Пески Марса

— С кем? С главным врачом?

— Нет, со Сквиком, конечно! Я все думаю, есть ли тут на Марсе другие не известные нам существа? Может быть, более развитые?

— Другими словами — единственные ли это марсиане?

— Вот именно!

— Много лет пройдет, пока мы узнаем... Но мне кажется — единственные. Условия, которые помогли им выжить, встречаются тут редко.

— Я хотел поговорить с вами. — Гибсон сунул руку в карман, вытащил кусочек «водоросли», проткнул пупырышек, и они услышали слабый свист газа.

— Понимаете, если разводить эту штуку, мы решим проблему воздуха.

Дадим ей песка побольше, а она даст нам кислород.

— Так-так... — уклончиво сказал Хэдфилд.

— Конечно, надо вывести сорт, который даст максимум кислорода, — продолжал Гибсон.

— Естественно, — отвечал Хэдфилд.

Тон его показался Гибсону странным. Он взглянул на Главного и увидел, что тот улыбается.

— Кажется, вы не принимаете меня всерьез! — горько заметил он.

Хэдфилд резко выпрямился.

— Что вы! — ответил он. — Я принимаю вас всерьез, и гораздо больше, чем вы думаете. — Он поиграл пресс-папье и решительно нажал кнопку микрофона.

— Пришлите мне «блоху», — сказал он. — С водителем. У первой Западной камеры, через тридцать минут. — Он обернулся к Гибсону:

— Жду через полчаса.

Гибсон пришел на десять минут раньше. «Блоха» прибыла вовремя.

Главный был точен, как всегда.

— Я поступаю опрометчиво, — сказал Хэдфилд, когда сверкающая зелень замелькала по сторонам. — Дайте мне слово, что никому ничего не скажете, пока я не разрешу.

— Ну конечно! — удивился Гибсон.

— Я вам доверяю — мне кажется, вы на нашей стороне. С вами гораздо меньше хлопот, чем я ожидал.

— Благодарю, — сухо сказал Гибсон.

— И еще: вы помогли нам ближе узнать нашу планету. Мы перед вами в долгу.

«Блоха» свернула к югу. Гибсон увидел холмы и вдруг понял, куда его везут.

***

— Я не могу остаться, даже если они разрешат, — сказал Джимми. — Пока у меня нет квалификации, я на жизнь не заработаю. Мне еще осталось два года практики и полет на Венеру... Выход один!

— Ах, мы уже говорили!.. Папа ни за что не позволит.

— Что ж, попытка не пытка. Я натравлю на него Мартина.

— Мистера Гибсона? Ты думаешь, он согласится?

— Если я попрошу — согласится. А он-то уж говорить умеет.

— Не понимаю, зачем ему беспокоиться.

— Он меня любит, — уверенно сказал Джимми. — Как можно торчать тут, на Марсе? Ты же не видела Земли — Парижа, Нью-Йорка, Лондона... Разве это жизнь?! И вообще, знаешь что?

— Что?

— С его стороны эгоистично держать тебя тут.

Айрин его не поддержала. Она очень любила отца и чуть было не выступила в его защиту. Ей приходилось разрываться между двумя властелинами, хотя ясно было, который из них победит в конце концов.

Джимми понял, что зашел слишком далеко.

— Конечно, он хочет тебе добра, но у него столько дел! Наверное, он совсем забыл Землю и не понимает, что ты теряешь. Нет, спасайся, пока не поздно!

Тут чувство юмора пришло ей на помощь; в чем, в чем, но в этом она была сильнее.

— Если бы мы были на Земле, ты бы мне доказал, что я обязана лететь на Марс!

Джимми немножко обиделся; потом увидел, что она не смеется.

— Ладно, — сказал он. — Договорились. Увижу Мартина, скажу ему, чтоб шел к твоему старику. А пока что давай забудем обо всех делах.

Это им почти удалось.

***

В маленькой долинке все было по-прежнему, только зелень немного потемнела, словно первое предупреждение далекой осени уже коснулось ее. «Блоха» приблизилась к большому куполу.

— Когда я был здесь в прошлый раз, — сухо заметил Гибсон, — мне сказали, что надо пройти дезинфекцию.

— Преувеличивали, — сказал Хэдфилд, ничуть не смутившись. — Отпугивают непрошеных гостей. — Дверь открылась по его знаку, и они быстро сдернули маски. — Приходится принимать предосторожности, но теперь они больше ни к чему.

Человек в белом халате — в чистом белом халате, какие носят только самые важные ученые, — ждал их.

— Здравствуйте, Бейнс, — сказал Хэдфилд. — Гибсон — профессор Бейнс. Надеюсь, вы слышали друг о друге?

Гибсон читал года два тому назад, что Бейнс, один из крупнейших специалистов по генетике растений, отправился на Марс для изучения его флоры.

— Значит, это вы открыли Oxyfera? — довольно вяло произнес Бейнс.

Его рассеянный вид совсем не вязался с могучими мускулами и резкими чертами лица.

— Вы их так называете? — поинтересовался Гибсон. — Да, думал, что открыл. Сейчас начинаю сомневаться.

Хэдфилд поспешил его успокоить:

— Ваше открытие не менее важно! Но Бейнса животные не интересуют. С ним и говорить нечего о наших марсианских друзьях.

Они подошли к переходу в другой купол. Пока они ждали у двери, Бейнс спокойно предупредил: «Будет больно глазам», — и Гибсон прикрыл глаза рукой.

Здесь было так жарко и так светло, словно они шагнули с полюса в тропики. Воздух был тяжелый не только из-за жары, и Гибсон никак не мог понять, чем же он дышит. Не меньше четверти купола занимали высокие коричневые растения. Гибсон узнал их сразу.

— Значит, вам все время о них было известно? — сказал он не слишком удивленно и даже не особенно разочарованно (Хэдфилд прав: марсиане гораздо важнее).

— Да, — кивнул Хэдфилд. — Их открыли года два назад. У экватора их довольно много. Им нужно солнце. Ваши — самые северные.

— Чтобы добывать кислород из песка, требуется много энергии, — пояснил Бейнс. — Мы здесь им светом помогаем, ну и экспериментируем понемногу. Пойдемте, увидите, что получается.

Гибсон двинулся вперед, осторожно ступая по узкой тропинке. В сущности, эти растения были не совсем такие, как у него. Вместо пупырышек их испещряли мириады крохотных пор.

— Это очень важно, — сказал Хэдфилд. — Мы вывели вид, который отдает кислород непосредственно в воздух. Ему запасы не нужны. Он берет, сколько надо, из песка, а избыток отдает. Сейчас вы дышите только тем кислородом, который дали растения, — другого источника здесь нет.

— Понятно... — медленно произнес Гибсон. — Значит, вы предвосхитили мою идею и пошли гораздо дальше. Однако я все равно не понимаю, зачем такая секретность.

— Какая секретность? — спросил Хэдфилд с видом оскорбленной невинности.

— Такая! — не сдался Гибсон. — Сами меня просили никому ничего не говорить.

— Ах это? Скоро будет официальное сообщение, мы просто не хотим преждевременно возбуждать надежды. А вообще-то особой секретности нет.

Гибсон размышлял над этими словами всю обратную дорогу. Хэдфилд сказал ему немало, но все ли? При чем здесь Фобос? Может быть, его подозрения лишены оснований и Фобос никак не связан с лабораторией?

Его так и подмывало спросить Хэдфилда прямо, но он понимал, что только окажется в глупом положении.

Уже появились купола столицы, когда Гибсон заговорил о том, что не давало ему покоя в последнее время.

— «Арес» уходит через три недели, да? — спросил он.

Хэдфилд кивнул. Вопрос был чисто риторический — Гибсон знал ответ не хуже прочих.

— Я все думаю, — продолжал Мартин, — не задержаться ли мне немного.

Ну, до будущего года хотя бы.

— О! — сказал Хэдфилд. В его тоне не было ни радости, ни недовольства, и Гибсон даже обиделся. — А как ваша работа?

— Здесь можно работать не хуже, чем на Земле.

— Надеюсь, вы понимаете, что, если вы останетесь, вам надо будет приобрести полезную профессию. — Хэдфилд криво улыбнулся. — Я хочу сказать, вы должны будете что-то делать для колонии.

Уже лучше; во всяком случае, это значило, что Главный не отказался наотрез. Но в порыве энтузиазма Гибсон не подготовил ответа на такой вопрос.

— Я не собираюсь остаться здесь навсегда, — замялся он. — Я хотел бы немного понаблюдать за марсианами... И потом я не хочу покидать Марс, как раз когда здесь становится интересно.

— Что вы имеете в виду? — быстро спросил Хэдфилд.

— Ну, эти растения... И Седьмой купол... Я хотел бы посмотреть, что из всего этого выйдет в ближайшие месяцы.

Хэдфилд задумчиво взглянул на него. Он удивился меньше, чем думал Гибсон. Такие вещи уже случались. К тому же он подозревал, что это может случиться именно с Гибсоном.

— Энтузиазм — еще не все, — сказал Хэдфилд.

— Я знаю.

— Наш маленький мир держится на двух вещах: на профессиональном умении и тяжелой работе. Тем, кто не способен ни к тому, ни к другому, лучше вернуться на Землю.

— Работы я не боюсь. Я мог бы, например, служить в администрации.

«Очень может быть, — подумал Хэдфилд. — В таких делах главное — ум, а ума у Гибсона хватает. Но здесь этого мало. Лучше не обнадеживать его слишком до разговора с Уиттэкером».

— Вот что, — сказал Хэдфилд, — подайте заявление, а я запрошу Землю. Ответ придет примерно через неделю. Конечно, если они откажут, мы бессильны.

Гибсон знал, как мало Хэдфилд считается с земными распоряжениями, если они не совпадают с его планами, но возражать не стал.

— А если согласятся, все в порядке? — спросил он.

— Тогда я начну думать.

«Что ж, и то хлеб!» — решил Гибсон.

Дверь камеры открылась перед ними, и «блоха» прыгнула в город. В конце концов даже если он поступил опрометчиво, невелика беда. Можно вернуться через год... или через два года...

Он знал, что многие его приятели скажут, прочитав новость:

«Слыхали? Кажется, Марс сделал из него человека! Кто бы мог подумать!»

Ему совсем не хотелось стать наглядным пособием. Даже в самые чувствительные минуты Гибсон не питал склонности к старомодным притчам о том, как ленивый эгоист превращается в полезного члена общества.

Однако, к его величайшему недоумению, что-то удивительно похожее творилось с ним.

Глава 14

— Говорите прямо, Джимми.

— Я думаю, какое безобразие, что Айрин никогда не видела Землю! — сказал Джимми, ковыряясь в синтетическом омлете.

— А вы уверены, что ее туда тянет? Я здесь не слышал о Земле ни одного хорошего слова.

— Тянет, тянет! Я спрашивал.

— Перестаньте крутить, Джимми. Что вы оба задумали? Хотите сбежать на «Аресе»?

Джимми кисло усмехнулся:

— Это мысль! Только очень трудно. А если честно, вы не думаете, что Айрин надо отправиться на Землю? Если она здесь останется, она превратится в... э...

— В деревенскую дурочку?

— Ну, зачем вы так резко?..

— Виноват, не хотел. В сущности, я с вами согласен. Надо бы кому-нибудь поговорить с Хэдфилдом.

— Мы как раз... — заволновался Джимми.

— ...хотели меня подговорить? Сказали бы сразу, сэкономили бы уйму времени. Признайтесь мне честно, Джимми, это серьезно?..

Укоризненный взгляд был ему ответом.

— Очень серьезно. Вы и сами знаете. Я хочу на ней жениться, как только ей будет двадцать один, а я смогу зарабатывать на жизнь.

Они помолчали.

— Что ж, могли выбрать хуже, — сказал Гибсон. — Она хорошая девушка. Но сейчас бы я Хэдфилда не трогал. Он очень занят и... В общем, я уже обратился к нему с просьбой.

Джимми вопросительно взглянул на него. Гибсон откашлялся:

— Рано или поздно все узнают, но пока что не говорите никому. Я хочу остаться.

— Вот тебе на! — воскликнул Джимми. — Это... это правильно.

Гибсон подавил улыбку.

— Значит, правильно?

— Ну конечно! Я бы сам хотел.

— Даже если бы Айрин уехала на Землю? — сухо спросил Гибсон.

— Это нечестно! А на сколько вы остаетесь?

— Сам не знаю. Начать с того, что мне надо приобрести профессию.

— Какую профессию?

— Несложную, по моим силам. Вы можете что-нибудь придумать?

Джимми замолчал и сосредоточенно нахмурился. Гибсон не мог понять, о чем он думает. Грустит о скорой разлуке? За последние недели сложности их отношений рассосались. Они достигли равновесия чувств; это было приятно, но для Гибсона маловато.

— Боюсь, ничего не придумаю, — сказал Джимми. — Конечно, вы могли бы занять мое место... Да, кстати. Я вчера слышал в управлении одну штуку. — Он перешел на шепот и перегнулся через стол, как заговорщик;

— Вам известно о проекте «Заря»?

— Нет. А что это такое?

— Сам хочу узнать. Что-то очень секретное.

Гибсон насторожился.

— Я задержался в картотеке. Сижу себе, разбираю карточки, а тут входят Главный с мэром. Они не знали, что я там, и громко говорили. Я не хотел подслушивать, ну, сами понимаете... Вдруг мэр Уиттэкер говорит (кажется, я точно запомнил): «Что бы ни случилось, Земля нам оторвет голову за проект „Заря“. Даже если все кончится удачно».

Главный так это усмехнулся и сказал, что победителей не судят. Больше я не слышал, они ушли. Что вы об этом думаете?

"Проект «Заря»! От этих слов у Гибсона забилось сердце. Несомненно, тут замешаны те маленькие купола, но это еще не объясняет слов Уиттэкера. А может, объясняет?

***

Выступление Гибсона в роли частного сыщика не увенчалось успехом.

После двух довольно неуклюжих попыток он понял, что в лоб действовать нельзя. Сперва он отправился к бармену Джорджу, который знал все и вся и служил для Гибсона ценным источником информации. Но на этот раз пользы от него не было.

— Проект «Заря»? — переспросил Джордж удивленно. — В жизни не слышал!

Он был хороший актер, и трудно было сказать, врет он или нет.

Разговор с редактором местной газеты оказался ненамного плодотворней. Обычно Гибсон старался не попадаться Уэстермену на глаза (тот требовал от него статей), и потому оба сотрудника редакции с некоторым удивлением взглянули на посетителя.

Вручив редактору несколько машинописных копий в виде трубки мира, Гибсон расставил ловушку.

— Собираю материал о проекте «Заря», — небрежно бросил он. — Скоро его рассекретят. Хочу все подготовить к тому времени.

Наступило гробовое молчание. Наконец Уэстермен сказал:

— Я думаю, вам лучше поговорить с Главным.

— Не хотел бы его беспокоить, — невинно бросил Гибсон. — Он так занят...

— От меня материала не ждите.

— Другими словами, вы ничего не знаете?

— Если хотите. На Марсе вам могут быть полезны человек пятьдесят, не больше.

Сведение, не лишенное пользы...

— Не принадлежите ли вы, часом, к их числу? — поинтересовался Гибсон.

Уэстермен пожал плечами:

— Я смотрю в оба и строю свои предположения.

Эта беседа по крайней мере подтвердила две вещи: проект действительно существовал и содержался в строжайшем секрете.

Оставалось, следуя примеру Уэстермена, смотреть в оба и строить предположения.

Гибсон решил прервать на время розыски и зайти в биофизическую лабораторию, где в качестве почетного гостя проживал Сквик. Марсианин благодушно сидел на задних лапах, пока ученые совещались в углу, чему бы еще его подвергнуть. Завидев Гибсона, он взвизгнул от радости и поскакал по комнате, свалив по дороге стул, но счастливо обходя более дорогие приборы. Стая биологов смотрела на эти проявления чувств с некоторым раздражением. Вероятно, они не совпадали с их взглядами на психологию марсиан.

— Ну как? — спросил Гибсон, высвободившись из объятий Сквика. — Определили степень его развития?

Ученый почесал за ухом.

— Странный он. Иногда нам кажется, что он над нами издевается.

Понимаете, он совсем не похож на своих родичей.

— В чем же?

— У других мы не заметили ни признака эмоций. Любопытства они лишены начисто. Если их не трогать, они не обращают на вас абсолютно никакого внимания.

— А если трогать?

— Отмахнутся, как от любого препятствия. Если могут, просто уйдут.

Понимаете, что бы вы ни делали, их невозможно вывести из себя.

— Хороший характер? Или просто глупые?

— Я бы сказал, ни то ни другое. У них очень долго не было врагов, и они не могут себе представить, что кто-нибудь желает им зла. Сейчас они, по-видимому, живут привычкой. Жизнь у них тяжелая, они не могут себе позволить такую роскошь, как любопытство и прочие чувства.

— Как же вы объясните его поведение? — спросил Гибсон, указывая на Сквика, который шарил по его карманам. — Есть он не хочет, я ему предлагал. По-видимому, чистая любознательность.

— Может быть, они проходят такую фазу в детстве. Вспомните, как отличается котенок от кошки или ребенок от взрослого.

— Значит, когда Сквик вырастет, он будет как все?

— Может быть; а может, и нет. Мы не знаем, в какой мере он способен усваивать новые навыки. Например, он очень легко находит выход из лабиринта — если захочет, конечно.

— Бедный Сквик, — сказал Гибсон, — иногда меня грызет совесть, что я увел тебя из дому. Что ж, ты сам виноват. Пошли гулять!

Сквик немедленно запрыгал к двери.

— Видели? — воскликнул Гибсон. — Он меня понимает.

— Ну, собака тоже понимает приказы. Может быть, и это привычка. Вы его каждый день уводите в одно и то же время. Могли бы вы привести его через полчасика? Мы хотим сделать энцефалограмму.

Жители Порт-Лоуэлла уже привыкли к виду странной пары, и толпы больше не собирались на их пути. После уроков Сквик обычно принимал юных поклонников, которые хотели с ним поиграть, но сейчас было еще рано, и дети томились в заточении. Когда Гибсон с приятелем вышли на Бродвей, там не было ни души; но вот вдалеке показался знакомый силуэт. Хэдфилд обходил свои владения, как всегда, в сопровождении двух кошек.

Топаз и Бирюза в первый раз встретились со Сквиком; их аристократическая выдержка чуть не изменила им, но они постарались это скрыть и, натянув поводки, скромно спрятались за спину Хэдфилда. Сквик же не обратил на них ни малейшего внимания.

— Настоящий зверинец, — улыбнулся Хэдфилд.

— Есть новости с Земли? — с опаской спросил Гибсон.

— А, по поводу вашего заявления!.. Я его только два дня как послал.

Раньше чем через неделю ответа не ждите. Знаете, как там, внизу, делаются дела...

Гибсон уже заметил, что Земля всегда была «внизу», а другие планеты — «наверху», и ему рисовалась странная картина: длинный склон, спускающийся к солнцу, на котором на разной высоте расположены планеты.

— Честно говоря, я не понимаю, при чем тут Земля, — не отставал Гибсон. — В конце концов, речь идет не о лишнем месте в космолете. Я уже здесь. Им даже легче, если я не вернусь.

— Вы, конечно, не думаете, что такие здравые аргументы руководят теми, кто распоряжается там, на Земле, — возразил Хэдфилд. — Все должно пройти по инстанциям.

Обычно Хэдфилд не говорил о своих начальниках так беспечно. Гибсону стало приятно: это значило, что Главный ему доверяет, считает его своим. Сказать сейчас о двух других заботах — проекте и Айрин.

Похлопотать об Айрин он обещал, но лучше сперва поговорить с ней самой. Да, предлог хороший, и можно отложить разговор с ее отцом.

***

Он откладывал так долго, что упустил инициативу. Айрин поговорила сама — конечно, не без влияния Джимми, от которого Гибсон на следующий день получил полный отчет. Но, взглянув на своего подопечного, он и так понял, каковы результаты.

Хэдфилд был слишком умен, чтобы стать в позу оскорбленного отца. Он объяснил ясно и трезво, почему Айрин должна обождать до двадцати одного года, когда он и сам отправится с ней попутешествовать.

Оставалось всего три года.

— Три года! — убивался Джимми. — Все равно что три жизни!

Гибсон глубоко ему сочувствовал.

— Даже удивительно, как быстро идет время! — сказал он.

Он хотел было прибавить, что, к счастью, годы на Марсе исчисляются по-земному и содержат триста шестьдесят пять, а не шестьсот восемьдесят семь дней, но удержался.

— Как вы думаете, — сказал наконец Джимми, — если я сам к нему пойду, что ему сказать?

— А почему бы не сказать все как есть? Говорят, иногда правда творит чудеса.

Джимми метнул на него обиженный взгляд. Он не всегда знал точно, смеется над ним Гибсон или нет.

— Вот что, — сказал Гибсон. — Пойдемте сегодня вечером к нему домой и все выясним. В конце концов, попытайтесь понять и его. Откуда ему знать, что у вас не пустой флирт? А если вы сделаете предложение, это совсем другое дело.

Ему стало много легче, когда Джимми согласился сразу.

***

Надо сказать, Хэдфилд совсем не удивился, когда увидел, кого привел к нему Гибсон. Айрин благоразумно исчезла. Гибсон, как только смог, последовал ее примеру.

Он ждал в библиотеке, рассматривая книги, и думал, сколько же из них успел прочитать хозяин дома, когда вошел Джимми.

— Мистер Хэдфилд хочет вас видеть.

— Как дела?

— Не знаю...

Когда Гибсон вошел в кабинет, Хэдфилд сидел в глубоком кресле и смотрел на ковер так пристально, словно видел его впервые. Он указал гостю на другое кресло.

— Вы давно знаете Спенсера? — спросил он.

— С тех пор, как отбыл с Земли.

— Вы считаете, за это время можно было узнать его как следует?

— Можно ли узнать человека как следует за целую жизнь? — парировал Гибсон.

Хэдфилд улыбнулся и в первый раз поднял глаза.

— Не хитрите, — сказал он. — Что вы на самом деле о нем думаете? Вы бы хотели такого зятя?

— Да, — без колебания ответил Гибсон. — Очень бы хотел!

Хорошо, что Джимми его не слышал, а может быть, и плохо — ведь тогда бы он узнал, что на самом деле чувствует к нему Гибсон. Хэдфилд выпытывал все, что возможно, и одновременно испытывал самого Гибсона.

Тот должен был это предвидеть; но, к своей чести, он заботился только о Джимми. Когда Хэдфилд нанес главный удар, он был совершенно не подготовлен.

— Скажите, — резко произнес Хэдфилд, — почему вы так хлопочете о молодом Спенсере? Вы сами сказали, что знакомы с ним только пять месяцев.

— Да. Но когда мы уже несколько недель летели, я обнаружил, что учился в Кембридже с его родителями.

Хэдфилд поднял брови — по-видимому, удивился, что Гибсон не получил диплома. Но он был слишком тактичен и спросил о другом. Вопросы казались вполне невинными, и Гибсон простодушно на них отвечал. Он забыл, что говорит с одним из самых умных людей Солнечной системы, который по крайней мере не хуже его разбирается в человеческой душе. А когда понял, что случилось, было уже поздно.

— Простите, — с обманчивой мягкостью произнес Хэдфилд, — все, что вы говорите, не совсем убедительно. Я не хочу сказать, что это не правда. Вполне возможно, что вы так хлопочете о Спенсере потому, что хорошо знали его семью двадцать лет назад. Но вы слишком многого не договариваете. И совершенно ясно, что все это трогает вас куда больше.

— Он резко наклонился вперед. — Я не дурак, Гибсон. Человеческая психология — мое дело. Можете не отвечать, если не хотите, но, я думаю, вы передо мной в долгу. Джимми Спенсер — ваш сын, да?

Бомба взорвалась, все было позади. И в наступившем молчании Гибсон чувствовал только одно: насколько ему стало легче.

— Да, — сказал он. — Сын. Как вы догадались?

Хэдфилд улыбнулся. Кажется, он был доволен собой.

— Поразительно, как люди не видят себя со стороны! Думают, что ни у кого нет глаз! Вы с ним похожи. Когда я вас вместе увидел, я сразу подумал, что вы родственники.

— Как странно! — сказал Гибсон. — Мы были на «Аресе» три месяца, и никто ничего не заметил.

— Так ли уж странно? Они думали, что все о нем знают, а у меня не было предвзятого мнения. Скажите, Спенсер в курсе?

— Нет.

— Почему вы так уверены? И почему вы ему не скажете?

Допрос был беспощадный, но Гибсон не протестовал. Никто не имел таких прав на эти вопросы, как Хэдфилд. А Гибсону нужен был человек, которому он мог бы все рассказать, — так же, как сам он был нужен Джимми.

— Лучше я расскажу все сначала, — произнес он, ерзая в кресле. — Когда я бросил университет, у меня был нервный срыв, и я почти год провел в больнице. Потом я вышел и потерял всякую связь с университетскими друзьями — они не очень стремились, да и я не хотел ворошить прошлое. Только через несколько лет я узнал, что было дальше с Кэтлин... с его матерью. К тому времени она уже умерла. — Он помолчал. — Я слышал, что у нее есть сын, но не обратил внимания. Мы всегда были — ну, осторожны... Во всяком случае, мы так думали. И я решил, что сын от Джеральда. Понимаете, я не знал, когда именно они поженились и когда Джимми родился. Я хотел все забыть и старался об этом не думать. Я даже не помню, пришло ли мне в голову хоть на минуту, что ребенок мог быть и мой. Вам, наверно, трудно поверить, но так уж оно есть... А потом я встретил Джимми, и все началось сначала.

Сперва я его жалел, потом полюбил. Но я не догадывался, кто он. Я даже, помнится, находил в нем сходство с Джеральдом, хотя почти его не помню.

— А когда, — настаивал Хэдфилд, — вы открыли правду?

— Несколько недель назад, когда Джимми попросил меня заверить какой-то документ. Тогда я узнал дату его рождения.

— Понятно... — задумчиво сказал Хэдфилд. — Но ведь и это не абсолютное доказательство, верно?

— В данном случае неверно! — так обиженно заявил Гибсон, что Хэдфилд улыбнулся. — А если у меня и были сомнения, вы сами их рассеяли.

— Ну а Спенсер? — вернулся Хэдфилд к своему прежнему вопросу. — Вы не сказали мне, почему так уверены, что он ничего не знает. Он тоже мог сопоставить несколько дат.

— Не думаю, — медленно сказал Гибсон, осторожно выбирая слова. — Понимаете, он очень чтит свою мать. И потом, если бы он догадался, он бы не стал молчать, не такой он человек. Нет, я уверен, Джимми ничего не знает. Боюсь, если он узнает, это будет для него тяжелым ударом...

Хэдфилд помолчал. Потом пожал плечами.

— Он вас любит, — сказал он. — Перенесет.

***

— Как вы долго! — сказал Джимми. — Я думал, вы никогда не кончите.

Что случилось?

Гибсон взял его за руку.

— Не волнуйся, — сказал он. — Все хорошо. Теперь все будет хорошо.

Он надеялся и верил, что говорит правду. Хэдфилд проявил благоразумие, а не от многих отцов его можно ждать даже в наше время.

— Мне не так уж важно, — говорил он, — кто его родители. Сейчас не девятнадцатый век. Мне важен он сам, и, надо сказать, он мне нравится.

Кстати, я говорил о нем с Норденом, так что сужу не только на основании нашей беседы. Ну конечно, я давно все видел. В сущности, это было неизбежно — здесь почти нет мужчин его возраста.

Он протянул вперед руки (Гибсон давно заметил этот жест) и так внимательно стал рассматривать пальцы, словно видел их впервые.

— Можно завтра объявить о помолвке, — мягко сказал он. — Теперь скажите мне, что вы собираетесь делать?

Он поднял глаза, и Гибсон твердо встретил его взгляд.

— То, что будет лучше для Джимми, — ответил он. — Как только решу, что же для него лучше.

— Вы все-таки хотите остаться?

— Нужен ли я ему на Земле? Он будет туда залетать на месяц-другой.

В сущности, я чаще увижу его на Марсе!

— Да, это верно, — улыбнулся Хэдфилд. — Вот понравится ли Айрин, что ее муж проводит половину времени в космосе? Хотя жены моряков... — Он резко замолчал. — Знаете, что бы я вам посоветовал?

— Очень хотел бы знать, — искренне ответил Гибсон.

— Не говорите ничего, пока они не поженятся. Если вы скажете ему сейчас, лучше не будет, скорее — хуже. А позже вы должны сказать Джимми, кто вы такой. Или, если хотите, кто он.

Может быть, Хэдфилд и сам не заметил, что в первый раз назвал Спенсера по имени, но Гибсон почувствовал к нему внезапный прилив симпатии.

Позже, оглядываясь назад, Гибсон решил, что именно в эту минуту началась его дружба с Хэдфилдом. Никто не предполагал тогда, какую большую роль сыграет эта дружба в истории Марса.

Глава 15

День начался, как все дни в Порт-Лоуэлле. Джимми и Гибсон тихо позавтракали. Джимми еще не пришел в себя от счастья, хотя временами впадал и в уныние при мысли о разлуке. А Гибсон думал о том, откликнулась ли Земля на его просьбу.

Он заметил, что что-то не так, только в управлении. Миссис Смит, секретарша Хэдфилда, встретила его. Обычно она пускала его сразу, иногда — объясняла, что Хэдфилд ужасно занят (например, говорит с Землей), и спрашивала, не зайдет ли он позже. На этот же раз она сказала:

— Простите, мистера Хэдфилда нет и не будет до завтра.

— До завтра? — переспросил Гибсон. — Уехал в Скиапарелли?

— Нет. Я не могу вам сказать. Он будет через сутки.

— Так! — воскликнул Гибсон сердито и вышел.

Чтобы отвести душу, он решил взяться за Уиттэкера, если тот в городе, конечно. Тот оказался в городе и не очень обрадовался Гибсону, который решительно уселся перед ним с самым деловым видом.

— Вот что, Уиттэкер, — начал Мартин. — Я человек терпеливый и, кажется, не надоедаю с расспросами.

Мэр не ответил, и Гибсон поспешил продолжить:

— Тут творится что-то странное. Я хочу узнать, в чем дело.

Уиттэкер вздохнул. Он ждал, что рано или поздно это случится. Как жаль, что Гибсон не подождал до завтра!..

— Если вы не можете сказать, — продолжал Гибсон, — признайтесь хотя бы почему. Это проект «Заря»?

Уиттэкер резко выпрямился.

— Что вы сказали? — спросил он.

— Не важно. Я тоже умею быть упрямым.

— Я совсем не хотел бы упрямиться, — жалобно сказал Уиттэкер. — Не думайте, что мы любим секретность, — с ней столько хлопот. Лучше расскажите, что вы знаете.

— Расскажу, если это вас смягчит. Проект «Заря» как-то связан с лабораториями, где выводят эти... Oxyfera. Нет никаких оснований держать их в тайне. Приходится предположить, что это часть более крупного проекта. Я подозреваю, что тут замешан Фобос, но не могу понять как. Вам удалось сохранить все в большой тайне. Те, кто знают, не говорят ничего. Но скрываете вы не столько от Марса, сколько от Земли. Ну, что скажете?

Уиттэкер, по-видимому, ничуть не смутился:

— Должен поздравить вас с такой... э... проницательностью. Может, вам будет интересно узнать, что недели две назад я советовал Главному сказать вам все. Я его не убедил, а потом события развернулись гораздо быстрее, чем мы думали. Я не могу рассказать вам, что именно сейчас происходит. Хотите послушать занятную историю? Сходство с — хм! — известными лицами и местами чисто случайное.