3

На Юкико была черная шелковая рубашка, белые брюки и черно-белый берет. Пройдя через гостиную, она обратилась к брату:

— Хорошо бы и ты поехал, Кэндзи. Это будет самая большая демонстрация за мир, планета еще не видела такой.

Кэндзи улыбнулся младшей сестре.

— Мне бы тоже хотелось, Юки, — ответил он. — Но до отлета осталось два дня, и я хочу побыть с матерью и отцом.

С противоположного конца комнаты появилась их мать. Она, как всегда, казалась озабоченной и несла в руке большой чемодан.

— Все уложено, — сказала она. — Но лучше бы ты передумала. В Хиросиме будет сумасшедший дом. «Асахи симбун» утверждает, что ожидается миллион гостей, почти половина из-за границы.

— Спасибо, мама, — проговорила Юкико, принимая чемодан. — Как тебе известно, мы с Сатоко остановимся в хиросимском «Принс-отеле». Не волнуйся. Мы будем звонить каждое утро, пока не начнутся дела. Во всяком случае, в понедельник вечером я буду дома.

Открыв чемоданчик, девушка извлекла из специального отделения бриллиантовый браслет и кольцо с сапфиром.

— А тебе не кажется, что эти вещи лучше оставить дома? — возмутилась мать. — Не забудь, вокруг тебя будут одни иностранцы. Такие драгоценности могут оказаться для них чрезмерным искушением.

Юкико расхохоталась открыто и непринужденно, Кэндзи всегда любил ее смех.

— Мама, — сказала она. — Ты у нас всего боишься. Вечно ждешь только плохого… Мы отправляемся в Хиросиму на церемонии, посвященные трехсотлетию первой атомной бомбардировки. Там будет наш премьер-министр, три члена Центрального комитета Совета Объединенных Правительств (СОП). Знаменитые музыканты со всего света будут давать концерты по вечерам, словом, будет то, что папа называет обогащающими переживаниями… а ты думаешь только о том, что у меня могут украсть драгоценности.

— Когда я была молодая, никто не слыхал, чтобы две девушки, даже не окончившие университет, могли ездить по Японии без провожатого…

— Мама, не надо повторяться, — перебила ее Юкико. — Мне почти двадцать два года. На следующий год, после диплома, я вообще собираюсь жить самостоятельно, может быть, даже в другой стране. Я больше не ребенок. И мы с Сатоко вполне можем приглядеть друг за другом.

Юкико проверила часы.

— Мне пора выходить. Сатоко, наверное, уже ожидает меня на станции подземки.

Изящно приблизившись к матери, Юкико коротко чмокнула мать, потом крепко обняла брата.

— Веди себя хорошо, ани-сан[22], — шепнула она ему на ухо. — Береги на Марсе себя и красавицу-жену. Мы гордимся тобой.

Кэндзи никогда не был очень близок с Юкико. В конце концов, он был на двенадцать лет старше ее. Юки было только четыре, когда мистера Ватанабэ назначили президентом американского отделения «Интернэшнл роботикс». Семейство перебралось на другой берег Тихого океана, в пригород Сан-Франциско. В те годы Кэндзи не уделял особого внимания младшей сестре. Его увлекала новая жизнь в Калифорнии, в особенности после поступления в Университет Лос-Анджелеса.

Старшие Ватанабэ вместе с Юкико возвратились в Японию в 2232 году, а Кэндзи остался продолжать обучение на втором курсе исторического факультета. С тех пор они с Юки почти не общались. Каждый год посещая семью в Киото, Кэндзи собирался провести какое-то время с Юки, но подобное случалось редко. Или у сестры находились свои дела, или родители придумывали для него чересчур много светских обязанностей, или же у Кэндзи попросту не хватало времени.

Стоя возле двери, Кэндзи с неясной печалью глядел вслед удалявшейся Юкико. «Я оставляю родную планету, — думал он, — так и не уделив достаточно времени собственной сестре».

За его спиной монотонно изливала душу миссис Ватанабэ — она считала себя неудачницей, потому что дети отдалились от нее и вообще перестали уважать. А теперь еще единственный сын, только что женившийся на какой-то таиландке — просто чтобы досадить семье, — отправляется на Марс, и она целых пять лет его не увидит. Конечно, средняя дочь подарила ей двух внучек от своего банкира, однако они скучные и глупые, как и сами их родители…

— А как там Фумико? — перебил Кэндзи излияния матери. — Мне не удастся повидать ее и племянниц до отлета.

— Завтра вечером они приедут из Кобе на обед, — ответила мать. — Впрочем, не представляю, чем мне их кормить. А ты знаешь, что Тацуо и Фумико даже не учат девочек пользоваться палочками? Ты можешь представить себе такое? Чтобы японский ребенок не умел пользоваться палочками? Неужели для них нет ничего святого? Мы отказались от собственного лица, чтобы разбогатеть, я всегда говорила об этом твоему отцу…

Извинившись, Кэндзи оставил мать изливать раздражение в монологе и отправился искать спасения в рабочем кабинете отца. На стенках комнаты в рамках висели фотографии — хроника личной и профессиональной жизни удачливого человека. Два снимка были памятны и самому Кэндзи. На одном из них они с отцом держали внушительный приз, присуждаемый местным клубом победителю ежегодных соревнований по гольфу между парами «сын — отец». На другом сияющий мистер Ватанабэ награждал своего сына медалью, которой он был удостоен за успехи в усвоении академической программы старших классов.

Лишь поглядев на фотографии, Кэндзи вспомнил, что в обоих случаях он соперничал с Тосио Накамура, сыном самого близкого друга отца и помощника в его делах. На снимках на лице молодого Накамуры, почти на голову возвышавшегося над Кэндзи, застыло напряженное и сердитое выражение.

«Это было задолго до его дела», — подумал Кэндзи. Он вспомнил заголовок «В Осаке арестован чиновник», четыре года назад предшествовавший осуждению Тосио Накамуры. В статье объяснялось, что мистер Накамура, в то время являвшийся вице-президентом гостиничного комплекса Томодзавы, обвинен в весьма серьезных преступлениях, а именно: взяточничество, сводничество, работорговля и так далее. Через четыре месяца Накамура был осужден и приговорен к тюремному заключению сроком на несколько лет. Кэндзи был удивлен. «Что могло случиться с Накамурой?» — частенько спрашивал он себя в последующие четыре года.

Вспоминая юношеское соперничество, Кэндзи жалел Кейко Муросава, жену Накамуры; он и сам испытывал к ней привязанность в шестнадцатилетнем возрасте. Тогда Кэндзи и Накамура около года пытались добиться симпатии Кейко. И когда девушка наконец решила отдать предпочтение Кэндзи, Тосио пришел в ярость. Однажды утром он даже подкараулил Кэндзи возле храма Реандзи и угрожал физической расправой.

«Я, конечно, женился бы на Кейко, — подумал Кэндзи, — если бы тогда остался в Японии». Он поглядел в окно, на усаженный мхом садик. Снаружи шел дождь. И он вдруг вспомнил тот неприятный дождливый день из собственной юности.

Кэндзи отправился в ее дом, как только узнал новость от отца. Звуки концерта Шопена донеслись до его ушей, когда юноша вступил на аллею, ведущую к дому. Встретила его миссис Муросава и строго сказала:

— Кейко сейчас упражняется, она закончит через час.

— Миссис Муросава, я прошу вас, — проговорил шестнадцатилетний молодой человек. — Это очень важно.

Ее мать уже собиралась закрыть дверь, когда Кейко заметила Кэндзи через окно. Бросив игру, она выскочила, ослепив его радостной улыбкой.

— Привет, Кэндзи. Что случилось?»

— Кое-что очень важное, — ответил он загадочным тоном. — Ты не могла бы погулять со мной?

Миссис Муросава что-то ворчала относительно близящегося концерта, но Кейко убедила мать в том, что один раз может и пропустить занятия. Взяв зонтик, девушка вышла к Кэндзи, поджидавшему ее возле дома. И когда они отошли подальше, так чтобы их не могли видеть из дома, она взяла его под руку, как поступала всегда во время их совместных прогулок.

— Итак, мой друг, — сказала Кейко, как только они направились в горы, за пределы Киото, своим обычным путем. — И что же случилось настолько важное?

— Я не хочу тебе говорить здесь, в этом месте. Все скажу, когда окажемся там, где надо.

Кейко и Кэндзи посмеялись и поговорили, направляясь к Тропе Философа — дивной дорожке, вьющейся у подножия восточных холмов. Этот маршрут прославился в XX веке благодаря заботам философа Нисиды Китаро, который, как говорили, каждое утро гулял здесь. Тропа шла мимо самых живописных мест Киото, в том числе Гинкаку-Дзи (Серебряного павильона) и любимого Кэндзи старого буддийского храма Хонэн-Ин.

За Хонэн-Ин и по его бокам располагалось небольшое кладбище с семьюдесятью или восемьюдесятью надгробиями. Кэндзи и Кейко обнаружили кладбище в прошлом году, исследуя на свой страх и риск окрестности. Здесь покоились многие из выдающихся жителей Киото, умерших в XX веке, в том числе знаменитый романист Дзюнъитиро Танидзаки и врач-стихотворец Ивао Мацуо. Кладбище сделалось местом свиданий Кейко и Кэндзи. Однажды, после того как молодые люди прочитали «Сестер Макиока», шедевр Танидзаки, описывающий жизнь Осаки в 1930-х годах, они около часа просидели возле надгробия автора и пересмеивались, обсуждая, на которую из сестер Макиока больше похожа Кейко.

В тот день, когда мистер Ватанабэ известил сына о том, что семья перебирается в Америку, дождь пошел еще до того, как Кэндзи и Кейко добрались до Хонэн-Ин. Там Кэндзи свернул направо, на узкую аллейку — в сторону старой калитки под соломенной крышей. Как и ожидала Кейко, в храм они не вошли, а поднялись вверх по ступеням, ведшим на кладбище. Но Кэндзи не остановился возле могилы Танидзаки, он поднялся повыше — к другой могиле.

— Тут похоронен доктор Ивао Мацуо, — сказал Кэндзи, извлекая электронную записную книжку. — Я хочу прочесть несколько стихотворений.

Кейко шла возле своего друга, они жались теснее, стараясь укрыться под одним зонтиком от легкого дождя. Кэндзи прочел три стихотворения.

— А теперь последнее. Особое хайку, написанное другом доктора Мацуо:

В тот июньский день, Съев по блюдцу мороженого, Мы попрощались.

Они помолчали, потом Кэндзи вновь — по памяти — повторил хайку. Кейко встревожилась, даже чуть испугалась, увидев, что серьезное выражение не покидает лица Кэндзи.

— Стихотворение говорит о расставании, — тихо произнесла она. — Ты хочешь сказать мне, что…

— Я не хотел, Кейко, — перебил ее Кэндзи. — Просто отца направили работать в Америку, — добавил он, помедлив несколько секунд. — Мы переезжаем в следующем месяце.

Кэндзи не ожидал увидеть такую печаль на прекрасном лице Кейко. Когда она поглядела на него этими жуткими в своей скорби глазами, он подумал, что его сердце вот-вот разорвется. И он обнял ее под этим послеполуденным дождем, и оба плакали и клялись, что будут вечно любить друг друга.

4

Молодая официантка в легком голубом кимоно и старомодном оби отодвинула в сторону экран и вошла в комнату. В руках у нее был поднос с сакэ и пивом.

— Осакэ онегаи симасу[23], — вежливо проговорил отец Кэндзи, подставляя чашечку.

Кэндзи пригубил холодного пива. Вернулась официантка постарше с маленьким блюдом закуски. Посреди его был какой-то моллюск под легким соусом, но Кэндзи не мог определить ни ракушку, ни соус. В свои семнадцать лет, прежде чем оставить Киото, он едва ли съел больше горсточки этой кайсэки[24].

— Кампай[25], — произнес Кэндзи, звякнув своим бокалом о чашечку отца. — Спасибо тебе, отец. Обедать здесь вместе с тобой

— честь для меня.

«Ките» был самым знаменитым рестораном в районе Кансай, а может быть, и во всей Японии. Кроме того, он был ужасно дорогим, потому что здесь сохранялись все традиции персонального обслуживания и отдельные кабинеты для еды; блюда по сезону изготавливались только из самых качественных продуктов. Каждая перемена блюд веселила глаз и радовала небо. Когда мистер Ватанабэ сообщил сыну о своем намерении отобедать с ним вдвоем, с глазу на глаз, Кэндзи и в голову не пришло, что речь идет о «Ките».

Они говорили об экспедиции на Марс.

— Сколько японцев среди космонавтов? — спросил мистер Ватанабэ.

— Хватает, — ответил Кэндзи. — Около трех сотен, если я не ошибаюсь. Япония поставила многих главных специалистов. Большую по численности группу имеет только Америка.

— А ты знаешь кого-нибудь из японцев?

— Двоих или троих. Ясуко Хорикава недолго училась в моей школе в одном из старших классов. Возможно, ты помнишь ее: очень умная, с кроличьими зубами, в толстых очках. Она работает — точнее, работала — химиком в корпорации «Дай-Ниппон».

Мистер Ватанабэ улыбнулся.

— Да, кажется, помню, — сказал он. — Она как-то была у нас, когда Кейко играла на пианино.

— По-моему, да, — непринужденно отозвался Кэндзи. Он рассмеялся. — Впрочем, сам я кроме Кейко в тот вечер никого не видел.

Мистер Ватанабэ опорожнил свою чашечку. Молодая прислуга, ожидавшая стоя на коленях в уголке застеленной татами комнаты, подошла к столу, чтобы наполнить ее.

— Кэндзи, меня волнуют эти преступники, — проговорил мистер Ватанабэ, когда молодая леди удалилась.

— О чем ты, отец? — спросил Кэндзи.

— Я читал в журнале большую статью о том, как МКА набирало в вашу колонию Лоуэлл несколько сотен заключенных. В ней подчеркивалось, что преступники после ареста ведут себя идеально и обладают выдающимися способностями. Но зачем потребовалось набирать их?

Кэндзи отпил пива.

— Дело в том, отец, — ответил он, — что в процессе набора мы столкнулись с определенными сложностями. Во-первых, мы переоценили число желающих и установили чересчур строгие критерии отбора. Во-вторых, неправильно был выбран сам срок. Для молодых — в особенности — он слишком долог. Что еще более важно, пресса оказала весьма отрицательное влияние на процесс комплектования. Когда мы ждали заявлений, повсюду в журналах появилось множество статей (даже были созданы «специальные» телепередачи) о гибели марсианских колоний в прошлом веке. Люди побоялись, что история вновь повторится и их оставят на Марсе.

Кэндзи чуть помедлил, но мистер Ватанабэ молчал.

— Кроме того, как ты прекрасно знаешь, проект страдает от перемежающейся финансовой лихорадки. Бюджетный нажим в прошлом году, собственно, и заставил нас обратиться к услугам образцовых и квалифицированных заключенных, чтобы решить проблемы комплектования и финансового дефицита. Они будут получать минимальные оклады, но заключенным предоставлены достаточные льготы, позволяющие привлечь их внимание. Отбор в экспедицию гарантирует каждому амнистию и свободу на Земле после пяти лет пребывания в экспедиции. Важен еще тот факт, что бывшие заключенные станут такими же полноправными гражданами колонии Лоуэлл, как и все остальные… им не нужно будет подвергаться неприятной обязанности подчинять всю свою деятельность…

Кэндзи остановился. На стол подали два кусочка отварной рыбы, нежных и прекрасных, посреди пестрых листьев. Мистер Ватанабэ взял один из кусков рыбы палочками и откусил.

— Ойсии десу[26], — прокомментировал он, не глядя на сына.

Кэндзи потянулся к собственному куску (разговор о преступниках в колонии Лоуэлл явно закончился) и поглядел за спину отца; там располагались сады, которыми прославился ресторан. По полированным ступенькам бежал ручеек, его окружало с полдюжины роскошных карликовых деревьев. Обращенное к саду сиденье за трапезой всегда считалось у японцев почетным. Мистер Ватанабэ настоял, чтобы Кэндзи смотрел на сад во время своего последнего обеда.

— А вы не сумели привлечь китайцев? — спросил отец, когда с рыбой было покончено.

Кэндзи покачал головой.

— Лишь несколько человек из Сингапура и Малайзии. Китайское и бразильское представительства запретили своим гражданам участвовать в экспедиции. От бразильцев этого можно было ожидать — их Южно-Американская империя практически находится в состоянии войны с СОП, — но мы надеялись, что китайцы смягчат свою позицию. Выходит, сотню лет полной изоляции не так легко изгладить из памяти.

— Их нельзя винить в этом, — отозвался мистер Ватанабэ. — Этот народ ужасно пострадал в дни Великого хаоса. За пару недель испарился весь иностранный капитал, и экономика разом рухнула.

— Нам удалось собрать немного чернокожих африканцев (быть может, около сотни) и горсточку арабов, но в основном наши колонисты — выходцы из стран, вносящих в МКА существенный вклад. Этого и следовало ожидать.

Кэндзи вдруг ощутил смущение. Пока разговор шел только о нем и его деятельности, и во время следующих смен блюд Кэндзи расспрашивал отца относительно его работы в «Интернэшнл роботикс». Мистер Ватанабэ, являвшийся в настоящее время главным распорядителем в корпорации, просто расцвел от гордости, когда речь зашла о «его» компании. Она была крупнейшим в мире производителем роботов, обеспечивающим нужды различных контор и заводов. По ежегодному объему продукции ИР, как всегда называли компанию, находился в числе первых пятидесяти мировых производителей.

— На следующий год мне исполнится шестьдесят два года, — сказал мистер Ватанабэ. Несколько чашек сакэ сделали его необычайно разговорчивым. — Я уже подумывал об отставке. Но Накамура считает это ошибкой. Он утверждает, что компания по-прежнему нуждается во мне…

Когда пришел черед фруктов, Кэндзи с отцом снова беседовали об экспедиции. Кэндзи пояснил, что Наи и прочие азиатские колонисты, приписанные к «Пинте» и «Нинье»[27], уже прибыли в тренировочный центр на южном Кюсю. Из Киото он сразу же намеревался отправиться к своей жене. А потом, после десяти дней тренировок, их в числе прочих пассажиров «Пинты» доставят на «Низкоорбитальную станцию», где в течение недели они будут привыкать к невесомости. В качестве завершающего этапа околоземных перемещений космический буксир должен был доставить их на «Геосинхронную орбитальную станцию-4»; там в настоящее время собирали и оснащали «Пинту», проводя одновременно проверки систем перед долгой дорогой на Марс.

Молодая официантка принесла две рюмки с коньяком.

— Твоя жена воистину великолепна, — проговорил мистер Ватанабэ, сделав маленький глоток. — Я всегда считал тайских женщин самыми красивыми в мире.

— Она прекрасна не только телом, — торопливо добавил Кэндзи, вдруг ощутивший тоску по своей молодой жене. — Наи еще очень умна.

— Английским владеет превосходно, — согласился мистер Ватанабэ. — Но твоя мать утверждает, что японский у нее не в почете.

Кэндзи ощетинился.

— Наи попыталась говорить по-японски (она ведь никогда не изучала его) лишь потому, что мать отказалась разговаривать с ней по-английски. И поступила так специально, чтобы Наи…

Кэндзи осадил себя. Выступление в защиту Наи сейчас было, пожалуй, неуместно.

— Гомен насаи[28].

Мистер Ватанабэ сделал долгий глоток.

— Ну что ж, Кэндзи, в следующий раз нам удастся посидеть вдвоем не раньше чем через пять лет. Мне было приятно пообедать и поговорить с тобой, — он умолк. — Впрочем, я бы хотел обсудить с тобой еще одну вещь.

Кэндзи изменил позу (он уже успел отвыкнуть от сидения на полу со скрещенными ногами, и четырех часов было для него слишком много) и выпрямился, пытаясь прояснить голову. По тону отца было понятно, что «еще одна вещь» была вещью важной.

— Я интересовался вербовкой осужденных в колонию Лоуэлл не из праздного любопытства, — начал мистер Ватанабэ. Прежде чем продолжить, он немного помедлил. — В конце прошлой недели во второй половине дня в мой кабинет зашел Накамура-сан и сказал, что его сыну отказали вторично. Он спросил меня, не смог бы ты помочь ему попасть в колонию Лоуэлл.

Эти слова поразили Кэндзи, как гром. Он-то и не предполагал, что соперник его мальчишеских дней подавал заявление. И теперь отец…

— Я не принимал участия в отборе колонистов из заключенных, — медленно ответил Кэндзи. — Этим ведает совершенно другое отделение.

Мистер Ватанабэ помедлил несколько секунд.

— Нам удалось выяснить, что единственные реальные возражения против его кандидатуры выдвинуты психиатром, доктором Риджмором из Новой Зеландии, который полагает, что, несмотря на отличное поведение под стражей, сын Накамуры так и не признал свою вину. Кажется, в колонию Лоуэлл Риджмора привлек именно ты.

Кэндзи был озадачен. Отец спрашивал не из праздного любопытства, он тщательно изучил подноготную. «Но почему? — удивился Кэндзи. — Откуда такой интерес?»

— Накамура-сан — прекрасный инженер, — продолжил мистер Ватанабэ. — Он вложил долю своего таланта во многие изделия, обеспечивавшие нам успех. Однако в последнее время его лаборатория не может похвастаться новыми достижениями. Иначе говоря, ее производительность начала падать сразу после ареста Тосио.

Мистер Ватанабэ склонился в сторону Кэндзи, положил локти на стол.

— Накамура-сан утратил уверенность в себе. Им с женой приходится посещать Тосио раз в месяц. Эти визиты постоянно напоминают Накамуре об унижении, выпавшем на долю его семьи. Но если его сын сможет отправиться на Марс, то…

Кэндзи слишком хорошо понимал, чего хочет от него отец. Давно сдерживаемые чувства грозили вырваться наружу. Кэндзи был смущен и растерян. И уже хотел было сказать отцу, что считает подобное предложение «неподобающим», когда старый Ватанабэ вновь заговорил.

— Кейко и маленькой ее дочке тоже досталось. Теперь Айко почти семь. Через выходной они регулярно ездят поездом в Асия…

Невзирая на все усилия, Кэндзи не мог сдержать слез, прихлынувших к уголкам глаз. Кейко, униженная и оскорбленная, вынужденная вместе с дочерью раз в две недели посещать своего мужа — это было уж чересчур.

— На той неделе я сам разговаривал с Кейко, — добавил отец, — по просьбе Накамуры-сан. Она отчаялась. Но словно ожила, когда я сказал, что намереваюсь просить тебя походатайствовать за ее мужа.

Кэндзи глубоко вздохнул и поглядел на бесстрастное лицо отца. Теперь он знал, что хочет сделать: действительно «неподобающую» вещь — не плохую, а именно неподобающую. Но спорить из-за уже определенного решения не было смысла.

Кэндзи допил коньяк.

— Скажи Накамуре-сан, что я завтра же вызову доктора Риджмора.

Что будет, если интуиция подведет меня? «Просто потеряю час, самое большее, девяносто минут», — думал Кэндзи, оставив семейную встречу, сестру Фумико и двоих племянниц. Он выбежал на улицу и сразу же направился в сторону гор. До заката оставался час. «Она будет там, — сказал он себе.

— Другого случая проститься не представится».

Первым делом Кэндзи направился к небольшому храму Анраку-Дзи. Он вошел в хондо[29], ожидая обнаружить Кейко на излюбленном месте, перед боковым деревянным алтарем, воздвигнутым в XII веке в память двух буддийских монахинь, некогда бывших наложницами во дворцовом гареме. Они пошли на самоубийство, когда император Го-Тоба приказал им отречься от учения святого Хонэна… Кейко там не было. Не было ее и снаружи, возле могилы обеих женщин, на самой опушке бамбуковых зарослей. Кэндзи уже решил, что ошибся. «Кейко не пришла, — подумал он. — Она боится, что все унижения заставили ее потерять лицо».

Оставалось надеяться, что Кейко будет дожидаться его на кладбище возле Хонэн-Ин, там, где семнадцать лет назад он сказал ей, что покидает Японию. С замирающим сердцем торопился Кэндзи к храму. Справа вдали показалась женская фигура, облаченная в простое черное платье. Дама стояла возле надгробия Дзюнъитиро Танидзаки.

Хотя ее лицо и было обращено в другую сторону, а сумерки мешали разглядеть стоящую, Кэндзи понял, что перед ним Кейко. Он взлетел по ступенькам, ведущим на кладбище, и наконец остановился метрах в пяти от женщины в черном.

— Кейко, — проговорил он, стараясь восстановить дыхание. — Я так рад…

— Ватанабэ-сан, — вежливо ответила женщина, потупив очи. Она низко поклонилась ему, как прислуга. — Домо арригато годзаимасу[30], — повторила она дважды. Затем она распрямилась, по-прежнему не глядя на Кэндзи.

— Кейко, — негромко произнес он. — Это же я, Кэндзи. Я один. Погляди на меня.

— Не могу, — ответила она едва слышным голосом. — Но спасибо тебе за то, что ты сделал для нас с Айко. — И она снова поклонилась, повторив: — Домо арригато годзаимасу.

Кэндзи порывисто нагнулся к ней и, взяв за подбородок, обратил к себе лицо Кейко. Она была все еще прекрасна. Но печаль, врезавшаяся в эти тонкие черты, ранила его душу.

— Кейко, — пробормотал он. Ее слезы острыми иглами впивались в его сердце.

— Мне надо идти, — сказала она. — Желаю тебе счастья. — Кейко освободилась от его руки и вновь поклонилась. А потом встала и, так и не поглядев на него, медленно направилась по тропе, растворяясь в вечерних тенях.

Кэндзи провожал ее взглядом, пока силуэт Кейко не исчез вдали. И только тогда заметил, что стоит опершись о надгробие Танидзаки. Несколько секунд он глядел на два кандзи[31] — «ку» и «дзаку»… на серые знаки над ними. Один гласил: «Пустота», другой вторил ему: «Одиночество».

5

Когда в 2241 году спутники слежения передали на Землю послание с Рамы, оно вызвало просто панику. Видеозапись выступления Николь немедленно отнесли к числу особо секретных материалов, тем временем Международное бюро расследований (МБР) — десница СОП, — отвечающее за безопасность, пыталось разобраться во всем этом деле. Дюжина самых лучших агентов собралась на закрытом заседании в Новосибирске, чтобы проанализировать передачу из дальнего космоса и разработать план ответных действий СОП.

Когда все смогли убедиться, что ни китайцы, ни бразильцы не могли закодировать сигнал (технические возможности обеих стран по-прежнему уступали СОП), в направлении Рамы немедленно отправили подтверждение, чтобы исключить повторение передачи. Теперь суперагенты могли сосредоточиться на содержании самого послания.

Пришлось начать с исторических исследований. Считалось, что Рама II погиб от барражирующих ядерных ракет в апреле 2200 года, хотя имелись свидетельства (впрочем, ненадежные) того, что инопланетный корабль мог избежать подобной участи. Николь де Жарден, предположительно записавшая послание, считалась погибшей еще до того, как научный корабль экспедиции «Ньютон» оставил Раму. Безусловно, и сама она и любые ее останки должны были погибнуть в ядерном взрыве. Итак, говорить из космоса она не могла.

Но если некто или нечто, записавшее телевыступление, являлось роботом или подобием мадам де Жарден, уровень технологии его создателей немыслимо превосходил все известные на Земле. Посему предварительное заключение гласило, что землянам вновь приходится иметь дело с невероятно могущественной технологической цивилизацией, вполне отвечающей уровню, обнаруженному обоими кораблями, которые на Земле называли Рамой.

В том, что послание заключало в себе угрозу, суперагенты были единодушны. Если новый Рама действительно приближался к Солнечной системе, хотя обе станции «Экскалибур» этого еще не обнаружили, Земля не могла игнорировать послание. Конечно, нельзя было исключить и возможность искусного надувательства, наглого розыгрыша, учиненного блестящими китайскими физиками (подозревать можно было лишь их), однако до получения подтверждения СОП должен был выработать определенный план.

К счастью, уже существовал международный проект, предусматривавший создание на Марсе небольшой колонии к середине 2240-х годов. За два предыдущих десятилетия с полдюжины исследовательских экспедиций на Марс возобновили интерес к великой идее сделать красную планету обитаемой для людей. На Марсе уже работало несколько автоматических научных лабораторий, осуществлявших слишком опасные эксперименты, чтобы проводить их на Земле. Выполнить распоряжение Николь де Жарден и не испугать население можно было одним путем — следовало объявить о создании на Марсе более крупной колонии. Если бы вся история впоследствии оказалась надувательством, размер колонии можно было сократить до запланированного уровня.

Один из агентов, индиец по имени Рави Шринивасан, тщательно изучил архивы МКА, относящиеся к 2200 году, и нашел подтверждение тому, что Рама II не был уничтожен ядерной фалангой.

— Возможно, — сказал мистер Шринивасан, — мы видим обычную видеопередачу и перед нами действительно уважаемая мадам де Жарден.