ГЛАВА 1

Англия. Южный Уэльс

1659 год

– По-моему, мы должны пойти к нему, – голос Алисы Лайтон звучал озорно, весело и энергично.

Тот, о ком она говорила, был сэр Филипп Гамильтон, недавно прибывший в небольшой городок Западный Истон. После смерти своего дядюшки он унаследовал имение Эйнсли Мейнор, но поселился там всего лишь месяц назад, в начале февраля.

– В конце концов, – и настойчивость мелькнула в ее оживленных голубых глазах, – как мы поверим в его благонамеренность, если не соизволим поговорить с ним?

– Поговорить с ним – это одно дело, Алиса. А вот пойти к нему – это совсем другое, – назидательно произнесла леди Абигейл Стразерн, мачеха Алисы. Она нацелилась на увесистый кусок свежей ветчины, розовой горкой наполнявшей тарелку. Толстая и некрасивая, Абигейл любила потешить себя маленькими сиюминутными радостями, непреклонно веря в то, что ничего в жизни нельзя откладывать на потом.

– Ты отлично знаешь, – продолжала она, – что если твой отец снизойдет до визита к сэру Филиппу, это будет равносильно всеобщему признанию.

С ней нельзя было не согласиться. Лорд Эдвард Стразерн пользовался значительным влиянием в обществе Западного Истона. И хотя его титул, дарованный королевой Елизаветой около ста лет назад, простирался лишь от третьего колена генеалогического древа, Лайтоны были старинной фамилией. Более того, служение королю Чарльзу во время недавно закончившейся гражданской войны укрепило его престиж в роялистских[1] кругах.

– А почему бы его и не признать? – настойчиво поинтересовалась Пруденс Лайтон, сводная сестра Алисы по отцу.

Пруденс была своевольна, импульсивна и смотрела на жизнь с наивной простотой.

– Потому что он может оказаться круглоголовым![2] – резко возразила Абигейл, многозначительно улыбнувшись своей дочери. Чувство собственного достоинства ей придавало темно-голубое платье изысканного оттенка, лиф плотно облегал фигуру и спереди был туго зашнурован, особую прелесть составляли светло-голубая отделка нежно-малиновая нижняя юбка из тонкого шелка. Цвета одежды не подчеркивали ее монотонного душевного склада, но и не скрадывали его.

– Разве ты не помнишь историю двух племянников Ричарда Гамильтона? – величественно произнесла леди Стразерн. – Когда началась война, один из них пошел на службу в парламентские войска, а другой встал на сторону короля. Мы не знаем доподлинно, кто этот человек в Эйнсли – роялист или собрат круглоголовых.

– Почему бы не спросить его самого? – практично предложила Пруденс. В отличие от матери на ней было красное платье с белой отделкой. Она всегда выбирала яркие расцветки независимо от того, шел этот цвет к ее песочным волосам и карим глазам или нет. Таков был ее характер.

Эдвард Стразерн – высокий тучный мужчина средних лет, столь же выразительной внешности, как и его дочери, – снисходительно засмеялся:

– По-моему, можно было бы, но я сомневаюсь, что от этого будет какой-либо прок. Даже не будучи сторонником роялистов, он просто-напросто скажет, что является таковым.

Пруденс выразительно вздохнула.

– Политика! Я так устала от политики! Война закончилась давным-давно. Неужели так важно, если сэр Филипп когда-то был круглоголовым? Короля казнили десять лет назад, лет восемь прошло, как принц Чарльз попытался вернуться в Англию, и был разбит при Вустере.

– Король Чарльз, – рассеянно поправил дочь Эдвард Стразерн, отряхивая крошку хлеба со своего коричневого камзола.

Костюм, который он носил, был хорошо скроен, но поистерся от длительной носки. Надетый поверх тонкой рубашки, камзол выглядел длиннее, чем того требовала последняя мода, и в этот прохладный весенний день Стразерн застегнул его на все пуговицы, чтобы согреться. Его кюлоты,[3] тоже слишком длинные и старомодные, были оторочены лентами вдоль манжет, что явно выдавало в нем роялиста. Шерстяные чулки он предпочитал шелковым, и, в довершение всего, его черные кожаные туфли были подвязаны лентами поверх. Все говорило, что он – человек практичный, который не заботится о производимом впечатлении.

Пруденс, только что поднесшая ко рту вареное очищенное яйцо, остановилась:

– Папа?!

– Да, да! Несмотря на ссылку, принц стал королем сразу после смерти его отца! – внушительно отрезал Стразерн. – Когда Чарльз Стюарт вернулся в Великобританию в 1651 году, он уже был королем!

– Ох! Принц или король, это не имеет значения! – воскликнула, ничуть не смущаясь, равнодушная к политике Пруденс. – Сейчас мы все живем при лорде-протекторе, и так будет продолжаться еще долго.

– Новый лорд-протектор не такой сильный и целеустремленный, каким был его отец. Ричард Кромвель правит Англией немногим более шести месяцев, а уже ходят слухи, что армия не собирается его поддерживать. Но армия – это столп, на котором держится власть, – выразительные голубые глаза Стразерна стали задумчивыми. – Я не верю, что англичане позволят Ричарду властвовать только потому, что он сын Оливера Кромвеля и новоявленный наследник.

– И это означает, что близятся перемены, – заключила Алиса, и ее прекрасные голубые глаза, так похожие на отцовские, заискрились. – Поэтому нам так важно знать, каковы убеждения лорда Эйнсли Мейнора, правда, папа?

Лорд Стразерн бросил на нее полный нежности взгляд. Алиса была его дочерью от первого брака. Они с сестрой оказались совершенно непохожими, как, впрочем, и их матери. Унаследованные Алисой от матери белокурые волосы, отливающие цветом старого золота, были зачесаны со лба наверх и падали пенными кудрями с обеих сторон, обрамляя тонкое лицо. Голубые в пушистых ресницах глаза, прямой нос, твердо выступающий подбородок – все черты отцовские. Однако красиво очерченный рот в точности шел от матери, так же как и матовая бледность лица. В отличие от своей сестры Алиса выбирала элегантные цвета одежды. В этот день на ней было платье цвета выдержанного вина с нежно-розовой нижней юбкой. Широкий воротник и манжеты смотрелись на этом фоне белыми лепестками.

Смышленая, наделенная интуицией и проницательностью, Алиса умела с предельной точностью находить объяснение весьма запутанным фактам. Поэтому лорд Стразерн возлагал на нее большие надежды, пока его сын Томас находился в ссылке за попытку организации восстания в пятьдесят первом. Алисе Стразерн отдавал вторую роль в своей команде.

– Так и есть, моя дорогая. В наше сложное время хорошо бы знать, во что верит каждый из нас. Излишняя предосторожность никогда не помешает.

Осторожность была свойством, которое давно поощряли в себе роялисты. Непосильные налоги, суровые притеснения приучили их к тому, что всякое неповиновение лорду-протектору чревато дополнительными трудностями. Большинство роялистских семей, когда-то зажиточных и наделенных властью, выступив в оппозиции во время войны, теперь существовали на скромные доходы. И действительно, комната, в которой размещалась семья Лайтонов, была хорошим подтверждением того, насколько изменились обстоятельства.

В небольшую уютную гостиную, отделанную так модным в прошлом веке резным дубом, солнечный свет проникал сквозь застекленные квадраты окна, согревая дубовую обшивку, выявляя царапины на красном дереве обеденного стола и потертый гобелен на сиденьях стульев. И хотя мебель и поблекший ковер, раскинувшийся на дубовом паркете, были все еще отличного качества, на обновление всего этого дорогого имущества денег у Лайтонов не было.

Пруденс, слишком юная для того, чтобы помнить жизнь до войны, с большим удовольствием, чем другие члены семьи, принимала произошедшие перемены. Ее главной заботой было найти мужа и обзавестись собственным домом.

– Я надеюсь, – сказала она, – что сэр Филипп приятный джентльмен, кажется, он не женат, и соседствовать с холостяком, подходящим в женихи, будет особенно приятно.

– Пруденс! – возмутилась Абигейл. – Откуда у тебя только берутся такие мысли?!

Но Пруденс не обратила внимания на ее нравоучение. В ней было такое же, как у сестры, упрямство.

– Алису интересует один мужчина, увивающийся вокруг нее. Если же появится другой претендент на руку и сердце, она решит, принять ей или нет ухаживания господина Инграма.

Алиса покраснела. Чтобы скрыть неловкость, она стала теребить рукав, где из-под мягкой ткани винного цвета показалась нежная сорочка.

– Я считаю Цедрика Инграма любезным молодым человеком, но радуюсь, что он не сделал мне предложение, иначе я бы не знала, что ему сказать.

Абигейл заморгала глазами:

– Когда мужчина делает предложение, надо всегда знать, что ему ответить, моя дорогая. И любому другому джентльмену тоже, это входит в правила этикета.

– Включая сэра Филиппа Гамильтона, – заметила Пруденс, повергнув всех членов семьи в молчание.

Нарушил его Эдвард Стразерн.

– Особенно по отношению к сэру Филиппу Гамильтону. Если он разделяет взгляды роялистов, то станет весьма полезным для нас. А если – нет… – последняя фраза угрожающе повисла в воздухе. Лорду Стразерну не было необходимости ее заканчивать.

– Круглоголовый в Эйнсли! – страстно прошептала Алиса. – Невыносимо даже думать об этом!

– Мы должны действовать осторожно, – предупредил Стразерн.

Отец и дочь обменялись через стол выразительными взглядами. Они поняли друг друга без слов. Эйнсли было одним из самых крупных владений в округе. Иметь засевшего там врага было бы очень опасно.

– В самом деле, надо быть предельно осторожными, – повторил Стразерн.

В этот же день, чуть позже, Алиса пошла на скотный двор за своим отцом, намеревавшимся осмотреть молоденькую кобылицу, готовую вот-вот ожеребиться. Пока он обсуждал с главным конюхом все деловые вопросы, Алиса терпеливо ждала, переходила от стойла к стойлу, трепала по холке привязанных там лошадей. То, что всего лишь третья часть стойл была занята их обитателями, еще раз напоминало, как распорядился режим протектора в финансовых делах лорда Стразерна.

Политические симпатии дорого обошлись лорду Эдварду Стразерну – все, кроме крошечного кусочка его владений, было конфисковано в конце войны. Ему разрешили оставить одну собственность – поместье Стразерн, давшее некогда ему титул и теперь возможность скромно содержать свою семью, а богатые земли, с которых он получал большую часть своего дохода, отныне ему не принадлежали.

Стразерн было маленьким поместьем по сравнению с тем, где семья жила до войны, и к тому же поразительно старомодным. Оказалось нелегко приспособиться к столь унизительным условиям, когда они перебрались туда после казни короля. Кроме того, возникли и другие не менее важные проблемы. Опустошенные во время войны земли, разграбленные скотные дворы, захват лошадей для новой армии Оливера Кромвеля – все трудно и медленно поддавалось восстановлению из-за крайней нехватки денег. И потому в просторных конюшнях стояли рабочие лошади, а несколько породистых использовались членами семьи только для верховой езды.

Но Алиса об этом не думала. В ожидании отца она ходила между стойл и поглаживала раздувающиеся ноздри лошадей. И едва он закончил дела, она с готовностью спросила:

– Папа, ты уже переговорил?

Приблизившись к ней, лорд Стразерн также тронул мягкие лошадиные губы и тихо с расстановкой сказал:

– Да, Алиса. Давай прогуляемся на пастбище. Я хочу посмотреть, как там пасется скот. Поговорим по дороге.

Хотя в голосе отца Алиса не почувствовала тревоги, она еще раз вспомнила об осторожности – поддерживать королевскую власть было делом опасным. Они шли молча, Алиса ждала, когда отец заговорит.

Скот выгоняли на пастбища подальше от дома и основных построек. Вокруг не было ни души, кто мог бы услышать то, о чем сообщил Стразерн.

– Я связался с Силд Нот[4] и узнал, что послом от короля Чарльза будет твой брат Томас.

У Алисы от волнения перехватило дыхание.

– Ах, папа! Как здорово! Когда он должен приехать?

– Скоро. Из предосторожности мне не сообщили точную дату, но я уверен, что в этом месяце…

Десятью годами спустя дело роялистов прикрыли в Англии. Среди них не было единства. Были такие, как лорд Стразерн, принимавшие Силд Нот, тайный союз шести человек, координаторов сопротивления. Позднее выступили другие группировки, представители лояльных роялистов, выражающие противоположные мнения. Не имея данных о том, насколько возможно восстание в Англии, король Чарльз решил послать доверенное лицо из своих приближенных, чтобы получить точные сведения о готовности страны.

Этими полномочиями король наделил Томаса Лайтона.

Алиса радостно улыбнулась:

– Великолепно, что Том опять будет с нами!

Стразерн прервал свои беспокойные мысли по поводу молочного стада и, уставившись взглядом на дочь, предупредил:

– Томас приезжает домой не к добру, моя милочка. И его приезд не принесет семейной радости. Время, которое он проведет с нами, будет кратким.

Но Алису это ничуть не испугало.

– Я знаю, папа. Но Томас в ссылке почти восемь лет, и я по нему соскучилась. Просто опять увидеть его и поговорить с ним уже будет радостью.

– Да, – задумчиво сказал Стразерн, – эта проклятая война перевернула наши жизни с ног на голову. Пусть громы небесные обрушатся на Кромвеля и всех его приспешников.

Мысли о пасущемся стаде вернулись к Стразерну.

Некоторое время Алиса стояла молча, наблюдая за ним. Потом повернула голову так, чтобы видеть его лицо.

– Папа, когда приедет Томас, конечно же я буду там.

Внутренне Стразерн поздравил себя за догадливость, и скрытая улыбка тронула его губы. Он знал, что обычно Алиса не спрашивает разрешения, а объявляет о своем участии в заведомо опасных предприятиях. Поэтому сейчас он ждал ее заявление о встрече брата. И оно последовало.

– Да, дорогая, если только…

Алиса рассердилась:

– Условия, папа?

Стразерн хмуро кивнул:

– Условия, Алиса…

На ее очаровательном личике появилась недовольная гримаса, но она скрыла ее под улыбкой.

– Хорошо, папа, – ее глаза заискрились. – Я надеюсь, они не будут слишком тягостными?

– Я не думаю, что они могут показаться тебе тягостными, дочка, – заметив возмущенный взгляд Алисы, он рассмеялся: – Моя дорогая, нам следует помнить, что Томас представляет большой интерес кое для кого. Стоит круглоголовым прослышать, что он вернулся в Англию, как тут же распорядятся его поймать. А это чревато арестами для всех нас. Я бы не хотел, чтобы ты увидела, как выглядит тюрьма изнутри.

– Итак, – медленно произнесла она, – мне будет разрешено пойти, если только ты сочтешь, что я нахожусь в полной безопасности.

– Верно, дорогая.

– А как ты узнаешь?

Эдвард задумчиво потер подбородок:

– В таком тесном местечке, как Западный Истон, достаточно один раз хлопнуть в ладоши, чтобы тотчас же все об этом узнали. Всякий, кому охота заслужить доверие теперешних правителей, может сообщить, куда надо о возвращении Томаса, только мне кажется, что истонцы так не поступят. Верю каждому, кроме сэра Филиппа Гамильтона. Его надежность – под вопросом.

– Даже если он сторонник роялистов?

– Да, ему позволили унаследовать богатое имение при круглоголовых. За такую щедрость обычно приходится платить определенную мзду.

– Ты думаешь, его подослали шпионить за нами?

– Я не могу утверждать этого, дорогая, но не исключаю такой возможности. В любом случае, придется оплатить долг за вступление в наследство. Если так, нам будет непросто втянуть его в свои дела.

Республиканский режим установил огромные налоги на собственность роялистов. Чтобы вступить в наследство или забрать отнятое имение у правительства, любой роялист обязан был заплатить кабальную таксу. Это называли погашением долга. Само погашение уже означало, что дальнейшие попытки вернуть трон королю исключаются.

– Я бы хотел побольше узнать об этом человеке до приезда Томаса, – подытоживая свои тревожные мысли, сказал Стразерн.

В глазах Алисы мелькнул озорной огонек.

– Мне будет интересно завести пространный разговор с этим джентльменом, папа. Так я смогу узнать его взгляды. В конце концов, он не женат. Почему бы мне не заинтересоваться его персоной?

Облегчение боролось с испугом на лице Стразерна.

– А как же Цедрик Инграм? Он может подумать, что ты слишком ветрена и не соответствуешь его вкусам. Я бы не хотел, чтобы твои отношения с Инграмом закончились из-за наших дел, Алиса.

Она настороженно взглянула на него:

– Но ты ведь не намерен поделиться с господином Инграмом своими подозрениями?

– Человек имеет право считаться невиновным до тех пор, пока его вина не будет доказана. Мне не хотелось бы говорить кому-либо о своих подозрениях относительно сэра Филиппа Гамильтона, пока я не буду целиком и полностью уверен в том, что он не тот, за кого себя выдает.

Алиса не сомневалась в отце, знала о его душевной чувствительности и неизменном благородстве по отношению к людям, независимо от того, как поступают другие.

– Быть может, господин Инграм воображает, что его сватовство будет принято, как только он предложит, – рассудительно заявила Алиса. – Но он не делал мне предложения, а я не давала согласия. Пока мы не обручены – мы просто друзья.

Она горделиво откинула голову, глаза ее засверкали, а женственный породистый подбородок стал еще резче очерчен.

– Кроме того, я считаю, – продолжала она с достоинством, – что Цедрику Инграму полезно будет узнать, что он – не единственный джентльмен, считающийся выгодным женихом в Западном Истоне.

С удивительным облегчением Стразерн засмеялся. И хотя его отношения с Цедриком Инграмом были достаточно близки – Стразерн прилагал немало усилий для поддержания его душевного равновесия в этом отдаленном уголке юго-западной Англии – в этом человеке было что-то такое, что не нравилось ему, что именно, он не мог понять. Мысль о том, что его любимая Алиса выйдет замуж за Инграма, преследовала его, хотя все соседи считали их прекрасной парой. Ему понравилось, как трезво говорила Алиса об Инграме. Прежде он был почти уверен, что сердце дочери потеряно для него. Он нежно коснулся ее светящихся на солнце волос.

– Алиса, не забывай об осторожности. Это не игра.

В ее глазах плясали озорные огоньки.

– Конечно, папа. Но я получу массу удовольствия, проникая в потаенные мысли сэра Филиппа Гамильтона!

Лоснящийся черный жеребец дугой выгнул упругую шею с роскошной гривой и замотал красивой головой.

Твердым движением Филипп Гамильтон легко осадил норовистого красавца и выехал на главную улицу Западного Истона. Инстинкт подсказывал ему, что за ним тайно наблюдают, и это вызывало в нем азарт.

С лошадью он с детства, как и за годы службы офицером кавалерии, был на ты, поэтому ощущал себя кентавром, когда уверенно двигался по главной улице. Без малейших усилий он управлял своевольным жеребцом. Это давало возможность наблюдать за нюансами города: покрытая грязью после мартовского дождя городская улица замыкалась с обеих сторон весьма добротными зданиями, где разместились магазины; старинная каменная церковь стояла в одном конце города, а деревянные кузницы – в другом; за магазинами ютились лавчонки торговцев, за ними коттеджи мелких дельцов – все это наполнялось доносившимся издалека ревом скота, блеянием овец, запахом высыхающей земли, сжигаемого где-то сухого дерева и сладким ароматом цветущих фруктовых садов.

В целом, западный Истон – типичная деревня, с той лишь разницей, что отныне здесь станет жить Филипп Гамильтон. И пока его не признает лорд Эдвард Стразерн, быть ему вечным изгнанником.

Его цепкий взгляд напрягся, когда он увидел трех леди у дверей лавки, торгующей шелком и бархатом. Неторопливо остановив всхрапнувшего жеребца, спешившись одним плавным ловким движением, держа в руке поводья, будто прогуливаясь, Филипп направился к магазину, не обращая внимания на грязь, чавкающую под ногами.

– Леди Стразерн, – произнес он, приподняв свою широкополую касторовую шляпу, с небрежным изяществом заломленную сбоку и украшенную вьющимся страусовым пером. Церемонно раскланявшись, элегантным движением Филипп водрузил шляпу на предназначенное ей место, совершенно уверенный в том, что произвел на этих трех женщин неотразимое впечатление.

Его короткий узкий камзол, застегнутый только наполовину, позволял разглядеть тончайшего полотна сорочку, и был явной принадлежностью последней моды, хотя и довольно легким для такого свежего весеннего утра. Но шелковый плащ, закрепленный вокруг шеи и переброшенный широкими полами через плечи, сохранял тепло, восполняя возникший недостаток. На нем были короткие шерстяные кюлоты с пышными бантами возле колен, плотно облегающие ноги рейтузы и высокие, из хорошо выделанной кожи, сапоги, заложенные мягкими складками с широкими крагами.[5] Он знал, что походил на картинного джентльмена-роялиста, но тем не менее почувствовал нервную дрожь в мускулах.

– Какое удовольствие – видеть вас, миледи. Разрешите представиться: сэр Филипп Гамильтон из Эйнсли Мейнор.

Абигейл, испытывая неловкость из-за своего поношенного дорожного костюма, нарочито темно-коричневого, скрывающего возможные уличные огрехи, прохладно кивнула Гамильтону и отвечала с вежливой улыбкой.

– Здравствуйте, сэр Филипп, – и, выдержав многозначительную паузу, добавила: – Вопреки правилам, позвольте познакомить вас с моими дочерьми – Алиса и Пруденс.

Филипп улыбнулся той очаровательной улыбкой, которая обычно возникала на его лице в тех редких случаях, когда ему хотелось нравиться.

– Очень приятно, мисс Алиса, мисс Пруденс… Очень рад с вами познакомиться!..

Пруденс пролепетала нечто невнятно-вежливое, а Алиса подарила Филиппу впервые такую улыбку, от которой у него закружилась голова. Она отвела взгляд, а ему страстно захотелось узнать, что скрывают эти прекрасные голубые глаза. Будь перед ним другая девушка, Филипп решил бы, что Алиса опустила глаза из скромности. Но он знал, к какому дому она принадлежит.

– Сэр Филипп, – произнесла Алиса ангельским голосом, – как приятно наконец-то встретиться с вами. Вы не представляете себе, как мы все хотели с вами познакомиться.

Филипп вскинул брови. Их поместья находились рядом, и лорду Стразерну достаточно было собрать семейство, посадить в экипаж и приехать к нему. Поэтому любезность Алисы приписал тому, что более всего не терпел в женщинах, – лицемерию. Прежде он немало сталкивался с женским лицемерием и видел, сколько бед оно приносит людям, поэтому сейчас одна-единственная фраза Алисы так отрезвила его, что в нем совершенно исчез страх потерять из-за нее голову.

Ее красоту он воспринимал как красоту роялистки. Если бы ее манящее лицо принадлежало простушке, его можно было бы назвать смазливым, но живость глаз выдавала острый ум и способность разбираться в людях, вот почему это определение совершенно не подходило к ней. Живописно очерченный породистый подбородок и капризно изогнутые губы говорили наблюдательному взгляду Филиппа о том, что она была из разряда тех женщин, которые умеют из мужчин вить веревки. Ее красоты не умалял даже изрядно поношенный дорожный костюм. Тугой корсаж, зашнурованный спереди, подчеркивал округлую грудь, а тонкое кипенно-белое нижнее белье, видневшееся из-за расстегнутых пуговиц, позволяло угадывать тонкую талию. Ее персиковая кожа и белокурые волосы соблазнительно оттенялись темно-голубым платьем и давали Филиппу простор для фантазии. Он представил ее, одетую в тонкий шелк, и пришел к выводу, что она будет изысканна.

Однако, явно ощущая расставленные ею ловушки – коварные женские приспособления для неосторожных мужчин, Филипп без колебаний бросился бы в этот омут, принимая любую игру, которую она ему навязала, но при этом держал бы ухо востро.

При всей непроницаемости лица Филиппа, Алиса интуитивно учуяла, что это крепкий орешек и его нелегко будет раскусить. Она тихо рассмеялась и, как бы невзначай, коснулась его руки своей, затянутой в перчатку, маленькой ручкой.

– Как обременительна известность, – с аристократической манерностью сказала она. – Люди постоянно смотрят на нас, как на пример для подражания. Папа должен был убедиться… ну, что вы – человек респектабельный.

Это позабавило Филиппа, и его губы расплылись в неподдельной улыбке.

– Ну и что, я оказался именно таким человеком?

– Папа разрешил нам разговаривать с вами, – с притворной скромностью пролепетала Алиса, опустив красивые ресницы. – Если бы он так не считал, то бы не сделал этого.

«Дразнить доверчивых мужчин ложными надеждами – твоя вторая натура», – подумал Филипп, глядя на очаровательное невинное личико Алисы и внутренне упрекая себя за податливость.

Но как человек благовоспитанный, не однажды принятый при дворе короля Чарльза, он не обнаружил на лице неуважительных мыслей и, с видом безупречной почтительности, элегантно кивнул в знак согласия.

– Лорд Стразерн – человек мудрый. Проверяет каждого, кто чем дышит. Но иначе и нельзя в наше неспокойное время.

– Да, да, вы правы! – с сияющей улыбкой подтвердила Алиса.

В глубине души Филипп поздравил Алису со столь естественной улыбкой, так не соответствующей его представлению о женщинах-роялистках. Он был уверен, что они, вопреки своим очаровательным манерам, бессердечные интриганки. И не сомневался, что уважающий себя мужчина не должен подпускать их к своему сердцу на пушечный выстрел, чтобы навсегда не утратить свои принципы.

На улыбающемся лице Алисы обнаружились притягательные ямочки.

– Итак, сэр Филипп, ради бога, расскажите нам, как вы находите Англию после длительной ссылки на континент?

– Чем дольше я живу в Эйнсли Мейнор, тем больше испытываю удовлетворение, – стараясь выглядеть независимым, произнес Филипп. Он удивился своему ответу, потому что неожиданно ощутил, что это правда.

– Так и должно быть, сэр Филипп, – вступила в разговор Абигейл. – Я уверена, что жить в своем поместье в Англии гораздо комфортнее, чем снимать жилье на континенте, даже если это поместье нуждается в ремонте.

Она осторожно взглянула на Филиппа: поведение Алисы вызывало в ней явное недоумение, что, по ее мнению, не мог не заметить этот джентльмен. Абигейл не могла понять, что сделало Алису такой разговорчивой с совершенно незнакомым мужчиной. Сама леди Стразерн предпочитала быть предельно краткой при встречах на улице. И это было нормой приличия в Англии, где долгие годы шла борьба убеждений, и где нельзя было доверяться с легкостью первому встречному.

Филипп понимал необходимость заверить своих собеседниц в дружеском к ним расположении, поэтому решил как можно дольше задержать леди Стразерн и повернуть разговор так, чтобы непринужденно коснуться своего прошлого.

– Я редко встречался с дядей Ричардом, – начал он издалека, – как до, так и после войны… Что случилось с Эйнсли и другими поместьями вокруг? Я не слышал, чтобы поблизости происходили какие-то бои…

Филипп затронул Абигейл за живое, и она заговорила с отчаянием в голосе.

– Эйнсли Мейнор, как и другие владения в этом районе, подверглись нападению и грабежу мародеров. И с той поры нет никакой возможности привести поместья в нормальный вид, хотя прошло уже немало времени. Когда-то Западный Истон ничем не отличался от других подобных городов, здесь жили разные люди, одни поддерживали короля, другие – республиканцев. Но после того как все были разорены республиканской армией, в Западном Истоне остались одни роялисты, – и, осторожно взглянув на Филиппа, добавила: – Я бы не хотела после этого симпатизировать круглоголовым!

Филипп проявил явное одобрение:

– Тогда я рад сообщить, что не отношусь к сторонникам круглоголовых.

Алиса любезно спросила:

– Надеюсь, у вас было достаточно времени, сэр Филипп, чтобы убедиться, в каком состоянии находится ваше имение? Как вы считаете?

Пока Филипп безучастно произносил в ответ нужные слова, его глаза пытливо изучали Алису Лайтон: он должен найти ответ на щекочущий вопрос – ради чего она хочет привлечь его внимание? И как ни странно, именно этого он больше всего желал, потому что глубоко в душе таилась мечта быть любимым.

– Эйнсли не настолько процветающее хозяйство, как хотелось бы, и каким я запомнил его с детства, но считаю, что при особом старании можно вернуть ему былую славу, – помолчав, он добавил: – Думаю, что политическая обстановка скоро изменится в пользу тех, кто многое потерял в годы войны.

Алиса осталась довольна его ответом и заманчиво улыбнулась. Но Абигейл, напротив, стала непроницаемой. На смену осторожности она призвала всю свою бдительность.

– Я не принимаю участия в дискуссиях на политические темы, сэр Филипп. И думаю, здесь вы найдете немногих, кто захотел бы это делать. Мы уже достаточно настрадались от безмерных потерь из-за политической грызни. Все, чего нам хотелось бы, это чтобы оставили нас в покое.

Филипп заметил настороженность в словах Абигейл и как хороший дипломат понял, что самое время отступить.

– Примите мои извинения, леди Стразерн, – в его темных, почти черных глаз мелькнул огонек раскаяния. – Боюсь, что годы, проведенные на континенте, заставили меня забыть о своих привычках. Наверное, мы, оторванные от родины, имеющие много свободного времени и огромное желание жить интересами Англии, слишком далеко зашли в политических разглагольствованиях, чтобы, вернувшись сюда, сразу смогли отказаться от дурной манеры.

Вряд ли Абигейл успокоили его объяснения. Но Алиса тепло приняла слова Филиппа и с наигранным участием заговорила:

– В самом деле, сэр Филипп, вам очень повезло, что вы вернулись домой. Это правда, что у вас есть брат, сочувствующий круглоголовым? И что он ходатайствовал за вас перед лордом-протектором после смерти вашего дядюшки, оставившего свое имение вам в наследство?

– Алиса! – неодобрительно остановила ее Абигейл.

Алиса недоуменно подняла красивые брови и невинно посмотрела голубыми глазами в пушистых ресницах – это невольно вызвало у Филиппа насмешливое настроение.

– Увы, мисс Лайтон, – с язвительной ноткой в голосе заговорил он, – правда, что один из членов моей семьи имел столь дурной вкус, что пошел за Оливером Кромвелем. Это дало ему возможность какое-то время процветать, пока другие бедствовали. Но я полагаю, что его замучила совесть, и поэтому он решил мне помочь, великодушно подарив мне мои законные права. Он ведь мог себя этим успокоить, не правда ли?

– Возможно, – согласилась Алиса. – Но не считаете ли вы, что щедро подарив вам Эйнсли, ваш брат склонил вас к сочувствию круглоголовым?

Ее открытость несколько пошатнула уверенность Филиппа в том, что перед ним – умная и тонкая интриганка. Прищурив глаза, он наблюдал за ней, потом его лицо стало абсолютно непроницаемым.

– Мотивы поведения моего брата известны лишь ему самому, и меня они не волнуют, равно, как и не побуждают ни на какие действия. Мы всегда шли с ним разными дорогами, просто поддерживали дружеские отношения. И политика в них не имела места.

– Тогда ваша семья, наверное, единственная в Англии, где политика не имеет места! – бесхитростно воскликнула Пруденс.

Алиса не смогла сдержать гнева:

– Клянусь, меня доводят до безумия эти всякие политические дискуссии! Война закончена! И не лучше ли нам просто думать о будущем?!

– Не лучше ли тебе быть более сдержанной, моя милочка? – строго сказала Абигейл, но тут же смягчилась: – В основном, ты, конечно, права, но стоит ли так горячиться?

После паузы она сменила тему:

– А теперь, с позволения сэра Филиппа, я бы хотела зайти к обувщику до встречи с Эдвардом Стразерном. Он сказал, что не более чем через полчаса, придет в кузницу, – на прощание она кивнула Гамильтону, – всего доброго, сэр Филипп.

– Мое почтение, леди Стразерн, мисс Лайтон, мисс Пруденс, – он вежливо поклонился, провожая их взглядом, и внутренне поблагодарил леди Стразерн за то, что она невольно сообщила ему, где можно встретиться, опять же случайно, с ее мужем.

– Хорошее начало – это половина дела, – вспомнил он старую английскую пословицу. – Осталось сделать остальное.

Кузница, расположенная в конце деревни, была построена чуть поодаль, чтобы дома не загорелись от искр, вылетавших из горна. У входа сновал подросток и, кажется, старательно не упускал из виду каждого прохожего и проезжего.

– Здравствуйте, сэр, вы к моему папе кузнецу?

Он услужливо подскочил к Филиппу и предложил придержать коня. Чувствуя, что за этим что-то кроется, Филипп поспешил в кузницу, доверив мальчишке жеребца, которого тот пообещал попасти, имея, конечно, в виду заработанную подачку.

В кузнице, несмотря на прохладный весенний день, было очень жарко от огнедышащего горна. Филипп недоумевал – что заставило такого респектабельного джентльмена, как лорд Эдвард Стразерн, провести полчаса в невыносимо душном помещении, когда ему достаточно было приказать, и кузнец покорно бы явился к нему. Была ли это дань уважения одного человека к другому или, что хуже всего, явление опасного заговора, когда сподвижники встречаются с глазу на глаз для передачи особо секретных сведений, – сказать определенно он пока не мог. Во всяком случае, на последнюю мысль наводил мальчишка, как страж, дежуривший у входа.

Не желая становиться свидетелем чужого разговора, а скорее намереваясь прервать его, Филипп выкрикнул:

– Здравствуй, кузнец! Ты здесь?

Он еще постоял молча у двери, пока глаза не привыкли различать предметы в задымленной кузнице.

– Я здесь! – отозвался кузнец, появляясь перед вошедшим, коренастый и широкоплечий, с волевым независимым лицом, гармонично сочетающимся с его сильной фигурой.

– Что вам угодно, сэр Филипп, если я не ошибаюсь? – спросил кузнец.

– Так и есть, – добродушно подтвердил Филипп, подходя к нему поближе. – Мне надо подковать несколько лошадей, и я зашел узнать, сможете ли вы приехать для этого ко мне в Эйнсли Мейнор на этой неделе.

Бросив взгляд в глубь кузницы, Филипп увидел Эдварда Стразерна, стоящего у стола, где лежали уздечки и удила прекрасной работы. Раскланявшись со Стразерном, Филипп поспешил сказать:

– Ради Бога, извините, что прервал вас! Прошу, не обращайте на меня внимания. Я подожду сколько нужно, пока вы закончите дела.

– По-существу, я уже закончил их, – невозмутимо произнес Стразерн и повернулся к кузнецу: – Я возьму полдюжины этих новых удил, Вишингем. Когда они будут готовы, пришлешь их в Стразерн-холл.

Барнаус Вишингем, кузнец, согласно кивнул:

– Конечно, господин, – и, обращаясь к Филиппу: – Ну так, сэр, вы спрашивали, когда я смогу приехать подковать ваших лошадей?

– Меня устроит любое время, – сказал Филипп, едва сдерживая нетерпение при виде, как Стразерн уходит. – Задержитесь, пожалуйста, на минуту, лорд Стразерн!

Уже подойдя к двери, Эдвард Стразерн остановился. Испытующе и проницательно он взглянул на Филиппа.

– Ну, если только на минуту. Я обещал встретить жену и дочерей, но слишком задержался здесь.

Филипп располагающе улыбнулся:

– Леди сами задерживаются. Я встретил их чуть раньше, они шли к обувщику.

– Понятно.

В голосе Стразерна послышалось легкое раздражение, и Филипп решил воспользоваться этим обстоятельством. С притворной неуверенностью он начал говорить:

– Мне необходимо обсудить с вами жизненно важный для меня вопрос, связанный с вашей дочерью Алисой, лорд Стразерн.

Ничем другим так поразить и обезоружить Стразерна он бы не смог.

– Алисой? Почему? – только и мог вымолвить Стразерн.

Филипп глубоко вздохнул:

– Видите ли, милорд, мое возвращение в отеческие края и вступление в права наследника так или иначе наводят меня на мысль о том, что мне придется жениться и создавать семью. В округе о мисс Алисе говорят много хорошего, и теперь, когда я имел удовольствие увидеть ее, мне понятно почему. Бесспорно, ее красота, ум и прекрасное воспитание составят счастье того, кто проведет рядом с ней всю жизнь. И сегодня все мои мысли направлены к мисс Алисе, надеюсь, она смогла бы осуществить мою мечту. Но я должен знать, разрешите ли вы нанести ей визит и сделать предложение.

Признание Филиппа прозвучало подобно удару грома на ясном небе. С минуту Стразерн молчал, не в силах выговорить ни слова. Он пронизывал взглядом лицо новоявленного жениха для Алисы и пытался понять, искренно ли его намерение или это всего лишь какая-то игра. Наконец, сухо произнес:

– У моей дочери есть собственное мнение, сэр Филипп. Да, вы можете нанести ей визит, но она сама решит, принимать ей вас вторично или нет.

Филипп с подчеркнутой покорностью наклонил голову:

– Не смею просить о большем, милорд.

Холодно поклонившись, Эдвард Стразерн вышел из кузницы.

Филипп Гамильтон посмотрел ему вслед с таинственным выражением лица. Итак, подумал он, игра начинается.

ГЛАВА 2

Пасмурным весенним днем Алиса и Пруденс чинили простыни в одной из комнат Стразерн-холла, прежде именуемой семейной гостиной, а теперь загроможденной ненужными вещами, из-за чего в ней уже никого не принимали. Тем не менее, старый слуга Дженкинс проводил сюда джентльмена по имени Цедрик Инграм, которого все уже считали почти членом семьи.

Этот небольшого роста человек выглядел довольно смешно: его лицо было сковано какой-то неестественной деланной улыбкой, свидетельствующей о полном отсутствии чувства юмора; это же подтверждали и водянисто-серые глаза, лишенные какого бы то ни было выражения. Поэтому лицо казалось стертым, несмотря на то, что природа обрисовала черты весьма добросовестно и со знанием дела.

Однако Цедрика Инграма нельзя было упрекнуть за неумение одеваться по моде. Он выглядел щеголем, что, несомненно, указывало на его высокий ранг в Западном Истоне, где Инграма признавали вторым человеком после лорда Стразерна.

Когда Дженкинс ввел Цедрика в комнату, Алиса, чтобы не рассмеяться, часто заморгала глазами, а Пруденс восхищенно вздохнула. Одеяние Цедрика не могло не произвести впечатление. Камзол и кюлоты, последние чуть глубже по тональности, были ярко-канареечного цвета, хорошо скроены и подогнаны по фигуре, с той лишь разницей, что камзол сшит коротким и узким, а кюлоты – неимоверно широкими, последний крик моды. Несомненно, в его облачении присутствовал полный джентльменский набор, соответствующий роялисту: тончайшая с кружевами сорочка, ленты, банты, розочки, тут и там украшавшие изделие искусного мастера. Пристальное внимание было уделено волосам – старательно завитые, они падали кудрями до плеч, а два крупных локона перевязаны белой лентой в стиле, известном как «локон страсти». Плечи украшал двухцветный короткий шелковый плащ, «ми парти», бело-канареечный, в тон костюму. Завершали туалет высокие черные сапоги из мягкой испанской кожи, завернутые у колен крагами, из-под которых виднелись шелковые чулки, расшитые пенным кружевом.

Внешнее сходство с роялистом, однако, не подтверждалось преданностью идее, не говорило об энтузиазме и клятвенных обещаниях. Его роль была проще и сводилась к тому, что в критический момент он предоставил убежище молодому королю Чарльзу, помог ему исчезнуть из Англии после неудачи при Вустере и управлял уцелевшим имением своего брата, находившегося в ссылке. Однако Инграм горячо верил, что когда-нибудь Чарльз вернется в Англию, и именно это в нем нравилось Алисе.

Прожив более тридцати лет, он все еще не был женат. В этом году Цедрик лениво ухаживал за Алисой, а в последнее время вообще вел себя так, будто они уже были помолвлены.

При его появлении Алиса отложила шитье и приветливо улыбнулась, а Пруденс просто расцвела от радости.

– Господин Инграм, как приятно вас видеть! – воскликнула Пруденс, отложила простыню и пошла к нему навстречу, на ходу поправляя замявшиеся складки на ее небесно-голубом платье. – Какой вы молодец, что пришли и осчастливили нашу бесцветную жизнь!

Водянистые глаза Цедрика обдали Пруденс отрезвляющим холодным взглядом, не оставляющим никаких надежд. Бесстрастно скользнув по ней, Цедрик перевел взгляд на Алису, и тут глаза его потеплели.

Ей очень шло шерстяное лиловое платье с бледно-голубой отделкой и такого же цвета нижней юбкой. Золотистые локоны живописно обрамляли прекрасное лицо. Такой женщиной мог гордиться любой мужчина.

– Я пришел поговорить с вашим отцом, но его нет дома, – процедил Цедрик Инграм.

В Алисе поднялась волна негодования, но не за себя, а за Пруденс. Подспудно она чувствовала, что бы он в последнее время ни говорил, все вызывает в ней раздражение, и пыталась понять, почему так происходит, то ли оттого, что она сама изменилась с тех пор, как Цедрик начал ухаживать за ней, то ли изменился он сам, а, возможно, изменились они оба.

Сейчас ее гнев вспыхнул из-за его пренебрежения к Пруденс. Алиса не сомневалась, что Цедрик действительно пришел к лорду Стразерну и, не застав его, решил остаться и поговорить с девушками просто из вежливости, но как он посмел с такой легкостью уничтожать радость Пруденс.

Могла ли Алиса его наказать? В любом случае, Цедрик не стал бы ее слушать. Единственное средство – холодность – могло подействовать на него.

– Мой отец придет через час, – ледяным тоном произнесла она, – буду рада передать ему, что вы заходили.

Цедрик бесцветно улыбнулся, растянув плотно сжатые губы.

– Вы очень любезны, мисс Алиса. Однако у меня есть немного времени, чтобы подождать его. Если вы, конечно, согласитесь терпеть мое присутствие. Я буду весьма признателен.

Алиса молча указала ему на стул, а Пруденс воскликнула:

– О, это восхитительно! Конечно, вам надо остаться, сэр Инграм! Не сомневаюсь, что ваше присутствие избавит нас от хандры, из-за которой мы страдаем все утром.

Алиса молчаливо выжидала ответ Цедрика. Было бы слишком жестоко с его стороны еще раз пресечь энтузиазм Пруденс.

Видимо, уловив эту нотку, Инграм улыбнулся Пруденс, поблагодарил ее за любезное приглашение остаться и сел на стул с высокой спинкой, тут же затрещавший под ним.

Любезность Цедрика приободрила Пруденс, и она пересела поближе к нему, на краешек дивана, при этом ее нижняя сатиновая юбка соблазнительно зашуршала.

– Господин Инграм, мне известно, что вы недавно приобрели новую лошадь для своих конюшен. Это что, часть программы скотоводства по улучшению породы ваших скакунов? – как бы со знанием дела заговорила Пруденс. От Абигейл она не раз слышала, что лучший способ привлечь внимание мужчины – это заговорить с ним о делах, которыми он занимается, создать видимость твоего неподдельного интереса к предмету разговора, сколь бы скучен он не был. Так как лорд Стразерн увлеченно занимался ведением хозяйства, проявляя определенное рвение в этих вопросах, Пруденс решила, что и для Цедрика это также важно.

Но Пруденс ошиблась.

Неопределенно пожав узкими плечами, Цедрик скосил глаза на свой широкий нос, рассматривая его как бы со стороны, и нехотя отвечал:

– Понятия не имею. Я купил лошадь по совету своего старшего конюха, – он повернулся к Алисе. – Вы что-то притихли, Алиса? Вы чувствуете себя нормально?

– Прекрасно, – тихо ответила Алиса.

Она заметила на лице Пруденс удрученное выражение.

Алиса прекрасно знала, сколь удачливой считает ее Пруденс и как втайне завидует постоянному вниманию к ней Цедрика Инграма, от которого, на ее взгляд, любая девушка должна быть без ума. Она видела в нем превосходного кавалера и джентльмена, аристократа по внешности и манерам. Ее воображение рисовало ту счастливицу, которая добьется его руки, и однажды она сказала Алисе, что если сестрица не торопится найти блаженство в его объятиях, то пусть предоставит эту возможность ей, Пруденс.

Вот почему высокомерное поведение Цедрика по отношению к Пруденс так беспокоило Алису, она боялась увидеть ее обиженной. К тому же, Цедрик Инграм не упускал случая показать свое превосходство над теми, кто стоит ниже его на общественной лестнице, к несчастью, Пруденс принадлежала к этой категории.

Любовь к сестре заставила Алису сказать с укором:

– Я удивляюсь вам, сэр Инграм, какую волю вы даете своим слугам. При всем демократизме моего отца по отношению к ним, последнее решение он всегда оставляет за собой.

В ответ Инграм засмеялся так высокомерно, что Алисе стало неудобно за него.

В первые месяцы своего ухаживания Инграм чуть ли не становился на задние лапки, чтобы добиться внимания Алисы, рассуждал с ней, как с мужчиной, на разные темы, прислушивался к ее мнению с неподдельным интересом. Позже он решил, что завоевал ее, стал небрежен и высокомерен, как со старым слугой.

– Насколько мне известно, – поучительным тоном заговорил Инграм, – земли вашего отца содержатся в отличном состоянии, и я знаю, что он в этом разбирается. Поэтому я мог бы при случае посоветоваться с ним по вопросам земледелия. А с вами, мисс Алиса, мы поговорим о других вещах.

Лицо Алисы осталось внешне спокойным, только резким движением она воткнула иголку в полотно простыни.

– Мой отец учил меня, сэр Инграм, что мы все в ответе перед землей и людьми, здесь работающими. Поэтому меня касается все с этим связанное.

Инграм вспыхнул, как мак. Алиса добавила уже примирительно:

– Вы взгляните, Пруденс готова поговорить и о других вещах. Так и быть, я согласна. Вы слышали, что Мичелл из Бритон Хауза через неделю уезжает к своей сестре Линкольн. Она сказала мне, что Линкольн скоро родит ребенка и очень хочет, чтобы кто-то из ее семьи был с нею рядом в это время.

– Но почему? – с откровенной наивностью воскликнула Пруденс.

Алиса снисходительно посмотрела на нее и сказала:

– Очень важно иметь рядом своих в критическую минуту. Представь, как плохо было бы тебе, если бы ни мамы, ни папы возле тебя не было, когда ты в этом остро нуждаешься.

Пруденс призадумалась.

– Тебе, наверное, тоже хочется видеть Томаса, ты по нему соскучилась?

При упоминании о любимом брате прекрасные глаза Алисы затуманились грустью.

– Вот именно, – тихо сказала она.

– Семья важнее всего, – опять поглядев на свой нос, сказал Цедрик. Его голос, как и глаза, оставались бесцветными. С Томасом он никогда не водил дружбу, поэтому не было ничего удивительного в том, что он сразу же перевел разговор в сторону сплетен: – Вы слышали, что Натаниель Мартон предложил мисс Азертон стать его женой?

Алиса застыла в безысходном молчании, казнясь и спрашивая себя, – зачем ей такой муж, как Цедрик Инграм? И сформулированный, наконец, вопрос рождал в ней не тревогу, а спокойствие. Она ясно видела теперь, что представляет из себя Инграм и в чем состоят его ценности. Спокойно стало оттого, что она могла по-прежнему держаться с ним на расстоянии, не давая никакого повода к сближению. По крайней мере, пока не побывает Томас. Вслед за спокойствием появилась в душе ирония, и Алиса с легкостью включилась в разговор о предстоящей свадьбе соседей, расспрашивая Цедрика подробности сделки.

Так и продолжалась их беседа до возвращения лорда Стразерна.

Когда Цедрик ушел и девушки остались одни, Пруденс напрямик спросила:

– Алиса, тебе уже не интересен Цедрик Инграм? Твоя подчеркнутая любезность полностью опровергла твои слова. Уверена, если ты не примешь меры – он перестанет за тобой ухаживать!

Насмешка вспыхнула в глазах Алисы:

– Ах, какая невосполнимая утрата, дорогая сестрица! Как пережить?.. Как-то мы с мамой уже обсуждали эту тему: я сказала, что ума не приложу, что ему ответить, когда он попросит моей руки. Цедрик бывает очаровательным, и я согласна стать его женой, а иногда – невыносимым, поэтому просто радуюсь, что не связала с ним свою жизнь… Наверное, во мне есть серьезный недостаток – всегда хочу чего-то большего, чем просто выйти замуж. И ничего не могу с этим поделать: хочу выйти замуж за человека, которого буду не только уважать, но и любить… А сэра Инграма – никогда!

В широко распахнутых глазах Пруденс появилась надежда.

– Ты его не любишь?!

– Нет. И не знаю, кто из живущих в Западном Истоне, мог бы прийтись мне по вкусу.

– Это потому, что ты давным-давно знакома со всеми мужчинами в округе. Ну скажи, как можно влюбиться в того, кого ты хорошо знаешь?

– Да, действительно, – Алиса рассмеялась.

– Конечно, кое-кто новый здесь появился, например, сэр Филипп Гамильтон, – Пруденс многозначительно улыбнулась, – утонченный джентльмен и, кажется, заинтересовавшийся тобой при встрече. Возможно, ты полюбишь его, Алиса. Интересно, чем все это кончится?

Загадочная улыбка скользнула по губам Алисы.

– Возможно, так и будет, – тихо сказала она, – я это сделаю…

– Алиса, Пруденс, вы готовы? – крикнул издалека лорд Стразерн, когда старый Дженкинс подавал ему черную касторовую шляпу, которая, несмотря на свой почтенный возраст, все-таки была отличного качества, как и его бургундские камзол и кюлоты, поверх которых красовалась легкая пелерина для верховой езды. – Я хочу уехать и вернуться прежде, чем хлынет ливень.

Очаровательная ямочка ожила на щечке Алисы.

– Мы готовы, папа! Мы ждем тебя, в самом деле, уже целую вечность! – произнесла она, натягивая вышитые кожаные перчатки в тон ее амазонки.[6]

Довольный дочерьми, Стразерн улыбнулся. В непредвиденной задержке была и его вина: к нему пришел со своими серьезными проблемами работник молочной фермы, которому нельзя было отказать в довольно продолжительной беседе.

– Отлично, поехали! – скомандовал Стразерн юным наездницам.

Переглянувшись с Пруденс, Алиса засмеялась и нежно взяла отца под руку.

– А теперь объясните, сэр, почему вы решили, что пойдет дождь, если на небе не видно ни облачка?

– Кроме того, что теперь март, а в марте всегда идут дожди, – рассуждал Стразерн, пока они втроем спускались по лестнице и выходили на крыльцо, у которого их ждали холеные лошади, – мне сказал Бейли, а у этого человека природное чутье угадывать погоду. Не утверждаю, но может быть и такое, что его коровы подсказывают ему, какая должна быть погода. Он из тех людей, кто может находить общий язык с животными, которых растит.

– Что ты такое говоришь, папа? Кое-кто может воспользоваться твоими необычными объяснениями, чтобы заподозрить господина Бейли чуть ли не в связи с дьяволом.

– Нас слышат люди, которым я доверяю, – спокойно проговорил Стразерн.

Конюх помог Алисе вскочить в седло. Гнедая стройная лошадь, чувствуя прикосновение нежных рук, стояла смирно, всецело доверяя своей наезднице.

– Нашим людям можно верить, – продолжала Алиса, – но есть другие, кто случайное замечание или шутку повернет так, что господин Бейли угодит в лапы инквизиции.

Лорд Стразерн мрачно слушал доводы своей дочери, обращая внимание на их язвительный смысл, и не мог не согласиться с их убедительностью. Усевшись на своего серого скакуна, он молча нашел поводья, нащупал ногами стремена и, наконец, сказал:

– Ты права, дочка. Я и впрямь сказал, не подумав. Пусть будут прокляты эти лицемерные пуритане и их костоломные методы! Я часто тоскую по прежним временам, когда Англией правили достойные люди. Возможно, король Чарльз и узурпировал власть не в меру даже для монарха, но все же лучше Стюарт, чем Кромвель! Дай бог, чтобы Чарльзу Второму вернули корону!

– Мне кажется, вы мечтаете о несбыточном, – подала голос Пруденс. Одетая в ярко-зеленую амазонку, не хуже, чем у сестры, она все внимание уделяла лошади, с которой еще не так была дружна и которой немного побаивалась, поэтому приблизилась к отцу и Алисе. – Мир в Англии уже давно наступил, чему я очень рада. А ваши постоянные жалобы кажутся мне ничего не значащими, главное, люди – в безопасности, а процветание со временем наступит.

Стразерн выдержал долгую паузу, поиграл бровями, подождал, пока кони отойдут подальше от дома, потом строго сказал:

– Понимаешь, Пруденс, в жизни есть нечто большее, чем сытый желудок. Человеческое достоинство, право на свободную волю, жизнь без слежки и страха за завтрашний день – все это нюансы общественного устройства, которое разрушено с приходом армии Оливера Кромвеля. Я костьми лягу, но не стану поддерживать протекторат. И сделаю все от меня зависящее, чтобы настоящая власть как можно скорее рухнула, и наш король вернулся на свой трон.

Алиса мгновенно оглянулась вокруг, хотя они ехали по довольно пустой местности, – опасность быть услышанным уже клокотала в крови. Ссылка Томаса вслед за молодым королем Чарльзом бередила душу лорда Стразерна и настраивала его на борьбу до изнеможения.

В Западном Истоне знал каждый, что лорд Стразерн – роялист, но все же говорить об этом было не принято. Все споры Пруденс с отцом только усиливали его политические настроения, и Алиса понимала, что лучше его не трогать. Она решила как-то прервать этот бесплодный разговор и, пришпорив каблуками лошадь, энергично бросила:

– Скачем! От вяза до пруда на той стороне!

Легкий ветерок подхватил и унес ее слова. Глаза сияли решимостью, а на капризно изогнутых пухлых губах заиграла повелительная улыбка, и это сразу вызвало желание у Стразерна также пришпорить своего жеребца. В ее неистовости он прочел уже забытые и вдруг всплывшие и тронувшие сердце черты его первой жены, повторенные в Алисе.

Они поскакали, лошади понеслись галопом. Препятствий уже не существовало – Лайтоны были отличными наездниками. Кровь стучала в виски, ветерок становился ветром, локоны Алисы вот-вот грозили рассыпаться, а шляпа – сорваться.

Упрямая лошадь под ней начала проявлять беспокойство и попыталась сбросить наездницу, крепко обуздавшую ее, но характер Алисы оказался покруче: сейчас она ни за что не позволила бы лошади сбавить скорость, впереди показался пруд. Ее захлестнула волна наслаждения, она упивалась радостью обладания. Отец догнал Алису, и их лошади поравнялись. Чувствовалось, что его также радовало состязание. Краем глаза Алиса заметила, что Пруденс немного отстала от них.

Мягко и осторожно Алиса натянула поводья, чтобы не привлечь внимания и придержать лошадь, – она захотела дать отцу обогнать ее.

Когда Эдвард вырвался вперед, он издал победный клич, радостно пришпорил коня, благодарно похлопал его по гриве и стал удаляться все дальше и дальше, обретая уверенность в удаче. Он достиг пруда за считанные секунды, оставив дочерей позади. Они подъехали и сошли с лошадей, чтобы дать им остыть и передохнуть самим от скачки.

– Это было восхитительно! – с упоением произнесла Алиса, едва пришла в себя. – Но нам с Пруденс нужно привести в порядок волосы. Будет неприлично, если мы явимся на усадьбу совершенно растрепанными.

Она подошла к пруду и стала смотреть на свое отражение в воде, поправляя прическу. Пруденс это понравилось, и она захотела сделать так же. Но попытка оказалась неудачной, и обе девушки рассмеялись.

Стразерн, не слезая с лошади, придерживал двух других за поводья, поэтому первым увидел одинокого всадника, появившегося из леса на северной стороне пруда. Всадник красиво держался в седле и приближался легким галопом с такой неповторимой грацией, будто это был не человек, а кентавр.

Даже издалека в нем можно было узнать сэра Филиппа Гамильтона.

Стразерн молчаливо наблюдал за ним, потом небрежно заметил:

– Девушки, кажется, к нам посетитель, – в его глазах мелькнула усмешка, когда девушки неожиданно переполошились, перестали возиться с прическами и бросились к лошадям, стоящим в стороне под ракитами. Сэр Филипп, наверное, заметил их и направил к ним своего отливающего смолью жеребца.

Одежда Филиппа Гамильтона, в отличие от изрядно поношенного костюма лорда Стразерна, была совершенно новой: темно-синий бархатный камзол, черные кюлоты, такая же мантилья, с элегантной небрежностью спадающая с плеч, и вряд ли способна была как-то согреть его в это прохладное весеннее утро. Единственно видавшими виды были высокие черные сапоги и шляпа.

Стразерн выждал, когда Гамильтон с ними раскланяется, потом довольно отрывисто сказал:

– Сэр Филипп, мне кажется, вы не подозреваете, что вторглись в мои земельные владения, – он не мог позволить, чтобы посторонние ходили или ездили поблизости от фермы и жилого дома, находившихся от пруда довольно близко.

С почтением сэр Филипп снял свою широкополую шляпу, жестом опытного наездника осадил норовистого жеребца и, в задумчивости рассматривая страусовое перо у края шляпы, наконец, окинул Стразерна холодным взглядом и колко произнес:

– Приношу вам свои извинения, лорд Стразерн, если я доставил вам беспокойство, вторгшись в ваши владения. Я не предполагал, что у жителей этой местности настолько развит собственнический инстинкт. Мы в свое время были более… великодушными.

Несмотря на врожденное чувство справедливости, Стразерн не смог избавиться от подозрительности, поэтому возобновил свой вопрос:

– В любом другом случае, сэр Филипп, вы почитали бы нас более учтивыми. Но времена изменились, мы стали осмотрительнее, поэтому я повторяю – почему вы выехали из моего леса?

– Я уже принес вам свои извинения, лорд Стразерн, я не знал, что нахожусь в ваших владениях. С момента моего возвращения в Западный Истон я только тем и занимаюсь, что возобновляю в памяти окружающую местность, которую совершенно забыл, ведь был здесь еще подростком. Вот и все.

Наконец, Стразерн смягчился.

Действительно, граница между их поместьями проходила очень неровно, повторяя естественный ландшафт. Именно в этом месте простиралась небольшая гряда, которая, как палец, указывала на Стразерн-холл, дальше граница огибала лес, находившийся между склоном гряды и прудом, где они сейчас стояли. Сэр Филипп очень легко мог сбиться с этой линии. Чтобы загладить свою неучтивость, Стразерн как можно великодушнее сказал:

– Может быть, сэр Филипп, вы получите большее удовольствие, если поедете исследовать местность вместе с нами? Мы наносим визиты некоторым моим арендаторам. Вы сможете многое почерпнуть, посмотрев, как идут дела у других собственников в округе.

Гамильтон отвесил такой низкий поклон, что коснулся холки лошади. Такой жест сделал бы честь самому обходительному придворному.

– Я буду в восторге, лорд Стразерн, – Филипп надел шляпу на свои темные струящиеся кудри и мельком взглянул на Алису. – Не смел даже мечтать о такой восхитительной компании.

Губы Алисы чуть заметно дрогнули.

– Сэр Филипп, мы с сестрой возомним о себе невесть что, если вы так галантно будете льстить нам!

Гамильтон поклонился и подарил Алисе одну из своих самых обезоруживающих улыбок.

– Не принимайте близко к сердцу, миледи, это всего лишь мелкая месть.

Довольная остроумным ответом и, не веря ни единому его слову, Алиса рассмеялась.

– Очень мило с вашей стороны, сэр. Но поехали же, мы заставляем отца ждать, а он авторитетно заявляет, что сегодня будет дождь!

Алиса с озорством взглянула на Эдварда, что привело Пруденс в замешательство.

Весело улыбнувшись, Стразерн согласился, что им надо как можно скорее ехать, и они отправились к месту первой остановки.

Пока Эдвард Стразерн знакомил Гамильтона с фермером, и они обсуждали всевозможные новшества, созданные на разоренных войной землях, Алиса и Пруденс вошли в дом поговорить с его женой. Жилище было полностью отремонтировано, наверное, деньги появились для этого недавно. Но шрамы войны наблюдались повсеместно.

Филипп остановился у новой ограды, рассматривая ее, а Стразерн и фермер ушли проверять сарай. В этот момент Алиса и Пруденс вышли из дома. Как истинный джентльмен, Филипп предложил девушкам помочь взобраться в седла, но Пруденс неожиданно понадобилось вернуться в дом, чтобы взять какой-то рецепт у жены фермера. Она метнулась назад с такой быстротой, что вихрем мелькнула ее ярко-зеленая амазонка и золотисто-русые кудри.

Стремительный уход Пруденс так явно свидетельствовал о ее хитрой уловке – дать им возможность остаться наедине, – что вызвал недоуменную улыбку на лице Алисы, ей не хотелось, чтобы сэр Филипп Гамильтон это заметил.

Но его настолько волновала она сама, что едва ли он заметил уход Пруденс.

– Должен сделать вам комплимент по поводу ваших навыков верховой езды, госпожа Лайтон. Я с интересом наблюдал, выезжая из леса, как вы устраивали гонки. И порадовался, что успех был на вашей стороне.

– О-о! – Алиса растерялась. В его голосе ей послышалась ирония, наверное, потому, что она сделала снисходительную уступку отцу. Это кольнуло самолюбие, кровь бросилась в голову, и в ее прекрасных голубых глазах сверкнул вызывающий огонек.

– Вы правы, сэр, я действительно люблю верховую езду, но мой отец ездит проворнее меня, – искоса взглянув на него, Алиса быстро перевела разговор на другое: – Однако вы ничего не сказали о моем неосмотрительном поведении на пруду. Как это деликатно с вашей стороны!.. Ветер жестоко обходится с женщинами, которые бросаются в конные состязания.

В уголках губ сэра Филиппа затерялась чуть заметная улыбка, которая неожиданно порадовала Алису, сравнившую его с Цедриком Инграмом, явно не выдержавшим такого сравнения, – у этого человека присутствовало чувство юмора. Что-то сильное захватило Алису изнутри – стало трудно дышать. Они посмотрели друг на друга долгим неослабевающим взглядом, и лица у обоих обрели серьезность. Страстный полукрик-полушепот вырвался из его груди:

– Ветер сотворил из богини прекрасную нимфу!..

Скажи эти слова какой-то кавалер-роялист, Алиса не придала бы им ровно никакого значения, приняв за дежурный комплимент. Но интонация, с которой эти слова произнес Филипп, сделала их неповторимыми. В замешательстве Алиса смотрела на него, потом заставила себя рассмеяться и, скрывая дрожь в голосе, произнести:

– Сэр Филипп, вы заходите слишком далеко! Уверяю вас, что мы обычные сельские жители, а не какие-то там мифические существа. Обещаю, что очень скоро вы увидите это и убедитесь в нашей прозаичности.

Вернулась Пруденс, и Филипп ничего не ответил. Вместо этого он снова предложил помочь сесть на лошадей, вначале поддержал Пруденс, потом Алису.

Обычная помощь произвела на Алису необычайно сильное впечатление, лишь только его руки коснулись ее талии. Она почувствовала его всем своим существом. Он поднял ее, и – на мгновение – их тела сблизились. Этого стало достаточно, чтобы она ощутила чистый теплый запах его тела. Она глубоко вдохнула этот аромат, и от неожиданного удовольствия ее тело затрепетало. Никогда прежде ни один мужчина не вызывал в ней такого острого физического волнения. Она со страхом признала это и содрогнулась.

Оказавшись в седле, Алиса попыталась вернуть свое прежнее спокойствие, но он так пристально смотрел на нее, что кровь вскипела в ней, и сердце глухо забилось, она услышала его удары. Еще раз погрузилась взглядом в его глаза, теряя и утрачивая мир вокруг себя, – на какое-то мгновение этот мир перестал существовать, растянулся в длинную тягучую бесконечность, окутывающую ее и делающую невесомой. Онемевшими губами она начала что-то бессвязно говорить, но тут – свершилось страшное! – ее кобыла заржала, встала на дыбы и понесла.

Алиса едва удержалась в седле. Инстинктивно она прижалась к лошади и вцепилась ногтями в ее гриву.

– Алиса!!!

Пруденс взвизгнула.

Упустив поводья, Алиса еще теснее вжималась в лошадь, молилась и ждала, чтобы лошадь скорее устала. Кобыла неслась по грязному невспаханному полю, мокрая земля комьями налипала на ее копытах, замедляя бег, у Алисы мелькнула надежда, но тут на ее пути выросла и стала стремительно приближаться стена из деревьев, разделяющая поля. Алиса не надеялась, что потерявшая управление лошадь сможет миновать препятствие. Она сжала зубы, не желая признавать неизбежность падения. Склонившись еще ближе к шее лошади, Алиса попыталась дотянуться до поводьев. В этот момент кобыла споткнулась, чуть не сбросив наездницу на землю. Алиса завизжала и намертво вцепилась в развевающуюся лошадиную гриву. Испуг захлестнул все ее чувства.

Бешено колотилось сердце. Мысли путались. Возьмет или не возьмет лошадь вставшую впереди преграду, клокотало в голове. Или она упадет – или лошадь расшибется. «Что? Что? Что? – пульсировало внутри. Как?» Но ответ не приходил. Чувствами Алисы начала овладевать паника.

– Не-е-ет!!! – кричала Алиса, а лошадь неслась и неслась, навстречу опасности.

Рядом с нею послышался топот копыт еще одной лошади, скачущей галопом. Алиса не рискнула оглянуться, но самообладание вернулось к ней. Она с уверенностью определила, это несомненно отец, он не допустит, чтобы с нею что-то случилось.

Но всадником, догнавшим загнанную лошадь Алисы и поравнявшимся с ней, был не лорд Стразерн, а сэр Филипп на своем черном атласном жеребце. Взглянув на него, Алиса сразу же успокоилась и заметила, с какой поразительной легкостью управляет он своим конем, едва прикасаясь к нему коленями. Пока их лошади скакали рядом, голова к голове, он наклонился и выдернул Алису из седла, будто она была пушинкой.

На мгновение, задохнувшись, она вскрикнула, повисла в воздухе, но сильные руки Филиппа крепко держали ее. Вскоре она уже была в полной безопасности – он посадил ее перед собой. Сильный скакун постепенно замедлил шаг, повинуясь молчаливым сигналам сэра Филиппа, известным только ему самому.

– С вами все в порядке? – в словах сэра Филиппа не осталось и тени его насмешливой галантности. Сейчас он был человеком дела, лишенным какого бы то ни было щегольства, являвшегося прежде его маской.

Потрясенная Алиса изучала взглядом его лицо.

– Да, благодарю, все в порядке.

Ее словам благодарности он не придал никакого значения, будто не услышал их.

– Почему ваша лошадь вздыбилась? – спросил он также отрывисто, как накануне.

Алиса насупилась:

– Понятия не имею, – теперь, когда опасность миновала, и расположение духа вернулось к ней, голос ее приобрел прежнюю нежность и музыкальность. – Я только и делала, что пыталась удержаться, чтобы не полететь кувырком с лошади. У меня не было времени выяснять причины.

– Несомненно, – кратко подтвердил он.

Филипп повернул своего коня, желая подхватить поводья Алисиной лошади, но та резко шарахнулась в сторону.

Алиса с удивлением наблюдала за крайне озабоченным выражением его лица. И нашла нужным сказать ему что-то успокаивающее.

– Сэр Филипп, уверяю вас, что, не считая испуга, я никоим образом не пострадала. Мне, конечно, приятно, если вас встревожила моя неудача, но все же не стоит так беспокоиться.

Некоторое время Филипп сидел, нахмурившись, потом тревога сошла с его лица, и оно стало опустошенным. Вскоре он уже улыбался, и Алиса не могла осознать, вообразила ли она его озабоченность минуту назад или это было на самом деле.

– Разрешите мне выразить свое удовольствие по поводу того, что вы целы и невредимы, госпожа Лайтон. Ваши отец и сестра, должно быть, вне себя от беспокойства. Если я поймаю вашу лошадь, сможете ли вы на ней ехать к ним?

– Конечно.

Алиса не удержалась и изумленно уставилась на него: разница в его поведении была разительной. Более того, он отодвинулся от нее, она это почувствовала. Последняя рыцарская фраза не дышала, как тогда, страстью и была холодна и учтива. Слова были произнесены, как стихи наизусть, с утратой всякого смысла.

Они поравнялись с кобылой, которая при их приближении стала пугливо отходить вбок. Сэр Филипп заговорил что-то вполголоса испуганному животному, благодатно воздействуя своей интонацией, потом мягко сблизился и вмиг подхватил болтающиеся поводья. Кобыла заржала и тряхнула головой, но не стала вырываться. Он спрыгнул со своего жеребца, не обращая внимания на грязь, прилипающую к сапогам, и подошел к Алисе. Она соскользнула в его распахнутые объятия, всецело доверяя себя ему.

Он не сразу отпустил ее. Они стояли так близко, что она услышала глухие удары его сердца и почувствовала тепло, исходящее от тела. Неожиданно для себя она вся задрожала и в упор посмотрела в его глаза, желая убедиться, то ли самое испытывает он. Радость захлестнула ее, огонь в его глазах неуемно пылал и обжигал ее.

– Ваша лошадь, прекрасная леди, – приглушенно сказал он, поднял и усадил ее в седло. – Позвольте мне проводить вас к отцу и сестре.

– Я буду польщена, любезный господин, – также церемонно вымолвила она.

Пока они неторопливо возвращались в усадьбу фермера, Алиса молчала, погрузившись в свои мысли, позволяя ему поддерживать разговор. Едва они подъехали к дому, лорд Стразерн рассыпался в любезностях перед Филиппом, от всей души благодарил его, а Пруденс восторженно щебетала без умолку. Внесли свою лепту и арендатор с семьей, отдавая дань благодарности и восхищения Филиппу. Бесконечные похвалы заставили его, в конечном счете, смутиться, и он сообщил, что ему пора уйти. На радостях лорд Стразерн решил сократить свои визиты и тоже отправиться домой. Кроме того, небо хмурилось, и собирался дождь, предсказанный Бейли.

На обратном пути Алиса и Пруденс несколько отстали, чтобы посекретничать.

– Какой удивительный человек! – восторженно заметила Пруденс. – Это счастье, что он оказался там и спас тебя, правда?

– Да, счастье, – задумчиво произнесла Алиса. – Что было бы со мной, если бы он в самый опасный момент не выхватил меня из седла, когда моя лошадь без удил неслась прямо на ограду?

– Я знаю, какая ты прекрасная наездница, и уверена, что с тобой ничего не случилось бы, – успокоила ее Пруденс.

Алиса взглянула на сестру и неожиданно догадалась:

– Ты что, как-то подстроила, чтобы моя лошадь встала на дыбы, Пру?

Пруденс невинно посмотрела на нее.

– Алиса! Как ты могла подумать? Разве я способна на такое?!

Алиса поняла, что подозрение подтвердилось, и вздохнула.

– Пруденс, Пруденс! Есть другие, более безобидные способы бросить меня в объятия сэра Филиппа, если это входило в твои планы.

Пруденс удовлетворенно засмеялась.

– Но ни один из них не был бы столь эффективным, дорогая сестричка!

Она ткнула каблуками в бока лошади и пустила ее галопом, тут же догнав отца.

Алиса продолжала тихо продвигаться сзади, возобновляя в памяти их разговор с сэром Филиппом Гамильтоном. Ее интерес к этому мужчине все возрастал, несмотря на то, хотела ли этого Пруденс.

ГЛАВА 3

Тучи плотно закрыли луну и звезды, и вороному коню Филиппа Гамильтона стало трудно продвигаться. Он совсем замедлил ход, войдя в подлесок, который покрывал склоны гряды, как указательный палец, вдававшейся во владения Стразерна. Несмотря на близость поместья, поросшая молодым лесом гора была очень удобным местом для свиданий, будто устроенная по заказу: небольшую поляну обступали со всех сторон старые размашистые деревья, укрывающие вершину от посторонних взглядов, – людям, желающим остаться незамеченными, они обеспечивали надежное укрытие.

Здесь и была назначена встреча Филиппа Гамильтона с его принципалом[7] сэром Эдгаром Осборном.

Пока его жеребец продирался сквозь заросли молодняка и покрывающего всю землю кустарника, Филипп отметил, что возвышенность, как и пахотные земли в этой местности сильно пострадали от войны. Когда-то гряда была покрыта огромными деревьями, как те, что растут на вершине, но буйный огонь, разожженный парламентскими солдатами, устроившими на горе свой бивак, спалил старые реликвии, оставив лишь кое-какие зеленые побеги. Сколько времени потребуется теперь, чтобы выросли новые деревья вровень со старыми.

Ночь и тишина сгустились. Отчетливее стал слышен топот копыт и конское сопение, но Филипп не сомневался, что это единственные звуки, нарушающие ночное спокойствие. Полное одиночество в глухой ночи придавало ему уверенность, он должен прибыть на место встречи раньше своего наперсника. Это давало ему возможность держать под наблюдением заветную поляну и получить, таким образом, преимущество перед Эдгаром Осборном, а с таким человеком, как он, преимущество хоть минимальное надо иметь всегда.

На подъеме, почувствовав усталость коня, Филипп остановился – отсюда открывался широкий обзор местности – наметанным глазом отметил удобный пункт для наблюдения, который послужит хорошим укрытием, и направил туда коня.

Добравшись, он спешился, подыскал укрытие для лошади и устроился ждать. Умением ждать он овладел, как профессионал, очень давно. В эти минуты он мысленно прокручивал в памяти все на первый взгляд не значительные подробности и, убедившись, что не забыл ничего, – начинал вести в душе своеобразную чистку – избавляться от ненужного беспокойства, от раздражения по поводу того, что невозможно исправить. Эту душевную работу он считал необходимой, чтобы не терять способности в нужный момент быть умственно гибким, собранным и хладнокровным.

Итак, убедившись, что он готов к словесной схватке с сэром Эдгаром Осборном, Филипп переключился на размышления о вещах прозаических.

Впервые за этот месяц он с облегчением вздохнул: не надо было надевать претенциозную одежду кавалера-роялиста и, вместо узкого камзола из вельвета или сатина, он позволил себе надеть колет[8] из буйволовой кожи, какие носят военные.

Этот колет он носил долгие годы, и ему было очень удобно в нем. Сохраняющий тепло в холодное время, он выгодно отличался от роялистских тонких камзолов, коротких кюлот и франтоватых плащей, носимых придворными. И он, рядясь роялистом, вернувшимся из ссылки, вынужден был носить их одежду.

У него на душе начинали скрести кошки, как только он вспоминал об обмане, в который его вовлекли. Когда он давал на это согласие, все казалось простым и логичным.

Осборн настиг Филиппа в Шотландии, где он служил под предводительством генерала Монска. Как раз тогда, с получением звания полковника, ему пришлось проводить больше времени в штабе, чем в казармах со своими солдатами. Штаб, по мнению Филиппа, был королевским двором в миниатюре. Офицеры раболепствовали перед начальством, а их жены всегда готовы были оказать определенные услуги тому, от кого, по их мнению, зависела карьера их мужей. Служебные клерки занимались крючкотворством, затевая волокиту по самой незначительной просьбе, осложняя этим прохождение всякого официального предписания и вызывая у Филиппа зубовный скрежет от всего виденного.

Однако армия была его жизнью, у него не было собственности, которой он смог бы воспользоваться, если освободят от должности, поэтому, скрепя сердце, принял то, что не в силах изменить. И тут в Эдинбург приехал Осборн с вестью о том, что Филипп унаследовал Эйнсли Мейнор. Осборн сразу же предложил, чтобы Филипп, будучи преданным слугой лорда протектора, поселился в своих новых владениях и начал оказывать услуги своему правителю – следить за поведением роялистов в этой местности.

Вначале Филипп отверг такое предложение. Он считал себя открытым честным человеком, а не каким-то двусмысленным дельцом, и не уважал людей беспринципных и скользких, каким показался ему Эдгар Осборн, – Филипп как-то сразу открыто его невзлюбил. Кроме того, Эйнсли Мейнор и так принадлежало ему по праву наследника.

Не надо было платить этих пресловутых налогов, которыми облагались имения роялистов, потому что его дядя во время войны придерживался нейтральных позиций, а он сам служил в парламентских войсках. В любое время он мог поехать в Эйнсли, а не зарабатывать это право недобросовестным наблюдением за соседями. Но Осборн быстро рассеял его радужные представления. Он дал ему понять, что Филипп во мнении жителей Западного Истона, ярых роялистов, будет числиться круглоголовым, а значит, врагом. И если Филипп не согласится с планом Осборна, он позаботится о том, чтобы все соседи узнали, что новый владелец Эйнсли Мейнор поддерживал парламент, а потом и лорда протектора Кромвеля. В попытке Филиппа завладеть своим наследством не будет никакого смысла, так как жизнь в Эйнсли станет невыносимой.

Первой реакцией на этот явный шантаж было желание послать Осборна ко всем чертям вместе с его угрозами, но Филипп являлся сыном своего отца, придворного, который многому научил его.

Наставления запечатлелись в памяти: «Всегда тщательно все обдумывай, Филипп. Никогда не действуй импульсивно. Импульсивность – это слабость, который всегда воспользуются враги. Хорошо продуманная стратегия позволяет учесть ошибки и промахи. Ни один человек не сможет победить противника, если все тщательно не взвесит на весах здравого смысла…»

Филипп всегда неукоснительно следовал этим правилам, учитывал все до мелочей, и они не раз выручали его в разнообразных столкновениях с препятствиями. Поэтому он не собирался менять тактику. Любезно улыбнувшись Осборну, он сказал, что обдумает его предложение, хотя в душе бушевал от ярости и возмущения.

Проходили дни. Филипп не торопился дать Осборну ответ. Тот догадался, что молчание Филиппа означает отказ, но считал за правило – принудить свою жертву любыми путями дать такой ответ, который бы его устраивал. Поэтому Осборн прямым ходом направился к генералу Монску и попросил его вмешательства от собственного имени. Монск удовлетворил его просьбу, но более деликатным способом.

Генерал Монск обратил внимание Филиппа на то, что армия уже не доверяет Ричарду Кромвелю и не станет поддерживать его главнокомандующего. Так как Ричард отказался назначить на этот пост военного человека, то рано или поздно возникнет конфронтация, и лорд протектор Ричард Кромвель потеряет власть. За этим последует военный режим, что, по мнению Монска, Англия долго не выдержит.

Подспудно все это означало: устраивайся в Эйнсли, парень, выдай Осборну несколько секретов, чтобы его осчастливить; он не будет тебя долго беспокоить, могу спорить на свою армию; как только он уйдет, ты будешь свободен и далек от всего, что бы ни случилось.

Филипп последовал советам обоих – своего отца и своего командира. Еще некоторое время подумал, позволил себе посомневаться – за ним оставалось право выбора – и попытаться представить то, что его ожидает в будущем. В конце концов, он оценил обстоятельность советов Монска и понял, что если и есть что-то реально принадлежащее ему, так это Эйнсли Мейнор. Проблема Осборна, решил он, временная, вскоре она исчезнет, поэтому сдал свои полномочия и направился на юг, в свое будущее.

Но после того как он покинул Шотландию, возникла еще одна вопиющая проблема – играть роль своего умершего брата роялиста. Она всякий раз напоминала ему, что он уже никогда не увидит Энтони Гамильтона. До тех пор, пока война не разбросала их по разным лагерям, они с Энтони были близки. Они являли собой родственный союз против одиночества, когда росли вместе и воспитывались при королевском дворе, узком замкнутом кругу, отгороженном от окружающего мира.

Родители были добры к ним, старший Гамильтон рассчитывал на свое место в свите короля, позволявшее ему поддерживать семью, он был преданным придворным, но статус не позволял ему показывать свою нужду в чем-либо. Все свое время он проводил в покоях короля, совершенно не оставляя места для семьи.

Когда братья подросли, Филиппа стало беспокоить постоянное отсутствие отца, при виде одиночества матери в нем вскипало негодование, и королевский двор постепенно становился его злейшим врагом. В то время, когда Филипп поклялся себе, что придворные интриги и политика не коснутся его, как опасная болезнь, Энтони начала затягивать эта жизнь все больше и больше.

Он сблизился с необузданной компанией молодых денди, стал приходить домой за полночь и в довольно веселом настроении, хвастливо рассказывал о своих ночных похождениях, без излишнего стыда расписывал романтические картины юношеских побед своему младшему брату. Поглощенный непрерывными придворными интригами, не оставившими его даже в ссылке, Энтони ушел из жизни незаметно и бесславно.

И вот теперь, несмотря ни на что любя его и потеряв, Филипп обязан был играть его живым и невредимым, якобы прошедшим ссылку и вернувшимся в родное гнездо. Эта тяжкая повинность гнетом висела у него над душой и причиняла неизъяснимую постоянную боль.

В минуты душевных мук ему еще ненавистнее казался гнусный план Эдгара Осборна.

Филипп посмотрел на небо, желая определить, сколько уже он ждет этого презренного человека, но тучи закрыли луну и звезды густой завесой. Его спасло внутреннее ощущение времени, он определил, что прождал более получаса. Осборн мог заблудиться, мелькнула мысль, и он почувствовал некоторое облегчение, что побудет без лондонца.

Но при мысли, как он дошел до такой жизни, гнев снова вскипел в его душе – усилием воли Филипп направил мысли в другое русло. В сознании мелькали обрывки разговоров об Эйнсли и о собственности, потом внимание переключилось на встречу с лордом Стразерном и его дочерьми. Он задержался на воспоминаниях об Алисе Лайтон.

Представил, как Алиса склонилась над озером, стараясь привести в порядок растрепанные волосы, увидел отраженное в воде прекрасное лицо, озаренное смехом, потом – как она сидела на вздыбившейся лошади, пытаясь удержаться с ловкостью опытной наездницы, как побледнела от напряжения и страха перед явным падением. И как он спас ее, и как удивительно ей было хорошо в его объятиях. Ее смех так противоречил ее страху перед лицом опасности, что все это никоим образом не сочеталось с его представлением о женщине-роялистке.

Филипп хотел знать, была ли Алиса такой чистой и порядочной, какой казалась, или это – маска, за которой скрывается лицемерная леди-роялистка, подобная тем, от которых в свое время немало натерпелся его отец.

Где-то рядом хрустнула веточка. Филипп молниеносно переключился на реальность. Он насторожился, быстро шагнул в тень старых деревьев и стал всматриваться в темноту. В густой мгле вряд ли можно было что-то разглядеть, но он различил очертания приближающегося всадника. Скрытый во тьме Филипп ждал, пока пришелец подъедет поближе.

Сэр Эдгар Осборн крадучись въехал в старые заросли, похоже, он ненавидел лесные массивы. Ругательства вырвались из него, когда Филипп появился из-за деревьев и встал за его спиной.

– Черт побери, Гамильтон! Какого черта вы играете со мной?!

– Я просто принял меры предосторожности, сэр Эдгар. За вами не следили?

Осборн был сыт по горло этой, с позволения сказать, увеселительной прогулкой, поэтому выглядел раздражительным. Он держал переброшенной через руку темную шерстяную накидку, которую носил поверх камзола и узких кюлот.

– Нет, черт побери! Этот проклятый подлесок до того густой, что я не представляю, как здесь можно следить за кем-нибудь.

Не скрывая пренебрежения, Филипп наблюдал, как Осборн слезает с лошади.

– Нет необходимости видеть вас напрямую, Осборн, достаточно слышать, сколько вы наделали шуму, – им можно разбудить всю округу. Я услышал вас, когда вы находились еще за милю отсюда.

– В самом деле? – высокомерно возмутился Осборн. Он не любил, когда его критиковал кто-нибудь, кого считал мелкой сошкой, и перевел разговор на другую тему: – Давайте, я послушаю ваш отчет, и уйдем отсюда. Я бы хотел лечь в постель до восхода солнца.

Филипп вновь ощутил ненависть к этому ничтожному человеку, который пытается выглядеть диктатором.

– Мне особенно нечего докладывать. У меня нет доказательств того, что ведущие роялисты округа связаны с Тайным Союзом, хотя я, возможно, и считаю, что они связаны с ним. Я не могу доказать, что они готовят переворот, чтобы сбросить Ричарда Кромвеля. Мы поговорили с лордом Стразерном, и он, кажется, готов поверить, что я – роялист, вернувшийся из ссылки. И если он признал меня, значит, это сделают все остальные в округе, и я смогу заняться сбором сведений о Тайном Союзе и его деятельности.

– У вас нет времени для этого, – резко ответил Осборн.

– Как так? – удивился Филипп.

– Наши агенты из мест, где обитает Чарльз Стюарт, сообщили, что некоронованный наследник больше не доверяет джентльменам из Тайного Союза. Из-за этого он решил пренебречь Тайным Союзом и напрямую послать доверенных лиц в Англию. Миссионерам поручено узнать, возможно ли еще одно восстание. Несомненно, что местные приверженцы Чарльза оповестили его, что Ричард Кромвель обладает далеко не той репутацией, как его отец, и поддержка у него не та. Чарльз намерен убедиться, насколько это соответствует действительности, прежде чем начать действовать.

– Поведение мудрого человека, – непосредственно вырвалось у Филиппа.

– Или труса, – презрительно заключил Осборн. Филипп молчал. Он не собирался спорить с Осборном.

– Вам известно, когда прибудут эти агенты?

– В течение месяца, – Осборн подавил волнение и добавил: – И я знаю имя человека, которого посылают в этот район.

Насмешка, а может быть, восторг, с которым Осборн произнес эти слова, насторожили Филиппа и подготовили выслушать что бы то ни было. Как бы между прочим он поинтересовался:

– И кого же посылают в Западный Истон?

– Томаса Лайтона.

Филипп прислонился к широкому стволу дерева. Его небрежная поза и задумчивый голос не выдавали биения сердца.

– Могут возникнуть проблемы. Я уверен, что Томас Лайтон, находясь в ссылке, знал моего брата и должен знать, что Энтони умер. И если предположить, что мимо его ушей прошли факты о моей поддержке парламента, он спросит, почему я создаю видимость пребывания в ссылке вместе с молодым Чарльзом Стюартом.

– Вы так думаете и при этом так чертовски спокойны?

Филипп выпрямился:

– А что бы вы хотели, чтобы я делал, Осборн? Кричал от ярости и рвал на себе волосы?

– Ликвидировал Томаса Лайтона.

Слова обрушились на него, как внезапный удар.

– Ликвидировал? Что, черт побери, вы имеете в виду?!

Осборн торжествовал, так как ему наконец-то удалось вывести из равновесия аристократически выдержанного Филиппа Гамильтона.

– У вас есть неделя, может быть, две, и если вам повезет, около месяца – проникните в местную организацию роялистов. Мы уверены, что ее возглавляет лорд Стразерн.

– Ну? И какое это имеет отношение к тому, что мне грозит опасность быть публично разоблаченным?

– Выясните, когда должен прибыть в Англию Томас Лайтон, а я позабочусь, чтобы ему никогда не встретиться здесь со своими союзниками. Таким образом, он не будет представлять для вас никакой опасности.

– Прекрасный план, – Филипп вновь овладел собой, – но невыполнимый. Лорд Стразерн – смышленый человек, более того, очень осмотрительный. Даже если он примет меня, как роялиста, то не выдаст такой важной тайны, как место и время прибытия в Англию королевского посланника.

Осборн самодовольно усмехнулся:

– Нет, но его дочь сделает это, если вы ее благоразумно попросите.

– Его дочь?!

На губах Осборна все еще играла отвратительная улыбка.

– Нам известно, что лорд Стразерн без ума от своей дочери. Он открывает ей массу секретов, которые не нужно было бы рассказывать. Не похоже, чтобы эту тайну он смог скрыть от нее.

Филипп понимал, что Алиса была прекрасным средством, чтобы войти в доверие к лорду Стразерну, выяснить побольше о местных роялистах, но ему не понравилось, что эта мысль прозвучала из уст Эдгара Осборна. С негодованием он сказал:

– Чего вы хотите от меня? Чтобы я совратил девушку?

– Почему бы и не доставить себе такого удовольствия? Я считаю, что госпожа Алиса по-своему весьма привлекательна.

Схватить Осборна за глотку и собственными руками задушить его – таково было страстное желание Филиппа, но он сдержался, презрительно отвернулся и пошел к своей лошади, стоявшей на привязи неподалеку. Он вывел лошадь на поляну, запрыгнул в седло и просто сказал:

– Я свяжусь с вами, когда появятся какие-нибудь новости.

Не дожидаясь ответа, он направил лошадь в густой подлесок. И сумел расслабиться лишь тогда, когда лесная чащоба полностью поглотила его.

Филипп казнил себя: как он мог допустить, чтобы Осборн вторгся в его мысли и чувства. Пока он был загадкой для Осборна, тот не мог ничего использовать против него. Показав свое негодование, он этим самым позволил Осборну заглянуть поглубже в его душу, и Филипп не сомневался, что при удобном случае Эдгар воспользуется этим.

Теперь уже ничего нельзя было поделать, разве что тщательно скрывать свои чувства в дальнейшем. Он твердо сжал губы. Сознавая, как ненавистен ему этот клубок лжи, Филипп пытался найти выход. Ему было необходимо обеспечить преимущество своих желаний над чьими бы то ни было.

Взволнованный и обеспокоенный тем, что его могут услышать, он сдержал свою лошадь и пустил ее тихим мягким шагом, пока не въехал в парк возле Эйнсли Мейнор. Только здесь он позволил жеребцу размять ноги в галопе. Смена движения подарила и ему ощущение свободы, мысли стали спокойнее, а возникшие проблемы более разрешимыми.

Чертовски плохо то, что агент короля, прибывающий в Западный Истон, – Томас Лайтон. Филипп не хотел признавать этого, но Осборн был прав – ему надо будет предпринять что-то, чтобы Лайтон не узнал, что он – самозванец. Но что?

Добиться информации от Алисы Лайтон – это не выход из положения. Она была смышленой, наблюдательной и критичной – эти качества, по мнению Филиппа, делали ее опасной. Она начнет задумываться, почему он задает такие вопросы, и вскоре догадается, что Филипп Гамильтон не просто подданный короля Чарльза, за кого себя выдает.

Была еще одна веская причина, чтобы Филипп отказался использовать Алису, как предлагал Осборн. Даже за короткое время их знакомства он почувствовал, что Алиса Лайтон – человек твердых убеждений и глубокой веры. Она будет страдать, когда узнает, что причиной ареста ее брата были неосторожно сказанные ею слова. Филипп не мог подвергнуть ее такому жестокому испытанию.

Нет, он должен найти какой-то другой способ, чтобы обезвредить Томаса Лайтона.

На вымощенном сланцем дворе, где разместились конюшни Эйнсли, глухо раздавался цокот копыт. Филипп спешился и повел своего черного атласного жеребца к пустому стойлу, там он быстро причесал его, снял седло и уздечку.

На скотном дворе стояла тишина, и никто из слуг даже не шелохнулся, пока он работал. Это разозлило его и заставило забыть навязчивый вопрос – что делать с Томасом Лайтоном? Вор легко смог бы прийти и украсть всех лошадей, и ни один конюх даже не знал бы, что происходит. Это лишний раз доказывало, что Западный Истон – спокойное место, не пригодное для преступных действий.

Но это вскоре могло измениться.

– Сэр Филипп Гамильтон к мисс Алисе! – дворецкий неторопливо наслаждался удивлением на лице Алисы, потом ласково посмотрел на госпожу.

– Где ты его оставил, Дженкинс? – спросила Абигейл.

– В Королевском салоне, – госпожа, – Дженкинс помолчал, потом тихо добавил: – Я подумал, что вы захотите, чтобы он был потрясен.

Улыбка, мелькнувшая на лице Абигейл, быстро исчезла. Она оглянулась на Алису.

– Твой отец сообщил, что сэр Филипп просил позволить ухаживать за тобой…

– Неужели? – перебила Пруденс, широко раскрыв глаза от удивления. Она повернулась к сестре: – Алиса, папа говорил тебе об этом?

Абигейл спасла Алису от ответа, строго сказав:

– Довольно, Пруденс! Дженкинс, скажите сэру Филиппу, что мы выйдем к нему. Да, и найди лорда Стразерна. Он должен знать, что пришел сэр Филипп.

– Да, госпожа, – лакей не спеша удалился.

– А теперь, Алиса, – сказала Абигейл, критично осмотрев свою падчерицу, – ты находишь удобным появиться в такой одежде или тебе дать время сбегать наверх переодеться?

Алиса взглянула на свое розовое платье с серебристо-голубой нижней юбкой, которое она надела сегодня утром, и покачала головой.

– Нет, мама. Мне нравится моя одежда.

– Волосы у тебя чистые, накрученные, узел сзади аккуратно уложен, – заметила Абигейл, оглядывая дочь. – Мне нравится и твой кэннел[9] – голубой сатин и золотая сетка переливаются в волосах.

Алиса ловким движением поправила головной убор.

Было модным зачесывать волосы со лба, оставляя его открытым, давать возможность коротким прядям обрамлять лицо по бокам. Длинные волосы сзади и на макушке собирались в тугой узел, который сверху покрывался небольшой шапочкой, называлась она кэннел. Леди могла выпустить на затылке несколько прядей, которые завивались и подчеркивали стройную линию шеи, как это сделала сегодня Алиса. Хотя она знала, что была хорошо одета и прекрасно выглядела, холодная оценка Абигейл привела ее в замешательство:

– Мама, ты не беспокоишься так, когда приходит Цедрик Инграм.

– Ты знаешь Цедрика Инграма уже целую вечность, Алиса, – щеки Абигейл слегка порозовели. – Сэр Филипп для нас почти незнакомец. Я хочу, чтобы ты произвела хорошее впечатление.

Она оценивающе посмотрела на Пруденс.

– Пру, у тебя завернулся воротник. Поправь его, прежде чем мы выйдем к сэру Филиппу.

– А я тоже приглашена? – простодушно спросила Пруденс, послушно поправляя шалевый воротник на низком декольте своего бледно-желтого платья.

– Конечно! – нетерпеливо сказала Абигейл. – Я не хочу, чтобы сэр Филипп подумал об Алисе, как о девушке, готовой броситься на подходящего жениха.

Она расправила свое желтовато-коричневое платье, надетое поверх зеленой нижней юбки, и проверила, чтобы белые банты, стягивающие наряд сзади, лежали ровно.

– Ну, теперь мы готовы. Прекрасно, пойдемте. Я надеюсь, Дженкинс уже разыскал вашего отца. Ему надо присутствовать при первом визите сэра Филиппа, не так ли?

Пруденс посмотрела на Алису с таким нескрываемым восхищением, что та чуть не рассмеялась.

– Я не сомневаюсь, что сэр Филипп не будет слишком строгим по отношению к моей внешности, мама. В конце концов, он видел меня в деревне, а когда ехал с нами к арендаторам на следующий день, на мне был старый поношенный костюм для верховой езды и волосы растрепал ветер.

Абигейл торопливо пошла через огромный, с высокими потолками, Грейт Холл,[10] а ее дочери шли за ней, как послушные утята.

– Сколько раз я тебе говорила, Алиса, чтобы ты не устраивала гонки! Ты не можешь знать, что принесет тебе эта встреча.

– Мне кажется, ничего плохого не случится, – резко высказалась Пруденс. – Сэру Филиппу очень понравилась Алиса, и он был рад спасти ее, когда лошадь понесла.

Абигейл приостановилась перед закрытой дверью, ведущей в Королевский салон:

– Вот мы и пришли. Не забывайте о манерах!

Филипп встал, когда вошли женщины.

Он был очень хорош в костюме цвета красного вина с золотой отделкой. Короткая черная мантия мягкими складками струилась с плеч, расшитый пояс поддерживал шпагу с рукояткой ювелирной работы. Очевидно, что его финансовые дела не пострадали из-за ссылки.

– Сэр Филипп, как любезно с вашей стороны нанести нам визит, – сказала Абигейл, протягивая руку для поцелуя. На ее спокойном лице не осталось и следа от того волнения, которое она испытывала минуту назад.

Филипп коснулся губами ее руки и склонился в глубоком придворном поклоне.

– Миледи, уверяю вас, что мне это доставляет несказанное удовольствие. И может ли быть иначе, если я нахожусь в обществе трех столь очаровательных дам.

Абигейл сдержанно улыбнулась, элегантно сложив руки у талии.

– Сэр Филипп, ваш слог так же изыскан, как и поклон. Садитесь, милости прошу. Желаете ли освежиться? Может быть, вина?

Усаживаясь на стул, который стоял на некотором расстоянии от Алисы, Филипп сказал:

– Благодарю, леди Стразерн. Не откажусь от одного бокала.

Взгляд его задержался на сверкающем полированном столике в стиле барокко орехового дерева, на котором возвышался хрустальный кувшин, окаймленный золотым ободком, в окружении таких же бокалов. Мгновенная вспышка отвращения во взгляде Филиппа тут же погасла, но Алиса, наблюдавшая за ним из-под опущенных ресниц, уловила это выражение и поразилась, не вообразила ли она это.

Он поблагодарил Абигейл, подавшую ему бокал, и, сделав небольшой глоток, продолжал пить с удовольствием.

– Отличное вино! Пожалуйста, передайте мое восхищение лорду Стразерну – он умеет выбирать вино.

– Мой супруг придет сюда через несколько минут, сэр Филипп. Я уверена, что он будет польщен вашей похвалой.

Филипп поклонился, опять пригубил вино и внимательно посмотрел на Алису сквозь пустоту бокала.

– Надеюсь, вы ничего не повредили во время той опасной верховой езды, мисс Алиса?

Алиса улыбнулась и на ее щеке обозначилась соблазнительная ямочка.

– Нет, сэр. Благодаря вашему своевременному вмешательству все, что со мной было, – это страх, который за последующие дни совершенно рассеялся.

Он насмешливо приподнял черную бровь и сказал:

– Значит, после вашей неудачи у вас не осталось чувства страха?

Смеясь, Алиса, остроумно заметила, со значением глядя в его глаза:

– Мне всегда нравилось мчаться галопом, сэр Филипп. Возможное падение не может стать причиной того, что я побоюсь снова сесть в седло.

– Тогда сегодня моя миссия исчерпана, – губы Филиппа тронула едва заметная таинственная улыбка, пленившая обеих девушек.

Пока Алиса разгадывала значение сказанных им слов, Пруденс вступила в разговор. Она восторженно хлопнула в ладоши и сказала с характерной для нее прямотой:

– Сэр Филипп, пожалуйста, посвятите нас в свои планы! Мы с Алисой заинтригованы вами и страшно хотим знать ваши тайны!

Филипп невольно сжался. Алиса заметила это и тревожно задумалась. Потом ее лицо озарила прекрасная улыбка, она повернулась к Пруденс:

– Дорогая Пруденс, надо быть учтивее и не мешать сэру Филиппу хранить свои тайны, если в этом есть необходимость… А вот и отец к нам пожаловал. Думаю, это порадует сэра Филиппа. Мы только что говорили о тайнах, которые он скрывает от нас.

Филипп, вставший поприветствовать лорда Стразерна, послал ей негодующий взгляд. От его взгляда улыбка Алисы стала еще более заманчивой. Мускул на лице Филиппа дрогнул, но он спокойно сказал:

– В действительности, сэр, моя единственная тайна – это искреннее восхищение вашей старшей дочерью.

Стразерн весело улыбнулся, но Алиса вопросительно повела бровью. На щеках Филиппа вспыхнул едва заметный румянец, подчеркивающий его благородство и хорошее воспитание и свидетельствующий об увлеченности прекрасной дамой.

Лорд Стразерн уже имел возможность убедиться в его благородстве, теперь решил напомнить ему об этом:

– У меня не было возможности должным образом поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали моей дочери на прошлой неделе. К счастью, вы оказались поблизости и спасли ее.

Филипп поклонился:

– Я был рад оказать услугу, лорд Стразерн. Моя сегодняшняя миссия заключается как раз в том, чтобы убедиться, окончательно ли госпожа Алиса отправилась от испуга…

– Как видите, окончательно, – вызывающе произнесла Алиса.

– …и спросить, поедет ли она со мной на прогулку сегодня днем, – закончил свою мысль Филипп.

Его предложение застало врасплох Абигейл – она явно не ожидала этого, сложила руки на коленях и метнула быстрый вопросительный взгляд на своего мужа.

Пруденс глубоко вздохнула, а Алиса застыла от изумления, глядя на Филиппа широко распахнутыми глазами.

Стразерн улыбнулся:

– Алиса, конечно, сама должна решить, но я считаю, что сегодня было бы неплохо прокатиться. Отличный день для приятной прогулки.

Услышав слова отца, Алиса встала.

– Как ты говоришь, папа, было бы стыдно упустить такой прекрасный день… Сэр Филипп, если вы согласны подождать, пока я надену костюм для верховой езды, я вернусь через минуту.

Он поклонился.

– С удовольствием, госпожа Алиса.

– Я должна пойти помочь Алисе переодеться, – сказала Пруденс. – Приятно было увидеться с вами, сэр Филипп.

Она заговорщически взглянула на Абигейл, и этот взгляд не ускользнул от Филиппа, затем поспешно вышла из комнаты вслед за Алисой.

Эдвард слегка улыбнулся, заметив насмешливое выражение лица у Филиппа:

– Мои дочери очень близки. Бесспорно, Пруденс хочет обсудить с Алисой ваше приглашение. Ну, а теперь, сэр Филипп, я должен предупредить вас быть осторожным на топкой местности возле реки Истон. Там опасно даже ходить пешком. Лучше поезжайте с Алисой в Фенвикские горы. Верховая езда сама по себе приятна, и с вершин открывается живописнейший вид. Я полагаю, вы знаете местность, о которой я говорю?

– Нет, милорд, но я уверен, что ваша дочь или ее конюх укажут мне направление.

– Туда легко доехать – дорога идет по открытой местности.

Посылая Алису и Гамильтона в Фенвикские горы, Стразерн обеспечивал ее безопасность. Местность позволяла, чтобы поехавший с ними конюх наблюдал за ними, гарантируя, что с Алисой ничего не случится.

– Моя дочь – очень рискованный наездник, сэр Филипп. Она ищет себе проблемы и может потребовать, чтобы вы избрали другой путь, более трудный. Однако я полагаюсь на то, что вы удержите ее от опрометчивых поступков.

Филипп не мог сдержать улыбку, она заиграла на его губах.

– Я сделаю все возможное, милорд.

В глазах Стразерна появилось суровое выражение.

– Алиса мне очень дорога, сэр Филипп. Я не допущу чтобы с ней случилось несчастье.

Филипп убедительно сказал:

– Не в моем присутствии, лорд Стразерн, – и второй раз за этот день зарделся.

Стразерн принял его смущение за доказательство того, что ему вскружила голову молодая дама, и любезно предложил ему еще бокал вина. Наливая вино, он спросил:

– Скажите, Гамильтон, как вы находите земли своего дяди?

– Эйнсли Мейнор нуждается в ремонте больше, чем я ожидал, – с сожалением сказал Филипп.

Когда он не чувствовал опасности, то свободно говорил о проблемах, с которыми сталкивался, и о способах из разрешения. С горечью в голосе он заключил:

– Я не думал, что война нанесла такой урон в этом районе.

– И не только на ваших землях, – сурово сказал Стразерн. – Здесь нет ни одного человека, начиная от землевладельцев и кончая арендаторами, у кого не было бы причины проклинать тот день, когда в Западный Истон вошли войска круглоголовых.

– Но ведь наверняка не все пострадали!

– Все, – уныло сказал Стразерн.

Он пронзил Филиппа тяжелым взглядом, но голос его звучал ровно:

– После битвы при Вустере молодой король Чарльз скрывался в этом районе, пытаясь убежать во Францию. Войска Кромвеля обезумели в поисках его. Они сжигали дома и сараи, издевались и даже насиловали наших женщин, угрожали повесить всех известных в округе людей, в том числе и вашего дядюшку, пытаясь заставить нас выдать короля. До этих событий общество в Западном Истоне отличалось умеренностью взглядов: в нем были те, кто поддерживал монархию, и те, кто выступал за парламент. После этих событий – все стали роялистами. Вы сами узнали, что такое ссылка, сэр Филипп. И вы должны понять…

Филипп кивнул, но лицо оставалось бесстрастным.

– Я думаю, что Западный Истон – не единственная область в Англии, где так же сильны политические настроения. Королю Чарльзу надо только выбрать подходящий момент, и он без труда сможет вернуть трон.

С минуту они молчали, и Стразерн внимательно изучал лицо Филиппа. Наконец, он осторожно заговорил:

– По этому поводу я ничего не могу сказать. Но знаю, что все мы очень пострадали при власти лорда протектора, – Стразерн пожал плечами и улыбнулся, переведя разговор на другую тему: – В самом деле, если Ричард Кромвель мудрый человек, то будет более мягким правителем в Англии по сравнению с его отцом.

Филипп скептически поднял бровь:

– Не думаю, что вы действительно рассчитываете на это, лорд Стразерн. Ричард Кромвель – далеко не тот, кем был его отец.

– Я полагаю, – сухо произнес Стразерн, – Англии повезло, что Оливера Кромвеля уже нет. Пришло время перемен, и Ричард поможет им свершиться.

Филипп задумчиво посмотрел на бокал, потом высоко поднял его:

– Тогда – за перемены!

– Мирные перемены, – тихо добавила Абигейл.

– Да будет так, – сказал Стразерн и выпил свой бокал.

Придя в спальню, Алиса послала слугу оседлать лошадь и наблюдала, как горничная готовит ее костюм для верховой езды.

В комнату ворвалась Пруденс:

– Я так и знала! Ты нравишься сэру Филиппу! – крайне взволнованно объявила она и с размаху шлепнулась на кровать.

– Смотри, чтобы мать не увидела таких жестов, а то она заставит тебя ходить по холлу с тяжелой книгой на голове, чтобы убедиться, что у тебя правильная осанка и манеры.

– Уф! Мама занята тем, что помогает отцу проверить, является ли сэр Филипп подходящей партией для тебя, – Пруденс беспокойно заерзала. – Честное слово, Алиса, я не понимаю, как папа может сомневаться в честности этого человека. В конце концов, он ведь спас тебя, правда?

Алиса спокойно посмотрела на нее.

– После того, как ты уколола мою бедную лошадь булавкой и до полусмерти испугала ее, сэр Филипп сделал единственное, что мог бы сделать любой джентльмен!

– Но ты же слышала, Алиса! Он сказал, что ты произвела на него впечатление.

Алиса села на стул, а горничная начала развязывать на ее платье банты сзади.

– Должна признать, что сэр Филипп интересный человек. Я думаю, в нем есть нечто большее, чем видно с первого взгляда.

– Ага! Я так и знала! – Пруденс на удивление своей сестры пару раз подпрыгнула на кровати. – Он тебя привлекает, так же как ты его!

Алиса улыбнулась, глядя на ее восторг.

– Я бы сформулировала это несколько иначе.

Пруденс опустила глаза, уставившись на свои руки:

– На его фоне Цедрик Инграм выглядит довольно серым, ты не находишь? – как бы между прочим заметила она.

Горничная расшнуровала платье Алисы и сняла с плеч. Сбитая с толку, Алиса махнула служанке рукой, чтобы та остановилась, пока она осмысливала то, что сказала Пруденс.

– Пру, ты питаешь интерес к Цедрику? Потому что если это так…

– Не будь глупой! – с показной веселостью сказала Пруденс. – Успокойся, Алиса, твоему драгоценному Цедрику не угрожают мои уловки.

– Я не имела в виду ничего подобного, Пру! Только то, что тебе лучше не думать о Цедрике в этом смысле. Я думаю, что его вкусы касаются более зрелых женщин.

Алиса позволила служанке продолжать работу. Корсаж был снят, и Алиса встала, дав девушке снять с себя юбку.

Пруденс, которой минуло всего шестнадцать, и которая только что встала со школьной скамьи, густо покраснела.

– Когда-нибудь я стану старше, – заморгав, она выдавила улыбку. – Но мы говорили не об этом! Алиса, ты самая противная из всех сестер – ты всегда уходишь от разговора. Тебе нравится сэр Филипп Гамильтон? Я спрашиваю тебя напрямик. Будь любезна, сделай одолжение и ответь мне также прямо.

Алиса любила свою сестру, поэтому, смеясь, ответила ей настолько честно, насколько могла:

– Я считаю сэра Филиппа загадкой. Временами он кажется превосходным придворным, каким был сегодня утром. Свободно и красиво изъяснялся, и легко было поверить, что он действительно джентльмен-роялист, вернувшийся из ссылки. Потом он стал немногословным и зарделся, как школьник, от слов обычного светского содержания, похожих на комплимент в мой адрес. И тут я задумалась.

– О чем?

Горничная надела Алисе через голову юбку от костюма для верховой езды и поправила ее на стройной талии, потом накинула корсаж, по форме, напоминающий мужской камзол. Когда он был застегнут, Алиса мягко сказала:

– Действительно ли сэр Филипп сподвижник роялистов или же он тот, кто пошел за круглоголовыми.

У Пруденс перехватило дыхание.

– Алиса! Ты сошла с ума! Если он с круглоголовыми, то мы все подвергаемся страшной опасности!

– Поэтому, моя дорогая сестричка, я собираюсь как можно больше узнать о сэре Филиппе Гамильтоне, – уверенно сказала Алиса, останавливаясь перед зеркалом, чтобы надеть шляпу с низкой тульей, украшенную страусовым пером и подходящую по цвету к ее амазонке.

– Цедрик Инграм может не понять, – предупредила Пруденс. В ее голосе послышалась надежда.

Алиса улыбнулась своему отражению в зеркале:

– Мне придется рискнуть.

ГЛАВА 4

С вершины Фенвикских гор открывались дали неоглядные. Внизу, подобно ковру ручной работы, раскинулись поля, за ними виднелись кущи деревьев, и завершала картину узкая изогнутая полоска песчаного пляжа. А дальше – сколько хватало взора – бесшумно катило волны море.

Алиса и Филипп остановили лошадей у края вершины, голым скалистым отвесом обрывавшейся к берегу моря, а с другой стороны уходящей пологими, густо поросшими стеной леса склонами. Как и говорил лорд Стразерн, это место было удобно для верховой езды – открывался прекраснейший вид.

Но Филиппа мало волновал пейзаж – он смотрел на Алису Лайтон. Видел, как она высоко и ровно сидела в седле, сколько грации было в ее осанке, и – смущение от ее присутствия переходило в нем в тайное удовольствие видеть ее. Он впитывал ее в себя и чувствовал, как она заполняет все его мысли.

Почти всю дорогу они скакали галопом, обгоняя ветер, и на персиковой коже Алисиных щек зарделись розы румянца. Голубыми брызгами искрились глаза, споря с цветом драгоценного сапфира, а губы, опьяненные улыбкой, притягивали к себе. Не отрываясь, он смотрел на нее, и она казалась такой открытой, такой невинной, как будто только сейчас он увидел ее впервые.

Это ощущение не прошло, когда она посмотрела на него сияющими глазами и мягко сказала:

– Я будто здесь впервые – так никогда не восхищал меня этот прекрасный пейзаж. Вы не возражаете, если мы сойдем с коней ненадолго?

– Конечно, госпожа Алиса.

Он повернулся к конюху, ехавшему на приличном расстоянии от них, и приказал ему держать лошадей. Спрыгнув с коня, Филипп помог Алисе спуститься на землю. Она скользнула в его объятия, а он, прежде, чем опустить ее, крепко обхватил руками стройную талию. Она улыбнулась и вдруг осознала, что они – мужчина и женщина.

– Филипп, – едва прошептала она.

Это светская леди вежливо возразила джентльмену, который зашел слишком далеко, – а сама она нежно, страстно неслась навстречу ему. Филипп ощутил переполнявший ее жар, захлестнувший его изнутри, и, повинуясь желанию, сжал ее и – отпустил. У Алисы перехватило дыхание. Он стоял молча и чувствовал, как его тело сжигает огнем.

И уходя, убегая от чувств, он произнес первое, что пришло в голову:

– Вид здесь, действительно, прекрасный, как я и предполагал.

Алиса почувствовала подспудный смысл его слов. Их взгляды встретились.

– Мне всегда нравилось это место. Вы не потрудитесь немного отступить, сэр Филипп?

Он уже овладел собой. Стоять так близко от нее, почти соприкасаясь телами, было невозможно – хотелось сразу взять и впиться во влажную свежесть ее капризно изогнутых губ своими жадными губами. Но позволить себе это было бы безумием. И не потому лишь, что где-то рядом стоял слуга, Филипп поклялся самому себе – не трогать Алису Лайтон, пока не наладится связь с роялистами Западного Истона.

Легкой походкой они прогуливались по краю обрыва, любуясь зеленью полей и голубизной моря, слизывающего сухое золото песчаного пляжа.

– Позвольте сделать вам комплимент: вы прекрасно владеете лошадью, – подавленно сказала она. Посмотрела искоса, зовуще-сдержанным взглядом. – Я не сказала вам об этом, когда вы спасли меня, в тот день… И сегодня тоже… я заметила – вы ездите так, будто родились в седле.

Филипп недоверчиво улыбнулся: опасно влекущая красавица исчезла – ее сменила пристойная леди-роялистка. Опять начиналась игра в кошки-мышки.

Полушутя-полусерьезно, что-то подразумевая, он сказал:

– Я научился у отца, а он был известен при дворе как прекрасный наездник.

То, что Филипп позднее усовершенствовал свои навыки, служа в кавалерии парламента, а позднее – у Кромвеля, здесь не было упомянуто.

– Как интересно! – быстрый взгляд Алисы сквозил кокетством, но в глубине его прочитывалась напряженная работа мысли: – Я не помню, чтобы ваш дядюшка, сэр Ричард Гамильтон, был превосходным наездником.

Филипп рассмеялся:

– По словам отца, он действительно таковым не был. Дядя Ричард не то чтобы ненавидел лошадей, он просто смотрел на них как на средство передвижения. Кажется, мой дедушка имел склонность к диким лошадям, а дядя как-то попытался проехать на необузданном жеребце, будучи еще подростком. И переломал себе ребра и руку. После этого его непросто было усадить на лошадь.

– Тогда это многое объясняет. Насколько я понимаю, ваш отец всегда имел возможность помериться силами с дикими лошадьми?

Филипп кивнул, поглощенный воспоминаниями о прошлом. Он ясно представил себе отца, как он поглаживает нос и губы неуправляемого скакуна, успокаивает его своим прикосновением, тихо бормочет ему что-то на ухо спокойным убаюкивающим голосом.

– Мой отец имел подход к лошадям, и, думаю, дед уважал его за это. И Ричарда всегда приучали к лошадям, несмотря на то, что он являлся наследником. А любимцем деда был мой отец. Вот почему после смерти дедушки отец вынужден был сослать себя на королевский двор. Враждебность, возникшая из-за его ухода в придворные, была настолько сильна, что они с дядей Ричардом постоянно держались порознь.

– Сослать?! Какое странное слово вы употребили. Я думала, что жизнь при дворе вам приятна.

Услышав удивление в голосе Алисы, Филипп вздрогнул и пришел в себя. «Осторожно!» – сказал он мысленно и постарался придать лицу бесстрастное выражение; войдя снова в ту роль, которую играл.

– Мой отец служил королю, и, когда я был подростком, мы жили в Лондоне. Иногда нас с братом брали на королевский двор, и мы играли с принцами, но это продолжалось недолго. После войны я оказался в ссылке. Должность при дворе, хотя и невысокую, я потерял. Как-то, еще в детстве, нам разрешили съездить в Эйнсли. Жизнь в деревне показалась мне раем, – Филипп чуть заметно улыбнулся. – Когда мы ездили в Эйнсли, наши учителя оставались в Лондоне, поэтому в деревне нам разрешали бегать и резвиться совершенно свободно. Я думаю, что это и послужило поводом для такого сравнения – жизнь при дворе казалась по отношению к деревне каторгой.

Заметив на пути довольно большой камень, Филипп взял Алису под руку, чтобы она не споткнулась. И снова почувствовал волнение – оно было такой помехой! – близость и нечаянное прикосновение к ней, шелест ее платья возле его бедра вновь пробуждали желание, пронзавшее его насквозь.

Камень на дороге уже давно остался позади, а Филипп все-таки был не в силах выпустить ее руку, так приятно ощущалось ее тепло. Он сознавал, что они здесь совершенно одни в окружении красивой местности, подходящей для романтических свиданий. Но эти беспокоящие мысли он уныло отогнал от себя. Однако продолжал держать ее руку.

– Должно быть, в ссылке вам было трудно? Я думаю, там все напряженнее – всякие сплетни, борьба за положение в обществе, пробуждающиеся чувства… – легкая дрожь в голосе Алисы выдала Филиппу, что на нее тоже действует их близость. Он также заметил, что она стала продолжать разговор на более серьезную, начатую им раньше тему и не ответила на его последние легковесные рассуждения.

Он загадочно улыбнулся и еще раз использовал правду для подтверждения своей лжи.

– Мне больше нравилось время, проведенное в кавалерии.

Алиса резко повернулась и вопросительно посмотрела большими голубыми глазами. Филипп поспешил объясниться, снова ругая себя, что недооценил проницательность и сообразительность Алисы Лайтон.

– Я говорю о времени, которое я провел на службе Его Величеству во время войны, госпожа Алиса. Я служил в кавалерии. Несмотря на тяжелое время, я почерпнул там многое, что пригодилось мне в жизни.

Алиса тихо одобрительно засмеялась, будто его ответ принес ей облегчение.

– Ах, да, мы вновь вернулись к теме о ваших блестящих навыках наездника.

Филипп с радостью подхватил этот разговор и тоже усмехнулся:

– Я не собирался завершать нашу беседу тем, с чего мы начали, но так уж получилось. Придется с этим согласиться, не правда ли?

Они дошли до того места, где скалистый массив переходил в склон. Там начинался густой лес, и они не могли идти дальше. Филипп выпустил ее руку и отступил назад, наблюдая, как Алиса пошла к огромному старому дубу, стоявшему на краю леса. Она провела рукой вверх-вниз по шершавой коре, закинув голову, посмотрела на раскидистую крону. Потом, улыбаясь, взглянула на Филиппа:

– Когда молодой король Чарльз скрывался у нас после битвы при Вустере, он рассказал нам, как его чуть не поймали войска круглоголовых. Он спрятался в ветвях старого дуба, как этот, и, пока они прочесывали местность, наблюдал за ними в ожидании, что в любой момент его могут схватить, от страха у него сердце ушло в пятки. Он когда-нибудь рассказывал вам эту историю, пока вы вместе были в Европе?

Филипп почувствовал, что ему ненавистен этот ее мечтательный взгляд, как только она заговорила о Черном Принце, так называли Чарльза его враги. Прозвище было дано из-за смуглой кожи, длинных черных волос и темных глаз молодого короля, но по этим признакам такое же прозвище можно было дать самому Филиппу. Он заставил себя уныло улыбнуться.

– Я не был настолько близок к Его Величеству, чтобы он рассказывал мне подобные истории, миледи. В этой ссылке я был всего лишь незначительной мелкой сошкой.

– Так вы его не очень хорошо знали?

– К моему глубокому сожалению, миледи.

Алиса дугой вскинула брови.

– Жаль. Он очаровательный человек. Постоянно подвергаясь опасности, он находил время для тех, кто его поддерживал. Я навсегда запомнила, как свободно и просто он разговаривал со мной, был совершенно естественный, несмотря на свой высокий сан.

Слова Алисы многое прояснили для Филиппа. Он тут же представил себе молодую впечатлительную девушку, увлеченную атмосферой опасности, несказанно усиливающей очарование человека, умевшего найти подход к людям. У Алисы не было времени поглубже заглянуть в истинные чувства Чарльза, скрывавшиеся за беспечной внешностью. Прежде всего, перед ней был человек, к которому плохо относились, и она была против такого обращения, осуждала людей, которые себе позволяли это.

Филиппу захотелось изменить идеалистическое представление Алисы на более близкое к правде. Его правде. Очень осторожно он сказал:

– Молодой человек, бежавший из Англии после отчаянной попытки получить трон своего отца, был очаровательным. Но годы, проведенные в ссылке, могли ожесточить его настолько, что вы не можете себе даже представить.

– Тем лучше для него, когда он станет в своем отечестве королем.

Ее пушистые ресницы вздрогнули. Филипп принужденно засмеялся.

– Существенное замечание, госпожа Алиса Лайтон. Но у Ричарда Кромвеля есть гарантия безопасности, пока он пользуется способами держать страну в узде – методами, завещанными его отцом.

Алиса отвернулась и пошла обратно по тропинке, по которой они прошли сюда вместе. Филипп направился за ней.

– Расскажите мне о Ричарде Кромвеле, – просто предложила она.

Филипп пожал плечами, стараясь выглядеть спокойным.

– Я также плохо его знаю, как и короля Чарльза.

– Но вы, должно быть, встречались с ним, когда он давал согласие на ваше возвращение в Эйнсли!

– Я больше встречался с его советниками, – печально и с полной откровенностью сказал Филипп. – Мне сказали, как вести себя и что говорить, если со мной попытаются завести связи сторонники короля, желающие вернуть его к власти.

Прекрасные голубые глаза Алисы широко открылись.

– И что это было?

– Госпожа Алиса, меня один раз уже простили за участие в перевороте. Больше мне не окажут такой чести.

– Думаю, да, – она задумчиво посмотрела на его помертвевшее лицо. – Они взяли с вас клятву?

Было опасно продолжать этот разговор. Филипп не любил и не хотел ей лгать. Ему хотелось узнать, только ли личная заинтересованность руководит ее пытливыми вопросами.

– Нет, они слишком увлеклись нравоучениями в мой адрес, так что забыли взять с меня клятву. Боюсь, что нынешний лорд протектор и его прихвостни не настолько искусны в навязывании своей воли, как был покойный Оливер Кромвель.

– Тем лучше, для тех, кто поддерживает короля Чарльза, – сказала Алиса, сдерживая распирающие чувства, что говорило о ее твердой вере в восстановление монархии.

Они подошли к лошадям и остановились. Филипп взял руки Алисы в свои.

– Алиса, будьте осторожны. Такие неумные и грубые люди, как Ричард Кромвель и его команда, все же имеют армию и власть – с ними шутки плохи. Тайный Союз слаб с тех пор…

Она сжала его пальцы.

– Что вам известно о Тайном Союзе?!

– Все знают о Тайном Союзе! – раздраженно сказал он. – Ссыльные, лорд протектор и его люди. Это известная тайна: король Чарльз поручил шестерым мужчинам быть связными со всеми роялистами в районах Англии, так чтобы бунт местного значения смог перерасти в государственный переворот. Но кто-то из членов Тайного Союза выдает их тайны лорду протектору.

Алиса высвободила руки и скрестила их на груди. На лице было потрясение и вызов.

– В Тайном Союзе всего шесть человек! Хотя это правда, что они поддерживают связь с королем, но они не единственные, кто поднимается против лорда протектора и его людей. Это такие, как… – она чуть не назвала имя, но Филипп и так знал, что Алиса говорила о своем отце.

Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и требовательно спросила:

– Кто вам сказал, что лорду протектору известно о существовании Тайного Союза?

Филипп колебался. Он знал, что уже допустил больше, чем положено.

– Кто?!

С неохотой он сказал:

– Мой брат.

– Ваш брат – круглоголовый?

– Да.

Алиса содрогнулась. Хотя члены Тайного Союза никогда не принимали активного участия в переворотах, они были связующим звеном между роялистами и королем в ссылке. Как самый ревностный роялист в округе, лорд Стразерн контактировал с одним из членов Тайного Союза. Отсюда он узнал, что Томаса посылают в Англию.

– Я должна сказать отцу, – в голосе ее была настойчивость, но она улыбнулась: – Сэр Филипп, спасибо за информацию. Моя семья в долгу перед вами.

Филиппу ничего не оставалось, как попытаться использовать свою обмолвку.

– Передайте своему отцу, что я буду рад помочь ему, чем могу.

Он подхватил ее за талию, чтобы посадить в седло. И всякий раз ее близость зажигала в нем страсть, а когда она улыбнулась ему, он почувствовал безудержное желание.

– Хорошо, – ласково сказала она, облизнув губы, и этим выдала Филиппу свое скрытое желание, может быть, не меньшее, чем у него. Она поудобнее уселась в седле. – А вам, сэр Филипп, не следует опасаться того, что мы здесь, в Западном Истоне, ожидаем от вас больше, чем вы готовы дать. Честное слово джентльмена так же важно, как и его поступки.

Филипп не ответил. Нелепо, но ее слова заставили его почувствовать себя предателем. Одним ловким движением он вскочил в седло и к этому моменту уже полностью овладел собой. По дороге домой они разговаривали на разные темы, но он ловил на себе вопросительные взгляды Алисы, которая, казалось, хотела понять, почему ее спутник вновь так переменился, стал молчаливым и загадочным. Гамильтон не сомневался в том, что Алиса Лайтон представляет для него опасность, причем, во многих отношениях.

– Ты знаешь, мама, что у нас в Стразерн-холле уже давно не было гостей, – Пруденс, одетая в свое любимое небесно-голубое платье с персикового цвета нижней юбкой, сделала стежок на носовом платке, который она подшивала.

Семья Лайтон уютно устроилась в маленькой гостиной, где они обычно любили заниматься мелкой работой. Сгустились сумерки, и свечи струили мягкий свет на деревянные панели, от этого старая комната делалась более уютной. Они сидели, собравшись у камина, который не только согревал их в прохладный весенний вечер, но и соединял. Женщины занимались рукоделием, а лорд Стразерн отдыхал, читая лондонскую газету. Время от времени он развлекал женщин тем, что с негодованием зачитывал то, что там писали, и потом едко комментировал прочитанное.

Абигейл заинтересовало замечание, высказанное ее дочерью. Ведь политика меньше всего занимала ее.

– Нынешние времена невеселые, Пру. Пуритане не одобряют развлечений.

– Это не совсем так, моя дорогая, – Стразерн оторвался от газеты. – Помнишь, когда выходили замуж дочери Кромвеля? Это было, кажется, год или два тому назад. По общему мнению, празднество было довольно-таки шумным. Были разрешены не только танцы, но, насколько я понимаю, некоторые гости изрядно напились.

– Они – сильные мира сего. А нам, грешным, тягаться с лордом протектором опасно, как играть с огнем, – Абигейл резко оборвала нитку, как бы подчеркивая значение сказанных слов.

Пруденс с возмущением положила носовой платок на колени.

– Мама, я и не думала о бале! Просто могли же мы устроить небольшой ужин для гостей, – она изобразила на лице невинность. – Например, в честь сэра Филиппа Гамильтона теперь, когда Алиса определила, что он действительно порядочный человек.

Алиса подняла свою золотистую головку и посмотрела на сестру. Выражение ее лица было возмущенным.

– Ты говоришь обо мне ужасно, как будто я великий инквизитор или что-то в этом роде!

– А ты разве в стороне? Неужели не все мы внимательно его изучаем? Все соседи прислушиваются к нашим оценкам, особенно папиным, конечно. Если увидят, что мы принимаем сэра Филиппа, тогда уж точно его примут в Западном Истоне. Ты нам говорила, что считаешь сэра Филиппа человеком с принципами. Ну, разве этого не достаточно?

Лицо лорда Стразерна стало задумчивым.

Легким щелчком он смахнул пушинку, прилипшую к черной ткани его кюлотов, надетых в паре с темно-зеленым камзолом.

– Думаю, в словах Пруденс есть определенный смысл. Сэр Филипп уже завоевал доверие арендаторов Эйнсли, и говорят, что у него новая точка зрения на острую проблему землепользования и роста прибыли. Мы должны задать тон и известить всех, что он – желанный гость.

– Но папа! Не лучше ли подождать, пока Томас не уедет отсюда? – запротестовала Алиса.

Стразерн улыбнулся. Это было его обычное выражение лица, не предвещавшее ничего хорошего тому, кто был против его мнения.

– Нужно подготовить встречу Томаса. Я сломал голову, пока придумал, как нам встретить его, чтобы не привлекать внимания остальных. А что может быть более естественным и безобидным, чем обдуманно устроенный радушный прием в честь нового жителя в нашей среде в это самое время? Это великолепная мысль! Мы можем пригласить всех респектабельных людей округа под предлогом знакомства с сэром Филиппом. Когда вечер будет в разгаре, мы с членами комитета сможем удалиться в Королевский салон и составить планы. После мы вернемся на вечер, и лучшего ничего не придумаешь.

– Тогда решено! – восхищенно воскликнула Пруденс. – Мама, надо начать подготовку к вечеру немедленно. Мы его проведем через неделю.

Абигейл посмотрела на мужа, и он кивнул.

– У нас будет достаточно времени. Мы проведем неформальный вечер. Вначале Эдвард должен убедиться, что джентльмены, с которыми он хочет встретиться, смогут прийти; потом мы должны пригласить сэра Филиппа; после всего звать тех, кого положено.

Она посмотрела на своих близких, как генерал, – сходство ей придавало ярко-красное платье с белой нижней юбкой – командующий войсками.

– Теперь у нас много дел, но мало времени, чтобы все успеть, Эдвард, ты должен подготовить приглашения для тех, с кем ты хочешь встретиться, чтобы мы завтра пораньше смогли их разослать. Алиса, ты помоги отцу. Пруденс и я составим список тех, кого надо пригласить, и начнем другие приготовления.

Стразерн грустно посмотрел на свою дочь и сказал:

– Пойдем, дорогая, кажется, нам дали указания.

Алиса охотно отложила шитье. Она встала, расправила стеганую зеленую нижнюю юбку, поверх которой было надето ярко-голубое платье.

– Папа, я знаю, что другие запротестуют, но я надеюсь, что ты поможешь мне участвовать во встрече Томаса.

Абигейл пристально и спокойно посмотрела на Алису.

– Твой отец был бы благоразумнее, если бы не позволил тебе участвовать в приеме брата. Боже мой, Алиса! Вокруг столько шпионов лорда протектора! Неужели ты действительно веришь, что возвращение Томаса останется в секрете?

Алиса вскинула голову.

– Сэр Филипп Гамильтон сумел вернуться в Англию.

Абигейл громко фыркнула, забыв о манерах.

– У сэра Филиппа есть брат, который поддерживает лорда протектора. Более того, сэр Филипп участвовал в гражданской войне, а не в восстании на стороне короля Чарльза в пятьдесят первом. Его проступок давно прощен.

– И сэр Филипп здесь не для того, чтобы подстрекать к бунту, – добавила Пруденс, закончив шитье и любуясь своей работой.

Алиса капризно сморщилась:

– Он мой брат, мама! Я буду там, когда он приедет домой!

– Довольно! – сказал Стразерн, поднимая руки. – Не все сразу. Алиса, пойдем со мной. Начнем писать приглашения, чтобы успеть сегодня же.

Когда они вышли из комнаты, Абигейл покачала головой и вздохнула.

– Пруденс, я надеюсь, ты не собираешься следовать в жизни примеру твоей сестры? Иногда я боюсь, что она плохо кончит со своими нелепыми идеями.

Пруденс ответила серьезно:

– Нет, мама. Алиса красива и постоянно окружена лучшими мужчинами, но мне кажется, она не захочет связать свою жизнь с кем-нибудь из них. Она слишком многого хочет. Я более практична. Я хотела бы выйти замуж за человека, имеющего собственность и положение в обществе, который не был бы мне противен. Я не хочу никаких сердечных привязанностей.

– Хорошо, – Абигейл аккуратно отложила шитье и начала считать поименно будущих гостей, загибая пальцы. Деловые рассуждения Пруденс о дальнейшем замужестве тут же оказались забыты из-за более насущных проблем – кого пригласить, что подавать к столу, во что одеться для этого вечера.

Следующие несколько дней все были заняты делом – разосланы приглашения и получены ответы. Члены комитета Стразерна ответили очень быстро, поэтому не прошло и двух дней, как сэру Филиппу послали уведомление с вопросом – сможет ли он посетить их маленький семейный вечер, который устраивают супруги Стразерн. Сэр Филипп с удовольствием принял приглашение, тогда такие же разослали остальным гостям.

Подготовка к вечеру шла очень быстро. В доме провели генеральную уборку. В большом зале и музыкальной комнате, где стоял клавесин, мебель была отполирована до блеска. Алиса села за клавесин и с задумчивой улыбкой сыграла какую-то веселую мелодию, но знала, что танцы устраивать нежелательно.

Она смутилась, осознав, что представила себя танцующей не с Цедриком Инграмом, а с сэром Филиппом Гамильтоном.

Когда прибыли гости и сэр Филипп Гамильтон был должным образом представлен всем и каждому, Стразерн решил, что пора незаметно ускользнуть с несколькими джентльменами, чтобы обсудить с ними детали встречи Томаса, а Гамильтон всецело завладеет вниманием гостей, поэтому никто даже не заметит его исчезновения.

– Посол короля должен прибыть через две недели – начал лорд Стразерн свое тайное заседание. – Человек, которого посылают к нам, – мой сын Томас. Вы, конечно, его знаете…

Он замолчал и внимательно обвел взглядом всех присутствующих, потом продолжал:

– Недавно я получил сообщение, вызывающее беспокойство, – одному из членов Тайного Союза нельзя доверять, но не уверен, что это правда. Я предупредил Томаса, он прибудет в Фенвикскую бухту в полночь. Мною намеренно изменены время и место прибытия, так что об этом знают только те, кто сейчас здесь находится. Не думаю, что возникнет какая-то опасность, если нас встретят люди лорда протектора. Нам достаточно будет инсценировать маленькое событие: небольшая компания джентльменов ночью на пустынном пляже, якобы встречающая контрабандистов, не вызовет никаких сомнений. Конечно, предупредительность не помешает. Поэтому мы выставим дозорного, надеюсь, это тоже будет нормальным.

Четверо мужчин в Королевском салоне слушали с серьезными лицами. Цедрик Инграм заговорил первым:

– Разумное предложение, Стразерн. Контрабанда у нас на берегу распространена. И хотя лорд протектор и его прихвостни пытались положить этому конец, до сих пор мы пользуемся ею. Даже если патруль натолкнется на нас, он не заподозрит настоящую причину.

– Все равно они нас арестуют! – сказал сэр Генри Баллентайн, человек нервного вида. Его имение находилось в десяти милях от Западного Истона, и он осуществлял связь между Стразерном и роялистами Уэльса. Генри Баллентайн был из тех, у кого всегда полно идей, которые невозможно осуществить. Но людей, желающих жертвовать головой ради короля, находилось не так уж много, поэтому Стразерну было необходимо мириться с их странностями и недостатками.

– Мы станем в тени, пока не придет корабль, – успокоил он. – Патруль нас не заметит, уверяю вас, Баллентайн. Ну а теперь, я хотел бы просить вас, Цедрик Инграм, вас, юный Грэхам, и еще одного человека быть на пляже в тот вечер. Мы попросим Барнауса Вишингема, кузнеца, чтобы он взялся быть дозорным.

Сэр Генри Баллентайн согласился участвовать очень неохотно и только потому, что его настойчиво попросили, и Стразерн подумал, что тот предпочел бы не приходить. Остальные согласились сразу.

– Отлично, встречаемся в полночь на пляже через две недели. В первый вечер Томас пойдет с кем-то из вас…

– Он, несомненно, придет сюда, – сказал Цедрик, вскинув брови.

– Не обязательно, – холодно ответил Стразерн. – Ему надо встретиться со многими группировками, поэтому придется быть в разных местах. Еще не решено, откуда он начнет.

– Разумно, – подтвердил нервный сэр Генри. Стразерн кивнул.

– Подробности я сообщу тому, кто будет избран для предоставления ему убежища, как только приму решение. А сейчас, господа, предлагаю вернуться к гостям, чтобы наше отсутствие не казалось слишком долгим.

Цедрик Инграм выждал, пока все ушли, и спросил:

– У кого вначале остановится Томас?

Стразерн пристально посмотрел на него – Цедрик не дрогнул.

– У меня, – наконец, сказал он. – Хотя Союз организовал, чтобы представитель был послан в каждый район страны, его маршрут разрабатывают местные роялисты. Вам, конечно, известно, что есть выступающие за активный переворот, которым удалось снискать благосклонность короля. Члены Союза считают переворот преждевременным. Его Величество, выслушав эти разные мнения, решил послать своих доверенных. В Тайном Союзе считают, что посланники подтвердят их точку зрения: восстание провалится и, что хуже всего, объединит республиканцев – к чему они так стремятся – чтобы защищаться от угрозы возвращения монархии.

– Мы с вами расходимся во мнениях по этому вопросу, Стразерн. Я считаю, Англия слишком долго терпит ярмо пуритан! Необходимо показать им, что мы – мужчины, и, причем, опасные! Я бы с радостью принял участие в восстании.

– Знаю. Вам разрешат проголосовать за вашу точку зрения, Инграм, когда мы встретимся с Томасом. Если большинство согласится с вами, король узнает об этом. Ну, а теперь я не хочу, чтобы мое отсутствие было неверно истолковано. Вернемся на вечер.

Цедрик вынужден был согласиться, и сделал это с улыбкой и готовностью, однако, выразив недовольство по поводу расхождения мнений.

Когда они вошли, большой зал был пуст. Переливчатый голос весело звучавшего клавесина привел их в музыкальную комнату. Они увидели, что Абигейл играла, а гости танцевали. Поскольку танцы официально были запрещены, то элемент риска усиливал удовольствие, которое явно испытывали люди от движения под музыку.

– Великолепная идея, – тихо сказал Цедрик, когда они остановились в дверях музыкальной комнаты, – и как она могла прийти в голову леди Стразерн, чтобы посметь разрешить танцы?

Стразерн едва сдержался от ругательств. В действительности, все соседи, приглашенные на вечер, были убежденными роялистами, но это не означало, что можно так явно пренебрегать правилами. Особенно теперь.

Однако в глазах Цедрика Инграма Стразерн не собирался уличать ошибку, допущенную его женой. Он понимал, что Цедрик не из числа его друзей, а всего лишь сочувствующий его идее возвращения короля на трон. И зятем – ему не был. Во всяком случае, пока.

– Бесспорно, у моей жены были причины, чтобы согласиться на это. Я непременно выясню, а сейчас лучше не обращать внимания.

Цедрик хмыкнул. Потом, в порыве юношеского очарования, что с ним случалось весьма редко и по-своему внушало симпатию, он засмеялся:

– Должен признаться, что я с удовольствием потанцевал бы с вашей дочерью. Где она? Вы ее видите?

К несчастью, Эдвард увидел ее.

В центре танцующих были Филипп и Алиса.

Одетая в платье цвета морской волны с лифом, украшенным серебряным шитьем, и шелковой нижней юбкой в голубую и серебряную полоску, Алиса не сводила глаз с Филиппа и представляла собой романтическое видение. Улыбка на ее устах растопила бы сердце любого мужчины. На щеке обозначилась соблазнительная ямочка, и когда она говорила, ее живые голубые глаза искрились от удовольствия.

Стразерн посмотрел на Цедрика Инграма. Выражение его лица стало холодным, а потом – разъяренным. Понимая, что вызвало неожиданную вспышку, Стразерн вновь посмотрел на дочь и сэра Филиппа Гамильтона.

Филипп, одетый в темно-голубое, контрастно подчеркивал блистательную красоту Алисы. Его костюм был сшит мастером высокого класса и соответствовал торжествующей на континенте французской моде. Темно-голубой сатин на широких рукавах камзола переливался на свету, как и накидка, с небрежной легкостью спадавшая с плеч.

Филипп наклонился и что-то нежное шепнул на ухо Алисе. Она счастливо засмеялась, но, наперекор, отрицательно покачала головой. Для постороннего наблюдателя она казалась женщиной, не дискутирующей, а флиртующей с мужчиной, привлекавшим ее.

– Ублюдок! Что он себе позволяет?! – Цедрик рассвирепел. – Как он осмеливается так разговаривать с госпожой Алисой?!

Стразерн услышал, как бурно проявляет ревность Цедрик, и посочувствовал ему. Ведь за последний год Инграм был самым рьяным поклонником Алисы и уже считал, что покорил ее. Мужчине с таким развитым чувством собственного достоинства нельзя было не забеспокоиться при виде его дамы сердца, так любезничающей с другим мужчиной.

Тем более, если этим мужчиной был человек, так возмутительно модно одетый – настоящий кавалер! – и с такими неоспоримыми мужскими достоинствами. Рядом с ним Цедрик, постоянно гордившийся своей непревзойденностью в вопросах моды, почувствовал себя довольно глупо в своем костюме цвета молодых листьев, украшенном серебром и темно-зелеными лентами. В его одеянии было много излишеств: до нелепости узкий камзол, неимоверно широкие кюлоты и вычурно пышные банты на отворотах. В Филиппе Гамильтоне все говорило о сдержанном достоинстве, уверенности в себе. Он затмил Цедрика Инграма, и вряд ли кто мог это выдержать.

Стразерн поспешил успокоить Инграма:

– Сэр Филипп – наш почетный гость, а Алиса в какой-то мере хозяйка вечера, поэтому я не вижу проблемы в том, что они танцуют вместе. Я уверен, что моя дочь с удовольствием потанцует с вами – в следующий раз.

Цедрик просиял:

– Я знаю, она будет рада потанцевать со мной. Но мне не нравится, как этот молодой человек – обыкновенный прохожий! – смотрит на нее.

Стразерн усмехнулся. Он ничем не мог ему помочь.

– Черт побери, Инграм, он гость в этом доме? Я думаю, вы обращаете слишком большое внимание на него.

– Возможно.

Так как Эдвард еще не дал своего согласия на брак Алисы и Цедрика, оба они знали, что Цедрик не больший претендент на руку Алисы, чем любой другой мужчина.

– Посмотрите, сюда идет моя дочь Пруденс. Поздоровайтесь, Инграм, и перестаньте беспокоиться из-за Алисы и Филиппа Гамильтона, – он взглянул на расстроенное лицо Цедрика и решил подбодрить его. – Я попросил Алису поговорить с сэром Филиппом и побольше узнать о его политических взглядах. Видимо, поэтому она и кажется такой заинтересованной. Вы же знаете, как она страстно желает вернуть Англии ее естественное политическое устройство.

Казалось, Цедрик еще больше напрягся.

– Ради всего святого, Стразерн! Я не могу поверить, что вы доверяете такое деликатное дело женщине – будь это ваша дочь или нет! Я…

Пруденс – явление в розовом и белом – остановилась возле своего отца, с надеждой уставившись на Цедрика.

– Папа, господин Инграм, как хорошо, что вы вернулись. Нам так не хватало вас! – она робко улыбнулась Цедрику. – Надеюсь, вы не прочь будете потанцевать, когда объявят следующий танец, сэр? Нам еле удалось убедить сэра Филиппа принять участие в этом развлечении, но, в конце концов, добились успеха, и он, кажется, получает истинное удовольствие.

– Я вижу! – Цедрик взглянул на Филиппа и Алису как раз в тот момент, когда они вновь сблизились в танце. — Вынужден покинуть вас, Стразерн, вижу Джонстона у клавесина. Мне надо пойти и переговорить с ним.

Он удалился, пробираясь между танцующими парами и злобно глядя на Алису и Филиппа. Стразерн озабоченно наблюдала за ним, а Пруденс с нежностью и сожалением провожала его глазами.

– Ну, папа, – выдержав паузу, сказала она, – думаю, можно смело утверждать, что Алиса действительно покорила сердце господина Инграма.

– Его сердце или его гордость? – саркастично спросил Стразерн. Он посмотрел на дочь: – Пруденс, дорогая, тебе нравится господин Инграм?

Глаза Пруденс наполнились слезами. Она часто заморгала, чтобы не позволить пролиться слезам, и с видимым безразличием пожала плечами.

– Он самый подходящий жених в округе, папа, но не мой поклонник, а Алисы.

Музыка прекратилась, и все в восторге захлопали. Абигейл ударила по клавишам и заиграла другую мелодию. Цедрик пробирался среди танцующих, чтобы пригласить Алису на танец.

– Давай, – притворно бодрым голосом сказала Пруденс, – потанцуй со мной следующий танец, папа, ведь мама все равно занята.

Лорд Стразерн не одобрял танцев и не желал принимать в них участие, но чувствовал тяжесть на душе дочери и не сделал бы ничего такого, от чего ей стало бы еще хуже.

– С удовольствием, – сказал он, улыбаясь, и повел ее на танец.

Пруденс приятно зарделась, но не спускала глаз с Цедрика Инграма.

ГЛАВА 5

– В танцах вини меня, папа, – сказала Алиса, когда проводили последнего гостя.

– Я не хочу винить никого! – резко ответил Стразерн. – Я просто хочу знать, почему танцы разрешили – нет, осмелились танцевать – в моем доме?

– Я несу полную ответственность, Эдвард, – вмешалась Абигейл, глядя на свою приемную дочь, когда они шли в музыкальную комнату посмотреть на развал, оставшийся после вечера. Слуги были заняты тем, что убирали пустые стаканы и уносили лишние подсвечники, принесенные сюда, чтобы получше осветить комнату.

– Алиса убедила меня, что это хорошая идея, и я согласилась с ее доводами.

Лорд Стразерн вздохнул:

– Хорошо! Каковы же были эти доводы?

Алиса со значением посмотрела в глаза отцу:

– Я думала, папа, что это прекрасный повод проверить убеждения сэра Филиппа.

– Проверить? Каким образом?

– Я хотела узнать, умеет ли он танцевать.

Нахмурившись, лорд Стразерн обдумал замечание Алисы.

– Бесспорно, придворный должен уметь хорошо танцевать.

– Именно! – Лицо Алисы просияло, и она очаровательно улыбнулась. – И я могу доложить, что сэр Филипп – отличный танцор. Пруденс может подтвердить мои наблюдения.

– Сэр Филипп действительно великолепно танцевал, – согласилась Пруденс, но лицо ее говорило о том, что ей глубоко безразличен этот мужчина и его незаурядные способности. Она беспокойно бродила по комнате, собирая стаканы, и ставила их на место. Все озабоченно наблюдали за ней. Заметив их взволнованные лица, Пруденс покраснела:

– Я очень устала. Наверное, мне лучше пойти спать, если ты не возражаешь, мама?

– Конечно, нет, дорогая. Спокойной ночи.

Пруденс кивнула и вышла.

Алиса вздохнула:

– Иногда мне хочется ударить Цедрика Инграма! За весь вечер он не потанцевал с ней ни разу. Фактически, даже ни разу не поговорил. Ведь можно быть более обходительным и пригласить хотя бы на один танец.

Лорд Стразерн подошел к камину и, насупясь, смотрел на догорающие поленья.

– Инграм был потрясен тем, что мы разрешили танцы. Я не думаю, что ему не нравятся развлечения. Твой способ проверки сэра Филиппа выглядит весьма оригинально, дорогая Алиса. Но ты подумала о том, что оба сына Энтони Гамильтона получили воспитание при дворе? И только когда они стали взрослыми, младший сделал выбор и перешел на сторону парламента. Я уверен, что круглоголовый танцует также элегантно, как и его соперник – роялист.

Упав духом, Алиса сказала:

– Я не подумала об этом, папа. В сущности, ничего нового мы не узнали… Или узнали? Сэр Филипп очень не хотел танцевать.

– По той же причине, как и я не хотела позволять танцевать, Алиса, из-за возможных последствий, – напомнила Абигейл. – Как только мы убедили его в том, что всем присутствующим можно доверять, он с радостью принял участие. Он даже не скрывал удовольствия, танцуя с тобой.

Алиса зарделась, но выглядела удовлетворенной.

– Он так легко танцует! Танцевать с ним – одно наслаждение! Ах, папа! Я действительно думала, что нашла прекрасный способ его проверить. Что же нам теперь делать?

– Сосредоточиться на том, что нам известно.

Эдвард отошел от камина и сел рядом с женой на диванчик, Алиса на стуле сидела поодаль, но они смотрелись вместе как одно целое. Он заговорил так тихо, что только они могли слышать его.

– Были приняты решения о встрече Томаса.

Обе дамы насторожились. Глаза Алисы заблестели от волнения.

– Папа, расскажи нам!

– Он прибудет через две недели на судне контрабандистов, его высадят в Фенвикской бухте. Шестеро человек должны встречать его.

– Кто эти шестеро, папа?

В голосе Алисы появилась тревога. Она не была уверена, что отец исполнил ее просьбу – включил в группу встречающих, чего ей так хотелось.

Лицо Стразерна выражало сдержанную любовь.

– Я сам, Цедрик Инграм, Баллентайн, юный Грэхам и еще кто-то один будет ждать на пляже. Барнаус Вишингем – дозорный.

В глазах Алисы мелькнул огонек надежды.

– А кто этот еще один человек, папа?

Стразерн улыбнулся. Алиса восхищенно рассмеялась.

– Это я! – воскликнула она, захлопав в ладоши. – Спасибо, папа! Обещаю, что надену мужской костюм для верховой езды, чтобы не выделяться…

Абигейл резко прервала ее:

– Тебе невозможно скрыть свою женственность, Алиса. Стоит взглянуть на твое очаровательное личико, как сразу станет ясно, что ты женщина.

– Все равно, – сказал Стразерн, – достаточно Алисе надеть мужской костюм с накидкой и поглубже надвинуть шляпу, случайный взгляд не определит, кто она на самом деле.

Абигейл быстро взглянула на него:

– Ты боишься, что лорд протектор тоже пришлет встречающих?

– Я бы не взял Алису, если бы не был уверен в безопасности предприятия, – ответил Стразерн после долгого молчания. – Но надо всегда быть готовым к чему-то непредвиденному.

– Все будет хорошо! – Алиса сияла от радости. – Я не могу поверить в то, что скоро увижу Томаса.

– Алиса, я знаю, как сильно ты любишь своего брата, поэтому и разрешаю тебе встретиться с ним, когда он приедет. Но помни, что этот приезд для него не развлекательная поездка. Ему надо встретиться с известными роялистами более чем в десяти местах. В Западный Истон он приедет в последнюю очередь и, в целях безопасности, даже не будет останавливаться здесь, в Стразерн-холле. Это ведь первое место, куда его придут искать люди протектората, если они прослышат о его приезде. Боюсь, что после этой ночи ты его вряд ли увидишь.

Даже такая трезвая оценка ситуации, сделанная отцом, не могла заглушить восторга Алисы.

– Конечно, папа! Все ясно! – она снова заулыбалась. – Папа, а господин Инграм ворчал, когда узнал, что я буду с вами на пляже? Как он непреклонен в своем мнении, что женщины только обязаны растить детей и вести домашнее хозяйство!

– В этих занятиях нет ничего предосудительного, – живо вмешалась Абигейл.

Алиса доброжелательно улыбнулась. Она уже не раз выслушала от Абигейл подобные нравоучения.

– Конечно, нет, мама. Но ты должна признать, что его взгляды довольно-таки узкие. Иногда Цедрик Инграм напоминает мне самого свирепого пуританина! Я думаю, если бы лорд протектор был одной крови со Стюартом, то Цедрик с радостью служит бы ему.

– Алиса, не надо таких разговоров!

– Стыдись, Алиса!

Лорд Стразерн и его жена одновременно выразили свое неодобрение и нахмурились.

Алиса взглянула на них с удивлением:

– Извините, папа и мама, если я сказала что-то неуместное. Не хотела обидеть честного господина Инграма. Это так – мои выдумки.

Стразерн глубоко вздохнул:

– Цедрик Инграм – верноподданный короля. И судьба твоего брата зависит от таких, как он.

Филипп услышал новость за три дня до намечаемого события, и у него была масса времени, чтобы сообщить подробности Осборну.

Филипп стоял в лавке торговца шелком и бархатом и рассматривал ткань, которую собирался купить на ливреи своим слугам, когда какая-то женщина трепетно выкладывала приятельнице сведения о предстоящей встрече на пляже. Он сосредоточился на ее словах, не желая упустить ни слова, и рассеянно перебирая пальцами ткань. Кровь стучала в висках.

Это было откровение, за которым охотился Осборн. За этим Филиппа послали в Западный Истон. В одно мгновение он мог выполнить данное ему задание и обеспечить, чтобы Томас Лайтон никогда сюда не вернулся.

Но картина осложнялась с того самого момента, когда он неохотно принял это предложение. Ему понравилось жить в Эйнсли Мейнор, быть связанным с землей после многих лет, проведенных в полку, когда у него не было своего дома. Предательство Томаса Лайтона подвергнет опасности его собственную жизнь в Западном Истоне. Томаса Лайтона поймают и на долгие годы запрячут в тюрьму, вероятнее всего, обвинят в государственной измене и казнят. Жители Западного Истона догадаются, кто его выдал, станут смотреть на этого человека, как на пригретую на груди змею, и будут правы.

А семья Лайтонов? Филипп понимал, что лорд Стразерн успел завоевать его уважение своей честностью и благородством. Неважно, что они были идейными противниками. Сейчас так мало порядочных людей, что встретить хотя бы одного было огромным удовольствием, несмотря на его практические взгляды.

Лорд Стразерн потеряет рассудок от горя, когда возьмут его сына, как тяжка станет его жизнь. А госпожа Алиса? Она никогда не простит человека, предавшего ее брата. Безошибочным женским чутьем она уличит его преступление – коварное и жестокое – и сделает все, чтобы отомстить за свою потерю. В ее сердце не окажется места круглоголовому, который исполнял свой долг.

Назойливый голос сплетницы переключился на другую тему, и Филипп потерял к ней интерес. Он подошел к продавцу, сновавшему поблизости, и сказал, что намерен купить ткань, которую по существу, так и не успел рассмотреть. Обрадованный продавец принес целый рулон и приготовился завернуть, а Филипп продолжал думать об услышанной новости, и был настолько рассеян, что чисто машинально отсчитал ему деньги. Торговец удовлетворенно рассмеялся и сказал, что такая плата слишком велика. Вернувшись, наконец, к действительности, Филипп улыбнулся и разрешил продавцу взять себе сдачу. Довольный, он заискивающе поблагодарил и пообещал доставить покупку в Эйнсли Мейнор, затем открыл Филиппу дверь и, низко кланяясь, проводил его из магазина.

Выйдя на яркий солнечный свет, Филипп все еще не решил, что он будет делать: повинуется долгу – или зову сердца?

В ночном небе ярко мерцали звезды, полная луна, пробив серебряную дорожку в волнах, освещала плавные изгибы пляжа в Фенвикской бухте. Такая светлая ночь вызывала тревогу у нескольких джентльменов, поджидающих лодку контрабандистов. Их темные силуэты четко вырисовывались на ослепительной лунной дорожке, и если здесь кроме них кто-то ждал Томаса, ему не трудно будет заметить прибытие.

Компания, которую привел сюда лорд Стразерн, насторожилась, когда разглядела в юноше, облаченном в широкий камзол и мешковатые кюлоты, Алису Лайтон. Первым ее узнал Цедрик Инграм и так пронзительно вскрикнул, что все с испугу зашикали на него, потом обступили Алису, желая убедиться в истинности его слов. Сэр Генри Баллентайн сразу же забеспокоился о ее безопасности, юный Грэхам пожирал благоговейно-страстным взглядом, а Цедрик просто кипел от злости. Стразерн успокоил его властной репликой-голосом, не терпящим возражений.

– Промедление на этом пляже смерти подобно, – проворчал сэр Генри Баллентайн.

– Но мы не можем отсюда уйти, пока не появится корабль с моим сыном, – сказал Стразерн таким же властным тоном, каким только что успокоил Цедрика Инграма. – До его приезда мы в безопасности.

– Позволю себе не согласиться, – саркастично произнес Баллентайн.

– В чем нас могут обвинить? – спокойно возразил Стразерн. – Мы всего лишь группа мужчин, выехавших на вечернюю прогулку верхом, и все.

– В том, что мы – заговорщики, – угрюмо сказал сэр Генри. – Кто еще будет ночью за городом тайно совещаться в тени, скрываясь от людей?

– Ваши страхи, сэр, идут вразрез со здравым смыслом, – в голосе Стразерна послышалось раздражение. – Или вы потеряли вкус к нашей борьбе?

– Нет, – проворчал Баллентайн, – дело не в этом. Но вся эта экспедиция не внушает мне оптимизма! Почему королю понадобилось посылать из ссылки доверенных? Почему он не верит сообщениям Тайного Союза о нашей готовности к восстанию? Почему он в нас сомневается?!

– Хорошие вопросы, – но сейчас лорд Стразерн не собирался вступать в дискуссию, потому что и сам ни в чем не был уверен. Если верить слухам, в Тайном Союзе засел предатель. Стразерн был склонен поверить в это, так как сэр Филипп Гамильтон не случайно сказал об этом Алисе. Вот почему он принял меры предосторожности и не сообщил дату и час возвращения Томаса членам Тайного Союза.

Что же касается причин, побудивших Чарльза послать доверенных лиц в Англию, то их Стразерн приписывал неудачному личному опыту короля, поражению в битве при Вустере. Он научился осторожности после первой провалившейся попытки провести переворот. Преданный шотландцами и оказавшийся без поддержки, он вынужден был принять те условия, которые ему диктовала жизнь. Интеллигентный и мягкий, Чарльз Стюарт слушал разного рода обещания, но предпочитал теперь доверять только самому себе и самым надежным людям.

– Папа! – Алиса остановила свою лошадь рядом с лошадью лорда Стразерна. Она показала на море и тихо сказала: – Смотри, вон там – у мыса, не судно?

Стразерн всмотрелся в темноту, поднялся легкий ветерок, у мыса бухты трепетало что-то белое. Стразерн с облегчением выдохнул, даже не заметив, что затаил дыхание.

– Да! Это судно! Вперед, джентльмены, наше ожидание почти закончено!

Через несколько минут корабль обогнул мыс и уже ясно были видны его очертания.

– Ах, папа, – заволновалась Алиса, – я не могу поверить, что Томас уже здесь! Когда же корабль подплывет к нам? Почему он так долго плывет?

– Корабль останется на глубоководье, а Томаса привезут к нам в лодке, – сказал лорд Стразерн, поражаясь ее волнению. Но и сам из-за волнения не заметил небольшой быстрый бриг, легко и бесшумно скользящий по воде. С брига наблюдали за берегом, видимо, желая убедиться в полной безопасности.

– Он уже в лодке! – неестественно радостным голосом воскликнул Цедрик Инграм.

– Нас предали, – вскипел сэр Генри Баллентайн. Луна загоралась в капельках воды, слетающих с весел гребцов.

На берегу тревожно ждали, будто отсчитывая каждый взмах весла, и само ожидание казалось им вечностью. Мучительно долго ялик увеличивался в размерах по мере приближения к берегу. Уже различались фигуры двух склонившихся над веслами гребцов и одной прямо сидящей в центре. Люди на берегу заволновалась, и вслед за ними лошади заржали и забили копытами. Пока Томас находился в лодке, он еще мог бы вернуться. Но лишь ялик коснется земли и изгнанник ступит на родную твердь, путь назад отрезан. Это будет первый шаг к перевороту.

Моряки налегали на весла, подгоняя лодку все ближе к берегу. Алиса не отрываясь смотрела на брата. В ночной мгле она еще не могла различить его лицо, оно выглядело белым пятном, но знакомую его осанку она сразу узнала. Томас всегда ходил с гордо поднятой головой, выпрямив спину. Ожидание встречи будоражило ее чувства – наконец-то он снова здесь.

Раздался скрежет дерева по гальке, и ялик уткнулся носом в берег. Не боясь промочить сапоги, Томас спрыгнул прямо в воду, приподнял шляпу и бросил морякам мешочек золотых монет, потом повернулся и зорко осмотрел берег.

Лорд Стразерн осторожно вывел спрятанного в тени жеребца.

Моряки оттолкнули лодку от берега и направились к кораблю, а Томас, перепрыгивая через нахлынувшую волну, поспешил к берегу. Он радостно заулыбался, когда увидел, кто первым вышел к нему навстречу, и приветственно поднял руку.

Его жест, казалось, привел в движение всех встречающих, и они поспешили за лордом Стразерном. Алиса направила лошадь рысью: ей не терпелось оказаться рядом с братом. Она вела за собой еще одну лошадь для Томаса, и ей приходилось резко дергать поводья, чтобы лошадь поспевала за ней. Алиса видела, как отец подошел к брату и протянул ему руку. Сердце ее взлетело от счастья.

– Томас! – негромко вскрикнула она, но в полночной тишине ее голос прозвучал очень отчетливо.

Томас посмотрел в ее сторону:

– Алиса?! – он взглянул на отца: – Ты разрешил Алисе участвовать в этом опасном предприятии?

Лорд Стразерн печально произнес:

– Твоя сестра – такая же горячая голова, как и ты, сынок. Идем, она даст тебе лошадь, и нам надо уезжать. Мне не хочется оставаться на столь открытой местности.

– Вы думаете, нас предали? – спросил Цедрик Инграм и появился из темноты вместе с сэром Генри Баллентайном и остальными.

– Инграм?! – в голосе Томаса послышалось удивление. – Не ожидал увидеть тебя здесь сегодня.

Эдвард пытливо взглянул на сына, но ничего не сказал. Вместо этого он ответил на вопрос Инграма:

– Нет, но в такой работе всегда есть доля опасности.

Томас взял у Алисы поводья приведенной лошади и вспрыгнул в седло. Он нащупал ногами стремена, подтянул поводья, потом приблизился к Алисе и обнял ее.

– Моя милая сестричка, тебе не следовало быть здесь, но все равно я очень рад тебя видеть.

Алиса засмеялась от радости и тоже обняла его.

– Томас, ты не представляешь, как я по тебе соскучилась!

На небольшой возвышенности, в рощице, скрывавшей мыс, возникло движение, которое не заметил никто, включая Барнауса Вишингема, стоящего на страже. До сих пор не было никаких признаков опасности, поэтому его внимание сосредоточилось на людях, стоявших на пляже. А там Томас оживленно произнес:

– Какие планы?

– Давайте поедем, а по пути расскажем тебе, – и Стразерн пришпорил свою лошадь. Остальные двинулись за ним. – Вначале ты поедешь на запад к…

Наверху послышался цокот подкованных копыт. Кузнецу очень хорошо был знаком этот звук, более того, несомненно, он исходил не от его лошади. Охваченный паникой, Барнаус напряженно всмотрелся в темноту, откуда доносился звук. Были там какие-нибудь тени, которых быть не должно?

Да!!!

Вишингем пустил лошадь галопом и устремился к людям на пляже.

– Бегите!!! Что есть мочи!!! – завопил он. – Нас предали!

ГЛАВА 6

Зычный голос кузнеца прогремел в ночной тишине. На мгновение на пляже все замерло, потом началась суматоха – мужчины подстегивали лошадей, стараясь пустить их в галоп. Песок полетел из-под копыт, заржали лошади, закричали люди. Что-то зашевелилось в роще – отряд кавалеристов, знающих о том, что затевалось внизу, пришел в движение.

Двадцать всадников вихрем вырвались из своего укрытия и понеслись вдогонку роялистов.

Все вокруг смешалось в хаосе неистовства и звука.

В адской погоне вслед за темными тенями роялистов мчались во весь дух огненно-красные фигуры круглоголовых, неудержимым потоком ринувшиеся с горы со страшной скоростью. Минута – и этот поток накрыл бы преследуемых, но на бегу конница завязла в песке, ее движение резко замедлилось.

Роялисты скакали у самой кромки берега, где песок был влажным и давал возможность лошадям продвигаться быстрее, но, чтобы убежать, им надо было пересечь сухую песчаную полосу, в которой они наверняка завязли бы. Не договариваясь, повинуясь инстинкту, группа Стразерна рассыпалась в разные стороны – каждый стал спасаться отдельно. Только Лайтоны держались вместе.

Пока лошади продвигались вдоль берега, лорд Стразерн прокричал сыну:

– Томас! Скачи в аббатство Бродвью!.. Сразу я не хотел тебя посылать туда, но предавший нас знает, куда ты должен был ехать. В Бродвью ты будешь в безопасности, пока мы подготовим что-то другое. Это место вдалеке, и круглоголовые туда не доберутся, по крайней мере, так скоро. Ты хорошо знаешь дорогу туда и хозяев.

Томас согласился. Он осторожно пустил лошадь рысью, так как они приближались к сухой полосе песка, где трудно было ехать.

– Что случилось, отец? Кто нас предал? Ты знаешь?

Лорд Стразерн придержал свою лошадь, чтобы ехать наравне с Томасом. Алиса продолжала скакать впереди.

– С точностью не могу назвать кого-нибудь, – с горечью сказал Стразерн. – Новость о твоем приезде за последнюю неделю облетела всю деревню. Предателем мог оказаться каждый.

Неожиданно в ночи раздался пронзительный крик, он заглушил все остальные звуки. Лорд Стразерн – онемел. Лошадь Алисы спотыкалась в вязком песке. Алиса отчаянно дергала поводья, пытаясь заставить животное двигаться осторожнее, но было слишком поздно. Отряд круглоголовых уверенно приближался. Вот-вот они доберутся до нее.

Лайтоны никогда не искали легких путей, а в эту ночь было немало причин для бесстрашных и рискованных действий. Увидев, что Алиса в опасности, отец и сын немедленно повернули лошадей навстречу приближающимся солдатам, желая отвлечь их, чтобы Алиса смогла убежать.

Но, на удивление, их отвага не понадобилась, так как на ночную прогулку выехал еще один джентльмен, одетый в военную куртку из буйволовой кожи, какие носили офицеры во время войны, и он тоже наблюдал за происходящим из своего укрытия за деревьями. Когда он увидел, какая опасность грозит нескольким всадникам, не стал терять времени на раздумья и анализировать, зачем двое спешат на помощь третьему, а просто начал действовать. Ударив каблуками по гладким черным бокам своего жеребца, он с поднятым мечом бросился на преследующих.

Никто из солдат не ожидал атаки сзади, и это привело их в крайнее замешательство. В столкновениях с солдатами протектората роялисты обычно спасались бегством, как случилось и на этот раз. Непредвиденное нападение выглядело неслыханной дерзостью.

Лорд Стразерн и Томас воспользовались минутным замешательством республиканцев и направили лошадей вслед за Алисой, которая теперь быстро удалялась. Томас, повернув в сторону, помахал им на прощание рукой.

– Бог даст, увижусь с вами через месяц. Ждите меня!

С этими словами он пустил лошадь галопом, направляя ее влево и увлекая за собой в сыпучий вязкий песок еще несколько солдат. Двое других остались, приготовившись встречать дерзкого всадника, несущегося с мечом на них, а третий погнался за лордом Стразерном и Алисой.

Песок летел из-под копыт. Каждый шаг давался лошадям с трудом, и это могло означать конец погони. Крутой берег приближался, но, казалось, до него невозможно добраться. Алиса быстро оглянулась и с еще большей энергией погнала лошадь. Круглоголовый неумолимо нагонял их и, судя по всему, был уверен в своей победе.

Раздался торжествующий крик, который вновь заставил Алису оглянуться. Одинокий всадник сражался с двумя солдатами, одного он ранил и оставил возиться со своей пострадавшей рукой, а второй уже оказался на земле и бежал за лошадью, потерявшей наездника и рысью убегающей к деревьям. Доблестный победитель поставил на дыбы свою разгоряченную лошадь, повернулся и – пустился в погоню за тем, который преследовал Алису и ее отца.

Искусство верховой езды у их спасителя было непревзойденным. Алисе показалось, что она узнала его, но тут же отогнала от себя эту мысль. Конечно же, это не сэр Филипп Гамильтон. Как ему здесь оказаться? Он не знал, что Томас сегодня должен был вернуться в Англию. Или знал? И предупредил круглоголовых о времени и месте встречи?

Вопросы роились у нее в голове, потом исчезли – солдат настигал их, несмотря на то, что спаситель преследовал его, видимо, решившего насладиться радостью победы. Солдат подстегнул лошадь, но более быстрый бег стал гибельным для него. На его пути возникла впадина, поросшая сухой морской травой, и несущийся во весь опор конь угодил копытом прямо в яму, споткнулся, упал на колени, и незадачливый наездник, перевернувшись в воздухе через собственную голову, рухнул в мягкий песок. Ничего не повредивший, он тут же вскочил и обреченно посмотрел на удаляющуюся в темноте «добычу». Неистовый наездник пронесся вслед за его жертвами. Выругавшись, круглоголовый отряхнулся и пошел посмотреть, куда подевалась его лошадь.

Когда опасность миновала, лорд Стразерн и Алиса придержали лошадей и оглянулись на пляж. Там еще замешкались несколько круглоголовых, но никаких признаков присутствия Томаса не было, исчез также и неуловимый спаситель.

С беспокойством Алиса спросила:

– Ты думаешь, Томас убежал?

Лорд Стразерн помолчал, потом довольно мрачно ответил:

– Если бы круглоголовые схватили Тома, мы непременно услышали бы их радостные вопли. Да, Алиса, думаю, твоему брату удалось бежать.

Они поскакали к Стразерн-холлу окольными путями. Приближаясь к дому, Алиса почувствовала себя уверенней и стала задавать вопросы, которые не давали ей покоя.

– Папа, как мог кто-нибудь из Западного Истона выдать нас? Все люди в деревне пострадали от рук круглоголовых, поэтому мне кажется, что мы все единодушны в желании поскорее сбросить лорда протектора.

– Очевидно не все таковы, за кого себя выдают… Я сделал глупость, позволив тебе присутствовать здесь, Алиса. Если бы нас поймали… – он замолчал и покачал головой. – Если бы не этот неизвестный джентльмен, возникший из темноты и спасший нас…

– Не неизвестный, папа… Я думаю, что это сэр Филипп Гамильтон.

– Гамильтон! Какого черта ему надо здесь сегодня?! – его лицо стало суровым. – Алиса, послушай меня. Теперь, когда Томас в Англии и круглоголовые знают об этом, мы будем под наблюдением. Ты должна быть осторожна! Мы не защищены – не только внешне, среди нас есть предатель. Алиса затрепетала:

– Сэр Филипп?!

– Не знаю. Не могу понять, что за причина привела сэра Филиппа Гамильтона в Фенвикскую бухту. Если бы он предал Томаса, он бы остался в стороне и, конечно, не стал заботиться о том, чтобы твой брат убежал. А если нет?.. Вопрос остается открытым. Почему он оказался на пляже?

Алисе хотелось, чтобы появление Филиппа Гамильтона в Фенвикской бухте не было продиктовано его обязанностями перед протекторатом и расплатой за наследство. Можно ли поверить, что Филипп Гамильтон способен предать своих друзей.

Но разве у нее были гарантии? Когда они подъехали к Стразерн-холлу, Алиса решила, что не успокоится, пока не выяснит имя предателя.

На следующий день жители Западного Истона целиком и полностью убедились, как показывает зубы протекторат. Спозаранку солдаты парламента были на ногах – выставляли патруль на дорогах, прочесывали лес, колотили в двери и врывались в дома к людям независимо от их общественного ранга.

Оливер Кромвель умер, но запущенная им военная машина безжалостно продолжала работать.

К Филиппу Гамильтону пришли сразу после рассвета. Он ждал и предусмотрительно лег в постель, хотя вернулся домой поздно и все еще не спал. В такой ситуации детали имели огромное значение.

Слугам, если их начнут спрашивать, не придется притворяться, что они будят его; а если солдатам взбредет в голову удивить своим неожиданным появлением в его спальне, он, как ни в чем не бывало, будет лежать в постели и брюзжать, что так рано подняли.

Вчера вечером он ничуть не удивился, увидев вырвавшийся из-за деревьев отряд кавалеристов. Долгие годы, проведенные им при дворе и в армии, научили его, что самая глубокая та тайна, которую не произнесли вслух. И чем больше людей знает ее, тем проще превратить ее в достояние гласности. Очень трудно убедить людей, что хранить тайну – значит не говорить никому, не исключая самых дорогих и близких.

Он услышал, как средь бела дня обсуждали подробности приезда Томаса в общественном месте, то есть, во всей округе. Тщательно все обдумав, Филипп решил, что не посвятит Осборна в только что услышанную новость. После ошеломляющего события, как арест Томаса Лайтона, добропорядочные жители Западного Истона сочтут необходимым отыскать виновного, и лучшего кандидата в козлы отпущения, чем новый обитатель среди них, найти не смогут. Филиппа сразу же заподозрят, а это не поможет осуществлению его далеко идущих планов.

Была еще одна, более объективная причина для такого решения. Осборн не успокоится на аресте Томаса Лайтона. Он схватит всех участников встречи и, прежде всего, лорда Стразерна. Несмотря на обещание, данное лорду протектору, Филипп не мог своими руками организовать поражение порядочного человека.

Поэтому он поехал в Фенвикскую бухту с мыслью, что последует за Томасом Лайтоном в целях его безопасности до самого убежища, а потом скажет Осборну, где он прячется. Там Томаса можно будет спокойно арестовать, и никто не заподозрит, что это Филипп донес на него. Томаса поймают и обвинят в измене. Его отец и остальные участники встречи, несомненно, будут наказаны за опасные игры и воздержатся от попыток поднять восстание.

Но сколь бы не был хорош его всесторонне обдуманный план, в глубине души Филипп устыдился, потому что никогда не испытывал удовольствия от предательства. Итак, нисколько не удивившись при появлении отряда кавалеристов ночью на пляже, он почувствовал облегчение – спала с плеч тяжкая обязанность предательства Томаса.

Но прибытие солдат в Фенвикскую бухту пробуждало интересный вопрос. Это означало, что у Осборна был еще один осведомитель в Западном Истоне, а поскольку Филипп – единственный новичок в округе, то, естественно, поставщиком новостей являлся кто-то из местных жителей.

Филипп думал об этом, когда слуга, одетый по последней моде, затаив дыхание, сообщил ему, что внизу его ждет офицер. Филипп кивнул, поправил длинные спутанные волосы, потер небритый подбородок и придал своему телу вид, как будто его только что разбудили от крепкого сна. Он раздраженно потребовал подать ему халат – длинный и свободный, сшитый из яркого дамасского шелка – и запахнул его на своем мускулистом теле.

– Куда ты его проводил? – проворчал Филипп, завязывая пояс. От насыщенно-малиновой блестящей ткани на черных волосах появились блики.

– В большой зал, сэр Филипп. За ним присматривает младший Лилэнд.

Слуга Эштон смотрел на Филиппа с подозрением, когда разговаривал с ним. И Филипп с неудовольствием это заметил. Кто-то в Западном Истоне предал Томаса Лайтона, но это был не он. Тем не менее, даже у слуг стоял немой вопрос – кто выдал информацию? В нем закипел гнев. Ему никогда не нравилось, если его обвиняли в тех преступлениях, которые он не совершал.

Пока Филипп спускался по лестнице, кто-то громким самоуверенным голосом говорил:

– Ты знаешь больше, чем говоришь, парень. Учти, тебе не удастся легко отделаться от меня! Мы сыщем этого дьявола или – арестуем полдеревни! За представление убежища изменнику!

Филипп остановился. Голос не был ему знаком, и, насколько он понял, офицер грубо допрашивал его слугу. На пришедшем был красный плащ железнобоких[11] из армии Кромвеля. Зеленая отделка на манжетах говорила о том, что офицер принадлежал подразделению, дислоцирующемуся здесь, на юго-западе Англии. Филипп был знаком лишь с полковником, но не знал ни одного офицера. Осторожно, боясь нежелательного при слугах разоблачения, Филипп обдумывал, как лучше держаться на неотвратимом допросе.

Как вести себя – как несправедливо обвиненному?

Роялисты имели обыкновение, будучи виноватыми, принимать выражение оскорбленного человека до тех пор, пока для него все не сходило с рук. Железнобокие знали эту особенность роялистов и считали своим долгом обламывать таких людей. Филипп не принадлежал ни к одной из этих категорий, но боялся, что офицер принадлежит ко второй. Если это так, то он предпочел бы создать мягкую конфронтацию и отражать гнев офицера примирительной улыбкой или пожатием плеч.

Но вряд ли это подходило. Филипп презирал людей, использующих свою власть и положение, чтобы унижать других. Более того, он слишком долго был офицером, чтобы его личный опыт не был бы заметен. Своенравного капризного подчиненного – вот кого ему легко было изображать.

Скрывая волнение, он направился вниз. Он посмотрит, как пойдет беседа, и станет ориентироваться инстинктивно.

Услышав шаги на лестнице, Лилэнд посмотрел наверх с явным облегчением.

– Сэр Филипп, – начал он, слегка заикаясь и торопясь высказать все, чтобы поскорее уйти, – это лейтенант Вестон. Он пришел расспросить о событиях вчерашней ночи.

– Каких событиях? – проворчал Филипп, приглаживая густые волосы, чтобы выглядеть как можно более раскованным.

– Осужденный бунтовщик вернулся ночью в Англию, – серьезно отрапортовал Вестон, выпячивая грудь. Он оставил в покое Лилэнда, тут же удравшего в комнату для слуг. – Мы обыскиваем местность, чтобы определить его местонахождение.

– Его здесь нет! – раздраженно произнес Филипп.

Он пытливо посмотрел на лейтенанта, с первого взгляда составляя мнение о нем.

В глазах этого человека пылал фанатичный огонь, но его резкие неуклюжие движения свидетельствовали о том, что порученное задание ему не по плечу.

– Не лгите мне! – злобно сказал Вестон.

Филипп подавил в себе заманчивое желание поучить этого медведя хорошим манерам. Но пришлось проглотить оскорбление.

– Поэтому вы меня разбудили? Выяснить, нет ли в Эйнсли Мейнор вернувшегося роялиста?

Остроумный, как носорог, Вестон презрительно усмехнулся:

– Вы так поздно в постели, потому что вас не было дома во время встречи контрабандистов? Если роялиста здесь нет, то держу пари, что вы знаете, где он!

Филипп ответил с ледяным спокойствием, которому можно было позавидовать. Он давно научился не терять самообладания, если уж тебя втянули в драку. Слишком много ошибок совершали люди, позволяющие минутным чувствам подавлять здравый смысл.

– Тогда пари вами проиграно. Я не знаю, где находится ваш роялист, и не хочу знать. Если это все, лейтенант, то вы можете идти.

– Не торопитесь, – грубо сказал Вестон, – я еще не закончил.

Филипп удивленно поднял брови:

– Тогда продолжайте, но, ради бога, побыстрее. После сна мне вдруг захотелось, нарушая пост, выпить бокал пива:

Лейтенант побагровел, учуяв высокомерные нотки в голосе Филиппа.

– Я сам определю свою скорость! – рявкнул он.

– Сэр, – мягко поправил Филипп, скрывая раздражение.

– Что такое? – заморгал глазами Вестон.

– Когда вы разговариваете со мной, пожалуйста, делайте это с уважением: я сам определю свою скорость, сэр.

– Уважение надо заслужить, – с издевкой сказал Вестон.

– А сведения выдаются по собственному желанию, – отпарировал Филипп. – Подумайте своей головой, лейтенант. Никто в Западном Истоне не примет вас с распростертыми объятиями, особенно если вы вот таким поведением постараетесь привлечь союзников.

На лице офицера мелькнуло презрение.

– Вы считаете себя потенциальным союзником? Я думаю обратное! Западный Истон известен нам как логово роялистов. Прошлой ночью мы чуть не поймали руководителей, когда они встречали вернувшегося в Англию ссыльного бунтовщика. Им удалось бежать только по счастливой случайности. Будьте уверены, Гамильтон, больше мы не совершим подобной ошибки! Мы знаем, что прихвостень Черного Принца находится в этом районе, – и поймаем его! Даже если для этого нужно будет смести с лица земли каждый дом в этом округе!

Глаза Вестона гневно заблестели, а лицо сделалось красным. Филипп не сомневался, что этого офицера надо удержать от злоупотребления данной ему властью, иначе у людей Западного Истона появится еще одна причина ненавидеть протекторат. Он глубоко вздохнул:

– Уходите из моего дома, лейтенант. Сейчас же!

– Вы не закончили отвечать на мои вопросы.

Сила была единственным аргументом на языке лейтенанта Вестона. Он мог с презрением относиться к человеку мягкому, интеллигентному, но сильного – станет бояться и поэтому уважать.

Два стремительных шага – и Филипп оказался возле офицера. Он железной хваткой вцепился Вестону в руку и быстро повел к двери. Распахнув ее, он вытолкнул этого человека на крыльцо.

– Послушайте, лейтенант Вестон, не приходите больше никогда в Эйнсли Мейнор! Не беспокойте моих арендаторов. Не пытайтесь допрашивать слуг. А главное, не посмейте снова заговорить со мной. Понятно?

Вытолкнутый Филиппом Вестон чуть не упал и, покраснев от гнева, выпрямился, одернул мундир. Солдаты, ожидающие его на переднем дворе, пока он допрашивал Филиппа, молча наблюдали за перебранкой, а дальше – за пинком, от которого Вестон слетел с крыльца и, тем не менее, попытался придать своему лицу самоуверенное выражение.

– А если я вам не стану подчиняться? – вызывающе, как школьник, спросил он. – Что по-вашему вы сможете мне сделать? Я могу спалить дома ваших арендаторов и изнасиловать их жен ради развлечения, а вы мне не можете сделать ничего!

Филипп отошел от Вестона на некоторое расстояние. Его захлестнула ярость от общения с этим мерзким низменным существом, смешанная с реальным страхом перед тем, что Вестон сделает обещанное, если его не остановить. Вся сила его чувств отразилась в сверкающем взгляде, когда Филипп заговорил ледяным непреклонным тоном:

– Вы считаете себя непобедимыми? Уверяю вас, что это не так! Если я услышу, что вы действуете вопреки правилам и заповедям, я лично привяжу вас к повозке, запряженной волами, и буду хлестать до тех пор, пока вы не запросите пощады. Потом я отрежу вам уши и брошу их свиньям! Я могу это сделать и сделаю. Вам понятно, лейтенант?

Он увидел в глазах лейтенанта страх и остался доволен.

– Хорошо. А теперь идите. И не думайте, что я буду молчать. Я расскажу всем землевладельцам в округе, и мы сможем встать против вас, если вы посмеете причинить кому-нибудь вред – любому! – в своих попытках узнать местопребывание этого роялиста.

В дверях собралось несколько слуг. Когда Филипп закончил, дворецкий сделал шаг вперед и протянул ему кружку пива. Несколько удивленный, Филипп отхлебнул глоток, и наблюдал за лейтенантом, как тот поспешно направлялся к своим подчиненным, а потом грубо скомандовал им садиться по коням.

Слова дворецкого вывели его из задумчивости:

– Может быть, это было не предусмотрительно, сэр Филипп?

Филипп взглянул на Эштона. Осторожность, которая трепетала в его глазах, исчезла, она сменилась выражением уважения и обеспокоенности.

– Как так?

– Вас долго не было в Англии, сэр. Правительство безбоязненно арестовывает тех, на кого упадет хоть тень подозрения, независимо от того, есть ли реальные причины для ареста или нет. Лейтенант просто может сообщить в соответствующие органы ваше имя только потому, что вы его допекли.

По спине Филиппа пробежали мурашки, но он не проявил своего страха, а спокойно отдал кружку в руки дворецкого.

– Никто не посмеет меня арестовать, – еле слышно сказал он, заходя в дом, – и никого другого из местных жителей – если мы все объединимся против них.

Он направился к лестнице, слыша, как позади дворецкий проворчал:

– Надеюсь, что вы правы, сэр Филипп. Англия уже не та, что была раньше.

Чуть позднее этим же утром Филипп Гамильтон поехал в Стразерн-холл.

Его провели в обшарпанную комнату, где сидели лорд Стразерн, его жена и старшая дочь.

– Сэр Филипп, это неожиданный визит, – отвечая на приветствие, сказал лорд Стразерн.

Филипп остановился, осматривая с удивлением загроможденную старыми вещами комнату. Она абсолютно не имела ничего общего с элегантным Королевским салоном.

После короткой паузы, Филипп стремительной походкой бывшего военного приблизился к хозяевам, поклонился женщинам и обратился к лорду Стразерну:

– Сегодня утром мне нанесли неожиданный визит железнобокие из армии Кромвеля, Стразерн. Меня крайне расстроил некий лейтенант по имени Вестон, который считает, что вправе давать волю своим низменным инстинктам.

Стразерн настороженно кивнул:

– К нам тоже приходили солдаты сегодня утром, – изучающе глядя на Филиппа, он добавил: – Должен признаться, я не ожидал, что вы придете ко мне именно с такой жалобой.

Филипп помрачнел. На нем был одет удобный дорожный костюм, хотя коричневая ткань этой пары была не столь богата, как у другой его одежды, но выглядела также новой.

– Почему не ожидали?

Лорд Стразерн уклончиво пожал плечами. В отличие от Филиппа, на нем был зеленый камзол и черные кюлоты, сшитые из превосходного шелка и украшенные множеством бантов. Его волосы были тщательно уложены, а на плечи свободно спадали два «локона страсти», как признаки изысканного придворного. Казалось, что он специально так оделся, чтобы подразнить любого круглоголового, позволившего себе нарушить его уединение.

Молчаливый намек лорда Стразерна заставил Филиппа покраснеть.

– Из-за моего брата, круглоголового?

– Вы новичок в нашей округе, сэр Филипп. У солдат не должно возникать подозрения, что вы участвуете в заговоре роялистов, – спокойно сказала Абигейл. Как и ее муж, она была очень тщательно одета. Поверх нежно-голубой стеганой нижней юбки – изящное шелковое голубое платье, прикрытое сверху тончайшей газовой мантильей, обвивающей шею и спадающей вниз, скрывая глубокое декольте. Несмотря на выразительный наряд, глаза ее оставались печальными.

– И потому вы думаете, что они оставят меня в покое, пока обыскивают всех других соседей? – лицо Филиппа стало насмешливым: – Я вижу – у вас нечеткое представление о заботе, проявляемой слугами лорда протектора.

– К круглоголовым более почтительное отношение в государстве лорда протектора, – выпалила Алиса. По ее прекрасным голубым глазам легко было догадаться, что она чем-то слишком обеспокоена и мало спала, но, как и ее родители, была впечатляюще одета в фиолетовое платье и бледно-голубую нижнюю юбку. – С вашими родственными связями вы, скорее всего, будете в безопасности.

Она помолчала какую-то долю секунды, потом многозначительно добавила:

– Пока они не узнают в вас неизвестного победителя, прошлой ночью лишившего их добычи.

Филипп резко взглянул на нее, вначале удивленно, потом настороженно.

Воцарилось гнетущее молчание. Абигейл нарушила его:

– Садитесь, сэр Филипп. Хотите немного перекусить?

Филипп сел, но от угощения отказался. Лорд Стразерн некоторое время изучающе смотрел на него, потом угрюмо сказал:

– Я думаю, что не умно говорить о вчерашней ночи больше, чем положено, но вынужден спросить, сэр Филипп, зачем вы были там? Насколько мне известно, вас не приглашали. А также я бы хотел узнать, откуда вам стало известно об этом предприятии?

Непроницаемое выражение лица, так знакомое Алисе по предыдущим наблюдениям, появилось у Филиппа, когда он слушал Стразерна.

– Если можно, я вначале отвечу на ваш второй вопрос, лорд Стразерн? Я узнал, что Томас Лайтон приезжает в Англию и все подробности этого прибытия, из разговора, случайно услышанного в деревне. Разговаривали две женщины. Громко, надо добавить.

Стразерн мрачно кивнул:

– Я этого опасался и подозреваю, что таким же образом об этом узнал протекторат.

– Что касается причин, по которым я был там… – Филипп пожал плечами, – то я решил, что услышанное мною вполне могло быть услышано и многими другими. Из своего нелегкого жизненного опыта я извлек, что всегда приходится ожидать худшего. И оказался прав: вам могла понадобиться помощь, если случится что-то непредвиденное.

Лорд Стразерн пронизывал Филиппа взглядом, пытаясь понять, насколько он правдив. Явно удовлетворенный увиденным, Стразерн заговорил:

– Благодарю вас за помощь, сэр Филипп. Без нее, боюсь, все могло закончиться по-другому. А теперь расскажите мне о визите проклятого круглоголового Вестона.

– Этот человек угрожал. Опасно угрожал, – Филипп посмотрел на женщин.

Стразерн снова нахмурился:

– Вас не было в стране, сэр Филипп. Без сомнения, в ссылке мало приятного, но я клянусь вам, что тирания диктатора Кромвеля еще менее приятна.

– Папа!

Он махнул рукой, не обратив внимания на естественный протест Алисы и считая свое молчаливое пренебрежение ответом ей, но одновременно не спускал испытующего взгляда с Филиппа.

– Моя дорогая, приходит время, когда человеку необходимо высказаться, независимо от последствий… Я думаю, что сэр Филипп впервые увидел, как солдаты лорда протектора обращаются с жителями Англии. Готов держать пари, это было подобно шоку, так, Гамильтон?

Филипп угрюмо посмотрел на него:

– Сильнее, чем шок, милорд. Это было откровение, – едва заметная улыбка тронула его губы. – Боюсь, что я выглядел недостаточно запуганным, как все здесь, а вел себя как офицер с непокорным солдатом.

Стразерн вопросительно взглянул на Филиппа, но глаза его потеплели.

– Я угрожал отхлестать Вестона кнутом и точно сделаю это или что-нибудь другое, что не очень понравилось бы ему. Он поспешил покинуть мой дом.

– Это неосмотрительно, сэр Филипп, – мило сказала Абигейл. – Военным разрешается делать все, что им вздумается, с тех пор как к власти пришел Кромвель. Ваш офицер оскорбится головомойкой, которую вы позволили ему устроить. Ведь он принимает вас за роялиста.

С яростью, которая поражала в Филиппе, он сказал:

– Со всем должным уважением, миледи, понравилось это лейтенанту или нет, он заслужил такого оскорбительного отношения, – и, обратившись к Стразерну, добавил: – Если мы объединимся, лорд Стразерн, то сможем победить этих подонков.

– Да, мы могли бы, – тихо произнес Стразерн. Его взгляд был настороженным, но в глубине его мелькнуло одобрение. – Вы на себе испытали, что мы терпим последние десять лет, сэр Филипп, но вы должны отдавать себе отчет в том, что предлагаете.

Филипп вопросительно поднял брови:

– И что же это?

– Переворот.

– Папа! – умоляюще воскликнула Алиса.

Стразерн продолжал, указав кивком головы на дочь:

– Вы видите, что происходит, когда произносят это слово, Гамильтон. Наши женщины съеживаются от страха, даже такие сильные духом, как моя дочь. Мы уже довольно насмотрелись на последствия переворота здесь, в Англии.

– И поэтому вы, как собаки, прижали хвосты и ждете, когда вас пнут ногой?!

– Сэр Филипп! – возмутилась Абигейл.

– Стыдитесь! – вскрикнула Алиса, вскакивая. Она метнулась к Филиппу, который тоже встал, и яростно уставилась ему в глаза:

– Никто так страстно не хочет видеть лорда протектора свергнутым, как жители Западного Истона. С самого начала мы поддерживали монархию, а протекторат пытался доказать ошибочность избранного нами пути. Но нас не сломили! Нет, несмотря на то, что они делали с нами! Мы хранили свои тайны. И будем продолжать свое дело. Поэтому не думайте, что принимаем с покорностью тиранию. Просто мы создаем видимость – вот и все. А вы, сэр Филипп, должны понять разницу – она огромна!

Филипп глубоко вздохнул. Напряженная маска на лице скрывала обуревавшие его чувства.

– Извините, лорд Стразерн. Я освобождаю вас от своего присутствия, – он вежливо поклонился. – Сегодня я пришел просто предупредить вас, что в округе рыщут солдаты в поисках вашего сына. Можете не сомневаться – я не выдам им никакой информации.

Когда он собрался выйти, лорд Стразерн холодно сказал:

– Минуточку, сэр Гамильтон.

Филипп обернулся. И встретился взглядом с Алисой, все еще увлеченной своей решимостью – лицо ее светилось.

– Да?

– Лейтенант Вестон упоминал, что человек, которого они ищут, – мой сын?

Филипп чуть заметно улыбнулся:

– Нет, лорд Стразерн. Насколько мне известно, солдаты не знают его имени, иначе они уже арестовали бы вас. И я узнал его имя, как уже говорил вам, придя в магазин, от двух болтливых женщин, посвященных во все подробности, – в его голосе послышалась насмешка. – Если вы и дальше будете проводить такую конспирацию, то я предлагаю вам стремиться к большей конфиденциальности, когда станете что-то планировать, сэр.

С этими словами он снова поклонился и направился к двери.

– Как вы смеете?! – вспыхнула за его спиной Алиса.

Филипп не обратил внимания на ее страстную реплику, но у двери задержался:

– Смею, госпожа Алиса, потому что мне – не все равно.

Он ушел прежде, чем кто-то смог ему что-либо сказать.

ГЛАВА 7

После ухода Филиппа в обшарпанной комнате повисло гробовое молчание.

– Ну и ну, – наконец выдавил лорд Стразерн, – как вы на это смотрите?

– Я бы не подумала, – начала Абигейл, – что человек, воспитанный на королевском дворе, может говорить так грубо.

– Возможно, ты права… Но человек честный, рассерженный несправедливостью, неожиданной для него, может так говорить, – уверенно произнес Стразерн. – И вообще, мне нравится, как держится Гамильтон: беспокоится о своих соседях; решительный, но не властный; поступает без оглядки на то, как это будет воспринято. Более того, Филипп серьезно заинтересовался Алисой, и он подходит моей упрямой дочери.

– Папа, – смутилась Алиса, – мы едва знакомы с ним! Ты просил выяснить о нем все, а я не узнала ничего. Он постоянно уходит от разговора на тему политики, не затрагивая важных вопросов.

– Каких, например? Подумай хорошенько, Алиса! Если этот человек не тот, за кого выдает себя, я должен предостеречь жителей Западного Истона о его неблагонадежности. И они откажут ему в любезности. Жизнь в Эйнсли станет для него невыносимой… Если же ты не права в своей оценке, то подвергнешь испытанию невинного человека.

Алиса замолчала. В мыслях вставал Филипп Гамильтон, рискующий прошлой ночью своей свободой, может быть, даже жизнью ради того, чтобы спасти ее от круглоголового… А раньше?.. Как искрились его глаза, как с обожанием он смотрел на нее, и каким серьезным было его лицо – он искренне уважал ее… А было, когда она заставала его врасплох, он пытался скрыть эмоции и уклонялся от разговора о пребывании на континенте, в ссылке, и мыслях о политике.

Кто он, роялист – или круглоголовый?

И нужно ли уличать Филиппа перед жителями Западного Истона, чтобы они стали презирать его только за то, что он позволил себе скрывать свои мысли? В чем могла она обвинить его?..

Но могла ли она оправдать сэра Филиппа за недостаточностью улик в то время, когда Томас находился в Англии и подвергался опасности?

Алиса ощущала на себе пристальный взгляд отца, ожидающего ее ответа, но торопиться не стала. Нелегко было ей принять столь ответственное решение.

– Я считаю сэра Филиппа порядочным человеком, папа. И не думаю, что это он выдал Томаса солдатам. Но я его недостаточно хорошо знаю, чтобы сказать, можно ли ему оказывать доверие в дальнейшем.

Эдвард тяжело вздохнул и присел возле жены на диван.

– Я начинаю уставать от этого постоянного недоверия. Достаточно того, что человек порядочный. Неужели мы всегда должны задавать себе вопрос: на чьей он стороне?

Абигейл с одобрением похлопала мужа по руке:

– Вот ты и ответил на свой вопрос, дорогой. Благородный человек не предаст друга. Если ты решил, что сэр Филипп именно такой, тогда ты волей-неволей будешь доверять ему.

Стразерн порывисто перевел дыхание.

– Отличная мысль, дорогая! Сэр Филипп смог бы быть ценной находкой для нашей организации. У него есть все необходимые качества, и он внесет свежую струю в наши дискуссии.

Алиса продолжала сомневаться:

– Ты уверен, папа? Пока Томас в Англии, не опасно ли принимать в такое время нового человека в наше общество?

Она с беспокойством ждала его ответа, полагая, что ее слова он отнесет к обычным женским страхам. Но отец молчал, и сердце Алисы упало.

– В какой-то степени ты права, дорогая. Томас очень уязвим сейчас. Где-то среди нас есть предатель, и – как, отметил Филипп – глупо было бы надеяться нас благополучный исход. Практически, любой в деревне мог выдать властям приезд Томаса, включая и самого сэра Филиппа. Но! – воскликнул Стразерн, – не думаю, что это дело рук Филиппа Гамильтона. У меня такое ощущение, что тогда он не стал бы рисковать, спасая нас вчера ночью, и не пришел бы сюда сегодня.

– Итак, ты принял решение, – с облегчением произнесла Алиса.

– Королю действительно нужна поддержка, особенно сейчас. Если он решит вернуться, потребуется, чтобы за ним пошло как можно больше преданных людей. Что касается Тома, то даже лучше, если с нами в опасное время окажется рядом такой человек, как сэр Филипп. Мне нужно узнать его мнение о том, своевременно ли сейчас восстание и насколько оно может быть успешным, сумеем ли мы поднять людей и обеспечить их припасами. Он многое внесет в наше обсуждение.

– Наверное, мне больше не надо вдохновлять его? – разочарованно спросила Алиса.

Ее отец понял все и улыбнулся.

– Если ты не сочтешь это необходимым, то, конечно, не надо.

Алиса заходила по комнате от стола к стене. Она бесцельно поправляла свечи в простых оловянных подсвечниках, стояла спиной к родителям и думала, что делать. Потом повернулась с расстроенным лицом.

– Цедрик Инграм приходил за ответом. Если я буду продолжать одаривать вниманием сэра Филиппа, Цедрик решит, что предпочитаю нашего соседа. Он станет ревновать.

– Немного ревности не повредит Цедрику Инграму, – резонно произнесла Абигейл, со светской улыбкой взглянув на Алису. – Ты красивая девушка, Алиса. Я всегда считала, что в округе слишком мало подходящих джентльменов. Ты заслуживаешь, чтобы джентльмены сражались из-за тебя. Господин Инграм должен понимать, что между вами нет законной связи и желательно настаивать, чтобы она появилась.

Алиса почувствовала признательность мачехе, у которой в свое время не было такой возможности, какая есть у Алисы, и о чем она, естественно, сожалела. В свои двадцать четыре года Абигейл должна была уехать из маленькой деревушки на севере Англии, чтобы взять на себя заботу о двух детях, сыне и дочери ее недавно овдовевшего двоюродного брата, лорда Эдварда Стразерна. Долгие годы их брак был просто удобной сделкой, но незаметно для обоих перерос в любовный союз. Таким образом, у Абигейл не было возможности выбирать из многочисленных поклонников. И несмотря на то, что ее замужество стало счастливым, это обстоятельство отложилось в сознании как жизненная несправедливость.

В поддержку жены Стразерн добавил:

– Если Цедрик Инграм поднимет шум, предоставь его мне, дорогая. А в отношении сэра Филиппа поступай так, как велит тебе сердце. И что бы ты не решила, наша поддержка тебе обеспечена.

С необычайным очарованием Алиса заулыбалась.

– Спасибо вам! Да мне хотелось бы видеть и дальше ухаживания сэра Филиппа. Может быть, из этого ничего не выйдет, но… – она свободно и счастливо рассмеялась, – посмотрим, будущее покажет.

В эту темную ночь в лесу было затишье. Письмо, полученное Филиппом Гамильтоном накануне, скорее приказывало ему, чем просило, явиться в полночь в небольшую рощицу на вершине горы. Это послание спасло Филиппа от необходимости самому искать встреч с Осборном, чтобы тот узнал, что он не станет терпеть лейтенанта Вестона, угрожающего жителям Западного Истона.

По привычке Филипп прибыл на вершину горы задолго до назначенного срока. Он не собирался уступать Осборну возможность быть хозяином в его же собственном лесу и приезжать на место встречи, когда ему заблагорассудится.

Надвинувшиеся тучи скрыли луну, и тропинка, ведущая на вершину горы, была почти не видна. Из подлеска доносились какие-то звуки. Филипп подумал, что это почуявшие надвигающуюся бурю дикие звери убегают в свои логова. Только неосторожные люди вышли сегодня из дома, и немногие из них пришли сюда.

Он ждал в укрытии, рассеянно поглаживая губы своей лошади и прислушиваясь к звукам, способным сообщить ему о приближении Осборна. На нем, как и в ту ночь, когда приехал Томас Лайтон, был теплый кожаный дублет, который выдавал его военное прошлое. Кожа была поношенной и мягкой, и если бы лорд Стразерн или его дочь поближе взглянули на нее, они бы сразу спросили, почему человек, проведший несколько последних лет в ссылке, носит такую немодную и старую одежду. Но Филиппу нравилось, что она согревает – особенно такой ненастной весенней ночью – и его не беспокоило, что могут сказать об этом люди.

Проходило время, и становился более влажным воздух. Филипп подумал, что скоро начнется буря и если Осборн не поторопится, то они оба попадут в нее.

Минут двадцать спустя после условленного времени Осборн, наконец, явился. На нем был обычный черный камзол и кюлоты, позволяющие ему не выделяться в темноте. В этой одежде он походил на ночное чудовище. Его лицо казалось плоским бледным пятном под широкополой черной шляпой.

– Эти проклятые леса темнее царства теней самого Гадеса![12] Я десятки раз сбивался с пути, прежде чем нашел тропинку! Чертова деревня! В следующий раз встретимся в более цивилизованном месте.

– В таком, как гостиница, где вы остановились? – сардонически произнес Филипп. В отличие от раздраженного Осборна, он прекрасно владел собой. – Это будет великолепно! Вся округа узнает, что пуританин из Лондона встречается с иностранцем, проживающем в Эйнсли.

Осборн насторожился:

– Я не останавливаюсь в Западном Истоне.

– А я это знаю, – так же кратко ответил Филипп. Он немного пожалел о своей саркастичности: сэр Эдгар Осборн был проницательным человеком и быстро улавливал нюансы, которые другой человек просто не заметил бы. – В Западном Истоне нет подходящей гостиницы. Вы, должно быть, устроились где-то недалеко от города, иначе не могли бы так хорошо знать о происходящих в нем событиях.

– Абсолютно верно, – улыбнулся Осборн, явно довольный тем, что Филипп не знал, где находится его убежище. Самым нелепым во всем этом, по мнению Филиппа, было то, что Осборн желал, чтобы его резиденция оставалась засекречена.

Но для Филиппа секретом это не было. Сразу же после прибытия в Эйнсли Филипп решил – чем больше он узнает о сэре Эдгаре Осборне, тем в большей безопасности будет находиться. Поэтому однажды вечером он последовал за лондонцем к его пристанищу незаметно. Осборн остановился в ветхой гостинице в нескольких милях от Западного Истона. Еще с войны это местечко переживало большие трудности, хотя и раньше не было столь респектабельным и доходным.

Когда-то сделанное на совесть, сооружение имело крепкие стены, но фундамент пошатнулся, и крышу надо было ремонтировать. Снаружи гостиницу долго не белили и не красили, поэтому штукатурка кое-где отвалилась и обнажила голое дерево.

Разваливающаяся конюшня, пристроенная к стене здания, в длину была больше, чем в ширину. Это придавало неуловимое сходство с королевским двором, где высокопоставленные гости оставляли своих лошадей и кареты на попечение слугам.

В ту ночь, когда Филипп пошел за Осборном, он наблюдал, как тот позвал конюха позаботиться о его лошади, но в такой поздний час даже те слуги, которых могло себе позволить это заведение, давно ушли спать. Филипп получил огромное удовлетворение, наблюдая, как высокомерному Осборну пришлось самому чистить свою лошадь.

– Хватит о гостиницах, – твердо продолжал Осборн, не подозревая о мыслях Филиппа. – Я хочу услышать отчет о том, что вы за это время узнали. Два дня назад вы упустили прекрасную возможность – не предупредили меня о приезде Томаса Лайтона.

Филипп мягко ответил:

– Как я уже упоминал, Осборн, я еще не до такой степени вошел в доверие к лорду Стразерну, чтобы он посвятил меня в главный секрет – дату и время возвращения его сына в Англию, – он пожал плечами и перевел разговор на волнующую его и, казалось, безнадежную тему – как выбраться из ловушки, устроенной Осборном: – Очевидно, мои услуги не нужны, потому что у вас среди роялистов уже есть хорошо информированный субъект и, конечно, более способный, чем когда-нибудь буду я.

– Что вы имеете в виду? – сощурившись, осторожно спросил Осборн.

Филипп выразил неподдельное возмущение:

– Какого дьявола, сэр? Нет нужды притворяться! Полдеревни узнало о визите от солдат, которых вы туда привели, чтобы поймать Томаса Лайтона. И поскольку я не мог сообщить вам, когда и куда он приезжает, оставалось сделать вывод, что об этом вы узнали от кого-то другого.

Осборн вопросительно взглянул на Филиппа и попытался придать лицу наивность:

– А откуда вам стало известно, что мои люди встречали на пляже изменника?.. Хотя – там был неизвестный всадник, который помешал беспрепятственно поймать Лайтона. Интересно, кто это был?

Сердце Филиппа бешено заколотилось, но тревога не отразилась на лице. Он проклинал себя за то, что забывал контролировать каждое слово, сказанное Осборну:

– Я узнал об этом только потому, что утром был у лорда Стразерна, и он упоминал о последних новостях. Что касается неизвестного наездника, не могу вам помочь, потому что меня там не было, – Филипп позволил себе мрачно улыбнуться. – Если бы я был лучшим шпионом, может быть, и был там. Но что вам за смысл оставлять меня действующим лицом в этом сомнительном предприятии, если у вас есть человек, который охотно снабжает вас необходимой информацией?

Осборн лукаво уставился на свои сапоги и ответил Филиппу после довольно продолжительной паузы:

– А если у меня действительно есть секретный агент в рядах местных роялистов, какое вам до этого дело?

– Абсолютно никакого, – равнодушно отозвался Филипп. – И ничего не хочу знать о нем. В самом деле, так как я собираюсь надолго остаться в Западном Истоне, то предпочел бы не знать, кто из моих соседей предает друзей за тридцать Серебрянников. Очень рад, что лорду протектору больше не понадобится моя ненадежная помощь.

– Кто сказал, что не понадобится?

Филипп стиснул зубы:

– У вас есть источник информации. Неужели недостаточно одного предателя?

– Вы рассматриваете себя как предателя? – прошипел Осборн, испытующе глядя на Филиппа.

Филипп понял, что этими словами ненароком создал себе ловушку и подавил вздох. В гнетущей атмосфере правления лорда Ричарда Кромвеля протекторат стал органом подозрительности – смысл любого неосторожно сказанного слова мог быть искажен и использован против человека, его произнесшего. И хотя Филипп упорно хотел уйти от этого мерзкого человека и его многозначительных намеков, он понимал, что не мог этого сделать. Поэтому осторожно пояснил свои слова:

– Я считаю себя другом этих людей. Не принимая их взглядов, делаю вид, что разделяю их. Но предавать друзей не, в моих правилах, вот отчего я и впрямь чувствую себя предателем, находясь среди них.

– Вы слишком чувствительны, – усмехнулся Осборн.

– Я простой солдат, Осборн, не более того.

Агент круглоголовых фыркнул:

– Не притворяйтесь наивным со мной. Вы воспитывались при дворе короля Чарльза, и прекрасно знаете все тонкости политики.

Чтобы рассеять вспыхнувший в нем гнев, вызванный словами и поведением Осборна, Филипп потрепал свою лошадь и погладил ее по носу.

– Вы абсолютно правы. Я действительно вырос при дворе. И так же пошел в армию парламента, потому что понимал, что систему надо изменить.

– Как поступал каждый из нас, кто поддерживал лорда протектора, – набожным голосом нараспев протянул Осборн.

Филипп подумал о жестоких ограничениях, которые были введены для роялистов после их поражения, о свирепых угрозах офицеров, подобных Вестону, и совершенно безотчетно его вдруг понесло – он дал волю языку. Ведь не всегда предосторожность – лучшее средство.

– Вообще, я спрашиваю себя – что хорошее принесли эти десять лет войны?

– Я ушам своим не верю! – от удивления Осборн выкатил глаза. – Услышать такое именно от вас! Объяснитесь, сэр!

– Нет! Это вы объяснитесь, Осборн! Чего вы хотели добиться, послав этих армейских подонков в Западный Истон?!

– Подонков?! – Осборн был потрясен.

– Ну, и кто из нас наивен? Я говорю о наглом лейтенанте Вестоне и стае волков, которым вы приказали поймать Томаса Лайтона. И когда им это оказалось не под силу, вы распорядились в поисках его прочесать окрестности.

– А-а, лейтенант Вестон… – Осборн исподтишка наблюдал за Филиппом. – Согласен, что этот человек не украшает звание офицера, но я бы не стал называть его подонком.

– А я бы стал, – возмущенно сказал Филипп, давая волю оскорбленному чувству профессиональной гордости.

– Вестон исполняет свой долг, – отчеканил Осборн наперекор ему и указывая на него пальцем: – Я предлагаю и вам, сэр, делать то же самое!

У Филиппа заходили желваки:

– Вы не нуждаетесь в моем участии! У вас есть более ценный осведомитель!

– Возможно и есть, сэр Филипп Гамильтон, – Осборн умышлено назвал полное имя и титул Филиппа, подчеркивая, что ему не позволили бы вступить в наследство, если бы не согласие лорда протектора, и не поселили бы в Западном Истоне без расчета на его помощь. – Но моего агента могут и раскрыть. А раз у меня есть хороший шанс проложить ему путь в центр организации роялистов в районе, почему бы им не воспользоваться. Таким образом, в моей игре будут два человека. Если схватят одного, другой сможет продолжать работу. А я могу быть спокоен, что по-прежнему буду получать нужную мне информацию.

Черный жеребец Филиппа замотал гривой, чуя напряженное беспокойство своего хозяина, который опять погладил коня, успокаивая его и себя.

– Прекрасно! Кажется, я должен продолжать кокетничать с семьей лорда Стразерна.

Осборн мрачно засмеялся:

– Это один из способов, – он вскочил в седло, подбирая поводья. – Я не знаю, почему вы так настроены против этого, Гамильтон. Наоборот, это так романтично – без особых усилий добиться такой прекрасной юной леди, как госпожа Алиса.

Огонь гнева опалил Филиппа изнутри, превращаясь в слепую ярость, которая так и рвалась наружу. Когда Осборн развернул лошадь и собрался уезжать, Филипп сдавленным голосом произнес:

– Минуточку, Осборн.

Резидент остановился.

– Надо устранить одно нетерпимое обстоятельство…

Интуитивно Осборн почувствовал в Филиппе едва сдерживаемую ярость.

– В чем дело?

– Поучите своего лейтенанта хорошим манерам. Если Вестон будет продолжать свои хамские выходки с местными жителями, я вам обещаю, что разоблачу ваши грязные делишки, а против него организую людей, чтобы его как следует проучили. Вы поняли меня?

– Еще бы, сэр Филипп! Вы очень ясно объяснились. А теперь, извините, я должен ехать.

Больше ничего не сказав, он ускакал. Филипп молча смотрел, как удаляется Осборн, потирал мягкую щеку жеребца и еще долго стоял так, гладя его и думая о себе, о сэре Эдгаре Осборне и о предателе в рядах роялистов Западного Истона.

Ощутив первые капли дождя, Филипп вскочил в седло. Пока лошадь пробиралась по подлеску, он был еще сравнительно сухим, но когда пришлось пересекать открытое место и негде было укрыться от ливня, Филипп промок до нитки.

Чуть поморщившись, он пришпорил коня и погнал его галопом. За годы кавалерийской службы он немало провел таких сырых ночей. И хотя его кожаный дублет хорошо защищал от дождя, а касторовая шляпа сохраняла голову сухой, мокрые шерстяные кюлоты прилипли к телу, и вода стекала в сапоги. Ему было знакомо неприятное ощущение от вымокшей одежды и не раз приходилось с этим мириться, однако, делал это с неохотой.

Филипп возвращался домой через земли Стразерна. Особенно сейчас ему почему-то не хотелось вторгаться во владения лорда, но другой короткой дороги не было. Чувство предательства росло в нем с каждой минутой, и чем больше он думал о том, что делает, об Эдгаре Осборне, тем больше испытывал отвращение к этому человеку и к его власти над ним. Когда-то Филипп доказал свою преданность Оливеру Кромвелю, но Осборн отбил у него это желание своими подлыми намеками и ложью. У этого человека совершенно отсутствовало понятие чести. От чего все его существование наполнялось грубым прагматическим цинизмом.

Более того, Филипп сам привык командовать и не любил, когда начинали командовать им. Как старший офицер в армии парламента, он пользовался уважением своих солдат и ему подчинялись даже другие офицеры. Подчинение себя противоречило всему складу его характера, и что хуже всего, он не доверял Осборну, который вел себя весьма двусмысленно, затягивая его в свой омут и прикрываясь необходимостью обеспечить безопасность и заполучить альтернативного агента. Возможно, так оно и было, но, вероятно, у Осборна существовали и какие-то другие намерения относительно их совместной деятельности.

Эта мысль не давала ему покоя и даже злила его. Для человека, привыкшего к открытым армейским отношениям, двуликость Осборна являлась проклятием. И хотя воспитание при дворе помогало Филиппу избегать разные интриги и сомнительные связи, он вполне сознательно выбрал совершенно иной образ жизни. Может быть, поэтому и поддерживал новое правительство, зная всю подноготную власти роялистов и королевского окружения.

Глядя на Эдгара Осборна, Филипп начинал сомневаться, что в его отечестве что-то изменилось к лучшему. Неужели стольким людям нужно было сражаться и умирать лишь для того, чтобы к власти пришли новые негодяи и обманщики?

Ответ был очевиден, но Филипп пока не знал, что ему делать. Единственное он знал наверное, что чертовски устал от всей этой мышиной возни.

Тропинка вывела из леса к озеру, где он видел Алису Лайтон, несущуюся на лошади. Филипп поехал медленнее, погрузившись в воспоминания о прекрасной златовласке. Мрачный огонек сверкнул в глазах Гамильтона, когда он вспомнил замечание Осборна о ней. Как только этот мерзавец осмелился произносить ее имя?

Когда Филипп думал об Алисе, на сердце накатывала теплая волна чувства. Он считал, что она отвечала на его ухаживания самым должным образом, но ему не следовало забывать, что причина ухаживания в своей основе была порочна – это лишь способ найти подход к ее отцу. Лорд Стразерн, размышлял Филипп, хороший уважаемый человек, единственным пороком которого, если можно так назвать, была его клятва верности королю, ее он никогда не нарушал.

Умная и красивая Алиса Лайтон сразу же очень понравилась Филиппу, и если позволить себе признаться в этих чувствах, а ее отец лорд Стразерн вызывал в нем уважение. И он совершенно не хотел лгать им обоим. Когда Филипп соглашался взяться за это дело, оно казалось ему легким. Все было просто – роялисты считались его врагами. Думал ли Филипп, что среди них он встретит ту, которая станет ему бесконечно дорога. Именно так и случилось. И как будто все действующие лица в этой комедии поменялись ролями: уважение снискал лорд Стразерн, его дочь – любовь, а его сторонник Осборн – нарастающую ненависть.

За долгие годы Филипп создал в своем воображении образ роялиста – циничного манипулятора, не останавливающегося ни перед чем для достижения своих целей. Таких людей было легко ненавидеть – и легко убивать. Этот образ помогал ему сохранять здравый смысл во время войны, но перед каждым сражением он спрашивал себя, не окажется ли в рядах его противников родной брат и не поднимет ли он также меч на своего брата, когда отряд бросится в атаку. Однако в бою не встретил ни разу своего брата, Энтони умер в ссылке самым прозаическим образом, но представление Филиппа о роялистах не изменилось, пока он не прибыл в Западный Истон. И впечатление оказалось противоречивым и разительным.

Образ безжалостного циника незаметно перевоплотился в благородного солидного человека, терпеливо сносящего всевозможные ограничения и доведенного этим терпением до отчаяния. Несмотря на доверие короля Чарльза Тайному Союзу, роялисты на деле оказались крайне разобщенными. А в инциденте с Томасом Лайтоном стало ясно – они не располагают сильной поддержкой.

Филипп решил, что Осборну не обязательно иметь двух шпионов в Западном Истоне, пусть обходится одним перебежчиком-роялистом. И он будет осторожен в разговорах с сэром Эдгаром Осборном. Если только услышит о чем-то грозящем существованию протектората, скажет, а так… пусть ежедневно его обслуживает перебежчик, а Филипп станет обустраиваться в Эйнсли Мейнор.

Небеса разверзлись потоком, заставившим Филиппа растерять мысли об Алисе и о будущем. Он подгонял коня все быстрее и быстрее по скользкой тропинке, но конь скользил в грязи. Филипп остановил его, чтобы не упасть и не тащиться домой по такому сильному дождю, и с облегчением вздохнул, когда они вновь оказались в укрытии под деревьями.

В лесу стояла кромешная тьма, так как кроны деревьев заслоняли тот слабый свет, который шел с небес. Филипп продвигался очень медленно, но все-таки был защищен от дождя.

Из леса он, наконец, вышел в свои владения. Приблизившись к деревьям, наездник заметил какую-то промелькнувшую тень.

Филипп нахмурился, Задумываясь о том, кто бы это мог быть в такую непогоду, но не стал остерегаться. Зачем? Ведь это была земля Эйнсли Мейнор. Его земля. Выстрел раздался подобно грому. Филипп оказался достаточно близко, и он оглушил его. Ему повезло: качество оружия или самого стрелка оставались сомнительными. Пуля ранила бедро Филиппа, прошла через мышцу и слегка задела бок лошади. Боль обожгла, но рана казалась не опасной. Бывалый вояка и опытный наездник, Филипп удержался на лошади, когда от испуга она рванула в сторону, и направил домой.

У него не было оружия, и он ничего не мог сделать человеку, стрелявшему в него. Как любой мудрый солдат, он знал, что лучше было сейчас отступить, чтобы сразиться в другой раз, чем сломя голову мчаться навстречу смерти.

Сейчас ему надо было отступить. Но потом… Потом он собирался выяснить, кто поджидал его в засаде ненастной ночью и зачем.

ГЛАВА 8

Леди Абигейл Стразерн всегда утверждала, что сплетничать со слугами недостойно для членов семьи Лайтонов, и дочери в основном придерживались этого правила. Однако в этот солнечный день Пруденс поддалась соблазну и выслушала пикантную новость, принесенную из деревни ее няней. Известие заставило ее от удивления широко открыть рот, и, едва дослушав, тут же броситься в дом рассказать все Алисе.

Сестру она застала в гостиной, одетую в практичное темно-коричневое платье без каких бы то ни было украшений и дающую уроки горничной, чье платье оказалось не намного хуже, как делать реверанс. Пруденс бесцеремонно прервала их, не в силах сдержать свое волнение.

– Алиса! Ты не представляешь, что случилось!

– Да, дорогая, я действительно не представляю, – заметив ее крайнее возбуждение, сказала с удивлением Алиса. – Но мне кажется, ты очень хочешь мне все рассказать.

– Произошло ужасное, Алиса! – Пруденс шлепнулась на диван, и ее верхняя желтая юбка распахнулась, приоткрыв нижнюю красивого персикового цвета. Выразительно сложив губки, она уставилась на служанку.

Алиса поняла, что Пруденс хочет сообщить ей новость наедине.

– Можешь идти, Матильда. Я пошлю за тобой, как только смогу возобновить урок.

Девушка вышла. Немного помедлив, Алиса заговорила:

– Ну, Пруденс? Мы одни, давай выкладывай свою новость, а то боюсь, что ты лопнешь прямо у меня на глазах!

Пруденс подалась вся вперед, ее глаза блестели в предвкушении ошеломляющего эффекта, а лицо оставалось серьезным.

– Случилось самое страшное, Алиса!

– Это я уже слышала, – обнаруживая спокойствие, сказала Алиса, видя, как Пруденс покусывает губы. – Пру, довольно подбирать подходящие выражения, выкладывай все, как есть! Что тебе известно? Лучше скажи побыстрее!

Пруденс выдавила из себя жалкую улыбку:

– Клянусь, ты права, Алиса! Я именно об этом подумала… но нет… если я должна сообщить это печальное известие, то надо сделать красиво, ничего не пропуская…

Алиса побледнела:

– Что случилось, Пру? Что-то с Томасом? Его поймали солдаты протектората?

– С Томасом? Нет, слава богу! Моя новость не о Томе!

– Тогда о ком?

– Как?! Конечно же, о сэре Филиппе Гамильтоне!

Алиса немного расслабилась, но тело оставалось напряженным.

– Что же о сэре Филиппе?

– В него стреляли!

– Стреляли?! – Алиса оцепенела, потом едва выдавила: – Кто?

– Никто не знает – вот что ужасно! Вчера вечером он возвращался в Эйнсли, и кто-то выстрелил в него в фамильном парке. Он смог удержаться на лошади и доехать благополучно до дома, но стоит ли говорить, что могло случиться, не будь он отличным наездником.

– Кто тебе это сказал?

Пруденс испытующе взглянула на сестру:

– Няня Грин. Она сказала, что сейчас вся округа только и говорит об этом.

Имя няни Грин давало возможность отнести новость к пустым слухам, подобно тем в Западном Истоне, которые сопровождали приезд Томаса в Англию. Но так как няня Грин знала всю деревню вдоль и поперек, то новость можно было считать достоверной.

Лицо Алисы стало неестественно спокойным.

– А мать с отцом знают об этом?

– Понятия не имею, – с удивлением сказала Пруденс.

Ее притворная наивность разозлила Алису, и она решительно встала.

– Тогда пойдем и расскажем им, да? Няня Грин еще здесь? Она должна быть с нами – расскажет подробности.

Пруденс поднялась с дивана навстречу Алисе.

– Няня знает не больше того, что я тебе сказала. Она узнала новость от цирюльника, который шел по вызову сэра Филиппа, – она критически взглянула на сестру. – Ты так спокойна, Алиса. Я была уверена, что эта новость расстроит тебя. А вместо этого ты прозаически спрашиваешь, знают ли мама и папа, и предлагаешь рассказать им. Я разочарована.

Красивые губы Алисы тронула печальная улыбка.

– Дорогая сестрица, этот человек не больше чем сосед. Конечно, меня тронуло его несчастье, но…

Пруденс издала звук, поразительно похожий на ржание:

– Оставь, Алиса! Признайся, тебе нравится сэр Филипп?

– Я плохо знаю этого человека, – сердито сказала Алиса.

Пруденс бросила на нее недоверчивый взгляд.

– Да, он действительно мне нравится, может быть, даже слишком! – Алиса не скрывала своих чувств.

– Ну тогда, разве тебя не заботит, что он ранен?

С волнением Алиса замерла.

– Да, меня это тревожит. Но я ничего не могу сделать, кроме как рассказать отцу, что в округе завелся бандит. Он, надеюсь, постарается найти преступника.

– Но сэр Филипп мог и умереть! – трагически воскликнула Пруденс. Она осталась довольна, увидев, как побелела Алиса.

– Нет!

Пруденс пожала плечами.

– Няня Грин сказала, что рана не опасна, и цирюльник считает, что она быстро заживет, но… – сказала она и для большей выразительности погрозила пальцем, – никогда нельзя знать точно о степени опасности огнестрельной раны.

Большие голубые глаза Алисы омрачились, она резко повернулась, махнув подолом юбки, и решительно произнесла:

– Сестра, я поручаю тебе сообщить отцу об этом гнусном преступлении. Пожалуйста, скажи маме, что я вернусь, как только смогу. Или пришлю слугу сказать о времени моего возвращения.

Глаза Пруденс вспыхнули:

– Алиса, что ты собираешься делать?

– Иду в Эйнсли! – на ходу бросила Алиса. – Ухаживать за сэром Филиппом, пока он не поправится!

Пруденс восхищенно засмеялась:

– Возьми карету, сестрица. Ты доберешься гораздо быстрее, чем пешком!

Алиса насмешливо посмотрела на Пруденс через плечо.

– Не забудь, объясни папе!

Пруденс смотрела на удаляющуюся Алису. Она была довольна произведенным ею эффектом.

Пока карета тряслась по ухабистой дороге к Эйнсли Мейнор, Алиса внимательно смотрела из окна, изучая приближающийся каменный фасад здания, будто искала подтверждения, что его не смыл поток вчерашних событий. Дом дремал в лучах полуденного солнца тихо и умиротворенно. Желая уловить хоть какое-то движение, Алиса неожиданно подумала, а не плод ли фантазии Пруденс вся эта история? Но в следующее мгновение она отогнала от себя эту блуждающую мысль. Вряд ли Пруденс была способна на такую выдумку.

У переднего крыльца карета остановилась. Кучер спрыгнул с козел и направился помочь Алисе выйти из кареты. Дворецкий Эштон распахнул перед нею тяжелую двойную дверь.

– Добрый день, госпожа Лайтон, – Эштон подозрительно взглянул на Алису. Она так спешила сюда, что переодеться не успела, а только накинула на плечи черную пелерину.

– Здравствуйте, Эштон, – с вежливой улыбкой ответила она. – Как поживает ваша жена? Надеюсь, она здорова?

Дворецкий, всю жизнь проведший в Западном Истоне, женившийся на одной из горничных Стразерн-холла четыре года назад, стал приветливее и широко улыбнулся:

– Я рад сообщить, госпожа Алиса, что она ждет ребенка, где-то в середине августа.

– Ну, это прекрасная новость! – сказала Алиса, входя в дом.

Пока она снимала мантилью, заметила, что деревянная обшивка стен глянцево блестела, чего раньше здесь никогда не наблюдалось, и пол тоже был начисто выскоблен. Протягивая Эштону накидку, она удивленно подняла брови.

Он понял ее немой вопрос.

– Сэр Филипп любит чистоту в доме. После приезда он заставил горничных и даже слуг-мужчин все начистить и выскоблить до блеска. Благодаря ему дом стал выглядеть совсем иначе.

Она узнала еще об одном его похвальном качестве, но тут ею овладела тревога, вспыхнувшая в душе сразу же, как узнала о несчастном случае. Она чуть не задохнулась, но взяла себя в руки.

– Эштон, я слышала о несчастье, приключившемся с сэром Филиппом, и приехала навестить его. Проводите меня к нему, пожалуйста.

Дворецкий еще раз подозрительно взглянул на нее, но послушно поклонился:

– Конечно, госпожа Лайтон. Сюда, пожалуйста.

Алиса слегка удивилась, когда Эштон повел ее не вверх по парадной лестнице на второй этаж, где располагались спальни, а в одну из нижних комнат, выходившую окнами во двор.

– Госпожа Алиса Лайтон! – зычным голосом объявил Эштон, открыв дверь. Он шагнул в сторону, позволяя Алисе войти, и она это сделала автоматически.

В комнате стояли несколько стульев с высокими спинками и диванчик у камина. Стол в стиле барокко, украшенный резными листьями и цветками, удобно примостился под одним из окон, выходивших в сад и наполнявших комнату солнечным светом. Алиса увидела Филиппа растянувшимся на диване и читающим книгу. На нем был длинный свободный халат, перехваченный на талии широким поясом. Одна нога лежала на подушке, но других очевидных признаков ранения – не было.

Решимость Алисы, приведшая ее в Эйнсли Мейнор, начала улетучиваться.

Услышав сообщение дворецкого, Филипп поднял глаза. Он стал серьезен, но, встретившись взглядом с Алисой, заулыбался.

Алиса почувствовала, как сердце ее затрепетало. Его улыбка обжигала ее.

– Надеюсь, вы извините меня, что не могу встать и встретить вас… Местные лекари говорят, что мне повезло – меня ранило только слегка. Но не разрешили мне ходить, чтобы рана скорее зажила.

– Значит – это правда, – Алиса нерешительно двинулась к нему.

Лицо Филиппа снова стало серьезным.

– Что в меня вчера вечером стреляли на моей же собственной земле? Да, это правда.

– Но вы ранены несерьезно?

Филипп услышал дрожь в голосе Алисы и поспешил успокоить ее:

– Это не больше, чем ранение мышцы. Через пару дней я снова буду на ногах. Однако пуля задела как раз мышцу, участвующую в ходьбе. Иначе, я не слушался бы совета цирюльника и ходил бы, где мне вздумается.

– Я подумала, что вы на грани смерти!

Филипп счастливо заулыбался:

– Слухи, как всегда, преувеличены. Обещаю вам, госпожа Алиса, что через месяц я уже забуду, что со мной произошло.

Она опустилась на стул, сжав пальцы.

– Я… Я даже не знаю, что сказать… Я чувствую себя, как глупец.

Филипп смотрел на нее нежным взглядом.

– Вам не за что извиняться, госпожа Алиса. Честно говоря, мне бесконечно приятно, что мой несчастный случай привел вас так быстро сюда.

Алиса начинала сознавать, что она одна в комнате с очень привлекательным мужчиной. Отблески света играли в его длинных, до плеч, черных волосах, а яркий шелк халата оттенял смуглую кожу. Чем-то он напоминал короля Чарльза, которого Алиса всегда считала романтичным типом мужчины.

Но в отличие от короля Чарльза Филипп Гамильтон был для нее желанным. А сходство было разительным: тонкие лица, прямые носы, полноватые, твердо очерченные губы – лишь выражение лица было разным. В темных, опушенных густыми ресницами, глазах Филиппа не светился смех, а губы были плотно сжаты, как будто он боялся выдать какую-то тайну. Алиса знала его очаровательную улыбку, которая могла бы растопить сердце не одной женщины, но своих улыбок он не расточал понапрасну, как король Чарльз, улыбавшийся даже при ужасных обстоятельствах. Но редкая улыбка Филиппа была для Алисы так же бесценна, как дорогой камень.

Сейчас они находились с Филиппом в комнате одни, и у нее появлялись мысли, которые не должны были возникать у благовоспитанной девушки. Мысли о том, какой вкус имели бы его губы на ее губах, и как бы она ощутила на своей коже его длинные пальцы. Неожиданно она покраснела, вспомнив, что, бросаясь к больному Филиппу, она даже не позаботилась сменить свое старое платье, в котором обычно работала по дому. А ей хотелось выглядеть как можно лучше для него, особенно сейчас, чувствуя на себе его теплый взгляд.

Чтобы сохранить самообладание, она сказала первое, что пришло ей в голову:

– Вы были очень любезны, вы спасли меня, когда моя лошадь понесла, сэр. Я считаю, что возвращаю вам долг.

– И я вам очень признателен.

Филипп внимательно изучал ее, и она, несмотря на свою робость, заставила себя посмотреть ему в глаза. Она затаила дыхание, а сердце ее учащенно забилось. Алиса повела рукой, будто хотела отмахнуться от нахлынувших на нее чувств и его нежности, и невидимая стена между ними оказалась разрушена.

– Хочу надеяться, что вы останетесь пообедать со мной. Хотя я не тяжело ранен, но мне наскучило быть одному. И я не могу встать и пойти куда бы мне хотелось, – объяснил Филипп с капризной улыбкой. – Ваше присутствие будет иметь для меня огромное значение.

Алиса понимала, что ей надо уйти, но отказаться от его предложения не смогла.

– С удовольствием, сэр Филипп, – сказала она и тут же смутилась, – но я не могу остаться надолго. В самом деле, мне не следовало приходить сюда, не пригласив с собой сестру или маму.

Филипп с сожалением посмотрел на свою перевязанную ногу.

– Обещаю не скомпрометировать вашу честь, прекрасная леди.

Алиса не выдержала и рассмеялась.

– Спасибо, сэр, вы очень любезны.

Филипп нащупал возле себя колокольчик и позвонил. Эштон появился так быстро, что не оставалось сомнения, что он ждал за дверью. Алиса выразительно посмотрела на Филиппа, полная изумления. Его глаза весело искрились, когда он заказывал обед: пиво для себя, стакан хорошего вина для Алисы и тарелку с пирожными.

Как только лакей вышел, Алиса сухо сказала:

– Боюсь, что каждое произнесенное нами слово станет источником для сплетен. Нам надо позаботиться о том, чтобы разговаривать на интересующие всех темы.

– Например?

– Ну, о том, что у всех на устах – вашем ранении. Вы догадываетесь, кто в вас стрелял?

Он помрачнел:

– Понятия не имею. Знаете, ночь была такая темная, ни луны, ни звезд. Кто бы ни был этот негодяй, он ждал меня в засаде у самого моего дома. Все что я успел увидеть – это его тень.

– Кому же понадобилось нападать на вас на вашей собственной земле? Как вы думаете, мог это быть один из солдат?

– Нет. Человек был один и ждал именно меня. Солдаты редко действуют в одиночку, и кавалерист лучше владеет мечом, чем мушкетом.

– Вы говорите как знаток этого дела.

Эштон принес пирожные, и Алиса решила их отведать.

– Да, – сказал Филипп, взяв с подноса пивную кружку и свое любимое пирожное, – армии и люди, воюющие в них, отличаются только цветом мундира, который они защищают.

Алиса отпила глоток вина и задумалась над его словами.

– Это довольно циничное мнение, сэр Филипп, – склонив голову, она внимательно посмотрела на него. – Действительно, это звучит так, как будто вы всю жизнь провели в армии.

– Да.

– О! – Алиса от удивления широко раскрыла глаза. – Но я поняла, что большую часть жизни вы провели при дворе, что это ваш брат, круглоголовый, был профессиональным военным.

Несколько мгновений Филипп озадаченно смотрел на нее, потом его лицо стало насмешливым.

– К несчастью, госпожа Алиса, все люди, участвующие в войне, независимо на чьей стороне, были профессиональными солдатами. Четыре или пять лет в армии сделают из любого придворного солдата, желает он этого или нет.

Пытливый огонек в глазах Алисы погас.

– Да, сэр Филипп, я думаю, вы правы… Из-за этих ужасных солдат Кромвеля я уже стала думать о них, как о единственных солдатах, которых когда-либо знала Англия.

– Это вполне естественно. Но уже почти десять лет как закончилась война.

– И большую часть этих лет вы провели в ссылке, – тихо сказала Алиса. – Как там было?

– Скучно, – ответил Филипп после продолжительной паузы.

Он больше ничего не добавил, и Алиса слабо улыбнулась.

– Такому действенному человеку, как вы, сэр Филипп, наверное, пришлось нелегко в ссылке?

– Вот почему я согласился вернуться в Эйнсли Мейнор. Я решил, что здесь будет больше интересного.

Алиса рассмеялась:

– У нас всего лишь небольшая деревня, сэр. Что вы ожидали встретить в Западном Истоне?

Филипп посмотрел ей прямо в глаза:

– Намного меньше, чем я встретил здесь, госпожа Алиса.

На Алису нахлынул поток его нежности, щеки ее загорелись от удовольствия, и, чтобы как-то скрыть свою радость, она стала пить маленькими глотками вино, потом отодвинула в сторону бокал и тарелку.

– Мне надо идти, – сказала она таким голосом, полным тоски и безысходности, как будто подчинялась самой тяжкой повинности.

Филипп вопросительно и жадно смотрел на нее карими глазами. Алиса смущенно улыбнулась, наслаждаясь красотой его взгляда.

За дверью раздалось негромкое шарканье. Филипп, нахмурившись, взглянул в направлении двери, Алиса оживилась, воспользовавшись удобным моментом:

– Я действительно должна идти, сэр Филипп, – встав, она еще немного помедлила, не желая заканчивать визит, – может быть… может быть, я еще смогла бы навестить вас, пока вы в постели… С мамой, конечно.

– Мне бы хотелось, госпожа Алиса. Мне бы в самом деле очень этого хотелось.

Придя домой, Алиса узнала, что Пруденс рассказала родителям о покушении на сэра Филиппа, но о ее визите к нему промолчала. Алиса, конечно, оценила попытку сестры быть тактичной, но лгать родителям даже по, чьей-то оплошности она не хотела, поэтому за обедом откровенно призналась и в результате выслушала лекцию о том, как должна вести себя порядочная девушка. Пруденс прочли еще более строгую мораль, но она, казалось, расстроилась не столько из-за недовольства родителей, сколько из-за признания Алисы.

На следующий день лорд Стразерн поехал в Эйнсли Мейнор, чтобы выяснить все об этом происшествии. И когда Алиса спросила, нельзя ли ей поехать с ним, он отказал, сказав, что это будет сугубо мужской разговор.

В чем он состоял, Алиса не знала, но отец вернулся из Эйнсли очень серьезным и сосредоточенным. Она могла лишь догадаться, что беспокоит его беззаконие, охватившее округ с момента возвращения Томаса.

Больше повезло Алисе с Абигейл, которую она убедила нанести визит сэру Филиппу, пока он не мог свободно передвигаться. На четвертый день после случившегося события женщины отправились в Эйнсли Мейнор в карете. Алиса тщательно подготовилась к визиту: надела платье цвета индиго с серебристой нижней юбкой – этот цвет удивительно шел к ее глазам и волосам, подчеркивая их красоту, – а поверх накинула черную бархатную мантилью, туалет дополняла широкополая соломенная шляпа, из-под которой падали на плечи белокурые локоны. Абигейл остановилась на более темном платье земляного цвета с желто-коричневой нижней юбкой и темно-коричневой мантильей. Она хотела быть темным фоном для блистательной красоты ее падчерицы.

Когда они приехали в Эйнсли Мейнор, увидели, что Филипп, прихрамывая, ходит по комнате. На нем была тончайшая сорочка, широкие черные кюлоты, серые чулки и черные туфли, подвязанные большими бантами. Он ходил, опираясь на богато украшенную резьбой трость черного дерева, и явно обрадовался приехавшей компании. Тут же он признался, что бездействие переносить труднее, чем само ранение.

Погода стояла прекрасная, и Абигейл предложила посидеть на террасе позади дома. Сэр Филипп позвал одного из слуг, чтобы тот подал ему его дублет, пока другие выносили на улицу стулья. Абигейл распоряжалась, куда поставить стулья, а Филипп и Алиса прогуливались по террасе, наслаждаясь солнечным светом.

– Ваш отец попросил меня вступить в его ассоциацию, – между прочим сказал Филипп.

Алиса приветливо улыбнулась:

– Я рада. Это значит, что папа признал вас. Он считает, что ваше мнение будет наиболее ценным сейчас, когда надо решать: переворот или молчание.

Филипп ответил глаза и с досадой посмотрел на покатую лужайку за террасой.

– Я надеюсь, лорд Стразерн не намерен слишком полагаться на мои взгляды, иначе ему никогда не придется участвовать в новом восстании. Мне не нравится идея новой войны. Это так бесполезно. Людей убивают, или высылают в ссылку, или отбирают земли, которыми владели целые поколения. И ради чего? Ради возможности посадить нового тирана на трон Англии.

В своих воззрениях на политику Алиса страстно верила только в необходимость реставрации Стюартов.

– Тирана, сэр? – сказала она низким взволнованным голосом. – Как вы можете так говорить о нашем законном монархе?

Филипп взглянул на нее, и его суровое лицо смягчилось: темные глаза засветились нежностью, и гнев в них уступил место смущению.

– Правильно, – мягко улыбаясь, сказал он. – Вы встречали Черного Принца, который мог очаровывать женщин.

Алиса решила, что довольно странно для Филиппа называть короля по прозвищу, данному ему круглоголовыми из-за черных волос Чарльза и смуглого цвета кожи. Но она признавала, что Филипп изучил короля лучше, чем она, и, возможно, был достаточно близок к нему и имел право на фамильярность.

На ее щеке появилась соблазнительная ямочка.

– А мужчины так легко не поддаются обаянию?

Филипп криво усмехнулся:

– При желании король может очаровать даже тех, кто выступает против него. Только на какое-то время… Но, чтобы успешно провести восстание, недостаточно даже способности Чарльза завладевать мыслями людей.

Алиса изучающе смотрела на него:

– Это означает, что вы не будете участвовать в восстании?

Филипп печально взглянул в ее вопрошающие глаза:

– Перед тем, как унаследовать Эйнсли, я принял клятву. По совести, я бы не смог.

Он стоял перед ней – высокий и сильный, Алиса чувствовала, что он огорчен данным обещанием, но не видел возможности, чтобы ему не подчиниться.

Ее огорчило внутреннее смятение Филиппа, и она сменила тему:

– Вы бы вернулись на королевский двор, сэр, если бы король завладел троном?

Филипп улыбнулся и свободно ответил:

– Нет, и еще раз нет! Двор – это коварный лабиринт, из которого почти невозможно успешно выбраться. Моего отца считали одним из верных друзей короля, но только смерть спасла его от бесчестия в послевоенные годы. Он, видите ли, имел безрассудную смелость дать Его Величеству совет, которым король не пожелал воспользоваться.

– Вы говорите это с горечью?

– Да, – Филипп улыбнулся ей. Теплота его взгляда вызвала ответную улыбку на лице Алисы. – Я бы не вернулся. Я бы тоже мог вести жизнь при дворе, если бы король оценил мудрый совет моего отца. Но он слушал тех, кто льстил ему и все больше и больше настраивал против него палату общин. Война стала неизбежной.

Алиса вздрогнула. Ее воспоминания о войне были связаны с ощущением страха и опасности. Новости передавались медленно, куда медленнее, чем двигались армии. Жители Стразерна ждали день ото дня – будут ли стрелять на их собственных землях. И в округе недоставало мужчин, потому что они ушли в королевские войска. Никто не знал, вернутся ли когда-нибудь эти люди или война заберет их навсегда.

Слушая Филиппа, она начинала понимать, что для него война наступила как благословение. Она дала ему повод для веры и смысла жизни, чего раньше у него не было. Более того, вначале, когда он молодым лейтенантом пошел служить в армию, в той жизни не было коварных подводных течений, которые так очевидны при дворе. В армии было только подчинение старшинству или альтернатива: убить или быть убитым. Такая жизнь полностью устраивала Филиппа. Вначале!

Он не задумывался: как глубоко расколет страну гражданская война; насколько обозлится каждая из сторон; как далеко зайдут люди, доказывая, что их курс самый верный. Обе стороны зверствовали во время войны, и Филипп участвовал в событиях, которые хотел бы забыть.

Алиса напряженно слушала, переживая с ним и испытывая боль за его утраченную веру.

– И поэтому, когда короля поймали, вы устремились во Францию? – как бы между прочим спросила она.

Филипп улыбнулся и спокойно ответил:

– И вынужден был выучить французский, потому что они абсолютно не собирались учить английский мне в угоду! – Алиса засмеялась, и он мягко добавил: – Теперь, мая леди, боюсь, я должен извиниться и занять место на стуле, который мне принесли.

Алиса тут же спохватилась:

– О-о! У вас болит нога?! Сэр Филипп, вам давно надо было сказать об этом. Пойдемте, позвольте, я помогу вам сесть. Обопритесь на меня, если хотите. Трость, безусловно, помогает передвигаться, но не по этим неровным камням. Вам нужно что-то другое.

Блеск в глазах Филиппа подтверждал, что ему хотелось именно того, что она предлагала, но, покачав головой, он сказал:

– Госпожа Алиса, я сдержу свои естественные желания и отклоню ваше предложение. Вы очень соблазнительны в этой соломенной шляпке, которая вам очень к лицу, а глубокая синева вашего платья подчеркивает цвет ваших глаз. Я буду счастлив идти с вами бок о бок, но боюсь, ваша матушка не так обрадуется, как я.

На щеке Алисы вновь появилась соблазнительная ямочка, а глаза стали излучать тепло.

– Мама могла бы, конечно, запротестовать, но не раньше, чем мы сделали бы это, – она склонила голову, томно глядя из-под широких полей своей шляпы. Ее глаза светились ярко-голубым огнем.

– Я должна признаться, что сделала это предложение не только из альтруистических соображений.

Ее слова взбудоражили сознание обоих, и между ними возникло особое напряжение, в любую минуту готовое взорваться бурей чувств. Наконец, Филипп вздохнул и сказал с печальной улыбкой:

– Простите, я благодарен, но лучше опереться на трость. Я мечтаю о продолжении наших встреч… Воспользоваться сейчас вашим предложением – значит лишить себя этой единственной радости навсегда.

Алиса зарделась, но улыбка таяла на ее устах:

– Я бы тоже не хотела лишиться вашего общества и поддерживаю ваше мудрое решение, сэр Филипп. Я вижу, что мама уже перекусила и вскоре будет готова к отъезду. Мы вернемся и побудем с ней немного. А ваша бедная нога! Пойдемте к стульям и присядем.

Филипп засмеялся и позволил провести себя до стульев.

– Ну, госпожа Алиса, я и не предполагал, что вы такая властная женщина.

– У нее есть собственное мнение, – сказала, услышав это Абигейл. – Знайте, сэр Филипп, она не выносит критики, в отличие от других.

– Мама! О чем вы говорите? – Алиса хлопотала возле Филиппа, пока не убедилась, что он удобно устроился. Только после этого она позволила перевести разговор на более общую тему.

Засветло мать и дочь возвратились в Стразерн-холл, и Алиса начала перебирать в памяти разговор с сэром Филиппом. Его чувства по отношению к королевскому двору были острыми и неприятными, однако он провел в ссылке много лет и последовал за новым королем из Франции в колонии. Это означало, что он глубоко поддерживал курс Стюарта.

Или что-то в рассказе Филиппа было ложью? А если он не разделяет взгляды роялистов? Что тогда?.. Что будет с ее братом Томасом? Через несколько дней Томас должен вернуться в Западный Истон и принять участие в собрании местных роялистов, куда Стразерн пригласил сэра Филиппа. Если Филипп в стане круглоголовых и, следовательно, шпионит за роялистами, Томас подвергнется опасности. Также подвергнутся опасности ее отец и Цедрик Инграм.

Будь Алиса уверена в том, что Филипп – агент круглоголовых, она бы поделилась своей тревогой с отцом и предоставила ему иметь с ним дело, несмотря на свои теплые чувства к этому человеку. Но у нее не было доказательств, что Филипп – круглоголовый. Все, что у нее было, – это иллюзорный страх, основанный на нескольких предположениях, которых явно не хватало, чтобы обвинить человека.

Нет, она доверится своей интуиции и не скажет ничего. А интуиция подсказывала ей, что Филипп Гамильтон не предавал Томаса властям. Это сделал кто-то другой, а Гамильтон слишком благородный и честный человек, чтобы участвовать в таком коварном проекте.

У Алисы мелькнула мысль – а не мог ли человек, предавший Томаса, предательски покушаться и на сэра Филиппа. Представив это, она содрогнулась. Возможно, налицо гораздо больший заговор, чем она могла себе представить с высоты своего жизненного опыта. Невзначай на нее повеяло ветром хитроумной придворной интриги. Как в Западном Истоне могли зазвучать ее отголоски? И все же Алиса надеялась, что близкие ей люди, попавшие в ее сети, смогут оказаться достаточно сообразительными, чтобы найти достойный выход.

ГЛАВА 9

Собрание западноистонских роялистов состоялось в таком месте, что солдаты, прочесывающие окрестности, ее смогли даже заподозрить, где это. Лорд Стразерн знал, что большинство – если не все – известных домов находятся под подозрением, поэтому он спросил у кузнеца Барнауса Вишингема, можно ли провести встречу в его доме.

Польщенный, Барнаус тут же согласился. Но не преминул сказать об этом своей жене, та возвела глаза к небу, однако возражать не стала. С тех пор, как едва не поймали Томаса, она стала намного осмотрительней: Барнаус без сомнений приписал возможную катастрофу всемогущим свойствам ее длинного языка.

Провести встречу в доме кузнеца – была гениальная находка лорда Стразерна. Рядом с кузницей находился большой сарай, в котором Барнаус хранил разные необходимые для работы вещи, держал лошадей, приводимых ему подковать. В пустом пространстве сарая находились только столбики для привязи лошадей. И там можно было разместить всех лошадей приехавших роялистов, чтобы их большим скоплением снаружи не вызвать подозрения у патрульной службы круглоголовых.

На собрание были приглашены человек двадцать пять. Они представляли разные слои местного общества: от джентльменов типа Цедрика Инграма до купеческого сословия, представляемого Джоном Уилсоном, торгующим шелком и бархатом. Все эти люди долгое время поддерживали Стюартов и хранили в сердце интересы короля.

Пригласительным билетом на собрание для сэра Филиппа стала его раненая нога. Занятый мыслями о том, что лорд Стразерн, явившись к нему с визитом, не привел, на удивление, свою дочь, Филипп согласился принять участие в собрании. Уверенность, что там он встретится с Томасом Лайтоном, рождала в нем тревогу и предчувствие опасности, но он уже ничего не мог поделать. Отказаться прийти туда было так же нежелательно, как и встретить Томаса Лайтона лицом к лицу.

По мере приближения дня собрания Филипп размышлял, как бы это под предлогом боли в ноге избежать участия в нем. Некоторое время он обдумывал этот предлог, но потом решил отбросить подобную мысль. Ведь рана почти зажила, и он пользовался тросточкой скорее как модным аксессуаром, чем необходимым средством для передвижения. Никто не поверит, что рецидив вновь уложил его в постель.

Потом не исключена возможность, что собрание будет прервано властями, несмотря на попытки Стразерна найти самое безопасное место для встречи. Шпион сообщил о возвращении Томаса. Почему бы ему не проинформировать о собрании таким же образом? И если это случится, то вся округа заподозрит человека, который нашел удобную причину, чтобы не прийти.

Поэтому, отправляясь на собрание, Филипп оделся как настоящий придворный: голубой шелковый дублет, широкие черные кюлоты, украшенные бантами из лент, короткий черный шелковый плащ, накинутый сверху на плечи, – и приготовился смело броситься навстречу опасности.

Дом кузнеца был значительно больших размеров, чем то подобало человеку такой скромной профессии. Это было старинное деревянное здание в стиле, популярном около семидесяти пяти лет назад, во времена правления королевы Бесс. Комната, где собрались роялисты, располагалась с одной стороны дома по всей его длине. При своей огромности комната будто уменьшилась в размерах, когда в ней разместились двадцать пять человек. Филипп немного опоздал и преднамеренно смешался с группой горячо споривших мужчин, стоявших поодаль от лорда Стразерна и находившегося рядом с ним высокого молодого человека.

Филипп никогда не видел Томаса Лайтона, но не сомневался, что человек, стоящий со Стразерном, – его сын. Их объединяло не только заметное внешнее сходство, но особая атмосфера гордости, наполнявшая лорда Стразерна любящего отца.

Сделав вид, что увлеченно слушает серьезного джентльмена, Филипп изучал Томаса Лайтона. Удивительно, но больше всего Томас был похож не на лорда Эдварда Стразерна, а на его сестру Алису. Лицо чуть круглее, но тот же твердый подбородок, та же верхняя губа бантиком и полноватая нижняя. Как и у Алисы, у него были живые голубые глаза и пушистые ресницы, но левую щеку пересекал длинный шрам от удара сабли, наверное, полученный в битве при Вустере.

Помимо сходства были и некоторые различия. Его рот тверже очерчен, как будто жизненный опыт вытеснил ранимость и чувственность, характерные для утонченного лица Алисы, и в глазах затаилась циничная усталость от жизни, которая, надеялся Филипп, никогда не появится в глазах Алисы. В глазах Томаса светился еще и живой интерес, видно, ссылка не убила весь оптимизм в его душе.

Барнаус Вишингем, сдержанно одетый в черное в отличие от разноцветных костюмов его гостей, подавал пиво. Филипп взял пивную кружку, говоря кузнецу, что ходит с тростью больше для красоты, чем используя ее по назначению. Вишингем покачал головой по поводу творящегося в округе беззакония, обвинил во всем круглоголовых и пошел к другому гостю.

Потягивая медленно пиво, Филипп изучал собравшихся. В отличие от кузнеца он не верил, что его ранил солдат, и хотел знать, был ли человек, стрелявший в него, в этой комнате. За последние несколько дней он обдумал эту проблему с разных точек зрения и пришел к выводу, что напавший на него человек и предатель, работающий на Эдгара Осборна, – одно и то же лицо. Ради чего неизвестному противнику понадобилось использовать его в качестве мишени – это он еще выяснит.

Филипп наблюдал за окружающими сквозь верхнюю часть своей пивной кружки. Это была интересная смесь различных слоев общества Западного Истона, и положение каждого можно было определить по его костюму.

Преобладали состоятельные землевладельцы, как лорд Стразерн и Цедрик Инграм. Они были одеты в разного цвета сатиновые или бархатные дублеты и широкие, по последней моде, кюлоты с пышными бантами и розочками у колен. Тонкие сорочки виднелись сквозь разрезы на широких рукавах дублетов, а головы украшали дорогие фетровые шляпы, дополненные такими же дорогими страусовыми завитыми перьями, элегантно спускающимися на плечи вместе с длинными блестящими локонами.

Здесь были и преуспевающие, вроде кузнеца, ремесленники и купцы. Их одежда не отличалась такой изысканностью, как у джентльменов, была более приглушенных тонов, но выражение их лиц оставалось столь же серьезным. Ведь решался вопрос о восстании, а это дело нелегкое.

Изучая их лица, Филипп пришел к выводу, что все они хоть и несколько нервозны, но совершенно уверены в предстоящем успехе своего дела. Все это само по себе пугало бы того, кто поддерживал противоположную сторону.

Если бы организация роялистов ограничивалась каким-то одним общественным классом, например, состоятельными землевладельцами или купцами, успех намечаемого ими переворота был бы сомнительным, но люди, собравшиеся здесь, представляли самые влиятельные круги британской жизни, и раз они объединились против республиканского режима, значит правительство Кромвеля обречено.

Собравшиеся заволновались, и лорд Стразерн тут же заметил сэра Филиппа; направившись к нему, на ходу что-то бросил Томасу. Филипп почувствовал, как бешено заколотилось сердце, что бывало с ним перед каждой битвой, и как все блуждающие мысли сразу выскочили из головы и уступили место самой важной – как теперь выжить.

В этот момент вошел Цедрик Инграм, что несколько отвлекло внимание лорда Стразерна, вынужденного обратиться к нему с приветствием. Все еще взволнованный, Филипп оценивал, с какой холодностью Томас кивнул Цедрику. Филиппу показалось это любопытным, так как приветствие вряд ли можно было назвать вежливым. Очевидно, Томас Лайтон не любил Цедрика Инграма. Филипп хотел бы знать – почему. Но и эта мысль оставила его, потому что лорд Стразерн уже приближался к нему.

– Хочу познакомить вас с сыном, – радостно сказал Стразерн и повел за собой Филиппа.

Вблизи Томас Лайтон еще сильнее напоминал Алису. Только нос отличался горбинкой, но, как и у Алисы, казался будто выточенным. И каштановые волосы были чуть темнее, чем у нее, но такие же пышные и вьющиеся. А живые голубые глаза светились особой проницательностью.

– Томас, хочу представить тебя нашему новому соседу сэру Филиппу Гамильтону.

Поклон Томаса оказался таким же сдержанным, как во время приветствия Цедрика Инграма.

Филипп ответил более любезно, с насмешливым и слегка удивленным выражением лица. Ни тени сомнения и тревоги, которые он испытывал, не отразилось в нем, но Филипп знал, что его притворство может быть разоблачено в любой момент. Из того, что сейчас скажет лорд Стразерн, он поймет, насколько возможно избежать ожидаемой конфронтации.

Его надежды разбились вдребезги после слов, сказанных лордом Стразерном:

– Сэр Филипп недавно унаследовал Эйнсли Мейнор от Ричарда Гамильтона. До этого он был в ссылке. Может быть, ты знаешь его?

Вопрос содержал косвенный намек, так как лорд Стразерн был не менее проницателен, чем его отпрыск. Он напряженно наблюдал за знакомством, и было очевидно, что Томас в этот момент не узнал Филиппа.

Взгляд голубых глаз Томаса стал более холодным, оценивающим, и впился в Филиппа, смело встретившего и отразившего его легким движением темных бровей. Когда Томас заговорил, Филипп почувствовал облегчение, которое постарался скрыть, так как оно могло его выдать.

– Мне кажется, нас уже знакомили, но я боюсь, не могу припомнить подробностей нашей встречи. Как вам удалось, сэр Филипп, вернуться и унаследовать собственность вашего отца?

– Моего дяди, – спокойно поправил Филипп. Томас склонил голову, признавая допущенную ошибку. – И мне удалось вернуться, потому что мой брат имел влияние в правительстве лорда протектора. Он помог, чтобы с меня сняли запрещение.

– Вам повезло, что у вас такой великодушный брат, – холодно сказал Томас. – Ведь вы были высланы, и он мог, ничего не предпринимая, унаследовать все сам.

Филипп пожал плечами, оставаясь с непроницаемым лицом, что всегда так раздражало Осборна. Филипп подумал, почему такой вопрос ему не задавали раньше.

– Война закончена, – сдержанно проговорил он, – и семейные связи начинают говорить громче политических.

При этих словах с лица Томаса частично сошло враждебное выражение. Он угрюмо кивнул:

– Англия, действительно, кажется в более выгодном положении по сравнению с колониями.

– Да, – мягко сказал Филипп, – когда мы взрослеем, узы, которыми мы связаны с детства, становятся крепче – с нашей семьей, с землей, со страной…

В ярко-голубых глазах Томаса мелькнуло изумление:

– Вы клоните к тому, что пришло время реставрации монархии?

– А разве не этот вопрос собрались мы обсуждать сегодня? – отпарировал Филипп, не желая компрометировать себя откровенной ложью.

– Именно! – воскликнул Стразерн. – И сегодня мне бы хотелось выслушать ваше искреннее мнение, сэр Гамильтон. Пожалуйста, без утайки скажите нам, хотели бы вы участвовать с нами в одном деле?

Филипп улыбнулся и согласился.

Пока он наблюдал, как лорд Стразерн повел сына к председательскому столу, чтобы открыть собрание, в мыслях продолжал перебирать заново словесную дуэль с Томасом. Кажется, ему удалось убедить Томаса в том, что связан с роялистами одной судьбой, и вроде бы Томас поверил ему, так как не стал задавать каверзные вопросы…

Возможно ли, что Томас никогда не встречал Энтони Гамильтона? В ссылке, в Европе, жили тысячи роялистов. Конечно, не все они были близки с королем, как Томас Лайтон. Насколько известно, брат Филиппа держался на расстоянии от королевского двора и лишь изредка ему позволяли посещать монарха. Чаще же он смотрел на него со стороны. Ссылка казалась Энтони невыносимой, и он стал много пить. Порок вызвал неодобрение таких людей, как Эдвард Гайдн – бывший наставник короля Чарльза и теперь всеми уважаемый советник, – они сочли недостойным поведение их подопечного.

Поэтому ни хорошая родословная, ни близкая связь с молодым королем с детских лет не помогли Энтони Гамильтону – он был выслан снова и именно тем человеком, за кого отдал свою свободу. Филиппу сообщили, что его брат умер ничтожным и разбитым. И эта горькая новость только утвердила его во мнении: жизнь при дворе пагубна и глупо вверять свою судьбу в руки королей.

Поэтому не исключена возможность, что Томас Лай-тон лишь мельком встречался с Энтони Гамильтоном на континенте. Томас принадлежал ко второй волне роялистов, последовавших в ссылку за королем Чарльзом после битвы при Вустере. Они были слишком молоды, чтобы помнить старый режим, и не имели представления о жизни при дворе. Своего короля и новую жизнь они принимали с большей легкостью, чем члены старой гвардии, как Энтони Гамильтон.

Поскольку Томас Лайтон не слышал о смерти Энтони Гамильтона, Филипп решил, что можно с успехом и дальше играть свою роль. Внешне братья были очень похожи друг на друга, а различия, которые мог заметить Томас, логично отнести к изменениям после лечения от алкоголизма.

Опасения Филиппа, вызванные анализом ситуации, прервал лорд Стразерн, который поднял руки и жестом призвал собравшихся угомониться:

– Джентльмены! Спасибо вам, что пришли сегодня. У нас накопилось много вопросов, поэтому прошу занять места, чтобы мы могли начать.

Послышалось шарканье, взрыв смеха, когда два человека попытались сесть на один стул, а потом подчеркнуто вежливо отказывались оба, уступая друг другу. Наконец, все уселись и наступила тишина.

Стразерн, улыбаясь, обвел взглядом присутствующих:

– Мне нет необходимости представлять своего сына, но я горжусь, что он был избран королем Чарльзом в наш район, чтобы оценить готовность к перевороту и восстановлению монархии…

Он прервал себя, так как резко распахнулась дверь и вошла жена кузнеца. Она остановилась, заломив руки, явно чем-то крайне взволнованная.

– Извините за то, что прервала вас, сэр, но это совершенно необходимо.

Вишингем встал, густо покраснев:

– Тебя еще здесь не хватало, милая! – грубо выкрикнул он.

Его неотступно тяготила вина перед Томасом Лайтоном и всеми посвященными в тайну из-за длинного языка своей жены. Бедная женщина побледнела и сглотнула:

– Да, муж. Я клянусь!.. Я долго ждала, чтобы вас не беспокоить, надеясь, что можно погасить, но…

– Погасить?! – озабоченно вскрикнул кто-то. – Это пожар?!!

Пожар всегда являлся опасностью, с которой никто не хотел иметь дело.

Госпожа Вишингем согласно кивнула:

– Он начался в кузнице, сэр, и вначале мы думали, что мы – то есть, мои дети и я, – сможем справиться. Клянусь, мы старались! Но теперь мы боимся… мой старший сын пытается вывести ваших лошадей из сарая, чтобы они не сгорели…

– Сарай тоже может загореться? – требовательно спросил Стразерн.

Она снова кивнула:

– Ага. Он примыкает к кузнице, видите ли…

– Почему ты не сказала об этом раньше, тупица?! – разъяренно заревел Вишингем.

– Ну, я не хотела мешать такому важному собранию…

– Быстрее! – скомандовал Томас. – Не время рассуждать! Надо гасить огонь!

– Согласен, – проворчал Стразерн.

Он разбил группу на части: одним – приносить воду из колодца, другим – отвечать за лошадей, третьим – гасить пожар. В считанные минуты все высыпали на улицу, засуетились, побежали, стали делать все, чтобы спасти дом и хозяйство кузнеца.

Филиппу, ответственному за спасение лошадей, как хорошо умеющему обращаться с ними, сноровка и расторопность лорда Стразерна на пожаре явились доказательством его прекрасных организаторских способностей и прирожденного чувства лидера. Случись начаться восстанию – и Чарльз Стюарт получил бы хорошую поддержку в лице лорда Эдварда Стразерна. Филиппу захотелось узнать, многие ли сторонники короля обладали такими способностями. Втайне он надеялся, что немногие, иначе английской республике – конец.

Пламя еще не перекинулось на сарай, когда Филипп, прихрамывая и тяжело опираясь на трость, торопливо подошел туда. Запах дыма и жар от огня напугали лошадей, и бедные животные испуганно ржали, поднимались на дыбы, пытались сорвать привязь или пинали копытами находившихся поблизости. Филипп быстро организовал людей, приказал выводить раньше тех лошадей, которые привязаны ближе к кузнице, и посоветовал, чтобы набрасывать тряпку на глаза животным, прежде чем выводить их наружу. Отбросив в сторону трость и не обращая внимания на боль в ноге, он отчаянно работал вместе с остальными.

Через десять минут они освободили сарай, и как раз вовремя, потому что сено на чердаке с ужасающим треском вспыхнуло и старый бревенчатый сарай запылал, как огненный оранжевый факел. Филипп, задумчиво глядя на огонь, стоял возле лошадей на безопасном расстоянии.

Сарай сгорел с поразительной быстротой. Конечно, сооружение было старое и в нем находилось много легковоспламеняющихся материалов, но этот огромный огненный шар не мог вспыхнуть от простого сена. Скорость и сила пламени сказали Филиппу о том, что здесь замешан порох. Это значило, что огонь разожжен преднамеренно, если, конечно, кузнец не хранил в сарае боеприпасы, что казалось Филиппу сомнительным.

«Если кто-то устроил поджег, тогда кто? И когда? И что важнее всего – зачем?.. Найди человека, устроившего пожар в кузнице, – найдется и предатель Томаса Лайтона, а там – быть может! – и тот, кто в меня стрелял», – думал Филипп.

– Я пойду в садик, – сказала Алиса дворецкому Дженкинсу, прикалывая широкополую шляпу к длинным локонам. – Хочу посмотреть, насколько выросла трава после зимы.

Стоял прекрасный весенний день, солнечный и теплый, подходящий для прогулки по саду и приготовления клумб под цветы.

– Если я кому-то понадоблюсь, то буду там.

Она сидела на корточках возле клумбы с лавандой, обрывая прошлогодние лепестки, когда над ней нависла большая мужская тень. Она улыбнулась и подняла голову, рассчитывая увидеть отца или брата. Но это оказался не кто-то из родных, а сэр Филипп Гамильтон. Алиса покраснела. Говоря Дженкинсу, куда идет и где ее искать, если будут спрашивать, она совершенно не предполагала, что придет он. И одета она была в то самое поношенное платье, в котором тогда бросилась в Эйнсли Мейнор навещать раненого Филиппа, и хотя он уже видел это платье раньше, она почувствовала себя так, будто вышла встречать гостей в белье. К тому же волосы были распущены. Они спадали с плеч и струились по спине шелковым золотым потоком. Алиса любила распускать волосы, но позволяла себе это лишь в присутствии своей семьи или в одиночку. А для встречи гостей она всегда делала строгую прическу. Особенно, если гостем был такой привлекательный мужчина, как сэр Филипп Гамильтон.

Алиса поспешно встала и отряхнула руки.

– Сэр Филипп, какой сюрприз! Не ожидала здесь увидеть вас.

В отличие от Алисы Филипп был одет соответственно визиту: дорогой дублет насыщенного винного цвета, широкие кюлоты, украшенные розочками и бантами из лент, на плечах красивая черная накидка, на ногах облегающие рейтузы и мягкие черные ботинки. Он держал в руке букет живых цветов. Когда Алиса заговорила, он с грустной улыбкой посмотрел на цветы.

– Я тоже не ожидал найти вас в саду, думал, что вы будете в доме, поэтому принес вам цветы, чтобы напомнить, что пришла весна.

С нежной улыбкой Алиса взяла цветы, и случайно, а может быть нет, их руки соприкоснулись. Ее сердце радостно запрыгало, и она вдруг осознала, что они здесь одни, в напоенном солнцем пространстве, огражденном от внешнего мира.

– Какая прекрасная мысль, сэр Филипп, – она наклонилась понюхать цветы. – Я обожаю живые цветы… Как вы догадались принести их мне?

Филипп улыбнулся с явным облегчением. Его взгляд ласкал ее лицо, доставляя Алисе такое же огромное удовольствие, как и его слова:

– Цветы напомнили мне вас… Как и вы, они прекрасны в любое время, но при ярком солнечном свете – восхитительны!..

Его красивый бархатный голос вибрировал от переполнявшего его чувства. И Алиса инстинктивно восприняла это, что-то повлекло ее в неизведанные глубины.

– Филипп, я не знаю, что сказать…

С улыбкой он слегка приподнял ее подбородок:

– Тогда ничего не говорите.

Они стояли так близко, и солнце так горело внутри них и так окутало своим светом, что время остановилось. Алиса остро ощущала все: головокружительный запах сорванных лепестков лаванды, тепло солнечных весенних лучей, прикосновение его пальцев и – склонившееся над ней лицо. Потерявшись в неизмеримой глубине его глаз, она приоткрыла губы.

Мгновение Филипп колебался – потом склонился над ней. Когда его лицо приблизилось, она закрыла глаза. Как дуновение ветра, его губы коснулись ее. Это было само целомудрие. В ней произошло неожиданное – чувства взорвались мириадами ярких обжигающих созвучий, которые сразу же вызвали бурю восторга.

Она вся подалась к нему, подчиняясь неистребимому природному тяготению. Его рука скользнула по ее талии, плотнее привлекая ее к нему. Сжимая подаренные цветы, Алиса вскинула руки ему на плечи, повинуясь его желанию. Шляпа упала с нее, а он взял в пригоршню ее шелковые волосы и с наслаждением сжимал их, еще крепче целуя в губы. Алиса затрепетала в его объятиях. Ее нетронутость не мешала всецело подчиниться голосу природы и ответить на его страстный поцелуй.

Когда его упругий язык настойчиво проник в ее нежный и влажный рот, внутри нее вспыхнул огонь, и она была уже не способна контролировать себя. Тело ее таяло и одновременно сжималось от его обжигающего поцелуя. Силы, вскипавшие внутри нее, заставили еще плотнее прижаться к нему.

– Алиса! – простонал он, держа ее лицо в ладонях и отодвигая его, чтобы с еще большей страстью прильнуть в пламенном поцелуе.

Она потеряла ощущение реальности. Все ее существо сосредоточилось на Филиппе Гамильтоне. Чтобы он не захотел сделать с ней сейчас, Алиса приняла бы с радостью. Поцелуй длился бесконечно, как раскаленным железом, выжигая в ней его имя.

Прерывисто дыша, он отстранился, посмотрел на нее с тоскою, со сдерживаемой страстью, той, которая и Алису держала в своих когтях. Она понимала, что только ее чистота удерживает его от порыва – взять ее всю, сейчас, здесь, на благоухающих травах. В ней боролись разочарование от несбыточности желаемого и восхищение его благородством, в жертву которому он приносил свои бушующие чувства. Она была глубоко тронута тем, что ее репутацию он ставил выше всего.

Опустив руки, он отступил на шаг. Постепенно поволока в его взгляде исчезла, и он стоял перед ней до боли ранимый.

– Простите меня, госпожа Алиса.

Алиса зарделась и потупилась.

– Сэр, не стоит… Вы не принудили меня – я сама пожелала участвовать в этом…

Она наклонилась за шляпой, потом довольно самоуверенным движением отбросила волосы назад, надела ее и посмотрела, как Флора, из-под полей.

– Я не забуду поцелуй, сэр, но ради приличий, может быть, нам есть смысл притвориться, что ничего не произошло?

– Это будет нелегко, – пробормотал он хриплым от волнения голосом.

Из-под опущенных ресниц она украдкой наблюдала за ним, и на щеке ее вновь появилась красивая ямочка.

– Я это знаю, сэр, но человек, который смог спасти всех лошадей из сарая господина Вишингема, должен быть способен на подвиги.

Настала очередь покраснеть Филиппу.

– Вы уже наслышаны и об этом?

– Конечно! Папа вернулся домой перемазанный сажей и пропахший дымом. Мама тут же заставила его рассказать, что случилось.

– Это было неудачное начало, – хмуро сказал он, наклонившись и подняв трость, упавшую, когда они целовались. – Вы видели брата с тех пор? Мы только начали обсуждение, как сообщили о пожаре.

– Нет. Папа отослал Томаса в целях безопасности, да и никакой особой роли в тушении пожара он бы не сыграл. Папа боялся, что, заметив пожар, сбегутся солдаты, и Томасу не следовало задерживаться там.

– Понятно.

Бесстрастная беседа помогла Алисе прийти в себя, но она еще раз отметила, что они находятся наедине.

– Вы не возражаете, если мы пойдем в дом, чтобы, я смогла поставить цветы в воду?

Она старательно расправляла чуть измятые лепестки. Филипп оценивающе взглянул на них, а она, развеселившись, сказала:

– Я поставлю их возле своей кровати и смогу любоваться ими, когда лягу вечером спать и буду утром просыпаться.

Удивление и радость мелькнули в глазах Филиппа. Он с горечью посмотрел на стены, отделяющие их от остального мира, и ответил:

– Конечно.

Когда они направились к дому, он тяжело опирался на трость. Алиса тотчас же стала заботливой.

– Надеюсь, вы не очень пострадали от героических усилий на пожаре прошлой ночью?

Филипп воспринял как шутку ее вопрос и ответил с улыбкой:

– Как и все остальные, я делал только необходимое. Должен признать, что о спасении животных я беспокоился больше, чем о собственной ноге, может быть, поэтому немного переутомился.

– Когда мы войдем в дом, вам надо сесть и отдохнуть немного, Я бы не хотела, чтобы вы и дальше напрягали раненую ногу.

Филипп рассмеялся:

– Госпожа Алиса, благодарю вас за лестное предложение, но, кажется, мне надо идти. Однако надеюсь, вы позволите мне навестить вас еще раз?

– Буду очень рада, сэр.

В ее искренности вряд ли можно было усомниться.

На следующий день Филипп удивился, получив от Алисы письмо с просьбой встретиться у небольшого озера возле леса, разделяющего Стразерн-холл и Эйнсли Мейнор. Он дважды перечитал записку, пытаясь уловить хоть намек, объясняющий цель встречи, но ничего не нашел. Однако что-то в этой записке заставило его насторожиться.

Если учесть, что отправление записок – дело непривычное для Алисы, то просьба о встрече в безлюдном месте была еще более необычной. Он вскользь подумал, не захотелось ли ей повторить вчерашний поцелуй, но тут же отбросил эту мысль. Он не верил, что Алиса Лайтон была из тех женщин, которые без сомнений назначают свидания со своим возлюбленным тайно от всех.

Филипп изучающе взглянул на посыльного, который ждал ответа. Он не был в ливрее слуг Стразерн-холла, а больше всего походил на бродягу: кожа обветрена, от глубоких морщин под глазами ощущение, будто бездомный все время щурился на солнце. Филипп взвешивал, мог или нет этот человек быть одним из слуг лорда Стразерна. Если нет, то кто-то использовал имя Алисы Лайтон, чтобы заманить Филиппа в ловушку. Но с Филиппом это не пройдет. Его глаза угрожающе сощурились – он принял решение и отрывисто сказал, что ответ будет – да. Человек резко взмахнул головой, откинув чуб со лба, и ушел, оставив Филиппа готовиться к встрече.

Через два часа он ехал к назначенному месту. По привычке Филипп приехал рано. Ему не надо было много времени, чтобы убедиться, что к лесу он подъехал первый. И еще меньше времени ему потребовалось, чтобы найти укромное место среди деревьев, откуда можно было вести наблюдение. Одетый в грубый дублет серо-коричневого цвета, который почти сливался с подлеском, он оставался невидим. Когда вскорости он увидел выехавшего на поляну Томаса Лайтона, Филипп понял, что его беспокойство при первой встрече было не напрасным.

И записка была вовсе не от Алисы, а от ее брата. Это объясняло причину, по которой использовали ее имя, чтобы привести его сюда, но Филипп только еще догадывался о настоящей причине встречи с Томасом. Очевидно, роялист знал об Энтони Гамильтоне больше, чем показал при встрече. Но тогда почему он не разоблачил Филиппа вчера вечером в доме кузнеца?

Он не найдет ответа, пока не поговорит с Томасом Лайтоном. Легким движением Филипп вывел жеребца из укрытия. Конь осторожно прокладывал себе путь среди густой поросли, значительно отличаясь от обычных лошадей и обнаруживая особую натренированность и умение пробираться к цели тихо и незаметно, – об этом Филипп в свое время позаботился.

Томас расположился там, откуда он мог следить за тропинкой, ведущей из Эйнсли Мейнор, видимо, ожидая, что Филипп появится оттуда. Поэтому появление Филиппа из-за густых деревьев явно вывело Томаса из равновесия. Он дернул за удила, его лошадь замотала головой и робко пошла бочком.

– Итак, круглоголовый, – сказал Томас, глядя на Филиппа холодными голубыми глазами, – …ты приехал раньше меня.

Он с презрением оглянулся:

– А отряд кавалеристов на этот раз тоже ждет удобного момента, чтобы схватить меня?

Филипп остановил свою лошадь неподалеку от Томаса и свободно опустил поводья.

– Я не выдавал ваш приезд военным.

– Однако ты пришел на собрание и спрятался, как человек, которому есть что скрывать.

В голосе Томаса слышалось презрение, но Филипп не прореагировал на это. В конце концов, он говорил правду. И он не из тех, кто спокойно позволит другому взять над собой верх.

– То же самое сделали и вы, – отпарировал Филипп, отражая нападение противника. Его жеребец переминался с ноги на ногу, отчего сам он раскачивался из стороны в сторону.

– Я приметливый человек.

– А я всегда тревожусь, когда чувствую ловушку.

К его удивлению Томас усмехнулся:

– Что я сделал не так? Мой посыльный не был похож на слугу моей сестры?

– Понятия не имею, – мягко сказал Филипп. – Ваша сестра никогда не посылала мне записок. Тем более, она не предлагала мне встретиться с ней тайно в лесу или где бы то ни было. Именно это заставило меня задуматься о том, что случилось.

– Существенное наблюдение. Надо учесть. Языки доносят, что вы ухаживаете за Алисой, и она почти без ума от вас. Цедрик Инграм выходит из себя, когда ваши имена произносятся вместе. А так как вам удалось очаровать и моего отца, то я предполагал, что уже готовится свадьба.

– С круглоголовым? – язвительно спросил Филипп.

– С роялистом, – саркастично произнес Томас. – Мой отец уверен, что вы поддерживаете короля Чарльза.

Филипп недоуменно пожал плечами. Он не знал, что сказать этому молодому человеку, последние восемь лет проведшему в ссылке.

Томас изучающе посмотрел на Филиппа:

– Почему вы пытаетесь выглядеть не таким, каков вы есть, если действительно не собираетесь предавать мою семью?

Это был очень хороший вопрос, который уже давно родился в голове Филиппа, долго не давал ему покоя и на который он еще никак не мог найти ответ.

– Мой брат умер, – сказал он наконец. – Вы это знаете.

Томас кивнул.

Одна часть души Филиппа хотела узнать, какова была жизнь его брата в ссылке, а вторая – дисциплинированная – знала, что делать это не следует, он не должен вступать в пустую болтовню со своим врагом.

– Хотя я законный наследник Эйнсли Мейнор, но ведь известно, что эта область поддерживает короля. Я не хочу, чтобы моя жизнь осложнилась из-за старых распрей, поэтому позволяю людям думать, что я и есть мой брат, Энтони Гамильтон.

– Такая простая причина, – пробормотал Томас, – но круглоголовый брат был фанатично предан Оливеру Кромвелю.

– Оливер Кромвель умер, – твердо сказал Филипп. Он взглянул на Томаса, ожидая ответа и сомневаясь, что смог убедить его.

– Сущая правда. Но его сын живет, и Оливер отдал ему в управление Англию, как истинному наследнику. Ваша привязанность могла легко перейти от отца к сыну.

– Ричард Кромвель слабоумный осел, – с неожиданной горячностью сказал Филипп. Он всегда знал, что недолюбливал Ричарда Кромвеля, но до сих пор, пока не стал отрицать свою приверженность королю, не осознал, насколько сильна была эта нелюбовь. – Я уже сыт по горло этим человеком, и Англии будет значительно лучше без него.

Еще сомневаясь, Томас, кажется, поверил ему.

– Итак, вы оставили свое прошлое и идете к новому будущему! Зачем присоединяться к организации роялистов? Ведь можно оставаться нейтральным?

Филипп позволил себе цинично ответить:

– Я притворяюсь роялистом, вернувшимся из ссылки. Едва ли я смог бы заявить, что не хочу видеть, как Черный Принц вернется на трон, – он специально назвал Чарльза II по ироничному прозвищу, которое дали ему круглоголовые.

Томас вопросительно повел бровью:

– Если вы не шпион среди нас, то кто же вы?

– Этого я не знаю, – честно ответил Филипп. – Но я скажу вам следующее, Томас Лайтон: пожар в кузнице был подстроен преднамеренно. Найдите поджигателя, и вы найдете вашего шпиона.

– Откуда вы знаете, что это было подстроено?

– Я участвовал в семи основных сражениях и в бессчетном количестве мелких стычек. И знаю, что такое порох, как он себя ведет и как пахнет при воспламенении. Этот пожар был подстроен, клянусь вам.

Томас задумчиво уставился на него, наконец, неуверенно согласился:

– Допустим, я верю вам. Но мне неясна причина, по которой шпион устроил пожар, из-за чего пришлось прервать собрание. Наверняка, если он знал, где мы встретимся, ему было бы легче позвать солдат, как сделал это в ночь моего приезда.

– Да, так было бы логичнее, – согласился Филипп, – и так бы он сделал, но что-то, по-видимому, пошло наперекосяк.

Суровым холодным взглядом Томас впился в Филиппа:

– Возможно. Ну что, круглоголовый, что нам с вами делать?

Филипп с улыбкой пожал плечами:

– Право выбора за вами, Лайтон. Вы можете либо выдать меня своему отцу и сделать отверженным в собственном доме, либо сохранить мою тайну. Выбор за вами.

– А если я ничего не скажу, вы оставите в покое мою сестру?

– Не могу, – мягко ответил Филипп и понял, что сказал правду.

Томас молча наблюдал за ним.

– А когда Алиса узнает, кто вы на самом деле? Как вы объясните ей, что все это время лгали?

– Я решу, что сказать, когда будет нужно.

Филипп тронул поводья и направил жеребца к тропинке.

– Ну, роялист, как вы намерены распорядиться моим будущим?

Это развеселило Томаса.

– В данный момент – никак. Но решу прежде, чем покину Англию.

– Хорошо, – сдержанно сказал Филипп, вежливо отдав поклон, – до встречи.

– До встречи, круглоголовый.

Насмешка, прозвучавшая так явственно в голосе Томаса, всю дорогу до дома не давала Филиппу покоя, острыми когтями царапала его душу.

ГЛАВА 10

Маленькая обветшалая гостиница была расположена милях в пяти от Западного Истона. Местечко находилось в стороне от большой дороги, поэтому туда не заглядывали богатые путешественники, тем более, люди купеческого звания или аристократы. Вместо них здесь обитали бездомные бродяги да многочисленные солдаты армии Кромвеля. Женщины, частенько навещавшие эту убогую обитель, не гнушались оказывать разного рода услуги постояльцам, и были также грубы, как и мужчины, с которыми они имели дело и охотно прикладывались к рюмочке. Естественно, порядочные женщины здесь не бывали.

Наутро, после разговора с Томасом Лайтоном, Филипп пришел в эту гостиницу в надежде найти и поговорить с Эдгаром Осборном.

Формально они поддерживали связь через условленное место, где в экстренном случае полагалось оставлять записку с просьбой о встрече. Послание вкладывалось между двумя плитами каменной ограды, отделяющей Эйнсли Мейнор от проезжей дороги. В определенные часы это место проверялось человеком Осборна.

Тайником пользовались в крайнем случае, боясь нечаянно выдать его окружающим. Филипп, согласившийся на этот сомнительный вид связи, для себя все-таки решил отыскать логово Осборна. Как истинный армеец, он был уверен, что необходимо конкретно знать место дислокации врага, а что Осборна теперь он считал своим врагом, в этом не было сомнения.

Филипп остался доволен своими поисками – он смог выследить и застать Осборна на месте. Ему хотелось удивить лондонца, захватить его врасплох, выведать все, что возможно, до мельчайших подробностей.

Когда он подъехал к гостинице, солдаты чистили и седлали лошадей. Они насмешливо наблюдали за ним, когда он спешился, обратив внимание на его простую кожанку, надетую поверх поношенных кюлот без каких бы то ни было украшений. Контрастом к такому невыразительному костюму были его длинные волосы, падающие из-под изысканной шляпы, надетой по-модному наискось, «а ля джентльмен», что выдавало в нем приверженца роялистов. Насмешливость наблюдавших за ним солдат перешла в неприязнь, когда он направился к зданию гостиницы. Они смотрели на него взглядом затаившихся хищников, готовых в любую минуту броситься на непрошенного гостя.

Внутри гостиницы Филипп никогда не был, так как прошлый раз выследил Осборна только до двора. Войдя в здание, он остановился, чтобы осмотреться. И сразу же встретился взглядом с женщиной, неряшливой и грязной на вид, стоящей за источенном червями прилавком, положив на него костлявые локти и подперев руками подбородок. Она с любопытством уставилась на него, но он не придал этому никакого значения.

Грязная лестница вела из узкого коридора наверх, где, наверное, располагались спальни. Нижний коридор тянулся дальше к кухне и комнатам хозяина гостиницы, расположенным в конце здания. В нескольких шагах от прилавка была дверь в комнату, откуда доносился гул голосов. Филипп наверняка определил, что это была пивная, куда стекалась известная публика, приходившая поесть и провести время джем или вечером, не имея возможности снять отдельный номер. Филипп захотел проверить, нет ли там Осборна, но передумал. Несмотря на бесконечные жалобы Осборна на неудобства его теперешнего положения, он несомненно имел самое лучшее, что могло предложить это легкомысленное заведение.

Неряшливая женщина, оценив вошедшего, заискивающим тоном спросила, что ему угодно. Филипп вежливо осведомился, где он может видеть Осборна. Она презрительно скривилась, указав ему куда идти. Это позабавило Филиппа – ясно, что Осборн не внушал доверия работникам гостиницы.

Комнаты верхнего коридора располагались одна напротив другой. Номер Осборна находился где-то в середине левого крыла здания. Филипп как-то сразу определил его дверь: из-за нее он услышал непристойный женский писк, смешавшийся с рокочущим мужским смехом. Филипп никогда не слышал, как смеется Осборн, но сейчас он был уверен, что этот смех принадлежал ему.

Удивить противника – вот первая и самая сильная стратегия побеждающего. Филипп сознательно применил ее, чтобы привести Осборна в крайнее замешательство и взять над ним верх. Открыв без стука дверь, Филипп увидел Осборна, сидящего в халате, а на его коленях – молодую гостью пошлой ночлежки. Похоже, что девица получала удовольствие от своей работы. Она прилегла на его плечо, лаская и обвивая руками. При входе Филиппа Осборн резко встал, грубо и бесцеремонно сбросив ее, как кошку, с колен, отчего она пронзительно взвизгнула.

Осборн машинально схватился за меч, но вспомнил, что оставил его в спальне. Он тихо выругался. Филипп криво усмехнулся.

– Какая трогательная сцена.

– Убирайся! – рявкнул Осборн девице.

Она пытливо взглянула на Филиппа, заметила у него сбоку меч и торопливо вышла. Осборн выждал, пока она закроет за собой дверь, потом прорычал:

– Какого черта вы сюда пришли?!

– Я хотел поговорить с вами, – сказал Филипп, осматривая комнату.

Она была такой же полуразрушенной и неряшливой, как вся гостиница. Из мебели стояли круглый обеденный столик, два стула с прямыми спинками и сиденьями, покрытые салфетками из конского волоса, и еще один сервировочный столик грубой работы, состоящий из куска дерева на четырех подставках. Слабый огонь догорал в камине, обильно заваленном золой, будто его не чистили целую вечность.

– У нас же отработанная система связи, – сверкнул глазами Осборн. – Вы понимаете, что рискуете, придя сюда?

– Я отдаю тебе отчет в том, что делаю, – сказал Филипп, окидывая Осборна холодным взглядом. – Я хочу знать, зачем подпалили сарай кузнеца три дня назад?

Осборн опустился на стул с волосяной покрышкой и, не скрывая злобной усмешки, сказал:

– Здорово сработано, да?

Филипп присел на стул возле стола. Хотя язвительное замечание Осборна было сказано с явной целью раздразнить Филиппа, лицо его не дрогнуло.

– Так как пламя чуть не погубило лошадь, на которой я несколько лет обучался боевому искусству, мне трудно с вами согласиться. Более того, вы упустили прекрасный шанс поймать Томаса Лайтона – он был там в тот вечер.

Осборн внимательно уставился на Филиппа:

– Вы мне об этом не говорили.

– Я не знал, – невозмутимо ответил Филипп, выдерживая пронизывающий взгляд Осборна. – Я был приглашен на это собрание роялистов, но причину сбора мне сообщили уже на месте. Очевидно, эти джентльмены научились быть осторожными после того, как Томас Лайтон прибыл в Англию.

Самодовольная улыбка заиграла на тонких губах Осборна.

– А я знал, что Томас Лайтон будет там.

– Тогда почему вы его не схватили?.. Не могу поверить, что пожар возник случайно.

– Да, разумеется, его подстроили, – Осборн захохотал. – Это была очень умная уловка – прервать, чтобы вызвать еще одно собрание роялистов в более удобное для нас время.

– Более удобное?.. Значит, вы не могли привести солдат к кузнице вовремя, чтобы взять Томаса Лайтона?

– К сожалению, вы правы… – Осборн стал еще раздражительнее, – этот лейтенант Вестон в тот вечер решил заняться любовью… Он выпил не в меру и дал солдатам выходной. Большинство из них тут же так набрались, что лыка не вязали. Я ничего не мог поделать.

– Поэтому вы заставили своего агента устроить пожар?

Осборн пожал плечами:

– Я сказал ему прервать собрание. А каким способом он это устроит – его личное дело.

Филипп убийственным взглядом впился в Осборна:

– Я не нужен вам, – настойчиво произнес он.

Осборн высокомерно ухмыльнулся:

– Не сейчас, Гамильтон, не сейчас. Но будьте уверены, я призову вас, – он задумчиво склонил голову. – У вас есть прекрасные навыки, которые могут мне понадобиться. К несчастью, вы обременены моральными принципами, которые в нашем бизнесе вредны. Иногда они затмевают ваше сознание. Но все же вы можете быть полезны.

Филипп встал:

– Я солдат, Осборн. И у меня честные взгляды на жизнь.

– Совершенно верно, – усмехнулся Осборн, – вы можете убить по команде. Мне может это понадобиться.

Филипп пропустил оскорбление мимо ушей и сосредоточился на другом:

– Вы намерены убить Томаса Лайтона?

Осборн рассеянно почесал затылок.

– Если удастся, я бы поймал его и посадил в тюрьму. Тогда можно использовать его, чтобы повертеть папашей Стразерном и не дать ему натворить глупостей.

– Против государства, вы имеете в виду?

– Конечно, – Осборн разглядывал свои ногти. – Однако поймать его может оказаться сложным. Тогда придется ликвидировать.

– И вы рассчитываете, что сделаю это я?

Осборн расплылся в масляной улыбке:

– Поздравляю! Вы очень проницательны, Гамильтон! – он по-хозяйски сцепил пальцы на животе, все еще дьявольски улыбаясь. – У меня для вас есть одно поручение… когда эта группа роялистов будет нейтрализована…

Инстинкт Филиппа сработал мгновенно, что не раз спасало его в минуты опасности, – по спине побежали мурашки. Он почти знал, что скажет дальше Осборн, но все же вопросительно посмотрел на него.

– Нам придется избавиться от местного осведомителя. Он был очень полезен, но его преданность не гарантирована…

Их взгляды встретились и сказали друг другу многое.

– Бедный глупец, – едва прошептал Филипп.

Осборн засмеялся, но лицо оставалось жестоким.

– Вы слишком жалостливы, Гамильтон. Это предатель и большой лжец. Без зазрения совести он предал своих друзей. А вы бы хотели, чтоб лорд протектор наградил его?

– Если вы пользовались его услугами, то да.

– Ба! Он пришел к нам и предложил свои услуги, если будем хорошо платить. Друзей он продал за деньги! А вы – бедный глупец!.. С вашей же точки зрения – он человек непорядочный!

На лице Филиппа дрогнул мускул.

– Тогда я не стану его защищать, – он повернулся, чтобы уйти.

Помедлив, Осборн позвал Филиппа по имени; Остановившись и держась за ручку двери, Филипп оглянулся через плечо:

– Да?

– Как только возьмут Томаса Лайтона, моя функция здесь будет исчерпана. Тогда я прибегну к вашим услугам. Будьте наготове.

Ничего не ответил, Филипп с силой рванул дверь и вышел. Резкий удар захлопнувшейся двери еще более усилил его внутреннюю тревогу.

Топот копыт мчащейся галопом лошади заглушил для Алисы остальные звуки и увел от неприятностей истекшего дня – она вся предалась верховой езде. Прекрасным солнечным утром Алисе страстно захотелось навестить Томаса. Накануне отец проговорился, что Томас остановился у одного знакомого арендатора, хотя всегда его местонахождение хранилось в тайне. Всю ночь она не могла решиться – ехать ей или нет, но ужасно хотелось поговорить с ним. Очнувшись после беспокойной дремоты, наконец, приняла решение. Она поедет туда и застанет его, пока он не сменил убежище. Разговор не займет много времени, но она надеялась, что отведет душу и поговорит с ним обо всем.

Но прибыв к арендаторам, Алиса узнала, что упустила Томаса, – он уехал в неизвестном направлении. Понимая, что секретность в этом случае жизненно необходима, пока Томас живет в Англии беглецом, она все же не могла сдержать раздражения. Особенно ей хотелось поговорить о сэре Гамильтоне, а Томас единственный мог знать, какова была жизнь Филиппа в ссылке.

Раньше этот вопрос имел для нее чисто практическое значение, она просто хотела знать, действительно ли Филипп Гамильтон является роялистом, вернувшимся из ссылки. Сейчас необходимо узнать как можно больше подробностей из его прошлого, чтобы лучше понять человека, которого успела полюбить.

Алиса пересекала поле, граничащее с густым кустарником. Она почувствовала, как лошадь под ней подобралась и взметнулась в воздух, перелетая через ограду. Ощущение полета и вслед за ним бурный восторг захлестнули Алису, как и всегда в такие минуты, когда лошадь парила над землей. Исчезли раздражение и неприятности дня. Душа ликовала.

Внезапно ее восторженность улетучилась – на дороге, идущей по краю поля, появился всадник. Он несся так стремительно, что столкновение в минуту приземления лошади показалось ей неизбежным. Алиса завизжала от ужаса. Она дернула поводья, стараясь отвести лошадь в сторону и боясь, что приземлится прямо на наездника. Но удача сопутствовала ей. Сообразительность наездника и ее быстрая реакция помогли избежать нежелательного столкновения. Их лошади, будто приветствуя друг друга, встали на дыбы, а всадники натянули поводья и встретились взглядом.

– Черт побери! – воскликнул сэр Филипп Гамильтон, весьма встревоженный чуть не случившейся катастрофой. – Госпожа Алиса, с вами все в порядке?!

– Да, все хорошо, – задрожав, сказала Алиса. Ее глаза вспыхнули, как только она отправилась от шока. — Должна сказать, сэр Филипп, что момент был великолепный! Я испугалась, что приземлюсь прямо на вас, хотя успела отвести немного лошадь в сторону.

Филипп успокоился, когда услышал оживленный голос Алисы.

– Вы с ума спятили, милая леди! Перескакивать через такую ограду, даже не выяснив, что делается на противоположной стороне!.. Вы, я думаю, взяли эту высоту с галопа, если приземлились с такой силой.

Алиса кивнула, и на щеке вновь ожила неуемная манящая ямочка.

– Слишком высокая преграда, чтобы взять ее более медленным аллюром, – его возмущенное лицо рассмешило Алису. – Я уже много раз перескакивала через нее, сэр Филипп. И клянусь вам, что только сейчас потерпела неудачу.

– Вы чертовски близко приземлились сегодня, – проворчал он все еще расстроенный.

– В такую рань по дороге почти никто не ездит, – рассудительно сказала Алиса. Она пытливо посмотрела на его практичную кожанку, надетую вместо модного дублета и накидки, и любопытство промелькнуло в ее взгляде. – Действительно, ваше присутствие здесь крайне неожиданно, сэр Филипп.

Лицо Филиппа стало непроницаемым. Она вопрошающе смотрела на него, анализируя сказанное и пытаясь понять, не сказала ли чего-то обидного. Алиса недоумевала, почему он иногда так закрывается от нее.

Но его спокойные слова удивили ее:

– Не делайте больше этого, Алиса, прошу вас.

И еще больше удивилась она своему ответу:

– Если это беспокоит вас, сэр Филипп, обещаю не повторять этого.

Он смотрел на нее взволнованными глазами, в которых она прочла не просто беспокойство за ее неосторожность, а нечто большее. Сердце ее затрепетало, она ждала поцелуя, который непременно – она была уверена – должен был последовать.

Но Филипп не шелохнулся. Он сидел на своем черном жеребце и смотрел на Алису долгим грустным взглядом, который подхлестывал ее неутоленное желание. Она легко придвинула свою лошадь поближе к его жеребцу. В глазах Филиппа что-то мелькнуло, когда юбка ее голубой амазонки коснулась его ноги. Она поняла, что он догадался о ее скрытом желании. Его уверенность в этом подтвердила полупечальная-полузаманчивая улыбка Алисы. Они были так близко друг от друга, лицом к лицу, одни в теплом солнечном свете. Нос ее лошади уткнулся в бок его жеребца. Волшебство, окутавшее их в садике, вновь ожило, убаюкивая все сомнения.

– Я никогда не целовалась с мужчиной на лошади. Вы не покажете мне, как это делается? – прошептала Алиса, смущенно опуская ресницы и потом медленно и соблазнительно поднимая их, так что могла заглянуть Филиппу в глаза.

У него перехватило дыхание. Легкая улыбка тронула губы.

– Я боюсь, госпожа Алиса, что для меня это тоже что-то неизведанное.

– Тогда давайте попробуем вместе, – она подвинулась в седле, склоняясь к нему.

Филипп уже не сопротивлялся. Уронив поводья, он ловко повернул жеребца так, чтобы смог обеими руками обнять Алису за плечи и привлечь поближе к себе. У нее вырвался тихий гортанный крик, когда он завладел ее губами. Наслаждение, испытанное ею в саду, нахлынуло с новой силой.

На этот раз нежный ласкающий поцелуй не предшествовал требовательному и страстному, раздвинувшему ее губы с властной необходимостью. Филипп быстро овладел свежей влажной пещерой ее рта, и его язык раздразнивал ее, ласково приглашая принять участие в пылком танце чувств.

Как и прежде, Алиса, всецело отдаваясь желанию, охотно позволила Филиппу взять на себя контроль за исходом ситуации. Чуть не произошедшая из-за верховой езды катастрофа взбудоражила в ней кровь, но поцелуй распалил еще больше.

Ее лошадь дернулась, и это вернуло их к реальности. Менее тренированная, чем у Филиппа, под ослабленными поводьями лошадь стала отходить в сторону. Она выдернула Алису из объятий Филиппа, но страсть продолжала владеть ими.

– Проклятье! – обронил Филипп, подтягивая поводья ее лошади, пока Алиса дрожащими руками подхватывала их.

Ей показалось, что в нем возникло разочарование, – то ли оттого, что прервались объятия, то ли ему не понравились они, как недозволенный факт. А у нее кружилась голова от поцелуя, и она вряд ли была способна что-то анализировать.

Наконец, придя в себя, она робко улыбнулась ему. Он подвел свою лошадь поближе к ней и слегка погладил Алису по щеке.

– Моя прекрасная госпожа Алиса, нам пора прекратить эти занятия. Вы разрушаете мое самообладание, и я не знаю, как долго я смогу оставаться джентльменом.

– Или я – леди, – прошептала Алиса. Ее улыбка исчезла, – Филипп, я не ожидала этого… этого страстного чувства, которое возникает всякий раз, когда вы прикасаетесь ко мне… Я не знаю, как с этим бороться.

Он вздохнул, ласково глядя на нее:

– Я тоже не знаю. Думаю, Алиса, что с сегодняшнего дня нам надо стараться быть на людях и не оставаться наедине. Сейчас еще не время обращаться к вашему отцу… Я бы не хотел идти к нему с нечистой совестью.

Алиса полностью разделяла его мнение. А упоминание об отце вызвало в ней угрызения совести, потому что она пренебрегла правилами хорошего тона, внушаемыми ей с детства. Ее порадовала забота Филиппа о ее репутации, и вновь на щеке ожила очаровательная ямочка.

– Я не сомневаюсь, сэр, что вы с легкостью убедите отца, если поговорите с ним прямо сегодня утром, но я ценю ваше здравомыслие – подождать, пока здесь все уладится. Когда Томас уедет, мы спокойно обсудим наши личные проблемы.

И снова будто маска появилась на лице Филиппа, разжигая любопытство Алисы. Она тщетно пыталась понять, что побудило его вновь спрятаться в свою раковину. Сколько бы она не проверяла сказанное ею, ничего из ряда вон выходящего найти не могла в своих словах. Потом Филипп улыбнулся, а она снова казнила себя вопросом – любит он ее или нет.

– Я должен идти, – сказал он мягко. – И вы тоже – иначе возникнет много вопросов.

– Я знаю, но не хочу от вас уходить, – капризно сказала Алиса.

– Или я от вас, – грустно вымолвил он. – Но я должен. А теперь уезжайте, моя прекрасная леди, пока я не забыл о своих благих намерениях, не снял вас с лошади и не поцеловал как следует.

– Это угроза или обещание?

– И то и другое… Правда, уезжайте, Алиса. Мы оба знаем, что вам надо уехать.

Она страдальчески простонала, но пришпорила лошадь. Удаляясь, оглянулась и послала ему воздушный поцелуй. Печальным отуманенным взглядом он смотрел и смотрел ей вслед.

Поцелуй растаял, как снег на ладони.

В кожаном дублете, свободно сидящий на вороном лоснящемся жеребце, Филипп походил на солдата, приехавшего в Западный Истон после битвы при Вустере.

Филипп боялся даже подумать, что скажет Алиса, когда узнает о его военном прошлом. Ведь солдаты протектората оставили страшный след в жизни этих людей. В поисках короля Чарльза II они опустошили и разорили эти земли и весь город. Солдаты, несли с собой ожесточение. Закаленные войной и скрывавшие истинные чувства за непроницаемыми лицами и ничего не выражающими глазами, они наводили ужас на Алису…

Она отчаянно пришпоривала лошадь, которая послушно перешла на рысь. Всякий раз, когда Алиса думала о Филиппе Гамильтоне и надеялась, что понимает его, происходило нечто такое, что вновь возвращало ее к полному неведению. «Кто вы, сэр Филипп Гамильтон? – мысленно спрашивала она его, когда наступало непонимание. – И почему я люблю вас все сильнее? А если я люблю врага?..»

– Алиса, можно войти? – Пруденс просунула голову в приоткрытую дверь спальни и с надеждой посмотрела на сестру.

– Конечно, – улыбнулась Алиса и, обратившись к горничной, сказала: – Пока все. Если будет нужно, я позову.

Горничная сделала реверанс и вышла, забрав ее голубую амазонку, чтобы почистить.

– Ну? – спросила Алиса, когда они остались одни. – Я знаю этот взгляд, Пруденс. У тебя есть что сказать мне.

Пруденс удобно уселась на тахте перед камином. Она ревниво наблюдала, как Алиса расчесывала свои золотые волосы, потом заговорила:

– Алиса, мама говорит, что ты без памяти влюблена в Филиппа Гамильтона.

Алиса покрылась ярким румянцем. И чтобы как-то скрыть это, она поспешно наклонилась и стала внимательно разглядывать свою небесно-голубую нижнюю юбку, видневшуюся из-под платья. Копна длинных волос соскользнула вниз, рассыпалась и скрыла устыдившееся лицо. После некоторой паузы Алиса сказала, скрывая беспокойство:

– Без памяти влюблена?.. Я бы так не сказала… но… с трудом верю, что так могла сказать мама.

– Да, она действительно так не сказала, – разоблачая себя, призналась Пруденс. – Она выразилась по-другому: ты предпочитаешь сэра Филиппа Цедрику Инграму. Это правда?

– Ну, да. Но почему тебя это так тревожит?

Пруденс сложила руки на коленях, приняв позу практичной женщины и не обратив внимания на ее последние слова.

– Это значит, что ты совершенно не заинтересована в ухаживаниях господина Инграма?

Алиса перевела дыхание. Выпрямившись и отбросив назад массу волос, она строго посмотрела на сестру:

– Думаю, что господин Инграм решит сам – ухаживать ему за дамой или нет.

Пруденс отмахнулась от ее слов, как от назойливой мухи.

– Я пытаюсь определить чувства не господина Инграма, а твои! Алиса, ты его любишь?

Удивление Алисы было неподдельным:

– Я люблю Цедрика Инграма?! Боже сохрани!

Довольная ответом Пруденс заулыбалась:

– Я так и думала. Прекрасно! Тогда мне не надо беспокоиться, что я краду его у тебя.

Удивление в глазах Алисы сменилось любопытством.

– Похоже, что ты решила взять господина Инграма себе в мужья?

Пруденс улыбалась.

– Да. Он еще не знает об этом, но скоро он запляшет под мою дудку.

Не скрывая сожаления, Алиса посмотрела на сестру – такая самоуверенность может до добра не довести, поэтому ради ее будущего счастья она решила быть с ней предельно откровенной.

– Пруденс, Цедрик никогда не баловал тебя своим вниманием. Почему ты решила, что он сделает это в будущем?

– Он не проявлял интереса, дорогая сестричка, потому что рассчитывал на тебя, – Пруденс элегантно передернула плечами. – Когда же ты будешь связана с кем-то другим, он обратит свое внимание на кого-то другого. И почему бы не сбыться моим планам?

Алиса всерьез забеспокоилась о том, что у Пруденс на уме.

– Каким твоим планам, Пруденс?

– Прежде всего, заставить заметить меня, конечно.

– Конечно, – повторила Алиса, закручивая в узел волосы. – И как ты собираешься это сделать?

Пруденс заговорщически придвинулась к ней:

– Мама считает, что один из способов привлечь к себе мужчину – это постоянно говорить о нем самом. Они так тщеславны – ничего нет легче, чем убедить мужчину, что он самое восхитительное создание на земле. И он возблагодарит тебя.

– Да, – настороженно сказала Алиса.

Она тоже неоднократно слышала от Абигейл, что такой трюк – прекрасный способ растопить лед в отношениях с мужчиной. Но считать его надежным для серьезных намерений вряд ли возможно.

– Ну, – продолжала Пруденс, сверкая полными энтузиазма глазами, – я поняла, что почти ничего не знаю о Цедрике, кроме того, что он второй сын графа Истона и что заправляет имением вместо своего брата, находящегося в ссылке. Я не знаю, как он любит проводить время, предпочитает ли телячьи отбивные бифштексу, куда уезжает из дома. Я начала все это выяснять.

Алиса смотрела на Пруденс, широко раскрыв глаза. Временами она действительно удивлялась мыслям своей сестры.

– Но как?

– Прежде всего, я убедила свою горничную, чтобы она завязала дружбу со слугой Цедрика, таким способом я узнаю обо всех его маленьких привычках. Потом, я начала разговаривать в деревне с людьми о нем и слушать, что они думают и говорят.

Алиса подумала, что у Цедрика Инграма довольно мало шансов против решительного наступления ее сестры, и сказала об этом самой Пруденс. Она рассмеялась:

– Но подожди! Это еще не все! Ты не заметила, что я за последние несколько дней часто отсутствовала?

– Должна признаться, что не часто видела тебя, но я относила это и к своей большой занятости, из-за которой не могла осведомиться о тебе…

Пруденс покачала головой:

– Нет, это совсем не так, – она наклонилась вперед, и ее глаза ярко заблестели. – Я ездила за Цедриком и следила, что он делает!

У Алисы перехватило дыхание, и она озабоченно вздохнула.

– Пруденс! Как ты могла?

– Очень просто. Я держусь позади на значительном расстоянии. Знаешь, он редко оглядывается, а если бы сделал это, я бы нашла причину, чтобы объяснить свое присутствие. Кроме того, если он обнаружит меня, то будет польщен. А какому бы мужчине не польстило, что за ним так долго едет женщина, желающая узнать что-то о нем.

Алиса открыла и тут же закрыла рот, желала возразить и передумала. В том, что делала Пруденс, был какой-то смысл. Хотя, строго говоря, это было слишком смело. Но Цедрик очень тщеславен и мог быть настолько польщен, что простил бы ей нарушение этикета.

– Скажи мне тогда, что именно делает господин Инграм, когда ты сопровождаешь его по деревне?

Пруденс скорчила кислую мину:

– Ничего интересного. Совсем ничего интересного, в самом деле. Он посещает других землевладельцев в округе, но не своих арендаторов. Я еще не видела, чтобы он останавливался в доме одного из своих фермеров. Не странно ли это, Алиса? Папа регулярно посещает наших людей.

– Возможно, у господина Инграма не было причин заезжать к арендаторам. А его посещение других землевладельцев вполне оправданно. В конце концов, он помогает папе организовать местное сопротивление. Может быть, он желает убедиться, насколько другие роялисты соответствуют требованиям.

– Я подумала то же самое, – кивнув, согласилась Пруденс. – Однажды его остановили эти гнусные солдаты, и он был вынужден говорить с лейтенантом довольно долго. Я забеспокоилась о его безопасности и думала, что бы предпринять, чтоб спасти его.

Ужаснувшись, Алиса настойчиво сказала:

– Пруденс, если это еще когда-нибудь случится, ты должна немедленно прийти домой и все рассказать папе! Только он может помочь. А если ты будешь подвергать себя опасности, это не принесет пользы господину Инграму!

Пруденс согласилась, но было непохоже, что Алиса ее убедила. Она поспешно сменила тему:

– Алиса, я вечером не смогла поехать за Цедриком и думаю, что это просто необходимо.

– Почему?

– Чтобы иметь о нем полное представление.

– Пруденс, ни одна благовоспитанная женщина не уезжает вечером, особенно одна. Это опасно.

– Алиса, мне необходимо это сделать, – настойчиво сказала Пруденс. – Если когда-то вечером я не появлюсь за столом, ты скажи, что я себя плохо чувствую или еще что-нибудь в этом роде. Я знаю, что мама поймет меня, а папа, возможно, будет расстроен.

– Он придет в ярость, – сухо сказала Алиса. – И я сомневаюсь, что мама это одобрит.

– Это ее идея, поэтому она должна понять. Пожалуйста, Алиса! Я не хочу, чтобы мама с папой беспокоились без причины.

– Я бы не сказала, что нет причины для беспокойства матери, если ее дочь шатается вечером в темноте.

Пруденс упрямо сказала:

– Я сделаю это, независимо от того, одобряешь ты это или нет, Алиса, – и с еще большей уверенностью добавила: – Дорогая сестра, ты должна помочь мне! Я давно влюблена в Цедрика Инграма, и это может быть мой единственный шанс добиться взаимности.

Пруденс не сказала, что она доведена до отчаяния своей неразделенной любовью, но Алиса знала это.

– Хорошо, Пруденс. Но при одном условии.

– Говори, – Пруденс заулыбалась, но Алиса оставалась серьезной.

– Ты должна говорить мне о своих намерениях прежде, чем соберешься уходить, чтобы я знала, где ты, хотя бы даже в общих чертах. Согласна?

– Согласна! – Пруденс кинулась в объятия к Алисе. – Спасибо, дорогая! Ты не пожалеешь об этом!

Алиса хотела верить, что так и будет.

ГЛАВА 11

Стояла теплая весенняя посевная пора. Приступая к раннему севу, западноистонские фермеры пророчили хороший урожай. В Стразерн-холле все домочадцы подыскивали любую причину, чтобы только вырваться на весеннее солнышко, но даже в этот великолепный день Алиса вместе с мачехой засели в библиотеке. Они просматривали записи по имению, обсуждая, кому из арендаторов в следующие несколько месяцев может понадобиться их помощь и что можно сделать, чтобы им помочь.

Испытанный за долгие годы дворецкий Стразерн-холла прервал их занятия, придавая голосу ровное низкое звучание, но со скрываемым блеском глаз, сообщил:

– К госпоже Алисе сэр Филипп Гамильтон. Проводить его в Королевский салон или прямо сюда?

Абигейл чуть помедлила, наклонив голову и незаметно наблюдая за Алисой, заметила, как та расправила плечи, и понимающе улыбнулась. Алиса старалась держаться с достоинством благовоспитанной девушки, ее руки спокойно лежали на столе, но от Абигейл не ускользнуло, как кончики ее пальцев дрожали, а в глазах мелькнуло тайное ожидание.

Подавив улыбку, Абигейл мягко сказала:

– Нет, не сюда. Проводите сэра Филиппа на террасу. Через несколько минут Алиса выйдет к нему. А я продолжу работу с этими документами, – она взглянула на Алису и подбодрила ее улыбкой: – Вы будете с сэром Филиппом одни на террасе, но не забудь, что я смогу увидеть вас из окна!

Алиса рассмеялась:

– Обещаю, мама, что буду соблюдать правила приличия!

Абигейл тоже рассмеялась:

– Конечно, моя дорогая.

Она с удивлением наблюдала, как Алиса встряхнула измятые складки платья винного цвета и расправила розовую нижнюю юбку, затем внимательно осмотрела себя в зеркало. Она поправила несколько выбившихся локонов и, прежде чем выйти на террасу, похлопала себя по щекам, чтоб они порозовели.

Когда Алиса появилась в дверях, Филипп стоял возле каменной балюстрады, опершись о нее рукой. По всему было видно, что он стоит свободно и нога у него уже не болит. Направляясь к ней навстречу, он совершенно отказался от трости и лишь немного прихрамывал. Приблизившись, Филипп взял ее руку, приложил к губам и так улыбнулся, что у Алисы затрепетало сердце.

Его губы дольше обычного задержались на ее руке, но Алиса не препятствовала, однако, сказала:

– Мама позволила нам встретиться наедине, но будет работать в библиотеке и сможет в любое время выглянуть из окна.

Филипп посмотрел на нее, но руку не выпустил.

– Я не сделаю ничего предосудительного, что могло бы скомпрометировать вас, моя прекрасная леди. Давайте пойдем на солнце, где нас легко можно видеть, и не будет повода обвинить в том, что мы прячемся в тени.

Алиса засмеялась и пошла за ним к балюстраде. Она подумала, что Филипп в своем голубом бархатном дублете, черной мантилье, отороченной голубым сатином, и в широких черных кюлотах, с экстравагантностью украшенных голубыми бантами и розочками, выглядел как истинный джентльмен-роялист. Она восхищенно посмотрела на него и искренне сказала:

– Я сомневаюсь, что вы когда-нибудь спрячетесь за чужую спину, Филипп. Вы слишком честны для этого.

Он отвел взгляд в сторону, и широкие поля касторовой шляпы скрыли его лицо.

– Посмотрите, – тихо сказал Филипп, уводя ее мысли в другое русло.

Неподалеку сновал над балюстрадой щегол, возвратившийся с юга в родные края. Почувствовавший себя спокойно, он приземлился для короткой передышки. Всего лишь мгновение красивая птичка сидела рядом, потом вспорхнула и улетела, но Алиса и Филипп уловили в этом какой-то затаенный смысл, будто сама красота сошла на них с небес. Когда щегол улетел, Филипп с улыбкой взглянул на Алису.

– Это прекрасное хрупкое создание, как вы, моя леди.

Теплая волна захлестнула Алису. Конечно, его слова можно было истолковать как простой комплимент придворного, но глаза Филиппа выражали такое искреннее чувство, что Алиса вспыхнула. Она умышленно повернула руку так, чтобы их пальцы сплелись.

– Спасибо за комплимент, Филипп, – сказала она сдавленным голосом, – но я всего лишь женщина из плоти и крови, со многими недостатками и плотскими потребностями.

Его глаза искрились.

– Я тоже не больше чем человек из плоти и крови, дорогая Алиса. Я буду разговаривать с вашим отцом, но не теперь… Надо подождать, хотя так не хочется ждать…

Любовь, восторг, благодарность – вспышки чувств засветились в ней. Это было предложение выйти замуж, сделанное Филиппом косвенно, но так уверенно… Потом в памяти возник образ Томаса на пляже, за которым гнались солдаты протектората, и это подавило взрыв эмоций. Она с готовностью согласилась:

– Я понимаю, Филипп, конечно! У папы столько безотлагательных проблем, ему сейчас некогда беспокоиться о моем будущем.

Филипп взял ее под руку:

– Если бы он дал нам разрешение на женитьбу, Алиса, что бы вы сказали?

Восторг вернулся сильнее прежнего. Алиса засмеялась и взяла его лицо в ладони.

– И вы еще спрашиваете?

– Да, – серьезно ответил он, но обрадовался ее ликованию.

– Никогда не думала, что встречу человека, который так завладеет всеми моими чувствами, как это сделали вы, Филипп, – она стала также серьезна, как и он, и продолжала держать его лицо в своих ладонях. – Вы для меня загадка, но, как ни странно, я верю вам. С самого начала вы заинтриговали меня, даже когда никто в нашей семье не был уверен, кто вы – агент круглоголовых или убежденный роялист?

Филипп напрягся изо всех сил. Он взял ее руки и снял со своего лица.

– Вы думали, что я агент круглоголовых?

Алиса почувствовала облегчение, казалось, его вопрос унес ее тревогу. Она обрадовалась, что они, наконец, завели этот разговор, потому что слишком долго ей мешало сомнение.

– Этот вопрос возникал время от времени. Не забывайте, Филипп, что вы здесь человек новый. Ваш дядя сэр Ричард Гамильтон редко говорил о своих племянниках, и долгое время вас никто не видел. После смерти Оливера Кромвеля роялисты очень надеялись, что переворот возвратит короля на трон. Мы прекрасно сознавали, что недопустимо появление в наших рядах агента протектората.

Филипп помрачнел:

– А почему вы все-таки решили, что я не агент протектората?

– Показало время, – просто сказала Алиса. – Когда вы увлеклись мной, я предложила принимать ваши ухаживания с целью получше узнать вас. Вначале папа сопротивлялся, потом согласился со мной.

Лицо Филиппа стало молчаливо-угрожающим. Алиса поспешила скорее договорить неприятное признание, чтобы несколько успокоить его:

– Когда вы ухаживали за мной, я поняла, что вы благородный человек, вас легко уважать. И сказала папе, что вы не способны нанести вред нашей семье, я верю в это и сейчас.

Она с нежностью заглянула в его бездонные карие глаза, заверяя в своей безграничной любви и преданности. А он все смотрел и хотел понять, насколько правдивы ее слова, но лицо оставалось непроницаемым. Потом он помрачнел и устремил взгляд на раскинутые до горизонта зеленые луга.

– Зачем вы так, Алиса?

Она робко коснулась его плеча.

– Вы хотите сказать, что вы не сторонник роялистов, Филипп? И что моей семье надо остерегаться вас? Что это вы навлекли беду на Западный Истон? На Томаса? Вы – тот шпион?

Филипп напряженно перевел дыхание:

– Нет, я не шпион, кто едва не лишил свободы вашего брата. Этого шпиона вам надо искать в своих рядах. Но я и не тот, кем вы меня вообразили себе, Алиса. Я простой солдат, отказавшийся исполнять свой долг, только и всего. Не превращайте меня в героя…

Она крепко взяла его за плечи и повернула к себе.

– Что я вижу в вас, Филипп, я не вообразила себе. Мы все представляем нечто большее, чем думаем о себе. Я знаю, когда наступит время принимать решение, вы примете правильное. Я это знаю!

Филипп взял ее руки в свои и, нежно сжав их, заглянул Алисе в глаза. В этом движении был медленный соблазнительный ритм, который гипнотизировал Алису.

– Правильно с чьей точки зрения?

Она улыбнулась и доверчиво посмотрела на него:

– С вашей, сэр. Потому что я знаю – наши взгляды совпадают.

Организовать новое собрание роялистов в то время, когда в округе собраны войска протектората, было настолько безрассудным, насколько и необходимым. Лорд Стразерн не сомневался, что Томасу надо как можно скорее закончить свои дела и уехать из Англии, но многолюдное собрание не может не быть замеченным и соответственно не насторожить солдат. Как только им станет это известно, они тут же арестуют Томаса вместе со всеми присутствующими на собрании.

Поэтому вопрос места и времени предстоящего собрания оставался открытым, пока Томас перебегал из одного убежища в другое. Самым безопасным для него местом были коттеджи арендаторов, так как лейтенант Вестон, по-видимому, принял близко к сердцу обещание Филиппа Гамильтона совершить возмездие, если только он причинит вред невинным жителям Западного Истона. Лейтенант взял за правило обходить стороной владения арендаторов. Возможно, он решил, что человек такого ранга, как Томас, не унизится до того, чтобы жить в доме крестьянина.

Какой бы ни была причина, Томасу не угрожала опасность быть пойманным, пока он находился в коттедже одного из арендаторов. Однако как-то вечером, когда он навестил аббатство Инграм, его чуть не поймали.

Он поехал туда, чтобы посоветоваться со своим отцом, Цедриком Инграмом и еще двумя роялистами, как быть с собранием. Лорд Стразерн подозревал, что за Томасом следят, но Цедрик Инграм убедил Томаса и всех остальных, что слишком рискованно выезжать из монастыря сразу же после обсуждения. Цедрик предложил, чтобы Томас переночевал в глухой части дома, где, по его мнению, солдаты не станут искать королевского посланника.

Томас принял предложение, но, оказавшись в комнате, он забеспокоился. Единственное маленькое окошко было глухо закрыто ставнями, пахло плесенью и сыростью – комната была закрыта несколько лет и напоминала ловушку. Томас привык к разным неудобствам и трудностям, но все здесь его раздражало. Он ходил по комнате взад-вперед, внушая себе, что темнота и запущенность – его друзья, а не враги. Но как не пытался убедить себя, все же не мог. Загнанный в эту клетку, он чувствовал себя беспомощным и уязвимым, был уверен, что не сможет провести ночь в этой жалкой конуре.

Томас выскользнул из комнаты, как только в доме заснули. Внутреннее чутье подсказало ему, что никто не должен знать о том, что он покинул свое укрытие. Что вызвало эту предосторожность? То ли, что оказался захлопнутым в сыром подвале, то ли инстинкт самосохранения подсказал ему о приближающейся опасности.

Какова бы не была причина, он безоговорочно принял решение уйти незамеченным. Его интуиция не раз спасала его в сложных ситуациях.

Томас тихо вышел из дома на заросшую травой лужайку, ярко светила полная луна. Он направился к конюшне, где ночью стояла его лошадь, пегая и неказистого вида. И хотя эту тварь никто не выделил бы в табуне лошадей, Томас захотел убедиться, должным ли образом ее поставили на ночлег, чтобы она не отличалась от лошадей Инграма.

Он нашел лошадь в огромном пустом загоне между гнедой кобылой и серым гунтером. Его коренастая маленькая лошадка смотрелась между двумя большими лошадьми, как шрам на щеке Томаса. Он нахмурился: ему показалось, что лошадь переведена на новое место после того, как он оставил ее. Томас подумал, что, возможно, ошибся. Но молча обошел вокруг монастырских построек, пытаясь найти более подходящее место для своей подопечной.

Он нашел место в сарае, где хранили сено, и было привязано несколько рабочих лошадей, используемых для вспашки поля и перевозки грузов. Лошади стояли в узких стойлах, где не было возможности даже повернуться. Но он все же постарался воткнуть туда и свою лошадь. Томас предпочел переждать здесь в конюшне, вместо того, чтобы уехать отсюда, потому что солдаты не поверят ни в какие оправдания, если увидят его ночью на лошади, скачущем по деревне.

Привязав лошадь в конюшне, Томас взобрался на копну сена и устроился на ночлег.

Время подтвердило, что меры предосторожности были не напрасными. Томас подхватился от сна, услышав крики людей и ржание лошадей. Кони били копытами о твердую землю в скачке вокруг монастырских построек. Томас напряженно прислушивался, пытаясь по отдельным словам уловить смысл происходящего.

Удача, сопутствующая ему со дня прибытия в Англию, не изменила и на этот раз. Сарай тоже проверили, как и все остальные постройки, но сыщики бросили только беглый взгляд на рабочих лошадей, привязанных здесь. Также бегло они взглянули на копну, небрежно пропустив то место, где прятался Томас.

– Мы напрасно теряем время, – услышал Томас слова человека, которого он не мог видеть. – Его лошади здесь нет, и – никаких признаков его самого. Мы его упустили.

Очевидно, это сказал старший офицер, потому что солдаты вскоре ушли. Почувствовав облегчение, Томас устроился поудобнее и решил еще немного вздремнуть. Из аббатства Инграм он уехал до рассвета, надеясь, что посланные на поиски солдаты уже давно спят.

И сейчас Томасу повезло: его никто не преследовал, и он спокойно добрался до своего следующего прибежища.

Весть о том, что Томаса чуть не поймали, облетела Западный Истон. Лорд Стразерн решил, что надо либо проводить собрание, либо совсем отказаться от этой мысли. Проблема собрания оставалась неразрешенной. Где в крошечном Западном Истоне можно собрать значительное количество участников встречи, чтобы факт тут же не стал общеизвестным?

Ответ оказался гениально прост – в деревенской церкви.

Хотя священник был пресвитерианцем, придерживающимся умеренных взглядов в политике, он верил в то, что Англия могла обрести свободу только со Стюартом на троне. Когда Стразерн обратился к нему с просьбой использовать церковь для проведения собрания, он не просто согласился – а обрадовался.

Итак, стали составлять планы. На этот раз в тайну были посвящены лорд Стразерн, священник, Цедрик Инграм и Томас. Сообщать остальным не было необходимости, потому что собрание намечалось провести в воскресенье после службы. Если кто-то захочет уйти, то свободно сможет это сделать. Приглашенными окажутся все, кто в этот день посетит церковь, и смогут высказать свое мнение.

План был не безопасным, но самым подходящим из того, что способен был придумать лорд Стразерн. И это – последняя попытка. Если она провалится, Томас уедет из Англии с той информацией, которую сам успел собрать. Стразерн и члены его комитета считали, что Томасу лучше спокойно уехать с тем, что у него есть, чем не уехать вообще.

Филипп держал в руках послание, написанное аккуратным женским почерком. Он тщательно изучал его, стараясь за цветистыми фразами найти тайный смысл: г-жа Алиса Лайтон приедет в деревню в 11 часов утра, и, если ему тоже случится быть там в это время, почтет за счастье поговорить с ним…

Не оставалось сомнения в том, что это была просьба о встрече, хотя и облеченная в нетребовательную форму, даже не определявшую события. Он улыбнулся от сознания, что узнавал Алису в этой внешней нетребовательности. Да, эта записка от нее. Только она могла быть небрежной и открытой в соблюдении условностей, но оставаться прирожденной роялистской леди. Да, ей нужно было видеть его, но прямо потребовать этого она не могла.

Он хотел бы знать, что заставило ее пренебречь предрассудками и не удержаться, пока он сам приедет к ней. Содержание письма ничего ему об этом не сказало, но слова о том, что она почтет за счастье поговорить с ним, выделенные в строке, передали его тревогу.

Что бы не случилось, Филипп обрадовался уже тому, что она сочла необходимым посоветоваться с ним о своей проблеме. Это укрепило в нем веру, что он ей не безразличен, и она видит в нем сильного. Филипп уже давно отказался от мысли, что его ухаживания связаны с политическими расчетами. Алиса верно вошла в его сердце, правда, сделала это как истинная леди – проскользнула через все барьеры и так прочно закрепилась в нем, что вырвать ее оттуда уже было не в силах. Да он этого и не хотел.

Филипп приехал в деревню пораньше и посетил лавку торговца шелком и бархатом, присмотрел там красивую кружевную шаль и купил ее в надежде, что она понравится Алисе. Потом медленно пошел вниз по улице к остаткам кузницы, постоял там немного, внимательно осмотрел обуглившиеся развалины. В его памяти пронеслись события того вечера и последовавшего за ним разговора с Осборном.

Кто же тут шпион? Кто в этой маленькой деревушке красиво играет роль королевского подданного, а на самом деле ловко обманывает тех, кто ему доверяет? И кому платят за его собственные интересы?

Конечно, это мог быть один из купцов или арендаторов крупного землевладельца. Большинство сторонников короля принадлежали к классу собственников, и было, что иногда они колебались, но после всех перипетий революции и правления парламента в годы гражданской войны стали еще ревностнее призывать короля Стюарта на трон. Филипп, однако, не хотел верить, что шпион – кто-то из простых людей. По его убеждению, это внешне приличный человек, ведущий двойную игру, улыбающийся тем, кого он предает. Филипп сказал Осборну, что его не интересует имя шпиона, но это было не совсем так. Поджег кузницы – это дело рук труса, также как и попытка его убить. Филипп неукоснительно верил, что оба преступления совершил один человек, и он должен был знать, кто. Этому джентльмену Филипп хотел воздать должное.

В последний раз он взглянул на развалины и отодвинул на время вопрос о личности шпиона. Было почти 11 часов, и он не хотел заставлять Алису ждать. Так или иначе, пепелище не отвечало на его неразрешимые вопросы, и теперь он думал только об Алисе.

Она пришла в деревню в сопровождении только одной горничной.

Они встретились у обувного магазина, как и было предложено в ее записке, и обменялись приветливыми улыбками. По ее взгляду стало ясно, что ей понравилось, как он одет. Для встречи с ней Филипп начистил перышки: на нем был красивый дублет цвета красного бургундского вина и подобранные в тон кюлоты. Одежда была богатой, но не вычурной. Он не хотел, чтобы кто-то догадался о преднамеренности их встречи. В то же время ему хотелось выглядеть перед ней как можно лучше.

– Сэр Филипп! Как приятно увидеть вас! – воскликнула Алиса, сбрасывая с белокурых волос черный капюшон своей шерстяной накидки. На щеке ожила дорогая ямочка, и Филипп подумал, что она самая прекрасная женщина на свете.

– Вы в деревне с важной целью?.. А я пришла, как видите, купить сапоги, – и махнула рукой в сторону магазина.

Ее горничная догадливо отошла в сторону. Алиса облегченно вздохнула.

Глаза Филиппа блеснули, и он решил безобидно подыграть ей, приведя этим ее в замешательство.

– Хотя я очень рад вас видеть, госпожа Алиса, но не могу отрывать вас от такого серьезного дела, – глядя на нее, Филипп улыбнулся.

Прекрасные голубые глаза неодобрительно взглянули на него, и Филипп рассмеялся:

– Очевидно, ваше приобретение можно сделать позже. Вы не могли бы немного пройтись со мной, чтобы мы поговорили?

Ямочка на ее щеке засияла радостью:

– Какое великолепное предложение, сэр Филипп! Конечно, я пройдусь с вами, – она повернулась к горничной: – Мари, скажи господину Хорнеру, что я скоро приду.

Горничная сделала реверанс и поспешила выполнить распоряжение своей госпожи, оставив Алису наедине с Филиппом. Проходившая мимо горожанка улыбнулась – Алиса открыто и дружелюбно поприветствовала ее. Очевидно, ей было безразлично, что вскоре по всей деревне распространятся сплетни. И Филипп оценил это с одобрением.

Они прошли дальше, и Алиса улыбнулась Филиппу:

– Спасибо, что пришли, сэр Филипп, – сказала она низким голосом. Алиса нервно теребила подол своего сапфирно-голубого платья возле талии, где оно открыло нежно-голубую нижнюю юбку. – Может быть, я глупо поступила, но мне необходимо поговорить с вами, и я не хочу это делать в Стразерн-холле.

– Нет? – он порывисто повернулся к ней.

– Нет, я… – она колебалась. Быстро посмотрела ему в глаза и отвела взгляд. – Филипп, у моего отца достаточно причин для беспокойства, чтобы еще выслушивать мои опасения…

– Вы тревожитесь за Томаса?!

Она утвердительно кивнула. Посмотрев на него огромными незащищенными глазами, она сказала:

– Томас в опасности! Несколько дней назад его чуть не поймали в аббатстве Инграм, только по счастливой случайности он убежал. Я так беспокоюсь за него!

Аббатство Инграм. До, сих пор Филипп не слышал о том, что Томаса чуть не поймали, но эта новость была намного интереснее, чем могла предположить Алиса. Она смотрела на него большими испуганными глазами, ожидая услышать слова утешения, способные разогнать тревогу. Он отчаянно искал слова, чтобы успокоить ее.

Вместо этого он медленно произнес:

– Аббатство Инграм. Почему Томас был там?

Она нервно махнула рукой:

– Папа хотел посоветоваться с ним о проведении собрания, но он думал, что в Стразерн-холл ему слишком опасно приходить, поэтому Цедрик предложил воспользоваться его домом, – и тихим голосом добавила: – Филипп, как будто кто-то знал и сообщил военным, что Томас будет там.

На Филиппа навалилась тяжесть – кто-то же сделал это? Недаром Осборн так дерзко вел себя со шпионом, которого завербовал, потому что этот человек имел доступ к самым сокровенным тайнам роялистов. Несомненно, это был Цедрик Инграм.

Теперь перед Филиппом встала дилемма: выдать Алисе, что ее поклонник – предатель, значит раскрыть перед ней свое настоящее лицо, а половину сказать невозможно – она все равно догадается. В памяти навязчиво, как эхо, повторялись слова Томаса Лайтона: – А когда моя сестра узнает, кто вы на самом деле? Как вы объясните, что лгали ей все это время? – Ему придется рассказать, зачем он приехал в Западный Истон, и как встреча с ней изменила всю его жизнь.

Но не сегодня. Не теперь, когда она так взвинчена. Взяв ее за руку, он успокаивающе сказал:

– Значит, Томаса не поймали, и я уверен, где бы он сейчас не был, вряд ли теперь приблизится к аббатству Инграм. Помните, что Томас в безопасности и радуйтесь этому, Алиса.

Рука, лежащая в его руке, дрогнула, но Алиса храбро улыбнулась:

– Спасибо, Филипп. Да, сейчас он в безопасности и скоро уедет.

Филипп не хотел говорить «а», чтобы не быть вынужденным сказать «б», потому что тогда ему нужно принимать решение нежелательное. Медленно и с неохотой он сказал:

– Значит, они договорились, где и когда провести собрание роялистов?

Алиса доверчиво улыбнулась:

– Да, но подробности известны только папе и двум-трем людям. Даже меня в это не посвятили, – она помолчала, потом с необычной для нее яростью сказала: – И я рада этому! Я бы не вынесла мысли о том, что одно неосторожно сказанное мною слово подвергло жизнь моего брата опасности. А так я не боюсь, что ему наврежу.

Филипп почувствовал облегчение – ему не придется делать выбор.

– Мудрое решение со стороны лорда Стразерна, – в замешательстве сказал он. Улыбнувшись, он коснулся щеки Алисы, в том месте, где рождалась ямочка. Это была ласка и утешение: – Крепитесь, моя прекрасная леди! В данный момент ваш брат в безопасности, скоро он выполнит свой долг и сможет спокойно уехать отсюда.

– Да, – сказала Алиса, с улыбкой глядя ему в глаза. – Теперь, когда я поговорила с вами, вижу, что мои опасения были беспочвенны. Спасибо, Филипп. Вы сегодня очень успокоили меня.

Филипп возликовал от счастья. Она произнесла пьянящие для мужчины слова, желание которого – утешить женщину – сбылось воочию. Он ощутил себя помолодевшим на несколько лет.

– К вашим услугам, прекрасная леди, – он подал ей пакет, который принес с собой, и с улыбкой сказал: – Хотя я уверен, сейчас вы больше обеспокоены судьбой своего брата, чем какими-то украшениями, буду очень рад, если вы согласитесь принять этот скромный подарок в знак моего расположения к вам.

Алиса не спеша взяла пакет. Завернутый в обычную бумагу и перевязанный лентой, он выглядел просто и непритязательно. Но – внешность обманчива. Это был символ, обещание союза, о котором нельзя пока говорить. Филипп, затаив дыхание, наблюдал, как она вертела пакет в руках. Потом дернула за ленточку, развязывая бант, скрепивший обертку.

Сердце Филиппа радостно подпрыгнуло. Она выдала себя так же, как и он. Оба не сказали ни слова – было молчаливое признание в любви.

«Скоро, – думал он с ликованием, – поговорю с лордом Стразерном и попрошу ее руки».

Внезапно, без всякой связи, опять в мозгу прозвучали слова Томаса: – А когда моя сестра узнает, кто вы на самом деле? Как вы объясните, что лгали ей все это время?..

Ее встревоженный голос по поводу подарка развеял укоряющий тон слов Томаса. Еще раз Филипп пообещал себе, что скоро расскажет ей все. Скоро.

Но не сегодня.

ГЛАВА 12

Западноистонская церковь строилась в старину еще норманнами в древнем романском (в Англии его называли норманнском) стиле, последующие века видоизменяли ее: надстраивали готические башенки и контрфорсы, добавляли скульптурные и декоративные украшения, расписывали цветные витражи[13] сюжетами из «священного писания», благочестивых легенд, мотивов растительного и животного мира, аллегорий добродетели и порока.

Последние изменения внесли люди протектората во время гражданской войны – изысканные витражи, выбитые пуританами, забили досками, и слепые глаза заколоченных окон стояли немыми свидетелями утраченной свободы, торжествующего варварства.

Круглоголовые проникли и внутрь храма, оставив выбоины на стрельчатых сводах арок, сорвав в отдельных местах нервюры[14] и засвидетельствовав таким образом разрушительную силу спущенного с цепи фанатизма.

Красивую деревянную кафедру проповедника, вознесшуюся над центральным нефом,[15] заменили приземленным подиумом. После воскресной службы здесь стоял преподобный отец Рудольф Грейстоун, священник Западного Истона, и обращался к своим прихожанам.

– Прошу вас задержаться сегодня ненадолго, мы… – речь его прервала суматоха, возникшая на паперти. Святой отец сосредоточил внимание на том, что происходило у двери. Прихожане пооборачивались назад, тоже приглядываясь к происходящему. Глухой шепот, почти сердитый гул пронесся по церкви – в нее ввалилось полдюжины солдат. – Да, заходите, добро пожаловать всем…

Священник миролюбиво принял это событие, хотя оно возникло без его согласия.

Во главе отряда был лейтенант Вестон. Развязной походкой он шел по проходу между сиденьями прихожан, а тяжелый меч, висящий сбоку на поясе, при каждом шаге хлопал по ноге, несмотря на то, что лейтенант придерживал его рукой. Вестон с неуважительным упорством пронизывал взглядом каждого из прихожан, как будто кого-то искал.

Священник совершенно замер, не сходя с места. Он положил руки на перила амвона и спокойно смотрел на лейтенанта, направляющегося к нему. Когда Вестон остановился перед амвоном, священник умиротворенно сказал:

– Боюсь, что вы пришли в неудачное время, сэр, потому что утренняя служба уже закончилась.

– Я пришел сюда со своими людьми не для того, чтобы молиться.

– Понятно, – священник покорно склонил голову. – Тогда вы здесь, чтобы предложить свою помощь в восстановлении сгоревших кузницы и сарая. Как любезно с вашей стороны.

Неожиданно в церкви воцарилась мертвая тишина, казалось, все затаили дыхание и смотрели на лейтенанта. А он впился глазами в преподобного Грейстоуна.

– Вы собрались здесь по этому поводу?

– Это собрание – служба Всевышнему, – мягко заметил священник. – Люди Западного Истона остались, чтобы исполнить свой долг перед человеком, попавшим в беду. Что еще здесь может быть?

Вестон кощунственно повернулся задом к амвону и медленно обвел взглядом прихожан, прежде чем заговорить.

– К нам поступила информация, что это собрание проводится с целью подготовки восстания против лорда протектора!

Лорд Стразерн вскочил на ноги:

– Сэр, вы говорите глупости!

– Неужели? – с издевкой спросил Вестон. – Я думаю, что нет.

Замечание Стразерна и бесцеремонный ответ лейтенанта взорвали тишину. Сердитые голоса выражали недовольство вторжением и оскорбительным тоном Вестона. Раскрасневшись, люди взволнованно высказывали свое возмущение.

Несколько минут Вестон с раздражением выслушивал протестующие реплики, потом вытащил меч из ножен и высоко поднял его. Очевидно, это был условный знак солдатам, которые тоже обнажили мечи и, став вдоль прохода, подняли их над головой.

– Какой позор! – застонал священник, забыв об умиротворенности. – Обнажить оружие в храме Божьем! Прикажите солдатам убрать мечи, лейтенант. И покиньте эту обитель. Искаженные злобой сердца не нужны здесь!

– Я уйду, когда удостоверюсь, что тут не произойдет ничего более важного, – бесцеремонно ответил Вестон, однако, убрал меч в ножны и невозмутимо отправился по проходу к тому месту, где сидела семья Лайтонов.

Совершенно утратив понятие о стыде, он заглядывал в лица сидящих – лишь Эдвард Стразерн продолжал стоять в высокомерной позе – женщин: гордо выпрямившейся Абигейл, гневно вспыхнувшей от его нагло раздевающего взгляда самца Алисы, с затаенным страхом потупившейся Пруденс – они никак не могли остановить разнузданное желание пришедшего запугать всех.

Самодовольная улыбка скривила губы Вестона, но он встретился взглядом со Стразерном, в котором пылал гнев и обещание возмездия. Вестон крепче сжал рукоятку меча, на его щеке дернулся мускул, и, как на дуэли, он еще раз встретился взглядом со Стразерном, долго и упорно не отводя глаз, наконец, не выдержал и сердито отвернулся.

– У меня есть сведения, что эту церковь используют не по назначению. Я намерен остаться здесь, пока не найду тому подтверждение.

– Конечно, лейтенант, – спокойно сказал священник. – Как я уже сообщил вам, люди остались, чтобы обсудить, каким образом мы все можем восполнить значительный урон, который понес наш кузнец, господин Вишингем.

Барнаус встал:

– Как вы все добры к нам! Мы с женой не знаем, как благодарить вас за вашу заботу!

Священник одобрительно кивнул ему, потом повернулся к Вестону:

– Ну что, лейтенант, вы разрешаете нам продолжить собрание? Я знаю, что эти люди здесь долго не задержатся, сегодня воскресенье, но у нас есть что сказать друг другу.

– Давайте, продолжайте свое собрание, – презрительно усмехнулся Вестон, – но мы не уйдем. Бели это просто уловка, чтобы сбить нас с толку, ваш обман не пройдет! Продолжайте!

– Очень любезно с вашей стороны, – подчеркнуто вежливо сказал преподобный отец, склонив голову. – Теперь вы все знаете, зачем мы остались здесь. На прошлой неделе сгорели сарай и кузница господина Вишингема. Это поставило город в затруднительное положение, так как теперь у нас нет кузницы. Я считаю, что наш христианский долг – исправить сделанное дьявольскими руками. Кто хочет оказать помощь?

Одновременно раздались несколько голосов, люди вставали и обещали сделать все возможное. Грейстоун сиял.

– Прекрасно! Теперь давайте конкретно распределим обязанности.

Обсуждение бурно продолжалось, возникла неразбериха – спешили высказаться все сразу.

– Извините, – с беспокойством остановил расшумевшихся Грейстоун, думаю, надо выбрать комитет. Лорд Стразерн, вы согласны возглавить организационный комитет?

– Конечно, – вставая, согласился Стразерн. Оглянувшись, он назвал нескольких человек по именам: – Вот вы согласились помочь. Теперь давайте обсудим, что надо сделать. Просто восстановить здания, какими они были, или господин Вишингем захочет внести какие-нибудь изменения?

– Ну, – сказал Вишингем, нерешительно потирая подбородок, – кузницу неплохо бы немного расширить, если это нетрудно. Старый фундамент уцелел, я решил его просто надстроить, но признаюсь, что больше места было бы лучше.

– Господин Блейк, каменщик, сегодня с нами, – сказал преподобный отец так радостно, как ребенок, которому дали новую игрушку, – почему бы не спросить его, что он в связи с этим думает.

Каменщик был тучным человеком с медленной задумчивой манерой говорить. Он тяжело поднялся на ноги, немного подумал, потом сказал:

– Насколько я помню устройство кузницы, фундамент можно без труда удлинить на несколько футов. Вы так хотите увеличить здание, Барнаус? А не лучше ли будет ее и расширить?

Вишингем согласился, что идея великолепна.

– Я тоже так думаю, – подтвердил Блейк. – Но это будет потруднее. Проблема в том, что с деревянными конструкциями я не очень хорошо знаком. Но если вы захотите построить кузницу из камня… – когда он заговорил на близкую ему тему, голос его смягчился, и слова полились быстрее: – Я думаю, надо строить из камня, там всегда горит огонь, и, при работе с металлом, отлетают искры. Мне кажется, пожар был неизбежен. Я за то, чтобы перестроить кузницу из камня. Что скажут на это остальные?

– Я согласен! – объявил Вишингем, что и следовало ожидать.

Питер Грэхам, преуспевающий купец, владелец мукомольной мельницы и лесопилки, запротестовал:

– Прекрасное предложение, мастер Блейк! Но где вы собираетесь брать материалы для такого предприятия? Камень, в отличие от дерева, дорогой. А так как в нашей округе нет каменоломни, то его придется привозить за сотни миль.

– Надо нарубить и напилить бревна, – посоветовал кто-то.

– Да, не плохо бы, – согласился Грэхам. – Я обещаю пожертвовать часть материала, но с уверенностью не могу сказать, что так поступит работник другой каменоломни…

Беседа продолжалось еще целый час: вносились и опровергались разные предложения, у каждого было свое мнение и все высказывались. Люди, знавшие подобно лорду Стразерну об истинной причине собрания, чуть не позабыли о том, что пришли сюда не для того, чтобы обсуждать печальные потери кузнеца, а проанализировать возможность восстановления монархии.

Прошел час и начался следующий, но жители Западного Истона находили новые причины для споров по поводу перестройки сгоревшей кузницы. Спорили о том, когда она должна быть восстановлена и кому этим руководить. Потом дискуссия опять вернулась к тому, что именно нужно переделывать, как только начнется работа.

Потом разговоры перекинулись на тему о том, что согласится делать каждая женщина в дни, выбранные для строительства. И тут лейтенант Вестон потерял терпение:

– Вы совершенно невыносимые люди! – краснея, выкрикнул он.

Священник невинными глазами посмотрел на него:

– Что вы имеете в виду, любезный?

– Вы спорите по пустякам. Какое это имеет значение, если две женщины испекут одинаковый пирог! Еда есть еда!

– Я вижу, что вы не очень-то разборчивы в еде! – воскликнула госпожа Томпсон, сводная сестра двоюродной сестры жены кузнеца. Она как раз выступала против того, чтобы женщины приносили любую еду, потому что для мужчин, работающих на строительстве, нужно сбалансированное питание. Она встала во весь свой огромный рост и трубным голосом отрапортовала:

– Вы просто не имеете четкого представления о том, что нужно, чтобы человек работал охотно и хорошо. И вы еще называетесь офицером! Вам должно быть стыдно за себя! Солдаты, как и любые другие мужчины, будут больше работать и проходить большие расстояния, если их желудки полны хорошей, питательной пищей. Вы заявляете, что руководите людьми, а этого не знаете! Я еще раз повторяю, стыдитесь!

– А теперь послушайте… – воинственно начал лейтенант.

Филипп вмешался, не дав лейтенанту закончить.

– Лейтенант, дама имеет право на собственное мнение, как и все присутствующие. Здесь не происходит никаких правонарушений, есть только желание помочь одному из нас. Почему бы вам не забрать своих людей и не уйти? Вам нет необходимости оставаться, – он посмотрел на госпожу Томпсон и слегка улыбнулся. – В самом деле, я думаю, мы можем еще некоторое время поговорить по этому вопросу.

Вестон в нерешительности кусал губы. Госпожа Томпсон победоносно вздохнула и продолжала свои высказывания, как будто Вестона не существовало. Лейтенант грубо приказал солдатам опустить мечи и выйти из церкви. Даже не извинившись, он вышел за ними.

После того, как солдаты ушли, в церкви воцарилось глубокое молчание. Один из прихожан на цыпочках подошел к входной двери и, крадучись, вышел на улицу. Через несколько минут он вернулся, чтобы доложить:

– Они ушли. Лейтенант приказал всем садиться верхом, и они поскакали прочь.

Все облегченно вздохнули, потом лорд Стразерн сказал:

– Хорошо. С вашего позволения, отец, я предлагаю приступить к обсуждению настоящей цели нашего собрания, чтобы поскорее его закончить, и всем мирно разойтись по домам.

Согласившись, священник уступил свое место Стразерну.

– Хорошо. Я не стану дальше терять время на долгие вступления. Вы все знаете моего сына, – лорд Стразерн указал на Томаса, сидевшего возле Барнауса Вишингема и его жены. – Он здесь по поручению короля, чтобы решить, подходящее ли сейчас время для Его Величества вернуться в Англию. Что вы на это скажете?

– Сейчас не время, – сказал чей-то голос. – Вы все видели, что сегодня произошло. Нам надоели военные с тех пор, как Лайтон приехал в Англию. Насколько было бы хуже, если бы приехал король? Протектор еще слишком силен. Мы бы не смогли победить.

– Но уже мало кто поддерживает протектора! – закричал Цедрик Инграм. – Я за возвращение короля! Его сторонники стекутся на защиту в тот же день, когда он ступит на английскую землю.

– Прекрасное мнение, – насмешливо сказал кузнец. – И месяц назад я бы от всего сердца с ним согласился, но сегодня. – Он покачал головой. – Мы привыкли жить, подчиняясь жестокому правительству, которое владеет нашей землей. Требуется что-то из ряда вон выходящее, чтобы показать нам, как жестоки могут быть эти правители. Лорд протектор так легко не откажется от власти. Как бы ни был предан королю человек, он все же должен защитить и себя самого. Последние войны научили нас этому. Я за то, чтобы король остался в Европе. Сейчас ему еще не время возвращаться.

– Можно ожидать такого мнения от человека, подобного Вишингему, – язвительно заметил Цедрик. – Что скажут более просвещенные члены собрания?

Филипп колебался – выступать ему или нет. Он разрывался между чувством долга и своими истинными убеждениями. Вид солдат, идущих по церкви вдоль прохода с поднятыми мечами, потряс его настолько, что он сам того не ожидал. Он был военным человеком, видел зверства и видел, как умирают люди, но никогда не участвовал в осквернении храма. И ему никогда не доставляло удовольствия угрожать жителям, как это делал Вестон. Когда лейтенант так оскорбительно уставился на Алису, Филипп во всей полноте ощутил бессильную ярость побежденного, и все, что ему хотелось сделать, – это всадить кулак в самодовольную физиономию Вестона, не один, а десяток раз.

Он был уверен, что драгуны посланы в церковь, потому что местный шпион доложил Осборну о проведении Стразерном собрания после утренней службы. И оно обсудит пути возвращения Стюарта. Анализируя вероятность шпионажа методом исключения, Филипп убеждался в правильности своих подозрений.

Но Осборна и его подручного перехитрили находчивые жители Западного Истона – собрание состоялось. Томас Лайтон, одетый в поношенный дублет и похожий на обычного придворного или сына нетитулованных дворян, услышит мнение местных жителей и уедет обратно со своей безрадостной информацией.

Какие новости он привезет Черному Принцу? Воинственное обещание, что Англия поднимется на защиту Стюарта? Или более сдержанное предложение, что войну надо отложить?

Филипп не был уверен, что король сможет победить военную машину Оливера Кромвеля, созданную, чтобы держать в подчинении его страну. Она все еще эффективно работала, несмотря на разрушения, которые нанесло ей правление Ричарда Кромвеля. Однако, попытки восстания могло быть достаточно, чтобы показать, насколько хрупка власть лорда протектора.

Но война имела обыкновение связывать людей с несопоставимыми убеждениями. Восстание могло поддержать протекторат, а не нанести ему вред, и еще одно поражение могло катастрофически охладить роялистов. Сегодня, оказавшись жертвой жестокой политики репрессий, Филипп понял, что он не хотел, чтобы роялистская оппозиция разрушилась навсегда.

– Я считаю, что господин Вишингем прав. Сейчас не время испытывать силы лорда протектора. Войска еще верны памяти Оливера Кромвеля. Дать им время узнать своего нового хозяина, и возвращение короля будет легче, чем мы думаем.

– Вас несколько лет не было в стране, Гамильтон. Что сделало вас таким экспертом? – требовательно и явно раздраженно спросил Цедрик Инграм.

– Его брат – офицер в кавалерии лорда протектора, – мягко заметил лорд Стразерн. – Я думаю, стоит прислушаться к мнению сэра Филиппа. Где-то среди нас есть предатель, который выдал протекторату информацию несколько раз. Это возмутительно. Но еще хуже, реакция правительства на эту информацию. Оно реагирует быстро, аккуратно и жестоко. И только – чтобы поймать агента короля. Они будут еще аккуратнее, если на землю Англии ступит нога короля Чарльза. Нет, я тоже считаю, что сейчас не время. Король должен подождать чуть дольше, прежде чем попытаться вернуть свою корону.

Всеобщий гул одобрения пронесся по церкви. Томас Лайтон встал:

– Я хочу поблагодарить вас всех за ваши мудрые слова, – он помолчал и усмехнулся, – и за прекрасную уловку с лейтенантом. Когда он узнает, что смотрел прямо в глаза человеку, которого искал, он разъярится! Спасибо, добрые люди, мне будет не хватать вас!

Его остроумную реплику встретили смехом. Томас всем поклонился, и прихожане с улыбками начали расходиться. Филипп праздно наблюдал, как Томас шел среди толпы, кланялся джентльменам, хлопал по плечу тех, кто ему помогал, целовал ручки дамам.

Если повезет, Томас уедет отсюда прежде, чем Осборн об этом узнает. Тогда у Осборна не будет причины задерживаться в Западном Истоне, но если организация роялистов останется целой и невредимой, в его интересах сохранить здесь пару агентов, чтобы они наблюдали за происходящим. Осборну не нужно будет избавляться от местного шпиона, а Филиппа не заставят его уничтожать. Филипп мог спокойно оставаться в Эйнсли и жить своей жизнью.

Томас подошел к Алисе и сказал ей что-то, от чего она печально улыбнулась, и он наклонился поцеловать ее в щеку.

Это похоже было на прощание. Филипп надеялся, что так и будет. Он не хотел, чтобы Томас Лайтон разоблачил его раньше времени, теперь он к этому не готов. Но Алиса Лайтон была в центре его планов на будущее.

Он спрашивал себя, смог бы он ей признаться, случись, что теряет ее. И не находил ответа.

Филипп надеялся, что этого никогда не случится.

Уже далеко пополудни Филипп поехал в Стразерн-холл навестить Алису. Когда о нем доложили, семья только что закончила обедать и по привычке отдыхала в небольшой обветшалой комнате.

Филипп склонился над рукой Абигейл, и она сказала:

– Как приятно, что вы зашли, сэр Филипп.

Глаза лорда Стразерна блеснули, едва он увидел великолепный голубой шелковый дублет Филиппа. Это был более дорогой наряд, чем сдержанный коричневый, в котором он был сегодня в церкви.

– Я рискну утверждать, что вы пришли к Алисе, сэр Филипп. Не так ли?

Филипп вспыхнул:

– Я всегда рад поговорить с вами, лорд Стразерн. Фактически, я хотел сказать… Мне понравилось, как сегодня прошло собрание…Восхищен, насколько мастерски ввели в заблуждение Вестона.

– Я не часто испытываю удовлетворение, дурача других, – задумчиво сказал Стразерн, – но что в Западном Истоне не было такого человека, который бы не радовался тому, что лейтенант так наказан, уверен в этом.

Взволнованная Пруденс локтем подтолкнула Алису. Она пылко сказала:

– Я была просто счастлива, когда этот гнусный лейтенант вынужден был уйти, поджав хвост. А ты почувствовала то же самое, Алиса?

С момента прихода Филиппа Алиса сидела, покраснев и опустив глаза, робко глядя на свои сложенные на коленях руки. Получив от Пруденс ощутимый толчок, Алиса поняла, что та пытается вовлечь ее в разговор. Она улыбнулась и взглянула на гостя. Ее взгляд страстно говорил ему о любви.

– Да. Я также считаю, сэр Филипп, что ваше выступление на собрании было очень разумным. И рада, что вы смогли там присутствовать.

– Что касается выступления, я просто высказал свое мнение, – бесстрастно сказал Филипп, улыбаясь Алисе, а в этот момент погружался в ее глаза, и обоим казалось, что в комнате были только они.

Лорд Стразерн засмеялся:

– Идите, вы двое. Идите в наш домашний садик и наслаждайтесь последним светом и теплом сегодняшнего дня. Завтра может пойти дождь.

Алиса с улыбкой посмотрела на отца и озорно поддразнила его:

– Вам надо поговорить с господином Бейли и выяснить, точный ли прогноз, папа.

– Завтра для этого будет достаточно времени, детка. А теперь, с моего благословения, идите и развлекайтесь.

Алиса бросила на отца удивленный, но восхищенный взгляд. Он разрешает им побыть наедине, да еще благословляет их прогулку – все это означает, что он готов принять предложение Филиппа с просьбой ее руки. Слегка дрожа, так как это был важный шаг. Алиса позволила Филиппу взять ее под руку й вывести из комнаты.

Когда они оказались одни, она снова оробела, но смогла скрыть свои эмоции, указывая ему дорогу в садик, украшавший дом с западной стороны.

Придя туда, она решила, что неплохо начать разговор с рассказа о садике.

– Когда мы переехали жить в Стразерн, этот сад был настолько запущен, что придавал дому какой-то унылый вид. Моя мачеха позаботилась о том, чтобы вернуть клумбам их былую красоту. Потребовалось несколько лет, чтобы сад превратился в такой шедевр, – Алиса дерзко взглянула на Филиппа. – Таким же скоро будет все имение. Мы, Лайтоны, так легко не отступаем перед трудностями.

Филипп улыбнулся и поддразнил ее, сверкая глазами:

– Неплохая характеристика будущей жены, вы так не думаете, госпожа Алиса?

Она вспыхнула и отвернулась. Потом засмеялась:

– Если бы мужчина, желающий найти жену, был типичным лордом-роялистом, потерявшим большую часть своего имения из-за прожорливой республики, он нашел бы неплохое приобретение. Если же этот мужчина более устроен в жизни, – она обворожительно склонила голову, пока они шли по усыпанной гравием дорожке, – ну, тогда, я думаю, женой было бы нелегко управлять.

– Сила духа в жене придает пикантность браку, – пробормотал Филипп.

Бурный восторг, предсказывающий личный успех, подбодрил Алису.

– Брак – серьезное дело, сэр. Вам разве об этом не говорили?

Филипп остановился и привлек Алису к себе. Его голубой шелковый дублет переливался в лучах заходящего солнца и красиво оттенял бархатное платье Алисы цвета бургундского вина.

– О да, мне известно это старое нравоучение. Однако я ему не верю. Особенно, если двое людей, вступивших в брак, очень нежно заботятся друг о друге, – он прожигал Алису взглядом, без слов говорившим ей, как он пылает настоящей любовью. Она качнулась к нему, увлекаемая желанием.

Он обнял ее и привлек к себе, обхватил ее губы страстным поцелуем, вмещавшим в себя все, что она только что прочла в его взгляде. Их губы слились воедино, вкушая, упиваясь, наслаждаясь друг другом. Влюбленные чувствовали единственное, что можно сделать с разожженным в них огнем, – погасить его здесь, в домашнем садике.

Последствия такого пылкого поцелуя могли бы зайти очень далеко, но в них еще осталось немного здравого смысла, чтобы прекратить поток уносимой их страсти, пока окончательно не потеряли голову.

– Может быть, ваш отец ошибся, позволив на погулять наедине, – простонал Филипп, усилием воли отстраняя свои губы от нее. – Вы опьяняете меня, моя леди. Когда я с вами, у меня нет других желаний, кроме одного – заключить вас в объятия и сделать все, чтобы вы стали моей.

Все еще находясь в его объятиях, Алиса мягко сказала:

– Я бы свободно отдалась вам, Филипп. Это противоречит всем правилам и приличиям, которым меня учили, но с вами я забываю о том, что должна делать, и подчиняюсь своим инстинктам.

– Пойдемте, – Филипп умышленно отстранил ее от своего тела и попросил взять его под руку. – Давайте пройдемся и поговорим о менее обжигающих вещах, что, без сомнения, ожидал от нас ваш отец, позволив нам прогуляться вместе.

Все еще переполненная пьянящим восторгом, Алиса покачала головой и рассмеялась:

– Какой чудесный день сегодня! Он начался с полного разгрома гнусных круглоголовых и закончился… – она подхватила его под руку, – возможностью прогуляться под солнцем с очаровательным человеком, который меня восхищает.

По телу Филиппа пробежала дрожь, и он заставил себя не отвечать, как подобает, на требовательное признание Алисы. Вместо этого он воспользовался темой собрания роялистов:

– Лейтенанта Вестона, действительно, сбили с толку, но я умоляю вас, Алиса, не воображайте, что он побежден. Круглоголовым известно, что в Западном Истоне существует активное движение роялистов, и они не позволят вам поднять восстание, не произведя ответный удар.

Ничто не могло помешать бьющей ключом радости, охватившей Алису.

– Однажды мы уже их наказали. Сделаем это и еще раз! – она нежно улыбнулась, посмотрев на хмурое лицо Филиппа. – Но не о чем беспокоиться, Филипп. Сегодня решено, что пока восстание не в интересах короля. И это скажет мой брат Тайному Союзу и королю. Вряд ли у правительства будут основания мешать нам, когда уедет Томас. Но, сэр, не смотрите так мрачно. Я знаю, что Англия сейчас не такая, какой была, когда вы ее покинули, но это по-прежнему порядочная страна и лучшее место для жизни по сравнению с континентом. Филипп улыбнулся:

– Да, вы правы, прекрасная Алиса. И я рад, что живу в Эйнсли, – он удержал ее и нежно погладил по волосам. – Если бы я не вернулся в Эйнсли, никогда бы не встретил вас, и не смог бы пережить этого.

У Алисы перехватило дыхание. Его слова текли, как мед, сладкие и обволакивающие, а глаза вновь горели пламенным огнем. Она качнулась к нему, и он обхватил ее за талию.

– Вы такая тоненькая, я могу пальцами обхватить вашу талию, – восхищенно сказал он, – однако и достаточно сильная, если можете остановить лошадь. Хрупкая и упругая одновременно. Вы обворожительны, Алиса Лайтон. Идите ко мне.

Алиса охотно опустила руки ему на плечи и прильнула к нему. Прерванная несколько минут назад страсть вспыхнула с новой силой. Он склонил голову, а Алиса запрокинула ее так, что их губы встретились. Когда их языки переплелись, она окунулась в счастливое очарование желания. Она сжимала его плечи, потому что перестала чувствовать под собой ноги, и была полностью в его власти, но сердцем понимала, что он не воспользуется этой властью ради ее чести. Прежде всего, она доверяла ему все, что было правильно для них двоих. А если бы это вышло за рамки условностей, Алиса не заботилась бы. Она настолько забылась в изумительных чувствах, которые вызывало его прикосновение, что не услышала хруст гравия на дорожке. Филипп вначале тоже ничего не услышал, но, когда шаги послышались совсем близко, отстранился от нее.

– Проклятье! – она посмотрела на него отуманенным взглядом.

– Послушай, Алиса, кто-то идет. Возьми меня под руку и пойдем прогуляемся. Понятно?

Она послушно сделала то, что ей велели, но покачала головой.

Филипп вздохнул, мимолетно коснулся ее щеки и прошептал:

– Что касается меня, я не волнуюсь, что нас увидят в объятиях друг друга, потому что не стыжусь своих чувств к вам, прекрасная Алиса. Но я ни за что в мире не хотел бы подвергать вас неприятностям, которые могут случиться, если нас застанут в объятиях. Поэтому пойдемте сейчас со мной и притворимся, что мы беззаботно болтаем, как старые друзья, целую вечность не видевшиеся друг с другом.

Его объяснение оживило Алису, и она рассмеялась:

– Наши чувства нельзя скрыть за легким разговором, милый сэр, но я постараюсь. А кто там идет за нами? Вы не знаете?

Филипп покачал головой:

– Возможно, ваш отец или кто-нибудь из прислуги.

Он ошибался. Это у Цедрика Инграма под ногами громко хрустел гравий. Хотя он, как всегда был пышно разодет, в глазах Алисы его кричащий зеленый дублет и кюлоты с золотистыми бантами и розочками и в подметки не годились элегантному голубому дублету и черным кюлотам Филиппа.

Идя к ним навстречу, Цедрик рассерженно взглянул на Алису и Филиппа, представлявших выразительную картину – они стояли рядом, как задушевные друзья, которые хорошо понимали друг друга. Приблизившись, он еще больше помрачнел и, едва заговорил, его голос дрожал от волнения:

– Мне сказали, что вы здесь, госпожа Алиса. Я не мог поверить своим ушам, когда Стразерн сообщил, что он разрешил вам погулять наедине с сэром Филиппом. Пойдемте, я отведу вас обратно домой, – он протянул ей руку с явной надеждой, что она примет ее…

Алиса не двинулась. Она послала Филиппу соблазнительный взгляд, но когда повернулась к Цедрику, ее лицо стало суровым:

– Мы с сэром Филиппом приятно беседовали, господин Инграм. Вы можете присоединиться к нам, но мы еще не готовы вернуться домой.

Инграм зловеще сощурил глаза:

– Госпожа, между нами существует соглашение. Вы обязаны подчиниться мне.

Алиса сглотнула. Она не хотела открытой ссоры с Цедриком Инграмом, но не могла позволить ему и дальше считать, что стоит попросить ее руки, как его тут же удостоят этой чести.

– Нет, господин Инграм. Хотя вы несколько месяцев назад решили, что в один прекрасный день мы будем помолвлены, но никаких обещаний вам не давали ни отец, ни я, – она гордо вскинула голову и посмотрела с достоинством и тревогой. – Мой отец разрешил сэру Филиппу прогуляться со мной по саду, и я не собираюсь возвращаться.

– А когда она соберется возвратиться домой, то я приведу ее, – добавил Филипп. В его голосе послышались низкие угрожающие ноты, которых Цедрик просто не мог не понять.

Он пришел в ярость и побагровел.

– Я не могу поверить в то, что я слышу! Вы предпочитаете мне этого человека?! Он может оказаться шпионом, который предает нас, а вы наивно доверяете ему, как слепой ребенок!

– А почему бы и нет? – требовательно и раздраженно спросила Алиса. – Сэр Филипп не может быть шпионом, Цедрик, потому что не был посвящен во всю информацию, которую, однако, выдавали круглоголовым. Более того, он рассказал мне о себе, и я верю ему. Да, я действительно доверяю ему, и буду признательна, если вы оставите свои отвратительные комментарии при себе!

– Алиса, – осторожно сказал Филипп, – благодарю вас, милая леди, за вашу страстную защиту, но я бы предпочел сам иметь дело с Цедриком Инграмом. – Он впился холодным взглядом в глаза Цедрика: – Я думаю, что нам следует свести счеты, Инграм. Давайте рассчитаемся завтра на рассвете.

Глаза Цедрика сверкнули огнем, но он быстро скрыл это.

– Абсурдно! Вы предлагаете мне дуэль из-за женщины, чей дурной вкус позволил ей предпочесть вас? Я – против! Я оставлю вас здесь ласкаться и ворковать, как отвратительных крестьян. Но я намерен сказать несколько правдивых слов лорду Стразерну, прежде чем уйду из Стразерн-холла.

С суровым выражением лица Филипп смотрел, как он уходит:

– Пусть будет так, Цедрик Инграм. Мы сведем счеты в другой раз, можешь быть в этом уверен.

Алиса мрачно посмотрела на него:

– Извините, что вам пришлось перенести эту неприятность, Филипп, но я рада, что с этим покончено. Я не хотела выходить замуж за Инграма, но не могла заставить себя сказать это вслух. Теперь, когда все кончено, я чувствую себя значительно лучше.

Филипп нежно коснулся ее щеки.

– Остерегайтесь его, Алиса. Он так просто не оставит ваш отказ.

Она неприязненно сморщила нос:

– Нет, действительно, не оставит, да? Но что он может сделать, кроме как пожаловаться моему отцу?

– Я не знаю, – медленно сказал Филипп. – Но я не дам ему спуска. Абсолютно ни в чем.

ГЛАВА 13

– Томас уезжает через три дня, – лорд Стразерн заглянул в встревоженные глаза дочери и вздохнул. Алиса надеялась на основательную встречу с братом, пока он в Англии, ведь они с детства так близки. Когда Томас находился в Европе, она страшно скучала о нем. – Томас хочет увидеться с тобой и попрощаться перед отъездом. Завтра рано утром он будет в коттедже у Джона Гарднера. Я обещал ему, что ты приедешь.

– Да, папа, – пылко сказала Алиса, но в ее прекрасных голубых глазах затаилось хмурое озабоченное выражение. – Папа, а это безопасно для меня – пойти к Томасу? С тех пор как он вернулся, мы убедились, что не можем доверять жителям Западного Истона. Это был тяжелый урок.

Лорд Стразерн угрюмо покачал головой:

– Только один человек виновен в предательстве, Алиса. Нельзя обвинять всех людей, потому что один – предатель.

– Но кто это, папа?

– Всего несколько человек знало, что мы будем проводить собрание в воскресенье после службы. Один из этих людей нас предал. Мне кажется, я знаю, кто это, но не буду ничего предпринимать, пока не удостоверюсь наверняка. И не стану называть его имя, чтобы не ошибиться.

Гордость любящей дочери заставила Алису впервые улыбнуться за время разговора. Честный и справедливый, лорд Стразерн не обвинит человека, не имея достаточных оснований.

– А Томас в безопасности, папа? Я не хочу идти к нему, если это будет для него опасным!

– Том принимает дополнительные меры предосторожности, Алиса, с тех пор как мы узнали, что предателем является человек, которому я давно доверял. Никто, кроме меня, не знает, где Томас, и он часто меняет убежища. Завтра после встречи с тобой он уедет из коттеджа Гарднера в другой безопасный приют. Поверь, Алиса, Томас мне так же дорог, как и тебе. Я не стану рисковать его жизнью.

– А предатель?

Голос лорда Стразерна стал угрожающим:

– Пусть Томас уедет, я удостоверюсь – начну действовать.

В глазах отца Алиса заметила печаль и отчаянную решимость. Расстроенная, она опустила взгляд.

– Скажи Томасу, что я буду рада встретиться. Мне тоже хочется с ним попрощаться.

Рассвет был влажным и серым – подходящая погода, чтобы поваляться в постели и не давать никому повода для любопытства. По совету отца Алиса закуталась в плотный черный плащ с широким капюшоном, преследуя две цели: защитить себя от дождя и скрыть голубую амазонку и блестящие белокурые волосы, так хорошо знакомые жителям Западного Истона.

Лорд Стразерн также оделся осмотрительно: темно-коричневый костюм, такого же цвета длинный плащ, защищающий от дождя и ветра, старая шляпа, без пера и с обвисшими полями. Даже их лошади выглядели неприметно, и в любой конюшне они оказались бы к месту. Это были далеко не те ухоженные животные, на которых обычно выезжали Алиса и ее отец. Конечно, вряд ли можно было одурачить того, кто внимательно взглянул бы на этих двух невзрачных наездников, но обычный прохожий на расстоянии не догадался бы, что эта пара – лорд Стразерн и его дочь. Однако меры предосторожности оказались излишними – они не встретили никого по дороге в коттедж, но и там им не мешало выглядеть неприметными.

В маленьком ухоженном коттедже были Томас и Джон Гарднер, а все семейство в целях конспирации ожидало за домом под навесом. Лорд Стразерн поздоровался с сыном, сказав ему грубовато «доброе утро» и ощутимо хлопнув по плечу, потом умышленно вышел из коттеджа вместе с Джоном Гарднером. Они пошли под навес, и Джон Гарднер что-то говорил и время от времени куда-то показывал, как будто на что-то жаловался. Издалека могло показаться, что он оживленно разговаривает с близким другом, не более того. Алису с братом оставили одних в доме.

Томас сдержанно поцеловал Алису в щеку:

– Я рад, что ты пришла.

Напряжение Томаса передалось Алисе и, отступив, с нелегким сердцем она посмотрела на него. На нем был грубошерстный длинный жакет с поясом – излюбленная одежда низших слоев, надетый поверх рейтуз из такой же плотной ткани. Жакет доходил до середины бедер и был перехвачен на талии кожаным ремнем. Алиса подумала, что, несмотря на простонародную одежду, Томас все равно выглядел аристократом со своими длинными вьющимися волосами, собранными на затылке. Нельзя было отрицать, что вокруг него был ореол какой-то небрежной властности.

– Я бы не хотела, чтоб ты уезжал, – наконец, сказала она.

Суровые морщины на его лице осветились улыбкой:

– Я тоже, сестричка, я тоже. Но я уже давно сделал свой выбор, и не жалею об этом. На этот раз я уеду на континент, но в следующий – вернусь в Англию вслед за своим монархом!

– Как ты можешь быть так уверен, Томас?

Он беспокойно зашагал по маленькой комнатке, где проживала вся семья и которая являлась столовой и кухней одновременно. Небольшое створчатое окно выходило в крошечный цветочный садик, где на фоне серого утра бледно-желтые нарциссы казались ярким цветным всплеском. Томас смотрел сквозь окно слегка затуманенным взором.

– Англия меняется, Алиса. Во всех слоях общества начинается брожение. Новый лорд протектор не тот человек, каким был его отец, и он не сможет справиться с переменами, которые неизбежны. Люди еще не готовы, – он отвернулся и отвел взгляд от спокойного, чисто английского пейзажа за окном, его лицо улыбалось: – А когда будут готовы они, будет готов и король!

Поддавшись его энтузиазму, Алиса хлопнула в ладоши:

– Я надеюсь, что так будет, Томас! Я действительно надеюсь!

– И очень скоро… – Томас колебался, что было на него не похоже. – Алиса, папа говорит мне, что ты… ну, что ты принимаешь ухаживания Филиппа Гамильтона.

Это прозвучало угрожающе. Алиса сжалась.

– Я не считаю его непривлекательным, Томас, если ты это имеешь в виду.

– Осторожней, Алиса. Он не тот, каким кажется, – слова парили в воздухе, ужасно жестокие слова, которые ранили с безжалостностью рапиры. Глаза Алисы расширились от страха, и она с напряжением глотнула воздух:

– Филипп Гамильтон – круглоголовый?

Томас кивнул.

– Томас, почему мне об этом говоришь ты, а не папа?

– Потому что папа не знает – пока. Я собираюсь сегодня сказать ему об этом, прежде чем он уедет отсюда.

Алиса открыла рот, собираясь что-то сказать, потом сжала губы, обдумывая доводы брата:

– Значит, ты уверен, что Филипп не сторонник роялистов.

– Я много раз встречался с Энтони Ричардом Гамильтоном до его смерти. Ссылка была для него кошмаром. Он очень переживал по поводу своего невезения и очень сильно пил. Негодовал также, что его брат избрал сторону парламента. Но я думаю, именно разрыв причинял ему боль, потому что когда напивался, то говорил о своем брате с любовью. В самом деле, я даже чувствовал, что знаю этого Филиппа, хотя ни разу его не видел.

Заметив убитый взгляд Алисы, Томас осторожно закончил:

– Могу уверить тебя, Алиса, что человек, живущий в Эйнсли Мейнор, – младший брат Энтони Гамильтона, Филипп Ричард Гамильтон.

Алиса ожидала именно такого ответа. Она медленно кивнула, неподвижно уставившись на Томаса:

– Ты, должно быть, знал, что Филипп не тот, за кого выдает себя, как только папа представил его. Но ты не сказал папе об этом. Он ведь должен знать, кто шпион среди нас?

Томас тяжело вздохнул:

– Гамильтон – не шпион.

Алиса вздохнула:

– Слава Богу! Вначале, когда он приехал, я относилась к нему с подозрением, но по мере того, как узнавала его все больше… ах, не знаю! Я начала думать, что он не может быть шпионом. Он слишком прямолинеен, честен, чтобы участвовать в таком скользком деле! – она взяла брата за руки и настойчиво сказала: – Томас, кто шпион?

Он глубоко вздохнул:

– Алиса, если бы ты узнала, ты бы могла нечаянно спугнуть его тем, что мы догадались о его секрете. У него нет принципов, и неизвестно, что он мог бы сделать. Для твоего же блага я не могу сказать тебе, кто он.

Алиса отпустила его руки и с облегченным вздохом сказала:

– Папа мне тоже не скажет, – подняв голову, она взглянула на брата. – Ну ладно, если сэр Филипп не шпион, почему тогда ты меня предостерегаешь?

– Потому что он – круглоголовый, – мягко сказал Томас. – Наш заклятый враг. И в один прекрасный день, когда настанет время возвращаться королю, он будет вынужден выбирать. Ты бы смогла жить спокойно, если бы твой муж был офицером в армии круглоголовых, а отец и брат сражались за короля?

Алиса побледнела:

– Будь проклята эта бесконечная война! – она закрыла глаза руками. – Ах, Томас! Когда она закончится? Неужели это будет длиться всю жизнь?

– Война закончится, когда наш монарх снова займет свое достойное место на троне, – он осторожно отнял ее ладони от лица. – Алиса, посмотри на меня. Гамильтон всего лишь один из мужчин. Обрати внимание на кого-нибудь другого. Ты красива. Тебе не составит труда найти мужа из людей нашего круга.

– Поздно, – тихо сказала Алиса, глядя на озабоченное лицо брата. В ее прекрасных голубых глазах мелькали слезы. – Слишком поздно, Томас, потому что я имела глупость отдать свое сердце сэру Филиппу Гамильтону. – Ее нижняя губа дрожала: – Ах, что же мне делать?

– Я не знаю, – хмуро сказал Томас.

С горестной улыбкой Алиса высвободила свои руки из его рук. Яркое будущее, которое она еще вчера представляла себе, утонуло во мраке. Она должна была принять решение, которое так не хотелось принимать. Томас был прав. Если она выйдет замуж за Филиппа Гамильтона, однажды сможет оказаться на противоположной стороне. Но если она любит его, имеет ли это значение? Должно ли это иметь значение?

Прежде всего, Алиса трезво смотрела на вещи. Она не сомневалась, раз Филипп выбрал курс круглоголовых, это принесет их браку невыносимые страдания. Возможно, Томас прав – будет лучше порвать с Филиппом сейчас, пока их связь не стала убийственной, и тогда разрыв сломает Алису.

В том, что она сегодня узнала, была одна положительная сторона. Наконец-то она могла быть уверена, что ее инстинкты правильны. Филипп Гамильтон не был предателем ее брата.

Но если это был не он, кто тогда? В данный момент этот вопрос не имел значения; Томас вскоре уедет, и после этого ее отец разберется со шпионом Западного Истона.

– Томас, будь осторожен, – тихо с нежностью сказала она.

– Ты тоже, – ответил он и наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, и она обняла его.

– Мы будем скучать без тебя, – она смахнула слезинку. – Счастливого путешествия.

Он кивнул и вышел из домика. Она слышала, Томас разговаривал с отцом на улице, потом раздался топот копыт, и он ускакал.

Через несколько минут лорд Стразерн вошел в коттедж.

– Знаешь – о Гамильтоне?

– Да, папа.

– Алиса, я не думаю, что тебе и дальше следует принимать ухаживания этого мужчины.

Она гордо подняла голову, сверкая глазами:

– Я поддерживаю короля, папа, и не стану общаться с его противником. Сэр Филипп больше не появится в Стразерн-холле ради меня!

Стразерн слегка улыбнулся, но его глаза оставались печальными:

– Хорошо, Алиса.

Одобрение отца не принесло ей облегчения, Она, как никогда, стала печальной.

– Пойдем, чтобы жители этого дома больше не подвергались из-за нас опасности, – кратко сказал лорд Стразерн.

Алиса молча подчинилась. У нее не было желания дольше здесь оставаться.

– Алиса, сэр Филипп ожидает вас внизу. Вы спуститесь к нему?

Алиса взяла щетку и спокойно стала расчесывать золотистые волосы. Она была одета в шелковое платье цвета аквамарина, подпоясанное на талии голубым поясом. Это платье было чисто домашним: мягкий – без косточек – лиф, вопреки моде, закрытая – а не распашная – верхняя юбка, из-под которой не видно было нижней.

– Нет, – коротко отрезала Алиса.

Пруденс уставилась на нее:

– У меня болит голова, – Алиса смотрела на себя в зеркало и удивлялась, что ее внутреннее волнение не отражалось на лице.

Пруденс озадаченно склонила голову:

– Но непохоже, что тебе так плохо. Ты уверена, что не хочешь спуститься к нему, Алиса?

– Вполне уверена, – она повернулась, чтобы улыбнуться своей сестре, но это была неудачная попытка. – Мама знает, как я себя чувствую, и объяснит сэру Филиппу.

Пруденс присела на краешек тахты возле камина. Ее розовая юбка развернулась вокруг нее веером. Она нахмурилась:

– Алиса, что-нибудь происходит, чего я не знаю?

Вздохнув, Алиса отложила щетку и села возле сестры. Взяв Пруденс за руки, она мягко сказала:

– Происходят самые разнообразные вещи. Даже я не знаю половины того, что происходит.

Лицо Пруденс вытянулось.

– Это значит, что ты, в конце концов, принимаешь ухаживания Цедрика Инграма?

Алиса рассмеялась. Временами Пруденс объяснялась с наивной простотой ребенка.

– Нет, Пру, я уже сказала Цедрику, что не связана с ним, и он очень возмущался. Не думаю, что теперь он предложит выйти за него замуж, и даже если бы это сделал, я бы отказала ему.

Глаза Пруденс засияли, но она все еще выглядела озадаченной.

– Не понимаю. Но если тебя устраивает такое положение дел, то я подумаю об этом. Что же все-таки с сэром Филиппом?

Алисе пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы.

– Я решила, что сэр Филипп не тот человек, на чьи ухаживания можно отвечать. И больше не буду принимать его здесь.

– Но почему? Что ты узнала о нем?

– Ничего – и все, – Алиса с трудом сдерживала себя. Еще несколько вопросов Пруденс, и она закричит в истерике.

– Пруденс, пожалуйста, уходи. У меня действительно болит голова, и я бы хотела побыть одна.

Пожав плечами, Пруденс исполнила ее просьбу.

Алиса смотрела на нее с облегчением и тревогой. Теперь она могла побыть наедине со своими мыслями, даже если они разрывали ей сердце.

Всего день назад Томас сказал ей правду о Филиппе Гамильтоне, но ей казалось, что прошла уже целая вечность.

Она просыпалась с мыслью о том, что ей делать. С грустью размышляла над своим правом выбора, над тем, что лучше для ее семьи, для жителей Западного Истона и, наконец, для политического курса роялистов.

Она даже думала, что причиняет Филиппу меньшую боль, чем та, от которой страдает сама. Но никогда не задавалась вопросом, какой выбор окажется лучшим, потому что твердо знала: единственная альтернатива, которая сделает ее счастливой, – быть с Филиппом Гамильтоном, а это невозможно.

Сейчас можно порвать с ним, но если снова отказаться разговаривать, он обязательно найдет способ узнать, почему она так изменилась за несколько дней. Алиса верила, что Филипп не примет компромиссный ответ, который уведет от правды, и боялась выдать, что ее любовь к нему совсем не ослабела, к величайшему стыду. Разрыв с ним просто был делом чести, но не внутренней потребностью.

Более того, помимо личной реакции Алисы была дополнительная проблема – все соседи знали об ухаживаниях Филиппа. Неожиданный разрыв приведет к вопросам и, в конечном счете, к разоблачению сэра Филиппа. Люди безжалостно назовут его шпионом. Алиса не хотела навлечь на него вражду, которая непременно последует за такими предположениями.

В скрытых уголках сознания и в затаенных мечтах Алиса отказывалась от печальной действительности, воображая, что случится, если позволить сэру Филиппу и дальше ухаживать за ней.

Она не сомневалась в правдивости слов, сказанных Томасом: Филипп Гамильтон – сподвижник круглоголовых.

Однако ей было трудно поверить, что он все еще искренне поддерживал протекторат и его курс. Многие люди изменили свои взгляды во время и после войны. Возможно, преданность Филиппа лорду протектору могла подорвать его умная и решительная жена-роялистка. Когда придет время возвращаться королю, Филиппу не обязательно сражаться на стороне роялистов. Все, о чем она его попросит, – остаться нейтральным. Эту тактику успешно использовали многие известные лорды-роялисты, чтобы сохранить свои имения после казни короля Чарльза I.

Трудность была в том – как убедить Филиппа это сделать?

Алиса не надеялась, что это возможно, поэтому позволить ему и дальше ухаживать за ней – не более чем желание и мечта.

Все же, она не могла заставить себя окончательно порвать с ним. Поэтому спряталась в своей комнате и просила мачеху передать извинения, возможно, завтра она почувствует себя лучше. Тогда она смогла бы послать записку, в которой отказалась от знаков его внимания. Или вышла бы к нему и выслушала его увертки.

Завтра.

Алиса закрыла лицо ладонями и всхлипнула.

Преподобный Рудольф Грейстоун, священник Западного Истона, был сухощавым человеком с высоким лбом и глубоко посаженными карими глазами, полными сострадания. Ну, подумала Алиса, принимая стакан хорошего вина от его жены, почти всегда его глаза были такими.

Когда собравшиеся в доме гости обсуждали вторжение солдат в прошлое воскресенье, его светлые глаза были бесстрастно холодными.

– Человек, указавший солдатам протектората, что собрание роялистов состоится в церкви после службы, бесспорно непорядочный, – возмущенно говорил преподобный мистер Грейстоун.

– Бесспорно, – успокаивающе сказала его жена, предлагая мужу кусок яблочного пирога.

Священник взял и начал жевать.

– Превосходно, дорогая, как всегда, – сказал он о выпечке, прежде чем продолжил свою тираду:

– Предательство соседей и друзей – дело, достойное презрения.

– Он человек без чести и без совести! – с достоинством поддержала она мужа. И протянула тарелку с пирогом всем гостям – Алисе, Пруденс, Абигейл, госпоже Вишингем и госпоже Томпсон. Женщины хотели еще раз договориться о питании рабочих на восстановлении сарая и кузницы, как и было решено тогда в церкви.

– Кто бы он ни был, но, допустив солдат в церковь, нанес не столько вреда, сколько пользы. В конце концов, мы не смогли бы так организовать восстановление сарая господина Вишингема, если бы не вынужденное церковное собрание в прошлое воскресенье, – мирно заметила Абигейл. – Действительно, изумительный яблочный пирог, госпожа Грейстоун.

– Возможно, это событие и помогло нам, – настойчиво сказал священник, – но намерения его все же были нечистые.

– Несомненно, – подтвердила госпожа Вишингем. – Но леди Стразерн права: мой муж и я в долгу перед… сэром Филиппом.

– Сэром Филиппом? – резко переспросила Алиса. – Вы предполагаете, что сэр Филипп донес на нас?

– Кто еще это мог быть? – рассудительно заметила госпожа Томпсон. – Нельзя же думать, что это кто-то из нас!

– Это вполне мог быть кто-то из соседей, – возразила Алиса, покрывшись красными пятнами под всезнающими взглядами дам.

– Я думаю, что Алиса избавится от своих чувств и здравый смысл победит, – заговорщическим тоном прошептала госпожа Вишингем на ухо Абигейл.

В глазах Алисы засверкал огонь возмущения, а Пруденс стремительно вскочила и заговорила:

– Госпожа Томпсон, почему вы считаете шпионом сэра Филиппа, если не принимать во внимание, что он недавно поселился в Эйнсли Мейнор?

– Его брат – круглоголовый, – просто ответила леди.

Абигейл бросила быстрый взгляд на Алису, потом благоразумно сказала:

– Многие семьи раскололись из-за разности взглядов на политику во время войны. Что заставляет вас думать о сэре Филиппе, проведшем несколько лет в ссылке, как о предателе роялистов?

– Вероятно, это была та цена, которую он должен был заплатить за право наследования родительской собственности, – язвительно заметила госпожа Вишингем.

– Эйнсли – богатое имение. Любой человек продал бы душу дьяволу, чтобы заполучить его.

– Сэр Филипп не стал бы этого делать, – разъяренно сказала Алиса, вставая. Уже не имело значения, что Филипп предал ее доверие. Или – что он был круглоголовым. Главное – он не был шпионом, и она не могла слышать, как на него злобно клевещут.

– Извините, мама. Я не могу больше здесь оставаться. Госпожа Грейстоун, я буду рада оказать помощь, где она потребуется. Всего доброго вам и преподобному мистеру Грейстоуну, – она стремительно и резко вышла из комнаты.

На улице Алиса остановилась, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Разговор заставил ее понять, что она не могла так просто, без объяснений, порвать с сэром Филиппом. Ей придется встретиться с ним и объяснить, почему они не должны видеться. Они смогут общаться как друзья, и, таким образом, избежать сплетен, которые бы несомненно поползли, если бы она отказалась принимать его.

Алиса обошла дом и подошла к загону, где была привязана ее лошадь. Там к ней присоединилась Пруденс с озорством прогульщицы уроков, которой удалось сбежать и, наконец, почувствовать себя свободной.

– Мама направила меня за тобой, чтобы ты не ехала домой в одиночестве, и я решила, что это отличная мысль, чтобы сбежать оттуда, где начала уже засыпать.

Слуга помог ей забраться в седло, она сверкнула глазами, и губы расплылись в безудержной усмешке:

– Я думаю, мама почувствовала, что мне надо уйти, потому что все эти старые сплетницы начнут обсуждать твои отношения с Филиппом. А она не хотела, чтоб я слышала такие разговоры.

Алиса рассмеялась, хотя сейчас, после того как в ней остыл праведный гнев, у нее было очень плохое настроение.

– Нет никакой связи между нами. Надеюсь, что мама сумеет их в этом убедить.

Пруденс недоверчиво посмотрела на нее и пришпорила лошадь.

– Поехали! У нас есть свободное время – целый день мы можем делать все, что захотим. Давай не будем заботиться о том, что там болтают эти старые клуши, – не дожидаясь сестры, она вывела лошадь со двора, побежавшую рысью. Алиса покачала головой, но в глазах была улыбка: они с сестрой удалялись из этого осиного гнезда.

Она уже собиралась обогнуть угол дома, когда услышала, как Пруденс проворковала:

– Господин Инграм, как приятно встретиться с вами!

Алиса выехала на улицу и увидела Пруденс, удрученно смотрящую вслед проехавшему Инграму. Он даже не побеспокоился ответить на ее приветствие, не говоря уже о том, чтобы остановиться и поболтать с ней.

– Признаюсь, этот человек возмущает меня до крайности, – Алиса ненавистно посмотрела на облаченную в ярко-красное спину Инграма, мирно подпрыгивавшую в такт бегущей рысью лошади по главной улице Западного Истона. В этот момент она бы с радостью задушила его за грубость к сестре.

– Алиса, – медленно сказала Пруденс. – Я еду за ним.

Алиса ошеломленно уставилась на нее.

Глаза Пруденс горели любопытством и решимостью.

– Алиса, он был настолько погружен в раздумья, что даже не заметил меня. Ты знаешь, как я стараюсь понять, что дорого его сердцу, чтобы доказать ему свою любовь. Пока я не выяснила ничего важного. Но сегодня – почему он такой серьезный? – может быть, он на пути к самому важному для него, – она подстегнула лошадь. – Я должна ехать, ты сама это понимаешь.

Алисе пришлось пустить лошадь рысью, чтобы успеть за Пруденс:

– Сестра, я не думаю, что это благоразумно.

Пруденс пожала плечами и посмотрела так красноречиво, будто сообщила, что сейчас она не думает о последствиях.

Алиса попыталась снова:

– А что если он едет в такое место, куда нельзя ехать женщине?

– Ты имеешь в виду петушиные бои, или бой быков, или что-нибудь в этом роде? По крайней мере, я узнаю, куда он поехал! Алиса, я не могу упустить такую возможность!

– Тогда я поеду с тобой.

– Нет! – Пруденс перевела свою лошадь на шаг. Инграм, подпрыгивавший в такт своей бегущей рысью лошади, все еще виднелся вдалеке.

– Алиса, если по какой-нибудь причине он остановится и заметит меня, я смогу поговорить с ним. А если ты будешь там, то он начнет смотреть только на тебя, а на меня – не обращать внимания. Я могу потерять свой шанс доказать, как к нему неравнодушна.

Алиса почувствовала себя еще хуже, чем когда вышла из дома священника, потому что знала, что бы не сделала Пруденс, ничто не возбудит в Цедрике Инграме интереса к ней. Она также знала, что ни в коем случае не скажет об этом Пруденс, – однако? Озабоченная, Алиса смотрела на едва различимую впереди фигуру Инграма. Конечно, он не поедет далеко.

– Хорошо, поезжай за ним, но будь осторожна, Пруденс! Одинокая женщина – легкая добыча. Не преследуй господина Инграма, если он поедет слишком далеко от города.

– Не буду, – пообещала Пруденс, болезненно улыбаясь Алисе.

– Мне надо кое-что купить. Возвращайся и жди меня здесь через час, – Алиса сказала это приказным тоном, надеясь, что сестра ей подчинится.

– Хорошо, если часа будет достаточно, – неугомонно ответила Пруденс, впиваясь каблуками в бока лошади. Она оглянулась через плечо, сверкая глазами, и галопом унеслась прочь.

– Пожелай мне удачи, Алиса!

Алиса смотрела, как она уезжала, с каким-то дурным предчувствием.

Когда Пруденс не вернулась через час, она еще не почуяла беды. Сделав покупки и не намереваясь дольше оставаться в деревне, удрученная, Алиса вернулась в Стразерн-холл.

ГЛАВА 14

Цедрик удалялся все дальше и дальше от города, и Пруденс уже начала беспокоиться, не слишком ли опрометчивое решение она приняла, поехав за ним. В то же время ее любопытство безудержно возрастало. Алиса была права? Не собирался ли Цедрик заниматься запрещенной деятельностью, такой как петушиные бои?

По какой-то причине мысль о петушиных боях, проводимых при дневном свете, казалась Пруденс нереальной, а так как она больше не могла придумать, какое еще нечестивое заведение мог посетить Цедрик, то продолжала ехать за ним.

Отъехав на некоторое расстояние от деревни, Цедрик пустил лошадь медленным шагом, потом, к удивлению Пруденс, въехал в густой кустарник, который граничил с дорогой. Пруденс впилась каблуками в бока лошади, чтобы остановить ее возле того места, где исчез Цедрик. Она ехала на большом расстоянии от него, так что Цедрик практически не мог ее заметить, если только он специально не оборачивался в седле, но теперь расстояние между ними, кажется, стало еще больше, и она боялась совсем потерять его из вида. Когда Пруденс приблизилась к месту, где он въехал в кустарник, то поняла, что дорога разветвилась, и Цедрик свернул на узкую тропинку, которая вела глубже в лес. Не пугаясь нарастающей опасности, Пруденс последовала за предметом своего сердца.

Тропинку окаймляли высокие деревья, их ветви высоко над головой заслоняли дневной свет, поэтому в лесу стоял полумрак. Густые кусты обрамляли изрезанную колеями дорогу, и было видно, что ветви в некоторых местах недавно срезаны и засохшие лежали на дороге, свидетельствуя о том, что дорогу расширяли. Эта заброшенная дорога, изрезанная попутными тропинками, петляла и извивалась в мелколесье, и несколько раз Пруденс казалось, что она потеряла Цедрика. Она подбадривала себя тем, что он никуда не мог свернуть. Неожиданно Пруденс выехала к гостинице, уже знакомой своей сомнительной репутацией. Пруденс имела смутное представление о ее существовании, знала только понаслышке, что туда мужчины приходят заниматься такими делами, о которых женщина, особенно юная леди, не должна знать.

Остановившись в укрытии под деревьями и решая, что ей делать дальше, Пруденс подумала, что она ошиблась. Цедрик Инграм не шел в это непристойное место. Она как-то потеряла его из виду. Он поехал в другом направлении, и она радостно продолжала следовать за ним, опасаясь, что потеряла его. Скоро она заметила, что красивый гнедой жеребец стоит во дворе гостиницы, и его держит под уздцы конюх, как будто Цедрик прямо на ходу бросил ему поводья, торопясь войти в здание.

Тревога, захлестнувшая Пруденс, как только она узнала лошадь, превратилась в панику, когда она увидела человека в кроваво-красной форме железнобоких из армии Кромвеля, медленной походкой вышедшего из гостиницы. Заметив конюха, он поторопился к нему навстречу.

– Цедрик – в опасности! – полоснуло в голове Пруденс, и она чуть не пустилась галопом во двор, хотела отвлечь их внимание и предупредить Цедрика, что надо немедленно уезжать, пока железнобокие его не обнаружили. Однако скорое решение миновало до того, как она успела двинуться. Солдат что-то сказал слуге, и тот засмеялся; потом оба устроились поудобнее, собираясь как следует поболтать. Очевидно, конюх знал солдата и хорошо к нему относился.

Пруденс изумленно наблюдала за сценой, пытаясь решить, что ей делать. Ее возлюбленный Цедрик был в гостинице, делая там неизвестно что, а на улице стоял драгун, вселявший страх всей округе. Хотя Цедрик не сделал ничего неправильного, Пруденс вспомнила другое время, когда он выехал верхом на лошади и к нему пристали солдаты. В тот день ему потребовалось больше часа, чтобы заговорить их и избежать опасности. Сегодня может потребоваться не меньше времени. Или даже хуже: он не сумеет убедить их и будет арестован.

Пруденс не сомневалась – Цедрик оказался в опасности. Он был убежденным роялистом, один из тех, кого беспокоили драгуны, как только прибыли в область. Если Цедрика поймают в компрометирующей ситуации, ему придется выдержать все: они сделают, что захотят. Мысль о том, что солдаты причинят боль Цедрику Инграму, заставила Пруденс содрогнуться, но она убедила себя, ведь в гостинице был всего один солдат, в одиночку ему не взять верх над Цедриком.

Это романтическое предположение разлетелось вдребезги, когда появился еще один солдат, заговоривший с первым и пальцем указавший на гостиницу, как будто отдавая распоряжения. Первый кивнул и ушел, оставив конюха присматривать за лошадью Цедрика. Второй солдат вежливо смотрел на конюха. Понятно, что он не собирался по-приятельски болтать со слугой.

Пруденс прикусила нижнюю губу. Присутствие двух драгун заставило ее задуматься, были ли еще солдаты поблизости или в гостинице. Что бы Цедрик ни делал там, его надо было предупредить об опасности. Но как?

Первое, что решила предпринять Пруденс, это поскакать обратно по тропинке как можно быстрее в Стразерн-холл, где только и могла она получить помощь. Но на это уйдет час или больше, и когда она вернется, солдаты смогут похитить Цедрика и увезти неизвестно куда. Стало ясно, что она должна его спасти.

Пруденс абсолютно не имела понятия, как ей освободить Цедрика, но ею двигала сила первой любви и бесстрашная отвага, характерная для всей семьи Лайтонов. Медленно, осторожно, чтобы не встревожить солдат во дворе, она слезла с лошади, провела ее поглубже в лес и тщательно привязала к дереву. Пруденс не хотела, чтобы животное бродило вокруг в поисках сена и других лошадей, пока ей самой придется спасать своего возлюбленного.

Она перебежала к гостинице так незаметно и тихо, как только могла. Ей удалось незамеченной пересечь открытое пространство и прижаться к стене с бешено колотившимся сердцем, дрожа от страха. Глубоко вздохнув, она помедлила, решая, что делать дальше.

Пруденс не имела представления, где в здании мог находиться Цедрик. Если – в одной из комнат на первом этаже, она сможет найти его и предупредить. Пруденс не хотела верить, что он будет наверху, в одной из спален, и не желала признавать, что человек, в которого она так отчаянно влюбилась, проводит время с одной из проституток, которых полно в этом месте. Она осторожно стала пробираться по периметру здания, крепко прижимаясь к деревянной стене и пытаясь пробираться незаметно, насколько это возможно.

Первое окно, в которое она заглянула, выходило в большую и на удивление чистую кухню. В комнате находилось несколько слуг, и чуть лучше одетая женщина стояла подбоченившись. Женщина отдавала приказания, заставляя слуг расторопно двигаться по кухне, и Пруденс догадалась, что это, должно быть, жена хозяина гостиницы. В свежем утреннем воздухе разнеслось замечание о том, что в рагу добавляют слишком много мяса. Пруденс чуть не улыбнулась, но женщина сделала еще одно замечание, от которого она застыла на месте:

– Через час вернется целая группа, а мы здесь управились только наполовину! Пошевеливайтесь, или же двадцать пять раздраженных мужчин будут жаловаться на отсутствие еды!

У Пруденс подкосились ноги, и она опустилась на землю – сердце ее учащенно забилось. Если она правильно поняла слова женщины, в этой гостинице остановился целый отряд драгун. Более того, они могли вернуться в любое время. Это значило, что Цедрика ждал еще больший ад, чем она представляла. Это снова побудило ее к действию.

Пруденс ползла на четвереньках, чтобы ее не видно было из окна тем, кто находился внутри. Потом она выругалась вовсе не как леди – в ее ногу впился острый камень, который, к тому же, порвал ей платье. Она стиснула зубы и подбадривала себя фантазиями о том, как Цедрик рассыплется перед ней в благодарностях за то, что она спасла его от жестоких солдат протектората.

По другую сторону окна Пруденс выпрямилась. Она поспешила ко второму окну без излишней предосторожности, как делала это вначале. Заглянув внутрь и увидев пустую комнату, Пруденс метнулась к следующему окну. Оно открывалось в личные апартаменты владельца гостиницы и его жены, похоже, это были одновременно спальня и гостиная, где не очень прибрано. Как и в предыдущей комнате, в ней никого не было.

Пруденс начинала приходить в отчаянье. Не думая об опасности, она побежала к четвертому окну.

Это окно смотрело в комнату, очевидно, предназначавшуюся для кабинета, потому что большой неотесанный стол был так поставлен к окну, что человек, работавший за ним, сидел лицом к двери, а свет из окна падал ему через плечо. У стола стоял такой же старый и грубо сколоченный стул. В этой начисто вымытой комнате сидело два человека, и когда она осторожно заглянула в окно, сердце Пруденс еще чаще забилось от волнения.

Она не узнала человека, сидящего спиной к окну, но по другую сторону стола, лениво развалясь на стуле с высокой спинкой, сидел Цедрик Играм. Вначале Пруденс решила, что Цедрика поймали и теперь допрашивают. Потом до нее донесся его пренебрежительный голос. Услышанные ею слова разрушили радужные мечты, которые она вынашивала месяцами.

– Ваши люди идиоты, Осборн! Как только они ушли, тут же пошел разговор далеко не о кузнице…

Испугавшись, Пруденс скользнула на корточки и беспомощно потрясла головой. Она не хотела слышать, что говорил Цедрик.

– Лейтенант Вестон мог не знать этого, – мягко сказал другой голос, очевидно, принадлежавший человеку, которого Цедрик назвал Осборном.

Но Цедрика невозможно было отвлечь.

– Я говорил вам, что должен быть Томас Лайтон, и он был там. Его следовало арестовать независимо от того, о чем говорили на собрании – о восстановлении кузницы или о возвращении Черного Принца в Англию. Томас Лайтон – враг государства. И Вестон обязан был арестовать его!

– Лейтенанту надо было знать, кто из присутствовавших мужчин Томас Лайтон. Как он мог определить его, если он не сидел на своем семейном месте в церкви, да к тому же был переодет до неузнаваемости?

– Черт побери! А чего ожидал Вестон? Что Лайтон встанет и скажет: «Здравствуйте! Я – Томас Лайтон». Не говорите глупостей, Осборн!

Пруденс стало плохо. Цедрик Инграм – шпион! Значит, он выдавал секреты властям о перемещении ее брата. Как это могло быть? Цедрик был мужчиной, за которого она хотела выйти замуж. Цедрик в течение многих лет был другом ее отца… Неприятное открытие! Но Пруденс была из семьи Лайтонов и знала свой долг. Она должна вернуться в Стразерн-холл и рассказать отцу все, что видела и слышала здесь. Он узнал бы, кто шпион, предававший их.

Стремясь скорее уйти, она вскочила на ноги, забыв приподнять тяжелый трен своей амазонки, тут же запутавшейся у нее между ног, и, пытаясь удержаться на ногах, качнулась прямо перед открытым окном.

Осборн нервно сказал:

– Что это? Мне показалось, что там кто-то ходит.

Цедрик, чертыхаясь, завопил:

– Вон! Женщина бежит к лесу! Быстрее!

В один голос, как сговорившись, они закричали:

– Охрана! Охрана!!!

Начался переполох: Цедрик и Осборн пытались выбить раму, чтобы полностью открыть окно и выпрыгнуть вниз. Полдюжины солдат появились снаружи, кто верхом – кто пешком. Заржала лошадь, когда наездник сильно пришпорил ее каблуками, и из-за деревьев раздалось ответное ржание лошади Пруденс.

Пруденс убегала с бьющимся сердцем, и тут она заметила, как в лес въехал солдат и выехал оттуда с ее лошадью. Теперь, даже если она добежит до леса, уже никак не сможет быстро добраться до Стразерн-холла.

Однако Пруденс смогла оторваться от преследователей и бежала к лесу, что было сил, задыхаясь от напряжения.

Она была уже на краю леса, когда почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Пруденс отчаянно попыталась вырваться, но захватчик безжалостно остановил ее. Повернувшись, она увидела холодные серые глаза Цедрика Инграма.

– Черт побери! – задыхаясь, сказал он человеку, бежавшему за ним. – Это Пруденс Лайтон.

Пруденс неистово вырывалась, пытаясь убежать. Но Цедрик был намного сильнее ее. Более того, за ним стоял Осборн и несколько солдат. Вскоре Пруденс пришлось сдаться, но она не смирилась.

Она смотрела на Цедрика, гневно сверкая глазами:

– Что вы намерены сделать со мной, господин Инграм? Предать меня, так же как моего брата?

Цедрик откинул голову назад, как будто получил пощечину:

– Вы знаете?

– Как вы могли? – вспыхнула она. – Вы выдавали себя за нашего друга! Вы ухаживали за Алисой!

Цедрик усмехнулся:

– Я все еще являюсь вашим другом, – его лицо ожесточилось и стало похоже на ужасающую фанатичную маску. – И я женюсь на ней.

– После того, как она узнает, что вы предали нашу семью? Нет, Цедрик Инграм! Она не захочет иметь с вами дела – как и все остальные люди в нашей округе…

Глаза Цедрика сверкнули холодной жестокостью:

– Она ничего не узнает, а потом будет слишком поздно.

При этих словах Пруденс действительно испугалась.

Абигейл забеспокоилась об отсутствии Пруденс днем, когда они с Алисой встретились за чашкой травяного чая, чтобы немного поболтать и спокойно отдохнуть.

– Я не видела Пруденс после того, как вернулась от священника. Ты не знаешь, где она, Алиса?

Алиса нервно подпрыгнула. Пруденс не выходила у нее из головы с того самого момента, как уехала за Цедриком Инграмом, но она не знала, что делать. С одной стороны, она пообещала, что не скажет родителям, где Пруденс, если ее будут искать. С другой – Алиса дрожала от страха, что Пруденс попала в беду. В таком случае, чем раньше она скажет, тем скорее они спасут ее.

Абигейл внимательно посмотрела на дочь:

– Что-нибудь случилось, Алиса?

– Возможно… то есть… да, – облегчение и вина боролись в Алисе. Облегчение – наконец она сможет все рассказать. Вина – она предала доверие Пруденс. Облегчение – кто-то еще, кроме нее, сможет решить, что делать. Вина – она скрыла случившееся от матери.

Абигейл слегка удивилась:

. – Ну, так что? Да или нет?

Алиса сцепила пальцы на коленях и отчаянно хотела, чтобы в дверях в этот самый момент появилась Пруденс. Но она не появилась, и Алиса вынуждена была ответить:

– Знаешь, на самом деле все не так уж плохо. Я имею в виду то, что она делает.

Изумление исчезло с лица Абигейл. Она машинально выпрямилась.

– Пруденс занята чем-то и не хочет, чтобы я знала об этом.

Это была констатация факта, а не вопрос. Алиса так восприняла это и согласно кивнула.

– Что она натворила, Алиса? – строгим голосом спросила Абигейл.

Алисе хорошо был знаком этот тон. Она долго была той дочерью, которая осмеливалась на опасные поступки и попадала в неприятности. Абигейл реагировала на это непреклонно и осторожно, воспитывая дочь-леди, но не пытаясь сломить ее дух. Поэтому Алиса знала, что если Абигейл требовала ответа, то он должен быть честным и правдивым. Сейчас она бы не могла ей солгать.

Умоляя всем своим видом о понимании, Алиса сказала:

– Пруденс уехала за Цедриком Инграмом и сегодня…

– Уехала за Цедриком Инграмом? Зачем? – скептически прервала Абигейл.

Алиса напряженно подалась вперед:

– Чтобы узнать о нем побольше, мама. Она считает, что если узнает его интересы, то сможет разговаривать с ним свободно и завоевать его расположение.

– Боже мой, где только ребенок позаимствовал эту идею?

– У вас, мама. Вы всегда говорили нам, что мужчины любят говорить о себе и что нам следует задавать им вопросы о том, что ближе всего их сердцу.

– Боже праведный! – чуть слышно сказала Абигейл. – Я не хотела, чтобы она так буквально восприняла мой совет.

– Да, это так, – в данный момент Алиса ничего не могла сказать, хотя и хотела поддержать свою мачеху.

Абигейл покачала головой. Ее лицо было мрачным, хотя она и говорила своим обычным повелительным тоном:

– Так-так, Пруденс решила, что должна как можно больше узнать о Цедрике Инграме, преследуя его. Что случилось сегодня?

– Он проскакал мимо, когда мы вышли от священника. Пруденс сказала мне, что собирается поехать за ним и, может быть, поговорить. Она так и сделала. Он выехал из деревни, и я потеряла его из виду. Пруденс ехала сзади на некотором расстоянии от него.

– Она не догнала его? Они не разговаривали?

Алиса покачала головой.

Абигейл решительно кивнула и потянулась за звонком, чтобы вызвать слугу.

– Мы должны поставить в известность твоего отца, а потом поедем в аббатство Инграм. Если Цедрик действительно разговаривал с Пруденс, он может знать ее координаты.

Когда лорда Стразерна оповестили о случившемся, он помрачнел и рассердился:

– Так ты говоришь, она уехала за Цедриком Инграмом, Алиса?

Алиса испуганно кивнула. Под грозным взглядом ее отца дрогнуло бы самое непробиваемое сердце, а Алиса уже настолько истерзалась угрызениями совести, что начала бояться, вдруг Пруденс действительно попала в беду.

– Надо поговорить с Инграмом, но я не очень надеюсь, что мы узнаем от него что-нибудь существенное, – голос лорда Стразерна был печальным, и Алиса поспешила заверить его:

– Папа, я уверена, что господин Инграм видел и даже разговаривал с ней. Пруденс так решительно настроилась узнать его секреты, что я сомневаюсь, пожелала ли она остаться незамеченной.

Лицо Стразерна стало еще печальнее:

– Вряд ли Цедрик Инграм поможет нам, но поговорить с ним необходимо.

Через час, когда семья Лайтон сидела в недавно отремонтированной комнате в аббатстве Инграм, Цедрик казался печально-встревоженным. Он очень извинялся и говорил, что не видел Пруденс в этот день вообще.

– Не могу представить, куда она могла подеваться, – серьезно сказал он лорду Стразерну. – Уехав из деревни, я вернулся в свои владения и остановился у одного моего арендатора. Бедняга сломал ногу две недели назад, и я регулярно проверяю, не нуждается ли его семья. Потом я приехал домой и, вообще, не видел госпожу Пруденс.

Что-то в том, как он говорил, показалось Алисе фальшивым, но она не могла определить, что именно. Она нахмурилась, и Цедрик поспешил ее заверить:

– Клянусь вам, госпожа Алиса, если бы я знал, где ваша сестра, то с радостью сказал бы вам. В самом деле, хотелось бы это знать, чтобы прогнать тревогу из ваших прекрасных голубых глаз и увидеть, как ее сменит радость.

После их последней встречи, когда она сказал Цедрику, что ни за что не выйдет за него замуж, это цветистое обещание угнетающе подействовало на Алису. Пока она обдумывала, как ему ответить, забыла даже то, что хотела спросить.

– Вы очень любезны, сэр, но, когда я в последний раз видела Пруденс, она решительно была настроена поговорить с вами. Я не могу понять, как она смогла отклониться от задуманного?

– Может быть, ее лошадь потеряла подкову. Или, может быть, она встретила свою подругу и решила, что гораздо интереснее будет спокойно посплетничать с ней, чем гнаться за мной.

Алиса беспокойно посмотрела на Абигейл. Если Цедрик Инграм не разговаривал сегодня с Пруденс, Алиса сочла бы неуместным выдавать секрет ее безумного увлечения.

Абигейл словно проникла в беспокойные мысли Алисы и предупредительно сказала:

– Мы были на собрании в доме священника, обсуждали, что нужно сделать, чтобы организовать восстановление кузницы господина Вишингема. Она, должно быть, подумала, что вы захотите принять участие в приготовлениях, и поехала за вами, чтобы сказать об этом.

Цедрик, кажется, поверил в это.

– Конечно, госпожа Пруденс полна сострадания, и от нее можно ожидать что-нибудь подобное.

Алиса снова почувствовала, что его замечание раздражающе подействовало на нее. Что-то здесь определенно было не так. Цедрик Инграм никогда раньше не выражал такого положительного отношения к Пруденс. Большей частью он не обращал вообще на нее внимания, а когда она вынуждала его на это, отмахивался, как от назойливой мухи.

Лорд Стразерн, казалось, еще больше помрачнел. Он расстроенно сложил руки на коленях, и суровым взглядом уставился на Цедрика:

– Моя дочь пропала, и в последний раз ее видели едущей за вами, Инграм. Я не могу так легко вам поверить.

Цедрик ощетинился:

– Что вы говорите, Стразерн? Вы намекаете, что к исчезновению Пруденс имею отношение я?

Стразерн оставался непреклонным:

– А вы что имеете?

Цедрик вскочил со стула, подчеркнуто демонстрируя темперамент истинного роялиста:

– Я не верю, что вы можете говорить мне такое!

– Правда? – взревел Стразерн.

– Я вынужден попросить вас немедленно покинуть этот дом! – Цедрик театральным жестом указал на дверь. – Возможно, ваша дочь уже вернулась домой в дорожном костюме, испачканном от падения с лошади, или же огорченная тем, что забыла о времени, болтая со своей подругой, – я ожидаю извинений, Стразерн!

Лорд Стразерн встал, показав своей семье, что они должны сделать то же самое:

– Я буду рад принести вам извинения, Инграм, если Пруденс уже, как вы сказали, вернулась домой. В противном случае… – он не договорил фразу, и на несколько секунд его слова повисли в воздухе. – Я… просто сотру вас с лица земли. Запомните это, Инграм.

Выйдя из монастыря, они приостановились на ступеньках, пока кучер разворачивал карету лорда Стразерна.

– Что нам теперь делать, папа? – озабоченно спросила Алиса.

На ней тяжелым грузом висела ответственность за все эти неприятности. Если бы она не позволила Пруденс поехать за Цедриком Инграмом, ее сестра сейчас была бы дома в безопасности. Более того, не произошло бы ссоры между отцом и Инграмом, если бы она не отвергла ухаживания Инграма и не допустила последней выходки Пруденс. До сегодняшнего дня они тесно сотрудничали, и казалось невозможным, что станут врагами.

– Вы с Абигейл вернетесь в Стразерн-холл, может быть, Пруденс вернется. А я поеду в деревню и посмотрю, смогу ли там выяснить что-нибудь еще, – мрачное выражение лица Стразерна сказало больше, чем его слова. Он думал, что Пруденс не вернется домой сама и ему не удастся ничего выяснить о ней в деревне. Но что-то надо было делать. С чего-то надо было начинать.

Абигейл согласно кивнула, когда подали карету. Проследив, чтобы женщины вошли в карету, лорд Стразерн сел верхом и уехал. Абигейл и Алиса встревоженно наблюдали за ним.

Когда карета тронулась, Алиса неуверенно сказала:

– Мама, ты не будешь возражать, если я сделаю то же самое, что и папа? То есть, поеду и поговорю с определенными людьми?

– Если это поможет найти Пруденс, делай все что угодно, – сказала Абигейл дрожащим голосом.

Алиса кивнула. Она знала, что ей делать.

Филипп понятия не имел о событиях, сотрясавших семью Лайтон. Он провел день с одним из своих арендаторов, помогая ему починить протекавшую крышу в сарае. Он знал, что его дядя или отец никогда бы не унизились до ручного труда, но времена изменились. Эйнсли и фермеры теперь находились под его ответственностью, и он будет решать проблемы, как сочтет нужным. Годы, проведенные в армии, научили его, что низшие чины уважали офицера, сурового, жестокого и соблюдавшего дистанцию, но они отдавали свои сердца и привязанность тому, кто не только много требовал, но еще больше отдавал. Он собирался управлять Эйнсли и его арендаторами таким же образом.

Сейчас он удобно устроился перед камином, одетый в черные кюлоты и тонкую батистовую рубашку, и пролистывал книгу из богатой библиотеки своего дядюшки. Филипп помнил, как его отец говорил, что Ричард Гамильтон был одержим книгами. Коллекция, унаследованная Филиппом, оправдывала это замечание отца.

Он немного удивился, когда Эштон, дворецкий, открыл дверь и доложил, что прибыла госпожа Алиса Лайтон, но он еще больше удивился, когда дама, не дожидаясь, пока о ней должным образом доложат, стремительно вошла, едва Эштон успел произнести ее имя. Она была одета в темно-синий дорожный костюм, который удивительно шел ей, а локоны, выбившиеся из-под широкополой шляпы, говорили о том, что она неслась в Эйнсли стремительным галопом. Свободно падающие спутанные волосы свисали гроздьями, растрепанные и шикарные, и это очаровало Филиппа. Он медленно закрыл книгу.

– Садитесь, госпожа Алиса, – сказал он, вставая. Его лицо сохранило спокойствие, он умышленно отвел глаза.

Алиса покачала головой. В отличие от него она была вся из волнения, тревоги, боли. Когда она заговорила, в ее голосе прозвучало отчаяние:

– Нет, спасибо, Филипп, мне нужны ответы. Сейчас.

Что-то в ее глазах и голосе насторожило его: все обстоит не так, как ему хотелось бы. Он вопросительно повел бровью и спросил:

– А что заставляет вас считать, что я дам вам необходимые ответы?

Ее прекрасный рот сжался в капризном изломе:

– Потому что они у вас есть, Филипп, я знаю, кто вы!

У него задергалась щека, но это было единственное доказательство, что ее замечание попало в точку.

– Действительно? И кто же я, скажите, ради Бога?

– Сторонник круглоголовых! – она сказала это прямо, глядя на него с какой-то отчаянной надеждой.

Филипп глубоко вздохнул, но не стал отрицать обвинения. Не было смысла. Алиса не задала вопрос – она это утверждала.

– Как вы узнали?

– Мне сказал брат.

Филипп кивнул, он так и знал. Интересно, кому еще сказал Томас Лайтон.

– Поэтому вы вчера отказались встретиться со мной?

Она вздрогнула, но стояла, высоко подняв голову и глядя ему прямо в глаза:

– Я не могла решить, что мне делать. Сердце говорило, что не имеет значения, на чьей стороне вы были во время войны, но разум протестовал – я не должна общаться с противником.

– Ваш разум и другие члены вашей семьи, – саркастично сказал Филипп.

– Это правда, мои отец и мачеха знают, кто вы, но…

– И влюбленный Цедрик Инграм?

Алиса была удивлена такому вопросу, и он увидел, как зажглись ее глаза, когда она отвечала на нечаянную ревность, прорвавшуюся в его голосе:

– Боже упаси, нет! По крайней мере, я так не думаю. Томас сказал мне, потом папе, но он не говорил, что обсуждал это с господином Инграмом, а папа, я уверена, этого не делал.

Филипп глубоко вздохнул:

– Почему же вы здесь?

– Потому что… мне нужна ваша помощь.

Его рот скривился в горькой ироничной усмешке:

– Помощь круглоголового?

– Я думаю, – тихо сказал Алиса, – что круглоголовый – единственный, кто способен решить эту загадку. – Ее глаза просили, умоляли его не отказывать ей, и Филипп не мог остаться безучастным.

Он бросил книгу на столик:

– Почему? Что случилось?

Алиса дотронулась до его руки. Ее прикосновение прожгло тонкий батист его сорочки. Он почувствовал ее отчаяние, когда она сжала ему руку, и понял, что она испугана и расстроена. Дрожащим голосом Алиса сказала:

– Пруденс пропала, и это все по моей вине!

Откликаясь на ее отчаяние, он взял ее руки в свои и погладил их, чтобы ее успокоить.

– Подождите минутку. Что вы имеете в виду, говоря, что Пруденс пропала?

– Именно то, что сказала! Утром она поехала вслед за Цедриком Инграмом и не вернулась. А Цедрик говорит, что не видел ее и не разговаривал с ней. Филипп… я так боюсь, ведь в округе полно солдат! Что если они увидели беззащитную Пруденс одну и напали на нее? Она, может быть, лежит где-нибудь истерзанная или даже… даже мертвая!

При этих словах у нее задрожали руки:

– Вы знаете этих людей. Вы человек протектората. Вы можете выяснить, видел ли кто-нибудь из них Пруденс или… – слезы брызнули у нее из глаз, и она не смогла продолжать.

Филипп бережно усадил ее, потом присел на корточки рядом с ней.

– В одно прекрасное время я бы смог похвастаться, что к вашей сестре никогда не пристанут солдаты протектората, но в армии все зависит от офицера, который командует, и должен признать, что в этом отряде дисциплина очень слабая. Я обещал лейтенанту Вестону, что он будет иметь дело со мной, если только позволит кому-то из своих людей нанести вред любому человеку из этой округи, и так и будет. Но вначале мы должны выяснить, попала ли Пруденс в беду или ее схватили.

Алиса утирала слезы и тихо всхлипывала. В прошлом Филипп наблюдал, как леди-роялистки прятали свои обильные слезы и часто моргали длинными мокрыми ресницами перед мужчинами, которых они таким образом хотели заставить выполнять свои желания. Несколько раз он поддавался на подобные уловки, но потом стал невосприимчивым к таким хитростям. Но беззащитные всхлипывания Алисы переполняли его неожиданной потребностью защитить ее. Улыбаясь, на удивление нежно, Филипп протянул ей носовой платок, и когда она ответила ему улыбкой, его сердце радостно забилось.

– Кто мог схватить Пруденс? И зачем? – спросила она, комкая тонкий носовой платок.

Тяжело вздохнув, Филипп решился. Когда-то он свободно отдал свою преданность Оливеру Кромвелю, но лорд протектор был мертв, и нация раздробилась под грубым давлением таких людей, как сэр Эдгар Осборн. Преданность, он знал, была ценным приобретением для того, кто смог ее заслужить. Пришло время доказать свою преданность тому, кто этого заслуживал, – женщине, которую он любил, и ее семье.

– Алиса, я не такой, как вы думаете. Это правда, что я круглоголовый, но мне не позволили так просто унаследовать Эйнсли. Меня послали сюда шпионить за жителями Западного Истона, именно за вашей семьей…

В глазах Алисы не было удивления. Филипп даже не смог рассмотреть в них разочарования.

– Вначале я подозревала, но не могла поверить, что вы способны на такие коварные дела, которые творил шпион в наших рядах, – она внимательно смотрела на него. – Когда я узнала вас, поняла, что вы человек чести, независимо от своих политических убеждений. Вы бы не предали того, кого называете своим другом.

Выражение лица Филиппа было серьезным и огорченным.

– Благодарю вас за вашу веру в меня, Алиса, но…

– Вы доложили властям о дне и времени прибытия моего брата?

– Нет.

– Вы подпалили кузницу и сарай?

Филипп слабо улыбнулся:

– Нет.

– Вы предложили отряду солдат прийти на нашу воскресную службу в надежде поймать моего брата?

Улыбка усилилась и исчезла:

– Нет.

– Тогда вы невиновны в преступлениях, совершенных против моей семьи и жителей Западного Истона, – она протянула руку и коснулась его. – Филипп, забудьте, зачем вы приехали в Эйнсли. Помните только, что вы невиновны в преступлениях, от которых пострадала вся округа. Теперь помогите найти мою сестру.

– Алиса, я не делал этих вещей, но я – шпион. Я докладываю человеку по имени Осборн, который остановился в старой гостинице в нескольких милях от городка. Там также остановились и войска. В последний раз, когда я видел Осборна, он признался мне, что получал информацию от кого-то другого, от человека, уже долго живущего в этой округе и кому роялисты доверяют, – он колебался, не решаясь сказать ей, кого он подозревал. Он не знал, как она прореагирует. – Мне кажется, что этот человек – Цедрик Инграм.

Алиса задохнулась и сидела, как аршин проглотив.

– Цедрик Инграм?! Но этого не может быть! Мы знаем его уже много лет. Его семья связана с наиболее преданными роялистами в области! Его положение вне подозрений.

– Именно. Но вспомните, он не является владельцем монастыря Инграм, а только управляет им вместо своего брата, графа Истона, который сейчас в ссылке. Как только Чарльз Стюарт вернется на трон, вернется граф и Цедрик потеряет власть, положение, доходы. Это довольно веские причины, чтобы поддерживать курс, но в то же время работать против его успешного осуществления, – Филипп наблюдал, как Алиса переваривает его слова. Когда она нахмурилась, он понял, что убедил ее.

– Если господин Инграм – шпион, он вполне мог лгать нам сегодня, – медленно проговорила она, все обдумывая.

Филипп встал:

– Без сомнения, он лгал.

Алиса невидящим взором уставилась вперед, вспоминая разговор в монастыре Инграм.

– Несколько его высказываний показались мне странными. Я действительно обратила внимание, но… – она вздрогнула и расстроенно посмотрела на Филиппа, – он друг моего отца! Как он посмел подвергнуть Пруденс опасности?

Филипп криво усмехнулся:

– Он отчаянный человек, хватающийся за любую возможность. Подумайте, Алиса! Если лорд протектор продержится у власти, Инграм доказал, что он достоин награды. Если король возвратится на трон, Инграм будет говорить, что он был предан королю в самые тяжелые годы. Его заявление подтвердят ваш отец и члены Тайного Союза. Цедрик станет влиятельным человеком при новом правительстве. В любом случае – он выигрывает.

Глаза Алисы гневно вспыхнули. Она встала, и начала беспокойно ходить туда-сюда.

– То, что вы говорите, отвратительно! Филипп, мы должны расстроить его планы и найти Пруденс! – она остановилась, теперь – сама деловитость. – У вас есть предложения?

Резкий переход от испуганной беззащитной женщины к решительной амазонке был настолько разительным, что Филипп чуть не рассмеялся. Но он подавил неуместное веселье и сосредоточился на неотложной проблеме.

– Если Инграм захватил Пруденс, то он не такой идиот, чтобы держать ее в своем доме. Он спрячет ее где-нибудь еще. Осборн тоже будет в этом участвовать. Даже если Пруденс не знала о его существовании, он сделает из нее прекрасный объект торговли.

– Что вы придумали? – она напряженно стояла, сжав руки в кулаки. Когда Филипп подошел к ней, она смотрела на него встревоженно и хмуро.

Желая успокоить ее, чтобы она не так остро восприняла слова жесткой правды, он взял ее лицо в ладони:

– Ваша сестра будет хорошей заложницей для обмена на вашего брата, Алиса.

От страха Алиса широко раскрыла глаза:

– Неужели они все это затеяли из-за брата? Захватив Пруденс, чтобы обменять ее на него? Неужели Цедрик запланировал все это после того, как солдат сбили с толку в церкви?

Филипп думал над этим, нежно глядя в любимые голубые глаза. В ее предложениях сквозил здравый смысл, но, насколько ему было известно, исчезновение Пруденс не запланировано.

– Я так не думаю. Полагаю, что Пруденс имела несчастье увидеть Инграма в компрометирующей ситуации. А раз это случилось, ему пришлось – чтобы скрыть то, что она увидела – захватить ее и не отпускать домой. А теперь, будучи в их руках, она обеспечила им великолепный козырь в игре против вашего брата.

– Что мы можем предпринять? – спросила Алиса, с надеждой глядя ему в глаза.

Филипп ответил даже с большей уверенностью, чем чувствовал:

– Найти Пруденс, пока не случилось непоправимого.

– Как? – Алиса верила ему. Без тени сомнения Филипп прочитал это в ее глазах. И ему показалось возможным самое невозможное:

– Мы начнем с того, что пойдем в гостиницу, где остановился Осборн. Возможно, Пруденс держат там под охраной. Если это так, то спасти ее будет не таким уж большим делом.

– А если нет?

– Тогда мы должны искать ее где-нибудь еще, – Филипп провел пальцем по щеке Алисы. – Не бойтесь, моя леди. С вашей сестрой ничего не случится. Так же как и с вашим братом.

Алиса поймала его руку, повернула вверх ладонью и нежно поцеловала ее.

– Спасибо, Филипп. Я знаю, что могу на вас положиться.

Он оставил свою ладонь в ее руках лишь на мгновение, но оно показалось ему вечностью. С этой минуты он вверил свое сердце, преданность и честь Алисе Лайтон.

ГЛАВА 15

Спускалась ночь, когда престарелый кучер, всю жизнь прослуживший старому Ричарду Гамильтону, подъехал к обветшалой гостинице.

Филипп раздраженно выскочил из кареты, не дожидаясь помощи седока. На Филиппе был один из его новых костюмов: короткий и узкий дублет из синего шелка и черные кюлоты, украшенные голубыми бантиками и розочками у колен; на плечах красовался голубой шелковый плащ в тон дублету, а на голове – широкополая шляпа с щегольским пером. Его длинные черные локоны подтверждали сходство с роялистом-аристократом, и, наконец, с кучером он разговаривал нарочито высокомерным неучтивым тоном, – такие черты принесли многим поклонникам монархии в последние годы незавидную репутацию.

– Снова твоя тупость и нерасторопность поставили меня и мою даму в ужасное положение. Тебе повезло, что ты сумел найти место, где мы можем переночевать, – он грустно посмотрел на старое здание, – если здесь еще найдется комната. Помоги даме выйти из экипажа, пока я буду разговаривать с владельцем этого заведения. – Он удалился, не дожидаясь ответа.

Кучер, которому дали краткие указания к дальнейшим действиям, слез с козел, жутко ругаясь. Он все еще ворчал, когда помогал спуститься по ступеням Алисе. Ее лицо выражало надменность, как у дамы высшего света, у которой лопнуло терпение, и она резко заговорила со слугой:

– Пожалуйста, избавьте меня от вашей недовольной мины, милейший. Как верно сказал мой муж, на эту тропу нас занесло ваше неумение ориентироваться, – она фыркнула и недовольно осмотрела двор.

К ним спешил конюх, одетый в грубую рубаху. Она сказала нарочито громко, чтобы этот человек услышал:

– Не ты ли настаивал, что знаешь самый короткий путь? Иначе мы поехали бы за кучером, везущим наш багаж и слуг. Теперь придется провести ночь в этом… месте, без удобств, без наших простыней и чистой одежды. Я привлеку тебя к ответственности!

С этими словами она отошла, и шуршание ее шелковых юбок было впечатляющим сопровождением ее притворному раздражению. Она была одета значительно элегантнее, чем когда приехала в Эйнсли Мейнор, так как возвращалась в Стразерн-холл, чтобы переодеться и оставить записку своему отцу, объясняющую их с Филиппом отчаянный план.

За ее спиной кучер сообщил гостиничному конюху, что он добропорядочный сторонник парламента, и не надо было связываться с этими заносчивыми роялистами. Конюх согласно кивнул и стал распрягать лошадей.

В гостинице Филипп быстро огляделся, желая убедиться, что ни Осборна, ни Цедрика, ни лейтенанта не было в баре, прежде чем громко позвать владельца и потребовать комнаты.

Хозяин гостиницы был тощим, измотанным человеком, не привыкшим иметь сразу столько посетителей. Он изумленно посмотрел на Филиппа и озадаченно повторил:

– Комнату? Личный номер? На ночь?

Филипп надменно вскинул брови:

– Правильно, хозяин. Для моей жены и меня. Есть у вас комнаты или нет?

– Ай, у нас есть комнаты. Но в такое время… видите ли, у нас размещается отряд кавалерии, мне жаль, но комнат не осталось.

Филипп прищурился:

– Вы хотите сказать, что отказываете мне ради какого-то солдата! Мы с женой вынуждены будем спать в карете! У вас во дворе! Всю ночь! Чтобы ваши солдаты оставались в теплой постели?! Что это еще за чепуха?! – голос Филиппа срывался на все более высокие ноты, и с каждой из них владелец гостиницы все больше и больше съеживался.

– Я вас прекрасно понимаю, сэр, – поспешно сказал хозяин гостиницы, надеясь усмирить поднимающийся в Филиппе приступ гнева. – Может быть, если вы вернетесь в Западный Истон…

– Западный Истон?! Что это еще такое? Эта маленькая деревня, которую мы проезжали несколько миль назад?

– Да, сэр, это…

– Абсурд! Там нет гостиницы.

Филипп был абсолютно прав – в Западном Истоне не было гостиницы. Владелец бросился объяснять заплетающимся языком:

– Нет, сэр, там ее действительно, нет, но…

– Но что тогда?

– Ну, сэр, в округе есть несколько хороших домов, которыми владеют респектабельные люди. Я уверен, что любая из этих семей рада будет помочь путнику, оказавшемуся в затруднительном положении.

– Вы отдаете себе отчет? Я пойду в дом к незнакомцу, постучу в дверь и попрошу убежища на ночь? – повторил ошеломленный Филипп.

Хозяину гостиницы оставалось только признать, что его предложение было противоестественным.

Алиса, которая вошла в гостиницу в середине этого диалога, сняла перчатки привычным жестом и устало сказала:

– Просто скажите какому-нибудь солдату, что ему надо освободить комнату на ночь, – она окинула холл пренебрежительным взглядом. – Я надеюсь, что можно было бы организовать и отдельный номер со всеми удобствами.

Владелец гостиницы от удивления открыл рот.

– Да, думаю это было бы возможно, – она махнула перчатками в направлении Филиппа. – Оставлю вас организовать это, дорогой. А я буду в баре, у меня что-то в горле пересохло.

Она исчезла, как красно-белое видение. Филипп весело посмотрел на владельца гостиницы, опрокинутое лицо которого говорило, что он потрясен властным очарованием Алисы.

– Какого солдата мне выселить? – изумленно спросил он.

Филипп вновь поднял брови, но веселье по-прежнему было в его глазах:

– У которого самая удобная комната, хозяин. Вы думаете, моя жена согласится на нечто меньшее?

– Это будет лейтенант Вестон, – сказал хозяин гостиницы, размышляя вслух.

Филиппу понравилась мысль о том, что лейтенанту придется провести ночь в конюшне, но в то же время он не хотел, чтобы этот человек начал задавать вопросы и требовать ответов, поэтому притворился пораженным.

– Не офицера! Черт возьми, даже в эти тяжелые времена нужно оставаться джентльменом. Выселите кого-нибудь из рядовых!

Хозяин гостиницы с облегчением сказал, что сделает это немедленно. Филипп кивнул и неторопливой походкой направился в бар.

Там он нашел Алису, сидящую в углу и потягивающую понемногу из пивной кружки. Громкие голоса и грубый смех, доносившиеся из бара до того, как туда вошла Алиса, смолкли, и сидевшие за столиками солдаты молча уставились на нее, некоторые исподтишка, другие открыто. Филипп взглянул на них с яростью, как должен был сделать истинно любящий свою жену муж. Мужчины в ответ на его осуждающий взгляд опускали глаза или отворачивались. Только один или двое продолжали все же смотреть на нее вопреки исходящей от Филиппа угрозе. Но и эти смелые духом отступили под натиском яростного взгляда его черных глаз.

– Это пиво, – сказала Алиса громким недовольным голосом, когда он сел за стол. – Они не смогли принести мне ничего лучшего. У них здесь даже нет приличного вина!

Она раздраженно вертела в руках пивную кружку.

– Вы распорядились насчет комнаты?

Он кивнул, боясь произнести что-нибудь, чтобы никто из внимательно прислушивающейся к ним публики не смог уловить в его голосе еле сдерживаемый смех. Алиса сжала губы тоже, видимо, сдерживаясь от смеха:

– Хорошо, – с пренебрежением она отодвинула в сторону кружку. – Я немедленно пойду наверх. Пожалуйста, закажите мне ужин и, мой дорогой, попытайтесь выманить у бармена приличное вино. Боюсь, что этот человек туговато соображает. Быть может, разговор с приличным мужчиной поможет ему понять, что я не привыкла к таким грубым напиткам, как пиво!

Филипп развалился на стуле и смотрел, как она выскользнула из комнаты; потом он лениво подозвал к столику одного из слуг и заказал лучшее блюдо и бутылку вина, которые приказал принести наверх в номер. Выполнив это задание, он за кружкой пива вернулся к праздному созерцанию пивной.

Алиса должна была обследовать верхний этаж в поисках Пруденс, пока большинство обитателей гостиницы были внизу, пили пиво или ужинали. Филипп останется в баре, отвлекая, таким образом, внимание посетителей.

Как только она обследует второй этаж, вернется в бар и заявит, что спальня, которую им предоставили, неподходящая, и настоит на том, чтобы они продолжали путешествие или сделали так, как им предложил владелец гостиницы, – вернулись в Западный Истон и сдались на милость одному из владельцев богатых домов.

План бы удался, если б неожиданно не приехал Цедрик Инграм. Филипп услышал, как он в холле громко спрашивал, на месте ли Осборн. Испуганный хозяин дрожащим голосом объяснил ему, что Эдгар в своей комнате, но он не ожидал… Потом по звуку шагов Филипп понял, что Инграм пошел наверх. Филипп отставил пиво и встал, пытаясь не спешить, но отчаянно опасаясь, что Инграм натолкнется на Алису в коридоре наверху. В лучшем случае, это нанесет урон ее репутации. В худшем, – у Инграма будет еще одна заложница в обмен на Томаса Лайтона.

Взойдя по лестнице наверх, Филипп не знал, радоваться ему или беспокоиться, так как в коридоре было тихо и пусто. Он постоял, подумал, в какой комнате искать Алису. И уже собрался пойти по коридору и пробовать открывать все двери, рискуя из-за стечения обстоятельств натолкнуться на Осборна или Инграма, когда в дальнем конце скрипнула дверь и высунулась белокурая голова Алисы. Алиса увидела его и жестом позвала к себе. Филипп поспешно пошел по коридору вне себя от радости, что она была в безопасности.

– Что случилось? – прошептала она, закрыв за ним дверь.

– Приехал Инграм, спрашивал об Осборне, – мрачно сказал Филипп. – Хозяин гостиницы послал его прямо наверх.

– Он чуть не застал меня, – вздохнула Алиса. – Что нам теперь делать?

– Задержимся пока здесь, – сказал Филипп, обдумывая всевозможные варианты. – По крайней мере, мы не можем уехать, пока не уедет Инграм.

Алиса осмотрела небольшую, по-спартански обставленную комнатку.

– Да, думаю, что да. Ну тогда давайте съедим ужин, который нам пришлют, а потом посмотрим, что делать.

Они немного помолчали. По сравнению с Эйнсли Мейнор и Стразерн-холлом комнатка была совсем крошечной. Мебель стояла самая простая и необходимая. Широкая кровать была придвинута к одной стене, возле нее стоял небольшой комод. У камина – единственный стул с прямой спинкой, и между ним и кроватью оставалось совсем мало места. Алиса опустилась на стул, предоставив Филиппу возможность сесть на кровать или стоять.

Он с сожалением посмотрел на удивительно чистые простыни, подумав о том, что всегда думает мужчина, оказавшись с женщиной наедине в закрытой комнате, где нет почти ничего, кроме двойной кровати. Филипп решил, что если он постоит, желания не будут так неотступны. Он захотел узнать, чувствует ли Алиса нечто подобное, и посмотрел на нее в упор.

Она невидящим взглядом смотрела на огонь, покусывая нижнюю губу. Филиппу показалось, что она не думала о большой кровати и о том, что под этим подразумевалось, поэтому на некоторое время почувствовал облегчение, но – вопреки всему – и оскорбленное самолюбие. Может быть, она не испытывает такого страстного желания, которое распирало его и противоречило всем его убеждениям и здравому смыслу.

Под его напряженным гипнотическим взглядом Алиса вздрогнула. В комнате уплотнялась энергия желания. Медленно, почти с неохотой, она отвела глаза от спасительных всплесков пламени и перевела их на Филиппа. «О счастье! – затрепетала его душа. – И она тоже!..» Взаимное желание заполнило комнату до отказа.

– Алиса, – выдохнул он и шагнул к ней.

Ее губы раскрылись… Она не произнесла ничего – в дверь постучали.

Филипп напрягся. Он гибко скользнул к двери, доставая меч из ножен. Алиса сидела неподвижно, затаив дыхание. Нахлынувшая обжигающая страсть сменилась нависшей опасностью, которая затормозила и несколько охладила их чувства. Алиса молча наблюдала, как Филипп открывает дверь.

Нерешительный голос хозяина гостиницы позволил им с облегчением вздохнуть.

– Я принес еду, которую вы заказывали, сэр, – сказал он, входя в комнату, когда Филипп приоткрыл дверь. Алиса заметила, что он из предосторожности не распахнул дверь настежь, чтобы любопытный взгляд не обнаружил того, кто находится внутри. Хозяин поставил поднос на комод и довольно недоверчиво осмотрел комнату.

– Еще чего-нибудь желаете, сэр?

– Нет, – сказал Филипп, – На вечер этого достаточно.

Хозяин кивнул и начал пятиться из комнаты.

– Хорошо, сэр. Если вы передумаете, то возле кровати есть звонок. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – Филипп захлопнул за ним дверь.

Он посмотрел на Алису:

– Поужинаем, миледи? Тем, что есть?

Алиса рассмеялась:

– Кажется, у нас небогатый выбор, сэр.

Они не набросились на еду, к тому же она была не самой лучшей.

За едой они разговаривали не о Пруденс, ее не оказалось ни в одной из комнат, проверенных Алисой, а о себе – своих взглядах, надеждах, о том, что они желали в будущем для Англии. Таким образом, они приятно провели около часа, и вечер за окном превратился в ночь.

Наконец, когда они опустошили бутылку ординарного кларета и расправились с остатками рагу и грубого хлеба, Филипп без особого интереса сказал:

– Я проверю, в баре ли Осборн или Инграм. Если нет, я поищу кучера и притворюсь, что браню его за нерадивость в обращении с лошадьми. К тому же проверю, в конюшне ли лошадь Инграма.

Алиса кивнула, но пока он шел к двери, мягко сказала:

– Будьте осторожны, Филипп, – она не была уверена, услышал он ее или нет.

Здесь впервые она познала агонию ожидания и необузданный страх за его жизнь. Он вернулся с хмурым лицом.

– Инграм и Осборн в пивной и, кажется, собираются провести там всю ночь. Мы не сможем уехать, как собирались.

Придавая вид практичности своим словам, Алиса сказала:

– Пока они оба внизу, мы сможем проверить оставшуюся часть гостиницы. Давайте сделаем это сейчас, Филипп, пока мы уверены в том, что они оба заняты.

Филипп согласился. Если они найдут Пруденс, то им придется придумать новый план побега. Если нет – ну, они подумают над проблемой по мере необходимости.

Закончить проверку комнат на втором этаже было делом простым. Ни в одной из них Пруденс не было и никаких доказательств того, что она когда-нибудь там была. За исключением спальни Осборна. Там на полу, возле кровати, Алиса нашла ленточку, которая – она готова была поклясться! – принадлежала Пруденс. Она все время спрашивала себя, почему ленточка для волос оказалась здесь, в этом самом месте, и беспокойство об участи сестры возрастало. Сомнений не оставалось – Пруденс не было ни в одном из номеров гостиницы. К концу поисков Алиса начала приходить в отчаянье. Когда они вернулись в свой номер, она прошептала:

– Филипп, она была здесь! Куда они могли девать ее?

– Не знаю, – хмуро ответил он. Филипп начинал думать, жива ли Пруденс вообще, но не мог об этом сказать Алисе. И без того она была перепугана.

Вдруг ее глаза просияли:

– Филипп, мы еще не проверили остальные комнаты внизу – кухню и личные апартаменты хозяев гостиницы. Может быть, она там?

Филипп не хотел убить надежду в ее глазах, поэтому осторожно сказал:

– Возможно, но я не могу придумать, как мы сможем обыскать комнаты, не вызывая подозрений.

– Я знаю! – радость брызнула из глаз Алисы. – Я пойду, спущусь вниз, как будто ищу хозяйку гостиницы. Когда найду ее, пожалуюсь на головную боль и попрошу питательного отвара. В любом случае, женщины не будет там, где я начну ее искать, поэтому я смогу осмотреть все вокруг не спеша.

– Однако это не даст нам возможности заглянуть в подвалы, – подчеркнул Филипп и рассудительно добавил: – А это наиболее подходящее место, где можно спрятать Пруденс, если, конечно, хозяин имеет отношение к ее похищению.

– А туда пойдете вы? – засмеялась Алиса и подошла к нему. Ее живые голубые глаза заглянули в его темные, зачаровывая его. Она слегка коснулась его плеча: – После того, как я вернусь с ответом, вы должны пойти на кухню и потребовать у хозяина бутылку приличного бренди. Самым несносным тоном скажите ему, что вы хотите осмотреть его погреба. Я уверена, если вы как следует нажмете на него, он вам их покажет.

– А если откажет, то мы сможем быть почти уверенными в том, что Пруденс где-то там внизу, – Филипп одобрительно посмотрел на Алису. Ее рот был в нескольких дюймах от него – он забыл все слова похвалы, что собирался сказать ей, инстинкт захлестнул его и он, изнемогая, приник к ее губам.

Его рот охватил ее, вначале нежно, потом более настойчиво, но она не отстранилась. Алиса издала тихий стон, как зов, и закрыла глаза, ее губы трепетно открылись, прокладывая ему путь в глубину себя. Руки Филиппа сжимали ее талию, нежно привлекая все ближе к себе, и она ощутила его неутоленное желание.

Алисе показалось, что только у нее и только с ним все это происходит впервые и теперь этому не будет конца, – их языки встретились и объединились в медленном танце, древнем, как само время. Она сразу утратила способность мыслить, ощущать или чувствовать окружение, забыла о мире и обо всем, что с ним связано. Его поцелуй заставлял ее тело требовать чего-то большего, расслаблял и наполнял грандиозной летаргией. Она таяла в его объятиях и хотела, чтобы поцелуй никогда не кончался.

Весь дрожа, Филипп отстранился. На мгновение он прислонился лбом к ее лбу.

– Нам лучше подумать о том, что мы должны сделать для спасения Пруденс и составить план побега сегодня вечером.

Зардевшись, Алиса шепотом согласилась. Она взглянула на него:

– Филипп?

Он коснулся пальцем ее губ.

– Нет, Алиса. Не здесь. Не так. Я решил, когда все это закончится, поговорить с вашим отцом, но до тех пор… – он глубоко вздохнул. – Идите. И будьте осторожны.

Алиса скользнула вниз по лестнице и сумела проверить кладовку и кухню, прежде чем нашла жену хозяина гостиницы в ее личной комнате. Ее беглый осмотр подтвердил, что Пруденс отсутствовала и там: это были посещаемые оживленные места, в которых постоянно находились слуги. Она взяла чай и поднялась вверх по лестнице. Теперь дело было за Филиппом.

Прежде чем спуститься по лестнице, он выждал долгие полчаса. Без труда нашел хозяина и сумел убедить его показать свои погреба. Филипп не очень полагался на свой артистический талант и побаивался, что хозяин пронюхает что-то.

Погреба были именно такими, как ожидал Филипп, – темными, сырыми и полными всевозможного хлама самых разных размеров и очертаний. Свеча, которую нес хозяин, отбрасывала устрашающие тени на стены, фантастически искажая вид предметов, хранящихся в той гнетущей темнице. Много пространства оставалось неосвещенным, но Филипп сомневался, что Пруденс была там. Ни звука, ни какого-нибудь движения, ни приглушенных сдавленных криков – от человека, отчаянно желающего освободиться. Стояла тишина, нарушаемая лишь перепуганным голосом хозяина, открывающего свои скудные запасы, да отзвуком шагов по земляному полу. Бедняга даже не протестовал, когда Филипп взял у него свечу, словно хотел получше рассмотреть бутылки с вином.

Нет, Пруденс в гостинице не было. Он по-прежнему считал, что Инграм не настолько глуп, чтобы попытаться спрятать ее где-нибудь на своей территории. Эдгар Осборн также не захочет держать ее там, у себя, столь ценный трофей может выйти из-под контроля.

Внимательно изучив набор вин у хозяина гостиницы, чертыхаясь на узкой лестнице, рассерженный Филипп вышел через черный ход, сказав, что собирается проверить, как его конюх ухаживает за лошадьми. Переговорив со слугой, Филипп понял, что Пруденс не было ни в конюшне, ни в пристройках. Надежда начала умирать в нем. Где она могла быть?

Он вернулся в гостиницу через центральный вход, чтобы проверить пивную, прежде чем подняться наверх, и мрачно заметил, что Инграм и Осборн все еще были там. Посылая в душе им проклятия, Филипп поднялся в свою маленькую комнатку в конце коридора.

– Ее здесь нет, – упавшим голосом сообщил Филипп. Они с Алисой снова остались наедине.

Алиса отвернулась:

– Что же делать?

Огорченный ее тревогой, Филипп подошел к ней. Прикасаясь к ее плечам, гладил и успокаивал ее:

– Мы ничего не можем поделать, милая Алиса. Не сегодня. Инграм и Осборн все еще в пивной, и мы не можем уехать, нас просто поймают. Хотя я не боюсь стычки ни с одним мужчиной, меня волнует ваша безопасность, если Осборн заметит вас, вы и Пруденс окажетесь в его когтях, и Томас наверняка придет к нему сам. Мы вынуждены остаться здесь на ночь и надеяться, что завтра сможем уехать как обычные путники.

Она повернулась в его руках.

– Но…

Он успокоил ее протест поцелуем. Он понимал, что не оставлял ей шанса, что вел себя не по-джентльменски, но ничего не мог с собой поделать. Ее запах опьянял его, ее тело влекло к себе неудержимо. Если она оттолкнет его, он не станет принуждать, но…

Она не оттолкнула. Ее руки скользнули у него по спине к плечам, рот открылся, вбирая его язык. Он услышал глухой стон и удивился, что простонал он сам, ее пальцы впились ему в плечи. Наконец, упившись поцелуем, они ослабели и разъяли уста.

– Что вы имели в виду, – затаив дыхание, спросила она, – когда сказали, что собираетесь поговорить с моим отцом?

Филипп языком коснулся ее губ.

– Я намеревался просить его вашей руки.

– Вы собирались спрашивать меня? Или согласия отца было бы достаточно? – она покрывала его подбородок нежными летящими поцелуями.

Филипп засмеялся:

– А вы бы ответили «нет»?

Алиса посмотрела ему в глаза – в них была острая тоска. Она знала, каково будет мнение отца о браке его дочери с сэром Филиппом Гамильтоном. Ответ будет противоположным тому, чего хотело сердце Алисы.

– Я бы самым громким голосом, какой только можно себе представить, закричала бы «да»! И Филипп, я – ваша! Сегодня. Когда вы только захотите. Отнесите меня на кровать, которую мы оба старались не замечать, и сделайте своей. Пожалуйста!

– Вы уверены, любовь моя? – Филипп хотел понять причину ее отчаяния, которое он прочел в ее лице.

Она улыбнулась.

– Да. Я уверена, Филипп Гамильтон! Сегодня, и глазах всех – мы муж и жена! – она тихо рассмеялась: – И у вашей жены репутация требовательной и сварливой женщины, поэтому вы должны подчиниться, иначе я превращу вечер в невыносимый кошмар…

Она взвизгнула, когда он поднял ее и понес к кровати. Там он еще раз остановился, улыбаясь темными глазами:

– Если вы уверены?

– Я уверена! О, Филипп, я уверена!

Он положил ее на кровать и опустился рядом на колени. Глубоко вырезанное ярко-красное платье, прозрачный шарф, окутывающий шею, тугой лиф, скрывающий девственную грудь, – одним движением все это Филипп спустил с плеч. Алиса сладострастно вздрогнула, отрешенно улыбнулась, когда его губы стали ласкать ее обнаженные плечи. Он целовал ее, и его густые волосы касались ее кожи. Алиса нежно отвела их назад. Филипп вопросительно взглянул на нее.

– Вы безжалостно терзаете меня, сэр, – хрипло сказала она.

– Это только начало, милая Алиса, – его рука сбросила остатки одежды с ее и потянула их вниз, пока из-за ткани не показалась соблазнительная грудь.

Алиса приподнялась, опершись на локоть:

– Расшнуруйте мне корсаж, сэр, потому что я не могу сделать это сама, – она прикусила губу, думая, не слишком ли она была прямолинейной. Пока его руки работали над шнуровкой, стягивающей корсаж, она потянулась к его щеке и поцеловала ее. Филипп застонал и стал работать быстрее.

Наконец, корсаж был расшнурован. Филипп снял его и быстро развязал юбку. Алиса привстала на колени и стянула платье с бедер, оставшись в свободном белье, прозрачном и легком, как воздушное облако. Глаза Филиппа затуманились, он привлек ее к себе и стал осыпать поцелуями. Алиса ответила с неистовой страстностью, увлекая его в беспредельность.

На мгновение Филипп отстранился, но только чтобы раздеться.

Алиса сбросила тяжелые складки юбки и, ничуть не смущаясь, с интересом наблюдала за ним. Она желала Филиппа, страстно желала. И наблюдать, как он сбрасывал одежду с неприличной поспешностью, доставляло ей своеобразное удовольствие. Когда была снята последняя деталь, он улыбнулся, заметив ее напряженное лицо:

– Ну что, я пригоден, мадам?

Мускулистое тело Филиппа внушало ей даже большее благоговение, чем она ожидала. Она ответила, чуть дыша:

– Филипп, я понятия не имела! Я вам так же приятна, как вы мне?

– О, да, – сказал он, опускаясь на постель рядом с ней. Она задрожала от страха и волнения. Его губы сомкнулись вокруг ее рта в требовательном поцелуе, обещающем ей нежность и страсть. Его руки гладили и ласкали ее тело, будто запоминали его.

Она не чувствовала, когда между ними исчез последний барьер, была беспредельно готова к тому, что должно было произойти. Она доверяла Филиппу и хотела отдаться ему. Ее тело жаждало его, и тихо бормоча, она притянула его поближе.

Когда он одним движением оказался над ней, инстинкт подсказал, что именно этого ей хотелось. Она развела ноги, чтобы бережно принять его, как в колыбель, и он с тихим стоном опустился в нее.

Его вторжение всколыхнуло и потрясло ее, скрыв опьяняющий туман удовольствия, на расстоянии державшего ее в плену, но она верила, что он не причинит ей боли, и он не желал этого. Он проник глубже, осторожно, но настойчиво, пока не заполнил ее всю и не вошел глубоко. Потом он замер, нащупывая отвердевший сосок и нежно покусывая его губами.

– Теперь ты моя, Алиса Лайтон. Скажи это.

– Я и до этого была твоя, Филипп. Вчера, сегодня и завтра, – ее тело нуждалось в движении. Она подалась ему навстречу, и он задохнулся от желания.

– Да, – простонал он, – Алиса, ты можешь довести мужчину до безумия.

Она изогнула шею, ее тело изгибалось, повинуясь древним, как сама жизнь, инстинктам. Она чувствовала, будто взбиралась на высокую гору, медленно, по склонам, испытывая экстаз в каждое следующее мгновение, но все же ожидая чего-то большего. И именно это неизведанное нечто заставляло ее извиваться на своем новобрачном ложе, готовясь к заветному прыжку к вершине.

Взлет произошел, как всякое противоречие, внезапно – едва Филипп проник в ее глубину. Восторг и боль острым жалом вонзились в ее тело до кончиков пальцев, она вскрикнула, онемела и ощутила холодок во рту. Сознание помутилось и поплыло, словно лодка, попавшая в круговорот, – она застонала и забилась в содроганиях.

Удовлетворенный, он зажал ее рот жадным поцелуем и, проникая все глубже в заветную бесконечность, еще и еще вызывая ее конвульсии, пока сполна не испил ликующей сладости.

Вместе они достигли пика желаний, медленно и осторожно соскользнув на другую сторону.

Потом они молча и тихо лежали, не двигаясь. Филипп рассеянно гладил тело Алисы, что вселяло в нее любовь и спокойствие. Постепенно она погрузилась в сон.

Проснувшись, Филипп подумал, что ему не надо было делать всего этого. Алиса была, как он и предполагал, девушкой, когда он взял ее. Молодая леди ее уровня и воспитания должна быть чистой, ложась в постель к законному мужу, и ему не следовало строить иллюзий на этот счет, пренебрегая реальностью.

Но, зная это, почему он умышленно взял ее в эту ночь?

Филипп любил ее. Потому что она была его. Потому что в любом случае ее репутация пострадает в глазах общественности после ночи, проведенной наедине с ним, независимо от того, было что-то между ними или нет.

Когда он задумал поехать в гостиницу в поисках ее сестры, он не прекращал думать о том, что могло произойти, если бы они не смогли уехать, как собирались. Он должен был об этом подумать. Он уже достаточно планировал в своей жизни, чтобы знать, что, скорее всего, произойдет непредвиденное, а не то, чего обычно ожидаешь.

Однако когда произошло неожиданное, он, как сделал бы любой хороший командир, воспользовался удобным случаем. После сегодняшней ночи Алиса будет принадлежать ему. Навсегда. Он читал в ее глазах сомнение, когда заговаривал с ней о том, что попросит у отца ее руки, и догадывался, что лорд Стразерн, возможно, откажет в его просьбе.

Но не теперь. Как бы не был шокирован ее отец, Алиса отдалась Филиппу. Теперь они должны пожениться.

Филипп не сомневался, что если даже они сблизились, Алиса не пойдет против воли семьи, несмотря на страстную тягу к нему. Он привлек ее к себе, чтобы ей было удобнее в его объятиях.

Оставался только один способ добиться ее руки. Он должен найти Пруденс, чтобы Томас Лайтон мог спокойно заниматься своими делами с королем.

Филипп улыбнулся про себя: перед ним стояла важная задача. Но главное, он нашел любимую. Филипп наклонился и поцеловал Алису в губы. Она затрепетала от его прикосновения. Польщенный, он с большей настойчивостью ласкал ее грудь, захватив губами соски, волновал их кончиком языка. Она становилась упругой, возбуждая его все сильнее.

Открыв глаза, Алиса сонно спросила:

– Филипп?

– Сегодняшняя ночь наша, – тихо сказал он.

Алиса с минуту смотрела на него, пытаясь угадать его желание, потом тихо засмеялась. В ответ она обняла его за шею и кончиком языка коснулась его губ. В предчувствии приближающейся страсти Филипп застонал и прижал ее к себе.

ГЛАВА 16

Алиса проснулась от тесного соприкосновения с сильным телом Филиппа. Она чувствовала себя великолепно: расслабленная, приятно усталая и безразличная ко всему на свете… Уютно устроившись возле него, она вспомнила события прошедшего дня.

Встретив однажды Филиппа, она не могла даже вообразить, что сочтет для себя счастьем ему отдаться, и, зная кто он и что он, самозабвенно вручить ему свое сердце. Вчера она приехала в Эйнсли Мейнор сердитой и напуганной исчезновением Пруденс и уверенной в том, что он-то знает, где ее искать. Она не ожидала, что ее гнев растет, как снег на солнце, и, в довершение всего, она станет защищать Филиппа от себя самого. Ее сердце переполнялось верой и любовью, поэтому, когда он предложил поехать в гостиницу на поиски Пруденс, она тут же без малейших сомнений согласилась. Филипп найдет Пруденс – это она чувствовала умом и сердцем.

И сейчас все еще верила, несмотря на то, что Пруденс в гостинице не оказалось, а она сама – отдалась человеку, который даже не был ее мужем. Сторонник протектората, круглоголовый, Филипп принял в ней живое участие и обещал, что не позволит, чтобы ни Пруденс, ни Томас не пострадали в политических интригах Западного Истона.

Алиса прижалась к Филиппу поближе, прислушиваясь к ритмичным ударам его сердца и вдыхая пьянящий аромат его тела. Она была уверена, что он исполнит данное обещание. Ей достаточно одного его слова.

Локон Филиппа щекотал ее нос, и она забилась поглубже в его объятия, несколько отстраняясь от взбитых темных прядей. Их волосы были спутаны, и она чуть не расхохоталась вслух при мысли о том, как они оба выглядят сейчас, хотя прибыли с таким шиком в гостиницу.

Когда накануне она вернулась в Стразерн-холл, чтобы сменить свой дорожный костюм на одно из самых модных платьев, то многим рисковала. Абигейл вправе была потребовать объяснений, но лишь рассеянно спросила, слышала ли она что-нибудь о Пруденс, и когда та ответила, что нет, перестала обращать на нее внимание. Потом сбежать из Стразерн-холла так, чтобы родители не поняли в чем дело, было на удивление легко. Абигейл вряд ли даже заметила, что Алиса переоделась, а лорд Стразерн, как только вошел, сообщил, что у него нет новостей, и быстро уехал на новые поиски. Когда Алиса выскользнула из дома на встречу с Филиппом, который ждал ее неподалеку, никто не заметил. Все члены семьи и прислуга были слишком расстроены исчезновением Пруденс и страданием Абигейл.

Алиса собиралась вернуться сразу после наступления сумерек. Хотя она не думала, что кто-нибудь будет о ней беспокоиться, все же оставила у горничной записку, которую велела передать родителям, если они будут спрашивать, где она. Записка изобличала ее, так как говорила всю правду, и теперь, лежа в объятиях Филиппа, она могла только предполагать, как рассвирепеет отец, прочитав послание. Теперь он, по крайней мере, будет отчаиваться по поводу пропажи обеих дочерей.

Алиса начала представлять себе, что ее родители уже знают, где и с кем она провела ночь, и почувствовала облегчение. Теперь она свободно могла заявить о своей любви к Филиппу Гамильтону и о желании выйти за него замуж. И еще – ей не надо больше сопоставлять свою любовь с политическими идеалами и убеждениями.

Но облегчение, испытуемое ею, смешивалось с легкой грустью, что ее любовь обнаруживается таким низким способом. Она знала, что дома приложат все усилия, чтобы новость о ее неблагоразумном поступке не распространилась. Но огласка все же неизбежна, что означает – они с Филиппом обязаны пожениться. Но она ничего так страстно не желала, как выйти за него замуж, поэтому возможна ли печаль? Ей было жаль тех, кто с удовольствием или с кривой усмешкой будет сплетничать у них за спиной, но способны ли они понять те прекрасные чувства, которые Алиса с Филиппом испытывали друг к другу.

Алиса вздохнула и легонько поцеловала Филиппа в плечо. Она была практичной женщиной и не собиралась терять время на сожаления о том, что теперь нельзя было исправить. Если для соединения с Филиппом понадобилось неблагоразумие, то так тому и быть. Теперь она с радостью выдержит любые испытания, чтобы всю оставшуюся жизнь счастливо прожить с человеком, которого она так сильно любит.

Но разве это имеет какое-то отношение к попытке найти Пруденс? Алиса почувствовала себя виноватой, что провела ночь в раю, тогда как ее сестра, без сомнения, находилась в это время в аду. Она надеялась, что, где бы ни держали Пруденс, к ней будут относиться великодушно, но если в этом деле замешан Цедрик Инграм, может случиться иначе.

Почувствовав нежное прикосновение ее губ, Филипп зашевелился. Ее тело ответило на его движение, на легкую улыбку и на вожделенный взгляд.

– Я боялся, что все случившееся с нами – лишь сладкий сон, – сказал он голосом, полным страсти, от которого у нее по спине пробежала приятная дрожь. – Боялся открыть глаза и очутиться одному в постели в Эйнсли Мейнор. Потом я почувствовал движение твоего нежного тела и понял, что не вообразил себе эту ночь, проведенную вместе.

Алиса нежно коснулась его губами:

– Нет, это не сон, мой любимый, если только мне не снится тот же сон, что и тебе.

Филипп ответил на ее поцелуй.

– Может быть… Может быть, мы потерялись в сладостных ощущениях своего собственного воображения. Я так долго желал тебя, что с трудом верю, что ты теперь моя.

Алиса радостно вздохнула и провела рукой по его телу.

– Это правда, Филипп, поверь. Эта кровать настоящая, комната настоящая, ощущение твоего тела рядом с моим настоящее, – она помолчала, потом тихо добавила: – Мое желание тоже настоящее.

Он посмотрел на нее с нежной благодарной улыбкой и медленно склонил голову, чтобы захватить губами один из сосков.

Алиса прогнулась ему навстречу, всем телом предвкушая приближающуюся страсть. Он простонал и стал осторожно покусывать нежную плоть. Алиса изумленно вскрикнула, такое изысканное удовольствие было для нее откровением. Филипп пробежал ладонью по упругому животу к сокровенному источнику ее желания, и Алиса растворилась, ее тело стало призывно-влажным.

Он вкушал губами ее сосок, а она слегка расслабилась, чтобы тут же снова собраться под его мягко-упругими пальцами, дразнящими чувственный бугорок, взбухший от его прикосновений.

– Скажи, что ты хочешь меня, – требовательно попросил он.

Она засмеялась:

– Филипп, я хочу тебя. Прямо сейчас. Я не могу думать ни о чем другом, кроме желания соединиться с тобой. Да, я хочу тебя! – ее рука пытливо скользнула по торсу к взволнованному предмету мужской гордости. Она робко коснулась его. Прошлой ночью Филипп показал ей то, чем по праву гордился, но мужское тело оставалось для Алисы загадкой. Сейчас она хотела насытить желание Филиппа, вернуть ему те приятные ощущения, которые он доставлял ей.

Филипп простонал и с беспощадной грубостью поцеловал ее. Если бы Алиса еще не испытала агонии собственной страсти, она могла бы охладеть от столь грубого объятия, но его жесткость только усилила ее желание соединиться с ним. Она развела ноги, а пальцы ее сплелись у него в волосах, и, не отпуская его головы, продолжала целовать его, даже когда он одним безжалостным рывком вошел в нее.

Он скользнул глубоко внутрь, и Алиса почувствовала себя в парящем полете. Она мысленно кричала от восторга: ее тело то уходило от него, то сближалось до крайности, пока они оба не добрались до чудодейственного места, так похожего на рай. Там они слились воедино, не стремясь войти в райские кущи порознь, и вместе воспылали обретенным счастьем.

Филипп, насыщенный и утомленный страстью, сказал:

– Я не хотел быть таким грубым, Алиса. Прости меня.

Она в ленивом восхищении уткнулась носом в его шею.

– Ты доставил мне наслаждение, о котором я мечтала. Я жаждала быть смятой и истерзанной тобой, милый. Поэтому нечего прощать.

– Алиса, – простонал он, – ты – потрясающая женщина! Я бесконечно – ты не знаешь как! – люблю тебя!

Она тихо засмеялась:

– Сейчас ты сказал об этом словами. А вчера мне без слов тысячу раз сказало об этом твое тело. Так же, как я, надеюсь, тебе сказало мое. Я бы никогда так свободно не отдалась тебе, если бы не любила тебя, Филипп.

Он вздохнул и погладил ее по щеке:

– Нам будет нелегко, когда мы вернемся.

– Я знаю, – она улыбнулась, и ее обворожительный вид так не соответствовал сложившейся тяжелой ситуации, – я оставила записку. Мой отец будет разыскивать тебя, если у него было время прочесть ее.

– Я с радостью встречусь с ним, чтобы устроить наше будущее, но думаю сейчас важнее судьба Пруденс. Прости меня, Алиса, но я должен отложить просьбу о вашей руке, пока не выясню все, что только смогу, у Осборна. Когда Пруденс будет в безопасности, я поговорю с вашим отцом.

– Поступайте так, как сочтете нужным, мой дорогой, – взгляд Алисы был твердым. Она не могла даже допустить простое предположение, что, завладев ее телом до вступления в брак, мужчина просто начнет презирать женщину. Алиса верила Филиппу и знала, что он все сделает так, как обещал.

Он крепко прижал ее к себе:

– Милая Алиса, – сказал он со вздохом, – ты слишком хороша для меня.

Алиса понимающе улыбнулась.

Филипп организовал встречу с Осборном в этот же день, но чуть позже, на небольшой горке близ Эйнсли. Зная, что нельзя терять ни минуты, он просто послал одного из слуг в гостиницу с запиской и сказал ему дождаться ответа. Получив подтверждение, Филипп мог спрятать Алису на месте встречи задолго до прибытия Осборна, при этом предоставив ему возможность якобы первому прибыть туда.

– Итак, – сказал Филипп, спешиваясь со своего вороного жеребца, – на этот раз вы опередили меня.

Выражение лица Осборна было самодовольным:

– Должно быть, вы смягчились, Гамильтон. Обычно я ищу встреч, а вы приходите первым. Что такое произошло, что вы вынуждены посылать записку в гостиницу?

За непроницаемым лицом Филиппа скрывалась волна облегчения. Он беспокоился, что кто-нибудь сказал Осборну о его пребывании в гостинице, но в этом случае он как-то намекнул бы, подчеркнув, что Филипп был там с женщиной.

Неведение Осборна обеспечивало Филиппу твердое выигрышное положение. Теперь как раз самое время тяжело ударить в слабое место противника.

– Кажется, вы немного нервничаете, Осборн. Что, события стали ускользать от вашего контроля? – он привязал лошадь к дереву и потрепал по гладкой черной шее. Филипп боялся выдать, что эта встреча имела для него большее значение, чем все остальные.

Осборн захохотал:

– Хотя Томас Лайтон ускользнул от преследования, но я не остался без ресурсов. У меня есть целый отряд кавалерии, чтобы в случае необходимости подчинить всю округу, но не думаю, что мне придется их использовать. У меня есть другие меры ловли своей жертвы.

Филипп перестал гладить лошадь и повернулся:

– Например, Пруденс Лайтон?

Глаза Осборна удивленно округлились:

– Да, так точно, но откуда вам известно? – он жестом остановил Филиппа. – Подождите, позвольте мне догадаться: Стразерн, должно быть, расстроен исчезновением своей младшей дочери и приходил к вам за помощью? Как забавно!

Однако ни одному из них не было смешно.

– Когда я согласился помогать вам, – начал Филипп, – и контролировать деятельность роялистов в этой округе, я не соглашался принимать участие в похищении женщин. Верните Пруденс Лайтон ее семье, Осборн. Она не имеет никакого отношения к таким делам.

– К несчастью, она знает больше, чем положено, – сухо возразил сэр Эдгар, – кроме того, я должен использовать любую приманку, чтобы взять этого человека в плен. Если это означает – лишить женщину удобств на несколько дней… – Он пожал плечами, и без объяснений было понятно, что он имеет в виду.

Все было так, как и ожидал Филипп. Хотя он надеялся на легкую победу, но приготовился к долгой и упорной борьбе. Его целью на этой встрече было подорвать уверенность Осборна, поэтому он покачал головой и твердо и глубокомысленно произнес:

– Лорд Стразерн не предаст свой курс, выторговав дочь за сына.

Осборн вновь пожал плечами:

– Томас Лайтон может поступить по-другому. Он может захотеть сдаться добровольно, когда узнает, что его сестра в опасности.

Филипп фыркнул:

– Сестра, которую он едва знает? Пруденс была ребенком, когда он уехал на войну, а потом в ссылку. Он сильнее привязан к Черному Принцу, чем к своей сестре. На лице Осборна появилось сомнение, но оно было кратковременным:

– Идеалисты, подобные Лайтону, склонны к сентиментальности. Госпожа Пруденс может быть не так близка к нему, как госпожа Алиса, но она женщина и она в опасности. Томас Лайтон не может не прореагировать на это.

Когда Осборн упомянул имя Алисы, по спине Филиппа пробежала дрожь. Он безжалостно подавил в себе страх, потому что не хотел, чтобы Осборн придавал Алисе большее значение, чем положено. Поэтому он признал справедливость замечания Осборна и добавил:

– Если он услышит об этом.

– Что вы имеете в виду?

Теперь настала очередь Филиппа невозмутимо пожать плечами.

– Томас Лайтон далеко от Стразерн-холл и не поддерживает связи со своей семьей. Пока кто-нибудь не напишет ему, что его сестра в опасности, он не будет знать. Лорд Стразерн вряд ли напишет, поэтому…

Сомнение в глазах Осборна превратилось в тревогу.

– Проклятье! – выругался он. – Я об этом не подумал.

– Наверное, ваш шпион не знает о местонахождении Лайтона?

Осборн поморщился:

– Если бы он знал, мне бы не понадобилось заманивать Пруденс Лайтон в качестве приманки.

– Кажется, – тихо сказал Филипп, – ваш прислужник оказался не таким уж полезным, как представлялся вначале.

Осборн подытожил с некоторой долей отвращения:

– Я не нуждаюсь в людях такого сорта. Ни на одного из таких роялистов нельзя положиться ни на йоту.

Филипп подтвердил это демонической улыбкой. Он позволил себе с минуту поразмыслить: относился ли Цедрик Инграм так же скептически к сэру Эдгару Осборну, как Осборн относился к нему, и решил, что вполне возможно. Эти двое стоили друг друга. Как только Филипп вырвет Пруденс из их когтей, он прекратит всякие отношения с Осборном. Эта мысль утешала его.

Однако сейчас он должен был сосредоточиться на том, как высвободить Пруденс, не подвергая ее опасности.

– Есть возможность послать сообщение Томасу Лайтону.

Осборн вскинул бровь:

– Через вас?

Филипп кивнул.

Осборн, как рысь, приготовился к прыжку:

– Я полагаю, вам удалось узнать подробности о его местонахождении от Алисы Лайтон?

Гнев вспыхнул в глазах Филиппа, но он быстро подавил его в себе. Ситуация требовала холодного твердого расчета, а не горячего излияния чувств. Если сэр Эдгар Осборн хотел верить в то, что Алисе Лайтон достаточно услышать несколько лестных слов, чтобы предать своего брата, то пусть он верит в это.

– Лорд Стразерн всегда был откровенен со своей дочерью. Он говорит ей больше, чем многие отцы говорят своим дочерям.

Осборн кивнул, потом оживленно сказал:

– Хорошо. Скажите мне, где Лайтон, и я его арестую. Когда он будет у меня в руках, я освобожу девушку.

Филипп поднял руку и рассмеялся:

– Погодите, сэр Эдгар. Я сказал, что могу послать Лайтону сообщение. Но я не сказал, что знаю досконально, куда он уехал.

Осборн выругался:

– В следующий раз объясняйте, что вы имеете в виду! Хорошо, если так, пошлите Лайтону сообщение. Скажите, чтобы он пришел в гостиницу и сам сдался. После этого девушку вернут в ее семью.

Покачав головой, Филипп насмешливо сказал:

– Подумайте своей головой, Осборн! Томас Лайтон – ссыльный придворный, а не невинно покинувший страну человек! Он поверит вашему слову не больше, чем вы поверите его. Он потребует удостовериться, что его сестра в полной безопасности, прежде чем сдастся, – Филипп подождал, пока Осборн переварит это, и выдвинул свое предложение. – Отдайте Пруденс Лайтон мне. Я смогу уверить ее брата, что она в безопасности, и скажу, где она. Если он захочет проверить ее местонахождение, то поймет, что я говорю правду. Тогда ничто не помешает ему сдаться со спокойной совестью.

Осборн почти согласился с доводами Филиппа, но в последний момент покачал головой:

– Так сделать нельзя. Сейчас эта девушка из семьи Лайтон находится под наблюдением моего местного шпиона. Он никогда не согласится передать ее вам.

Филипп догадался, что Цедрик Инграм стремится сохранить инкогнито и, чтобы не выдать тайну, может спокойно подвергнуть Пруденс поплатиться за это жизнью. Филипп решил открыть, что он знал, кто второй агент Осборна, и сказал твердым голосом:

– Инграму не следует беспокоиться. Я не собираюсь использовать Пруденс Лайтон для других целей, кроме той, в которую мы оба верим. Зачем он должен ее удерживать?

Глаза Осборна расширились от удивления, потом угрожающе прищурились:

– Как вы определили имя моего агента?

Филипп презрительно скривился:

– Путем анализа. Я продумал, кто активно участвует в движении роялистов, чье прошлое не так чисто, как должно быть, и кого не было в определенные моменты там, где он должен быть. Человек, соответствующий всем этим пунктам, – Инграм.

– Вы сообразительнее, чем я думал, – с легкой улыбкой заметил Осборн. – И возможно, более опасны. Инграм будет держать Пруденс Лайтон до тех пор, пока мы не получим ее брата. Я не распоряжаюсь этим.

– Тогда скажите мне, где он ее держит? Вы ведь, конечно же, знаете.

– Знаю, но я не уверен, что мне больше бы хотелось, чтобы девушка была в ваших руках, а не Инграма.

Филипп прикусил язык, чтобы не разозлить Осборна, и как бы безразлично пожал плечами:

– Ладно. Тогда поймать Томаса Лайтона будет не так-то просто.

– Как так?

– Он захочет доказательств того, что его сестра в безопасности. Нужно будет провести обмен в открытую. Вы согласитесь на это?

На мгновение задумавшись, Осборн кивнул:

– Я обеспечу, чтобы Пруденс Лайтон прибыла на место встречи. А вы гарантируете, что там будет Томас Лайтон?

– Да.

– Отлично. Где произведем встречу?

Филипп заранее обдумал место встречи на случай, если ему не удастся убедить Осборна передать Пруденс под его опеку.

– Есть место, которое называют Фенвикские утесы: с одной стороны они резко обрываются к морю, а с другой – густо поросли деревьями. Оттуда видно на несколько миль по всем направлениям, и поэтому удобное место для осуществления нашего плана. Завтра утром я приведу туда Томаса Лайтона. Согласны?

– Согласен, – улыбка озарила лицо Осборна, когда он подошел к лошади. – Я буду рад вернуться отсюда в Лондон. В этой гостинице так мало удобств, а там я смогу наслаждаться всеми привилегиями своего положения.

Филипп не ответил. Он хмуро смотрел, как Осборн сел верхом и уехал, а когда убедился, что лондонец уже не услышит его, осторожно позвал:

– Алиса?

Она появилась из густых зарослей, и при виде ее Филипп усмехнулся. К амазонке прилипли листья, а волосы спутались, цепляясь за ветви. Хотя ее лицо было мрачным, она с обожанием посмотрела на него.

– Вы слышали?

– Большую часть, – ответила она, счищая обломки веточек со своей бархатной юбки. Она изучающе посмотрела ему в лицо:

– Пруденс угрожает смертельная опасность?

Он кивнул:

– Инграм не оставит ее в живых.

Она вздрогнула:

– Филипп, зачем вы сказала Осборну – этому гнусному человечишке, что вы знаете шпионские дела Цедрика Инграма?

Он взял ее за плечи и слегка погладил.

– Затем, чтобы Осборн не был заодно с Инграмом, если тот задумает убить Пруденс, скрывая свою тайну. Дорогая моя, более того, сэр Эдгар Осборн – реалист. Он не заинтересован в Цедрике Инграме, кроме как в агенте. Если Осборн поймет, что Инграм, больше не сможет служить ему, он без всяких угрызений совести уберет его. Но если Осборн уверится в полезности Инграма, то с легким сердцем позволит совершить самое гнусное преступление.

Она печально посмотрела в глаза Филиппу:

– Вы думаете, он сможет убедить Цедрика обменять Пруденс?

– Да. Он приведет Пруденс на место встречи, – Филипп скрыл остальные грустные мысли от Алисы. Осборн мог привести Пруденс на место встречи, но не дать никаких гарантий, что она свободно уедет. Обеспечить ее безопасность было делом Филиппа.

По щеке Алисы скатилась слеза.

– Какой ужасный выбор! Пожертвовать братом или сестрой! Как я могу его сделать?

Филипп осторожно стер слезинку:

– Вам не придется никем жертвовать. Если все пойдет так, как я планирую, Пруденс вернется в Стразерн-холл, Томас успешно отправится к королю, а Инграм будет вознагражден за предательство, как он того заслуживает.

Алиса улыбнулась сквозь слезы, доверчиво глядя на него:

– А это возможно?

– Если нам будет сопутствовать удача и при тщательной разработке, думаю, все удастся.

Она прижалась к нему:

– Теперь все, что я должна сделать, – уговорить папу выслушать вас.

Филипп улыбнулся:

– Он очень рассердился?

Алиса вздохнула:

– Он очень рассердится, когда подумает, что действительно означало мое отсутствие. Вне себя от тревоги за Пруденс он рад был узнать, что я невредимой возвратилась домой. Я не понимаю, что моя записка оказалась немного двусмысленной. Я написала, что мы с вами едем в логово льва, чтобы найти шпиона и заставить его рассказать, где Пруденс. Папа не спал всю ночь, беспокоясь о моей безопасности, а не о чести.

Филипп, желая успокоить ее, погладил по спине.

– Так вот почему вы смогли выскользнуть из дома сегодня, чтобы встретиться со мной.

Она взглянула на него с улыбкой:

– Меня ничто не остановило бы, Филипп, потому что я обещала прийти. Однако, ни папа, ни мама не запретили мне встретиться с вами, хотя я боюсь, мачеха догадалась, что мы стали любовниками. Она сказала, что я выгляжу чересчур довольной. Папы, к счастью, не было, когда она разговаривала со мной, но я уверена, что вскоре она ему скажет. Не знаю, что он тогда сделает.

Еще одна деталь, которую надо обдумать. Сейчас, держа Алису в своих объятиях в лесной тишине, Филипп не хотел думать о том, что он скажет лорду Стразерну. Обдумывание можно было отложить на потом. А сейчас он выбросил из головы все мысли о будущем и наслаждался настоящим.

Он приподнял ее подбородок, предоставляя ей право отстраниться, если она этого не пожелает, но ее губы раскрылись навстречу ему. И он, восторженно припав к ее губам, чуть слышно выдохнул:

– Алиса!

Она потянулась к его голове и привлекла к себе поближе. Их губы пожирали друг друга. Единственное, что нарушало тишину леса, были эти двое опьяненных счастьем людей.

ГЛАВА 17

Для спасения Пруденс Лайтон Филипп разработал такой стратегический план, который по своей скрупулезности не уступал военному. Прежде всего, он определился на местности: выбрал удобное пространство у подножия Фенвикских гор, осмотрел поверхность, не упустив ни одной впадины или каменистого бугорка. Не спеша, он подумал обо всех возможных участниках предстоящей операции. И, наконец, проверил весь свой план на гибкость: случилось непредвиденное – как сработает его проект? Обладает ли он способностью отклониться или же провалится, и, таким образом, приведет к аресту Томаса Лайтона?

Когда он убедился, что его стратегия надежна, то приступил к расстановке сил. Основным действующим лицом был лорд Стразерн.

Филипп навестил его, когда Стразерн был почти обезумевшим от горя: Пруденс и Алиса явились причиной всех несчастий. У него не возникло желания спокойно выслушать человека, который, как он знал, был в союзе с его врагами, не говоря уже о том, что этот самый человек подвергал опасности его Алису, разрушая ее репутацию.

Поскольку участие лорда Стразерна в обмене было решающим, Филипп дал выход его гневу и злости. Когда Стразерн выговорился, Филипп спокойно сказал:

– Лорд Стразерн, мое знакомство с Осборном и его делами – наше огромное преимущество, а не слабость. Это девиз любого военного: знать врага – значит победить его. Сэру Эдгару Осборну не нужна Пруденс; он просто использует ее, чтобы заполучить то, чего действительно хочет, – вашего сына Томаса. Если он поверит, что Томас свободно сдастся, то с радостью вернет нам Пруденс. Если же сочтет, что Томаса поймать нельзя, тогда будет держать Пруденс сколько ему вздумается, пока добьется этого ареста. Поэтому сейчас Томасу надо притвориться, что он сдается добровольно.

Стразерн обеспокоенно посмотрел на Филиппа:

– Я понимаю, что вы предлагаете, Гамильтон, но этот обмен в пользу Осборна. Он будет там со своим отрядом драгун…

– Мы договорились, что обмен произойдет тихо, только в присутствии принципалов, – быстро вмешался Филипп.

Стразерн отмахнулся:

– Осборн вероломный круглоголовый. Он не сдержит своего слова. Поверьте мне, драгуны будут там.

Филипп был склонен согласиться с ним, поэтому не стал оспаривать утверждения лорда Стразерна, а успокаивающе сказал:

– Осборн может привести отряд, но мы будем действовать с элементами сюрприза.

– Неужели?

– Да! – Филипп вспыхнул, и в его голосе зазвучал гнев: – Послушайте, Стразерн! Я знаю Осборна. Более того, я знаю людей его типа. Он всего лишь мелкий функционер при дворе лорда протектора. Ему дали задание, которое он может выполнить, если люди будут действовать по его указке. Он не научен добиваться успеха ценой тщательной разработки и упорного труда, поэтому не пойдет на Фенвикские утесы, не станет исследовать местность, выискивая оборонные позиции и пути отступления, как это сделал я. Он может пойти на утесы, чтобы узнать, где они находятся, но не приложит ни малейших усилий, чтобы, как хороший командир, проработать свою стратегию.

Стразерн хмуро смотрел на Филиппа из-под насупленных бровей:

– Что именно вы предлагаете, Гамильтон?

– На Фенвикских утесах, к востоку, есть заросли деревьев, где нет крутого обрыва. Вы знаете место, о котором я говорю?

Стразерн кивнул.

Филипп продолжал объяснять ровным спокойным голосом:

– Прекрасно. Когда я бродил между деревьев, то обнаружил тропинку, ведущую с горы вниз, на плоскогорье. Эта крутая тропинка немного шире, чем звериная тропа, но человек сможет пробраться по ней без особых усилий. Если внизу будет ждать лошадь, он сможет галопом проскакать до Фенвикской бухты, где сядет в приготовленную лодку и уедет далеко от Западного Истона.

– Ваша идея вполне осуществима, – немного подумав, медленно сказал лорд Стразерн, – но я вижу некоторые слабые места.

– Например?

– Если Томас сможет без труда пробраться вниз по тропинке, то любой преследователь сможет сделать то же самое.

Филипп улыбнулся и кивнул:

– Хорошее замечание, но если Томас первым спустится вниз, он будет в безопасности, потому что там – всего одна лошадь. Если за ним побегут по горе, то преследователи увидят лишь клубы пыли из-под копыт лошади.

Стразерн одобрительно кивнул:

– Разумный аргумент, однако, мне трудно поверить, что Осборн позволит Томасу подойти так близко к деревьям, чтобы достичь тропинки.

– Еще раз слабость положения Осборна сослужит нам хорошую службу. Томас и я первыми придем на утесы и будем там, когда приедет Осборн. Не зная преимуществ ландшафта, он не сможет поставить условие, в каком месте должен ждать Томас. Надо сделать так, чтобы во время сближения сторон Томас смог подъехать ближе к тропинке. Как только он это сделает, ему останется лишь скатиться вниз и пустить лошадь галопом. Он уже скроется за деревьями, пока кто-нибудь успеет сообразить, что делать. Осборн, как я уже сказал, не может быстро реагировать на неожиданное.

– А как же Пруденс?

– В то время как Томас поскачет к деревьям, я подъеду к Пруденс и буду ее защищать.

– Тогда она попадет из рук Осборна в ваши руки.

В голосе лорда Стразерна послышались презрительные нотки, он едва не сказал: «И она будет в такой же, смертельной опасности, как сейчас».

Филипп от такого преднамеренного оскорбления заговорил суровым голосом:

– Наоборот, Стразерн. Ваша дочь перейдет из рук Цедрика Инграма в мои руки. Я бы меньше опасался за Пруденс, если бы она была в руках Осборна. Ему, по крайней мере, нечего скрывать, и у него нет причин причинять ей вред. Инграм, с другой стороны, все еще верит, что никто не знает о его предательстве. Он способен на все, чтобы сохранить свою, с позволения сказать, репутацию.

При упоминании имени Инграма хмурое лицо лорда Стразерна сложилось в недовольную гримасу:

– Что вы хотите, чтобы я сделал?

– Свяжитесь с Томасом, и пусть он завтра встретится со мной на Фенвикских утесах в десять часов до полудня. Я попрошу Осборна прийти туда на час позже, чтобы нам с Томасом вместе пройтись по местности и обсудить наш план. Осборн опоздает – он всегда опаздывает – поэтому ничего не заподозрит, если обнаружит, что мы первыми прибыли на место встречи.

Лорд Стразерн медленно произнес:

– Откуда я знаю, не приведете ли вы с собой драгун, чтобы поймать Томаса?

– Вы должны верить мне, – тихо сказал Филипп.

– Почему?

Филипп сделал глубокий вдох и честно ответил:

– Я хочу жениться на вашей дочери.

– А если я вам скажу, что этого никогда не будет? – парировал Стразерн.

– Я люблю Алису. И если позволю, чтобы Томаса поймали или что-то случилось с Пруденс, то причиню боль Алисе. Я не могу этого сделать.

Стразерн смотрел на Филиппа из-под насупленных бровей.

– Это единственная причина, почему вы перешли на сторону противника?

Филипп покраснел. Он не привык, чтобы к нему относились так унизительно.

– Лорд Стразерн, я предлагаю вам свою помощь. Вы ее примете?

Стразерн медленно кивнул:

– Приму, но только потому, что вынужден это сделать.

Филипп не ожидал, что лорда Стразерна легко будет убедить или он будет рад союзу своей старшей дочери с офицером-круглоголовым. Но уговорить его благословить брак Алисы и Филиппа Гамильтона – означало выдержать битву, которую Филипп хотел отложить на потом. А пока он достиг своей цели. Стразерн сделает свое дело для организации встречи на Фенвикских утесах. Это все, о чем он мог просить Стразерна в данный момент.

Томас прибыл в назначенный час, и Филипп указал ему выход на тропу, направление, откуда приедет Осборн, и место, где Томас будет ждать, пока не начнется обмен, чтобы по дороге успеть свернуть к деревьям.

Хотя Томас довольно внимательно слушал Филиппа, где-то в глубине его глаз мелькала искорка смеха, приводившая Филиппа в замешательство. Вначале он подумал, что это веселость, но потом отбросил эту мысль. Как может человек, которому грозит потеря свободы, обеспокоенный судьбой своей сестры, быть веселым? Это бессмысленно.

Незадолго до назначенного срока Филипп и Томас снова сели верхом, словно прибыли только что. Филипп отъехал от Томаса на некоторое расстояние, не желая вызывать подозрений. Он хотел, чтобы Осборн поверил, будто Томас Лайтон один, без поддержки, а потому легко уязвимый. Это усыпит его бдительность и, таким образом, облегчит побег Томасу.

Как и предсказывал Филипп, Осборн опоздал, и не выполнил условий договора: Пруденс Лайтон ехала в окружении отряда драгун, возглавляемого самодовольным лейтенантом Вестоном. Филипп заметил, что, несмотря на большую бледность, Пруденс ехала с высоко поднятой головой, выпрямившись в седле. Она была напугана своим заключением, но, судя по всему, ее захватчики не слишком ей досаждали. Филипп позволил себе чуть-чуть расслабиться. Даже в присутствии солдат он верил, что они с Томасом осуществят свой план. Их расчет должен оказаться точным, и им должна сопутствовать удача. Это было вполне вероятным.

Отряд остановился в четверти мили от них, и Филипп и Осборн выехали вперед, чтобы обсудить условия соглашения.

Филипп не счел нужным вежливо поздороваться, вместо этого он кивнул в сторону драгун:

– Что это значит? Мы договорились, что эта встреча будет происходить только между нами четырьмя! А что в ней будут участвовать солдаты – речи не было!

Осборн самодовольно улыбнулся, явно удовлетворенный тем, что перехитрил Филиппа:

– Я привел солдат просто из предосторожности, Гамильтон. Я не хотел, чтобы Томас Лайтон решил, что его лошадь сможет обогнать мою после того, как его сестра будет в безопасности, то есть, у вас в руках.

– Значит солдаты не будут мешать обмену?

Осборн кивнул:

– Лейтенанту Вестону приказано оставаться на месте, если только не случится что-нибудь непредвиденное.

– Вы доверяете Вестону? – скептически возразил Филипп.

– Он сделает то, что я ему приказал. Ну а теперь, приступим? – он жестом указал на Томаса, напряженно сидевшего на лошади спиной к утесам и внимательно наблюдавшего за ними. – Я вижу, вам удалось уговорить молодого Лайтона сдаться.

Филипп оглянулся и пожал плечами:

– Семейные узы обычно могут заставить человека делать то, что совершенно не в его интересах.

– Мне повезло, Лайтону – нет, – цинично заметил Осборн. – Ну, давайте закончим с обменом, да? Я бы предпочел не задерживаться здесь дольше, чем следует.

Филипп кивнул:

– Лайтон готов сделать это сейчас же.

Осборн поднял руку, подавая сигнал, и Пруденс разрешили поехать вперед, к брату. В то же время Филипп оглянулся и кивнул Томасу. Томас посмотрел на Осборна с нескрываемым отвращением, потом сосредоточенно медленным шагом начал подъезжать к сестре.

Напряжение возрастало, пока Пруденс и Томас сближались до места их встречи. Это был решающий момент: лишь только Пруденс окажется в большей безопасности, Томасу просто надо улучить момент и убежать.

Когда до места встречи Томаса и Пруденс осталось несколько ярдов, тишину нарушил стук копыт скачущей галопом лошади. Пруденс остановилась, не зная, что делать. Томас тоже остановился: пока она не двигалась, он тоже не должен был продвигаться вперед. Так они стояли, застыв на месте, а быстро приближающийся всадник увеличивался в размерах, и стало ясно, что это – Алиса.

Выстроившиеся в тонкую линию драгуны оставались на местах, когда она галопом скакала мимо них, но с беспокойством поглядывали на своего офицера, ожидая приказаний. В свою очередь лейтенант Вестон смотрел на Осборна, который явно пришел в замешательство, как и его люди, от таких перемен в его планах и, как по волшебству, ряд драгун расступился, пропуская Алису.

Она подъехала к Пруденс и остановила лошадь.

– Слава Богу, с тобой все в порядке! – воскликнула она, наклоняясь, чтобы обнять сестру.

– Какого черта вы затеяли эту игру, Гамильтон? – прорычал Осборн, пронзая Филиппа гневным взглядом.

Филипп сам не понимал, что происходит. Алису посвятили в подробности сюжета, но так как она сама представляла собой ценную добычу для совершения сделки, отец приказал ей оставаться в Стразерн-холле. И она согласилась. Однако, она была здесь. Почему?

Алиса еще раз обняла сестру, но продолжала что-то оживленно говорить, как догадался Филипп, успокаивала ее. Потом он заметил, что Пруденс исподтишка взглянула на Томаса, потом на лес. Филипп чуть не застонал. Очевидно, Алиса, решила, что Пруденс должна знать детали плана, чтобы должным образом исполнить свою часть, и потому рискнуть всем и поговорить лично с ней.

Боясь, что мысли Осборна были как две капли воды похожи на его собственные, Филипп приложил все усилия, чтобы отвлечь его. Он повернулся к лондонцу, недовольно поджав губы.

– Не ожидал увидеть здесь госпожу Алису, хотя я знаю, насколько она близка к своей сестре. Могу признать, что она была в отчаянии, и решила, во что бы то ни стало приехать.

Осборн, прищурясь, смотрел на Пруденс и Алису, все еще возбужденно беседовавших. Он покачал головой:

– Эти женщины-роялистки так же недисциплинированны, как и их мужчины. Нужна твердая рука, чтобы выбить из нее весь этот пыл, – он фыркнул, потом довольно злобно засмеялся. – А человеку, который собирается на ней жениться, придется как следует потрудиться, держу пари.

– Вы говорите о Цедрике Инграме? – холодно спросил Филипп.

Осборн кивнул:

– Ага, он страстно хочет ее заполучить. Поэтому не отпускает Пруденс Лайтон. Он боялся, что упустит свой шанс добиться ее сестры.

– Вряд ли он надеется, что лорд Стразерн позволит ему сейчас жениться на Алисе?

Осборн засмеялся:

– Скоро состояние лорда Стразерна вылетит в трубу, мой дорогой Гамильтон. Его сына, изменника, арестуют, потом казнят. Самого лорда Стразерна обвинят в государственной измене и осудят за попытку поднять восстание. Имение будет конфисковано, а его дочери с радостью примут любое предложение о браке.

Филипп ничего не сказал. Он не спускал глаз с Алисы и Пруденс, осторожно следя за любым движением, которое могло поставить их, а особенно Алису, в опасное положение.

Пруденс заплакала, когда Алиса отъехала от нее. Она сказала что-то и показала в сторону Томаса, который пожал плечами: ему было явно не по себе. Она обезумела оттого, что ее свободу меняли на его арест. Поддержка старшей сестры мало повлияла на Пруденс. Томас, нахмурившись, смотрел на Осборна и Филиппа. Очевидно он не ожидал, что Алиса так скоро отпустит Пруденс.

Осборн выругался.

– Осторожно, – язвительно предупредил Филипп. – Вы ведь не хотите, чтобы до лорда протектора дошло, что вы пользуетесь таким языком.

Осборн засмеялся:

– Когда был жив старый Железнобокий, я бы никогда громко не выругался. Его сын… – он пожал плечами, и без объяснений было ясно, что он имел в виду. Ричард Кромвель значительно уступал своему отцу. Даже те, кто поддерживал его, знали это.

– Поехали, – закричал Осборн. – Я хочу закончить с этим фарсом. Госпожа Лайтон, проезжайте!

Пруденс прикусила губу. Она обернулась и посмотрела на солдат. Они вновь сомкнулись в шеренгу, создав надежный защитный барьер между Лайтонами и свободой. Наездники не двигались, но их лошади нетерпеливо играли удилами, мотали головой и били копытами. Это говорило о том, что наездники тоже были неспокойны. Пруденс что-то сказала Алисе, которая тоже смотрела на солдат.

Беспокойство Осборна переросло в зловещее раздражение. Он поднял руку, и одним взмахом разрушил тщательно разработанный план Филиппа.

Отряд солдат пришел в движение, которого одни ждали, другие боялись. Развернувшись веером и непоколебимо продвигаясь вперед, они приближались к Лайтону сдержанным и твердым шагом.

Филипп сердито повернулся к Осборну:

– Что все это значит?

Осборн пожал плечами:

– Очевидно, эти роялисты собираются нарушить наше соглашение. Я просто подстраховываюсь, чтобы не потерять Томаса из-за его сестер, которые что-то замышляют.

– Прикажите своим людям остановиться, – сердито сказал Филипп. – Позвольте мне поговорить с дамами и объяснить им кое-что.

Осборн изумился:

– Я сомневаюсь, что это возможно, но хорошо, можете попытаться.

Хотя его план был серьезно скомпрометирован, Филипп остался доволен таким развитием событий, так как это позволит ему подъехать к Алисе и Пруденс и защитить их, когда Томас бросится в лес. Он только собрался пришпорить коня, как вдалеке показался еще один всадник, несущийся стремительным галопом. Опять все замерли.

На этот раз наездником оказался Цедрик Инграм. Он раскраснелся, и озверело уставился на них.

– Остановите их! – закричал он, приблизившись. – Не позволяйте им уйти.

Осборн вздохнул:

– Все должно было произойти так просто. Что случилось?

Желание ввязаться в драку было нестерпимым, но Филипп заставил себя остаться спокойным. Когда в деле замешан Цедрик Инграм, быстрая сообразительность важнее грубой силы.

Инграм, задыхаясь, подъехал к Осборну и Филиппу:

– В Стразерн-холле нет никого из Лайтонов. Никого! Это пахнет предательством! Арестуйте немедленно Томаса Лайтона. И дам тоже.

– Отличная идея, – подчеркнуто медленно произнес Осборн. Он поднял руку, чтобы подать один из своих опасных молчаливых сигналов.

Филипп, отчаявшись сбить его с толку, злобно сказал:

– У вас навязчивая идея предательства, Инграм. Вы настолько сами увлеклись предательством друзей, что вам чудится это в действиях других.

Цедрик отмахнулся от его замечания с такой легкостью, как отмахиваются от назойливой мухи:

– Где же еще быть семье Лайтон, как не здесь, чтобы помочь их любимому Томасу удрать целым и невредимым? Сэр Эдгар, я вас умоляю, послушайте меня! Затевается побег Томаса Лайтона. Вы должны действовать немедленно!

– Вы действительно предатель, – презрительно сказал Филипп. – Вы думаете, что золота, которым вас награждает Осборн, хватит, чтобы оплатить потерю дома и уважения окружающих?

Цедрик изумленно посмотрел на Филиппа и засмеялся:

– Деньги – не выход. Власть – другое дело! Осборн предложил мне место при дворе лорда протектора. Я буду влиятельным человеком, как того и заслуживаю.

Филипп невесело рассмеялся:

– Желаю вам наслаждаться новым положением, Инграм, но я сомневаюсь, что власть, которую вы приобретете, окажется такой пьянящей, как вам хочется.

Цедрик насупился:

– Вы говорите так, как будто сами имели что-то подобное.

Осборн засмеялся. В отличие от Филиппа его забавлял этот разговор.

– Он знает. Ему однажды предлагали положение при дворе лорда протектора, которое было бы намного выше того, что предлагают вам, – когда нахмурившийся Цедрик собрался задать вопрос, Осборн добавил: – Довольно! Я хочу немедленно взять Томаса Лайтона под стражу!

Он подал сигнал Вестону, а тот приказал драгунам скакать рысью.

В этот момент Томас Лайтон оглянулся на Филиппа. Они без слов поняли друг друга. Томас кивнул и, пришпорив лошадь, пустил ее галопом. Филипп сделал то же самое. Когда Томас понесся к деревьям, Филипп поскакал к беззащитным Пруденс и Алисе.

На мгновение все смешалось. Вестон не знал, как реагировать на неожиданный поворот событий, а драгуны толпились за ним, не решаясь что-то делать без команды. Осборн и Цедрик Инграм кричали и пытались обуздать взвинченных, становящихся на дыбы лошадей, отдавали приказания, которые только запутывали лейтенанта.

Алиса увидела, что к ним скачет Филипп, и заставила Пруденс повернуть к нему навстречу. Они почти сблизились, когда услыхали пронзительный крик Инграма:

– Лес! Он скачет в лес! Там есть тропа! Он может убежать!

Филипп бросил отчаянный взгляд через плечо – Томас был уже на подходе к деревьям. Но теперь за ним скакали полдесятка солдат. И стоило только одному человеку столкнуть Томаса с лошади, прежде чем доскачет до тропинки, и он потеряет свою свободу навсегда.

Однако, обязанность Филиппа – безопасность Алисы и Пруденс. Большинство солдат бросилось за женщинами – всем стало ясно, что Томас сдастся, если сестры окажутся в опасности.

Тогда Филипп подъехал и крикнул Алисе:

– Придерживайтесь возле меня. Я собираюсь прорваться сквозь солдат и поскачу в Стразерн-холл!

– Как же Томас?! – воскликнула Алиса.

– Он сам о себе позаботится, – мрачно ответил Филипп.

– Но…

– Не время спорить, Алиса! Сейчас вы должны делать то, что я говорю, иначе все пропало!

Нехотя она согласилась.

Томас, которого солдаты преследовали по пятам, уже добрался до леса. Алиса повернула свою лошадь к Стразерн-холлу, все еще неуверенная в том, в полной ли безопасности ее брат.

– Скачите за мной, – мрачно приказал Филипп. Он вынул меч из ножен и собирался пробиться сквозь заслон солдат, как неоднократно прорывался сквозь вражеские ряды и благополучно убегал. Сейчас дело осложняли Алиса и Пруденс, не привыкшие к жестокости и кровопролитию.

– Когда мы прорвемся, скачите изо всех сил в Стразерн-холл. Если вы будете дома, вас смогут защитить слуги.

– Филипп!.. – дрожащим голосом сказала Алиса.

– Пожалуйста! – мягко ответил он. – Я приеду сразу же за вами.

Пока Филипп убеждал Алису следовать за ним, Осборн и Цедрик Инграм подъехали к ним.

– Черта с два, Гамильтон! Я не позволю дамам уехать, пока Томас Лайтон на свободе, – категорично заявил Осборн.

С поднятым мечом Филипп повернулся навстречу опасности:

– Ваши люди схватят Лайтона через несколько минут. Так или иначе солдаты уже достаточно близко от него, чтобы поймать, даже если он успеет доскакать до леса. Дайте женщинам уехать, – сзади поближе подъехали Алиса и Пруденс, зная, что он – их единственная защита.

В глазах Цедрика Инграма вспыхнул угрожающий огонь:

– Не слушайте его, сэр Эдгар! По тропе, о которой он говорит можно пройти только пешком! Лайтон оставит лошадь, спустится вниз с утеса и исчезнет, прежде чем ваши люди успеют что-нибудь сделать!

– Пешеходная тропинка! – Осборн наполовину повернулся в седле, чтобы предупредить людей, но Филипп остановил его взмахом меча:

– Дамы вернутся в Стразерн-холл, Осборн. Беспрепятственно!

– Черта с два! – Осборн выхватил свой меч.

С минуту два человека, некогда союзники, а теперь враги, смотрели друг на друга. Потом Филипп сказал:

– Так тому и быть.

Их мечи скрестились, сталь со злобным звоном ударилась о сталь. Сразу стало ясно, что победит Филипп.

Это он, а не Осборн, будучи членом парламента во время войны и влиятельным человеком при дворе, был натренирован в рукопашных битвах на лошади. Его норовистый вороной жеребец, искушенный в военном искусстве, реагировал на незаметные сигналы Филиппа и становился в преимущественные позиции, и звон мечей не пугал его в отличие от жеребца Осборна.

Филипп не хотел терять время на бессмысленную дуэль с Эдгаром Осборном, и, когда его лошадь бросилась в сторону, Филипп воспользовался возникшей возможностью, подал команду своему жеребцу, он встал на дыбы и внезапно лягнул перепуганную лошадь Осборна. Филипп поднял меч и одним быстрым движением тяжело опустил его на лезвие меча Осборна.

Лошадь Осборна отскочила в сторону и встала на дыбы. Меч вылетел из рук Осборна с такой легкостью, как раскаленная кочерга.

Осыпая ругательствами, Осборн пытался усмирить лошадь:

– Глупое животное!.. Чтоб тебя!.. Великолепно, сэр Филипп, схватка стоит такого воина, как вы, но я боюсь, что честная борьба не всегда ведет к победе. Разбив меня, вы лишились награды.

Филипп беспокойно взглянул на Алису. Пока он сражался с Осборном, Цедрик Инграм схватил ее. Она отчаянно сопротивлялась и стегала его своим кнутом, но не могла от него отцепиться.

Повинуясь безмолвной команде, жеребец Филиппа встал, на дыбы, повернулся и одним элегантным прыжком достиг Цедрика Инграма. Когда копыта жеребца коснулись земли, он уже несся галопом на врага.

Пруденс предостерегающе закричала, а Алиса толкнула Инграма в грудь и стала пинать ногами. Хотя ей мешало тяжелое дорожное платье, но ее яростного сопротивления оказалось достаточно, чтобы лошадь Инграма забеспокоилась, взвилась на дыбы и отскочила в сторону. И считанные секунды Алиса с Цедриком упали на землю.

Алисе удалось первой вскочить и побежать, не думая, в какую сторону, лишь бы подальше от Цедрика Инграма.

Позади нее раздался топот копыт. Она оглянулась и увидела Филиппа, и ее лицо, как солнце, озарила яркая улыбка. Она ухватилась за его протянутые руки, и он поднял и усадил ее к себе в седло. Дрожа, Алиса обхватила его за талию и уткнулась лицом в грудь. Теперь, рядом с Филиппом, она чувствовала себя в безопасности.

Томас в это время уже пересек открытую местность, притормозил лошадь, пустив ее рысью, и исчез в кустах. Драгуны следовали за ним по пятам. Филипп боялся, что он не успеет пробраться вглубь и успешно убежать.

Но как только Томас скрылся за деревьями, возникло какое-то смятение. Два десятка или более жителей Западного Истона выступили из укрытий с пиками, мечами, мушкетами и самым разнообразным оружием. Они стояли молча, с суровыми решительными лицами и смотрели на солдат.

Во главе их был лорд Стразерн. Он выступил вперед. Громко, чтобы его голос услышали все, он крикнул:

– Сэр Эдгар Осборн! Похищение человека, тем более женщины, – поступок варварский независимо от политических взглядов, и он достоин порицания. Поэтому никто из оказавшихся жертвой преступления не станет иметь дело с варварами. Мой сын вскоре уедет из Англии. Позвольте моим дочерям спокойно возвратиться домой.

Сомнительно, смогли бы лорд Стразерн и его разношерстная компания оказать должное сопротивление дисциплинированным вышколенным солдатам новой образцовой армии Кромвеля, но уже то, что они решительно стояли перед их рядами, было достаточно для Осборна, чтобы задуматься.

– Это государственная измена, – закричал он в ответ, снова усевшись верхом и размахивая мечом, который только что подобрал с земли.

– Нет, сэр! – возразил Стразерн, не пугаясь его угрозы. – Я просто, пользуясь правом любого англичанина, защищаю честь своей семьи. Отзовите своих людей.

Осборн посмотрел на Стразерна, на Филиппа, прижимающего к себе Алису, на Пруденс, подъехавшую поближе к Филиппу, – и отвернулся. Их отделяли от Стразерн-холла полдесятка драгун, но меч Филиппа был по-прежнему высоко поднят, и выражение его лица говорило, что он с удовольствием пробьет себе путь, чтобы вырвать свою даму из рук Осборна.

В этот момент сэр Эдгар Осборн почувствовал себя побежденным. Звук стучащих копыт привлек его к краю утеса, и он увидел, что Томас Лайтон на одном из быстрых скакунов своего отца понесся галопом к маленькой бухте. Там Осборн увидел ожидающую его лодку. Понятно, что вскоре Томас Лайтон будет на континенте, и теперь уже никаким способом его нельзя поймать.

Осборн, помрачнев, отвернулся:

– Хорошо. Пусть дамы вернутся в Стразерн-холл, им не причинят вреда, – он посмотрел на Филиппа. – А вы, сэр, пожалеете о своем предательстве!

– Я сожалею лишь о том, что вообще согласился помогать вам в ваших недобрых замыслах, – спокойно сказал Филипп. – И никогда не пожалею, что помешал осуществиться вашим планам.

Он поприветствовал лорда Стразерна:

– Пожалуйста, позвольте мне доставить ваших дочерей домой, сэр.

– Нет, – холодно сказал Стразерн. – Я бы предпочел знать, что мои дочери в руках благородного джентльмена.

Филипп сжался. Алиса воскликнула:

– Папа!

– Тихо, и делай то, что я говорю. Вы с Пруденс поедете со мной.

Она заглянула Филиппу в глаза:

– Он просто осторожничает, дорогой. Это не значит…

– Делайте так, как велит отец, – сказал Филипп, опуская ее на землю. – У нас с ним есть о чем поговорить чуть позже.

– Я люблю вас, – прошептала Алиса, пытаясь заглянуть Филиппу в глаза.

Он улыбнулся, но ничего не ответил. С непроницаемым лицом он смотрел, как она ехала вслед за сестрой мимо солдат под защитой лорда Стразерна и отважных фермеров Западного Истона.

Осборн засмеялся за спиной Филиппа. Он оглянулся через плечо и посмотрел на злорадно торжествующее лицо круглоголового.

– Предатель никогда не выигрывает, Гамильтон. Посмотрите на этого глупца, Инграм. Я купил его, обещая ему власть и положение, но не собирался сдерживать свое обещание. Кажется, вы поддались на обещание, которое было столь же нереальным.

Филипп промолчал. Он развернул лошадь и ускакал, не оглядываясь.

ГЛАВА 18

Четверо обитателей обветшалой гостиной замерли – лорд Стразерн стоял у камина с выражением лица, трудно поддающимся описанию, и читал официальное письмо, тайно доставленное с континента. Алиса, Пруденс и Абигейл в напряженном молчаливом ожидании наблюдали за ним. Алисе казалось, что она ждет с тех пор, как две недели назад Томас покинул Фенвикскую бухту. Две очень долгие недели.

Стразерн улыбнулся, скомкал листок бумаги и бросил его в камин. Новости были хорошими. Алиса с облегчением вздохнула.

– Томас успешно добрался до Амстердама. Он поставил короля в известность о наших делах и привел доводы джентльменов из Тайного Союза. Его Величество теперь узнал цену заверениям, раздаваемым горячими головами в том, что восстание в настоящий момент непременно приведет к успеху.

Радость постепенно угасла на лице Стразерна, когда он посмотрел на своих дочерей.

– Итак, я смогу сообщить членам Тайного Союза, что королю был представлен аналитичный и объективный доклад. Могу сказать, что Томас продуктивно провел время, пока был здесь. Хотелось бы то же самое сказать и о вас обоих, мои дорогие.

Алиса прикусила губу и виновато посмотрела на него. Пруденс решительно подняла подбородок:

– Папа!..

Стразерн поднял руку:

– Никаких возражений, Пруденс. Сегодня мы должны решить что-то относительно твоего будущего. Боюсь, что это неблагоприятная перспектива.

– Как ты могла дойти до такой глупости – поехать за Цедриком Инграмом? – в отчаянье сказала Абигейл.

Так как Стразерн призвал на помощь в спасении Пруденс своих арендаторов и соседей, все в округе узнали, что она была похищена Цедриком Инграмом и причину такого необычного похищения. Пруденс стала объектом обсуждения для всех и несмываемым позором для матери.

– Я думала, что это хороший способ его узнать, – оправдывалась Пруденс, – и просто делала то, что вы советовали, мама!

– Не смей насмехаться над матерью! – отрубил Стразерн. Его гнев того и гляди мог выплеснуться наружу, так как за последнее время он был крайне измучен. Более того, ему не нравилось положение, в котором он сейчас оказался. Ведь то, что он сегодня решит, повлияет на дальнейшую судьбу дочерей. Но жесткие рамки необходимости – Стразерн не утратил чувство чести! – не могли сделать это решение обязательным. Ему не хотелось делать подобный выбор.

– Нет, папа, – возразила Пруденс, – извините, мама.

Приступ великодушия у Абигейл, обычно, продолжался недолго – мы все рабы своего характера. Ее голос снова стал требовательным, а лицо озабоченным:

– Я понимаю, дорогая, что ты хотела привлечь внимание господина Инграма. Но мы с отцом должны знать – что ты испытываешь к нему сейчас.

Пруденс тщательно расправила складки на персиковой нижней юбке.

– Услышав, как он разговаривает с этим гнусным круглоголовым, я почувствовала отвращение, но потом… – ее нервные пальцы мяли яркую ткань платья, – он спрятал меня в заброшенном коттедже в своем имении и пришел навестить… Мне было ужасно одиноко, мучительно и страшно, наверное, это передалось ему. Сам приносил мне поесть и оставался поговорить… Он рассказывал о себе, и я пришла к выводу, что в нем нет такой злобы, как я предполагала вначале. Фактически, мотивы его поведения понимались неправильно.

Она вздохнула. Кажется, она заметила свои дрожащие пальцы и смятое платье, незаметно расслабила руку и расправила измятую персиковую ткань.

Абигейл вздохнула:

– Пруденс, ты исчезла на три дня и, бесспорно, бросила тень на свою репутацию.

Пруденс боязливо посмотрела на мать:

– Если бы господин Инграм взял меня, я бы хотела выйти за него замуж.

– Ты не смеешь! – взорвалась Алиса. – Цедрик Инграм похитил тебя, чтобы обменять на нашего брата!

Пруденс растерянно посмотрела на нее:

– Я это знаю, но все еще люблю его. Он очаровывает меня, как никто другой.

Стразерн хмыкнул:

– Он очаровывает тебя, потому что был самым влиятельным неженатым человеком в области. Если бы появился другой такого же ранга, ты бы сочла его самым очаровательным!

– Я так не думаю, папа.

Пруденс опровергла обвинение с таким сдержанным достоинством, что за этим последовала долгая неловкая пауза. И Пруденс покраснела: молчание выражало жалость, а не уважение.

Абигейл прокашлялась:

– Отложим эту тему… Еще есть вопрос о поведении Алисы с сэром Филиппом Гамильтоном.

Настала очередь Алисы покраснеть.

– Я осталась ночью с сэром Филиппом не специально, мама. Вы должны понять, что мы попали в ловушку! Не было ничего…

Строгим жестом Абигейл остановила Алису. Она невольно сопоставила поведение обеих дочерей.

– Меня не интересует, что вы там делали!.. Но ты могла отказаться от участия в сумасшедшем проекте сэра Филиппа! Ты могла уйти из гостиницы через черный ход!

– Мы боялись, что нас поймают люди Осборна! – возразила Алиса, неумело защищаясь, – Филипп был уверен, что Пруденс в их руках, и считал безумием позволить ему захватить еще одну заложницу. Если бы нас поймали, разоблачили бы и Филиппа. Не знаю, что тогда случилось бы с Пруденс?

– Со мной все было бы в порядке, – возразила Пруденс. – Цедрик не причинил бы мне вреда.

Абигейл не обратила внимания на вмешательство Пруденс и сосредоточилась на проступке Алисы.

– Я не успокоюсь, Алиса. Можно было избежать этого неприятного инцидента, если бы вы не пошли в гостиницу. Теперь твоя репутация под угрозой, и я в отчаянии – смогу ли я когда-нибудь найти тебе мужа.

Алиса вскинула подбородок:

– Вам не следует об этом беспокоиться, мама. Филипп женится на мне.

– Он еще не просил твоей руки, – заворчал лорд Стразерн.

Прошло две недели с момента обмена в Фенвикской бухте. За это время не было общения между Стразерн-холлом и Эйнсли Мейнор. Последнее, что видела Алиса, – подавленную спину Филиппа на Фенвикских утесах.

Алиса ясными глазами посмотрела на отца:

– Он попросит, папа. Я знаю.

– Не уверен, что мне бы хотелось видеть свою дочь женой круглоголового, – мрачно сказал Эдвард. – Мы роялисты, Алиса. Мы оставались верны нашему монарху в худшие времена. Как ты можешь предать его сейчас?

– Выйдя замуж за Филиппа, я не предам ни короля, ни свои убеждения, – в глазах Алисы блеснуло торжество. – Мы найдем еще одного союзника – он поддержит короля!

Лицо Абигейл смягчилось, но она заговорила в своей обычной резкой манере:

– Видимо, не надо обобщать поведение мужчин, но я не понимаю, Алиса, как ты можешь так заблуждаться. Если мужчина находит подход к женщине до замужества, он, бесспорно, теряет к ней уважение. Ему нет необходимости предлагать ей руку и сердце.

– Филипп не такой! – яростно сказала Алиса, хотя ее уже точил червячок сомнения. Она слишком много раз за последние две недели говорила себе, что Филипп ее любит и женится на ней, и хотя ее репутация под угрозой – его порядочность непререкаема. Однако верить в это с каждым днем становилось все труднее – ее протест звучал неубедительно даже для нее самой.

Абигейл снова смягчилась. Стараясь быть сдержанной, она сказала:

– Моя дорогая, я вижу, что ты увлечена, и мне действительно тебя жаль. Это суровый урок. Такие уроки тяжело переносить, особенно, если хочется верить, что это неправда.

– Мама, папа, я вас умоляю, не отказывайте Филиппу! Он попросит моей руки! Я знаю! Он обещал мне!

Абигейл бросила многозначительный взгляд на лорда Стразерна – он отвернулся. Неожиданно Алиса почувствовала резкую боль в сердце. Что – если они правы? Что – если Филипп не любит ее и не собирается жениться?

Она вспомнила слова любви, которые он говорил ей в ту ночь в гостинице, как рисковал жизнью и будущим ради нее у Фенвикских утесов, и удивилась – можно ли вообще усомниться в нем. Она гордо вскинула голову и дерзко посмотрела на всех.

Абигейл мягко сказала:

– Как бы тебе не было трудно, Алиса, но… если он не попросит твоей руки… существует проблема с ребенком…

– С ребенком?

Абигейл строго уточнила:

– Всегда есть такая проблема… Если ты… будешь ждать ребенка, мы отошлем тебя жить к моей тетушке в Йоркшир. Она о тебе позаботится, ее дом достаточно уединенный, так что твое положение не заметят. Ребенка можно отдать в местную семью на воспитание.

Глаза Алисы вспыхнули:

– В этом не будет необходимости, мама. Если у меня будет ребенок, Филипп женится на мне.

– Ему не предоставят такой возможности, – голос Стразерна звучал сурово, но твердо. – Он должен попросить твоей руки по собственному желанию. Я не допущу вынужденного брака.

– Папа! Я бы предпочла выйти за него замуж даже по необходимости, чем не выйти вообще!

– Ты не отдаешь себе отчета, Алиса, – печально сказал Стразерн. – Жизнь с человеком, который тебя не хочет, – это вечное раскаянье.

Алиса встала:

– Это лучше, чем всю жизнь винить себя за то, что ты не смогла остаться с любимым человеком!

– Сэр Филипп Гамильтон! – зычный голос дворецкого прервал страстное излияние Алисы, и она замерла. В комнате воцарилась тишина. Только дворецкий сделал шаг в сторону и впустил Филиппа.

Увидев его, Алиса просияла. Она повернулась к отцу, победоносно сверкнув глазами:

– Видишь?

Стразерн взглянул на нее из-под насупленных бровей и вышел вперед поприветствовать гостя:

– Добрый день, сэр Филипп.

Филипп поклонился. Он был одет в простой, хорошо сшитый дублет темно-синего цвета и черные кюлоты без излишних украшений, вопреки привычкам роялистов.

– Добрый день, лорд Стразерн. Могу я с вами поговорить наедине?

Стразерн кивнул. Пруденс проскользнула мимо двух джентльменов, довольная, что ее избавили от дальнейшего неприятного допроса. Абигейл вышла за ней. Проходя мимо Филиппа, она бросила на него любопытный взгляд, но ограничилась вежливым приветствием.

Алиса также направилась к выходу, но Эдвард остановил ее:

– Надеюсь, что ты являешься причиной сегодняшнего прихода сэра Филиппа. Пожалуйста, останься с нами, дочь.

Алиса улыбнулась, глядя Филиппу в глаза. Он взял ее руку и элегантно приложился губами.

– Вы правы, милорд. Я пришел просить руки вашей дочери.

Стразерн издал неподдающийся описанию звук, когда увидел свою дочь рядом с Филиппом Гамильтоном. Без сомнения, Алиса влюблена в него, и хотя лорд Стразерн считал претендента честным и порядочным человеком, он не мог забыть, что Филипп Гамильтон во время войны сражался на стороне парламента и отдавал свои симпатии Оливеру Кромвелю. Лорд Стразерн не мог поверить, что его любимая дочь отдаст руку круглоголовому, но доказательство было перед глазами. Теперь ему оставалось только убедиться, что человек, избранный ею, будет относиться к ней должным образом, начиная с этого момента и на всю оставшуюся жизнь.

– Я полагаю, сэр, вы готовы передать часть своего имения во владении моей дочери после свадьбы?

Филипп с изумлением взглянул на Стразерна. Алиса поспешно сказала:

– Папа, я буду совладелицей… участвовать в этом? Я имею в виду, в конце концов…

– Женщина должна знать свои права, – невозмутимо сказал лорд Стразерн. – Садитесь, пожалуйста, сэр Филипп, и ты, Алиса. Я думаю, это будет долгое обсуждение.

Алиса молча села. Филипп предусмотрительно выбрал место подальше от Алисы, напротив лорда Стразерна, чтобы смотреть своему будущему тестю прямо в глаза, пока они будут договариваться.

Сделка велась целый час. За это время двое мужчин обговорили приданое Алисы, ее вдовью часть, затраты на детей и другие финансовые вопросы. Алиса слушала, изумлялась некоторым подробностям, но хорошо сознавала, что отец действовал в ее интересах. Филипп был настолько щедр, что даровал ей, сколько позволяло его имение. И это говорило о его истинном чувстве к ней.

Довольный результатами брачной сделки, лорд Стразерн заключил:

– Остается решить только один вопрос.

Филипп напрягся:

– Если вы имеете в виду ночь, которую мы с Алисой провели в гостинице?

Стразерн удивленно поднял брови:

– Честно говоря, я это не имел в виду… Хотя чувствую, вы были не слишком рассудительны.

– Если бы мы с Алисой попытались выйти из гостиницы, она так же попала бы в заложницы, как и Пруденс, – при этих словах глаза Филиппа вспыхнули, но он говорил ровным голосом. – Я взял ее туда не для того, чтобы причинить ей какой-нибудь вред.

– Если бы я считал, что это не так, сэр Филипп, я не разрешил бы вам жениться на моей дочери.

Успокоенный Филипп сменил тему:

– Еще один вопрос не дает мне покоя – моя связь с лордом протектором.

– Вы правы, сэр, – Стразерн нахмурился. – Боюсь, что ваши действия не внушат лондонскому руководству любовь к вам.

Филипп криво усмехнулся:

– Не сомневаюсь, лорд Стразерн. Осборн вернулся в Лондон и приложил все силы, чтобы очернить мое имя. Однако там есть у меня друзья более влиятельные, чем он, особенно после такого компрометирующего факта… с Томасом Лайтоном. Мне написали из Лондона и похвалили мою моральную стойкость – отказ участвовать в этой сомнительной операции с похищением… Я поставил их в известность, что не собираюсь возвращаться в армию, а буду спокойно жить в Эйнсли, поэтому никто не намерен меня наказывать. Вам не стоит беспокоиться, что, отдавая мне руку Алисы, вы подвергаете ее какой бы то ни было опасности.

Стразерн бросил на него тяжелый взгляд из-под насупленных бровей:

– На сегодняшний день меня устраивает такое положение, но что будет, когда вернется король? – увидев, как Филипп удивился, он мягко добавил: – Он вернется, сэр, и мы оба знаем это. Республика умирает под собственной тяжестью. Или возникнет новая республика фанатиков, или мы вернемся к старому укладу, но только с новым, молодым королем. Что бы вы предпочли?

Филипп не сводил глаз с лорда Стразерна.

– Вы ставите меня в неловкое положение. Если я скажу, что с радостью приму нового короля Чарльза, поверите ли мне?

– Да, – просто сказал Стразерн, – если дадите мне честное слово, что это ваше истинное убеждение.

– Даю вам честное слово, что это именно так, – твердо сказал Филипп. – Я пошел служить в армию парламента, полный идеалистических устремлений бороться против монарха, которого не волновали нужды простого народа Англии и права граждан. Закончилась война, и наше новое правительство стало со временем таким же деспотичным, как и старое. Я многим обязан лорду протектору, и давно отдал ему свою преданность. Но поистине я предан только Англии. Ричард Кромвель не тот человек, каким был его отец, и день ото дня доказывает, что не способен руководить этой нацией. Если суждено Англии иметь у власти наследника, то пусть в его жилах течет королевская кровь.

Пронзая Филиппа взглядом до глубины души, лорд Стразерн сказал:

– Хорошо сказано, Гамильтон. Я рад, что вы будете подходящим мужем моей дочери, – он улыбнулся, почти очаровательно, и встал. – Теперь вам надо сделать одно – убедить Алису принять ваше предложение. Оставляю вас наедине – решайте сами!

Когда за ним тихо закрылась дверь, Алиса взглянула на Филиппа и робко улыбнулась:

– Папа сказал, что брак, состоявшийся по какой-либо необходимости, будет вечным раскаяньем. Я должна спросить вас сейчас, Филипп, вы просите моей руки, потому что чувствуете себя обязанным это сделать или потому что вы хотите обручиться со мной? Умоляю вас, ответьте мне так же честно, как вы ответили моему отцу о ваших политических взглядах.

Филипп сел поближе к ней. Он взял ее руки, и держал их в своих, поглаживая ее гладкую кожу.

– Раньше я клялся себе, что никогда не женюсь на роялистке. Они появлялись при дворе, ухоженные и воспитанные, но полные злобы и яда. Их внешний облик – неестественный, мужчина не мог поверить в него. Я думал, что честная открытая женщина пуританского воспитания соответствует моему вкусу. Умная и серьезная леди не даст повода беспокоиться о том, с кем она и что делает, – он улыбнулся, – со временем я понял, что пуританка может быть такой же лживой, как и роялистка. Надо искать личность и определять, из чего она сделана, прежде чем добиваться ее руки.

Приехав сюда, я не искал любовных приключений, но нашел одно и не жалею об этом. Вы прекрасная и желанная, Алиса Лайтон! Вы духовная, интеллигентная, умная, очаровательная! Вы женщина, которую я люблю! Я бы не изменил вам, и не могу жить без вас!

Алиса улыбнулась и подвинулась к нему поближе.

– Филипп, я роялистка. И всегда ею буду. Что случится, если протекторат будет продолжаться, и вы решите вернуться на сторону лорда протектора?

– Я уже принял решение, моя дорогая: с протекторатом покончено. Я не вернусь в Лондон, разве что поеду туда наносить и отдавать визиты, – он нежно улыбнулся. – Кроме того, это касается не политики, а нас. Я люблю вас, Алиса. А вы меня любите?

На ее губах задрожала улыбка, и глаза наполнились слезами счастья:

– О, да! Я люблю вас всем сердцем, Филипп!

– Тогда выйдете за меня замуж.

Он сказал это утвердительно, но Алиса ответила, как на вопрос:

– Да. О, да!

ГЛАВА 19

Май, 1660

Звонят колокола в лондонском храме. Праздничный город ликует от новых надежд на будущее – возвращается король. Тяжелые годы английской республики закончились.

Из провинции хлынули в Лондон тысячи людей, чтобы повеселиться на празднике, повидаться с возвратившимися из ссылки семьями и засвидетельствовать свое почтение и преданность монарху.

– Слышали, что король Чарльз заметил вскользь? – раздавалось тут и там. – Что если бы у Стюартов в Англии было столько друзей, сколько ему клялись в верности, то его отец никогда бы не потерял трон, а он сам не провел бы десять лет в ссылке.

Несмотря на такой цинизм, Чарльз был признателен всем, кто шел за ним. Его жизненным правилом стало – идти на компромисс с себе подобными.

Лорд Стразерн со своей семьей отправился в Лондон, но больше для того, чтобы увидеть Томаса, чем участвовать в празднестве. Он не собирался подавать петицию монарху о возвращении земель, потерянных за годы войны. Стразерн считал, что ему и так есть за что благодарить бога: Томас благополучно вернулся домой, Алиса по-настоящему счастлива в браке. Единственное, что его беспокоило – это Пруденс, которая продолжала сходить с ума по Цедрику Инграму, попавшему с тех пор в немилость к жителям Западного Истона – они избегали его.

Комнаты, которые они сняли в Лондоне, находились на первом этаже бревенчатого дома с выступающим на улицу развалившимся углом. Под окнами постоянно слышался шум, грохот повозок по булыжной мостовой и громкие пьяные голоса веселившихся людей. Но и в таком досадном окружении Стразерн рад был получить эти комнаты – три спальни, гостиную и кабинет – неслыханная роскошь в столице во время празднования. Лорд Стразерн мог теперь приглашать своего сына на семейный обед, после того как семья несколько дней обедала в общей столовой.

В одну из первых встреч возникла некоторая напряженность между Филиппом и Томасом, но Томас быстро усваивал искусство компромисса, а Филипп уже давно овладел этим навыком. Как только Томас понял, что его сестра счастлива в браке, он охотно признал Филиппа членом семьи. Теперь, когда самообладание вернулось к его сыну и зятю, Стразерн мог главенствовать за столом, где в согласии и гармонии сидела его семья. Это вселяло в него такую радость, как возвращение короля. Возможно, даже более весомую.

Разговор свободно шел на различные светские темы. За блюдом из голубей последовали карп и вареный каплун. Но всеобщий восторг вызвал говяжий окорок, поджаренный на вертеле. Трапезу дополняли несколько бутылок кларета, а когда принесли фруктовый торт, всякая напряженность между круглоголовым и роялистом исчезла.

Лорд Стразерн заказал бутылку бренди старой выдержки, чтобы завершить парадное торжество, и, когда он наполнял бокалы, Томас в раздумье взглянул на него:

– Папа, тебя пытались когда-нибудь обвинить в неучтивости с сэром Эдгаром Осборном?

– Мне говорили, что Осборн обвинял меня в государственной измене, – мрачно сказал Стразерн, – но, к счастью, ему не очень-то поверили, он не смог доказать свое обвинение. Кажется, что его неспособность выполнить предназначенную миссию лишила его многих преимуществ. Его донесения не вызывали доверия руководителей, более того, ему не доставало ума понять, что я действовал не как изменник, а как оскорбленный человек.

Стразерн взглянул на Филиппа:

– Я должен поблагодарить Филиппа: используя свое влияние, он сумел обеспечить то, что всего несколько человек признали версию Осборна.

С некоторым облегчением Томас сказал:

– Тогда мне не придется говорить с королем от твоего имени.

Едва заметная нежная улыбка тронула губы Эдварда:

– Нет, спасибо за предложение. Безмерно рад возвращению Его Величества, но я свободный человек, и мне не нужно ни места при дворе, ни моих земель. Моя семья снова вместе – вот все, что меня утешает.

Томас повертел вилкой в своей тарелке, потом осторожно сказал:

– Есть еще один вопрос, который, по-моему, надо обсудить, прежде чем забыть о прошлом.

– Что это может быть? – с любопытством спросила Алиса.

– Цедрик Инграм, – невозмутимо сказал ее брат. – Сегодня король получил от него петицию.

– От Инграма? О чем? – резко и требовательно спросил Стразерн.

– Он объявил себя преданным роялистом, на собственность которого неблагоприятно повлияло правление круглоголовых.

– Он требует компенсацию?

Томас кивнул, улыбаясь негодованию, отразившемуся на лице отца.

– В некотором роде, он хочет получить место при дворе.

Пораженные, все замолчали, потом Пруденс осторожно спросила:

– Он его получит?

– Возможно. Брат Инграма, граф Истон был в ссылке с королем, их семья связана кровными узами с наиболее влиятельными магнатами в стране. Его Величество знает, что сделал Цедрик, но не хочет, едва вступив на престол, враждовать со старой знатью. Он найдет Цедрику такое место, где тот не принесет вреда.

– Такого места нет при дворе, – мягко сказал Филипп.

Неожиданно Томас сделался усталым.

– Возможно и нет, но что же делать Его Величеству? Если он твердо откажет Цедрику Инграму, тот непременно навредит где-нибудь. По крайней мере, король Чарльз и его сторонники смогут следить за ним, если он будет при дворе.

Пруденс нахмурилась. Она не видела Цедрика с момента ее похищения, и нездоровая страсть к нему не ослабела.

– Томас, ты уверен, что не ошибаешься? Я не могу понять, зачем господин Инграм объявил себя истинным роялистом. Ведь своими словами и делами он подтвердил, что предпочитал протекторат!

– Но лорд протектор потерял власть, и Цедрику пришлось искать новые способы продвижения, – мягко сказала Алиса и добавила немного жестче:

– Кажется, он их нашел.

– Но… – Пруденс помолчала, – его действия не совсем честные, правда?

– Да, дорогая, не совсем, – в задумчивых глазах Абигейл мелькнула надежда – может быть, в конце концов, удастся избавить Пруденс от ее сумасшедшей страсти. – Томас, а возможно сделать так, чтобы Пруденс пожила при дворе некоторое время? Я думаю, что это был бы для нее неоценимый опыт.

– Я узнаю, – ответил Том, немного удивившись.

Филипп, угадавший мысли Абигейл, очень тонко намекнул Томасу, но чтобы не ожесточить Пруденс:

– Как вам хорошо известно, Лайтон, жизнь при дворе открывает такие черты характера в человеке, о которых никто не подозревает. Ваша сестра будет познавать, что происходит в большом мире. Может быть, она сумеет понять, что Западный Истон – лучшее место… – что означало, если Пруденс увидит Цедрика в более широком «сценарии» жизни при дворе, она сможет понять, что он за человек. Или она с таким же успехом сможет привлечь внимание какого-нибудь придворного, более подходящего для создания семьи, чем Цедрик.

Томас задумался:

– В самом деле, я узнаю. Тебе хотелось бы быть при дворе, Пру?

В глазах Пруденс зажегся решительный огонь.

– Больше чем что бы то ни было, Томас! – она хлопнула в ладоши от восхищения. – Только представь! Я смогу каждый день видеть короля. Я! Ох, я так взволнована!

Томас засмеялся:

– Не волнуйся так. Я еще не нашел там для тебя место.

Пруденс весело засмеялась:

– Но ты найдешь, Томас! Я знаю, ты найдешь! – она повернулась к сестре. – Ты мне завидуешь, Алиса? Если бы ты не вышла замуж за Филиппа, ты бы тоже могла оказаться при дворе.

Воцарилась напряженная пауза, пока Алиса не посмотрела на Филиппа. Улыбка на ее лице была строгой, сдержанной и очаровательной.

– Я бы потеряла меньше, чем нашла сейчас, – мягко сказала она. – Филипп – самое дорогое, что есть в моей жизни, и я никогда не была бы так счастлива, если бы мы не были вместе.

– Поэтому ты бросилась замуж? – непочтительно спросила Пруденс.

– Я никуда не бросилась! – возразила Алиса. – Мы ждали три месяца. Три долгих месяца! – Она одарила Филиппа поддразнивающим взглядом. – И я не уверена, что мой муж захотел бы отложить наш брак на более поздний срок.

– В конце концов, соседи не смогут сказать, что ты ждала ребенка и вынудила Филиппа жениться на тебе, – практично заметила Абигейл. – Подождав три месяца, ты дала всем ясно понять, что брак не был поспешным союзом, возникшим из-за ребенка.

Алиса вздохнула:

– Я знаю, что ребенок, слишком рано появившийся на свет после вступления в брак, был бы поводом для сплетен, но сейчас мне хотелось бы его иметь.

Она с любовью взглянула на Филиппа:

– Ребенок Филиппа заполнил бы мою жизнь.

Пруденс скорчила гримасу:

– Ну, а я предпочла бы быть при дворе.

Алиса улыбнулась:

– Может быть, именно это тебе и нужно сейчас, но когда ты встретишь человека, которого сможешь полюбить так, как я люблю Филиппа, ты будешь думать по-другому.

Позднее, этим же вечером, когда все легли спать, Филипп спросил Алису:

– Значит ты хочешь иметь моего ребенка, да?

Он коснулся уголка ее рта, и Алиса сладострастно вздохнула:

– Больше всего на свете.

Его рука медленно поползла вниз, лаская ее.

– Давай побеспокоимся о нашем будущем ребенке сегодня.

Она повернулась к нему:

– Ничего не имею против.

Их губы соприкоснулись в сладостном объятии, уже по привычке открывающем дорогу страсти. Тела слились в наслаждении и подспудной надежде – создать новую жизнь. Потом они спокойно лежали, соединенные любовью и единодушными мыслями о будущем.

– Филипп, – тихо сказала Алиса.

Он лежал, закрыв глаза, а на лице блуждала едва заметная счастливая улыбка:

– Гмм?

– Если бы Томас смог добиться места для тебя, ты бы хотел вернуться ко двору?

Он широко открыл глаза и пронзительно посмотрел на нее:

– Ты бы хотела быть при дворе? Если так, Алиса…

Она прижала палец к его губам, не позволяя ему договорить:

– Я тебе уже сказала, что счастлива в Эйнсли. Но ничего другого никогда не знала в отличие от тебя. Твой отец был влиятельным человеком при дворе, и ты вырос там. Иногда мне интересно, тоскуешь ли ты по той жизни.

– Никогда, – сказал он, вновь привлекая ее к себе. – Все, чего я хочу, Алиса, это тебя. Твоей любви, твоего счастья, твоих желаний. Если ты хочешь, мы поедем жить в Лондон, но не по моему желанию.

– Тогда не будем этого делать, – она прижалась к нему. – Обними меня, Филипп, и скажи, что ты меня любишь.

– Всем сердцем, Алиса! Я благословляю тот день, когда Эдгар Осборн предложил мне поехать в имение, которое я унаследовал, дав обещание следить за роялистами. Бесчестное начало привело меня в твою жизнь, и я счастлив. Ты – мое очищение, моя вторая жизнь, я не могу без тебя.

Она коснулась его лица.

– А я без тебя… Я люблю тебя, Филипп, мой круглоголовый! Раньше я бы ругала себя даже за мысль, что хочу быть женой своего врага. Но ты научил меня тому, что честь, вера и верность не знают границ и политических симпатий. В тебе есть все, что я хочу видеть в муже, и с годами наша любовь станет только сильнее, – ее взор затуманился. – Вместе мы поможем создать новую Англию, где люди разных убеждений смогут жить свободно и счастливо.

– Вместе, – как эхо, повторил он, прижимая ее к себе. – Навсегда вместе.

В небольшом городке Западном Истоне каждый знал друг друга, поэтому новость о визите Томаса Лайтона очень скоро стала достоянием гласности. И Барнаус Вишингем принимал в этом непосредственное участие. Его жена – добропорядочная женщина! – ежеминутно должна была знать, где обитает ее благоверный. Беспокойство оставляло ее, только когда муж находился в своей кузнице недалеко от дома. Но стоило ему ненадолго отлучиться по возложенным на него делам комитета роялистов, как буря негодования обрушивалась на бедные плечи безутешной супруги. Но Барнаус Вишингем, замеченный самим королем Чарльзом в те дни, когда с его помощью скрывался в недрах Западного Истона, поклялся в верности роялистам и взял на себя ответственную миссию – быть связующим звеном между Стразерном и западноистонскими рабочими.

Наделенный редкой физической силой, Барнаус вряд ли кого боялся и всегда вступался за слабых, притесняемых официальной властью.

Стразерн уважал и считался с мнением Вишингема, поэтому так же легко добился его расположения, как в свое время король Чарльз навсегда обратил Вишингема в роялиста.

Д аристократам, подобно Цедрику Инграму, Вишингем относился с предубеждением. Беспокоить их своим вниманием – считал ниже собственного достоинства. С Цедриком Инграмом и другими был просто вежлив и не более, отдавал им должное, выполнял на совесть для него работу, но никогда не смог бы стать близок ему. Цедрику приходилось ждать исполнения им заказов, как и любому другому жителю города.

Стразерн в подробностях рассказал Барнаусу о приезде Томаса и спросил, согласен ли он быть дозорным. Польщенный приглашением, Барнаус тут же согласился. Он немедленно, сообщил об этом своей жене Руфь, так как хотел заблаговременно подготовить ее к тому, что через две недели будет отсутствовать в полночь и бродить по пляжу. Предвидя возражения, он намеревался покончить с ними заранее, чтобы не воевать со своей женой в ночь приезда Томаса.

Его добропорядочная жена, естественно, не обрадовалась планам, но единственное, что она могла сделать, это доходчиво объяснить ему, что он такое значит, ввязываясь в скользкое дело. Руфь далеко не чувствовала такой любви к монарху, как ее муж. В ней не оставалось сомнения на тот случай, куда угодит ее благоверный и чем это кончится, когда его поймают. Однако Барнаус отказался слушать ее разумные доводы и упрямо стоял на своем. Руфь поведала о безудержном гневе сестре, с которой делила все проблемы семейной жизни…

Сестра Руфи была замужем за городским столяром и очень завидовала, что Барнаус, а не ее муж, представляет рабочий класс в комитете роялистов Западного Истона. Одержимая политической ревностью, она рассказала мужу о времени и месте встречи и начала настаивать, чтобы и он был там вместе со всеми. Но ему легче было соврать, чем отправиться ночью туда, где совершаются опасные противозаконные действия, поэтому объявил всем родственникам, что приглашен туда, а для пущей важности и в доказательство правоты сказанного обнародовал время и место встречи Томаса Лайтона. Приятно удивленные родственники сочли своим долгом поведать любому и каждому беспокойную тайну. Таким образом, новость знали все, как будто прочитали о ней в лондонской газете.

1

Роялистами в Англии XVII века называли приверженцев королевской власти, крупных землевладельцев. (Прим. ред.).

2

Прозвище республиканцев пуританского толка, торговой буржуазии, противопоставлявшей себя аристократии.

3

Короткие штаны, носимые под камзол в XVII веке.

4

Силд Нот – Тайный Союз роялистов, готовивший программу реставрации королевской власти.

5

Отвороты в виде раструбов на перчатках или сапогах.

6

Платье специального покроя для верховой езды.

7

Руководителем.

8

Длинный жилет из буйволовой кожи, который надевали поверх основной одежды и использовали в защитных целях.

9

Украшение для волос характерной формы: прямоугольный ободок, соединенный с сеткой, украшенный жемчугом.

10

Главный зал

11

Так называли воинов армии Кромвеля, плечи и руки которых были укрыты железными латами.

12

Иначе Аид, Плутон, Андоней – владыка подземного мира и царства мертвых в древнегреческой мифологии.

13

Живописная роспись на цветных стеклах.

14

Выступающие ребра на готическом крестовом своде.

15

Продольная часть храма, расчлененная колоннами.