— А вот об этом потише, — серьезно сказал Макс. — Вы знаете, что я нарушаю все правила: свежей еды едва хватает для армии и руководства. Но, по-моему, вы заслуживаете не только остатков с господского стола.

Эпонина обняла Макса и поблагодарила его.

— Мы с мальчиками так признательны тебе, Макс, — проговорила Наи. — Не знаю, чем смогу отплатить.

— Ну я-то найду способ взыскать свое.

Обе женщины возвратились в кресло, а Макс сел на пол между ними.

— Кстати, во втором поселении я виделся с Патриком О'Тулом… он передавал вам обеим привет.

— Ну и как он там? — спросила Эпонина.

— Обеспокоен, я должен сказать. Он пошел в армию из-за Кэти. Это она уговорила его… он, безусловно, не сделал бы этого, если бы имел возможность хоть однажды переговорить с Николь и Ричардом. Я не сомневаюсь, что теперь он осознает, какую оплошность допустил. Мне-то он ничего не говорил, но я почувствовал его недовольство. Накамура держит его на передовой из-за Николь.

— Война уже кончается? — спросила Эпонина.

— Похоже, что так. Но еще не ясно, чего хочет король… По словам солдат, теперь им почти не оказывают сопротивления, они очищают внутренние помещения бурого цилиндра.

Наи склонилась вперед.

— Кстати… поговаривают, что внутри цилиндра обитает другой вид разумных существ… совершенно не похожий на птиц.

Макс расхохотался.

— Кто знает, чему верить? Телевидение и газеты сообщают лишь то, что им приказывает Накамура, и все это знают. А слухов всегда прорва… Внутри того поселения я сам видел таких животных и растения, что меня больше ничто не удивит.

Наи подавила зевок.

— Мне пора идти, — проговорил Макс, вставая. — Пусть наша хозяйка ложится спать. — Он поглядел на Эпонину. — Ты не будешь возражать, если тебя проводят до дома?

— В зависимости от того, кто вызовется провожать, — усмехнулась Эпонина.

Через несколько минут Макс с Эпониной добрались до ее крошечной хижины на одной из боковых улиц Авалона. Макс бросил сигарету, которую они выкурили на двоих, и затоптал ее в грязь.

— А ты не против… — начал он.

— Да, Макс, конечно не против, — вздохнув, ответила Эпонина. — Тем более, что это будешь ты. — Она поглядела ему прямо в глаза. — Но если ты разделишь мою постель хоть однажды, тогда я захочу тебя снова, и если по какой-то ужасной случайности, невзирая на все предосторожности, ты заработаешь RV-41, я никогда не прощу себе.

Эпонина прижалась к нему, чтобы скрыть свои слезы.

— Спасибо тебе за все, — проговорила она. — Ты хороший человек, Макс Паккетт, быть может, единственный во всей этой безумной Вселенной.

Эпонина шла по парижскому музею, на стенах его были развешаны сотни шедевров. По залу торопилась большая группа туристов… на пять шедевров кисти Ренуара и Моне они потратили всего сорок пять секунд. «Остановитесь,

— закричала Эпонина во сне. — За такое время их нельзя даже увидеть».

Громкий стук в дверь прогнал сон.

— Это мы, Эпонина, — она услышала голос Элли. — Если сейчас слишком рано, мы зайдем попозже, перед тем как ты уйдешь в школу. Роберт опасается, что мы надолго застрянем в психиатричке.

Эпонина потянулась за халатом, свисавшим с единственного стула.

— Минутку. Иду.

Она открыла дверь друзьям. Элли была в форме медсестры, маленькая Николь в самодельном рюкзаке припала к спине матери. Спящий младенец был укутан в хлопковое одеяло, чтобы было теплее.

— Можно войти?

— Конечно, — ответила Эпонина. — Извините, должно быть, я чего-то не расслышала…

— Разумеется, сейчас не самое удобное время, чтобы ходить в гости, — проговорила Элли, — но учитывая нашу занятость в госпитале, если мы не придем пораньше, то так и не сумеем выбраться к тебе.

— Ну а как ты себя чувствуешь? — спросил доктор Тернер через несколько секунд. Он поднес сканер к телу Эпонины, и данные уже начали появляться на экране переносного компьютерного монитора.

— Слегка устала, — произнесла Эпонина. — Но, возможно, просто психологически. После того как два месяца назад ты сказал мне, что обнаружил признаки ухудшения, начало сердечного приступа мерещится мне по крайней мере раз в день.

Во время обследования Элли оперировала с клавиатурой, присоединенной к монитору. Она убедилась, что наиболее важная информация с монитора записана компьютером. Эпонина перегнулась, чтобы видеть экран.

— А как работает новая система, Роберт?

— Зонды несколько раз отказывали, — ответил он. — Эд Стаффорд утверждает, что они недостаточно хорошо отработаны… К тому же у нас нет еще надежной схемы обработки данных, но в целом мы довольны.

— Отлично получилось, Эпонина, — отозвалась Элли, не поднимая глаз от клавиатуры. — При наших ограниченных средствах, когда столько раненых на войне, мы не смогли бы следить за больными RV-41 без помощи таких автоматов.

— Жаль, что мне не удалось воспользоваться советами Николь при проектировании, — проговорил Роберт Тернер. — Она великолепно знает системы внутреннего контроля. — Доктор заметил на графике нечто неожиданное. — Скопируй его, дорогая. Нужно будет показать Эду.

— Ты не слыхала чего-нибудь нового о своей матери? — спросила Эпонина, когда обследование приближалось к концу.

— Два дня назад мы встречались с Кэти, — не сразу ответила Элли. — Это был трудный вечер, она явилась с каким-то «поручением» от Накамуры и Макмиллана, чтобы обсудить его с нами… — Голос Элли едва был слышен. — Во всяком случае, Кэти утверждает, что суд состоится до Дня Поселения.

— А она видела Николь?

— Нет. Насколько нам известно, ее никто не посещает. Пищу ей доставляют Гарсиа, а ежемесячные медосмотры проводят Тиассо.

Кроха Николь закопошилась и пискнула за спиной матери. Эпонина потянулась, прикоснулась к щечке ребенка, открытой для воздуха.

— Трудно поверить… такие мягкие, — сказала она. В этот момент малышка открыла глаза и заплакала.

— У меня есть время покормить ее, Роберт? — спросила Элли.

Доктор Тернер поглядел на часы.

— Хорошо. Здесь мы почти закончили… Вильма Марголин и Билл Такер живут в следующем квартале. Я схожу к ним, а потом вернусь.

— А ты справишься без меня?

— Едва-едва, — мрачно ответил он. — В особенности с беднягой Такером.

— Билл Такер медленно умирает, — пояснила Элли, обращаясь к Эпонине. — Он живет один, у него сильные боли. Но правительство теперь запретило эвтаназию, и мы ничего не можем поделать.

— Ну что ж, сегодняшнее обследование не показало никакого ухудшения, — сказал доктор Тернер Эпонине несколько мгновений спустя. — Спасибо и за это.

Эпонина не слышала его. Умственным взором она видела свою медленную и мучительную смерть. «А я не хочу, чтобы так было со мной, не хочу. И как только не смогу ухаживать за собой… Макс принесет мне ружье».

— Извини, Роберт. Должно быть, мне хочется спать куда сильнее, чем кажется. Что ты сказал?

— Что тебе хуже не стало. — Роберт поцеловал Эпонину в щеку и направился к двери. — Вернусь через двадцать минут, — обратился он к Элли.

— Роберт выглядит очень усталым, — проговорила Эпонина после его ухода.

— Да, — ответила Элли. — Он по-прежнему так много работает… в свободное время все равно одни волнения. — Элли сидела на земляном полу, прислонившись спиной к стене хижины. Николь на ее руках припала к груди и время от времени ворковала.

— Смешная какая, — произнесла Эпонина.

— Что ты, просто неописуемое удовольствие.

«Это не для меня, — проговорил внутренний голос Эпонины, — ни теперь, ни когда-либо». В памяти Эпонины промелькнула страстная ночь, когда она едва сумела сказать «нет» Максу Паккетту. Столько горечи накопилось на душе. Она попыталась справиться с собой.

— Я прекрасно погуляла вчера с Бенджи. — Эпонина решила изменить тему.

— Не сомневаюсь, он сегодня утром все мне расскажет, — проговорила Элли. — Он обожает воскресные прогулки с тобой, других радостей не осталось, кроме моих редких визитов… я так благодарна тебе.

— Забудь об этом. Бенджи нравится мне. К тому же приятно ощущать себя полезной, если ты понимаешь, что я имею в виду… Он приспособился на удивление хорошо. Во всяком случае, у него меньше причин для жалоб, чем у сорок первых и тех, кого послали работать на оружейную фабрику.

— Он скрывает свою боль, — сказала Элли. — Бенджи умнее, чем все думают… В психиатричке ему не нравится, но он понимает, что не может позаботиться о себе. И он не хочет быть для кого-нибудь обузой.

На глазах Элли вдруг выступили слезы, и тело ее дрогнуло. Малышка Николь оторвалась от груди и уставилась на мать.

— С тобой все в порядке? — спросила Эпонина.

Элли утвердительно кивнула, вытерла глаза маленьким хлопковым платочком, который держала возле груди, чтобы не промокнуть. Николь принялась сосать дальше.

— На страдания вообще трудно смотреть, — проговорила Элли. — А напрасные страдания просто разрывают сердце.

Охранник внимательно проверил удостоверения и передал их другому, облаченному в форму человеку, сидевшему за пультом компьютера. Тот запросил какую-то информацию и вернул документы охране.

— Почему, — спросила Элли, когда они отошли подальше и никто не мог ее слышать, — почему этот человек каждый день проверяет наши фотографии, если за последний месяц он пропускал нас через этот пункт не меньше дюжины раз?

Они шли вдоль улицы, направляясь к выходу из поселения, расположенного близ Позитано.

— Это его обязанность, — ответил Роберт, — и ему приятно ощущать собственную значимость. Если он перестанет устраивать из этого церемонию, мы забудем, что он обладает властью над нами.

— Когда биоты контролировали вход, все происходило куда проще.

— Но те из них, кто еще функционирует, нужны на войне… к тому же Накамура опасается, что вдруг явится призрак Ричарда Уэйкфилда и каким-то образом подчинит себе биотов.

Они молча шли несколько секунд.

— Так ты считаешь, что моего отца нет в живых, дорогой?

— Увы, милая, — Роберт ответил не сразу, он был удивлен прямотой вопроса. — Я сомневаюсь в том, что он жив, но надеюсь на это.

Роберт и Элли наконец очутились на окраине Позитано. Вдоль улицы, плавно спускавшейся к центру поселка, выстроились несколько новых домов в европейском стиле.

— Кстати, Элли, — проговорил Роберт, — когда ты завела речь об отце, я вспомнил об одной вещи, которую хотел обсудить с тобой… Помнишь, я рассказывал тебе о проекте, том самом, которым занимается Эд Стаффорд?

Элли покачала головой.

— Он пытается классифицировать информацию обо всех колонистах с помощью укрупненных генетических групп. По его мнению, подобная классификация, пусть даже она является полностью произвольной, поможет предсказать, кто из нас и какими болезнями может заболеть. Я не совсем согласен с таким подходом — он кажется мне слишком формальным и математическим, а не медицинским. Однако аналогичные исследования проводились на Земле; выяснилось, что люди со сходной наследственностью склонны к одним и тем же заболеваниям.

Элли остановилась и вопросительно поглядела на мужа.

— Почему ты решил поговорить со мной об этом?

Роберт усмехнулся.

— Вот-вот, — проговорил он. — Я как раз к этому и подхожу… Во всяком случае, Эд разработал разностную схему, численный метод определения генетических различий между двумя индивидами по четырем основным аминокислотам, составляющим цепь в геноме. И с ее помощью в экспериментальном порядке разделил все население Нового Эдема на группы. Конечно, разностная схема ничего не значит…

— Роберт Тернер, — со смешком перебила его Элли. — А ты не собираешься закончить свою мысль? Что ты хочешь мне сказать?

— Ну хорошо, есть одна странность. Совершенно непонятная. В первом варианте классификации двое колонистов оказались за пределами всех групп. Изменив определения, Эд в конце концов сумел подобрать количественный разброс параметров одного из них и втиснул его куда-то. Но структура аминокислотных цепей оставшегося индивида настолько отлична от всех прочих обитателей Нового Эдема, что его не удалось отнести ни к одной из групп.

Элли глядела на Роберта так, словно бы муж ее сошел с ума.

— Эти два человека — твой брат Бенджи и ты, — неловко завершил Роберт.

— Вы двое выходите за пределы всех групп.

— Следует ли мне беспокоиться об этом? — спросила Элли после того, как они в молчании прошли метров тридцать.

— Не думаю, — спокойно ответил Роберт. — Возможно, всему виной схема, которую использовал Эд. Быть может, он где-то ошибся… Впрочем, космические излучения могли в самом деле изменить генетическую структуру твоего организма на стадии эмбриона.

К этому времени они оказались на главной площади Позитано. Элли наклонилась к мужу и поцеловала его.

— Все это очень интересно, дорогой, — проговорила она, чуть поддразнивая его, — но я все еще не могу понять, зачем ты затеял этот разговор?

Большую часть площади занимала стоянка велосипедов. Выстроенные в две дюжины рядов и несколько колонн парковочные места размещались перед бывшей станцией. Теперь все колонисты передвигались на велосипедах, за исключением главы и членов правительства, пользовавшихся электрокарами.

Поезда в Новом Эдеме были отменены вскоре после начала войны. Внеземляне изготовили вагоны из очень легких и исключительно прочных материалов, которые фабрики, построенные в колонии, так и не сумели воспроизвести. Армия нуждалась в этих сплавах для самых разнообразных целей, и к середине войны оборонительное ведомство реквизировало все вагоны.

Элли и Роберт бок о бок ехали на велосипедах вдоль берега озера Шекспир. Маленькая Николь проснулась и невозмутимо оглядывала окружавший ее ландшафт. Они миновали парк, где в День Поселения всегда происходили пикники, и повернули на север.

— Роберт, — весьма серьезным тоном произнесла Элли, — ты уже обдумал наш долгий разговор, состоявшийся прошлой ночью?

— О Накамуре и политике?

— Да, — ответила она. — Я все-таки полагаю, что мы оба должны выступить против его указа, отменяющего выборы до конца войны… Тебя в колонии уважают. И многие из тех, кто работает в здравоохранении, последуют за тобой… Наи полагает, что могут забастовать даже работники фабрики в Авалоне.

— Я не могу этого сделать, — после долгого молчания проговорил Роберт.

— Почему же, дорогой?

— Потому что я не верю в удачный исход… Элли, ты — идеалистка. В твоем мире люди действуют в соответствии с моральными принципами или общественной необходимостью. На самом деле так никогда не бывает. Если мы выступим против Накамуры, нас скорее всего просто засадят в тюрьму. А что тогда будет с дочерью? К тому же нам наверняка откажут в средствах на борьбу с RV-41, и этим беднягам станет еще хуже. Сократят расходы и на госпиталь… Многие люди пострадают из-за нашего идеализма. Как врач я нахожу возможные последствия неприемлемыми.

Элли съехала с велосипедной дорожки в небольшой парк в пяти сотнях метров от первых зданий Сентрал-Сити.

— Почему ты остановилась? — поинтересовался Роберт. — Нас ждут в госпитале.

— Хочется минут пять просто поглядеть на деревья, понюхать цветы и обнять Николь.

Когда Элли слезла с велосипеда, Роберт помог ей снять с плеч рюкзак с младенцем. Элли уселась на траву, положила Николь к себе на колени. Взрослые молча следили за Николь, внимательно разглядывавшей три травинки, которые она уже сорвала своей короткой ручкой. Наконец Элли расстелила одеяло и нежно положила на него дочь. Потом подошла к мужу и обняла его за шею.

— Я люблю тебя, Роберт, очень-очень люблю. Но приходится признаваться, что иногда я совсем не согласна с тобой.