– А почему он не мог написать прямо своему отцу? – спросил Фрер. – Кто такой этот Бликс?

– Я слышал, что это почтенный купец, в конторе которого злосчастный Рекс провел дни своей юности. Он, как вы знаете, имеет неплохое образование.

– Образованные арестанты всегда самые опасные, – заметил Викерс. – Джеймс, принесите еще вина. Вообще-то мы здесь не произносим тостов, но поскольку сегодня сочельник… За здоровье ее величества королевы!

– Правильно! – подхватил Морис. – За здоровье ее величества!

После этого верноподданнического тоста, восторженно поддержанного всеми, Викерс предложил выпить «за здоровье его превосходительства сэра Джона Франклина», что также было принято с должным почтением.

– А теперь поздравляю всех с рождеством и желаю счастливого Нового года, – сказал Фрер, все еще держа письмо в руке. – И да благословит нас бог.

– Аминь! – благоговейно отозвался Микин. – Будем надеяться на божью волю. А сейчас, леди, вернемся к письму. Признание я прочту вам после. – И, распечатав конверт, этот труженик, на ниве господней с радостью взирающий на ростки брошенных им в землю зерен, начал чтение:

«Хобарт-Таун, 27 декабря 1838 года.

Дорогой отец!

Среди всех случайностей, перемен и превратностей моей пестрой жизни передо мной ни разу не стояла задача столь мучительная для моих смятенных чувств, как нынешняя – а именно, обращение к Вам из моей опоясанной морем тюрьмы, этого печального места, на прибрежном песке которого я стою, как символ жизненного краха, гонимый враждебными ветрами судьбы в пределы мрачного отчаяния, в водоворот страдания и горя».

– Поэтично! – сказал Фрер.

«… Я похож на гигантское дерево, выдержавшее немало суровых бурь и вьюг, но теперь – увы! – превратившееся в засохший ствол, у которого обрублены все зеленые и нежные ветви. Хотя я ближусь к среднему возрасту, я не занимаю почетной должности, внушающей людям доверие и уважение. Нет! Вскоре я облачусь в одеяние падших и буду носить на себе клеймо позора: „П. А.“, что означает – „Порт-Артур, пристанище преступников“.

– Бедный человек! – вздохнула Сильвия.

– Трогательно, не правда ли? – сказал Микин и продолжал:

– «Мне разрывает сердце и ранит душу мысль, что я низринут к отбросам общества и кинут в их среду. Мое нынешнее состояние и образ жизни прекрасно и точно отражены в 102-м псалме, в стихах от 4-го до 12-го включительно, которые, дорогой мой отец, я прошу Вас прочесть прежде, чем Вы продолжите чтение этого письма».

– Стоп! – сказал Фрер, вынимая записную книжку. – Что это за псалом? Прочтите-ка еще раз цифры.

Микин послушно перечел, и Фрер усмехнулся. – Продолжайте, – сказал он. – Я потом объясню вам кое-что в этом письме.

– «О мой дорогой отец, избегайте, прошу Вас, чтения нечестивых книг. Сосредоточьте разум свой на святых помыслах и возвеличьте душу свою, проштудировав стих 2 псалма 73-го. Но я не теряю надежду и в этом своем бедственном положении. Псалом 35, стих 18: „Ибо милосерден господь бог наш и склоняет свой слух к жалобам“.

– Экий богохульный пес! – вскричал Викерс. – Неужели вы верите всему этому, Микин?

Священник посмотрел на него с кротким упреком.

– Подождите, сэр, пока я не кончу чтение. «Дух предвзятости очень высок даже в тюрьме на Земле Ван-Димена. К сожалению, должен сказать, что разнузданная пресса в угоду представителям власти часто жестоко оскорбляет нас, а между тем, если говорить без предубеждения, все благонамеренные люди питают должное уважение к начальству. Правда, некоторые ненавидят и презирают его и стараются внушить это нам, но я рад вам сообщить, что они не преуспевают в подобных попытках. Тем не менее прошу Вас, не читайте колониальные газеты. В них столько брани и клеветы».

– Это касается вас, Фрер, – сказал Викерс с улыбкой. – Вы помните, что писалось о вашем присутствии на скачках?

– Да, конечно, – сказал Фрер. – Ловкая бестия! Продолжайте, пожалуйста, мистер Микин.

– «Я знаю, что Вы часто слышите сообщения коварных и злонамеренных ненавистников правительства и его чиновников о якобы грубой тирании и жестокости здешних тюремщиков по отношению к арестантам. Скажу откровенно, что это далеко не такое страшное место, каким его изображают ретивые писаки. Суровые телесные наказания, тяжелые кандалы, правда, иногда применяются, но чрезвычайно редко. Обычно же дело ограничивается условными наказаниями, предусмотренными законом за мелкие нарушения дисциплины. Насколько я могу судить, плеть никогда не пускается в ход незаслуженно».

– В его случае, я в этом не сомневаюсь, – заметил Фрер, раскалывая орех.

– «Тексты из Священного писания, цитируемые нашим капелланом, оказали на меня очень утешительное воздействие, и я искренне ему благодарен, ибо после моей необдуманной попытки вырваться на свободу я должен быть особенно признателен за всякое проявление ко мне милосердия. Смерть – страшная смерть тела и души – вот что должно было стать моей участью! Но благодаря милосердию всемогущего, я был избавлен от нее и предался раскаянию – Евангелие от Иоанна, III. Теперь я испытываю муки. Капеллан, благочестивый джентльмен, говорит мне, что воровство никогда не доводит до добра. „Копите сокровища на небесах, – говорит он, – там их не уничтожит ни моль, ни ржавчина“. Да, я уверен, что честность превыше всего, и я не соглашусь даже за тысячу фунтов вернуться на стезю злодеяний – псалом 38, стих 14. Когда я думаю о счастливых днях, проведенных мною с добрым мистером Бликсом в старом доме в Блю Анкор-Ярд, и размышляю о том, что с тех пор я так легкомысленно погряз во грехах, что крал часы, кольца, запонки., драгоценности и прочие товары, став обычным дюжинным вором, я дрожу от угрызений совести и предаюсь молитве – псалом 5… О, какие же мы все грешники! Позвольте мне надеяться, что теперь, когда я, по милости божьей, укрыт от искушений, я буду надежно защищен от этой опасности; и что когда-нибудь я, с благословения господа Иисуса Христа, найду новый путь и заслужу отпущение своих грехов. Бывает иногда замысел и в безумии, но от безумия греха нет бегства. Таковы, дорогой отец, мои помыслы и надежды на все оставшиеся годы моей жизни па земле – псалом 100, стих 64. Я обязан своей жизнью и здоровьем капитану Морису Фреру, который был так добр, что рассказал о моем поведении на. „Морском ястребе“, когда мы с Ширсом, Баркером и; другими захватили этот корабль. Молитесь за капитана Фрера, дорогой отец. Он хороший человек, и хотя его общественный долг тягостен для него, но, как деятель и слуга общества, он не может позволить своим личным чувствам, будь то милосердие или месть, становиться между ним и его долгом».

– Какой мерзавец! – прошипел Фрер, побагровев до корней волос.

– «Напомните о моей любви Саре, маленькому Уильяму и всем друзьям, кто еще сохранил память обо мне, и пожелайте им, чтобы мой пример послужил им предостережением и чтобы они никогда не становились на ложный путь. Чистая совесть дороже золота, и никакие деньги не вознаградят за страдания, которые влечет за собой содеянное преступление. Увижу ли я вас когда-нибудь, дорогой отец? Это более чем сомнительно, так как я приговорен пожизненно, и мы сможем увидеться, только если правительство изменит свои намерения в отношении меня и даст мне возможность тяжким трудом заслужить свободу.

Да пребудет над Вами благословение божие, дорогой отец, и да будете вы омыты чистой кровью агнца, как просит об этом творца в своих молитвах

Ваш несчастный сын Джон Рекс.

P. S. Даже если Ваши грехи краснее пламени, они станут белее снега!»

– Это все? – спросил Фрер.

– Все, сэр, и это очень трогательное письмо.

– Безусловно, – сказал Фрер. – Теперь дайте-ка мне его на минутку, мистер Микин.

Он взял листки и, сверясь с номерами текста, помеченными им в записной книжке, нахмурил брови и начал размышлять над кощунственным и лицемерным произведением мистера Джона Рекса.

– Так я и думал, – сказал он наконец. – Эти тексты упомянуты не зря. Старый трюк, но проделан хитро.

– Что вы хотите сказать? – спросил Микин.

– Все очень просто! – воскликнул Фрер, радуясь собственной проницательности. – Это драгоценное произведение содержит весьма важные сведения для мистера Бликса, кем бы он там ни был. Вернее всего, он скупщик краденого. Возьмите письмо и карандаш и начните с самого начала. Псалом сто второй, с четвертого по двенадцатый стих включительно, так? Очень хорошо. Значит, всего девять стихов, правильно. Теперь подчеркните девять слов, считая со второго, за вторым следует отсылка – «Я не теряю надежду» и т. д. Понятно?

– Да, – сказал удивленный Микин, видя, что все головы наклонились над столом.

– Далее он упоминает восемнадцатый стих из тридцать пятого псалма, верно? Отсчитайте после цитаты восемнадцать слов, потом подчеркните следующие пять. Сделали?

– Одну секунду… шестнадцать, семнадцать, восемнадцать… «Представителям власти!»

– Считайте и подчеркивайте таким же образом дальше, пока не дойдете до слова «тексты». Викерс, я попрошу вас передать мне кларет.

– Да, – сказал Микин после паузы. – Вот оно: «Тексты из Священного писания, цитируемые нашим капелланом»… Но, мистер Фрер…

– Теперь подождите немножко, – прервал его Фрер. – Где следующая отсылка? «Евангелие от Иоанна» глава третья. Ага! Подчеркните вот эти слова. А вот новая цитата. Сколько в ней слов?

– «Копите сокровища на небесах, там их не уничтожит ни моль, ни ржавчина», – сказал несколько шокированный Микин. – Двенадцать слов.

– Отсчитайте двенадцать слов, двенадцатое подчеркните… Эта игра мне знакома.

– Тысяча фунтов, – сказал Микин. – Да…

– Теперь дальше. Тридцать восьмой псалом, четырнадцатый стих. Отсчитайте четырнадцать слов, а далее восемь подчеркните… Куда мы подошли?

– Псалом пятый.

– Подчеркните каждое пятое слово. Продолжайте, сэр, продолжайте. Ну, конечно, «замысел»… «бегства». Псалом сотый означает конец сообщения. Какой там стих, шестьдесят четвертый? Понятно! Отсчитайте семьдесят четыре слова и одно подчеркните. Все.

Наступила пауза, пока Микин считал слова. Письмо действительно оказалось интересным!

Мистер Микин начал читать, причем лицо его постепенно багровело.

– «Я не теряю надежду и в этом своем положении. В тюрьме Земли Ван-Димена представителей власти арестанты ненавидят и презирают… Читайте колониальные газеты… сообщения о грубой тирании и жестокости здешних тюремщиков по отношению к арестантам… суровые телесные наказания… за мелкие нарушения… Тысяча фунтов… в старом доме в Блю Анкор-Ярд… кольца, запонки, драгоценности… укрыты… надежно, и я найду… замысел… бегства… для… мести!»

– Ну, что? – сказал Морис, с торжествующей усмешкой оглядывая всех. – Что вы об этом думаете?

– Замеч-чательно! – изрек мистер Паунс.

– Как вы до этого додумались, Фрер?

– Ну, это пустяки, – сказал Фрер так, чтобы все поняли, насколько это было трудно. – Я изучил множество подобных посланий, это еще корявое по сравнению с другими. Но зато благочестивое, правда, мистер Микин?

Микин поднялся в негодовании. – Это весьма бестактно с вашей стороны, капитан Фрер. Не сомневаюсь, что это шутка. Но разрешите мне сказать, что я не терплю шуток в таких делах. Письмо этого несчастного к престарелому отцу не должно быть предметом бессердечных насмешек. Я лично этого не понимаю. Он доверил мне это письмо, как облеченному священным саном христианского пастора…

– Вот-вот. Эти парни издеваются над священниками и, извините меня, под прикрытием вашего «священного сана» проделывают всевозможные штуки. Как этот пес" наверно, хихикал про себя, передавая вам это письмо!

– Капитан Фрер, – сказал мистер Микин, от гнева меняясь в цвете, как хамелеон, – я убежден, что ваше толкование неправильно. Разве сумел бы этот несчастный составить столь изобретательную криптограмму?

– То есть сварганить эту липу? – переспросил Фрер, незаметно для себя переходя на тюремный жаргон. – Я вам объясню. Вероятно, у него была Библия, когда он писал это?

– Разумеется, капитан Фрер, я разрешил ему читать Священное писание. Я считал бы несовместимым со своей миссией запретить ему это.

– Безусловно. Вот на этом-то вы, пасторы, и попадаетесь. Если бы вы со своей миссией заткнулись и пошире открыли глаза…

– Морис! Дорогой мой Морис!

– Прошу прощения, Микин, – неуклюже извинился Фрер. – Все дело в том, что я знаю этих ребят как облупленных. Я жил среди них, я плавал с ними на корабле, не раз болтал и выпивал с ними; изучил все их трюки, мне хорошо известно, на что они способны. Библия – единственная книга, которую им дают; все их познания из Библии. Какой же другой книгой они могли бы воспользоваться для своих дьявольских заговоров, хитростей и всяческих уловок. Только Библией, которую капеллан сам дал им в руки в качестве наставления! – И Морис тоже поднялся, всем своим видом выражая негодование, не без примеси бахвальства.

– Бог мой, это поистине ужасно, – воскликнул Микин, единственным грехом которого, по существу, была самоуверенность. – Поистине ужасно!

– Но, к несчастью, это так, – изрек Паунс. – Эта маслины? Благодарю вас.

– Ей-богу, – не выдержал прямой и праведный Мак-Наб, – по-моему, как там ее?. пенинтенциарная система совсем не годится для перевоспитания людей!

– Мистер Мак-Наб, – оборвал его Викерс, не менее прямой и правдивый, однако связанный по рукам и ногам жесткими правилами службы. – Прошу вас передать мне портвейн.

И таким образом опасный диспут о тюремной дисциплине был благоразумно прерван в самом начале. Однако Сильвия, движимая то ли любопытством, то ли желанием утешить пастора, взяла «Признание Джона Рекса», оставленное возле его бокала с вином, и унесла с собой, чтобы прочесть.

– Ничего, ничего, мистер Микин, – сказал Викерс, когда дверь за дамами затворилась. – Налейте себе еще, пожалуйста. Я очень сожалею, что это письмо оказалось таким странным, но уверяю вас, вы можете положиться на Фрера. Он знает каторжников лучше, чем кто-либо на острове.

– Я вижу, капитан Фрер, что вы посвятили много времени изучению преступного мира, – сказал Микин.

– Именно так, дорогой сэр, я знаю все уловки и ухищрения. Я вам скажу свое правило. Его придумал какой-то француз, но это не важно: «Разделяй и властвуй». То есть заставь всех этих собак следить друг за другом!

– О! – воскликнул Микин.

– Это единственный путь. Да, мой дорогой сэр, если бы арестанты были все заодно, как мы с вами, то нам не удалось бы удержать в руках этот остров даже с неделю. У них никто никому не доверяет, даже своему ближайшему соседу, потому-то их заговоры и мятежи терпят крах.

– О да, конечно! – сказал бедный Микин.

– А как же иначе? Скажу вам больше, сэр. Будь моя воля, я бы поставил дело так: как только арестант скажет слово соседу справа, сосед слева тут же доносит мне на него. Я бы награждал доносчиков и сделал бы этих негодяев своими собственными тюремщиками. Ха-ха!

– Но, капитан Фрер, такой способ, хотя и полезный в известном смысле, мог бы принести много вреда. Он поощрял бы худшие свойства человеческой натуры, и без того порочной, и мы погрязли бы во лжи и тиранстве. В этом я убежден. – Вот подождите немного! – воскликнул Фрер. – Возможно, на днях у меня будет случай испробовать этот способ. Ух, эти каторжники! Клянусь вам, сэр» так только и можно обращаться с ними: давать им табачок, когда они ведут себя хорошо, и сечь их, когда не подчиняются!

– Это ужасно! – сказал священник и содрогнулся. – Вы говорите о них так, как будто они дикие звери.

– А они звери и есть, – спокойно сказал Морис Фрер.