ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Более ста лет на Острове Дельфинов жило предание. Конечно, рано или поздно кто-нибудь рассказал бы его Джонни, но случилось так, что он наткнулся на это предание сам.

Однажды, чтобы сократить путь, он пошел напрямик через лес, покрывавший большую часть острова. Как обычно в таких случаях, путь вовсе не стал короче. Только-только свернул он с дорожки, как сразу же заблудился в густых зарослях пандануса и пизонии, а ноги его при каждом шаге проваливались по колено в почву, изрытую норами буревестников.

Странно было чувствовать себя «затерявшимся» в каких-нибудь двух сотнях метров от поселка, где было множество людей, где жили его друзья. Джонни легко мог вообразить, что путешествует в самом сердце бесконечных джунглей, в тысячах километров от цивилизованных мест, что он одинок в этих таинственных неосвоенных дебрях. Но опасность не грозила ему, достаточно было пяти минут ходьбы в любом направлении, чтобы выбратьс из леска. Правда, он может выйти не туда, куда хотел, но на таком маленьком островке это не имеет значения.

Вдруг он заметил, что уголок джунглей, куда он забрел, выглядит довольно странно. Деревья были меньше, и весь лес не так густ, как в других местах. Осмотревшись, Джонни сообразил, что когда-то этот участок леса был расчищен. Но его, очевидно, давно забросили, и он успел зарасти. А еще через несколько лет он и совсем одичает.

«Интересно, кто мог жить здесь за много лет до того, как радио и авиация связали Большой барьерный риф с остальным миром? — подумал он. — Разбойники? Пираты?»

В голове его теснились всякие романтические предположения, и он принялся шарить у корней деревьев в чаянии какой-нибудь находки.

Потом ему надоели бесплодные поиски, и он решил, что все это только игра его воображения. И тут же наткнулся на закопченные камни, укрытые листьями, полузасыпанные землей. «Очаг!» — подумал он и принялся за раскопки с удвоенной силой. Вскоре он нашел несколько кусков ржавого железа, чашку без ручки и ломаную ложку.

И это все. Не ахти какое сокровище! Находки все же свидетельствовали, что когда-то давно здесь побывали люди, и не дикари, а люди из мира цивилизации. Не на пикник же приехали они сюда, на Остров Дельфинов, отстоящий так далеко от материка! Кто бы они ни были, их привела к этому месту какая-то важная причина.

Захватив на память ложку, Джонни покинул старую расчистку и через десять минут уже был на побережье. Теперь следовало найти Мика. Он обнаружил его в учебной комнате, где тот заканчивал второй раздел математической программы по ленте No 3. Как только Мик освободился, выключил обучающую машину и показал ей нос, Джонни протянул ему ложку и рассказал, где нашел ее.

К его удивлению, Мику вроде бы стало не по себе.

— Лучше бы ты ее не брал, — сказал он. — Снеси-ка назад.

— Почему? — с удивлением спросил Джонни. Замешательство Мика стало еще сильней. Он переступал своими большими босыми ногами по полу из блестящего пластика и явно уклонялся от прямого ответа.

— Конечно, — сказал он, — я по-настоящему не верю в привидения, но оказаться там темной ночью я бы не хотел.

Джонни бесился от нетерпения. Но ничего не поделаешь, придетс ждать, пока Мик на свой лад поведает ему эту быль.

Мик начал с того, что потащил Джонни на узел связи, вызвал по телефону музей в Брисбене и сказал несколько слов помощнику заведующего отделом истории Квинсленда.

Через несколько секунд на телевизионном экране появилось изображение странного предмета, стоявшего в стеклянном шкафу. Это был не то железный бак, не то бадья площадью с квадратный метр и высотой сантиметров шестьдесят. Рядом лежали два грубо сколоченных весла.

— Как ты думаешь, что это такое? — спросил Мик.

— Какая-то, бадья, — сказал Джонни.

— Да, — сказал Мик, — но она послужила и лодкой. Сто тридцать лет назад в ней отплыли с этого острова трое людей.

— Три человека в такой вот штуке?

— Видишь ли, один из них был младенцем. А двое взрослых — это англичанка Мэри Уотсон и ее повар-китаец по имени А… — не помню, как дальше.

Слушая странную историю, Джонни старался перенестись в те времена, которые казались ему невообразимо далекими. Между тем дело происходило в 1881 году — менее полутора веков назад. Тогда уже существовали телефоны и паровые машины, уже родился Альберт Эйнштейн. Но каннибалы все еще плавали на своих боевых каноэ вдоль Большого барьерного рифа.

Презрев опасность, недавно женившийся капитан Уотсон поселился на Острове Дельфинов. Он занялся сбором и продажей морских огурцов, или beche-de-mer — безобразных, похожих на колбасы существ, неуклюже ползавших среди кораллов по дну каждого озерка. Китайцы хорошо платили за высушенную оболочку этих созданий, которую ценили как лекарственное снадобье.

Вскоре запасы beche-de-mer на острове истощились, и капитану пришлось уплывать все дальше и дальше от дома. Он, бывало, пропадал на своем суденышке по нескольку недель кряду, предоставляя заботиться о доме и новорожденном сыне своей жене, которой помогали двое слуг — китайцев.

Именно в отсутствие капитана на острове и высадились дикари. Они успели убить одного из слуг и тяжело ранить другого, прежде чем Мэри Уотсон заставила их отступить выстрелами из ружья и револьвера. Но она знала, что дикари на этом не успокоятся, а муж вернется не раньше чем через месяц.

Положение создалось отчаянное, но Мэри Уотсон была женщиной храброй и предприимчивой. Она решила бежать с острова вместе с младенцем и боем, приспособив вместо шлюпки железную бадью — для варки beche-de-mer. Мэри надеялась, что ее подберет одно из судов, курсировавших вдоль рифа.

Она погрузила в свое маленькое валкое суденышко запасы пищи и воды и принялась отгребать подальше от дома.

Тяжело раненный слуга почти не мог ей помогать, а четырехмесячный сын нуждался в постоянном уходе. Ей повезло только в одном — стоял полный штиль, иначе они не продержались бы на воде и десяти минут.

На следующий день они высадились на ближайшем рифе и провели там двое суток, высматривая судно. Однако ни один корабль не показался на горизонте. Им пришлось вновь пуститься в плавание. На этот раз они достигли островка, лежащего в сорока двух милях от места, где началось их путешествие.

Тут они увидели шедший мимо пароход, но никто на борту не заметил миссис Уотсон, отчаянно махавшую платком, которым она обычно кутала своего сына.

На острове не было воды, а взятый с собой запас кончился. Однако они прожили еще четыре дня, медленно умирая от жажды, тщетно надеясь на дожди, которые так и не хлынули, и на появление корабля, который так и не пришел.

Через три месяца, совершенно случайно, капитан проходившей мимо шхуны послал на остров нескольких матросов поискать чего-нибудь съедобного. Они нашли труп повара-китайца и железную бадью, укрытую в зарослях. Там, скорчившись, лежала Мэри Уотсон, все еще прижимавшая к груди своего сына. Рядом с ней обнаружили журнал восьмидневного путешествия, который она вела до самого конца.

— Я сам видел его в музее, — торжественно сказал Мик. — Он написан на дюжине листков, вырванных из блокнота. Многое еще можно прочесть, никогда не забуду последнюю запись. Она совсем короткая: «Воды нет, мы почти мертвы от жажды».

Мальчики долго молчали. Джонни взглянул на ломаную ложку, которую все еще держал в руке. Глупо, конечно, но он вернет ее назад, на место, откуда взял, из уважения к доблестной Мэри Уотсон. Он понял, почему Мик и другие так относятся к ее памяти. И еще подумал, что, верно, в лунные ночи островитянам, наделенным самым пылким воображением, часто мерещилось, будто они видят молодую женщину, уплывающую в море в железной бадье…

Но тут ему вдруг пришла в голову другая, еще больше взволновавша его мысль. Он повернулся к Мику, не решаясь спросить. Но это и не понадобилось — Мик сам дал ответ.

— Мне очень неприятна вся эта история, — сказал он, — хоть это и случилось так давно. Я, видишь ли, точно знаю, что дедушка моего дедушки участвовал в пиршестве, когда ели второго китайца.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Теперь Джонни и Мик ежедневно плавали в бассейне вместе с двум дельфинами, чтобы исследовать их способность и готовность сотрудничеству с людьми. Дельфины попривыкли к Мику, выполняли его требования, передававшиеся через коммуникатор, но полностью завоевать их расположение он так и не смог. Иногда они даже пытались напугать Мика, кидались на него, оскалив зубастую пасть, но в самый последний момент отворачивали. Они никогда не позволяли себе таких штучек с Джонни, хот частенько покусывали его ласты или осторожно терлись о него, ожидая, чтобы он погладил или пощекотал их.

Мик, конечно, огорчался, он не понимал, почему Сузи и Спутник отдают предпочтение такому, по его выражению, бледнокожему лилипуту, как Джонни. Но дельфины так же эмоциональны, как люди, а о вкусах не спорят. Успех пришел к Мику позднее и при таких обстоятельствах, каких никто ожидать не мог.

Несмотря на споры и распри, ребята стали настоящими друзьями, их редко можно было увидеть врозь. Мик оказался, в сущности, первым близким другом в жизни Джонни. На это были свои причины, хотя Джонни не очень-то об этом раздумывал. Он лишился родителей, когда был совсем мал, и инстинктивно боялся привязаться к кому-нибудь другому. Но теперь его прошлое ушло далеко и во многом потеряло свою власть над ним.

К тому же Мик вызывал всеобщее восхищение. Он был прекрасно развит физически, подобно большинству островитян: это досталось ему в дар от многих поколений предков, проводивших жизнь в борьбе с морем. Он был ловок, умен и набит сведениями о таких вещах, о которых Джонни никогда не слыхивал. Конечно, без недостатков не обойдешься, но не столь уж они велики: нетерпеливость, склонность к преувеличениям и любовь к грубым шуткам, которая, впрочем, часто приносила неприятности ему самому.

К Джонни он относился покровительственно — почти по-отцовски, как сильный мужчина к более слабому. А может быть, его доброе сердце островитянина, имевшего четырех братьев, трех сестер и считавшего теток, дядей, кузенов, кузин, племянников и племянниц десятками, чувствовало внутреннее одиночество этого сироты, бежавшего с другого конца света.

С тех пор как Джонни одолел азбуку водолазного искусства, он начал приставать к Мику с просьбами взять его с собой за риф, чтобы испытать силы на глубине, где водятся крупные рыбы, и проверить, чему же он научился. Но Мик не спешил. Нетерпеливый в малом, он умел быть осторожным в большом. Он-то знал, что одно дело — нырять в маленьком, безопасном водоеме или даже в море — у самой пристани и совсем другое — пускаться в подводное плавание на настоящих глубинах. Там случаетс всякое из-за сильных течений, внезапных штормов, из-за коварного нападения акул. Даже для опытного водолаза море полно неожиданностей. Оно не щадит тех, кто допустил ошибку, и редко дает возможность ее исправить.

И все-таки благоприятный случай представился Джонни, правда, совсем не так, как он мечтал. Помогли Сузи и Спутник. Профессор Казан решил, что пришло время предоставить им свободу и заставить их добывать пищу самим. Он никогда не держал у себя дельфинов дольше года, по его мнению, это было бы несправедливо. Дельфины-животные общественные и должны жить среди себе подобных. Почти все выпущенные на волю ученики профессора держались поблизости от острова, их всегда можно было позвать с помощью подводного громкоговорителя. Профессор не сомневался, что Сузи и Спутник поведут себя так же.

Но случилось неожиданное: Сузи и Спутник вообще отказались покинуть бассейн. Когда ворота перед ними распахнулись, дельфины немного проплыли по каналу, ведущему к морю, но потом ринулись обратно, словно испугались, что им отрежут путь назад.

— Это потому, — с негодованием сказал Мик, — что они привыкли получать готовое, им просто лень самим ловить рыбу.

Тут, возможно, была доля истины, но не вся истина. Как только по приказу профессора Казана Джонни поплыл по каналу к морю, оба дельфина последовали за ним, ему даже не пришлось нажимать ни на одну клавишу коммуникатора.

Теперь никто больше не плавал в опустевшем бассейне, для которого профессор Казан готовил другое применение, хотя никто не подозревал об этом.

Каждый день, сразу же после утренних уроков в школе, Мик и Джонни спешили к рифу, чтобы встретиться с обоими дельфинами. Обычно они брали с собой акваплан Мика, он служил им плавучей базой, куда удобно было складывать снаряжение и пойманную рыбу.

Мик рассказал ужасную историю о том, как однажды он сидел на этом самом акваплане, а вокруг него рыскала тигровая акула и пыталась откусить кусок от тридцатифунтовой барракуды, которую он убил копьем и сдуру оставил в воде на привязи.

— Если хочешь долго прожить на Большом барьерном рифе, — сказал он,

— вытаскивай рыбу из моря сразу, как проткнешь ее. Австралийские акулы — самые подлые в мире, что ни год, они губят трех-четырех водолазов.

Чудесная перспектива! Джонни невольно стал подсчитывать, сколько времени понадобится акуле, чтобы прогрызть пять сантиметров пенистого фиброгласа, из которого сделан акваплан Мика, если она всерьез возьметс за дело…

Однако под эскортом Сузи и Спутника можно было не бояться акул. Джонни и Мику даже редко приходилось видеть их. То, что мальчиков неотступно сопровождали два дельфина, дарило чудесное ощущение безопасности. Такого никогда не мог испытать в открытом море ни один водолаз. Иногда к Сузи и Спутнику присоединялись Эйнар и Пегги, а как-то за ними увязалась целая стая — не меньше полусотни дельфинов. Не так уж это было удобно — толпа закрыла обзор, и Джонни с Миком почти ничего не видели вокруг. Джонни мог бы нажать на клавишу «уходите!», но боялс обидеть друзей.

Он достаточно поплавал в мелких водоемах на большой коралловой банке вокруг острова. Но спускаться в открытое море вдоль внешнего ската рифа было всякий раз страшновато. Иногда вода бывала такой прозрачной, что Джонни чудилось, будто он парит в воздухе, казалось, ничто не отделяет его от острозубых коралловых глыб, хотя до них оставалось не меньше десяти метров… Ему приходилось напоминать себе, что он не упадет — здесь это невозможно.

В некоторых местах большой риф, окаймлявший остров, уходил в глубину почти отвесной стеной кораллов. Необыкновенно увлекательно было скользить вдоль этого обрыва, спугивая великолепно окрашенных рыб, живущих в трещинах и углублениях. Джонни не раз пытался найти в справочниках института названия самых ярких из этих порхающих обитателей рифа, но натыкался чаще всего лишь на непроизносимую латинскую классификацию.

Кое-где со дна неожиданно вздымались, доходя почти до самой поверхности, остроконечные скалы. Мик называл их шестами. Иногда они напоминали Джонни зазубренные утесы Большого каньона у него на родине. Однако они не были созданием сил эрозии. Наоборот, они медленно росли на костяках бесчисленных, уже умерших кораллов. Живым был только тонкий слой, а под ним находилась известковая масса, достигавшая трех-шести метров в высоту и весившая много тонн. При плохой видимости — после шторма или ливня — вдруг, словно из тумана, возникали перед водолазом эти каменные чудовища.

Почти все они были изрыты пещерами, которые населяло множество обитателей. Не стоило соваться туда, если не знаешь, кто хозяин этого дома. Там могла сидеть угревидная мурена, непрерывно разевающая и захлопывающая свою отвратительную пасть. Или семейство дружелюбных, но отнюдь не безобидных рыб-скорпионов, иглы их топорщились, словно перья у рассерженного индюка, а наконечники игл были ядовиты.

В больших пещерах жила обычно американская треска или морской окунь. Некоторые из них были гораздо больше Джонни, но не могли нанести никакого вреда и сами испуганно шарахались в сторону при его приближении.

Вскоре Джонни научился различать породы рыб и узнал, где они водятся. Морские окуни никогда не уплывали далеко от своих отдельных квартир, и Джонни вскоре стал относиться к некоторым из них, как к близким друзьям. У одного покрытого шрамами ветерана в нижней губе торчал рыболовный крючок с обрывком лески. Несмотря на столь неудачный опыт общения с человечеством, эту рыбу нельзя было назвать недружелюбной

— она позволяла Джонни подплыть к себе так близко, что он мог погладить ее.

С морскими окунями, муренами, рыбами-скорпионами и другими постоянными обитателями здешнего подводного мира Джонни свел короткое знакомство. Однако случалось, что в этот мир заплывали с больших глубин неожиданные гости, поднимавшие переполох. Но тем-то и был привлекателен риф, что никогда не угадаешь заранее, с кем тебе доведется встретитьс на этот раз, даже в таком месте, которое ты знаешь как свои пять пальцев.

Чаще всего сюда заплывали, разумеется, акулы. Джонни навсегда запомнил свою первую встречу с акулой. Это случилось, когда однажды он и Мик ускользнули от своего эскорта, выплыв в море на час раньше обычного. Он совсем не заметил ее приближения. Акула появилась внезапно — торпеда идеально обтекаемой формы. Она приближалась к нему медленно, не шевел ни единым плавником, казалось, без всяких усилий, такая красивая и изящная, что мысль об опасности просто не могла прийти в голову. Только когда она оказалась метрах в шести, Джонни заволновался и поискал глазами Мика. Он увидел своего друга неподалеку, прямо, над собой, и облегченно вздохнул. Мик спокойно наблюдал, держа, однако, наготове ружье, заряженное копьем.

Как и большинство ее сородичей, акула была просто любопытна. Она разглядывала Джонни холодным, неподвижным взором, таким непохожим на умный дружелюбный взгляд дельфинов, и отвернула в сторону лишь в трех метрах от мальчика. Джонни успел рассмотреть рыбу-лоцмана, плывшую перед ее носом, и присосавшегося к ней спиной прилипалу — этого океанского безбилетника, который пользуется присоском, чтобы всю жизнь ездить зайцем.

С акулой ничего не поделаешь — аквалангисту остается только проявить выдержку, следить за ней, ничего не предпринимая, и надеяться, что она поведет себя так же. Если не растеряешься, она обычно уходит. Пловец, пытающийся спастись бегством от акулы, не заслуживает уважения — она свободно делает около 50 миль в час, а пловец-аквалангист примерно пять.

Страшнее любой акулы были барракуды, стаями плававшие вдоль кра рифа. Впервые увидев, как вокруг него замелькали, словно серебристые пики, враждебно глядевшие существа с хищно выставленными вперед челюстями, Джонни от души обрадовался, что вверху покачивается на волнах его акваплан. Барракуды были не очень велики — не больше метра в длину, но в стае их насчитывались сотни; они образовали в воде живую стену, замкнутый круг, в центре которого оказался Джонни. Чтобы лучше рассмотреть его, барракуды описывали сужающиеся спирали и подступали все ближе и ближе. И вот уже Джонни ничего не видел, кроме их блестящих тел. Он размахивал руками и кричал в воду, но на барракуд это не производило никакого впечатления. Они неторопливо осмотрели его, потом без какой-либо видимой причины внезапно повернулись и исчезли в голубой дали.