1. В горниле войны

В очередной раз наполнив бокал своим излюбленным виргенейским вином, Уильям прошествовал по красному мраморному полу Военного зала. После этого сделал изрядный глоток этого изысканного, цвета аметиста, напитка и поставил бокал на широкий черный стол, находившийся посреди комнаты.

Картины вновь глядели на него. И с таким же упорством, с каким они взирали на него, смотрел на них он.

Они висели повсюду. В позолоченных рамах, по форме напоминавших дубовые листья, картины покрывали все стены от пола до потолка. Их густые и мрачные краски наводили на мысль, что эти полотна были написаны грязью, сажей и кровью. В некотором смысле так и было, ибо каждая из картин отражала тот или иной период длинной истории войн, которые вел королевский род.

– На кого вы смотрите – на картины или на меня? – обиженно спросила Элис Берри.

Она восседала на широком кресле в расшнурованном корсаже, кокетливо обнажив набухшие бутончики грудей. Ее чулки были приспущены, а одна нога – изящная, белая как молоко – перекинута через подлокотник. Ореховые волосы леди Элис были слегка взъерошены, а сапфировые глаза, вопреки сердитому тону ее голоса, глядели томно. Влив в себя почти столько же вина, сколько и любовник, она менее всего соответствовала содержанию окружавших их картин.

Хотя и это утверждение было не вполне верно. Да, в отличие от них, она не была мрачной, тем не менее вид у нее был несколько нелепый, если не сказать глуповатый.

– Прошу прощения, дорогая, – проговорил Уильям. – Но у меня сейчас не то настроение.

– Я помогу вам его обрести, мой господин. Уверяю вас, у меня это получится.

– О да, – вздохнул он. – В этом я не сомневаюсь. Вопрос только в том, хочу ли этого я.

– Ваше величество, неужели я вам наскучила? – воскликнула Элис, не в силах скрыть охватившую ее панику.

На какой-то миг он призадумался, как будто принял ее вопрос всерьез. Элис была довольно пылкой любовницей, хотя ей недоставало искусства, свойственного женщинам более зрелого возраста. Ее политические воззрения были на удивление просты и наивны. Крепко напиваясь, она теряла над собой контроль и становилась сентиментальной, а ее рассуждения подчас принимали необычный для короля оборот, что в постели его немало забавляло.

Она приятно отличалась от леди Грэмми, которая на протяжении последних лет только и делала, что говорила о своих незаконнорожденных детях. Конечно, он тоже их любил, особенно малютку Мэри, и не меньше матери заботился об их благосостоянии, но Грэмми хотела, чтобы они носили фамильное имя Отважных, и слишком часто об этом напоминала. Запросы Элис были гораздо скромнее, возможно, ей просто не хватало ума для подобных амбиций.

И Уильям был благодарен за это судьбе. В его жизни уже были две умные женщины. Этого более чем достаточно.

– Нет, что ты. Вовсе нет, – ответил он. – С чего ты взяла? Я от тебя в восторге.

– Значит, мы идем спать? Ведь уже перевалило за полночь. Если вы не в настроении заниматься любовью, ну и не надо. Скажем, я могу вас просто приласкать.

– Ложись спать, крошка, – ласково сказал он. – Я скоро приду.

– В ваших покоях, ваше величество?

Обернувшись, он бросил на Элис сердитый взгляд.

– Ты все сама прекрасно знаешь. Брачное ложе я делю только с супругой. Не думай, что я изменю своим правилам только потому, что ее сейчас нет дома.

Элис вмиг спала с лица, поняв, какую непростительную совершила ошибку.

– Прошу прощения, ваше величество. Значит, я буду ждать вас в своих покоях?

– Я обещал, что приду, значит, приду.

Вскочив на ноги, она подтянула чулки, подошла, встала на цыпочки и слегка чмокнула короля в губы. После этого почти украдкой улыбнулась и опустила глаза. На мгновение он ощутил волнение плоти, но тотчас поборол предательское чувство. Уильям был слишком грустным и пьяным, и сам это знал.

– Спокойной ночи, ваше величество, – тихо сказала она.

– Спокойной ночи, Элис.

Вместо того чтобы проводить ее взглядом до двери, он сразу же уставился на большое полотно, на котором во главе армии была изображена Виргенья Отважная, подобно святым окруженная золотистым свечением. Перед ней возвышалась едва различимая, но довольно грозная тень крепости скаслоев, которая некогда стояла на месте теперешнего замка Эслен. На фоне этой темно-красной цитадели с трудом можно было разглядеть огромные неясные очертания черного цвета.

– Что же мне делать? – задал себе Уильям риторический вопрос. – Что было бы правильней предпринять?

Он обвел глазом остальные картины – битву при Минстере-на-море, изображенную на фоне надвигающегося грозового фронта; сражение у форда Вурм, осаду Карвена. На каждой из этих сцен решительно и неколебимо вела за собой армию королева Отважная.

Сто лет назад эти стены были украшены эпизодами славных побед рода Рейксбургов. Полотна сняли, а стены, как это водится, украсили заново.

Нечто подобное могло случиться еще раз.

От такой мысли король невольно содрогнулся. Не пора ли ему встретиться с тем, кто столько лет томится в темнице, – с тем, кого ему в свое время показал отец? Однако эта мысль взволновала короля не меньше, чем возможность победы Рейксбургов, поэтому он тотчас выбросил ее из головы.

Вместо этого Уильям подошел к столу и развернул карту, придавив ее по углам бронзовыми статуэтками, исполненными в форме готовящихся к броску змей с бараньими головами.

– До сих пор на ногах? И все в заботах? – услышал он за спиной знакомый насмешливый тон.

– Роберт? – Уильям резко обернулся и, едва не потеряв равновесия, громко выругался.

– Что случилось? – осведомился его брат.

– Ничего. Последние дни я почти не могу пить. Мои ноги начинают заплетаться после первой же бутылки. Где, скажи ради святых, ты пропадал эти девять дней?

– Разумеется, в Салтмарке. Где же еще?

– Где? В Салтмарке? Но почему без моего ведома? И, собственно говоря, зачем?

– Я счел за благо не обращаться к тебе за разрешением, – мрачно произнес Роберт. – Потому что это в большей степени относится к сфере моей компетенции. Как бы неуместно это сейчас ни звучало, – он выдавил из себя скупую улыбку, – возьму на себя смелость напомнить, что ты сам назначил меня своим премьер-министром.

– Очевидно, дело касается Лезбет?

– Пожалуй, – ответил Роберт, потрогав свои усы. – Я бы сказал, отчасти.

Уильям собрался с мужеством, прежде чем задать следующий вопрос:

– Ее убили?

– Нет. Она жива и вполне здорова. Более того, мне даже позволили с ней встретиться.

– О слава святой Анне! – произнес Уильям, отхлебнув большой глоток вина. – Очевидно, они требуют выкуп. Но какого рода?

– Если позволишь, я налью себе немного, – вежливым тоном попросил Роберт.

– Да, пожалуйста.

Взглянув на стоявший на столе графин, Роберт презрительно ухмыльнулся:

– Может, у тебя имеется что-нибудь поприличней, из более южных мест? И как только твой организм может принимать эту несусветную дрянь?

Уильям махнул рукой в сторону кабинета:

– Вон там стоит красное вино из Теро Галле. То самое, от которого ты без ума. Его только что разлили по бутылкам.

– «Вин Крове»?

– Оно самое.

Уильям с нетерпением ожидал, пока Роберт нальет себе кроваво-красного напитка и сделает несколько первых глотков.

– Вот так уже лучше. Хорошо, что хоть твои виноторговцы знают толк в вине.

– Как?! Как ты можешь сохранять хладнокровие, когда похищена наша сестра?

– Не смей попрекать меня безразличием к Лезбет, – отрезал Роберт.

– Прости. Мне не следовало этого говорить. Но, пожалуйста, не терзай меня ожиданием. Расскажи поскорей, что ты узнал.

– Как я уже сказал, она вполне здорова. И мне даже позволили с ней свидеться. Она просила передать, что тебя любит.

– Но откуда? Где она находится?

– Она в плену у герцога Острбурга.

– Как? Ради всех святых, как это могло произойти? Когда ее видели в последний раз, она верхом на своей лошади направлялась куда-то на восток от Слива. Ведь она была на острове. Как, ради всех святых, им удалось ее похитить?

– Об этом Острбург мне не сказал.

– Знаешь, день назад из Сафнии приехал ее жених. Он вне себя от случившегося.

– В самом деле? – Глаза Роберта как-то странно блеснули.

– Ладно, оставим это. Скажи, чего хочет герцог?

– А как ты думаешь? Конечно, выкупа.

– Какого именно выкупа?

– В виде судов. А именно – двадцать кораблей.

– Двадцать парусных кораблей? Но мы не сможем без них обойтись, если начнем войну с Салтмарком. Или с Ханзой.

– Видишь ли, он хочет не просто двадцать наших кораблей. А двадцать потопленных кораблей, принадлежащих флоту островов Печали. Да, да, ты не ослышался, двадцать кораблей, лежащих на дне моря.

– Что? – проревел Уильям и швырнул в стенку бокал, который рассыпался на тысячу пурпурных осколков. – Да как он смеет? Как, скажи мне ради святого Рустера, он смеет?

– Он чрезвычайно тщеславный человек, ваше величество. Имея на своем счету двадцать потопленных кораблей, он сможет значительно продвинуться при дворе Ханзы.

– На своем счету? То есть он хочет, чтобы мои корабли выступили под его флагом? И потопили корабли островов Печали?

– Таково его требование, ваше величество, – произнес Роберт более сердитым тоном. – В противном случае, как было сказано, он развлечется с нашей сестрой в свое удовольствие. А потом передаст ее своим людям, которые будут наслаждаться принцессой, пока она не сойдет с ума.

– О святой Михаил! – воскликнул Уильям. – До чего докатился этот мир! Неужели в нем не осталось ни капли чести?

– Чести? – Роберт горько усмехнулся. – Послушай, Уильям…

– Ты же знаешь. Я не могу этого сделать.

– Ты… – на мгновение Роберту изменил голос. – Ты высокомерный засранец! – наконец выпалил он. – Речь идет о Лезбет!

– Я император Кротении. И не могу продать честь моего трона за жизнь сестры, как бы сильно ее ни любил.

– О нет, – тихо проговорил Роберт, наставив на своего брата указательный палец, словно кинжал. – Нет, Уильям. Я собственноручно потоплю эти корабли. Слышишь ты меня или нет? Если понадобится, голыми руками. Тебе следовало отправить Лезбет со всеми остальными. Но вместо этого ты пошел на поводу ее прихоти и разрешил ей встретиться с принцем. Причем заметь, тем самым сафнийским принцем, который продал ее Острбургу.

– Что? – Уильям в недоумении уставился на брата, очевидно полагая, что не совсем правильно понял его слова.

– Как я уже сказал, Острбург не сообщил мне, как ему удалось заполучить нашу сестру. Но я узнал об этом через верных людей. Кое-кого пришлось убить, кое-кого подвергнуть пыткам, но об этом тебе знать не обязательно. Главное – у Острбурга есть враги, весьма приближенные к нему особы, хотя не настолько близкие, чтобы заставить его разоткровенничаться, а жаль. Но мне удалось узнать все, что я хотел. Сафнийский принц, жених Лезбет, неоднократно посещал Ханзу. Его там хорошо знают, он является их тайным осведомителем. Он послал письмо Лезбет, в котором предложил ей встретиться на мысе Странствий, где, по его словам, был вынужден причалить из-за того, что его корабль оказался поврежден. Она поехала, надеясь встретить своего избранника, но вместо него ее поджидал ханзейский корвет.

– Выходит, все это подстроил сафнийский принц Чейсо? И у тебя есть доказательства?

– Доказательства я получил изустно. Но я доверяю своим источникам. Тем более что у меня есть вот еще что.

Он достал из поясного кармана маленькую металлическую коробочку и швырнул ее Уильяму.

– Что это?

Роберт издал странный звук, и Уильям, к своему изумлению, увидел на глазах брата слезы.

– Это ее палец, разрази тебя гром! – Он вытянул свой указательный палец и пошевелил им. – Посмотри на мой. На нем точная копия кольца, находящегося в этой шкатулке. Обрати внимание, мы надели их, когда нам было восемь лет, а после пятнадцати уже просто не могли снять.

Уильям открыл коробочку. В ней лежал изящный женский палец, который к этому времени уже успел почернеть. На нем было золотое кольцо, украшенное завитками в виде дубовых листьев, – точь-в-точь такое, как у Роберта.

– О помилуйте меня, святые души! – Трясущимися руками он захлопнул крышку.

– Кто мог сотворить такое с нашей Лезбет? Нашей милой, жизнелюбивой сестрой? Чуткой и, как никто другой, умеющей сочувствовать? Самой лучшей из всех женщин, Лезбет?

– Роберт, я не знаю. Я… – Король с трудом сдерживал слезы.

– Не утешай меня, Уилм. Вытащи ее. Иначе это сделаю я.

Уильям отыскал чистый бокал. Чтобы успокоить разбушевавшуюся в голове кровь – слепой гнев, который в нем начал вновь нарастать, – ему требовалось еще немного вина.

– Но как, Роберт? Если мы это сделаем, то можем потерять всех союзников. С нами порвет даже Лир. Нет, это невозможно.

– Вот тут ты не прав, – голос Роберта все еще дрожал. – Наши корабли как раз сейчас следуют в Саургское море. Мы посылали их в тайне, помнишь?

– Ну, не такая уж это была тайна.

– Но корабли никто не считал. Только мы с тобой знаем, сколько их было послано. Так вот, можно набрать доверенных людей. Я знаю, где их искать. Они не будут задавать лишних вопросов. Если им хорошо заплатить, они будут держать язык за зубами.

– Ты уверен? – вперив в брата сверлящий взгляд, прошипел Уильям.

– Да. И Острбург получит все, что требует. И винить в происшедшем будут тоже его. Командующие флотом Лира не узнают о наших трудностях и останутся нам друзьями. Об этом я позабочусь, Уильям. Ты же знаешь, как я люблю Лезбет. Я никогда не подвергал риску ее жизнь. Но точно так же никогда не подвергал риску наше королевство.

Уильям вновь отхлебнул вина. Еще немного, и он почувствует, что перебрал, потому что весь мир уже стал для него таким же плоским, как картины на стенах. В таком состоянии он был неспособен что-либо обсуждать. Правда, в данных обстоятельствах, возможно, это было наилучшим выходом из создавшегося положения.

– Сделай это, – шепотом вымолвил он. – Только не посвящай меня в подробности.

– Уже сделано, – ответил Роберт.

– А что касается принца Чейсо… Сейчас же арестуй его и посади в башню Дев. Им я займусь завтра утром.

2. Принц Тени

Воздух над темно-желтым камнем площади Пиато да Фьюсса мерцал, как над раскаленной печью. Жара стояла такая, что даже голуби, которые обычно наводняли всю площадь в поисках крошек хлеба и сыра, где-то попрятались, очевидно, опасаясь опалить себе крылья.

Казио, который не больше пернатых любил солнцепек, совершил над собой героическое усилие, чтобы добраться до тени от мраморного фонтана. Расслабленно прислонился спиной к его спасительным прохладным камням и лишь после этого обвел мимолетным взглядом площадь. Как выяснилось, тех, кто был способен мало-мальски двигаться, можно было по пальцам пересчитать. Несколько часов назад в рыночном городке Авелла жизнь била ключом, теперь же, когда солнце находилось почти в зените, местные жители стали вести себя значительно благоразумней.

Площадь окружала стена трехэтажных зданий из такого же Желтого кирпича. Однако лишь те из них, что стояли на южной стороне, производили скудную тень, в которой ютились лавочники, каменщики, торговцы, стражники и дети Авеллы. Люди лежали, сидели или стояли, облокотившись на стену. Кое-кто из них утолял жажду легким молодым вином «Теро Мефио» и закусывал его кусочками охлажденного инжира. Другие боролись с жарой, смачивая лбы мокрыми тряпками.

Под навесами, у лестниц домов, – везде, где только можно было скрыться от солнца, – тоже собрались небольшие группы людей. Глядя на них, становилось понятно, почему время между полуднем и тремя часами дня называлось «з'онфрос карос» – драгоценной тенью. И почему в городе, где наибольшим спросом пользовалась дневная тень – разумеется, она нередко становилась предметом купли-продажи, – больше всего ценилась тень от фонтана.

Именно тут, под сенью обнаженной, взиравшей на него каменным взором богини и трех нимф, извергавших высокие струи воды, отдыхал от жары Казио. Водная прохлада овевала его смуглое, чрезвычайно красивое лицо и широкие плечи. Ограждавший фонтан мраморный барьер, независимо от времени дня, излучал прохладу, и в его тени могли поместиться максимум четыре человека.

Казио лениво изучал окна верхних этажей зданий, которые окружали площадь. В это время дня ржаво-желтые окна были все без исключения открыты, и подчас в них можно было увидеть хорошеньких девушек, высунувшихся наружу, чтобы охладиться ветерком.

Его мимолетный взгляд вскоре был вознагражден.

– Взгляни, – обратился он к своему другу Ало, который сидел рядом. – Это Браза дака Фейосса.

Он кивнул в сторону черноволосой красавицы, рыскавшей глазами по площади. Кроме безрукавки из тонкой, почти прозрачной ткани, весьма откровенно обнажавшей девичьи плечи и грудь, на юной особе, похоже, ничего не было.

– Вижу, – лениво отозвался Ало.

– Она явно пытается привлечь мое внимание, – не без гордости заявил Казио.

– Ну, еще бы. Я бы удивился, если бы было иначе. Ведь сегодня даже солнце встало исключительно ради тебя.

– Уж лучше бы оно на мой счет не беспокоилось. – Казио вытер лоб от испарины и, встряхнув головой, откинул назад черную копну волос. – Угораздило же меня подняться в такую рань!

– Рань? – Ало уставился на него в немом изумлении. – Да ты ведь продрал глаза совсем недавно?

Желтолицый парень, с волосами цвета карамели, был на год младше Казио.

– Да. Тем не менее работать в такую жару совершенно невозможно. Это тебе каждый скажет.

– Работать? Да что ты вообще знаешь о работе? – проворчал Ало. – Посмотри на них. Вот они работали все утро. Я тоже встал чуть свет и все утро разгружал зерно.

Глянув на Ало, Казио медленно покачал головой.

– Разгружать зерно – это не работа. А физический труд.

– А какая разница?

Казио постучал рукой по рукояти рапиры.

– Несомненно, благородному человеку никоим образом не возбраняется работать. Он может делать некоторые дела. К примеру, совершать подвиги. Но он никак не может трудиться.

– В таком случае благородному человеку придется голодать, – ответил ему Ало. – Видишь ли, пищу, которая находится в этой корзине, я заработал грубым физическим трудом. А поскольку таковой благородному человеку противопоказан, вряд ли тебе она полезет в рот.

Изучив содержимое корзинки, Казио обнаружил твердый овечий сыр, буханку черного хлеба и графин вина.

– Напротив, – продолжал рассуждать Казио. – Благородный человек не имеет ничего против того, чтобы жить за счет труда других. Так уж устроен мир слуг и хозяев.

– Ну да, только я тебе не слуга, – возразил Ало. – А если бы им был, то постарался бы сделать так, чтобы от этой несправедливой должности поскорее отделаться.

– Но почему? Служить благородному человеку – огромная честь. Отдыхать рядом со мной в моем тенистом дворце тут, у фонтана, и находиться под защитой моего меча. Разве это не привилегия?

– У меня есть свой нож.

Прищурившись, Казио взглянул на оружие приятеля.

– Разумеется, есть, – произнес он, стараясь вложить в эти слова столько презрения, сколько возможно. – Да, есть.

– Пусть же он принесет тебе удачу, – не без издевки произнес Казио. – Тем более что в скором времени он тебе может очень пригодиться.

Ало проследил глазами за взглядом Казио. Со стороны Вио аза Вера на площадь въехали двое мужчин. Один из них был облачен в красный бархатный камзол, черные рейтузы и широкополую шляпу, украшенную пером. Второй был одет гораздо скромнее, в обыкновенный коричневый костюм. Они направились прямиком к источнику воды.

Откинув назад голову, Казио закрыл глаза, продолжая прислушиваться к приближающемуся цоканью копыт. Когда всадники подъехали достаточно близко, он услышал, что оно сменилось скрипом кожи и шарканьем шагов – двое незнакомцев спешились.

– Вы не возражаете, если я немного попью из фонтана? – услышал Казио чей-то незнакомый бодрый голос.

– Разумеется, нет, каснар, – ответил он. – Фонтан – общественное достояние. Его воду дозволено пить всем и каждому.

– И это правильно. Тефио, дай мне напиться.

– Слушаюсь, господин, – ответил слуга.

– Как я погляжу, вы тут хорошо устроились, – мгновение спустя произнес человек в красном камзоле. – Думаю, мне нужно последовать вашему примеру.

– А вот здесь, каснар, вы глубоко ошибаетесь, – дружелюбным тоном продолжал Казио, по-прежнему не открывая глаз. – Видите ли, тень не является продуктом общественного труда. Как вы сами можете убедиться, ее производит богиня Фьюсса. И она, как вы, надеюсь, заметили, сегодня изволит благоволить мне.

– Единственное, что я вижу – это двоих парней, которым следовало бы указать их место.

Ало слегка встрепенулся, но Казио сдержал его порыв.

– А я знаю только то, чему меня научили с детства, каснар, – кротко ответил он.

– Кажется, вы напрашиваетесь на то, чтобы я преподал вам урок?

Казио слегка выпрямился.

– Вы сказали «напрашиваюсь»? Что-то я не могу взять в толк значения этого слова. Насколько я могу судить, вам оно слишком хорошо знакомо. Так не следует ли из этого, что вы предлагаете преподать мне урок грамматики.

– Ах, вон оно что, – сказал его собеседник. – Теперь мне все ясно. Ты – деревенский шут.

Казио рассмеялся.

– Нет, я не шут. Но если бы им был, то сменил бы свое призвание в тот миг, как ты показался в воротах.

– Ну ладно, с меня хватит. Освободи место в тени, пока мой лакей не избил тебя.

– Только пусть посмеет, и у тебя больше не будет лакея. Если я правильно тебя понял, каснар, ты сейчас не в форме для того, чтобы преподать мне урок. И все же, будь так любезен, расскажи мне поподробнее о том, что означает слово «напрашиваться», которое ты только что изволил употребить.

– Ты выдал себя тем, что носишь меч и подобным образом говоришь, – произнес незнакомец, внезапно перейдя на низкие и угрожающие интонации.

– Выдал себя? Вот этим? – удивился Казио, указывая на свое оружие. – Ну да, это полезный инструмент. Для разных пометок. Отличное перо. Особенно если окунуть в хорошую чернильницу. Но себя я никогда им не метил. Или ты хочешь сказать, что, увидев на мне следы дессраты, ты возжелал обменяться опытом? Великолепная мысль. Ты расскажешь мне, что такое «напрашиваться», а я в свою очередь покажу, как следует обращаться с мечом.

– Да, я научу тебя тому, что значит «напрашиваться». Клянусь Мамресом, научу.

– Отлично, – сказал Казио, медленно поднимаясь на ноги. – Но только вот что. Давай заключим соглашение. Тот из нас, кто получит лучший урок, заплатит за него соответствующую цену. Должен заметить, я не имею никакого представления о том, сколько стоит обучение грамматике, но слыхал, что в школе фехтования местро Эстенио плата за урок составляет золотой регутар.

Незнакомец окинул Казио презрительным взглядом: потертый кожаный камзол и выношенные до дыр бархатные штаны.