Глава 9

ОРУЖИЕ ЖЕНЩИНЫ

Двое, узнавшие опасную тайну, держали военный совет. Викерс хотел немедленно созвать охрану и объявить арестантам, что их заговор раскрыт; но Пайн, который много лет сопровождал арестантские корабли, был решительно против.

– Я лучше вас знаю этот народ. Во-первых, возможно, никакого заговора и нет, а все это лишь бредовое измышление Доуза. Тогда, если мы сами подадим арестантам мысль о бунте, трудно предсказать последствия.

– Но больной говорил так уверенно, – возразил Викерс. – Он даже назвал имя служанки моей жены!

Ну и что? Кстати, видимо, он прав: эта женщина мне никогда не нравилась. Допустим, мы скажем, что проникли в их козни – это не остановит их от новой попытки. Мы ведь не знаем, что они на самом деле задумали. Если нам угрожает бунт, то половина команды может оказаться причастной к нему. Нет, капитан Викерс, позвольте мне, как старшему офицеру корабля, определить нашу тактику. Вам известно, что…

– Согласно Королевским предписаниям, вы обладаете полной властью, – прервал его Викерс. – Я только высказал вам свое мнение, а насчет служанки мне ничего не известно, кроме того, что она принесла мне отличную рекомендацию от своей последней хозяйки, некой миссис Крофтон. Мы были счастливы найти кого-нибудь, кто бы согласился сопровождать нас в таком путешествии.

– Понятно, – ответил Пайн, – но я повторяю: предположим, мы заявим этим негодяям, что их план, каков бы он ни был, раскрыт. Великолепно! Они разыграют невинность, а при первом же удобном случае начнут все сначала, и это будет для нас неожиданностью. Да мы и сейчас ничего не знаем о сути самого заговора, нам неизвестны даже имена его зачинщиков. Предлагаю усилить охрану и держать ее в состоянии готовности. Предоставим вашей служанке свободу действий, и если вспыхнет мятеж, мы его моментально подавим, всех бунтовщиков закуем в кандалы и передадим властям в Хобарт-Тауне. Сэр, я не жестокий человек, но надо принять меры предосторожности – ведь у нас на корабле особый груз – озверевшие люди.

– Но, мистер Пайн, вы учли возможность кровопролития? Я лично за более гуманный образ действий. Меры предосторожности – вы знаете…

– Капитан Викерс, а вы подумали о безопасности всего экипажа? – ответил ему Пайн, у которого была склонность несколько мрачновато, но всегда реалистически и трезво смотреть на вещи. – Неужели вы никогда ничего не слыхали о тех зверствах, которые происходят во время мятежей? Вы подумали об участи женщин, в том числе вашей жены и дочери?

Викерс вздрогнул.

– Поступайте, как вы считаете лучше. Вам виднее. Но только не проливайте понапрасну крови.

– Не беспокойтесь, сэр, – ответил врач. – Клянусь вам, я и сам не хочу никаких жертв. Но вы не знаете, что за народ эти арестанты, вернее, какими сделал их закон.

– Несчастные! – сказал Викерс и вздохнул. Как многие поборники дисциплины, он был, в сущности, мягкосердечный человек. – Надо проявить гуманность. Как-никак, они наши братья.

– Вы правы, – ответил доктор, – но если они захватят судно, гуманность вас не спасет. Разрешите мне действовать, сэр; только, прошу вас, никому ни звука. Одно случайно оброненное слово – и все мы пропали.

Викерс обещал молчать. За ужином он весело болтал с Фрером и Блантом на всякие посторонние темы: жене он написал коротенькую записочку, в которой просил ее ни в коем случае не выходить из каюты. Зная взбалмошный характер своей супруги, капитан тем не менее был твердо уверен, что она безоговорочно выполнит его требование, изложенное в столь категорических выражениях.

Согласно распорядку, смена караула на всех арестантских кораблях происходила каждые два часа. И в шесть часов вечера стража с кормы переходила на шканцы; там же в специальных козлах стояло убираемое на день оружие. Не доверяя Фреру, которого, как советовал Пайн, не посвящали в тайну, Викерс приказал солдатам, кроме тех, что в течение дня несли караул, оставаться на своих местах и при оружии; он запретил им поддерживать связь с верхней палубой, а у дверей арестантской поставил часовым своего слугу, старого солдата, на преданность которого мог всецело положиться. Затем он удвоил караул, самолично взял ключи от тюрьмы у сержанта, обычно хранящего их, и проверил, заряжена ли картечью гаубица на нижней палубе. Без четверти семь они с Пайном заняли посты у главного люка, решив ждать до утра.

Если бы в четверть седьмого кто-нибудь из любопытных заглянул в иллюминатор каюты капитана Бланта, он увидел бы несколько необычную картину. Галантный капитан сидел на постели, в руке он держал стакан с разбавленным ромом, а рядом с ним на стуле восседала смазливая служанка миссис Викерс. Капитан изрядно подвыпил. Его убеленные сединами волосы были растрепаны, лицо побагровело, он моргал и подмигивал, как сова на солнцепеке.

За обедом он несколько перебрал спиртного, предвкушая приближающееся свидание, и теперь прибегнул к бутылке с ромом в качестве дополнительного стимула, в то время как дама его сердца, проникнув в полуоткрытую дверь каюты, уговаривала капитана выпить еще.

– Придвинься поближе, Сара, – говорил он, икая. – Все идет как положено, только тебе, моя девочка, не надо быть такой – ик – гордой. Ведь я – простой моряк, м-м-оряк, Сара. Я – капитан Финеас Б-Блант, командир «Мал-Мал-Малабара». Ты меня понимаешь?

Сара хихикнула, кокетливо вытянув ножку. Влюбленный Финеас пожирал ее глазами.

– Ты мне очень нравишься, Сара. Очаровательная плутовка… ик… Поцелуй меня!

Но Сара вскочила и подошла к двери.

– Куда это ты собралась? Сара, постой! – И он, шатаясь, пошел за ней, а ром, словно от качки, плескался в стакане.

Пробили склянки. Семь часов. Теперь или никогда?

Блант обнял ее за талию, продолжая икать, наклонился, чтобы сорвать обещанный поцелуй. Упав в его объятия, она вытащила из кармана флакончик и ловким движением вылила его содержимое в стакан капитана.

– Ты думаешь, что я пьян? – проговорил Блант. – Н-ни в одном глазу, моя цыпочка! – Но вы непременно опьянеете, если будете так много пить. Ну, ладно, допейте этот стакан – и хватит, иначе я уйду?

Но чертики в ее глазах говорили обратное, и это не укрылось даже от охмелевшего Бланта. Придерживаясь за переборку, он с минуту побалансировал с носков на пятки, не спуская с нее восхищенного взгляда, затем посмотрел на стакан и, торжественно икнув три раза, проникнутый сознаем невыполненного долга, одним глотком осушил стакан.

Результат был почти мгновенным. Стакан выпал у него из рук, он пошатнулся в сторону женщины, стоявшей у двери, и, сделав полуоборот по ходу судна, рухнул на постель и засопел, как кит.

Постояв несколько минут, Сара Пэрфой погасила в каюте свет и затворила за собой дверь. Как и прошлой ночью, палуба была погружена в глубокий мрак. Горевший на баке фонарь раскачивался в такт движению корабля. Через открытый люк свет у дверей арестантской бросал на палубу слабый отблеск, а справа, в кают-компании, горел обычный ряд керосиновых ламп.

Она машинально поискала глазами Викерса, всегда сидевшего там в этот час, но помещение было пусто. «Оно и к лучшему», – подумала она. Закутавшись плотнее в свой темный плащ, Сара постучала в дверь каюты Фрера. Но в ту же секунду какая-то странная боль ударила ей в виски, и колени ее задрожали. Усилием воли она преодолела головокружение и выпрямилась. Нет, сейчас нельзя было поддаваться слабости!

Дверь открылась, и Морис Фрер увлек ее в каюту.

– Пришла-таки? – сказал он.

– Как видите. А что, если меня кто-нибудь видел?

– Чепуха! Кто мог тебя увидеть?

– Капитан Викерс. Доктор Пайн. Мало ли кто.

– Только не они. После ужина все ушли в каюту Пайна. Все складывается как нельзя лучше!

Ушли в каюту Пайна? Это сообщение было для нее неожиданным. Какие причины заставили их держаться вместе? Неужели они что-нибудь заподозрили?

– А что они там делают? – спросила она.

Но Морис Фрер был вовсе не расположен обсуждать возможные варианты.

– Откуда мне знать? Да черт с ними! Нам-то какое дело? Нам они не нужны – верно, моя милая?

Девушка словно к чему-то прислушивалась и не отвечала. Нервы ее были напряжены до крайности: ведь успех заговора зависел от ближайших пяти минут.

– Ну куда ты смотришь? Взгляни на меня… Какие у тебя глаза, а волосы какие!

В этот момент тишину разорвал мушкетный выстрел-Бунт начался.

Звук выстрела пробудил в офицере чувство долга. Он вскочил и, разомкнув обвивавшие его руки, хотел было кинуться к двери. Но для сообщницы арестантов наступил долгожданный момент. Она прильнула к Фреру, повисла на нем всей своей тяжестью. Ее длинные волосы касались его лица, горячее дыхание обжигало его щеки, платье сползло, обнажив круглое, гладкое плечо. Опьяненный и покоренный Морис Фрер уже готов был уступить, как вдруг краска сбежала с губ девушки, и они стали пепельно-серыми. Веки ее сомкнулись, и, выпустив его из своих объятий, она еле удержалась на ногах; прижав руки к груди, она громко застонала.

Мучившая ее два дня горячка, с которой она мужественно боролась, вдохновляемая важностью задуманного дела, сломила ее в этот решающий миг. Смертельно бледная, давясь от приступа тошноты, она прислонилась к переборке каюты.

Раздался второй выстрел, послышался лязг оружия, и Фрер, предоставив больную самой себе, ринулся на палубу.

Глава 10

ВОСЕМЬ СКЛЯНОК

В семь часов поднялась суматоха в арестантской. Весть об эпидемии тифа пробудила в сердцах заключенных тот извечный порыв к свободе, который, казалось, дремал в них в начале томительного путешествия. Теперь же, когда они очутились перед угрозой смерти, они лихорадочно стали искать пути и средства избежать ее, но эти пути были доступны только свободным людям.

– Как бы выбраться из этой дыры? – спрашивал каждый своего друга. – Нас тут заперли, как баранов, чтобы мы все передохли.

Мрачные, подавленные, арестанты вопрошающе поглядывали по сторонам, и время от времени какой-нибудь свирепый взор прорезал тьму, как молния прорезает толщу грозовой тучи. Трудно сказать, как эти люди почувствовали, что готовится заговор, который откроет двери их смрадной тюрьмы и принесет им свободу, как они почувствовали, что заговорщики находились среди них. Вся арестантская братия затаила свое зловонное дыхание, боясь одним неосторожным вздохом выдать сокровенную мечту. Эта мечта вызвала внезапное брожение умов, и людская масса – смесь преступности, невежества и невинности – пришла в движение. Родственные души находили друг друга, люди искали себе подобных, объединяясь так же легко и непроизвольно, как складываются сами по себе в геометрический узор частицы цветного стекла в Калейдоскопе.

Когда пробило семь склянок, вся арестантская разделилась на три партии: «отчаянных», «трусливых», и «осторожных». Партии возникли путем естественным и непроизвольным. Зачинщики бунта, возглавляемые Габбетом, Вороном и Лентяем, находились ближе всех к двери; «трусливые» – мальчуганы, старики, бедолаги, осужденные на основании одних только косвенных улик, или деревенские простаки, которым из-за кражи репы с огорода предстояло вскоре стать настоящими ворами, "находились в самом дальнем углу; они в страхе держались вместе. В центре арестантской были «осторожные», то есть все остальные, равно готовые бунтовать и капитулировать, наступать и отступать, помогать либо своим товарищам, либо тюремщикам, смотря по тому, в чью сторону повернется фортуна. «Отчаянных» было около тридцати человек, а посвященных в детали плана – человек десять.

Через полчаса еще раз отбили склянки, и когда замерли голоса часовых, передающих пароль на шканцах, Габбет, стоявший у двери, подозвал Ворона.

– Ну, Джемми, – тихо сказал он, – начинай!

Те, что находились рядом с Верзилой, замерли, услышав эти слова, и тишина стала распространяться по арестантской как круги по воде – от двери до самых дальних нар.

– Джентльмены, – обратился Ворон к арестантам с присущей ему развязностью. – Я и мои друзья решили захватить корабль. Это мы делаем ради вас. Кто хочет присоединиться к нам, пусть скажет сразу, быть может, через полчаса такого случая уже не представится.

Он сделал паузу и окинул толпу наглым и самоуверенным взглядом. Кое-кто из «осторожных» подошел поближе, чтобы лучше услышать.

– Не бойтесь, – продолжал Ворон, – мы уже все подготовили. Там наши друзья, они откроют нам двери… От вас требуется лишь согласие…

– Хватит болтать! – сердито прервал его Верзила. – Приступай к делу! Скажи им, хотят они или нет, а корабль мы все равно захватим, и кто не с нами, того мы вышвырнем за борт. Вот и весь сказ!

Такая резкая постановка вопроса посеяла тревогу среди «трусливых» в дальнем углу арестантской. Смутный шепот пронесся по толпе, а кто-то рядом с Габбетом злобно и насмешливо захохотал. Этот смех отнюдь не успокоил боязливых.

– А как насчет солдат? – спросил кто-то из партии «осторожных».

– К чертям их собачьим! – вдохновенно воскликнул Лентяй. – Конечно, они могут нас перестрелять, но разве лучше сдохнуть от тифа?

Это замечание возымело действие, и тюрьма отозвалась одобрительным гулом.

– Давай продолжай, старина! – крикнул Габбету Джемми Ветч, в восторге потирая тонкие пальцы. – Они нас поняли! – Услышав чутким ухом лязг железа, он добавил:– Становимся у двери и сразу наваливаемся на стражу.

Пробило восемь склянок, сменный караул спускался с кормы. А в тюрьме у двери столпились арестанты и затаив дыхание, напряженно ждали.

– Все – как договорено, – тихо пробормотал Габбет. – Откроется дверь, хватаем солдат, чтоб они и чих-путь не успели; втаскиваем их в тюрьму, забираем оружие – и делу конец.

– Странно, что-то уж очень тихо, – проговорил Ворон.

И тут они услышали голос Пайна. Он звучал, как всегда, спокойно, ровно.

– Майлс, отойди-ка от двери!

Ворон облегченно вздохнул. В этих словах не было ничего настораживающего. К тому же Майлс, как обещала Сара, помехой не будет.

Ключ звякнул и повернулся в замке, и самый храбрый из «осторожных» смекнул, что можно получить помилование, если, рискуя жизнью, вырваться вперед раньше других и предупредить стражу, но он подавил это желание, когда увидел, как арестанты отступили назад, чтобы дать дорогу главарям, и как ощетинился Верзила. – Пошли! – (Крикнул Джемми Ветч, когда распахнулась обитая железом дубовая дверь, и Габбет, зарычав, словно дикий вепрь, выскочил из тюрьмы.

Мелькнувшая было в дверях красная полоска света исчезла, затененная массой тел. Вся толпа ринулась вперед, и в один миг пять, десять, двадцать самых отчаянных храбрецов были уже за дверью.

Казалось, что мощная волна, ударившая в каменную стену, пробила в ней брешь и устремилась в пробоину. Азарт борьбы захватил всех. Осторожность была забыта. Впереди в полутьме уже барахтались в рукопашной схватке люди, и те, что были в задних рядах, увидев Ворона на гребне людской волны, мощным натиском ответили на ободряющий призыв своего вожака.

Вдруг послышался страшный вой, будто зверь попал в капкан, поток людей застрял в дверях. Яркая вспышка прорезала полутьму, раздался стон, изменник часовой упал с простреленной грудью. Толпа нерешительно застыла в дверях, но сзади так нажимали, что передние подались вперед и часть людей была вытеснена наружу, тут тяжелая дверь взвизгнула на петлях, и болты задвинулись с грохотом.

Все это произошло почти одновременно с той ошеломляющей быстротой, с какой иногда происходят в жизни события, которые описывать во всех деталях так утомительно. Дверь тюрьмы мгновенно открылась и в следующий миг захлопнулась. Картина, представившаяся арестантам, промелькнула как в волшебном фонаре. Время, истекшее между двумя этими событиями, равнялось времени, необходимому для выстрела из мушкета.

Звук второго выстрела и чьи-то крики смешались с бряцанием оружия, и арестанты поняли, что на корабле поднята тревога. Что же будет с их товарищами, которые прорвались па палубу? Удастся ли им одолеть стражу, или их снова водворят в тюрьму? Все это скоро станет известно, а пока они изнывали в горячей, душной темноте и ждали исхода. Внезапно шум прекратился, затем раздался какой-то странный и непонятный грохот.

Что же произошло?

Арестанты, выскочив из мрака на свет фонарей, словно обезумевшие, кинулись на палубу. Майлс, верный своему обещанию, не стрелял, но Викерс тут же выхватил у него ружье и, ринувшись в толпу, выстрелил вниз а арестантскую. Атака все-таки оказалась неожиданной, но он храбро встретил ее. Его выстрел преследовал двоякую цель: запугать людей в арестантской и остановить людской поток, преградив дорогу трупом. Получая удары и отбиваясь от толпы озверевших людей, разгневанный Викерс забыл о своем намерении не проливать кровь. Онцелил в голову Джемми Ветча, но промахнулся и уложил наповал злополучного Майлса.

А тем временем Габбет и его товарищи добежали до трапа кают-компании, но там в красном отсвете фонарей блеснули штыки удвоенного караула. Посмотрев в сторону люка, Верзила увидел, что оружие, которое он рассчитывал захватить, находилось под охраной десятка ружей, а за распахнутыми дверьми в переборке, идущей от бизани к корме, стояла остальная часть отряда с ружьями наготове. Не трудно было даже ему понять, что их дерзкий план провалился, что их кто-то предал. Издав отчаянный вопль, донесшийся до его товарищей в тюрьме, он кинулся назад к двери, но в этот момент Викерс выстрелил, и столпившиеся у входа люди шарахнулись в сторону. Пайн и двое солдат, воспользовавшись замешательством, закрыли дверь на болты.

Бунтовщики попали в ловушку.