — велел Фил. — Это дело идет вне очереди.

Скотт ждал их у себя в кабинете. Услышав, что во вторник вечером Криса видели около квартиры Эдны, он довольно потер руки.

— Похоже, Льюис на этой неделе побывал везде. И там, где он появлялся, кто-нибудь умирал. Я отправил в Нью-Йорк Риту с фотографией Криса Льюиса.

Два швейцара подтвердили, что примерно в пять часов он находился в вестибюле «Эссекс Хаус». Я рассылаю ориентировки всем постам и утверждаю ордер на его арест.

Зазвонил телефон. Скотт нетерпеливо поднял трубку и почти тут же изменился в лице.

— Давай ее сюда, — быстро произнес он и, прикрыв микрофон рукой, пояснил: — Любовница Криса Льюиса звонит из Флориды… Здравствуйте, да, это прокурор. — Он помолчал. — Да, мы разыскиваем капитана Льюиса. Вы знаете, где он?

Чарли и Фил переглянулись. Скотт слушал, наморщив лоб.

— Хорошо. Он прилетит вместе с вами в Ньюарк семичасовым рейсом. Рад слышать, что он решил явиться добровольно. Если ему понадобится адвокат мы предоставим. Спасибо. — Он повесил трубку. — Льюис прибудет прямо сюда. Сегодня вечером мы раскроем это дело.

51

Всю долгую бессонную ночь Эдгар Хайли думал об украденном саквояже. Возможно, его никогда не найдут. Если вор заглянул внутрь и выбросил саквояж, вероятнее всего, тот пропал. Вряд ли кто-то захочет вернуть его. Скорее всего, саквояж оставят себе, а содержимое выбросят.

Предположим, полиция обнаружит саквояж нетронутым. Внутри есть табличка с его именем и адресом клиники. Если ему позвонят из полиции, то наверняка попросят перечислить содержимое. Он упомянет обычный набор лекарств, несколько инструментов и медицинских карт. Медицинская карта с именем «ВЕНДЖИ ЛЬЮИС» на этикетке ничего им не скажет. Возможно, они даже не станут в нее заглядывать, просто признают, что саквояж его. Если спросят о мокасине и окровавленном пресс-папье, он скажет, что ничего не знает, что их наверняка положил туда вор.

Все будет хорошо. И сегодня вечером он устранит последнюю опасность. В пять утра он бросил попытки заснуть, принял душ, стоя под горячими игольчатыми струями почти десять минут, пока ванная не наполнилась паром, потом завернулся в тяжелый длинный халат и пошел на кухню. Прием начинается в полдень, обход он сделает прямо перед этим. А пока займется исследованиями. Вчерашняя пациентка станет его новой подопытной. Теперь нужно выбрать донора.

52

В четыре часа Ричард, Скотт, Чарли и Фил осматривали тело Венджи Льюис. Теперь на ней была одежда, в которой она умерла. Лоскут цветастого материала, обнаруженный на лопате в гараже, в точности подошел к прорехе на подоле ее платья. На колготках, прямо над свежей царапиной на левой ступне, обнаружилась прорезь.

— Никаких следов крови на чулке, — сказал Ричард. — Она была уже мертва, когда ее нога наткнулась на лопату.

— На какой высоте была эта полка с лопатой? — спросил Скотт.

Фил пожал плечами:

— Около двух футов от пола.

— Это значит, что кто-то пронес Венджи Льюис через гараж, положил на кровать и попытался создать видимость самоубийства, — сказал Скотт.

— Вне всякого сомнения, — согласился Ричард и нахмурился. — Какого роста Крис Льюис? — спросил он.

Скотт пожал плечами:

— Высокий. Может, шесть футов четыре дюйма. А что?

— Давайте кое-что проверим. Подождите минутку.

Ричард вышел из комнаты и вернулся с рулеткой. Он аккуратно сделал отметки на стене на высоте двух, трех и четырех футов от пола.

— Если мы предположим, что Венджи нес именно Крис Льюис, то я предлагаю убедиться в том, что она не могла поцарапаться об эту лопату. — Он повернулся к Филу. — Ты уверен, что полка была в двух футах от земли?

Фил пожал плечами:

— Плюс-минус дюйм. Чарли кивнул:

— Хорошо. Во мне шесть футов два дюйма. — Ричард осторожно просунул одну руку под шею мертвой женщины, а другую под ее колени. Подняв тело, он подошел к стене. — Посмотрите, до какого места дотрагивается ее ступня. Венджи маленькая. Она не могла бы поцарапаться о предмет, находящийся на полке ниже, чем в трех футах от пола, если ее нес высокий человек. С другой стороны… — Он подошел к Филу. — Какого ты роста? Примерно пять футов десять дюймов?

— Именно так.

— Отлично. Крис Льюис выше тебя на шесть дюймов. Возьми ее и посмотри, где будет ступня.

Фил опасливо принял тело и подошел к стене. Ступня Венджи коснулась нижней отметки. Фил быстро положил тело обратно на стол.

Скотт покачал головой:

— Неубедительно. Ничего сказать невозможно. Он мог наклониться, чтобы держать ее подальше от себя. — Он повернулся к санитару. — Нам понадобится эта одежда как улика. Займитесь ею. Сделайте несколько фотографий пореза, чулка и платья.

Он вернулся с Ричардом к себе в кабинет.

— Ты все еще думаешь о психиатре, да? — спросил он. — Его рост примерно пять футов десять дюймов.

Ричард помедлил и решил ничего не говорить, пока не побеседует с Джимом Беркли и пациенткой, которая заявила о преступной халатности. И сменил тему:

— Как дела у Кэти? — Скотт покачал головой:

— Трудно сказать. Эти бездельники обвиняют в вандализме одного из своих друзей, разбившегося на мотоцикле в прошлом ноябре. Их новая версия состоит в том, что они приняли вину на себя, потому что пожалели его родителей, но теперь священник убедил их ради собственной семьи сказать правду.

Ричард фыркнул:

— Но ведь присяжные не попадутся на эту удочку?

— Они совещаются. Послушай, как бы старательно ты ни подбирал присяжных, всегда найдется добросердечный, который купится на жалостливую историю. Кэти отлично поработала, но дело может повернуться по-всякому. Ладно. До скорого.

Джим Беркли перезвонил Ричарду в половине пятого.

— Насколько я понимаю, ты хотел со мной связаться? — спросил он настороженно.

— Да, — ответил Ричард в тон ему. — Мне очень важно с тобой переговорить. Можешь по дороге домой заглянуть ко мне на работу?

— Могу. — Теперь Джим говорил покорно. — И, кажется, знаю, о чем ты хочешь поговорить.

53

Эдгар Хайли отвернулся от девушки, лежавшей на смотровом столе.

— Можете одеваться.

Она заявила, что ей двадцать лет, но он был уверен, что не больше шестнадцати-семнадцати.

— Я…

— Да, моя милая. Вы, безусловно, беременны. Около пяти недель, полагаю. Я хочу, чтобы вы вернулись сюда завтра утром, и мы прервем беременность.

— Я думала, может, мне надо родить и отдать ребенка на усыновление?

— Вы говорили об этом с родителями?

— Нет. Они ужасно расстроятся.

— Тогда я предлагаю вам отложить материнство, по крайней мере, на несколько лет. Завтра в десять утра.

Он вышел из комнаты, вернулся в кабинет и нашел телефон пациентки, которую выбрал для эксперимента.

— Миссис Энгльгарт, это доктор Хайли. Я хочу начать лечение. Будьте добры, завтра к половине девятого приезжайте в клинику и приготовьтесь остаться на ночь.

54

Пока присяжные совещались, Кэти пошла в кафетерий, расположенный в здании суда. Она выбрала маленький столик в углу и села спиной к залу, чтобы никто не подсел и вообще не заметил ее. Голова теперь кружилась постоянно, утомление и слабость не проходили, но есть не хотелось. Только выпить чашечку чаю. Мама всегда считала, что чашка чая — средство от всех бед. Она вспомнила, как вернулась домой с похорон Джона и услышала озабоченный ласковый голос матери: «Я налью тебе горячего чайку, Кэти».

Ричард. Маме понравился бы Ричард. Ей всегда нравились большие мужчины. «Твой папа был маленьким и тощим, но, правда, же, он казался большим, Кэти?»

Да, таким он и казался.

Мама приедет на Пасху. Ровно через шесть недель. Мама обрадовалась бы, начни она встречаться с Ричардом.

И я этого хочу, размышляла Кэти, попивая чай. И не потому, что на этой неделе мне особенно одиноко. Это что-то большее. Гораздо большее. За эти выходные в клинике она во всем разберется, спокойно.

Она почти час сидела, прихлебывая чай, и вспоминала каждое слово своей заключительной речи. Удалось ли ей убедить присяжных в том, что братья Одендал лгут? Священник. Тут она одержала победу. Он признал, что ни один из мальчиков не являлся усердным прихожанином и никогда не обращался к нему раньше. Возможно ли, что они использовали его только для того, чтобы он поддержал их историю? «Да, — согласился священник. — Это возможно». Очко в ее пользу.

В пять она вернулась в зал суда. Когда она вошла, присяжные сообщили судье, что вердикт вынесен.

Через пять минут старшина присяжных огласил вердикт:

— Роберт Одендал, не виновен по всем пунктам. Джонатан Одендал, не виновен по всем пунктам.

— Невероятно. — Кэти показалось, что она произнесла это вслух. На лице судьи застыли сердитые морщины. Он отпустил присяжных и приказал ответчикам встать.

— Вам очень повезло, — резко бросил он. — Надеюсь, что вам никогда больше так не повезет. А теперь убирайтесь, и, если у вас хватит ума, больше никогда не появляйтесь передо мной.

Кэти встала. Даже если судья и понимал, что вердикт ошибочен, она все равно проиграла дело. Нужно было сделать больше. Она скорее почувствовала, чем увидела победную улыбку, с которой посмотрел на нее адвокат. Она не могла глотать из-за тяжелого твердого кома в горле. Она была на волосок от слез. Двоих преступников после издевательского правосудия выпустят на свободу. А ярлык преступника навесили на мертвого мальчика.

Она засунула свои записи в портфель. Может, если бы ей не было так плохо всю неделю, она провела бы дело лучше. Если бы она разобралась с кровотечениями год назад, вместо того чтобы откладывать, и все из-за дурацкого детского страха перед больницами, то не попала бы в аварию в понедельник вечером.

— Прошу представителя обвинения подойти ко мне.

Она подняла глаза. Судья поманил ее. Она подошла. Зрители выходили из зала суда. До нее донеслись восторженные визги, когда Одендалы обняли своих жующих резинку подружек без лифчиков.

— Ваша честь. — Кэти удалось справиться с голосом.

Судья наклонился к ней и прошептал:

— Не давай им сбить себя с ног, Кэти. Ты доказала свою версию. Месяца через два маленькие мерзавцы вернутся сюда по другим обвинениям. Мы оба это знаем. И в следующий раз ты их прижмешь.

Кэти выдавила улыбку:

— Этого-то я и боюсь, что они вернутся. Бог знает, сколько они натворят, прежде чем нам удастся их прижать. Но спасибо, ваша честь.

Она вышла из зала и вернулась в кабинет. Морин с надеждой подняла глаза. Кэти покачала головой и увидела на лице Морин сочувствие. Она пожала плечами.

— Ну что тут поделаешь? — Морин вошла за ней в кабинет.

— У мистера Майерсона совещание с доктором Кэрроллом. Они просили их не беспокоить. Но ты, конечно, можешь войти.

— Нет. Уверена, что это по делу Льюис, а от меня сейчас не будет никакого проку. Я подключусь в понедельник.

— Ладно. Кэти, жаль, что присяжные оправдали Одендалов, но не принимай это так близко к сердцу. У тебя совершенно больной вид. Можешь вести машину? Голова не кружится?

— Нет. Мне тут недалеко. Проведу за рулем всего пятнадцать минут, и потом не тронусь с места до воскресенья.

Кэти трясло, пока она шла к машине. После полудня температура поднялась примерно до сорока градусов[18], затем снова резко упала. Сырой ветер задувал в свободные рукава красного шерстяного пальто с большим запахом и пронизывал нейлоновые колготки. Она с тоской подумала о своей комнате и кровати. Хорошо бы поехать туда сейчас, лечь в постель, выпить горячего пунша и проспать все выходные.

В приемном покое клиники ее уже ждали заполненные бланки. Медсестра в регистратуре была оживленной и веселой.

— Вот это да, миссис Демайо, вас действительно ценят. Доктор Хайли предоставил вам спальню в первой палате-люкс на четвертом этаже. Это все равно, что приехать в отпуск. Вы и не догадаетесь, что находитесь в больнице.

— Он что-то об этом говорил, — прошептала Кэти. Она не собиралась делиться с этой женщиной своими страхами.

— Может, вам будет немного одиноко. На этом этаже три таких палаты, но в двух других никого нет. А в вашей гостиной доктор Хайли затеял косметический ремонт. Уж и не знаю. Его делали меньше года назад. Но в любом случае она вам не понадобится. Вы же здесь только до воскресенья. Если что-нибудь понадобится, просто нажмите кнопку вызова. Пост находится на третьем этаже, и медсестры обслуживают пациенток третьего и четвертого этажа. Все они — пациентки доктора Хайли. Вот ваша каталка, усаживайтесь, и мы живо доставим вас наверх. — Кэти в ужасе уставилась на кресло.

— Вы хотите сказать, что я должна сейчас в него сесть?

— Таковы правила, — твердо ответила регистраторша.

Джон на каталке поднимается на химиотерапию. Тело Джона съеживается, пока он умирает. Голос Джона слабеет, кривая, усталая улыбка, когда к его кровати подвозят каталку: «Тихо качаясь, вези меня домой, моя славная повозка». Запах антисептиков.

Кэти села в кресло и закрыла глаза. Пути назад нет. Санитарка из добровольцев — пухлая женщина средних лет — покатила кресло к лифту.

— Вам повезло, что вы у доктора Хайли, — сообщила она Кэти. — Его пациентки получают самый лучший уход. Только нажмете на кнопку, и через тридцать секунд медсестра будет в полном вашем распоряжении. Доктор Хайли очень строг. Весь персонал дрожит, когда он здесь, но он отличный доктор.

Они уже были у лифта. Санитарка нажала кнопку.

— Это место совсем не похоже на большинство клиник. В других больницах тебя и видеть не хотят, пока не начнешь рожать, а потом выставляют вон, когда ребенку всего два дня от роду. Но доктор Хайли не такой. Я видела, как он укладывает беременных женщин в постель на два месяца просто из осторожности. Потому у него и палаты люкс, чтобы женщины чувствовали себя как дома. Миссис Олдрич живет в такой палате на третьем этаже. Вчера ей сделали кесарево, и она не перестает плакать. От счастья. И муж ее тоже. Прошлой ночью он спал у нее в палате, в гостиной. Доктор Хайли это приветствует. А вот и лифт.

С ними в лифт вошло несколько человек и с любопытством посмотрели на Кэти. Она обратила внимание на журналы и цветы у них в руках и решила, что это посетители. Кэти чувствовала себя чужой среди этих людей. В ту минуту, когда становишься пациентом, теряешь индивидуальность, подумала она.

Они вышли на четвертом этаже. Коридор был застелен ковром спокойных зеленых тонов. На стенах, в резных рамах, висели прекрасные репродукции Моне и Матисса.

Вопреки себе, Кэти приободрилась. Санитарка повезла ее по коридору и свернула направо.

— Вы в последней палате, — произнесла она. — Далековато. Сомневаюсь, что на этом этаже сегодня есть другие пациентки.

— Мне это подходит, — прошептала Кэти, вспомнив палату Джона. Они хотели раствориться друг в друге, насытиться друг другом перед расставанием. К двери подходили пациенты, заглядывали. «Как дела сегодня, судья? Он лучше выглядит, да, миссис Демайо?» И она лгала: «Конечно». Уйдите, уйдите. У нас так мало времени.

— Я не против, что буду на этаже одна, — повторила она.

Ее вкатили в спальню. Стены цвета слоновой кости, ковер того же мягкого зеленого оттенка, что и в коридоре. Антично-белая мебель. Занавески из набивной ткани смешанных оттенков слоновой кости и зеленого, такое же покрывало.

— Тут чудесно! — воскликнула Кэти.

— Я так и думала, что вам понравится, — обрадовалась санитарка. — Медсестра зайдет через несколько минут. Разбирайте вещи и устраивайтесь поудобнее.

Она ушла. Слегка неуверенно Кэти разделась, надела ночную рубашку и теплый халат, убрала одежду в шкаф. Господи, что она будет делать этим долгим унылым вечером? Вчера в это время она собиралась на ужин к Молли, где ее ждал Ричард.

Кэти покачнулась и невольно ухватилась за комод. Постепенно голова перестала кружиться. Наверное, все из-за напряжения и последствий разбирательства, а также — чего скрывать — мрачного предчувствия.

Она в больнице. Как ни отгоняй эту мысль, она в больнице. Трудно поверить, но она не может преодолеть свой детский страх. Папа. Джон. Два человека, которых она любила больше всех на свете, умерли в больнице. Как ни старалась Кэти рассуждать здраво, она не могла справиться с паникой. Ладно, вдруг это лечение поможет ей. Ведь в понедельник все оказалось не так уж страшно.

В палате было четыре двери — стенной шкаф, ванная, коридор и, должно быть, гостиная. Кэти открыла ее и заглянула туда. Как и сказала регистраторша, там все было вверх дном. Мебель стояла посреди комнаты, накрытая малярным холстом. Она зажгла свет. Доктор Хайли, прямо скажем, любитель совершенства. На стенах никаких изъянов. Неудивительно, что расценки в клинике столь велики.

Пожав плечами, Кэти выключила свет, закрыла дверь и подошла к окну. Здание больницы было построено в форме буквы «П»: два параллельных крыла под прямыми углами отходили назад от главного корпуса.

В понедельник вечером она была на другой стороне, напротив той палаты, где находится сейчас. Стоянку начали заполнять автомобили посетителей. Где то место на стоянке, которое приснилось ей? Ну конечно — вон оно, с краю, прямо под последним фонарем. Сейчас там стояла черная машина. И снилась ей черная машина. Эти проволочные спицы, которые сверкали в свете фонаря.

— Как вы себя чувствуете, миссис Демайо?

Она резко обернулась. В комнате стоял доктор Хайли. Рядом с ним переминалась с ноги на ногу молоденькая медсестра.

— Ох, вы меня напугали. Хорошо, доктор.

— Я стучал, но вы не слышали, — с укором произнес он, подошел к окну и задернул занавеску, пояснив: — Что бы мы ни делали, из этих окон все равно дует. Не хватало только, чтобы вы простудились. Сядьте-ка на кровать, я измерю вам давление. И возьму кровь на анализ.

Медсестра пошла за ним. Кэти заметила, что у девушки дрожат руки. Она явно боялась доктора Хайли.

Доктор обернул ей руку манжетой тонометра. У Кэти снова закружилась голова, и ей показалось, будто стены комнаты отступают. Она вцепилась в матрас.

— Что-то не так, миссис Демайо? — ласково спросил доктор.

— Нет, ничего. Голова закружилась. — Он стал накачивать манжету.

— Сестра Рендж, принесите, пожалуйста, холодный компресс на лоб миссис Демайо, — приказал он.

Та послушно бросилась в ванную. Доктор внимательно смотрел на тонометр.

— Давление низковато. Есть жалобы?

— Да. — Ее голос звучал глухо, словно чужой. — У меня снова началась менструация. Со среды — ужасно обильная.

— Меня это не удивляет. Честно говоря, если бы вы не решились на плановую операцию, я абсолютно уверен, что вам пришлось бы делать срочную.

Сестра вышла из ванной с аккуратно сложенной тканью, и прикусила нижнюю губу, пытаясь унять дрожь. Кэти не нужен был холодный компресс, но стало жаль девушку, и она откинулась на подушку, чтобы медсестра положила компресс ей на лоб. Ткань была мокрая насквозь, и по лицу Кэти потекла ледяная вода. Она подавила желание вытереться: доктор заметит, а ей не хотелось, чтобы медсестру отчитали.

Кэти стало смешно, и она представила, как говорит Ричарду: «И эта бедная перепуганная девочка едва не утопила меня. Наверное, у меня теперь начнется бурсит бровей».

Ричард. Надо было сказать ему, что она ложится в больницу. Хорошо бы он сейчас был здесь…

Доктор Хайли держал шприц. Пока он набирал кровь из вены на ее правой руке, Кэти закрыла глаза. Потом посмотрела, как он кладет пробирки с кровью на протянутый медсестрой поднос.

— Я хочу, чтобы этим занялись немедленно, — резко велел он.

— Да, доктор. — Медсестра выскочила за дверь, явно обрадованная возможностью сбежать.

— Увы, сегодня ночью дежурит эта робкая молодая женщина, — вздохнул доктор Хайли. Но я уверен, что вам не потребуется ничего особенного. Вы приняли все таблетки?

Кэти вспомнила, что не выпила лекарство в три, а теперь уже седьмой час.

— Боюсь, что пропустила в три часа, — извинилась она. — Я была в суде, и все, кроме разбирательства, вылетело у меня из головы. А сейчас, наверное, пора уже принять последнюю.

— Таблетки у вас с собой?

— Да, в сумочке, — она посмотрела на комод.

— Не вставайте, я подам.

Она взяла у него сумку, расстегнула «молнию» и достала бутылочку. Оставалось как раз две таблетки. На ночном столике стоял поднос с графином воды и стаканом. Доктор Хайли налил воду в стакан и протянул ей.

— Примите их.

— Обе?

— Да-да. Это мягкое средство, а я хотел, чтобы к шести вы закончили прием лекарств.

Он дал ей стакан и бросил пустую бутылочку в карман.

Под взглядом доктора Кэти послушно проглотила таблетки. Его очки в стальной оправе сверкали в свете лампы. Сверкание… Сверкающие спицы машины.

Когда она поставила стакан, на стекле остался красный мазок. Доктор заметил его, взял ее за руку и осмотрел палец. Салфетка снова пропиталась кровью.

— Что это? — спросил он.

— Ничего особенного. Порезалась бумагой, но, должно быть, глубоко. Кровь никак не остановится.

— Понятно. — Он встал. — Я назначил вам снотворное. Пожалуйста, примите его, как только медсестра принесет.

— Мне очень не хочется принимать снотворное, доктор. По-моему, они слишком сильно действуют на меня, — Кэти хотела сказать это твердо, но голос звучал вяло.

— Боюсь, мне придется настоять, чтобы вы приняли снотворное, миссис Демайо. Иначе вы, скорее всего, проведете тяжелую бессонную ночь. Я хочу, чтобы вы хорошо отдохнули. А вот и ваш ужин.

Вошла худая женщина лет шестидесяти с подносом в руках и нервно взглянула на доктора. Его тут все боятся, подумала Кэти. В отличие от пластмассового или металлического подноса, какие обычно бывают в больницах, этот оказался сплетен из белой лозы, а сбоку была корзинка, в которой лежала вечерняя газета. Изысканный фарфор, столовое серебро с изящной гравировкой. В узкой вазе стояла красная роза. Серебряный купол над тарелкой не давал остыть отбивным из молодого барашка. Также на ужин подали салат из руколы, суп со стручковой фасолью, маленькие горячие бисквиты, чай и шербет. Санитарка повернулась, чтобы уйти.

— Подождите, — скомандовал доктор Хайли и обратился к Кэти: — Как видите, меню моих пациенток можно с успехом сравнить с меню первоклассных ресторанов. Думаю, что одной из неизменных бессмысленных трат составляют тонны больничной еды, ежедневно выбрасываемые на помойку, в то время как семьи пациентов заботливо приносят передачи из дома. — Он нахмурился. — Однако я предпочел бы, чтобы вы сегодня не ужинали. Я пришел к выводу, что чем дольше пациент воздерживается от пищи перед операцией, тем меньше вероятность возникновения неприятных ощущений после.

— Я не голодна, — сказала Кэти.

— Отлично. — Он кивнул санитарке. Та взяла поднос и поспешно вышла.

— Теперь я вас оставлю. Обязательно примите снотворное.

Она неопределенно кивнула. В дверях доктор задержался:

— Да, мне очень жаль, но ваш телефон не работает. Мастер придет утром. Вы ожидаете звонков сегодня? Или посетителя?

— Нет. Ни звонков, ни посетителей. О том, что я здесь, известно только моей сестре, а она сегодня в Опере.

Он улыбнулся:

— Ясно. Что ж, спокойной ночи, миссис Демайо, и, пожалуйста, не волнуйтесь. Будьте уверены, я позабочусь о вас.

— Не сомневаюсь.

Доктор Хайли вышел. Кэти откинулась на подушку, закрыла глаза. Она уплывала куда-то, ее тело парило, парило как…

— Миссис Демайо. — Молодой голос звучал виновато.

Кэти открыла глаза.

— Что… я, должно быть, задремала.

Это была сестра Рендж, которая держала поднос с таблеткой в бумажном стаканчике.

— Вы должны принять это сейчас. Снотворное, которое назначил доктор Хайли. Он сказал, чтобы я осталась и убедилась, что вы его приняли.

Даже в отсутствие доктора Хайли девушка, казалось, нервничала.

— Пациентки всегда сердятся, когда нам приходится их будить, чтобы дать снотворное, но такие уж в клинике правила.

— Ясно. — Кэти положила таблетку в рот и запила водой из графина.

— Может, ляжете спать? Я постелю вам.

Кэти заметила, что лежит на покрывале. Она кивнула, поднялась и прошла в ванную, где вынула снотворное из-под языка. Что-то уже растворилось, но большую часть удалось выплюнуть. Ни за что, подумала она, лучше я не буду спать, чем мне приснится кошмар. Кэти плеснула в лицо водой, почистила зубы и вернулась в спальню. Она чувствовала себя такой слабой, двигалась, словно в тумане.

Медсестра помогла ей лечь в постель.

— Вы и правда устали. Вот и хорошо, я подоткну вам одеяло. Уверена, что вы прекрасно выспитесь. Если вам что-то понадобится, просто нажмите кнопку вызова.

— Спасибо. — Голова у Кэти отяжелела, глаза слипались.

Сестра Рендж подошла к окну и опустила штору.

— Опять снег начался, но скоро наверняка в дождь перейдет. В такую ужасную ночь хорошо лежать в постели.

— Раздвиньте занавески и приподнимите окно на дюйм, ладно? — прошептала Кэти. — Я люблю, когда в спальне свежий воздух.

— Конечно. Выключить свет, миссис Демайо?

— Да, пожалуйста. — Ей ужасно хотелось спать.

— Спокойной ночи, миссис Демайо.

— Спокойной ночи. А сколько времени?

— Ровно восемь.

— Спасибо.

Медсестра вышла. Кэти закрыла глаза. Через несколько минут ее дыхание стало ровным. Она не проснулась, когда в половине девятого ручка двери, ведущей в гостиную, начала поворачиваться.

55

Гертруда и супруги Крупшак ужинали. Гана потушила мясо, и Гертруда с благодарностью уступила ее просьбам взять добавку, а потом съесть большой кусок домашнего шоколадного пирога.

— Обычно я не ем так много, — извинилась она, — но с тех пор, как мы нашли бедную Эдну, у меня маковой росинки во рту не было.

Гана серьезно кивнула. Ее муж взял кофейную чашку и десертную тарелку.

— «Ники» играют, — заявил он. — Я иду смотреть. В его грубоватом тоне не было ничего оскорбительного. Он устроился в гостиной и включил телевизор.

Гана вздохнула:

— «Ники»… «Меты»… «Гиганты»… Один сезон за другим. Но с другой стороны, он здесь. Я заглядываю в комнату, и он там сидит. И не приходится возвращаться в пустой дом, как бедняжке Эдне.

— Я знаю. — Гертруда подумала о своем одиноком жилище, вспомнила старшую внучку. «Бабушка, ты придешь к нам ужинать?» или «Бабушка, ты в воскресенье будешь дома? Мы хотели зайти к тебе». Могло быть куда хуже.

— Может, нам сходить в квартиру Эдны? — спросила Гана. — Но я тебя не тороплю… Выпей еще кофе или съешь пирога…

— Нет-нет. Пойдем. Ужасно не хочется, но этого не избежать.

— Я возьму ключ.

Они быстро пересекли двор. Пока они ужинали, снова пошел мокрый снег с дождем. Гана спрятала подбородок в воротник пальто. Она подумала о красивой шубе Эдны из искусственного меха «под леопарда», которая теперь принадлежала ей.

В квартире они притихли. На столах и дверных ручках еще виднелись следы порошка для снятия отпечатков пальцев. Не сговариваясь, обе посмотрели туда, где несколько дней назад лежала Эдна.

— На радиаторе кровь, — пробормотала Гана. — Наверное, Гас его перекрасит.

— Да. — Гертруда встряхнулась. Надо побыстрее покончить с этим. Она знала вкусы внучки. Нэн понравится велюровая кушетка и те кресла к ней, с высокими спинками, с ножками и подлокотниками из красного дерева. Одно — качалка, другое обычное. Гертруда вспомнила, как Эдна рассказывала, что когда-то кресла были обтянуты синим бархатом с красивым растительным узором. Она отдала их в дешевую перетяжку и всегда вздыхала: «Они совсем потеряли вид».

Если Нэн снова обтянет их бархатом, они станут красивыми. И еще резной столик. В галерее Альтмана есть такие. Стоят целое состояние. Конечно, он сильно поцарапан, но муж Нэн отполирует его. Ах, Эдна, подумала Гертруда, ты была умнее большинства из нас. Ты знала цену вещам.

Гана достала из шкафа леопардовую шубу.

— Эдна в прошлом году одалживала ее мне, когда мы с Гасом ходили на вечеринку. Мне она нравится.

Они быстро поделили все, что было в квартире. Гану мало интересовала мебель — то, что не забрала Гертруда, пойдет в Армию Спасения, — но она пришла в восторг, когда Гертруда предложила ей взять серебряную тарелку и дорогой фарфор. Всю одежду Эдны, которая была им велика, они тоже решили отправить в Армию Спасения.

— Похоже, все, — вздохнула Гана. — Кроме драгоценностей, которые скоро вернет нам полиция. Ты получишь кольцо, а брошку она оставила мне.

Драгоценности. Эдна хранила их в ящике ночного столика. Гертруде вспомнился вечер вторника. Именно этот ящик хотел открыть доктор Хайли.

— Кстати, мы не заглянули в ночной столик, — сказала она. — Давай убедимся, что ничего не забыли.

Гертруда полностью выдвинула ящик. Она знала, что шкатулку забрала полиция. Но в глубине ящика обнаружился поношенный мокасин.

— Ради всего святого, — покачала головой Гана. — Зачем Эдна хранила эту вещь? — Она взяла мокасин и поднесла к свету — каблук сносился, белые пятна по бокам указывали на то, что обувь побывала в смеси снега с солью.

— Вот оно! — воскликнула Гертруда. — Это-то меня и запутало. — Гана озадаченно посмотрела на нее, и она объяснила: — Миссис Демайо спросила меня, не называла ли Эдна кого-нибудь из докторов принцем Дезире. И это меня запутало. Конечно, не называла. Но Эдна рассказывала мне, в каких ужасных старых мокасинах приходит в клинику миссис Льюис. Даже показала несколько недель назад, когда миссис Льюис уходила. Эдна подшучивала над миссис Льюис. Левый мокасин был велик миссис Льюис, и она постоянно его теряла. Эдна поддразнивала миссис Льюис, говорила, что та, наверное, ждет принца Дезире, который подберет ее хрустальный башмачок.

— Но принц Дезире не был возлюбленным Золушки, — возразила Гана. — Он из сказки про Спящую Красавицу.

— Вот именно. Я сказала Эдне, что она все перепутала. Она только рассмеялась и заявила, что миссис Льюис сказала ей то же самое, но мать рассказывала ей сказку именно так, и ее это вполне устраивает.

Гертруда задумалась:

— Миссис Демайо очень волновалась, когда спрашивала меня о принце Дезире. А в среду вечером… Я вот думаю, уж не мокасин ли миссис Льюис искал в этом ящике доктор Хайли? Знаешь, я прямо сейчас готова отправиться в прокуратуру к миссис Демайо и поговорить с ней или хотя бы оставить для нее сообщение. Что-то мне подсказывает, что не нужно откладывать до понедельника.

Гана подумала о Гасе, который не оторвется от телевизора до полуночи. Ее охватила жажда приключений. И она никогда не была в прокуратуре.

— Миссис Демайо спрашивала, не хранит ли Эдна из сентиментальности старую туфлю матери. Могу поспорить, что она имела в виду этот мокасин. Знаешь, поеду-ка я с тобой. Гас и не заметит, что меня нет.

56

Джим Беркли оставил машину на стоянке у здания суда и вошел в главный вестибюль. На табличке он прочел, что офис судмедэксперта расположен на втором этаже в старом крыле здания. Вчера вечером он видел, как Ричард Кэрролл смотрел на ребенка. От гнева и обиды ему захотелось крикнуть: «Да, ребенок не похож на нас. Ну и что?» Но это было бы глупо. Хуже того — бесполезно.

Немного поблуждав по коридорам, он нашел кабинет Ричарда. За столом секретаря никого не оказалось, но дверь Ричарда была открыта, и он сразу вышел, услышав, как хлопнула дверь приемной.

— Джим, спасибо, что пришел.

Он явно пытается проявлять дружелюбие, подумал Джим. Делает вид, что это обычная встреча. Его приветствие прозвучало сдержанно и настороженно. Они вошли в кабинет. Ричард пристально взглянул на него. Джим в ответ бесстрастно посмотрел на Ричарда. От вчерашней шутливой непринужденности не осталось и следа.

Ричард понял намек и принял деловой вид. Джим напрягся.

— Джим, мы расследуем смерть Венджи Льюис. Она была пациенткой «Вестлейкского центра материнства». Там рожала и твоя жена.

Джим кивнул.

Ричард явно осторожничал, подбирая слова.

— Нас обеспокоили некоторые детали, всплывшие в ходе расследования. Я хочу задать тебе несколько вопросов и клянусь, что ни один ответ не выйдет за пределы этой комнаты. Но ты можешь оказать нам бесценную помощь, если…

— Если скажу, что Марианна — приемный ребенок?

— Да.

Гнев улетучился. Он подумал о Марианне. Какова бы ни была цена, она того стоила.

— Нет, она не приемный ребенок. Я присутствовал при родах, снимал все на пленку. На большом пальце левой ноги у нее маленькое родимое пятно. На этих кадрах его видно.

— Маловероятно, чтобы у кареглазых людей родился зеленоглазый ребенок, — твердо сказал Ричард и, помолчав, спокойно спросил: — Ты отец ребенка?

Джим уставился на свои руки.

— Тебя интересует, был ли у Лиз другой мужчина? Нет. Клянусь жизнью.

— Как насчет искусственного оплодотворения? Доктор Хайли специалист в этой области.

— Мы с Лиз обсуждали такую возможность, но отвергли ее несколько лет назад.

— Могла Лиз изменить мнение и не сказать тебе? В этом нет ничего необычного. Каждый год в Америке благодаря этому методу рождается около пятнадцати тысяч младенцев.

Джим достал из кармана бумажник, из которого вынул две семейных фотографии и показал их Ричарду. На первом снимке Марианна только родилась, глаза у нее были почти закрыты, второй сделан недавно. Контраст между оттенком кожи и цветом глаз родителей и ребенка был очевиден.

— За год до того, как Лиз забеременела, мы узнали, что усыновить ребенка для нас почти невозможно. Мы обсуждали искусственное оплодотворение. И решили отказаться от этой мысли, но я возражал настойчивее, чем Лиз. Марианна родилась со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами. Многие дети рождаются голубоглазыми, а потом цвет глаз меняется. Поэтому только в последние несколько месяцев стало ясно — что-то не так. Не скажу, что меня это волнует, Марианна для нас все. — Джим посмотрел на Ричарда. — Лиз никогда не лжет. Она самый честный человек из всех, кого я встречал. Месяц назад я решил поговорить с ней, сказал, что был не прав насчет искусственного оплодотворения, что понимаю, почему люди идут на это.

— Что она ответила? — спросил Ричард.

— Конечно, Лиз догадалась, что я имел в виду. Заявила, что если я думаю, будто она могла принять такое решение, не сказав мне, значит, плохо ее знаю. Я извинился, поклялся, что не хотел ее обидеть. Мне с трудом удалось ее успокоить. В конце концов, она меня простила. — Джим посмотрел на фотографию и выпалил: — Но я понимаю, что она лжет.

— Или не знает, что сделал с нею Хайли, — твердо сказал Ричард.

57

Дэнни Дьюк зигзагами пересек Третью авеню, бегом направляясь к углу 2-й и 55-й улицы, где оставил машину. Женщина хватилась бумажника в ту секунду, когда он встал на эскалатор. Он слышал ее вопль:

— Этот темноволосый парень только что меня ограбил!

Он проскользнул через толпу женщин на первом этаже магазина, но эта сука бросилась за ним вниз по эскалатору, кричала и показывала на него пальцем. Теперь за ним наверняка погонится охранник.

Только бы сесть в машину. Он не мог выбросить бумажник, в котором полно стодолларовых купюр. Он видел эти деньги, а ему нужна доза.

Он здорово придумал — пойти в меховой отдел. Женщины приходили туда с наличными. Слишком долго выписывать чек или подтверждать кредитку. Он заметил это, когда еще в школе работал там курьером.

Пальто, которое он надел сегодня, делало его похожим на рассыльного. Никто не обратил на него внимания. Женщина рассматривала шубы на вешалках и держала за одну ручку большую открытую сумочку. Стащить у нее бумажник было просто.

Интересно, его преследуют? Оглядываться он не рискнул, чтобы не привлекать внимания. Лучше оставаться рядом с домами. Вокруг все спешили. Было так ужасно холодно. Теперь он купит себе дозу, кучу доз.

Через минуту он сядет в машину, переедет мост 59-й улицы и окажется дома в Джексон-Хайтс. Где получит свою дозу. Он обернулся. Никто не бежит. Никаких копов. Прошлый вечер был паршивым. Швейцар чуть не схватил его, когда он залез в машину того врача. И что получил? В саквояже вместо лекарств лежала медицинская карта, грязное пресс-папье и старая тапка. Черт!

А сумочка, которую он стащил потом у старой леди? Десять паршивых баксов. Их едва хватило на порошок, чтобы продержаться сегодня. Сумочка и саквояж лежали на заднем сиденье машины. Надо будет их выбросить. Он подбежал к машине, открыл дверцу и забрался внутрь. Никогда, никогда, как бы туго ему ни пришлось, он не избавится от машины. Копы не ждут, что ты уедешь на машине. Если тебя заметят, они будут шерстить метро.

Он вставил ключ в зажигание, завел двигатель. И раньше, чем увидел проблеск маячка, услышал сирену полицейской машины, ехавшей по встречной полосе. Он хотел выпрыгнуть, но копы отрезали ему путь. Из машины выскочил полицейский, держа руку на пистолете. Фары ослепили Дэнни.

Коп рывком открыл дверцу, заглянул в машину и вынул ключ зажигания.

— Ну что, малыш Дэнни, все то же, да? Ничего нового не изобрел? Теперь выметайся из машины, держи чертовы руки так, чтобы я их видел, и сосредоточься, пока я зачитаю тебе чертовы права. Ты у нас три раза в тюрьме побывал? Пожалуй, тебе светит от десяти до пятнадцати, если повезет с судьей.

58

Самолет потряхивало, когда он заходил на посадку в Ньюарк. Крис посмотрел на Джоан. Она крепко держала его за руку, но он знал, что это не имеет отношения к полету. Летать Джоан не боялась. Он слышал, как она спорила с людьми, ненавидящими самолеты.

— По статистике, самолет гораздо безопаснее автомобиля, поезда, мотоцикла или ванны, — заявила она.

Ее лицо было невозмутимым. Она настояла, чтобы они выпили, когда стюардессы разносили коктейли. Есть не хотелось, но кофе они выпили.

— Крис, я выдержу все. Но мысль о том, что Венджи покончила с собой из-за меня, просто невыносима, — спокойно и серьезно сказала она. — Не беспокойся о том, что ты втягиваешь меня. Говори правду, когда тебя будут спрашивать, и ничего не утаивай.

Джоан. Если они сумеют пройти через это, у них будет прекрасная жизнь. Она чудесная женщина. Он еще так много не знает о ней. Даже не представлял, что может доверить ей всю правду. Наверное, привык защищать Венджи, пытаясь избежать ссор. Он так много должен узнать о самом себе, не говоря уже о ней.

Приземление оказалось жестким. Несколько пассажиров вскрикнули, когда самолет подпрыгнул. Крис знал, что пилот справился отлично. Посадка при таком ветре — сложное дело. Если погода не изменится, возможно, аэропорт закроют.

Джоан усмехнулась:

— Видимо, самолет сажала стюардесса. — Это была старая шутка летчиков.

— Или, по крайней мере, посидела за штурвалом. — Они молчали, пока самолет выруливал к выходу.

Встречающие должны находиться за зоной безопасности. Но Крис не удивился, увидев, что их поджидают два следователя, которые приходили к нему домой, когда он нашел Венджи.

— Капитан Льюис, мисс Мур. — Да.

— Пройдемте с нами, пожалуйста, — официально произнес Чарли. — Я обязан сообщить вам, что вы подозреваетесь в убийстве вашей жены, Венджи Льюис, а также нескольких других возможных убийствах. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Вы не обязаны отвечать на вопросы. Вы имеете право требовать присутствия адвоката.

— Ему не нужен адвокат, — ответила за Криса Джоан. — И он расскажет вам все, что знает.

59

Молли откинулась на спинку кресла, когда оркестр заиграл увертюру «Отелло». Билл любил оперу. Ей опера нравилась. Возможно, поэтому она не могла расслабиться. Билл уже полностью отдался музыке, лицо его стало спокойным и задумчивым. Она огляделась. Зал «Метрополитен», как всегда, был переполнен. Они сидели на прекрасных местах, как и предполагалось. Билл заплатил семьдесят долларов за билеты. Люстры мигнули, заискрились и начали гаснуть, зал погрузился в серебристый полумрак.

Она должна была настоять на том, чтобы сегодня навестить Кэти в клинике. Билл не понимает, не может понять ужас Кэти перед больницами. Впрочем, это неудивительно. Кэти стеснялась говорить об этом. И хуже всего, что у нее были основания для страха. Папе не оказали вовремя помощь. Об этом рассказал старик, лежавший с ним в одной палате. Даже Билл признавал, что в больницах совершается много ошибок.

Молли вздрогнула, услышав аплодисменты, когда Пласидо Доминго сошел с корабля. До этого момента она не слышала ничего. Билл посмотрел на нее, и она притворилась, что поглощена спектаклем. После первого акта она позвонит Кэти, чтобы успокоиться. Ей нужно просто услышать голос Кэти, убедиться, что с сестрой все хорошо. И она приедет в клинику рано утром, до операции, чтобы Кэти не слишком нервничала.

Первый акт тянулся бесконечно. Молли никогда не думала, что он такой длинный. Наконец объявили антракт. Она нетерпеливо отказалась от предложения Билла выпить в баре бокал шампанского и бросилась к телефону. Быстро набрала номер и кинула в щель монеты.

Через несколько минут, с побелевшими губами, Молли подбежала к Биллу и, почти рыдая, схватила его за руку.

— Что-то случилось, что-то случилось… Я позвонила в клинику. Они не пропускают звонки в палату Кэти, сказали, что доктор запретил. Я связалась с постом и настояла, чтобы медсестра зашла к Кэти. Она сразу вернулась. Медсестра совсем еще ребенок, она в истерике. Кэти нет в палате, Кэти пропала.

60

Он вышел из палаты Кэти, и по его лицу скользнула удовлетворенная улыбка. Все складывается удачно. Таблетки действуют. У нее началось кровотечение. Судя по порезу на пальце, кровь уже не сворачивается.

Он спустился на третий этаж и зашел к миссис Олдрич. Ребенок лежал в колыбели рядом с ее кроватью, здесь же был и муж. Доктор холодно улыбнулся родителям и склонился над ребенком.

— Великолепный и красивый экземпляр, — пошутил он. — Обменивать, я думаю, не будем.

Он знал, что шутит неуклюже, но иногда это необходимо. Эти люди очень, очень важны. Дилано Олдрич может направить в клинику тысячи долларов из исследовательских фондов. Дальнейшие исследования. Он мог бы ставить опыты на животных, официально сообщать о своих удачах. А когда он открыто начнет работать с женщинами, исследования последних лет обеспечат мгновенный успех. Если славы не было годами, вовсе не значит, что ее не будет никогда.

Дилано Олдрич, не отрываясь, с благоговением и восхищением смотрел на сына.

— Доктор, мы все еще не можем поверить. Все врачи говорили, что у нас никогда не будет ребенка.

— Все врачи ошибались.

Главная проблема миссис Олдрич заключалась в страхе. Фухито определил это. По отцовской линии — мышечная дистрофия. Она знала, что это могло передаться ей. А также несколько фиброзных кист в матке. Он разделался с кистами, и она забеременела. Потом провел ранний анализ околоплодных вод, чтобы исключить дистрофию.

И все же миссис Олдрич была слишком эмоциональной, почти гиперактивной. Больше десяти лет назад у нее дважды случались выкидыши на ранних сроках. Он положил ее в клинику за два месяца до родов. И это сработало.

— Я зайду утром. — Эти люди будут пламенно свидетельствовать в его пользу, если смерть Кэти Демайо сочтут подозрительной.

Но это исключено. Понижение давления отмечено в карте. Срочную операцию он проведет в присутствии старших медсестер. Даже попросит хирурга из отделения скорой помощи ассистировать. Сегодня дежурит Моллой. Хороший человек, самый лучший. Моллой скажет семье и сослуживцам Кэти, что остановить кровотечение было невозможно, что доктор Хайли, возглавлявший операционную бригаду, сделал все, что в человеческих силах, и даже больше.

Выйдя от Олдричей, доктор пошел на пост к сестре Рендж. Он тщательно выверил график, чтобы сегодня дежурила именно она. Более опытная медсестра заходила бы к Кэти каждые десять минут. Рендж не настолько сообразительна.

— Сестра Рендж.

— Доктор. — Она вскочила, нервно взмахнув руками.

— Меня очень беспокоит состояние миссис Демайо. У нее давление на нижнем пределе нормы, и я подозреваю, что вагинальное кровотечение сильнее, чем она думает. Я иду ужинать. Мне понадобится готовый анализ на гемоглобин. Я не хотел ее огорчать, — она всю жизнь боится больниц, — но не удивлюсь, если нам придется оперировать ночью. Приму решение, когда вернусь, примерно через час. Я убедил миссис Демайо не ужинать, и даже если она попросит, не давайте ей никакой твердой пищи.

— Да, доктор.

— Дайте миссис Демайо снотворное и ни в коем случае не говорите, что может понадобиться срочная операция. Понятно?

— Да, доктор.

— Отлично.

Он специально остановился поговорить с несколькими людьми в главном вестибюле. Поужинать решил в ресторане у самой больницы. Неплохое место. Там готовят вполне приличный стейк, а ему необходимо предстать в образе добросовестного врача.

«Я беспокоился о миссис Демайо. Вместо того чтобы идти домой, поужинал в соседнем ресторане и тут же вернулся в клинику, проверить ее состояние. Слава богу, что я это сделал. По крайней мере, мы попытались».

И еще один важный момент. Даже в такую жуткую ночь, как эта, нет ничего необычного в том, чтобы пойти в этот ресторан пешком. Тогда никто не будет точно знать, сколько времени он отсутствовал.

А пока он будет ждать кофе, сделает последний необходимый шаг. Он оставил Кэти в пять минут восьмого. Пришел в ресторан без четверти восемь. Кэти получит снотворное ровно в восемь. Это сильное лекарство, в ее ослабленном состоянии оно подействует мгновенно.

К восьми тридцати он сможет без риска подняться по служебной лестнице на четвертый этаж, войти в гостиную, убедиться, что Кэти спит, и сделать ей укол гепарина, мощного антикоагулянта, от сочетания которого с таблетками давление и гемоглобин начнут резко падать.

Он вернется в ресторан, выпьет кофе, заплатит по счету и отправится в клинику. Возьмет с собой сестру Рендж, чтобы проверить состояние Кэти. Через десять минут Кэти окажется в операционной.

Она здорово облегчила ему задачу, не пригласив посетителей на вечер. Конечно, он учел такую возможность, и добавил бы гепарин в кровь, которую ей станут вливать во время операции. Это столь же эффективно. Но более рискованно.

Стейк был неплох. Странно, как сильно он голоден в подобных случаях. Он бы предпочел поесть, когда все закончится, но это почти невозможно. Поскольку сестра Кэти в Опере, к тому времени, как с ней свяжутся, будет сильно за полночь. Он останется в больнице, чтобы утешать ее, когда она приедет. Она запомнит его доброту. Домой он попадет не раньше двух или трех. Он не мог так долго обходиться без еды.

Он позволил себе бокал вина. Он предпочел бы обычную половину бутылки, но сегодня это недопустимо. Тем не менее, один бокал согрел его, взбодрил, помог рассмотреть разные возможности, подумать о неожиданностях.

После этого он будет в безопасности. Саквояж не нашли. Вероятно, никогда и не найдут. Угроза со стороны Салема устранена. Газеты писали, что он «упал или выбросился». Эдну похоронили сегодня утром. Венджи Льюис похоронили вчера.

Мокасин в ящике Эдны ничего не скажет людям, которые заберут ее убогие пожитки. Ужасная неделя. И совершенно ненужная. Ему должны были позволить открыто продолжать работу. Всего поколение назад людей возмущало искусственное оплодотворение. Теперь благодаря этому методу ежегодно на свет появляются тысячи младенцев.

А если вернуться на сотни лет назад! Арабы уничтожали врагов, проникая в их лагеря и оплодотворяя кобыл с помощью хлопка, пропитанного семенем негодных жеребцов. Надо быть гением, чтобы это спланировать.

Врачи, добившиеся первых успехов в оплодотворении invitro[19], гениальны.

Но его гений превзошел всех. И ничто не встанет на его пути, когда он будет пожинать заслуженные плоды.

Нобелевская премия. Когда-нибудь он получит ее. За вклад в медицину, считавшийся невозможным. Он решил одновременно проблему абортов и бесплодия. И трагедия в том, что если об этом станет известно, его, как Коперника, сочтут преступником.

— Вам понравился ужин, доктор? — Официантка казалась знакомой. Ах да, он принял у нее ребенка несколько лет назад. Мальчика.

— Прекрасный ужин. А как ваш сын?

— Замечательно, сэр. Просто замечательно.

— Чудесно. — Невероятно, эта женщина и ее муж платили ему из денег, отложенных на первый взнос для покупки дома. Что ж, она получила желаемое. — Капуччино, пожалуйста.

— Конечно, доктор, но вам придется минут десять подождать.

— Пока вы готовите кофе, я позвоню. — Он уйдет меньше чем на десять минут. Официантка его не хватится.

В окно он увидел, что снег прекратился. Он не мог взять пальто из гардероба. Выскользнув через боковую дверь рядом с холлом с телефонами и туалетами, он торопливо пошел назад по дорожке. Холод обжигал лицо, но он едва замечал это. Он рассчитывал каждый шаг.

Оставаться в тени было просто. У него в кармане ключ от пожарного выхода позади гинекологического крыла. Никто никогда не пользовался этой лестницей. Он вошел в здание.

Лестница была ярко освещена. Он выключил свет. Он мог пройти по клинике с завязанными глазами. На четвертом этаже он осторожно открыл дверь, прислушался. Ни звука. Он бесшумно ступил в коридор, и через несколько секунд был в гостиной палаты Кэти.

Пришлось подумать еще об одном. Вдруг ее привезла бы в клинику сестра или друг? Вдруг этот человек захотел бы остаться ночевать на диване в гостиной? Вестлейкская клиника открыто приветствовала такие ночевки по желанию пациенток. Приказав покрасить гостиную, он избавился от этой возможности.

Расчеты. Расчеты. Они так же полезны и необходимы в жизни, как и в лаборатории. Днем он оставил шприц с гепарином в ящике стола под малярным холстом. Свет со стоянки, лившийся через окно, позволил ему сразу найти стол. Он взял шприц.

Наступил решающий момент. Если Кэти проснется и увидит его, он в опасности. Допустим, она тут же уснет снова. Конечно, она никогда не спросит про укол. Когда позже он вернется с сестрой Рендж, если Кэти почему-либо все еще будет в сознании и скажет об уколе, объяснить просто: она перепутала. У нее просто брали кровь на анализ. И все же лучше бы ей сейчас не просыпаться.

Он вошел в палату, склонился над Кэти. Взял ее за руку. Занавеска была чуть отодвинута. Слабый свет проникал в комнату. Он видел ее профиль. Ее лицо повернуто к стене. Дыхание неровное. Она говорила во сне. Он не мог разобрать слова. Наверное, ей что-то снится.

Он воткнул иглу в руку, надавил на поршень. Кэти поморщилась и вздохнула. Глаза, затуманенные сном, открылись, и она повернула голову. В тусклом свете он увидел ее расширенные зрачки. Она озадаченно посмотрела на него.

— Доктор Хайли, — прошептала Кэти, — зачем вы убили Венджи Льюис?

61

Скотт Майерсон скорее устал, чем злился. С тех пор как во вторник утром обнаружили Венджи Льюис, умерли еще двое. Два хороших человека — трудолюбивая регистраторша, заслужившая несколько лет свободы за то, что годами заботилась о престарелых родителях, и врач, вносивший серьезный вклад в медицину.

Они умерли из-за его нерасторопности. Скотт был уверен, что убийца — Крис Льюис. Сеть, натянутую вокруг Льюиса, не разорвать. Если бы только они сразу поняли, что Венджи Льюис убили. Он бы немедленно допросил Льюиса. Возможно, им удалось бы его расколоть. И тогда Эдна Берне и Эммет Салем остались бы живы.

Скотт не мог дождаться, когда Льюис наконец попадет к нему в руки. Человек, убивший беременную жену, способен на любое хладнокровное убийство. Льюис доказал это. Он был самым отвратительным преступником — потому что ничем не походил на преступника. Он внушал доверие, и к нему поворачивались спиной.

Льюис с подружкой приземляются в семь. К восьми они должны быть здесь. Льюис, похоже, уверен в себе. Понимает, что скрываться бесполезно. Думает, что выкрутится. Знает, что все улики — косвенные.

Но косвенная улика, правильно поданная в суде, может быть гораздо лучше показаний очевидца. Скотт сам возьмется за это дело, доставит себе такое удовольствие.

В половине восьмого пришел Ричард. Он не стал ходить вокруг да около.

— Похоже, мы раскопали выгребную яму, — заявил он. — которая называется «Вестлейкский центр материнства».

— Если ты о том, что психиатр, вероятно, спал с Венджи Льюис, то я согласен, — ответил Скотт. — Но я думал, что мы все обсудили днем. В любом случае это несложно выяснить. Получим образцы крови плода и выведем Фухито на чистую воду. Он не может отказаться сдать кровь на анализ. Отказ станет прямым признанием вины, а его медицинской карьере конец, если подтвердится еще один случай соблазнения.

— Я не об этом, — нетерпеливо перебил Ричард. — А о Хайли. Я думаю, что он ставит опыты на пациентках. Я только что разговаривал с мужем одной из них. Он никак не может быть отцом ребенка, однако присутствовал при родах. Он думает, что жена пошла на искусственное оплодотворение без его согласия. Я считаю, что дело зашло еще дальше. Хайли производит искусственное оплодотворение без ведома пациенток. Именно поэтому под его опекой на свет появляются чудо-дети.

— Ты хочешь сказать, что Хайли оплодотворил Венджи Льюис спермой мужчины монголоидной расы и собирался выйти сухим из воды? — фыркнул Скотт. — Ну ты даешь, Ричард!

— Может, он не знал, что донор монголоидной расы. Может, он ошибся.

— Врачи не совершают подобных ошибок. Но даже если предположить, что твоя теория верна, — а мне, честно говоря, не верится, — это не делает его убийцей Венджи.

— С Хайли что-то не так, — настаивал Ричард. — Я почувствовал сразу, как только увидел его.

— Послушай, мы проведем расследование в «Вестлейкском центре». Если там какие-то нарушения, мы их обнаружим и выдвинем обвинение. Если ты прав, и он производит искусственное оплодотворение без согласия пациенток, мы прижмем его. Это подпадает под закон о преступлении против личности. Но давай вернемся к этому позже. Сейчас меня больше всего беспокоит Крис Льюис.

— Займись этим, — настаивал Ричард. — Тщательно проверь Хайли. Я уже занялся выдвинутым против него иском о преступной халатности. Миссис Хоран скоро будет здесь и расскажет мне, почему подала в суд. В «Ньюсмейкере» написано, что до приезда сюда он работал в Ливерпуле. Давай позвоним туда. Вдруг всплывет что-нибудь о нарушении профессиональной этики. Тебе дадут эту информацию.

— Разумеется, действуй, — пожал плечами Скотт. Зазвонил телефон. Скотт включил внутреннюю связь.

— Приведите его, — сказал он и, откинувшись в кресле, посмотрел на Ричарда. — Приехал безутешный вдовец капитан Льюис с любовницей.

62

Дэнни Дьюк с несчастным видом сгорбился на стуле в полицейском участке. Он потел, нервы у него были на пределе, руки дрожали, в глазах мутилось. Еще тридцать секунд — и он бы ушел. Сидел бы сейчас дома, после дозы, с блаженной легкостью в теле. Вместо этого — душный, потный ад.

— Оставьте меня в покое, — прошептал он. Полицейские не обратили на это внимания.

— Это ты, Дэнни, должен дать нам от себя отдохнуть. На этом пресс-папье кровь, Дэнни. Кого ты им ударил? Давай, Дэнни. Мы знаем, что не старую леди, у которой ты вчера стащил сумочку. Ее ты толкнул. Она сломала бедро. Это очень паршиво, когда тебе семьдесят пять. Весьма вероятно, что дело кончится пневмонией. Она может и умереть. Это тоже будет убийством, Дэнни. Помоги нам, и мы посмотрим, что можно для тебя сделать, понимаешь?

— Я не знаю, о чем вы говорите, — прошептал Дэнни.

— Конечно, знаешь. В твоей машине лежал докторский саквояж. И эта сумочка. Бумажник, который ты стащил в магазине, был у тебя в кармане. Мы знаем, что саквояж ты украл вчера вечером. Нам об этом сообщили. Швейцар видел, как ты это сделал перед «Карлайлом». Он тебя опознает. Но кого ты ударил пресс-папье, Дэнни? Расскажи нам. И как насчет мокасина, Дэнни? С каких пор ты хранишь старые туфли? Расскажи нам.

— Это все лежало в саквояже, — пробормотал Дэнни.

Полицейские переглянулись. Один пожал плечами и повернулся к газете, лежавшей на столе. Второй бросил медицинскую карту, которую изучал, обратно в саквояж.

— Ладно, Дэнни. Мы позвоним доктору Салему и выясним, что было в саквояже. Вот все и решится. Было бы проще, если бы ты согласился сотрудничать. Ты здесь достаточно давно, чтобы это понимать.

Первый следователь поднял глаза от газеты.

— Доктор Салем? — удивленно переспросил он.

— Да. Это имя указано на карте. А, понятно. На табличке в саквояже написано «доктор Эдгар Хайли». Наверное, у него была карта пациента другого врача.

Молодой следователь подошел к столу с утренним выпуском «Дейли Ньюс» в руках. Он открыл карту и просмотрел пачку листов с именем ЭММЕТ САЛЕМ, Д.М., напечатанным в верхней части. Затем показал на третью страницу «Ньюс».

— Салем — тот доктор, которого вчера вечером нашли на крыше пристройки «Эссекс Хаус». Прокурор округа Вэлли работает над этим делом вместе с нашими людьми.

Полицейские с новым интересом взглянули на Дэнни и подозрительно прищурились.

63

Он внимательно смотрел, как глаза Кэти закрылись, дыхание выровнялось. Она снова заснула. Вопрос о Венджи выплыл из подсознания, вероятно, из-за того, что повторилось психическое состояние, в котором Кэти пребывала в понедельник ночью. Она, возможно, и не вспомнит, что задала этот вопрос, но рисковать нельзя. Вдруг она заговорит об этом при сестре Рендж или других врачах в операционной прежде, чем ей дадут наркоз? Он лихорадочно искал выход. То, что в прошлый понедельник Кэти стояла у окна, все еще может уничтожить его.

Придется убить ее до того, как через час к ней зайдет сестра Рендж. Укол гепарина немедленно остановит коагуляцию, но чтобы все завершилось, нужно несколько часов. Так он планировал. Теперь он не мог ждать. Нужно немедленно сделать второй укол.

Гепарин у него в кабинете. Он боялся идти в аптеку клиники. Значит, надо спуститься по пожарной лестнице на стоянку, воспользоваться личным входом в кабинет, снова наполнить шприц и вернуться сюда. Это займет не меньше пяти минут. Официантка заметит его отсутствие за столом, но с этим ничего не поделаешь. Довольный, что Кэти заснула, он быстро вышел из палаты.

64

Помощник медэксперта в лаборатории судебной медицины округа Вэлли в пятницу вечером работал сверхурочно. Доктор Кэрролл попросил его сравнить микроскопические образцы из дома, где предположительно покончила с собой Венджи Льюис, с образцами из квартиры, где с Эдной Берне предположительно произошел несчастный случай. Он осторожно просеял содержимое пылесборников, принесенных из дома Льюис и квартиры Берне, и тщательно выискивал все необычное.

Лаборант прекрасно разбирался в микроуликах, интуиция редко подводила его. Особый интерес всегда представляли волосы. Он любил повторять: «Мы словно покрытые мехом животные. Удивительно, как много волос теряет человек, даже практически лысый».

Среди поступлений из дома Льюис он обнаружил много светло-пепельных прядей жертвы. Также в спальне обнаружили немало каштановых волос средней длины. Очевидно, волосы мужа, поскольку такие же волосы найдены в гостиной и других помещениях.

Но в спальне жертвы собрали также волосы песочного цвета с сединой. И это странно. В кухне или в гостиной легко могли оказаться волосы гостя или рассыльного, но в спальне? Даже в наши дни мало кто из посторонних вхож в спальню. Найденные волосы приобретают особое значение. Волосы явно с мужской головы. Это понятно из их длины. Несколько таких прядей были и на пальто жертвы.

И, в конце концов, лаборант нашел связь, которую искал Ричард Кэрролл. Несколько песочных волосков с седыми корнями пристали к выцветшему голубому халату Эдны Берне.

Он поместил образцы волос под мощный микроскоп и сравнил их по шестнадцати параметрам. Никаких сомнений. Один и тот же человек находился рядом с обеими женщинами, причем достаточно близко. Его голова оказалась у груди Эдны Берне и задела плечо Венджи Льюис.

Лаборант снял телефонную трубку, чтобы позвонить доктору Кэрроллу.

65

Кэти попыталась проснуться. Раздался щелчок, дверь закрылась. Кто-то был здесь. Рука болела. Доктор Хайли. Она опять отключилась… Что она сказала доктору Хайли? Через несколько минут Кэти проснулась и вспомнила. Вспомнила черную машину, сверкающие спицы и свет на его очках. Вот что она видела в понедельник ночью. Доктор Хайли принес Венджи Льюис в машину. Доктор Хайли убил Венджи.

Ричард что-то подозревает. Ричард собирался сказать ей об этом. Но она не слушала.

Доктор Хайли догадался, что ей все про него известно. Зачем она задала ему этот вопрос? Надо выбираться отсюда. Он хочет убить и ее. Ей всегда снились кошмары про больницу. Чувствовала, что умрет в больнице.

Куда ушел доктор Хайли? Он вернется. Кэти знала это. Вернется, чтобы убить ее. Помощь. Ей нужна помощь. Откуда такая слабость? Из пальца течет кровь. Таблетки, которые он дал ей. С тех пор как она принимает их, ей так плохо. Таблетки. Из-за них она истекает кровью.

Господи, помоги мне, пожалуйста. Телефон. Телефон! Кэти нащупала аппарат, но рука была слабой, вялой, и телефон упал. Мотая головой, чтобы не позволить глазам закрыться, она притянула его за шнур. Наконец она прижала трубку к уху. Тишина. Кэти яростно дергала рычаг, набирала «О», надеясь дозвониться телефонистке.

Доктор Хайли сказал, что телефон не работает.

Она нажала кнопку вызова медсестры. Медсестра поможет ей. Но щелчка, включающего над дверью свет, не последовало. Кэти была уверена, что лампочка на посту медсестры тоже не загорелась.

Она должна выбраться отсюда, пока не вернулся доктор Хайли. Она с трудом поднялась, голова закружилась, и Кэти затошнило.

Надо идти. Венджи Льюис. Длинные светлые волосы, вздорная мечта маленькой девочки о ребенке. Доктор Хайли убил Венджи, убил ребенка. Может, еще кого-нибудь?

Она отошла от кровати, держась за поручень. Лифт. Она спустится на лифте этажом ниже. Там люди — другие пациентки, медсестры.

Где-то рядом закрылась дверь. Он возвращается. Он возвращается. Обезумев от страха, Кэти посмотрела на открытую дверь в коридор. Если она выйдет через эту дверь, он увидит ее. Дверь в ванную не запирается. Стенной шкаф. Он найдет ее там. Невероятным усилием воли она заставила себя доковылять до двери в гостиную, открыть ее и закрыть за собой раньше, чем он вошел в спальню.

Куда идти? Он сразу начнет искать ее. Здесь оставаться нельзя. Если выйти в прихожую, придется пройти мимо открытой двери в спальню. Он увидит ее. Надо пройти через прихожую и повернуть налево, потом по длинному коридору к лифту. Их силы неравны. Куда идти? Она услышала, как открылась дверь в палату. Он в спальне, ищет ее. Спрятаться под малярным холстом? Нет. Нет. Она окажется в ловушке. Он найдет ее, вытащит. Кэти закусила губу, голова снова закружилась. Ноги онемели, во рту пересохло, кожа казалась дряблой.

Она добралась до двери, которая вела из гостиной в коридор. Там была еще одна дверь, пожарный выход. Она заметила этот выход, когда ее привезли. Она спустится на третий этаж. Там ей помогут. Кэти вышла в коридор. Скоро он последует за ней.

Дверь на пожарную лестницу оказалась тяжелой. Кэти надавила… надавила еще раз. Дверь неохотно поддалась. Она открыла дверь, вышла. Дверь закрылась очень медленно. Увидит ли он, как закрывается дверь? Лестница. Темно, ужасно темно. Но включить свет нельзя. Он увидит. Может, он побежал по коридору к лифту. Если так, у нее в запасе есть минута. Ей нужна эта минута. Боже, помоги мне. Помоги. Она ухватилась за перила. Какая крутая лестница. Босые ноги ступали бесшумно. Сколько ступеней в одном пролете? Тринадцать. Нет, это у нее дома. Здесь площадка была через восемь ступеней. Потом еще один пролет. Еще восемь ступеней, и она в безопасности. Семь… пять… одна. Дверь. Кэти подергала ручку. Закрыто. Дверь открывалась только изнутри.

Она услышала, как наверху, на четвертом этаже, открылась дверь, и кто-то тяжело затопал вниз по лестнице.

66

Крис отказался от адвоката. Он сидел напротив прокурора. Он так волновался из-за этой встречи, так боялся, что ему не поверят. Но Джоан поверила ему, она сказала: «Естественно, они подозревают тебя, Крис. Расскажи им все, что знаешь. Помнишь строчку из Библии: „Истина сделает вас свободными“[20]. Крис перевел взгляд с прокурора на двух следователей, встретивших его в аэропорту.

— Мне нечего скрывать, — сказал он.

Это не произвело на Скотта никакого впечатления. В комнату вошел молодой человек с блокнотом, сел, открыл блокнот и взял ручку. Скотт посмотрел прямо на Криса.

— Капитан Льюис, мой долг предупредить вас, что вы подозреваетесь в убийствах Венджи Льюис, Эдны Берне и доктора Эммета Салема. Вы можете ничего не говорить. Вы не обязаны отвечать ни на какие вопросы. Вы имеете право в любой момент отказаться отвечать на вопросы. У вас есть право на адвоката. Любое сделанное вами заявление может быть использовано против вас. Это ясно?

— Да.

— Вы умеете читать?

Крис уставился на Скотта. Это что, сарказм? Нет, прокурор был совершенно серьезен. — Да. — Скотт подтолкнул к нему бумагу через стол.

— Это ваши права, которые я вам только что зачитал. Пожалуйста, ознакомьтесь. Убедитесь, что вы все поняли, и, если согласны с изложенным, поставьте свою подпись.

Крис быстро прочитал документ, подписал и вернул Скотту.

— Очень хорошо.

Скотт отложил бумагу в сторону и сразу преобразился, стал каким-то напряженным. Крис понял, что сейчас начнется официальный допрос.

Забавно, подумал он, можно хоть каждый вечер смотреть сериалы про полицейских или судебные процессы и не верить, что сам будешь втянут в подобное. Прокурор явно считает, что Венджи убил он. Может, стоило потребовать официального защитника? Нет.

— Капитан Льюис, подвергались ли вы дурному обращению или оскорблениям? — начал прокурор.

— Нет.

— Хотите ли кофе? Или поесть?

— Я бы выпил кофе, если можно, — Крис провел рукой по лбу. — Но я полностью готов отвечать на ваши вопросы.

И все-таки оказался не готов к вопросу Скотта:

— Вы убили Венджи Льюис, вашу жену? — Крис прямо посмотрел на него.

— Я не убивал жену. Я не знаю, была ли она убита. Но вот что я знаю точно. Если Венджи умерла в понедельник до полуночи, значит, она не покончила с собой дома.

Скотт, Чарли, Фил и стенографист даже вздрогнули от удивления.

— Я был там в понедельник как раз перед полуночью, — спокойно продолжал Крис. — Венджи не было дома. Я вернулся в Нью-Йорк. На следующее утро, в одиннадцать часов, я обнаружил ее на кровати. Только в тот момент, когда владелец похоронного бюро пришел за одеждой и назвал мне время смерти Венджи, я догадался, что тело привезли в дом. Но еще до этого я понял — что-то не так. Моя жена никогда не надела бы и даже не попыталась бы надеть туфли, в которых ее нашли. Полтора месяца до смерти она носила только старые мокасины, брошенные уборщицей. Правая нога и ступня у нее сильно отекли. Она даже дома не снимала эти мокасины…

Все проще, чем он думал. На Криса градом посыпались вопросы:

— Вы уехали из отеля в восемь вечера в понедельник и вернулись в десять. Куда вы поехали?

— В кино в Гринвич-Виллидж. Вернувшись в мотель, я не мог заснуть и решил поехать домой, поговорить с Венджи. Это было вскоре после полуночи.

— Почему вы не подождали жену? — И потом сокрушительный вопрос: — Вы знали, что ваша жена носила японского ребенка?

— Боже! — Криса охватил ужас, смешанный с облегчением. Это был не его ребенок. Японский плод. Этот психиатр. Неужели он такой мерзавец, что сделал с ней это? Она так ему доверяла. Господи, бедное дитя. Неудивительно, что она так боялась родов. Наверное, поэтому она и позвонила доктору Салему. Хотела спрятаться. Боже, она ведь была сущим ребенком.

Вопросы продолжались.

— Вы не знали, что у вашей жены была связь с другим мужчиной?

— Нет. Нет.

— Зачем вы поехали к Эдне Берне вечером во вторник?

Принесли кофе.

— Подождите, пожалуйста, — попросил Крис. — Можно рассказать по порядку? — Он отпил кофе. Это помогло. — Это было во вторник вечером, когда я понял, что Венджи умерла не дома. Позвонила эта женщина, Эдна Берне. Ее почти невозможно было понять. Она что-то болтала про Золушку и принца Дезире, сказала, что у нее для меня кое-что есть, что я обязательно захочу это получить и что у нее есть история для полиции. Я подумал, вдруг она знает, с кем была Венджи? И если она расскажет мне об этом, возможно, не придется признаваться, что я был дома в понедельник вечером. Я хотел уберечь Джоан.

Он поставил кофейную чашу, вспомнив вечер вторника. Казалось, это было очень давно. Все словно исказилось.

— Я подъехал к дому мисс Берне. Какой-то мальчишка гулял с собакой и показал мне ее квартиру. Я звонил и стучал в дверь. Телевизор работал, свет горел, но никто не отвечал. Я решил, что она отключилась и нет смысла с ней разговаривать. Что она, возможно, просто ненормальная. Я поехал домой.

— Вы так и не зашли к ней?

— Нет.

— Во сколько это было?

— Около половины десятого.

— Ладно. Что вы сделали потом?

Вопросы, один за другим. Крис выпил еще кофе. Правда. Только, правда. Это гораздо проще, чем увиливать. Думай о будущем. Если ему поверят, они с Джоан будут вместе. Крис вспомнил, как прошлым вечером она смотрела на него и обнимала. Впервые в жизни он знал, что есть человек, к которому можно прийти со своим горем, человек, который разделит с ним беду. Все остальные — Венджи, даже родители — всегда опирались на него.

В горе и в радости.

Все будет хорошо, Джоан, дорогая, думал Крис. Он глубоко вздохнул. Его спрашивали про доктора Салема.

67

Ричард сидел за письменным столом Кэти и ждал, когда к телефону подойдет начальник отдела кадров больницы Христа в Девоне. Только настояв на срочной необходимости поговорить с кем-нибудь из руководства, кто работает в больнице больше десяти лет, он получил домашний номер этого человека.

Он огляделся. Позади письменного стола Кэти высились груды документов, над которыми она работала. Неудивительно, что после аварии у нее не было ни минуты свободной. Но все же ей следовало оставаться дома. Сегодня она выглядела ужасно. И то, что она проиграла сегодняшнее дело, наверняка сильно ее подкосило. Он жалел, что не повидал ее прежде, чем она уехала.

Гудки продолжались. Должно быть, никого нет дома или спят. Может, подождать до утра? Нет. Он хотел узнать сейчас.

На столе Кэти стояли фотографии в рамочках. Кэти с пожилой женщиной, вероятно с матерью. Он знал, что ее мать живет где-то во Флориде. Кэти со старшей дочерью Молли, Дженнифер, похожа на ее старшую сестру. Кэти с людьми в лыжных костюмах. Видимо, друзья, с которыми она была в Вермонте.

Ни одной фотографии Джона Демайо. Кэти не тот человек, чтобы ненавязчиво напоминать сослуживцам о том, что она вдова известного судьи. А уж дома его фотографий полно.

Телефон продолжал звонить. Ричард решил подождать еще минуту.

Ему было приятно обнаружить, что здесь нет фотографий другого мужчины. Он задумался о том, как отреагировал на заявление Кэти, что она уезжает на выходные. Сделал вид, словно удивился, что с ней нельзя будет связаться во время важного разбирательства. Черт. Это не имело отношения к делу. Его беспокоит, что она может быть с кем-то другим.

— Слушаю, — раздался сердитый сонный голос. Ричард выпрямился, крепче сжал трубку:

— Мистер Ривз? Мистер Александр Ривз? — Да.

Ричард перешел прямо к делу:

— Сэр, прошу прощения за столь поздний звонок, но я вас беспокою по очень важному делу. Я звоню из Америки. Меня зовут доктор Ричард Кэрролл, я судмедэксперт округа Вэлли в Нью-Джерси. Мне необходима информация о докторе Хайли.

— Что вы хотите узнать? — Голос тут же утратил сонливость, стал напряженным и настороженным.

— Я только что разговаривал с больницей Королевы Марии в Ливерпуле и с удивлением узнал, что доктор Хайли проработал там сравнительно недолго. У нас была другая информация. Однако мне сказали, что доктор Хайли девять лет состоял в штате больницы Христа. Это так?

— Эдгар Хайли был у нас интерном после окончания Кембриджа. Он блестящий врач, и его приняли в штат в качестве акушера-гинеколога.

— Почему он ушел?

— После смерти жены он перебрался в Ливерпуль. Потом мы слышали, что он эмигрировал в Штаты. В этом нет ничего необычного. Многие терапевты и хирурги не желают мириться с относительно низкими заработками в нашей государственной системе здравоохранения.

— Других причин для ухода доктора Хайли не было?

— Я не понимаю. — Ричард рискнул:

— Я думаю, что вы прекрасно меня понимаете, мистер Ривз. Это, конечно, совершенно конфиденциально, но я не могу терять время на то, чтобы проявлять осмотрительность. Я полагаю, что доктор Хайли, возможно, ставит опыты на беременных пациентках, даже рискует их жизнью. Можете ли вы подтвердить это предположение?

Повисло долгое молчание. Затем мистер Ривз медленно, взвешивая каждое слово, произнес:

— Во время работы у нас доктор Хайли не только практиковал, но и серьезно занимался внутриутробными исследованиями. Он проводил блестящие исследования на эмбрионах лягушек и млекопитающих. Потом его коллега заподозрил, что он экспериментирует над человеческими плодами, полученными в результате абортов, что, конечно же, незаконно.

— И что вы предприняли?

— Все, разумеется, сохранялось в тайне, но за ним стали пристально наблюдать. Затем произошла трагедия. Жена доктора Хайли внезапно умерла. Мы не смогли ничего доказать, но подозревали, что он имплантировал ей плод от аборта. Доктора Хайли попросили уйти. Разумеется, я сообщаю это строго конфиденциально. У нас нет доказательств, и я рассчитываю, что об этом разговоре никто не узнает.

Ричард обдумал услышанное. Его предчувствие оказалось верным. Сколько женщин убил доктор Хайли своими исследованиями? У него возник вопрос — нелепая, притянутая за уши возможность.

— Мистер Ривз, вы случайно не знаете доктора Эммета Салема?

Голос тут же потеплел.

— Конечно, знаю! Он мой старый друг. Кстати, во время скандала с Хайли доктор Салем работал у нас в качестве приглашенного специалиста.

68

Кэти бесшумно побежала по лестнице на первый этаж. Отчаянно вцепилась в ручку, попыталась открыть дверь. Не поддается. Дверь заперта. Шаги наверху остановились. Он пробовал ручку двери на третьем этаже, чтобы убедиться, что она не сбежала. Шаги раздались снова. Он спускался. Никто не услышит, если она закричит. Эти тяжелые двери огнеупорные. Звуки изнутри сюда не долетают. За дверью люди — посетители, пациентки, медсестры. Меньше чем в шести дюймах. Но они не услышат ее.

Он спускается. Он схватит ее, убьет. Внизу живота нарастала тяжелая тупая боль. Кэти истекала кровью. Таблетки, которые он дал ей, спровоцировали кровотечение. Голова кружилась. Но она должна идти. Он представил смерть Венджи самоубийством. Он все еще может выйти сухим из воды. Кэти бросилась бежать вниз по лестнице. Еще один пролет. Наверное, он ведет в подвал клиники. Доктору Хайли придется объяснить, как и почему она попала туда. Чем дальше она окажется, тем больше возникнет вопросов. На последней ступеньке она споткнулась. Только бы не упасть. Не дать выставить все как несчастный случай. Эдна упала. Но так ли это?

Он и Эдну убил?

Но здесь она окажется в ловушке. Еще одна дверь, которая тоже будет закрыта. Кэти беспомощно повернула ручку. Он уже на средней площадке. Даже в темноте она различала надвигающуюся на нее фигуру.

Дверь открылась. Коридор был тускло освещен. Подвал. Впереди Кэти видела комнаты. Тихо. Очень тихо. Дверь позади захлопнулась. Где можно спрятаться? Боже, помоги. Помоги мне. На стене был выключатель. Кэти нажала его. На выключателе осталась кровь. Коридор погрузился во тьму, и тут в нескольких футах за ней распахнулась дверь с лестницы.

69

Хайли подозревали в убийстве первой жены. Кузен Уинифред Вестлейк считал, что доктор виновен в смерти Уинифред. Хайли — блестящий ученый. Хайли, возможно, ставил опыты на пациентках. Хайли, возможно, оплодотворил Венджи Льюис спермой мужчины монголоидной расы. Но зачем? Надеялся, что это пройдет незамеченным?

Он, конечно, знал о прошлом Фухито. Попробует свалить вину на него? Зачем? Была ли это случайность? Мог ли он использовать не ту сперму? Или у Венджи была связь с Фухито? Связана ли беременность Венджи с экспериментами доктора Хайли?

Ричард не находил ответов. Он сидел за письменным столом Кэти, вертя ее ручку. Она всегда носила эту ручку с собой. Наверное, спешила и забыла взять ее. Ну да, она же была очень расстроена. Проигранное дело, должно быть, сильно огорчило ее. Кэти тяжело с этим смириться. Она многое принимает близко к сердцу. Ричарду хотелось знать, где она. Поговорить с ней. У нее так сильно текла кровь из пальца. Надо спросить у Молли, не знает ли она случайно, какой у Кэти уровень тромбоцитов. Это может быть серьезной проблемой.

От страха у Ричарда онемели пальцы. А вдруг это лейкемия? Боже. В понедельник он потащит Кэти к врачу, даже если для этого придется ее связать.

В дверь негромко постучали, и в кабинет заглянула Морин. У нее были большие миндалевидные изумрудно-зеленые глаза. Красивые глаза. Красивая девочка.

— Доктор Кэрролл…

— Морин, извините, что попросил вас задержаться. Я считал, что миссис Хоран приедет раньше.

— Все нормально. Она звонила, что едет. Что-то случилось на работе, и она не могла уйти раньше. Но пришли две женщины, подруги мисс Берне. Они хотели видеть Кэти. Я сказала, что ее нет, и одна из них назвала ваше имя. Она видела вас тем вечером, когда вы были в квартире Берне. Это некая миссис Фитцджеральд.

— Фитцджеральд? Ах да. Миссис Фитцджеральд работает регистратором в Вестлейкской клинике. — Он поднялся. — Попроси их войти. Может, лучше позвать Скотта.

— Мистера Майерсона нельзя беспокоить. Он с Чарли и Филом допрашивает капитана Льюиса.

— Хорошо. Я поговорю с ними. И если это что-то важное, мы попросим их подождать.

Они вошли вместе. Гана моргала от возбуждения. Она решила не надевать леопардовую шубу Эдны. Прошло слишком мало времени. Но зато у нее наготове история.

Гертруда несла бумажный пакет с мокасином. Каждый седой волосок у нее на голове был идеально уложен, шарф завязан узлом. Воспоминания о вкусном ужине поблекли, и теперь ей больше всего хотелось оказаться дома, в постели. Но она рада будет поговорить с доктором Кэрроллом. Она расскажет ему, что тем вечером в квартире бедняжки Эдны доктор Хайли выдвигал ящик ночного столика. В этом ящике был только мокасин. Не считает ли доктор Кэрролл, что доктору Хайли зачем-то понадобился этот мокасин?

Миссис Демайо очень интересовалась принцем Дезире. Возможно, доктор Кэрролл захочет узнать и об этом. А в понедельник все расскажет миссис Демайо. Доктор Кэрролл вопросительно посмотрел на женщин.

Гертруда наклонилась и вытряхнула мокасин из пакета на письменный стол Кэти.

— Мы пришли сюда из-за этой туфли, — объяснила она сурово.

70

Кэти, шатаясь, шла по коридору. Знает ли он, где выключатель? Включит ли свет? Вдруг здесь кто-нибудь есть? Закричать?

Он знает эту клинику. Куда идти? В конце коридора есть дверь. Самая дальняя дверь. Может, он сначала попробует другие. Может, получится где-нибудь запереться? Можно пройти мимо боковых дверей. Но если побежать прямо, то упрешься в дальнюю стену. Дверь находится посредине. Из пальца течет кровь. Она измажет дверь кровью. Когда медсестра станет делать обход, ее начнут искать. Может, заметят пятна крови.

Он стоял неподвижно. Он прислушивался. Увидит ли он ее тень, когда откроется дверь? Рука коснулась холодной стены. Боже, дай мне найти эту дверь. Кэти ощупала стену. Дотронулась до косяка. Сзади раздался тихий скрип.

Он открыл первую дверь. Но теперь он не будет заглядывать в ту комнату. Поймет, что раз не слышал скрип, значит, она туда не входила. Она нащупала ручку, повернула, специально провела по ней порезанным пальцем. В нос ударил тяжелый запах формальдегида. Позади она услышала торопливые шаги. Слишком поздно. Слишком поздно. Кэти попыталась закрыть дверь, но ее распахнули. Она споткнулась и упала. Ужасно, ужасно кружилась голова. Она протянула руку. Рука коснулась ноги в брюках.

— Все кончено, Кэти, — произнес доктор Хайли.

71

— Вы уверены, что это мокасин вашей жены? — спросил Скотт.

— Уверен, — устало кивнул Крис. — Тот, что был велик… левый.

— Когда Эдна Берне вам позвонила, она сказала, что мокасин у нее?

— Нет. Она сказала, что может о чем-то рассказать полиции и хочет поговорить со мной.

— Вам не показалось, что вас шантажируют, угрожают?

— Нет, это была просто пьяная болтовня. Я понял, что она из Вестлейкской клиники, но не сообразил, что это та самая регистраторша, о которой упоминала Венджи. Она говорила, что Эдна поддразнивала ее, называя мокасины хрустальными башмачками.

— Хорошо. Ваши показания сейчас отпечатают. Внимательно прочитайте, подпишите, если согласны, и можете идти домой. Мы вызовем вас завтра утром.

В первый раз Крис почувствовал, что прокурор начал ему верить. Он поднялся.

— Где Джоан?

— Она закончила давать показания и может идти с вами. Да, еще одно. Что вы думаете о докторе Хайли?

— Я его никогда не видел.

— Вы читали статью о нем? — Скотт показал ему «Ньюсмейкер».

Крис взглянул на статью, на фотографию доктора Хайли. — Я просмотрел ее вчера в самолете по пути в Нью-Йорк. — И тут он вспомнил: — Вот оно. Вот чего я никак не мог нащупать.

— О чем вы говорите? — спросил Скотт.

— Этот человек спустился на лифте в «Эссекс Хаус» вчера вечером, когда я хотел встретиться с доктором Салемом.

72

Он включил свет. Сквозь туман, застилающий глаза, Кэти разглядела его лицо с полными щеками, выпуклые глаза, блестящую от пота кожу, песочные волосы, неопрятно спадающие на лоб.

Ей удалось подняться на ноги. Она была в маленьком помещении, похожем на приемную, ужасно холодном. Она прижалась к толстой стальной двери.

— Вы очень облегчили мне задачу, миссис Демайо. — Теперь он улыбался. — Все близкие знают о вашем страхе перед больницами. Когда через несколько минут мы с сестрой Рендж будем совершать обход, обнаружится, что вы ушли из больницы. Мы позвоним вашей сестре, но ее не будет дома еще несколько часов, так ведь? Мы начнем искать вас в больнице гораздо позже. Конечно, никому и в голову не придет искать вас здесь. Вечером в отделении скорой помощи умер старик. Он в одном из этих хранилищ. Завтра утром, когда из похоронного бюро придут за телом, найдут вас. Всем станет очевидно, что произошло. У вас открылось кровотечение, вы потеряли ориентацию, были почти без сознания. По трагической случайности вы забрели сюда и истекли кровью.

— Нет. — Его лицо расплывалось. Кэти шатало. Ужасно кружилась голова.

Он протянул руку и открыл стальную дверь у нее за спиной. Втолкнул Кэти внутрь и придерживал ее, пока она сползала на пол. Она потеряла сознание. Опустившись рядом на колени, он ввел последнюю дозу гепарина. Возможно, она так и не придет в сознание. А если и придет, то не сможет выйти отсюда. С этой стороны дверь не открывается. Он задумчиво посмотрел на Кэти, встал и отряхнул брюки. Наконец-то он покончил с Кэти Демайо.

Он закрыл стальную дверь, отделявшую хранилища от приемного покоя морга, и выключил свет. Осторожно выскользнул в коридор, почти пробежал по нему и вышел на больничную стоянку через ту же дверь, в которую вошел четверть часа назад.

Через несколько минут он уже пил чуть теплый капуччино, отмахнувшись от предложения официантки принести горячий.

— На звонки у меня ушло больше времени, чем я думал, — объяснил он. — А теперь надо спешить обратно в клинику. У меня пациентка, о которой я сильно беспокоюсь.

73

— Спокойной ночи, доктор Фухито. Я чувствую себя гораздо лучше. Спасибо. — Парень вымученно улыбнулся.

— Я рад. Выспись хорошенько, Том. — Дзиро Фухито медленно поднялся. Юноша выкарабкается. Он много недель находился в глубокой депрессии, был близок к самоубийству. Он вел машину со скоростью восемьдесят миль в час и попал в аварию. Погиб его младший брат. Раскаяние. Вина. Слишком тяжелые, чтобы мальчик мог с ними справиться.

Дзиро Фухито знал, что помог ему преодолеть самое страшное. Работа могла бы приносить огромное удовлетворение, размышлял он, пока медленно шел по коридору больницы «Вэлли Пайнз». Работа, которую он здесь выполнял, добровольная работа — вот где он хотел бы практиковать.

Да, он немало сделал для многих пациенток Вест-лейка. Но были и другие, которым он не помог, которым ему не позволили помочь.

— Добрый вечер, доктор. — Он шел к лифту, с ним здоровались многие пациенты психиатрического отделения. Его пригласили в штат на полную ставку. Он хотел принять предложение.

Должен ли он дать ход расследованию, которое неизбежно его уничтожит?

Эдгар Хайли, не задумываясь, вытащит на свет массачусетское дело, если заподозрит, что партнер обсуждал его пациентку с полицией.

Но миссис Демайо уже что-то заподозрила.

Она заметила, как он нервничал, когда на днях задавала ему вопросы.

Он забрался в машину и сидел в нерешительности. Венджи Льюис не покончила с собой. Она точно не покончила с собой, выпив цианид. На одном из сеансов, когда речь зашла о религии, она заговорила о культе Джонса.

Он так и видел, как она сидит у него в кабинете, слышал, как серьезно, хоть и поверхностно, объясняет свои религиозные убеждения. «Меня не затянешь в церковь, доктор. Я хочу сказать, что верю в Бога. Но по-своему. Иногда я думаю о Боге. Это же лучше, чем бегать на службу, которую все равно не слушаешь, вы так не думаете? И с этими культами. Они все безумные. Не понимаю, как люди в них втягиваются. Да вот, помните всех этих людей, которые убили себя, потому что им так велели? Вы слышали запись их криков, когда они выпили этот яд? Мне снились кошмары про это. И выглядели они так уродливо».

Боль. Уродство. Венджи Льюис? Это невозможно.

Дзиро Фухито вздохнул. Он знал, что нужно сделать. Ему снова придется расплачиваться карьерой за ужасную ошибку, совершенную десять лет назад.

Но он должен рассказать полиции все, что знает. Венджи выбежала из его кабинета на стоянку. Но когда он вышел через пятнадцать минут, ее «линкольн-континенталь» все еще там был.

У Дзиро Фухито не осталось сомнений в том, что Венджи вошла в кабинет Эдгара Хайли.

Он выехал с больничной стоянки и направился в прокуратуру округа Вэлли.

74

Скотт держал мокасин. Ричард, Чарли и Фил сидели вокруг его стола.

— Попробуем все это связать, — сказал Скотт. — Венджи Льюис умерла не дома. Ее принесли домой между полуночью и одиннадцатью утра. Последний раз ее видели в кабинете доктора Фухито. В понедельник вечером на Венджи были мокасины. Один она потеряла где-то в клинике, его нашла Эдна Берне. Тот, кто принес ее домой, надел на нее другие туфли, чтобы скрыть отсутствие одного мокасина. Эдна Берне нашла мокасин и болтала об этом. Эдна Берне мертва. Эммет Салем хотел связаться с тобой, Ричард, поговорить о смерти Венджи. Он приехал в Нью-Йорк, и через несколько минут после этого выпал — или его вытолкнули — из окна, а привезенная им карта Венджи Льюис исчезла.

— И Крис Льюис клянется, что видел в «Эссекс Хаус» Эдгара Хайли, — вставил Ричард.

— Что может быть правдой, а может и не быть, — напомнил Скотт.

— Но доктор Салем знал о скандале в больнице Христа, — возразил Ричард. — Хайли вряд ли хотел, чтобы скандал выплыл наружу в тот момент, когда он получает всенародное признание.

— Это не мотив для убийства, — возразил Скотт.

— А как быть с тем, что Хайли пытался достать этот мокасин из ящика Эдны? — спросил Чарли.

— Мы этого не знаем. Та женщина из больницы заявила, что он открывал ящик. Он ничего не трогал. — Скотт нахмурился. — Ничего не клеится. Мы имеем дело с известным врачом. Мы не можем ввязываться в это дело только из-за того, что десять лет назад он был связан со скандалом, который замяли. Все упирается в мотив. У Хайли не было мотива для убийства Венджи Льюис.

Зазвенела внутренняя связь. Скотт нажал кнопку.

— Приехала миссис Хоран, — сказала Морин.

— Хорошо, пригласи ее. И я хочу, чтобы ты записала ее показания, — велел Скотт.

Ричард замер в ожидании. Эта женщина подавала в суд на доктора Хайли за преступную халатность.

Дверь открылась, и в комнату вошли Морин и молодая женщина, японка лет двадцати с небольшим. Ее волосы свободно спадали на плечи. Ярко-красная помада казалась неуместным пятном на фоне смуглой желтоватой кожи. На ее изящной грациозной фигуре прекрасно сидел даже недорогой брючный костюм.

Скотт поднялся:

— Миссис Хоран, спасибо, что вы пришли. Мы постараемся не задержать вас надолго. Присаживайтесь.

Она кивнула. Нервно облизнула губы и неловко сложила руки на коленях. Морин скромно села позади нее и открыла блокнот.

— Назовите, пожалуйста, ваше имя и адрес, — попросил Скотт.

— Меня зовут Анна Хоран. Я живу в доме 415 по Уолнат-стрит в Риджфилд-Парке.

— Вы являетесь или являлись пациенткой доктора Эдгара Хайли?

Услышав прерывистый вздох Морин, Ричард быстро обернулся. Но девушка быстро взяла себя в руки, склонила голову и продолжала записывать.

Лицо Анны Хоран окаменело.

— Да, я была пациенткой этого убийцы.

— Этого убийцы? — переспросил Скотт. Слова хлынули из нее потоком.

— Я пришла к нему пять месяцев назад, беременная. Мой муж — студент-второкурсник, изучает право. Мы живем на мою зарплату. Я решила, что должна сделать аборт. Я не хотела, но подумала, что должна.

Скотт вздохнул.

— И доктор Хайли произвел процедуру по вашему требованию, а теперь вы обвиняете его?

— Нет. Это неправда. Он велел мне прийти на следующий день. Я пришла. Он привел меня в операционную. Он ушел, а я поняла — я поняла, — что, как бы трудно нам ни пришлось, я хочу сохранить ребенка. Доктор Хайли вернулся. Я села и сказала ему, что передумала.

— А он, вероятно, объяснил вам, что в такой момент это говорит каждая вторая женщина.

— Он сказал: «Ложитесь». Толкнул меня на стол.

— Был ли в комнате кто-то еще? Медсестра?

— Нет. Только мы с доктором. Я ответила: «Я уверена в том, что говорю». И…

— И вы позволили ему вас уговорить?

— Нет. Нет. Я не знаю, что произошло. Он сделал мне укол, пока я пыталась встать. Проснулась я на каталке. Медсестра сказала, что все кончено и что мне нужно немного отдохнуть.

— Больше вы ничего не помните?

— Нет, ничего. Последнее, что я помню — как пыталась уйти. — Губы у нее задрожали. — Пыталась спасти ребенка. Я хотела этого ребенка. Доктор Хайли отнял у меня ребенка.

Резкий, страдальческий плач эхом отозвался на душераздирающие рыдания Анны Хоран. Лицо Морин исказилось, ее голос сорвался на вопль:

— Со мной он сделал то же самое!

Ричард смотрел на плачущих девушек. Японка. Золотистые волосы и изумрудно-зеленые глаза Морин… И вдруг понял, где уже видел эти глаза.

75

Он вышел на третьем этаже и сразу почувствовал напряжение в воздухе. По коридору бегали перепуганные медсестры. У поста сестры Рендж стояли мужчина и женщина в вечерней одежде.

Он быстро подошел к столу.

— Сестра Рендж, что-то произошло? — неодобрительно и резко спросил он.

— Доктор, миссис Демайо… Она пропала.

Женщине было лет тридцать пять, и она показалась знакомой. Ну конечно! Это сестра Кэти Демайо. Почему она здесь?

— Я доктор Хайли, — представился он. — В чем дело?

Молли было трудно говорить. С Кэти что-то случилось, она в этом уверена. Она никогда себе не простит.

— Кэти… — Ее голос сорвался.

— Я доктор Кеннеди, — вмешался стоявший рядом с ней мужчина. — Это моя жена, сестра миссис Демайо. Когда вы ее видели, доктор, и в каком она была состоянии?

Этого человека будет непросто одурачить.

— Я видел миссис Демайо чуть больше часа назад. Ее состояние внушало опасения. Как вы, вероятно, знаете, на этой неделе ей влили два пакета цельной крови. Сейчас в лаборатории проводят анализ ее крови. Я не сомневаюсь, что у нее понижен гемоглобин. Как подтвердит сестра Рендж, я считаю, что придется провести выскабливание ночью, не дожидаясь утра. Полагаю, что миссис Демайо скрывала от всех, насколько у нее серьезное кровотечение.

— Господи, но где же она? — воскликнула Молли. Он посмотрел на нее. А вот ее будет легко убедить.

— Ваша сестра испытывает почти патологический страх перед больницами. Возможно ли, что она просто ушла?

— Ее одежда в шкафу, доктор, — сказала сестра Рендж.

— В шкафу может быть часть одежды, — поправил он. — Вы распаковывали сумку миссис Демайо?

— Нет.

— Значит, вы не знаете, какая еще одежда была у нее с собой?

— Это возможно, — медленно произнес Билл. Он повернулся к Молли. — Милая, ты знаешь, это возможно.

— Мы должны были быть здесь, — ответила Молли. — Насколько ей плохо, доктор?

— Нужно найти ее и вернуть в больницу. Куда она, скорее всего, поехала: домой или к вам?

— Доктор, — робко окликнула сестра Рендж дрожащим голосом. — От этого снотворного миссис Демайо должна была спать беспробудным сном. Это самое сильное снотворное из всех, что вы когда-нибудь назначали.

Он сердито посмотрел на нее:

— Я назначил его именно потому, что знал о страхах миссис Демайо. Я велел вам убедиться, что она его проглотила. Она не хотела принимать таблетку. Вы видели, как она ее приняла?

— Я видела, как она положила ее в рот.

— Вы видели, как она ее проглотила?

— Нет… если честно, нет.

Он презрительно повернулся к сестре спиной. Заговорил с Молли и Биллом, и его голос звучал задумчиво и озабоченно.

— Мне сложно представить, что миссис Демайо бродит по больнице. Вы согласны, что она могла уйти по собственной воле? Сесть в лифт, спуститься в вестибюль и выйти вместе с посетителями, которые входят и выходят весь вечер? Вы согласны, что такая возможность существует?

— Да. Да. Согласна. — Молли взмолилась: «Господи, пусть это будет так!»

— Тогда будем надеяться, что миссис Демайо очень скоро окажется дома.

— Я хочу посмотреть, есть ли на стоянке ее машина, — сказал Билл.

Машина. Он не подумал о машине. Если они сейчас начнут искать ее в клинике… Билл нахмурился:

— О черт, она все еще ездит на машине из проката. Молли, какой она марки? По-моему, я даже не видел ее.

— Я… Я не знаю, — сказала Молли. Эдгар Хайл и вздохнул:

— Думаю, что даже если бы вы опознали машину, то потратили бы много времени, осматривая стоянку. Я предлагаю позвонить ей домой. Если ее там нет, поехать и ждать. С момента ее ухода прошло не больше часа. Когда вы с ней свяжетесь, пожалуйста, убедите ее вернуться в клинику. Вы можете остаться с ней, миссис Кеннеди. Доктор, если вы считаете, что это успокоит миссис Демайо, я буду рад вашему присутствию в операционной. Но нельзя допустить, чтобы кровотечение продолжалось. Миссис Демайо серьезно больна.

Молли прикусила губу:

— Понятно. Спасибо, доктор. Вы очень добры. Билл, давай поедем к Кэти. Может быть, она уже дома и не подходит к телефону.

Они отвернулись. Поверили ему. Они не предложат искать в клинике, по крайней мере, еще несколько часов. А это все, что ему нужно.

Он повернулся к медсестре. По-своему, глупо и неловко, но она выступила его союзницей. Разумеется, Кэти не глотала снотворное. Разумеется, у него было оправдание для его назначения.

— Уверен, что миссис Демайо скоро объявится, — сказал он. — Позвоните мне, как только это произойдет. Я буду дома. — Он улыбнулся. — Мне надо поработать над отчетами.

76

— Мы должны конфисковать отчеты доктора Хайли прежде, чем он успеет их уничтожить. Как, по-вашему, он держит все бумаги в кабинете?

Дзиро Фухито пристально взглянул на Ричарда. Он приехал в прокуратуру, чтобы сделать заявление. Его выслушали почти нетерпеливо, а потом доктор Кэрролл выдвинул евою невероятную теорию.

Неужели это возможно? Дзиро Фухито подумал о тех случаях, когда у него возникали подозрения, и как их каждый раз заглушали мысли об акушерском гении Хайли. Это возможно.

Отчеты. Его спрашивали об отчетах.

— Эдгар Хайли никогда не стал бы держать отчеты, благодаря которым его можно обвинить в должностном преступлении, в клинике, — медленно произнес он. — Всегда есть опасность, что их официально затребуют по делу о преступной халатности. Однако он часто берет медицинские карты домой. Я никогда не понимал, зачем.

— Немедленно получите утвержденные ордера на обыск, — велел Скотт Чарли. — Мы нагрянем и в клинику, и к нему домой. Я поеду в дом вместе с полицейскими. Ричард, ты поедешь со мной. Чарли, вы с Филом займетесь кабинетом. Мы задержим Хайли как важного свидетеля. Если его там нет, я хочу установить наблюдение за домом, и мы арестуем его, как только он появится.

— Меня беспокоит, что и сейчас может быть кто-то, на ком он ставит опыт, — сказал Ричард. — Держу пари, что волосы, обнаруженные лаборантом на телах Эдны и Венджи, принадлежат Хайли. — Он посмотрел на часы. Половина десятого. — Сегодня мы завершим это дело.

Ему хотелось, чтобы Кэти была здесь. Она бы обрадовалась, что Крис Льюис практически исключен из числа подозреваемых. Ее предчувствия в отношении Льюиса оказались верными. Но и его предчувствие в отношении Хайли оказалось верным.

Доктор Фухито встал:

— Я вам еще нужен?

— Не сейчас, доктор, — ответил Скотт. — Мы свяжемся с вами. Если случится, что доктор Хайли позвонит вам раньше, чем мы его арестуем, пожалуйста, не говорите ничего о расследовании. Вы поняли?

Дзиро Фухито устало улыбнулся:

— Мы с доктором Хайли не друзья. Ему незачем звонить мне домой. Он нанял меня, поскольку знал, что сможет мной управлять. И он был прав. Сегодня мне придется обдумать свое поведение и решить, насколько часто я отбрасывал подозрения, которые следовало проверить. И я боюсь того заключения, к которому вынужден буду прийти.

Доктор Фухито вышел из кабинета. Проходя по коридору, он увидел на двери табличку: К. Демайо. Кэти Демайо. Разве она не должна была лечь в больницу сегодня вечером? Но, конечно, она никогда не пошла бы на операцию, пока Эдгар Хайли находится под следствием.

Дзиро Фухито отправился домой.

77

Кэти медленно уплывала в глубь темного коридора. В самом конце был свет. Когда она попадет туда, там будет тепло. Тепло и безопасно. Но что-то удерживало ее. Она что-то должна сделать, прежде чем умрет. Она должна заставить их понять, что натворил доктор Хайли. Теперь кровь из пальца лилась ручьем. Кэти это чувствовала. Она лежала на полу. Было очень холодно. Все эти годы ей снились кошмары о том, что она умрет в больнице. Но, в конце концов, это не так уж страшно. Она так боялась остаться одна. Сначала без папы, потом — без Джона. Так боялась боли. Все мы остаемся одни. Рождаемся в одиночестве и умираем в одиночестве. Бояться тут нечего. Может, ей удастся окровавленным пальцем написать на полу имя доктора Хайли? Он безумен. Его нужно остановить. Мучительно медленно Кэти пошевелила пальцем. Вниз, накрест. X…

78

Он приехал домой в четверть десятого. От радости, что, наконец, устранил последнюю угрозу, его охватило возбуждение. Он поел меньше часа назад, но ужин как-то забылся. Может, Хильда оставила ему что-нибудь перекусить.

Дела обстояли лучше, чем он надеялся. Фондю. Хильда готовит удивительно вкусное фондю. Возможно, это ее лучшее кулинарное достижение. Он зажег конфорку под кастрюлей, отрегулировал средний огонь. В корзинке под камчатной салфеткой лежал хрустящий французский багет. Он сделает салат, в холодильнике должна быть рукола. На днях он велел Хильде ее купить.

Пока фондю разогревается, он закроет дело Кэти Демайо. Ему не терпелось его закончить. Он хотел подумать о двух завтрашних пациентках: доноре и реципиенте. Он уверен, что повторит свой успех.

Но разве этого достаточно? Разве не интереснее дать реципиенту выносить двойню? Два чужеродных плода от разных доноров?

Иммунореактивная теория, над которой он так успешно работал, может быть опровергнута. Почти наверняка будет опровергнута. Но сколько времени это займет? Какие специфические проблемы при этом возникнут?

Он пошел в библиотеку, выдвинул ящик стола и вытащил из потайного отделения карту Кэти Демайо. На последней странице сделал завершающую запись:

Пациентка поступила в больницу около шести часов вечера с давлением 100/60 и уровнем гемоглобина менее 10 г/л. Врач дал пациентке две последние таблетки кумадина в 7:00. В 8:30 врач вернулся в палату миссис Демайо и ввел 5 мл гепарина. Миссис Демайо внезапно проснулась. В полубессознательном состоянии она спросила врача: «Зачем вы убили Венджи Льюис?»

Врач вышел от миссис Демайо, чтобы взять еще гепарин. Было очевидно, что нельзя позволить миссис Демайо повторить этот вопрос при свидетелях. Когда врач вернулся, пациентки в палате не оказалось. Вероятно, осознав, что она сказала, она попыталась сбежать. Пациентка была задержана, и ей было введено еще 5 мл гепарина. Пациентка умрет от потери крови сегодня вечером в Вестлейкской клинике.

Теперь это дело закрыто.

Он положил ручку, потянулся, подошел к сейфу и открыл его. В свете хрустальных канделябров темно-коричневые конверты засияли золотом.

Они на самом деле золотые: отчеты о его гении. Он порывисто поднял их все, положил на стол. Как царь Мидас, наслаждающийся своими сокровищами, пробежал пальцами по именам. Его успехи. Беркли и Льюис. Пальцы его замерли, лицо потемнело. Эплтон, Кэри, Дрэйк, Элиот… неудачи. Больше восьмидесяти. Но в действительности они не были неудачами.

Он так много узнал. Все они внесли свой вклад. Те, что умерли, те, что не смогли доносить. Они стали частью истории.

Льюис. Тут необходимо приложение. В карту Льюис он добавил рассказ о встрече с Эмметом Салемом.

Фондю, наверное, уже готово. Он нерешительно посмотрел на карты. Убрать их или доставить себе удовольствие, перечитать некоторые? Возможно, ему следует их просмотреть. Эта неделя была такой трудной. Надо освежить в памяти некоторые комбинации препаратов, которые он захочет использовать в новом эксперименте.

Откуда-то в библиотеку проник вой полицейских машин, принесенный пронизывающим ветром. В комнате звук достиг апогея и резко оборвался. Он поспешил к окну, приоткрыл занавеску и выглянул. Полиция!

Неужели нашли Кэти? И она могла говорить? Он стремительно бросился к столу, собрал карты, вернул их в сейф, закрыл его и задвинул панель.

Спокойствие. Необходимо сохранять спокойствие. Кожа стала липкой. Губы и колени онемели. Нужно взять себя в руки. У него есть еще один, последний, отчаянный козырь, которым он всегда сможет сыграть. Если Кэти заговорила, все кончено. Но если полиция здесь по другой причине, он еще сумеет их обмануть. Может, Кэти уже умерла, и нашли ее тело. Вспомнить вопросы и обвинения, когда умерла Клэр. Они ни к чему не привели. Не было никаких доказательств.

Все возможности и все последствия замельтешили в сознании. В точности как во время операции или родов, когда что-то вдруг идет не так и он должен принять бесповоротное решение.

И тогда оно пришло. Ледяное спокойствие, чувство могущества, божественного всеведения, которое никогда не подводило его во время трудных операций, наполнило его тело и разум.

Раздался резкий, властный стук в дверь. Он нарочито медленно пригладил волосы. Его пальцы, которые словно по волшебству стали сухими и теплыми, затянули узел на галстуке. Он подошел к входной двери и открыл ее.

79

Пока полицейская машина мчалась к дому Эдгара Хайли, Скотт обдумывал показания, услышанные за последние несколько часов от Криса Льюиса, Гертруды Фитцджеральд, Ганы Крупшак, Дзиро Фухито, Анны Хоран и Морин Кроули.

Вроде бы все они указывали на одного человека — доктора Эдгара Хайли, — делая его главным подозреваемым в совершении неправомерных действий и убийстве.

Менее трех часов назад основная часть этих косвенных улик указывала на Криса Льюиса.

Скотт вспомнил, как в детстве играл в «бирюльки». В этой игре из кучи палочек нужно выдергивать по одной, не трогая остальных. Если другая палочка хотя бы шевельнется, ты проиграл. Скотт был хорошим игроком. Но дело в том, что почти всегда, как бы ни был он осторожен, в конце концов, куча рассыпалась.

Так же и с косвенными уликами. Все вместе они выглядят впечатляюще. Разложи их по одной, и все развалится.

Ричард сидел рядом, на заднем сиденье полицейской машины. Именно из-за настойчивого желания Ричарда направить все усилия на доказательство вины Эдгара Хайли они теперь мчались через Парквуд под вой сирен. Ричард довел это расследование до точки кипения, утверждая, что если Хайли узнает про их подозрения, он может уничтожить улики. Эдгар Хайли, выдающийся врач, блестящий акушер. Многие влиятельные люди горячо признательны ему за детей, родившихся благодаря его усилиям. Если они сейчас занимаются охотой на ведьм, прокуратура попадет под обстрел прессы и публики.

— Ну и дерьмо! — Скотт не сразу понял, что произнес это вслух.

Ричард повернулся к нему, нахмурившись:

— Что дерьмо?

— Все это дело: обыск, предположение, что Хайли — гений и убийца. Ричард, какие у нас доказательства? Гертруде Фитцджеральд показалось, что Хайли полез в ящик ночного столика за мокасином. Крису Льюису кажется, что он мельком увидел Хайли в «Эссекс Хаус». Ты считаешь, что Хайли производил медицинские чудеса. Даже если большое жюри примет обвинительный акт, в чем я сомневаюсь, хороший адвокат, вероятно, сможет закрыть это дело, даже не доводя до суда. Я почти готов повернуть назад.

— Нет! — Ричард схватил Скотта за руку. — Бога ради, мы должны конфисковать его отчеты.

Скотт сжался на сиденье, высвободив руку.

— Скотт, — настаивал Ричард, — забудь обо всем, кроме числа смертей среди беременных в Вестлейке. Одно это является достаточным основанием для расследования.

Машина свернула за угол. Они оказались в элегантном западном районе Парквуда.

— Ладно, — огрызнулся Скотт. — Но помни, Ричард, к завтрашнему утру, мы оба, возможно, пожалеем об этой поездке.

— Сомневаюсь, — бросил Ричард. Внутри все сжималось от растущего беспокойства, которое не имело отношения к моменту, к этому делу. Кэти. Он отчаянно беспокоился о Кэти. Почему?

Машина въехала на подъездную дорожку.

— Ладно, приехали, — недовольно проворчал Скотт. Два следователя, сидевшие впереди, вылезли из машины. Выходя, Ричард заметил, как на окне справа шевельнулась занавеска.

Они припарковались позади черной машины с номерными знаками медицинской службы. Скотт дотронулся до капота.

— Еще теплый. Он недавно приехал.

Молодой следователь, который вел машину, резко постучал в дверь. Они подождали. Скотт нетерпеливо притопывал ногами, чтобы согреться.

— Почему вы не позвонили? — раздраженно спросил он. — Звонок здесь именно для этого.

— Нас видели, — отозвался Ричард. — Он знает, что мы здесь.

Следователь как раз протянул палец к звонку, когда дверь открылась. Перед ними стоял Эдгар Хайли.

— Доктор Хайли? — заговорил Скотт.

— Да. — Тон был холодным и вопрошающим.

— Доктор Хайли, я Скотт Майерсон, прокурор округа Вэлли. У нас есть ордер на обыск этого дома, и моим долгом является сообщить вам, что вы подозреваетесь в причинении насильственной смерти Венджи Льюис, Эдне Берне и доктору Эммету Сале-му. Вы имеете право на адвоката. Вы можете отказаться отвечать на вопросы. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

Подозреваетесь. Они не уверены. Они не нашли Кэти. Каждая крупица улик у них косвенная. Он отступил в сторону и открыл дверь шире, чтобы впустить их.

— Я не понимаю причин этого вторжения, но входите, джентльмены. — В его голосе звучала сдерживаемая ярость. — Я отвечу на все ваши вопросы, добро пожаловать на обыск моего дома. Однако должен предупредить вас, что проконсультируюсь с адвокатом, чтобы подать в суд на округ Вэлли и на каждого из вас персонально.

Когда он ушел из больницы Христа в Девоне, он пригрозил, что подаст в суд, если хоть одно слово из расследования просочится наружу. И в основном все сохранили в тайне. Ему удалось посмотреть свое досье в больнице Королевы Марии в Ливерпуле, там не было ни слова об этом.

Он, не торопясь, провел их в библиотеку. Он знал, что выглядит внушительно, когда сидит за массивным письменным столом эпохи короля Якова. Ему было жизненно важно лишить их присутствия духа, чтобы они побоялись допрашивать его слишком тщательно.

Почти презрительным жестом он указал на обитую кожей кушетку и стулья. Прокурор и доктор Кэрролл сели, двое других остались стоять. Скотт вручил ему отпечатанные права. Он пренебрежительно подписал их.

— Мы приступим к обыску, — вежливо произнес следователь постарше. — Где вы храните медицинские отчеты, доктор Хайли?

— Естественно, у себя в кабинете, — огрызнулся тот. — Однако, пожалуйста, не стесняйтесь. Уверен, что вы и не будете. В этом столе есть ящик с личными бумагами.

Он встал, подошел к бару и налил в хрустальный бокал «Чивас Регал». Неторопливо добавил кубики льда и плеснул воды. Он не стал предлагать напитки остальным. Если бы они пришли минутой раньше, карта Кэти еще была бы в ящике стола. Они опытные следователи, могут обнаружить двойное дно в этом ящике. Но им никогда не обнаружить сейф, даже если они разворотят весь дом.

Усевшись в полосатое бархатное кресло у камина, он прихлебывал виски и холодно смотрел на них. Когда он вошел в библиотеку, то был так занят, что не заметил огня, разведенного Хильдой. Огонь отлично разгорелся. Потом он поест здесь фондю и выпьет вина.

Начались вопросы. Когда он в последний раз видел Венджи Льюис?

— Как я уже сказал миссис Демайо…

— Вы уверены, доктор, что миссис Льюис не входила в ваш кабинет в понедельник вечером, после того, как вышла от доктора Фухито?

— Как я уже сказал миссис Демайо… — У них нет доказательств. Никаких доказательств.

— Где вы были в понедельник вечером, доктор?

— Дома. Там, где вы меня сейчас видите. Я вернулся домой сразу же после приема.

— Вам кто-нибудь звонил?

— Никто, насколько я помню. — Телефонная служба не принимала сообщений в понедельник вечером. Он проверил.

— Вы были в квартире Эдны Берне во вторник вечером?

Он высокомерно улыбнулся.

— Едва ли.

— Мы хотим получить образцы ваших волос. Образцы волос. Их нашли на Эдне или в той квартире? А как насчет Венджи? Но он был в квартире Эдны вместе с полицией в среду вечером. Венджи всегда приходила к нему в кабинет в этом черном пальто. Даже если около мертвых женщин нашли его волосы, это легко объяснить.

— Вы были в отеле «Эссекс Хаус» прошлым вечером около пяти?

— Конечно, нет.

— У нас есть свидетель, который клянется, что видел, как вы вышли из лифта приблизительно в половине шестого.

Кто его видел? Он оглядел вестибюль, когда вышел из лифта. Он был уверен, что никого из знакомых там не было. Возможно, они блефуют. Так или иначе, опознание не имеет юридической силы.

— Я не был в «Эссекс Хаус» вчера вечером. Я был в Нью-Йорке, в «Карлайле». Я там часто ужинаю, между прочим, к моему огорчению, пока я там находился, у меня украли саквояж.

Он добровольно предоставит информацию; притворится, что готов сотрудничать. Он сделал ошибку, упомянув имя Кэти Демайо. Стоит ли говорить этим людям, что она пропала из больницы? Они явно не знают, что она там была. Медсестра еще не связалась с ними. Нет. Не стоит ничего говорить об этом. Отношения доктора с пациентом — врачебная тайна. Потом он объяснит: «Я бы рассказал вам, но был абсолютно уверен, что миссис Демайо сбежала из больницы в приступе страха. Я подумал, что ей не захочется, чтобы об этом узнали ее коллеги».

Но кражу он упомянул зря.

— Что было в саквояже? — Казалось, прокурор проявляет чисто формальный интерес.

— Аптечка для оказания первой помощи, лекарства. Едва ли вору стоило стараться. — Сказать, что в саквояже были медицинские карты? Нет.

Прокурор едва слушал. Он кивнул молодому следователю.

— Принеси пакет из машины.

Какой пакет? Пальцы сжали бокал. Это ловушка?

Они молча сидели и ждали. Следователь вернулся и отдал Скотту маленький пакет, перетянутый резинкой. Скотт сдернул резинку и развернул бумагу, освободив поношенную туфлю.

— Вы узнаете этот мокасин, доктор?

Он облизнул губы. Осторожно. Осторожно. С какой он ноги? Все упирается в это. Он нагнулся, осмотрел его. Левая туфля, та, которая была в квартире Эдны. Они не нашли саквояж.

— Конечно, нет. А я должен узнать?

— Венджи Льюис, ваша пациентка, носила эти мокасины в течение нескольких месяцев. Она приходила к вам несколько раз в неделю. И вы их не заметили?

— Миссис Льюис носила весьма потрепанные туфли. Я не старался обратить на них особое внимание, чтобы потом узнать одну из них, когда ее положат передо мной.

— Вы когда-нибудь слышали о докторе Эммете Салеме?

Он поджал губы:

— Возможно. Имя кажется знакомым. Мне придется заглянуть в отчеты.

— Разве он не состоял в штате больницы Христа одновременно с вами?

— Точно. Да. Он был приглашенным врачом. Ну, конечно, я помню его. — Что им известно о больнице Христа?

— Вы были у доктора Салема вчера вечером в «Эссекс Хаус»?

— По-моему, на этот вопрос я уже ответил.

— Вы знали, что Венджи Льюис была беременна ребенком монголоидной расы?

Вот оно. Он спокойно объяснил:

— Миссис Льюис безумно боялась предстоящих родов. Теперь все понятно, не правда ли? Она знала, что никогда не сможет заставить кого-нибудь поверить, будто отец ребенка — ее муж.

Они стали спрашивать об Анне Хоран и Морин Кроули. Они подобрались близко, слишком близко, как собаки, которые лают при виде добычи.

— Эти две молодые женщины — типичное явление среди тех, кто просит об аборте, а потом, когда наступает эмоциональная реакция, обвиняет врача. Ничего необычного, знаете ли. Спросите любого из моих коллег.

Ричард слушал, как Скотт ведет допрос. Скотт был прав, вяло подумал он. Вместе все складывалось. По отдельности выглядело несерьезным, объяснимым. Если им не удастся доказать, что смерти в гинекологическом отделении наступили в результате противоправных действий, они не смогут обвинить Эдгара Хайли и возбудить дело.

Хайли держался так спокойно, так уверенно. Ричард попробовал представить, как вел бы себя отец, невропатолог, начни ему задавать вопросы о смерти пациентки, подозревая его в противоправных действиях. Что сказал бы Билл Кеннеди? Или он сам, Ричард, человек и врач? Не такая реакция, как у этого доктора — не было бы этого сарказма, этого презрения.

Это игра. Ричард не сомневался. Эдгар Хайли играл. Но как доказать? Он с уверенностью понял, что им никогда не найти улик в отчетах Хайли. Он слишком умен для этого.

Скотт спрашивал про ребенка Беркли.

— Доктор, вы знаете, что у миссис Элизабет Беркли родился зеленоглазый ребенок. Разве с медицинской точки зрения такое возможно, если у родителей и всех бабушек и дедушек глаза карие?

— В общем, невозможно, но, видимо, мистер Беркли не является отцом этого ребенка.

Ни Скотт, ни Ричард и не ожидали признания.

— Это не значит, что я знаю, кто отец, — спокойно продолжал Эдгар Хайли. — Но я сильно сомневаюсь, что дело акушера — вмешиваться в такие вещи. Если моя пациентка желает сказать мне, что ее муж — отец ребенка, значит, так тому и быть.

Как обидно. Придется отложить мысли о славе еще на некоторое время. Теперь он никогда не сможет заявить о своем успехе, предъявив ребенка Беркли. Но будут и другие.

Скотт посмотрел на Ричарда, вздохнул и встал:

— Доктор Хайли, когда вы завтра придете в кабинет, то обнаружите, что мы конфисковали все ваши медицинские и деловые отчеты. Мы серьезно озабочены большим количеством смертей среди матерей в Вестлейкской клинике, и это дело находится под тщательным расследованием.

Он почувствовал твердую почву под ногами.

— Я приветствую самое тщательное изучение отчетов обо всех моих пациентках. Смею заверить, что уровень смертности среди матерей в нашей клинике крайне низкий, учитывая случаи, с которыми мы имеем дело.

По дому поплыл запах фондю. Он хотел съесть его. Он ужасно проголодался. Если фондю не помешать, оно пригорит. Еще несколько минут. Зазвонил телефон.

— Пусть ответит моя телефонная служба, — сказал он, но тут же понял, что не может так поступить. Конечно, звонят из больницы, чтобы сообщить ему, что миссис Демайо все еще не вернулась домой, и ее сестра обезумела. Это может стать отличным поводом сообщить прокурору и доктору Кэрроллу об исчезновении Кэти. Он взял трубку.

— Доктор Хайли.

— Доктор, это лейтенант Вейнгарден из 17-го участка в Нью-Йорке. Мы только что арестовали человека, подходящего под описание преступника, вчера вечером укравшего саквояж из багажника вашей машины.

Саквояж.

— Его нашли? — Что-то в голосе выдало его. Прокурор и доктор Кэрролл пристально наблюдали за ним. Прокурор подошел к столу и открыто взял трубку параллельного телефона.

— Да, мы нашли ваш саквояж, доктор. В том-то все и дело. Несколько предметов, находящихся в нем, могут привести к гораздо более серьезным обвинениям, чем обвинение в воровстве. Доктор, вы не опишете содержимое вашего саквояжа?

— Лекарства, несколько основных препаратов, аптечка первой помощи.

— Как насчет медицинской карты пациентки доктора Эммета Салема, окровавленного пресс-папье и старого башмака?

Он почувствовал тяжелый, подозрительный взгляд прокурора. Закрыл глаза. И совершенно спокойно поинтересовался:

— Это шутка?

— Я знал, что вы так ответите, сэр. Мы сотрудничаем с прокуратурой округа Вэлли по делу о подозрительной смерти доктора Эммета Салема. Я сейчас позвоню прокурору. Похоже, что наш подозреваемый мог убить доктора Салема при ограблении. Спасибо, сэр.

Он услышал, как Скотт Майерсон приказал полицейскому:

— Не вешайте трубку.

Он медленно опустил трубку на рычаг. Все кончено. Теперь, когда саквояж у них, все кончено. Как бы ни пытался он блефовать, расследование закончилось.

Пресс-папье, липкое от крови Эммета Салема. Медицинская карта Венджи Льюис, противоречащая тому, что записано в его отчетах. Этот убогий, грязный мокасин. Если башмак впору…

Он посмотрел на свои ноги, беспристрастно оглядывая патину на красивых английских туфлях из кордовской кожи. Они не остановятся, пока не найдут подлинные медицинские карты. Если башмак впору, носи его.

Мокасины не были впору Венджи Льюис. Высшая ирония заключалась в том, что они были впору ему. Так же очевидно, как если бы он в них ходил, они привязали его к смертям Венджи Льюис, Эдны Берне, Эммета Салема.

Истерический смех сотряс его крепкое тело. Прокурор закончил говорить по телефону.

— Доктор Хайли, — официальным тоном заявил Скотт Майерсон, — вы арестованы за убийство доктора Эммета Салема.

Полицейский, сидевший за столом, быстро поднялся. До этого момента не осознавал, что следователь делал записи. Он смотрел, как следователь достал из кармана наручники.

Наручники. Тюрьма. Суд. Человеческие ничтожества будут судить его. Он, победивший первый акт жизни, рождение, станет обычным заключенным.

Он вскочил. Необузданная сила вернулась. Он провел операцию. Несмотря на его талант, операция не удалась. Пациент мертв. Остается только выключить системы поддержания жизни.

Доктор Кэрролл с любопытством смотрел на него. С момента их встречи в среду вечером, Кэрролл проявлял враждебность. Каким-то образом Эдгар Хайли был уверен, что именно Ричард Кэрролл начал его подозревать. Но он отомстит. Смерть Кэти Демайо станет его местью Ричарду Кэрроллу.

Следователь приближался. Отблеск огня сверкнул на наручниках.

Доктор Хайли вежливо улыбнулся.

— Я вспомнил, что у меня действительно есть некоторые медицинские отчеты, которые могут вас заинтересовать.

Он подошел к стене, отпустил пружину, которая удерживала панель. Панель отодвинулась. Он открыл сейф.

Он мог бы собрать все отчеты и броситься к камину. Огонь, разведенный Хильдой, теперь жарко пылал. Прежде чем они смогут ему помешать, он избавится от самых важных отчетов. Нет. Пусть они узнают о его гении. Пусть скорбят о нем.

Он вытащил конверты из сейфа, сложил на столе. Все теперь смотрели на него. Кэрролл подошел к столу. Прокурор все еще держал руку на телефоне. Один следователь ждал с наручниками. Другой только что вернулся в комнату. Вероятно, рыскал по дому, совал нос в его вещи. Собаки, преследующие добычу.

— О, там есть еще одна карта, которую вы не прочь получить.

Он подошел к столу у камина и взял виски. Понес к сейфу, медленно отпивая. Пузырек там, в глубине сейфа. Он спрятал его туда в понедельник вечером, на случай, если придется им воспользоваться. Этот случай наступил. Он не ожидал, что все закончится именно так. Но он все еще властвует над жизнью и смертью. Только он один может принять высшее решение. В комнату проник запах горелого. Он с грустью понял, что это фондю.

Подойдя к сейфу, он быстро открыл пузырек и бросил кристаллы цианида в бокал. Когда на лице Ричарда отразилось понимание, доктор с насмешливой улыбкой поднял бокал.

— Нет! — закричал Ричард и бросился через комнату, увидев, что Эдгар Хайли поднес бокал к губам и проглотил содержимое. Ричард выбил бокал из рук Хайли в тот момент, когда тот упал, но знал, что уже слишком поздно. Четверо мужчин беспомощно наблюдали, как вопли и стоны Хайли растворились в сжимающейся тишине.

— О боже! — воскликнул молодой следователь. И с позеленевшим лицом выскочил из комнаты.

— Зачем он это сделал? — спросил другой. — Какая ужасная смерть.

Ричард склонился над телом. Лицо Эдгара Хайли исказилось, на губах выступила пена. Выпуклые глаза уставились в пустоту.

Он мог бы сделать столько добра, подумал Ричард. А вместо этого предпочел быть эгоцентричным гением, использующим богом данный талант для экспериментов над жизнями.

— Как только я подсоединился к разговору с нью-йоркской полицией, он понял, что ни ложью, ни убийствами уже не откроет себе путь к спасению, — сказал Скотт. — Ты был прав насчет него, Ричард.

Выпрямившись, Ричард подошел к столу и просмотрел имена на картах. БЕРКЛИ, ЛЬЮИС.

— Вот отчеты, которые мы ищем.

Он открыл карту Беркли. Первая страница начиналась со слов:

Элизабет Беркли, возраст 39 лет, стала моей пациенткой сегодня. Она никогда не сможет зачать ребенка, я решил, что она будет моей следующей необыкновенной пациенткой.

— Здесь история болезни, — произнес он спокойно.

Скотт стоял над телом.

— И как подумаешь, что этот псих был лечащим врачом Кэти… — пробормотал он.

Ричард поднял глаза от карты Лиз Беркли.

— Что ты сказал? — переспросил он. — Ты хочешь сказать, что Хайли лечил Кэти?

— Она в среду была у него на приеме, — ответил Скотт.

— Где она была?

— Она упомянула об этом, когда… — Его перебил телефонный звонок. Скотт взял трубку. — Да. К сожалению, это не доктор Хайли. Назовитесь, пожалуйста. — Он изменился в лице. Молли Кеннеди. — Это Молли.

Ричард насторожился. От мрачного предчувствия перехватило дыхание.

— Нет, — отвечал Скотт. — Я не могу позвать доктора Хайли. А в чем дело? — Он выслушал, потом прикрыл микрофон рукой. — Хайли сегодня вечером положил Кэти в клинику, и она пропала.

Ричард вырвал у него трубку.

— Молли, что случилось? Почему Кэти там? Что значит «пропала»? — Он выслушал ответ. — Брось, Молли. Кэти никогда не ушла бы из больницы. Уж ты-то должна понимать. Жди у телефона.

Бросив трубку, он расшвырял карты по столу и почти в самом низу стопки нашел ту, которую страшился увидеть. Демайо, КЭТЛИН. Открыв ее, начал читать, и его лицо побледнело. Дошел до последнего абзаца. С отчаянием взял трубку.

— Молли, позови Билла.

Скотт и следователи слушали, как он говорит:

— Билл, Кэти истекает кровью где-то в Вестлейкской клинике. Позвони в лабораторию Вестлейка. Сразу же, как мы найдем ее, нам понадобится пакет нулевой резус-отрицательной крови. Пусть они будут готовы взять кровь и провести анализ на гемоглобин, гематокрит, группу и пробу совместимости для четырех пакетов цельной крови. Скажи им, чтобы подготовили операционную. Встретимся там. — Ричард положил трубку.

Невероятно. Совершаешь какие-то действия, зная, что может быть слишком поздно. Он повернулся к следователю, сидящему за столом.

— Позвоните в клинику. Вызовите следственную группу из кабинета Хайли и отправьте их на поиски Кэти. Скажите им, чтобы обыскали все — каждую комнату, каждый шкаф. Мобилизуйте весь персонал клиники. Каждая секунда на счету.

Не дожидаясь указаний, следователь помоложе побежал заводить машину.

— Пошли, Ричард, — раздраженно сказал Скотт. Ричард схватил карту Кэти.

— Мы должны знать все, что он с ней сделал.

Он взглянул на тело Эдгара Хайли. Они опоздали на несколько секунд и не сумели предотвратить его смерть. Неужели они не успеют спасти Кэти?

Он сгорбился рядом со Скоттом на заднем сиденье полицейской машины, мчащейся сквозь ночь. Хайли ввел Кэти гепарин больше часа назад. Это быстродействующий препарат.

Кэти, думал он, почему ты не сказала мне? Почему решила, что должна идти в одиночку? Никто так не может. Нам могло быть так хорошо вместе. О, Кэти, у нас могло быть то же, что у Молли и Билла. Счастье ждет нас, стоит только протянуть руку. Кэти, ты тоже это чувствовала. Ты боролась с этим. Почему? Почему? Если бы ты доверилась мне, рассказала, что лечишься у Хайли. Я бы никогда не подпустил тебя к нему. Почему я не заметил, что ты больна? Почему не заставил рассказать мне? Кэти, я хочу быть с тобой. Не умирай, Кэти. Подожди. Я найду тебя. Кэти, держись…

Машины влетели на стоянку клиники. Полицейские ворвались в вестибюль. Фил руководил поисками, лицо у него было мрачное.

Вбежали Билл и Молли. Молли рыдала. Билл был неестественно спокоен.

— Сюда едет Джон Пирс, лучший гематолог в Нью-Джерси. Здесь хороший запас цельной крови, и мы можем достать еще. Вы нашли ее?

— Пока нет.

Приоткрытая дверь на пожарную лестницу распахнулась настежь. Оттуда выбежал молодой полицейский.

— Она в морге. Кажется, мертва.

Через несколько секунд, Ричард качал Кэти на руках. Ее кожа и губы были пепельно-серыми. Он не мог нащупать пульс.

— Кэти. Кэти.

Билл тряхнул его за плечо.

— Доставим ее в операционную. Нам придется работать быстро, если вообще еще не поздно.

80

Она летела в тоннеле. В конце был свет, тепло. Так легко уплыть туда.

Но кто-то не давал ей уйти. Кто-то держал ее. Голос. Голос Ричарда.

— Держись, Кэти, держись.

Ей так не хотелось возвращаться. Это так трудно, так темно. Настолько проще уйти.

— Держись, Кэти.

Вздохнув, она повернулась и начала возвращаться.

81

В понедельник вечером Ричард с огромным букетом роз в руках на цыпочках вошел в палату. Утром воскресенья опасность миновала, но, просыпаясь, Кэти едва успевала сказать одно-два слова и тут же опять засыпала.

Он посмотрел на нее. Глаза у нее были закрыты. Он решил выйти и попросить у медсестры вазу.

— Просто положи их рядом со мной. — Он резко обернулся.

— Кэти. — Ричард взял стул. — Как ты себя чувствуешь?

Она открыла глаза и скривилась, взглянув на аппарат для переливания крови.

— Я слышала, вампиры бастуют. Из-за меня они не у дел.

— Тебе лучше. — Он надеялся, что навернувшиеся на глаза слезы останутся незамеченными.

Но Кэти заметила. Протянув свободную руку, нежно провела пальцем по его векам.

— Пока я снова не заснула, пожалуйста, расскажи, что произошло. Иначе я проснусь в три часа ночи и буду пытаться собрать все воедино. Зачем Эдгар Хайли убил Венджи?

— Он ставил опыты на пациентках. Ты, конечно, знаешь о ребенке из пробирки, родившемся в Англии. Хайли был слишком амбициозен, чтобы просто производить детей Invitro для их биологических родителей. Он вознамерился ни больше, ни меньше, как брать зародыши у женщин, которые делали аборт, и имплантировать эти зародыши в матки бесплодных женщин. И он сделал это! За последние восемь лет он научился иммунизировать приемную мать против отторжения чужеродного плода. Он добился одного полного успеха. Я показал его отчеты в лаборатории по исследованию рождаемости в больнице «Маунт-Синай», и мне сказали, что Эдгар Хайли сделал качественный скачок в бластоцидных и эмбриональных исследованиях. Но после этого успеха он захотел освоить новые земли. Анна Хоран, которой он сделал аборт, заявляет, что изменила решение, но он усыпил ее и забрал плод, когда она была без сознания. Так и было. В соседней палате его ждала Венджи Льюис для имплантации. Венджи думала, что просто подвергается процедуре, которая поможет ей забеременеть. Хайли не ожидал, что Венджи проносит плод монголоидной расы так долго, хоть и усовершенствовал свою систему до такой степени, что проблема расы в действительности значения не имела. Когда у Венджи не случилось выкидыша, он так заинтересовался этим экспериментом, что не смог уничтожить плод. Он решил довести его до положенного срока, а потом — кто бы стал его обвинять, если бы у Венджи родился ребенок с примесью восточной крови? Настоящая мать, Анна Хоран, замужем за европеоидом.

— Ему удалось подавить иммунную систему? — Кэти вспомнила аккуратные таблицы на занятиях по естественным наукам в колледже.

— Да, и безо всякого вреда для ребенка. Опасность для матери была гораздо сильнее. Он убил шестнадцать женщин за восемь лет. Венджи становилось все хуже. К несчастью для нее, она столкнулась с Хайли в прошлый понедельник, когда вышла от Фухито. Она сказала, что собирается проконсультироваться со своим прежним доктором в Миннеаполисе. Это представляло опасность, потому что забеременеть естественным путем Венджи не могла, и любой гинеколог, лечивший ее, должен был об этом знать. Но, упомянув имя Эммета Салема, она подписала себе смертный приговор. Хайли знал, что Салем догадается об истинном положении вещей, когда у Венджи родится ребенок монголоидной расы, а она поклянется, что никогда не вступала в связь с другим мужчиной. Салем был в Англии, когда умерла первая жена Хайли. Он знал о скандале. А теперь хватит. Все остальное подождет. У тебя снова закрываются глаза.

— Нет… Ты сказал, что у Хайли был один успех. Он действительно пересадил плод и довел его до благополучных родов?

— Да, и если бы ты немного задержалась у Молли в четверг и увидела ребенка Беркли, то могла бы теперь догадаться, кто его настоящая мать. Лиз Беркли доносила ребенка Морин Кроули.

— Ребенка Морин Кроули. — Кэти распахнула глаза, сон как рукой сняло. Она попыталась приподняться.

— Спокойно. Осторожно, у тебя же выскочит игла.

Он нежно коснулся ее плеча и поддерживал, пока она не откинулась на подушки.

— Хайли хранил отчеты обо всех своих действиях с того момента, как сделал аборт Морин и имплантировал плод Лиз. Он перечислил все лекарства, все симптомы, все возникавшие до родов проблемы.

— Морин знает?

— Было справедливо сказать ей и Беркли, и дать Беркли изучить отчеты. Джим Беркли жил с убеждением, что его жена солгала ему об искусственном оплодотворении. И ты ведь знаешь, как чувствовала себя Морин из-за этого аборта. Это убивало ее. Она приходила посмотреть на своего ребенка. Если есть на свете счастливая девушка, так это она. Она отдала бы девочку на удочерение, если бы родила. Теперь, когда Морин увидела Марианну, увидела, как обожают ее Беркли, она на седьмом небе. Но думаю, что ты потеряешь хорошую секретаршу. Будущей осенью Морин вернется в колледж.

— А мать ребенка Венджи?

— Анна Хоран уже достаточно страдает из-за аборта. Мы не видели смысла в том, чтобы она узнала, что ее ребенок мог родиться, если бы на прошлой неделе Хайли не убил Венджи. У нее будут еще дети.

Кэти закусила губу. Она боялась спросить. Она должна знать.

— Ричард, пожалуйста, скажи мне правду. Когда меня нашли, я истекала кровью. Как далеко пришлось зайти, чтобы остановить кровотечение?

— С тобой все нормально. Тебе сделали выскабливание. Не сомневаюсь, что тебе об этом сказали.

— Но это все?

— Это все, Кэти. Ты сможешь иметь дюжину детей, если захочешь.

Он накрыл ее руки своей. Эта рука вернула Кэти назад, когда она находилась на пороге смерти. Из-за этого голоса она захотела вернуться.

Она молча смотрела на Ричарда. О, как я люблю тебя, думала Кэти, как сильно я люблю тебя.

Беспокойство на его лице внезапно сменилось широкой улыбкой. Он явно был доволен тем, что увидел.

Кэти ухмыльнулась.

— Ты так уверен в себе, да, доктор? — спросила она.

1

Вена, Вена, только ты одна… (нем.) — Здесь и далее прим. переводчика.

2

День Отцов — отмечается в США и Канаде в третье воскресенье июня.

3

Одинокий Рейнджер — персонаж популярного вестерна, сначала на радио (с 1933г.), а позже на телевидении (1949—1956), благородный, неустрашимый и находчивый герой в маске, борец за справедливость в Техасе. Ему помогают друг индеец Тонто и верный конь Сильвер.

4

Джим Джонс (1931—1978) — руководитель американской секты «Народный храм». По его приказу 18 ноября 1978г. в поселке Джонстаун (Гайана) покончили с собой или были убиты 912 сектантов.

5

Манхэттен» — коктейль из сладкого вермута, виски и тоника.

6

«Палисады» — парк, расположенный в штатах Нью-Джерси и Нью-Йорк, на правом берегу р. Гудзон, где находятся базальтовые утесы высотой до 170 м.

7

Антрекот (фр.).

8

С перцем (фр.).

9

Уильям КарлосУильямс (1883—1963) — американский поэт.

10

Иоганн Гёте, «Фауст», ч. 1, сцена 1. Пер.H. Холодковского.

11

1 Ис. 40:13.

12

укие-э — направление в японской живописи и графике, отражающее разные стороны быта и интересов городского населения.

13

«Сто видов Эдо» — серия гравюр японского художника Андо Хиро-сигэ (1797—1858).

14

В последний момент (лат.).

15

Города Миннеаполис и Сент-Пол в штате Миннесота, разделенные рекой Миссисипи, объединены названием Твин-Ситиз.

16

Альберт Швейцер (1875—1965) — немецко-французский мыслитель, теолог, врач, музыковед и органист, в 1952 году получил Нобелевскую премию за вклад в дело мира, на которую построил лепрозорий в Ламбарене.

17

Джеймс Стюарт (1908—1997) — американский актер («Жизнь прекрасна», «Анатомия убийства», «Филадельфийская история» и др.).

18

По Фаренгейту — 4.5 °С

19

В пробирке (лат.).

20

Иоанн 8:32.