 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Грин Александр :: БСЭ :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: Раззаков Федор :: Картленд Барбара :: Толстой Лев Николаевич Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Тайна неудачного выстрела :: Господство женщин :: Чумные псы :: Повесть об отплате за добро :: Влюбленный опекун :: Безрассудство :: Справочник по реестру Windows XP :: Нежданная любовь |
Осужден пожизненноModernLib.Net / Приключения / Кларк Маркус / Осужден пожизненно - Чтение (стр. 12)
Руфус Доуз горько рассмеялся. – Вы думаете, я всю жизнь был в колонии? А дело здесь очень простое – обычное выпаривание. Чувство восхищения, смешанное с досадой, охватило лейтенанта. – Ну и парень же ты, Доуз! Кто ты такой, то есть кем же ты был раньше? Лицо каторжника озарилось торжеством. Казалось, что какое-то ошеломляющее признание вот-вот сорвется с его уст. Но свет в его глазах мгновенно померк, и он оборвал себя, безнадежно махнув рукой: – Я – каторжник. Неважно, кем я был. Матросом, кораблестроителем, мотом, бродягой – какая разница? Это все равно не изменит мою судьбу, верно? – Ну, если мы благополучно выберемся отсюда, – сказал Фрер, – я буду просить о твоем помиловании. – А, пустое! – ответил Доуз, хрипло рассмеявшись. – Сперва надо вернуться. – Ты мне не веришь? – Я не хочу принимать от вас никаких милостей, – сказал каторжник. И в тоне его прозвучала прежняя свирепость. – Давайте работать. Тащите ваш камыш и связывайте его леской. Тут к ним подошла Сильвия. – Добрый день, мистер Доуз! Все трудитесь? О, что это у вас в котелке? Голос девочки оказывал на Руфуса Доуза магическое воздействие. Он весело улыбнулся. – Это соль, мисс. Она поможет мне ловить коз. – Ловить коз? Как так? Вы насыплете соли им на хвосты? – Нет, зачем? Козы охотно лижут соль. Там, на Лоцманской стоянке, я поставлю для них ловушки, и соль будет служить приманкой. Когда они подойдут и начнут лакомиться, я постараюсь поймать их вот этим арканом. Теперь вы поняли? – А как же вы туда доберетесь? – Это вы увидите завтра. Глава 26 ЧУДЕСНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ РАБОЧЕГО ДНЯ На следующее утро Руфус Доуз поднялся с рассветом. Сперва он намотал кетгут на палку, а потом, подведя хрупкие плотики к небольшой скале, служившей ему причалом, взял рыболовную леску и длинную палку и начал что-то вычерчивать на песке. Это были контуры плоскодонной лодки в восемь футов длиной и три шириной. На небольшом расстоянии от корпуса он наметил восемь точек – по четыре с каждой стороны – и воткнул туда прутья лозняка. Затем он разбудил Фрера и показал ему свой чертеж. – Срубите восемь сосновых кольев, – сказал он. – Если не сможете их срубить, то отожгите их, и в каждую из точек воткните такой кол рядом с прутьями. Затем соберите побольше ивовых прутьев. Раньше ночи я не вернусь. А сейчас помогите мне с плотами. Подойдя к пристани, Фрер наблюдал за тем, как Доуз, сняв с себя одежду, сбросил ее на шкуру козы, набитую сухой травой, а сам растянулся на связках камыша и, работая руками, оттолкнулся от берега. Одежда осталась сухой, но камыши, придавленные тяжестью тела, погрузились в воду так, что на поверхности виднелась только его голова. В таком положении он добрался до середины потока, и отлив подхватил его и понес к выходу из бухты. Фрер хмуро глядел ему вслед, но все же не мог подавить в себе чувство восхищения арестантом. Затем он отправился готовить завтрак. Теперь они получали только половинные порции – убитую козу Доуз запретил съедать, так как его экспедиция могла оказаться неудачной, и Фреру оставалось лишь размышлять о том, какое же все-таки счастье, что случай свел их с этим арестантом. «Священники назвали бы это волей провидения, – говорил он самому себе. – Не будь его, нам бы никогда до этого не додуматься! Если же ему удастся построить лодку, то мы будем спасены. Ну и умен он, собака! Все-таки кто же он такой?» Его опыт начальника подсказывал ему, насколько опасным может оказаться такой человек в колонии и как трудно будет ему обуздать этого умного парня. «Да, с ним надо держать ухо востро. Уж я порасскажу начальству о его сообразительности». Тут он вспомнил вчерашний разговор. «Я обещал похлопотать о сто помиловании. Черта с два он его получит! Ишь какой гордый, не желает получать его из моих рук! Какими наглыми делает этих мошенников даже самое короткое пребывание на свободе! Подожди, вот вернешься в колонию, я тебе покажу твое место. Ведь стараешься ты ради себя, ради своего спасения, ну и моего, то есть нашего заодно». Тут ему в голову пришла еще одна во всех отношениях достойная его мысль: «А что, если забрать у него лодку, а его самого оставить на берегу?» Эта мысль показалась ему дьявольски остроумной, и он невольно расхохотался. – Мистер Фрер, что с вами? – Ах, это вы, Сильвия? Ха-ха-ха! Да так, я просто вспомнил кое-что забавное. – Ну и хорошо, что вам весело. А где мистер Доуз? Ее вопрос раздосадовал Фрера. – И вечно вы думаете об этом человеке. Только и слышно – Доуз, Доуз, Доуз… Он уехал. – Как! – воскликнула она огорченно. – А мама хочет его видеть. – Зачем? – резко спросил Фрер. – Она больна. – Но ведь Доуз не врач. Что с ней такое? – Ей стало хуже со вчерашнего дня. Не знаю, что с ней. Несколько встревоженный, Фрер направился к пещерке. Супруга коменданта пребывала в каком-то странном состоянии. Пещерка была достаточно высокой, но узенькой. Формой своей она напоминала треугольник, и две ее стороны были открыты ветрам, но изобретательный Руфус Доуз закрыл обе стороны плетенками из хвороста, промазал их глиной и на одной из них подвесил что-то вроде двери, сделанной из веток. Фрер толкнул эту дверь и вошел. Бедная женщина лежала на тростниковой подстилке, брошенной поверх веток, и слабо стонала. Все это время она тяжко переносила испытания, выпавшие на их долю, и ее болезненное состояние еще больше усугубилось душевной тревогой. Вначале она еще как-то старалась бороться со своими недугами, но теперь они окончательно овладели ею, и она слегла. – Подбодритесь, сударыня, – сказал Морис Фрер, пытаясь всем своим видом изобразить сочувствие. – Через денечек-другой все образуется. – Ах, это вы? А я ведь посылала за мистером Доузом. – Его здесь нет сейчас. А я строю лодку. Разве Сильвия вам не сказала об этом? – Сказала, что лодку строит Доуз. – Хм… Ну, если хотите, мы строим ее вместе. А вернется он только к ночи. Чем я могу вам помочь? – Спасибо, ничем. Хотелось узнать, как продвигается работа. Если уж мне суждено ехать, то надо ехать как можно скорее. Спасибо, мистер Фрер, я вам очень признательна. Не очень подходящее место для приема гостей, не правда ли? – Не волнуйтесь, – утешал ее Фрер, – через несколько дней вы будете в Хобарт-Тауне. Нас непременно подберет какой-нибудь корабль. Вам надо взбодриться. Выпейте чаю или съешьте что-нибудь. – Благодарю вас. Мне так скверно, что я не могу ни есть, ни пить. Нет никаких сил… Девочка расплакалась. – Не плачь, дорогая. Еще немного, и я поправлюсь. О, скорее бы мистер Доуз вернулся! Морис Фрер в негодовании покинул пещеру. Этот «мистер» Доуз, кажется, стал для них всем, а он, Фрер, и гроша ломаного не стоит! Ничего, дайте только время – увидите! Весь день он провел в тяжкой работе, выполняя распоряжения каторжника и измышляя тысячи планов мести ему. Он обвинит Доуза в насилии. Потребует, чтобы его, как беглого каторжника, снова упрятали в колонию. Он будет настаивать, чтобы с ним поступили согласно закону, и поскольку бегство с каторги карается смертной казнью, то он ее получит. Но все же, если им удастся благополучно вернуться домой, то исключительное мужество осужденного и все его подвиги могут склонить весы правосудия в его пользу. Мать с дочерью, конечно, выступят свидетельницами благородных поступков своего спасителя и будут умолять о его прощении. Да ведь и сам он знает, что каторжник полностью заслужил это прощение. Подлый, низкий человек, сжигаемый ненавистью, вызванной уязвленным тщеславием и уколами непонятной ревности, только и ждал случая, чтобы приписать себе все заслуги и честь их спасения и вырвать тем самым у осужденного, посмевшего с ним соперничать, последнюю надежду на свободу. Плывя по течению, Руфус Доуз двигался вдоль восточного побережья бухты до тех пор, пока не увидел па противоположном берегу Лоцманскую стоянку. Было уже около семи. Он пристал к небольшой песчаной бухте, вытащил свой плот вместе с камышовыми связками и, развернув одежду, вынул лепешку. Немного поев и обсушившись на солнце, он завернул остатки завтрака и снова спустил плоты на воду. Лоцманская стоянка все еще была на порядочном расстоянии от него, но он умышленно решил вторично пуститься в путь именно отсюда, так как место это было удобное. Попытайся он добраться кратчайшим путем – и течение вынесло бы его в море. А он был еще очень слаб и несколько раз чуть не упустил из рук свой камыш. Неуклюжая связка все время крутилась, как колесо, и раза два чуть совсем не ушла под воду. Наконец, запыхавшийся и измученный, он добрался до противоположного берега, полумилей ниже намеченного места причала, выволок на песок плоты, чтобы их не унес прилив, и отправился через гору к Лоцманской стоянке. Придя туда около полудня, он начал расставлять свои ловушки. Козы, шкурами которых он надеялся обтянуть челн, водились здесь в изобилии и даже не очень дичились – это обстоятельство сильно подбодрило его. Он тщательно исследовал следы животных и заметил, что все они сходятся на пути к водопою. С большим трудом он нарезал ветви кустарника, чтобы заградить подход к водопою, оставив незагражденным то место, где следы соединялись. Поближе к воде, меж следами, он разбросал соль, полученную им из морской воды простым выпариванием. Сюда должны были прийти козы, и здесь он стал расставлять свои западни. А сделал их он вот как: сначала взял несколько гибких стволов молодых деревьев, очистил их от листьев и сучков, затем вырыл в земле ряд ямок в фут глубиной. Он работал не только ножом, но и самодельным веслом, взятым для переправы через залив. К толстым концам стволов он леской прикрепил брусок, который свободно болтался наподобие палочки, которую привязывает школьник к своему волчку. Воткнув концы прутьев в ямки, он тщательно засыпал их землей и плотно утоптал се. Закрепленные этими «якорями» прутья так крепко сидели в земле, что даже он сам не смог их выдернуть. На тонких концах их он сделал зарубки и прикрутил к ним привезенные с собой петли из кетгута. Затем он согнул прутья и тонкие концы с петлями закопал в землю, так же как и толстые. Это была самая трудная часть работы, так как надо было точно установить, какой напор могут выдержать упругие прутья, чтобы сразу не выскочить, и в то же время они должны были тут же поддаться, если слегка потянуть за петлю. После многих усилий и неудач был наконец найден нужный баланс, и Руфус Доуз, прикрыв ловушки ветвями и разровняв песок, отошел, чтобы издали наблюдать за результатами своих трудов. Два часа спустя козы пришли на водопой. Их было пять и с ними два козленка; они спокойно бежали по тропинке к воде. Вскоре охотник увидел, что все его предосторожности оказались, можно сказать, излишними. Козел-вожак тут же попал в ловушку: петля обвила его шею, прут распрямился, и он повис в воздухе, брыкаясь и издавая смешное блеяние. Несмотря на то что выработанный им план являлся для них жизненно важным – Руфус Доуз не мог удержаться от смеха при виде пляшущего в воздухе козла. Остальные козы, испугавшись странного поведения вожака, опрометью кинулись прочь, и трое из них попались в ловушки. Решив закрепить свою победу, хотя три других ловушки еще пустовали, Доуз с ножом в руке бросился к старому козлу, но добежать не успел: едва петля из плохо просохшего кетгута распустилась, животное мгновенно обратилось в бегство, отчаянно мотая головой. Он погнался за другими козами, и ему удалось их поймать. Потеря одной петли ловушки мало что значила – оставалось еще три ловушки, и до заката солнца Руфус Доуз поймал еще четырех коз. Отвязав и тщательно свернув кетгут, оказавший ему такую услугу, он подтащил коз к берегу и начал укладывать их на плоты. Тут он обнаружил, однако, что их вес был слишком велик, и вода, проникшая сквозь отверстия между стежками на шкуре, так намочила камыш, что плоты утратили плавучесть. Поэтому он был вынужден потратить два часа на перенабивку шкуры. Он набивал ее всем, что попадалось под руку. Это были валявшиеся на берегу легкие, похожие на хлопья или клочья сена водоросли, и они отлично заменили траву. Связав свои тростниковые плотики так, чтобы козья шкура оказалась посередине, он ухитрился смастерить что-то вроде примитивного каноэ, на котором тушки хорошо держались. С самого утра он ничего не ел, и тяжелая работа вымотала все его силы. И все же, одержимый стремлением выполнить свою задачу, он отгонял от себя всякую мысль об отдыхе. Он упрямо волочил по песку натруженные ноги, надеясь непрерывным движением подавить усталость. Начался прилив, надо было скорее, с попутным течением, добраться до дальнего берега. Плыть от Лоцманской стоянки в мелководье было невозможно. Если бы он стал дожидаться отлива, ему пришлось бы провести на этом берегу еще один день, поэтому он не мог терять ни часа. Срезав длинный ствол молодого деревца, он прикрепил к одному его концу свой плавучий груз и таким способом подтащил его к месту, где берег резко обрывался над глубокой водой. Стояла ясная ночь, и взошедшая луна, огромная и низкая, бросала на воду дрожащую полосу серебра. На той стороне бухты все было затянуто дымкой, скрывавшей заливчик, из которого он отправился в путь утром. От костра изгнанников, спрятанного за скалой, в воздухе реял только красноватый отсвет. За рифом гремел океанский прибой, бьясь о скалы с хриплым и угрожающим рокотом. Усиливающийся прилив покрывал воду рябью и плескался о песчаный берег с монотонной и предательской мелодичностью. Руфус дотронулся до ледяной воды и отдернул руку. Была минута, когда он решил дождаться утренних лучей, которые осветят это красивое, но изменчивое море, однако тут же мысль о беспомощной девочке, которая ждет и высматривает его на берегу, придала ему новые силы, и, устремив глаза на красный отсвет над темной грядой деревьев, показывавший где находились люди, он толкнул плот перед собой в море. Камыши хорошо держали груз, но сила течения засасывала его под воду, и поначалу он опасался, что вынужден будет лишиться своей поклажи. Однако его мускулы, закалившиеся, как сталь, в горниле каторжной работы, вынесли это страшное напряжение; задыхаясь, с разрывающейся грудью и одеревеневшими пальцами, он все же не сдавался, пока плот, выбравшись из прибрежных волн, не поплыл спокойно по серебряной дорожке, ведущей к их стоянке. Передохнув несколько минут, он напряг все мускулы и повел свое необычное каноэ к берегу, толкая его и подгребая веслом в направлении невидимого костра. И наконец, когда онемевшие члены уже отказывались подчиняться его воле и плот поплыл по течению, он вдруг почувствовал под ногами дно. Открыв глаза, зажмуренные в последнем усилии, он увидел себя в безопасности под щербатым утесом, заслонявшим костер. Казалось, что волны, которым надоело преследовать пловца, с презрением и досадой выбросили его на побережье у пристани его надежд. Оглянувшись назад, он только сейчас понял, какой страшной опасности избежал, и содрогнулся. Но тут же его охватил восторг торжества. И зачем ему было так долго ждать, если бегство столь доступно? Вытащив коз за самую высокую линию прилива, он обошел утес и направился к костру. Воспоминание о той ночи, когда он впервые приблизился к нему, всплыло перед его глазами и взволновало его. Да, сейчас он был уже другим человеком, не похожим на прежнего! Пробираясь по песку, он увидел колья, белеющие при свете месяца. Да, пришлось начальнику попотеть, выполняя приказ каторжника. Ведь только он один знает, как спастись. Он, Руфус Доуз, забитый, униженный каторжник, один может вернуть эти три человеческие существа в мир цивилизации. Если он откажется им помочь, они навсегда останутся в этой тюрьме, где он сам так долго страдал. А сейчас все изменилось – он стал их тюремщиком и господином. И прежде, чем одинокий хранитель огня услыхал его шаги, он уже стоял у костра, молча протягивая руки к языкам пламени. Он чувствовал то же, что чувствовал бы на его месте Фрер – презрение к человеку, оставшемуся вне опасности. Фрер вздрогнул, увидев его. – Это ты? Ну как, удалось? – воскликнул он. Руфус Доуз кивнул. – Неужели ты отловил коз? – Там у скалы лежат четыре козы. К завтраку будет мясо. На звук его голоса девочка прибежала из хижины. – О, мистер Доуз! Вот радость! А мы с мамой уже начали беспокоиться! Доуз схватил ее на руки и, весело рассмеявшись, поднял высоко над головой. – Скажите, Сильвия, – спросил он, держа ее на вытянутых руках, с которых капала вода, – что вы для меня сделаете, если я привезу вас с мамой домой? – Дадим вам полное прощение, и папа сделает вас своим слугой, – ответила Сильвия. Фрер расхохотался, а Доуз, чувствуя комок в горле, опустил девочку на землю и отошел. Да, это было все, на что он мог надеяться. Вся его находчивость, все его мужество, пренебрежение опасностями, которым он подвергал себя ради них, будут вознаграждены лишь снисходительным покровительством такого великого человека, каким являлся мистер Викерс. Его сердце, разрывающееся от любви и самоотречения, преисполненное светлых надежд на будущее, получит на все свои раны только этот благословенный елей. Он совершил подвиг доблести и отваги, и в награду за это люди, которых он спас, сделают его своим слугой. Чего же еще может ждать каторжник? Сильвия, почувствовав, какую глубокую рапу она нанесла ему своими необдуманными словами, подбежала к нему. – Мистер Доуз, помните, что я всегда буду любить вас. Но каторжник, уже очнувшись после минутного восторга, отстранил ее от себя и тут же устало и безжизненно растянулся под сенью скалы. Глава 27 ЧЕЛН Утром Руфус Доуз встал раньше других и принялся за работу, ни словом не обмолвившись о вчерашней сцене. Он уже освежевал одну из коз и стал показывать Фреру, как разделать вторую. – Начинайте рубить от огузка до холки и затем от грудки до колен, – говорил он. – Мне нужно, чтобы шкуры по мере возможности были квадратными. Они работали не покладая рук и до завтрака уже успели снять шкуры со всех четырех коз, вынуть внутренности, промыть их и подготовить кишки к растяжке. Поджарив на костре часть мяса, они устроили маленькое пиршество. Поскольку миссис Викерс чувствовала себя по-прежнему плохо, Доуз навестил ее. С Сильвией был восстановлен мир, и он вышел из хижины, держа девочку за руку. Фрер рубил мясо длинными полосками для вяленья на солнце; увидев их, он обозлился. Их дружба разжигала его дикую зависть и ревность. Однако он ничем не выказал недовольства своему врагу, так как тот пока являлся единственным хранителем секрета сооружения спасительной лодки. Но уже к полудню» Фрер узнал этот секрет, оказавшийся весьма простым. Доуз выбрал две самые стройные и суживающиеся кверху сосенки, из тех, что накануне срезал Фрер и туго связал их комлями к наружи. Получилась как бы соединенная внакрой балка длиной в двенадцать футов. Отступя на два фута с каждого конца, он стал делать надрезы и загибать концы вверх, затем он укрепил их в этом положении ремнями из сырых шкур. В результате у него получился остов лодки, у которой нос, киль и корма были сделаны из цельного куска дерева. Поставив свое сооружение между двумя кольями, он взял еще четыре шеста и, сделав на них зарубки, привязал их крест-накрест к килю. Они образовали кницы. Затем он взял еще четыре молодых деревца, тоже согнул их на концах и положил в днище лодки. Два как поперечные перекладины и два как планширы. Места пересечений он крепко связал ремнями и леской. Когда сооружение было закончено, он вынул колья-стойки, и перед ними на земле лежал остов лодки длиною в восемь футов и шириною в три. Фрер, чьи руки были в мозолях и ссадинах, хотел было устроить себе небольшой отдых, но Доуз не желал даже слышать об этом, хотя устал не меньше его. – Надо закончить работу, иначе высохнут шкуры. – Я больше не могу, – мрачно заявил Фрер. – Еле держусь на ногах. Это у тебя, видно, железные мускулы, а у меня таких нет. – Потому что меня заставляли работать, когда я валился с ног. Удивительно, как плетка поднимает дух человека. Хочешь, чтобы не было больно? Работай! Так нам всегда говорили. – А что еще делать? – Обтягивать лодку. Растопить сало и сшить эти шкуры. По две. Понятно? Затем каждую пару пришить друг к другу шейками. Кетгута у нас много, вон там. – Не кричи на меня, я тебе не собака! – внезапно вскинулся Фрер. – Повежливее, слышишь? Но Руфус уже занялся пригонкой и обтесыванием молодых сосенок и ничего не ответил. Возможно, он считал ниже своего достоинства возражать уставшему лейтенанту. Примерно за час до заката шкуры были готовы, и Руфус Доуз, успевший за это время оплести прутьями ребра каркаса, натянул на них шкуры мехом внутрь. По краям этого покрытия на равном расстоянии друг от друга он прорезал отверстия, пропустив через них ремни из скрученной кожи, затем все это притянул к верхнему настилу лодки. Остался еще один, завершающий штрих. Зачерпнув котелком растопленный жир, он тщательно промазал им все швы на сшитых шкурах. Лодка, перевернутая кверху дном, напоминала не то гигантскую скорлупу, грецкого ореха, покрытую рыжей вонючей шкурой, не то скальп с головы какого-то великана. – Все! – торжествующе воскликнул Руфус Доуз. – Теперь двенадцать часов на солнце, чтобы шкуры подсохли и натянулись, и наш челн поплывет, как утка! Весь следующий день ушел на мелкие приготовления. Они уложили вяленое козье мясо в лодку так, чтобы оно занимало как можно меньше места, наполнили водой бочонок из-под рома; из внутренностей животных сделали бурдюки. Наполнив их водой, Руфус Доуз заткнул горлышки деревянной затычкой, туго перекрутил их и завязал. Сняв с деревьев кору так, что куски сохраняли цилиндрическую форму, он сшил сбоку каждый цилиндр, приделал к нему донышко из той же коры и законопатил швы камедью и сосновой смолой. Получилось четыре вполне сносных ведра. Оставалась еще одна козья шкура, из нее решили сделать парус. – Течение здесь очень сильное, – сказал Доуз, – а на таких веслах далеко не уйдешь. Но если подует бриз – мы спасены. Поставить мачту на таком хрупком, похожем на корзину суденышке было невозможно. Но и здесь выход был найден. От носа до кормы протянули два шеста и закрепили их, между ними поставили мачту, туго привязав ее сыромятными ремнями, закрепив ее также леской, протянутой от носа к корме. Днище лодки было выложено корой и получилось весьма прочным. К вечеру четвертого дня все приготовления были закончены, и было решено наутро пуститься в путь. – Мы пойдем вдоль берега до Рифа, – сказал Руфус Доуз, – а там подождем спада прилива. Больше пока ничего сделать нельзя. Сильвия, сидевшая на камне поодаль от мужчин, позвала их. Свежее мясо восстановило ее силы, и вместе с надеждой на спасение к ней вернулась ее детская шаловливость. Маленькая проказница нацепила себе на голову венок из водорослей и, взяв в руку длинную, украшенную пучком листьев ветку, изображавшую скипетр, преобразилась в героиню какой-то своей книжки. – Я королева острова, – весело сказала она, – а вы мои верные подданные. Скажите, сэр Эгламур, готов ли корабль? – Да, ваше величество, – ответил несчастный Доуз. – Тогда мы его осмотрим. Ну, ведите меня туда! Мне неудобно просить вас, как Пятницу, падать передо мной ниц. А вы, мистер Фрер, вы не играете? – Конечно, играю! – ответил Фрер, не в силах устоять перед очаровательной сердитой гримаской, сопровождавшейся этими словами. – А что я должен делать? – Вы должны идти с другой стороны и держаться очень почтительно. Ну, это же игра, – добавила она, видя, что задевает самолюбие Фрера. – Так вот, королева направляется к берегу в сопровождении своих нимф! Не смейтесь, мистер Фрер. Конечно, вы на нимфу совсем не похожи, но тут уж ничего не поделаешь! Подобным смешным манером они прошествовали по песку к морю. – Так вот он, челн! – воскликнула королева, в изумлении забыв о своем королевском достоинстве. – Мистер Доуз, вы настоящий волшебник! Руфус грустно усмехнулся. – Это все очень просто, – сказал он. – По-твоему, просто?! – воскликнул Фрер, поддавшийся общей радости и потому утративший частицу своей угрюмости. – Нет, с этим я не согласен. Да это же настоящее кораблестроение, да еще какое! Без дураков. Такой тяжкий труд. – Да, – подтвердила Сильвия, – тяжкий труд доброго мистера Доуза! – И чертя королевским скипетром на песке буквы и слова, она запела сочиненную ей песенку: Добрый мистер Доуз! Добрый мистер Доуз! Мы признать готовы — Это все построил Добрый мистер Доуз! Морис не смог удержаться от насмешки и пропел: Марджери Доу устроилась в доме — Кровать продала и спит на соломе! – Нет, это совсем не то! Я хочу, чтобы был добрый мистер Доуз! – упрямо повторяла Сильвия. – Для меня он добрый мистер Доуз! Ведь это же так? А у вас дурной характер, сэр. Я больше с вамп не играю! И с этими словами она зашагала прочь по песчаному берегу. – Зачем вы обижаете девочку? – спросил его Руфус Доуз. – Вы очень грубы с ней. Но к Фреру вернулась его самоуверенность. Теперь, когда лодка была готова и спасение близко, он решил вновь занять позицию командира, предназначенную ему его общественным положением. – Послушаешь ее – так можно подумать, будто лодки до нас никто никогда не строил, – сказал он. – Будто это не бельевая корзина, а трехпалубник моего дядюшки! Смешно, ей-богу! – добавил он и хрипло расхохотался. – Должно быть, у меня врожденный талант к кораблестроению. Ведь если бы старый негодяй не умер, я бы сам тогда стал кораблестроителем. При слове «умер» Руфус Доуз повернулся к нему спиной и занялся креплением шкур. Если бы Фрер увидел его лицо, он бы поразился его внезапной бледности. – Да, – продолжал лейтенант, как бы разговаривая с самим собой, – недурно потерять столько денег, а? – Каких денег? – спросил каторжник, не поворачивая головы. – Каких! Эх, парень, я ведь должен был получить в наследство четверть миллиона, но старый скряга, который собирался мне его оставить, умер, не успев изменить завещания в мою пользу, и все досталось шалопаю сынку, который уж много лет где-то бродяжничает. Вот какие вещи случаются на белом свете. Руфус Доуз, стоявший к нему спиной, на секунду задохнулся от изумления. Овладев собой, он хрипло проговорил: – Везучий парень этот сынок! – Черта с два, везучий! – вскричал Фрер и выругался. – Да, ему здорово повезло, куда уж лучше. Он сгорел на «Гидаспе» и даже не узнал о том, какое богатство ему привалило. Но денежки заграбастала его мамаша. Я же не увидел из них ни шиллинга. И, видимо, недовольный собой за то, что распустил язык в ущерб своему достоинству, он направился к костру, размышляя, несомненно, о разнице между Морисом Фрером, обладателем четверти миллиона, вращающимся в высшем обществе, имеющим экипажи, охотничьих собак и бойцовых петухов, и Морисом Фрером – нищим лейтенантом, брошенным на пустынном побережье Макуори-Харбор, строящим лодку под началом беглого каторжника. Руфус Доуз также погрузился в раздумье. Он прислонился к планширу их пресловутой лодки. Глаза его были прикованы к морю, переливающемуся золотом в лучах заката, но они явно не видели ничего перед собой. Потрясенный неожиданно полученной вестью о своем богатстве, он дал волю воображению, и, вырвавшись из-под власти рассудка, оно вернуло его в те самые места, которые он тщетно старался забыть. Глядя на сверкающую гавань и безбрежное море на горизонте, он видел старый особняк в Хэмпстеде с его угрюмым и таким хорошо знакомым садом. Ему рисовались картины удачного избавления от опасности и возвращения с каторги, так долго державшей его в своих цепях. Вот он возвращается на родину, сочиняет какую-нибудь правдоподобную историю о своих странствиях и становится обладателем состояния, принадлежащего ему по закону. Он начинает жить заново – богатым, свободным и уважаемым человеком в мире, так жестоко изгнавшем его. Он видит милое бледное лицо матери, свет уютного очага. Его встретили со слезами радости и горячей любви, И он входит в дом, как воскресший из мертвых… Новая, яркая жизнь открылась перед ним, и он забылся в созерцании собственного счастья. Он был так погружен в свои мечты, что даже не услышал легких детских шагов. Сильвия принесла матери радостную весть о том, что каторжник построил лодку, и миссис Викерс, пересилив свою слабость, ковыляла следом за ней к берегу, опираясь на руку Мориса Фрера. – Мистер Доуз! Мама идет посмотреть челн! – крикнула девочка, но слова не дошли до его сознания. Девочка повторила их, однако застывшая у планшира фигура не сдвинулась с места. – Мистер Доуз! – громко крикнула Сильвия и потянула его за рукав. От этого прикосновения он очнулся и, опустив глаза, увидел обращенное к нему хорошенькое личико. Едва сознавая, что делает, весь еще во власти своих грез, свободный, богатый и уважаемый, он схватил маленькое создание в объятия, как если бы она была его дочерью, и крепко расцеловал. Сильвия ничего не сказала, но Фрер, по-своему оценивший этот поступок и сделавший свой собственный вывод, был поражен такой дерзостью. Лейтенант считал, что уже занял свой прежний служебный пост, и, держа миссис Викерс под руку, закричал на Руфуса так, как если б это происходило в его ведомстве на острове Марии. – Ах ты, наглец! – воскликнул он. – Да как ты смеешь?! Помни свое место, несчастный! Эта фраза вернула Руфуса Доуза к действительности. Да, его местом было и есть – место каторжника. Как смеет он проявлять нежность к дочери своего начальника?! Однако после всего, что он для них сделал И мог еще сделать, такой приговор показался ему жестокостью. Он посмотрел на этих людей, разглядывавших построенную им лодку. На щеках бедной женщины он увидел румянец надежды, а в непреклонном взгляде Мориса Фрера – властность, и тут он понял: вот какой результат всех его усилий! 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34 |
|||||||