3. Бегство и фантазии

Распахнув деревянные ставни, Энни слегка поморщилась, услышав, как громко они скрипнули. За окном стояла ночь, теплая, густо напоенная ароматом лесного костра и запахом конского навоза. Облаченная в скромные одежды луна покрывала тусклым перламутром сине-серые крыши домов.

Земли было не видно – расположенная внизу улица утопала во мраке ночи, – но Энни заметила раньше, что ниже был только один этаж, под ее окном выступал узкий карниз, а под ним находилась дверь, ведущая в небольшую гостиницу. Одолеть такую высоту ей не представляло особого труда, по крайней мере, Энни уже не раз проделывала прыжки с гораздо большей высоты.

Прошло двадцать долгих дней с тех пор, как она, ее подруга Остра и пять стражников покинули Эслен. Энни не имела никакого представления о том, где они находились и сколько им предстояло проехать, но сочла за благо для себя совершить побег и была решительно настроена сделать это при первой же возможности. Ей удалось скопить немного твердого сыру и хлеба, чтобы на ближайшие несколько дней застраховаться от голода. Но для пущей уверенности не хватало ножа и лука. Если бы Энни удалось их раздобыть, она бы чувствовала себя в большей безопасности.

Жаль, что у нее нет более подходящей одежды для поездки верхом, но не беда, она сможет ее найти. Святая Бренда будет к ней благосклонна и наверняка принесет удачу.

Бросив взгляд на Остру, которая ритмично дышала во сне, Энни с трудом подавила в себе приступ жалости. Но рассказать лучшей подруге о своих планах она никак не могла. Пусть лучше Остра пребывает в неведении. И поутру, узнав о случившемся, будет так же удивляться, как капитан Марл и все остальные.

Глубоко вздохнув, Энни села на подоконник и нащупала ногами, на которых, кроме чулок, ничего не было, выступающий карниз. Как выяснилось, он находился гораздо ниже, чем она себе представляла, и являлся более покатым, чем ей показалось вначале. Страх упасть на миг заставил принцессу поколебаться, но не лишил решимости, и она подала свое тело вперед.

И тотчас стала быстро скользить вниз. При этом ее руки отчаянно царапали по поверхности карниза, и лишь в самый последний миг ей удалось за что-то ухватиться. Задыхаясь от ужаса, Энни повисла над невидимой землей.

По ее ощущениям, ей посчастливилось зацепиться за скульптуру бойцового петушка, венчавшую вход в гостиницу.

Внезапно где-то совсем рядом темноту прорезал взрыв смеха. Поначалу она подумала, что привлекла чье-то внимание, но, когда услышала, что двое мужчин мирно говорят между собой на непонятном ей языке, успокоилась. Затаив дыхание, Энни подождала, когда они пройдут мимо, лишь после этого глубоко вздохнула.

Ее руки от усталости начали дрожать. Нужно было либо прыгать, либо карабкаться обратно к окну.

Она взглянула вниз, но не смогла увидеть даже своих ног и, наскоро помолившись, отпустила руки. Казалось, ее тело находилось в воздухе дольше, чем следовало. Когда же ноги Энни коснулись земли, у нее подкосились коленки и она полетела лицом вниз; одна рука при этом угодила в какую-то кучу, которая, как явствовало из запаха, оказалась свежим конским навозом.

Тело девушки продолжала бить дрожь, но она уже не могла скрыть ликования от своей маленькой победы и, поднявшись на ноги, торжественно стряхнула с руки зловонную массу.

– Энни! – раздался сверху знакомый шепот, который вот-вот мог сорваться на крик.

– Тсс! Остра! – шикнула Энни.

– Куда ты собралась?

– Не знаю. Иди спать!

– Энни! Тебя убьют. Ты даже не знаешь, где мы находимся!

– Мне на это наплевать! Я иду, куда глаза глядят. Поэтому мне все равно, где мы находимся. Прощай, Остра. Я люблю тебя.

– Теперь мне конец, – ужаснулась Остра. – Если только я позволю тебе уйти…

– Когда я сбежала, ты спала. Никто не сможет тебя обвинить.

Вместо ответа Энни услышала наверху какое-то поскребывание.

– Что ты делаешь?

– Иду с тобой. Что же еще? Не могу же я позволить тебе умереть в одиночку.

– Нет, Остра, нет!

Но было слишком поздно. Издав тихий вскрик, Остра кулем полетела на землю и плюхнулась на что-то твердое, издав при этом глухой, но весьма отчетливый звук.

– Рука у нее здорово разбита, но не сломана, – сообщил своим обычным невыразительным тоном капитан Марл.

Он был из тех людей, которые изъяснялись просто и немногословно – манера, которая вполне соответствовала его домовитым повадкам и бугристому, простоватому лицу.

– Я хочу ее видеть, – потребовала Энни.

– Нет, принцесса, только не сейчас. Интересно знать, что вы вдвоем затеяли.

– Мы вели себя глупо. Взялись бороться у самого окна, пока в конце концов не потеряли равновесие.

– Любопытно только одно. То, что вам, принцесса, удалось избежать даже царапин.

– Просто мне повезло. Но, с другой стороны, я здорово выпачкалась, в чем вы сами могли убедиться.

– Кстати, об одежде. Почему вы были полностью одеты?

– Отнюдь. На мне не было обуви.

– Видите ли, ваша прислуга была в ночной сорочке, а вы почему-то нет.

– Капитан, кто вы такой, чтобы позволять себе судить о том, что должна носить принцесса Кротении? Вы обращаетесь со мной, как с военнопленным.

– Я обращаюсь с вами так, как подобает обращаться с принцессой. Я отвечаю за вашу жизнь. Это моя обязанность. Ваш отец доверяет мне. И на то у него есть причины. – Глубоко вздохнув, капитан заложил руки за спину. – Хотя все это мне не по душе. Я думал, что девушки должны иметь возможность уединиться. Находиться отдельно от мужчин. Поэтому позволил вам жить в отдельной комнате. Но теперь понимаю, что поступил глупо!

– Уж не намекаете ли вы на то, что собираетесь подселить ко мне кого-нибудь из своих мужланов?

– Нет, принцесса. Никого из них я к вам не подселю… – Лицо его порозовело. – Но если я не найду для вас такой комнаты, откуда вы не сможете сбежать, мне не останется ничего другого, кроме как сторожить вас в ваших покоях лично.

– Моя мама оторвет вам голову! – в негодовании вскричала Энни.

– Что ж, чему быть, того не миновать, – покорно ответил Марл.

Из своего опыта Энни знала, что, когда капитан переходил на такой тон, спорить с ним было бесполезно. Если он что-то вбивал себе в голову, то изменить его решение было невозможно даже под страхом смертной казни.

– А теперь я могу повидать Остру? – сменив тему, осведомилась Энни.

– Да, принцесса.

Лицо Остры было белым, а рука забинтована. Она лежала на спине и не видела Энни, когда та вошла.

– Прости, – произнесла Остра подозрительно вялым и бесчувственным тоном.

– Этого следовало ожидать, – ответила Энни. – Зря ты меня не послушалась. Теперь Марл будет держать ухо востро.

– Я же попросила прощения. – По лицу Остры ручьем побежали слезы, но она не издала ни звука.

Вздохнув, Энни пожала ладонь подруги.

– Ну да ладно, забудем об этом. Как твоя рука?

Вместо ответа девушка упрямо скривила рот.

– Хорошо, – смягчившись, произнесла Энни. – Я найду другой выход.

Когда Остра повернулась к ней лицом, ее покрасневшие глаза сверкали гневом.

– Да как ты можешь? – воскликнула она. – После всего, что я ради тебя делала. Сколько раз я остерегала тебя, сколько раз ради тебя опускалась до лжи, помогала тебе играть в твои глупые игры. Уж лучше б твоя мать послала меня на какую-нибудь грязную работу! Я всегда потворствовала твоим прихотям. Узнай об этом твоя мать, она могла бы меня обезглавить! И что я получила взамен? Ты решила бросить меня. И тебе это было все равно что раз плюнуть.

Энни была так потрясена признанием подруги, что какое-то время была не в силах выдавить из себя ни звука.

– Я бы вызволила тебя, – наконец вымолвила она. – Если бы мне посчастливилось уцелеть…

– Вызволила меня? Да у тебя даже не было никакого плана.

– Я хотела сбежать. Чтобы искать свою любовь и судьбу.

– Судьбу женщины, которая совсем одинока в чужой стране. К тому же в стране, где все говорят на незнакомом языке. Как ты собиралась добывать себе хлеб?

– Я питалась бы тем, что дает земля.

– Послушай, Энни! Но ведь земля кому-то принадлежит. Ты хоть знаешь, что за браконьерство людей вешают? Или сажают в тюрьму. Или заставляют работать, как рабов, пока они не покроют свой долг. Вот что случается с теми, кто в королевстве твоего отца питается тем, что дает земля.

– Никто меня не повесит, – ответила Энни. – По крайней мере, после того как узнают, кто я такая.

– О да. Выходит, как только тебя схватят, ты сразу объяснишь, что являешься очень важной особой. И что с тобой сделают? Тотчас отпустят? Подарят небольшое имение? Или назовут лгуньей и повесят? Конечно, если учесть, что ты женщина, причем довольно хорошенькая, вряд ли тебя сразу повесят. Скорей всего, для начала развлекутся с тобой.

Предположим, что тебе как-то удастся заставить их поверить, что ты принцесса. В лучшем случае тебя отправят домой, и все начнется сначала. Правда, не для меня. Я к тому времени буду разгружать баржи с углем или что-нибудь подобное. А в худшем случае потребуют за тебя выкуп. Возможно, даже будут посылать твоему отцу один за другим твои отрезанные пальчики, чтобы доказать, что ты вправду находишься у них.

– Я собираюсь переодеться мужчиной, – заявила Энни. – И меня не поймают.

– О, переоденься мужчиной! – Остра закатила глаза. – Это непременно сработает.

– Во всяком случае, это лучше, чем ехать в монастырь.

– Это глупо! – сверля подругу глазами, произнесла Остра. – И эгоистично! – С этими словами она стукнула кулаком здоровой руки по столбику кровати. – Какая же я была дура, считая тебя своей подругой! Ты пальцем о палец не ударишь ради меня!

– Остра!

– Оставь меня в покое!

Энни собралась было что-то сказать, но, увидев обезумевший взгляд Остры, передумала.

– Оставь меня в покое! – повторила та.

Энни встала, собираясь уходить.

– Поговорим позже.

– Убирайся! – прокричала Остра и разразилась слезами.

Энни, едва сдерживая рвущиеся наружу рыдания, вышла из комнаты.

Энни глядела на лицо Остры, вырисовывающееся на фоне раскинувшегося за окном пейзажа – горных пастбищ, перемежающихся рощами стройных кедров. Голова девушки заслоняла тот самый холм, на котором в небольшом замке жил хозяин деревни. Мимо прогрохотал экипаж, и табун лошадей проводил его любопытным взглядом.

– Ты все еще со мной не разговариваешь, – умоляющим голосом обратилась Энни к подруге. – Уже прошло три дня.

Остра еще сильней нахмурилась, но не отвела взора от окна.

– Отлично, – фыркнула Энни. – Я извинялась перед тобой сотню раз. У меня уже почти отсох язык. Даже не знаю, чего еще ты от меня хочешь.

Остра что-то тихо пролепетала в ответ, но ее слова, будто птички, выпорхнули в окно.

– Что-что? – переспросила ее Энни.

– Я сказала, ты могла бы пообещать, – все еще не поворачиваясь лицом к подруге, повторила Остра, – что больше не станешь пытаться сбежать.

– Я все равно не смогу этого сделать. Капитан Марл теперь не спускает с меня глаз.

– Когда мы доберемся до женского монастыря, там не будет никакого капитана Марла, – медленно, словно обращаясь к ребенку, проговорила Остра. – Я хочу, чтобы ты пообещала, что этого не повторится больше никогда. Что ты больше никогда не предпримешь попытки сбежать.

– Ничего-то ты не понимаешь, Остра.

Молчание.

Энни уже собралась что-то сказать, но передумала и, закрыв глаза, позволила своему телу расслабиться в беспрестанно трясущемся экипаже и сделала вид, что окружающее ее ничуть не интересует.

Она предавалась мечтам с такой легкостью, будто надевала их на себя, как одежду. Для начала она пробудила воспоминания о Родерике, об их первом сладостном поцелуе, когда они оба сидели верхом на лошадях. Это потянуло за собой цепочку прочих встреч и, в конечном счете, привело к небезызвестной ночи в гробнице с последующим унизительным наказанием. Хотя память о той ночи стушевалась, она хотела ее восстановить, чтобы вновь испытать волнующие и одновременно пугающие ее ласки.

На этот раз она рисовала в своем воображении, будто их свидание состоялось не в гробнице, а в ее домашних покоях, однако ничего не получилось. Тогда она попыталась представить себе его покои в Данмроге, но, сколько ни тщилась это сделать, из ее стараний также ничего не выходило.

Наконец, когда под влиянием вдохновения Энни сумела довольно явственно представить себе образ небольшого замка, стоящего на холме, который только что видела воочию, ее губы чуть тронула улыбка. Облаченная в зеленое платье, она стояла у ворот, а Родерик, в ярких рыцарских доспехах, мчался к ней через поле на лошади. Приблизившись, он спешился и, низко поклонившись, поцеловал ей руку. Потом притянул ее к себе и, крепко прижав к своему металлическому облачению, страстно поцеловал ее в губы.

Внутреннее пространство замка, задрапированное шелками и залитое ярким солнечным светом, струившимся через десятки хрустальных окон, было воздушным и просторным. И вновь в нем появился Родерик, на сей раз в великолепном камзоле, но теперь Энни сумела совладать с ощущением, которое породило в ней прикосновение его руки, и продолжила рисовать картину дальше, пока не подошла к тому моменту, когда они оба остались обнаженными. Вспоминая снова и снова, как его ладонь лежала у нее на бедре, она воображала, что прижимается к юноше всем телом. Только одно место она не могла себе достаточно хорошо представить, несмотря на то что однажды прижималась к нему через брюки. Энни еще никогда не доводилось видеть обнаженных мужчин во всей красе, хотя она много раз смотрела на жеребцов. Так или иначе, у них должно было быть что-то общее.

Однако получившийся образ оказался настолько смехотворным, что Энни стало немного не по себе. Угомонив свое разыгравшееся воображение, усилием воли она заставила себя вернуться к глазам любимого и представить, будто они устремлены на нее.

И все-таки что-то было в нем не так, и в тихом ужасе Энни поняла, что именно.

Она забыла лицо Родерика!

Хотя она помнила отдельные черты, нарисовать его лицо перед внутренним взором никак не удавалось. Она вновь и вновь восстанавливала в памяти сцены их свиданий, начиная с первой встречи и до последней…

Но ничего не получалось. Как будто она пыталась поймать рыбу голыми руками.

Наконец она открыла глаза и увидела, что Остра спит. Разочарованная, Энни уставилась в окно и принялась наблюдать за текущей в округе жизнью, пытаясь представить, какие люди обитают в этой неизвестной для нее провинции.

Не сумев восстановить лицо Родерика, Энни пробудила в памяти кое-что иное: то, что невольно пришло на ум вместе с воспоминанием о возлюбленном, а именно – совсем другое лицо.

Женское лицо в маске, обрамленное янтарными волосами. Почти два месяца Энни старательно отгоняла от себя этот призрачный образ, навесив на него такой же ярлык запрета, какой она присвоила сну о черных розах. Теперь же к ней вернулось и то и другое, даже успокаивающие слова прайфека Хесперо не помогали. Пока Остра дулась, Энни провела целых три дня в молчании. Не имея возможности ничем себя отвлечь, она была обречена на одни и те же думы. Неудивительно, что ее начали одолевать мысли о дне на холме Том Вот, мысли, которые оказывали на нее почти такое же действие, что и чесотка, – избавиться невозможно, а почесать можно, лишь беспрестанно возвращаясь к этой теме.

Что же с ней тогда произошло? Может, она потеряла сознание, как утверждал прайфек? Вполне вероятно, тем более что она сама часто об этом себе говорила. Тем не менее в глубине души Энни знала, что это неправда.

То, что с ней случилось, было вполне реально, она видела святого или демона, который говорил с ней.

Она почти ощущала в голове голос той женщины, настойчиво увещевающий, почти бранный. Как она могла думать о себе и Родерике, когда вокруг столько всего творилось? Отцу и матери, а возможно, и всему королевству угрожала опасность, и об этом знала только Энни. Тем не менее она ничего не предприняла, ничего никому не рассказала, а вместо этого предалась своей безнадежной, эгоистичной любви. Слова прайфека лишь послужили ей оправданием.

– Нет, – пролепетала, чуть дыша, Энни. – Это не я говорю, а Фастия. И мама.

Но то была ложь, и Энни это знала. Это был шепот Виргеньи Отважной, вещавшей из глубины гробницы. Виргеньи Отважной, первой королевы и самой древней прародительницы Энни.

Интересно, а могла ли Виргенья Отважная махнуть рукой на возложенную на нее ответственность во имя эгоистичных удовольствий юности?

Кажется, Энни начала что-то понимать. Это была не ее мысль. Это был голос, говоривший у нее в голове. Даже не шепот, а вполне уверенный и громкий женский голос.

Голос женщины в маске, теперь Энни в этом почти не сомневалась.

Чтобы увериться, она повертела головой из стороны в сторону, надеясь обнаружить говорящего, но тщетно. Никого, кроме Остры, рядом не было, да и та спала глубоким сном.

Откинувшись назад, Энни глубоко вздохнула.

– Ты здесь? – шепотом произнесла она. – Кто это говорит?

Но голос больше не повторился, и Энни почти себя убедила, что забылась сном и в этот миг услышала шепот Черной Мэри.

– Значит, ты вовсе не Виргенья Отважная, – тихо проговорила она. – Никакая не королева.

Разговаривая сама с собой, Энни начинала сходить с ума. И это не было преувеличением. Она неоднократно читала о том, как сидевшие подолгу в тюрьме узники, не имея возможности ни с кем разговаривать, постепенно теряли рассудок.