III

БРАТЕЦ КОНЬ

Деревья незаметно сменились кустарниками, кустарники – травами. В течение нескольких дней вокруг расстилались степи, но в одно прекрасное утро Перкар обнаружил, что их обступает пустыня. Пустыня была куда враждебнее, чем степь. Пески подбирались иногда к самой воде, но чаще всего Реку отгораживал от них густой заслон из ив, тополей, дубов и бамбука. Но сейчас они проплывали вдоль ряда олив, сквозь которые легко просматривались бескрайние дали. Раскаленные пески казались Перкару еще более прожорливыми и ненасытными, чем Река. Наверное, бог Реки и бог Пустыни смертельно ненавидели друг друга, раздумывал Перкар, или, напротив, они были союзниками? Или, возможно, двумя явлениями единой сущности, как Охотница и Карак?

Перкар, несмотря на подавленность, не мог не испытывать восторга. Как удивительно непохожи все эти земли на его родину! Река здесь чувствовалась как-то иначе. Перкар догадывался, что безжалостное солнце иссушивает силы Речного бога; юноша был рад, что и Реку можно заставить страдать. Хотя солнце не ограничивалось только Рекой, но иссушало силы Перкара и Нгангаты.

Нгангата лежал в тени от оленьей шкуры, которую Перкар наконец догадался растянуть над лодкой на ивовых прутьях. Сын альвы постепенно выздоравливал, хотя порой лихорадка еще возвращалась к нему. Перкар поил его как можно чаще, хотя вода в Реке имела горьковато-солоноватый привкус. Как кровь, подумал Перкар, припоминая свои сны.

Однажды около полудня Перкар заметил, что они приближаются к острову. Он взялся за руль – его можно было повернуть настолько, чтобы высадиться на песчаной островной кромке. Некогда этот остров был попросту вдававшейся в Реку излучиной, но Река прогрызла себе путь, и вода с обеих сторон стала обтекать этот клочок земли. Перкар вытащил лодку в густые камыши, осторожно ступая, опасаясь наступить на длиннющую змею. На всякий случай он пропел песнь богу Змей, чтобы тот не сердился. Ведь они распугали всех его подданных, но едва он начал петь, как вспомнил: здесь надо всем царит Река. Харки, наверное, об этом точно знает.

– Во-первых, – услышал он голос Харки, – я слышу, что боги неподалеку. Они не у самого берега, но в густой траве, наблюдают за нами. Тебе нужно пройти всего несколько шагов – и ты услышишь их шипение. Они говорят об Изменчивом. Он пожирает их.

Перкар и не сомневался в этом, после того как недавно видел Ее. Подняв Нгангату, Перкар побрел в глубь острова, надеясь, что тут не везде заболочено. Шагов через пятнадцать – двадцать он с радостью ощутил, что под ногами у него – твердая почва. Колючки впивались в его босые ноги. Перкар брел, надеясь добраться до середины острова (Ну, подсказал ему голос из сновидений), где виднелись колеблемые ветром деревья, которые напоминали ему папоротники (если они вообще могли напоминать что-либо).

Нгангата слабо шевелился у него на руках, с любопытством оглядываясь вокруг.

– Я пойду сам, Перкар, – предложил он.

Перкар поставил его на ноги и поддержал, когда колени у друга подогнулись. Но Нгангата, стиснув зубы, сделал один-два неверных шага, не опираясь на Перкара. И он продолжал идти, медленно и неуклюже, пока они не достигли деревьев.

Перкар взглянул вперед – и удивился. Густая колючая островная поросль сменилась ровным, утоптанным песком. На дальнем конце площадки стояла хижина, каркас ее был сделан из ив и оплетен тростником. На сколоченных жердях вялилась рыба, под ней тонкой струйкой курился дымок, медленно поднимаясь в небо. У костра сидели старик и собака и с любопытством смотрели на чужаков.

– Диви? Ду Йугаандиин, Шеен? – проскрипел старик. Его пес, рыжий с коричневыми пятнами, поднял голову, прислушиваясь. Перкар протянул вперед руки, показывая, что в них нет оружия.

– Я не понимаю тебя, – сказал он старику.

Язык, на котором обратился к нему старик, не был языком из его сновидений, но и на его родное наречие не был похож. Но вдруг старик, на родном языке Перкара, хотя с чужеземным выговором, произнес:

– Я всего лишь спросил у своей собаки, кто вы такие.

– Хузо, шутсебе, – слабым голосом сказал Нгангата.

– Хузо, шицбёе, – улыбнувшись, ответил старик. – Ну хоть ты умеешь говорить, как надо.

– Меня зовут Перкар, я из рода Барку. А это мой друг, Нгангата.

Старик изумленно покачал головой:

– Какие имена! Я не уверен даже, что сумею повторить их правильно.

Старик – не без некоторого усилия – встал и махнул рукой, приглашая чужеземцев приблизиться.

– Ох, чуть не забыл, – сказал он, – Джойн Хин и я. Не хотите ли чаю?

Перкар заколебался, но Нгангата кивнул, выражая согласие. Они подошли к хижине. Перкар шел неспешно, Нгангата еле ковылял рядом. Старик ненадолго скрылся в хижине и вынес оттуда медный чайник. Наполнив его водой из дождевого стока, он бросил туда горсть трав и добавил в костер хвороста. Ходил он, прихрамывая на обе ноги, но двигался быстро, будто проворный паучок.

– Скоро будет готово, – сказал старик, вновь занимая свое место, – присядьте, пожалуйста.

Перкар и Нгангата уселись, скрестив ноги. Старый рыжий пес окинул их одобрительным взглядом из-под полуприкрытых век и задремал.

– Меня зовут Йушене, по крайней мере звали так когда-то в молодости. Это значит: «С душою волка». Прозвали меня так за храбрость в битвах.

Старик захихикал, как будто рассказал веселую шутку.

– Потом меня стали звать Гаан, потому что я был шаманом. Это и значит: «шаман». А теперь все зовут меня стариком. Когда я приходил в твою страну на заработки, меня там звали Братец Конь. А вы можете называть меня как угодно.

Перкар поневоле улыбнулся над забавными речами старика.

– Почти все имена твои для моего уха подобны чиханию, – сказал Перкар. – Можно я буду называть тебя Братец Конь?

– Зови, я буду доволен. Мне всегда казалось смешным это мое имя: ведь возникло оно по ошибке. Я не слишком хорошо говорю на твоем языке, но меня однажды спросили, как зовут моего коня. Я не знал, как сказать: «Обгоняющий Псов, мой троюродный брат по отцу», и я сказал им, что он мой троюродный брат. Но получилось просто: «брат». Пока я понял, в чем ошибка, кличка пристала ко мне. Но она мне понравилась, и теперь я считаю Обгоняющего Псов своим братом.

– Значит, ты из племени менгов? – спросил Перкар. – Я слышал, что вы считаете лошадей своими родичами.

– Менги? Да, так нас называют. Наше настоящее имя Шен Дун, Южный Народ. Но чужеземцы называют нас народом менг.

– Менги – главное племя в общем объединении племен, – пояснил Нгангата. – С этим племенем вы обычно воюете.

Старик кивнул:

– Да. Но я никогда не воевал с племенем скотоводов. И потому, я надеюсь, мы не будем ссориться.

Перкар покачал головой:

– Нет. Много лет назад менги напали на дамакуту моего отца. Но я не держу зла против храбрых воинов.

– Что ж, это хорошо, – ответил Братец Конь. – Нам с Хином было бы стыдно, если бы пришлось убить вас обоих.

Глаза старика весело блеснули на квадратном, темном лице. В волосах его еще сохранились черные пряди, хотя Перкару не доводилось встречать человека более обремененного летами.

– Давно ли ты живешь на этом острове? – спросил Перкар, не желая больше говорить о войнах и сражениях.

– Мы с Хином живем тут уже пять зим. Но не хочешь ли ты спросить, почему я тут живу?

– Конечно, хочет, – сказал Нгангата.

Перкар покорно кивнул.

– Это трагическая история, – начал Братец Конь. – Я вам, наверное, еще не говорил, что я – глубокий старик?

– Не помню, – сказал Перкар.

– Итак, я глубокий старик. Я пережил своих сыновей и дочерей и всех своих сородичей-лошадей. Мои внуки и правнуки, конечно, души во мне не чают, но они не желают возиться с таким дряхлым стариком. Может, они и стали бы возиться, но я-то знаю: это пришлось бы им не по вкусу. Жена моя давно умерла, и я подумал: не жениться ли мне опять, чтобы кто-то приглядывал за мной? Жениться бы я мог даже и на молоденькой, которая пережила бы меня и даже была бы недурна собой. Я уже был наслышан о Шань Дэнь – что значит «Красивый Листик», которая жила в северных предгорьях. Она была известна как дочь Нухинух, богини Лесной Тени. Погодите немного! – Старик поднялся и снял чайник с костра; вода уже кипела. Вновь зайдя в дом, он вынес три фарфоровые чашки. – Это от мастера в низовьях Реки, – сообщил он. Разлив чай по чашкам, старик одну протянул Нгангате, другую Перкару и третью взял себе.

– Вот. Так на чем я остановился?

– Вы собрались посвататься к этой девушке.

Братец Конь кивнул.

– Я взял с собой подарки из тех, что богам по вкусу – пиво, вино, ароматные смолы…

– Вы собирались жениться на богине? – перебил Перкар.

– Ее мать была богиня. А отец – из рода людей-тигров. Итак, я отправился туда, но старуха сказала: нет.

– Богиня?

– Да. Она сказала, я слишком стар для ее милой доченьки. О, она и в самом деле была необыкновенно мила и прелестна, едва минуло шестнадцать. Она еще никогда не видела мужчины. Но мне известна была одна волшебная песнь, которая должна была усыпить Нухинух, а девушку я надеялся уговорить. Она-то была не против пойти со мной – уж очень ей надоело сидеть в горах. Мы с ней как бы заключали взаимовыгодный договор, потому что для брака, она это понимала, я слишком стар. И мы уже пустились бежать, когда Нухинух вдруг проснулась. Повезло же ей!.. Я зачаровал себя другой песнью и улизнул домой, но, подходя к дому, увидел, что богиня дожидается меня там! От некоторых богов и богинь нельзя скрыться нигде, разве что на Реке. Богу Реки они не смеют даже на глаза показаться. Вот я сижу тут, гадаю, долго ли еще старуха будет безумствовать. Еще несколько лет, наверное, придется ждать.

Старик хлебнул чаю.

– Люди приезжают ко мне сюда, привозят подарки. Я говорю всем, что решил стать отшельником, и поселился здесь. Вот меня и расспрашивают о том да о сем. Но вам-то я могу сказать правду, потому что вы не из племени менгов.

Старик лукаво улыбнулся и вновь отхлебнул чаю.

Нгангата чувствовал себя несравненно лучше, как это бывало всегда, когда они высаживались на острове. Допив чай, он спросил, можно ли взять еще. Старик кивком указал на чайник.

– Мои соплеменники, – немного погодя сказал старик, – считали, что я слишком болтлив. А с тех пор как я живу один, я стал еще болтливее. Хин, как видите, не слишком-то разговорчив. Но ему интересно, что привело вас сюда, так далеко от лесов и пастбищ.

Хин тихо поурчал, однако вряд ли в знак согласия со словами старика.

– Для того чтобы это объяснить, – сказал Нгангата, прежде чем Перкар успел ответить, – нужно все с самого начала рассказать о Перкаре. Хину надоест слушать.

– Хину на его веку доводилось выслушивать истории и подлиннее, – заверил их старик.

Перкар взволнованно заерзал, вспомнив недавний разговор с Нгангатой о воспевании героев. Пожав плечами, Нгангата приступил к рассказу.

– Как и в твоей истории, все началось с ухаживания за богиней.

Вряд ли Нгангата сумел бы сложить песнь об этой истории, как Эрука. Но Нгангата попросту пересказывал события, и делал это ясно и выразительно. То, что он говорил о песнях, было верно. Все ужаснейшие проступки Перкара он свалил на козни богов. Даже свою с Перкаром драку он изобразил как испытание, которое магическим образом способствовало укреплению дружбы. В убийстве старой хранительницы сокровищ был виноват, как изобразил Нгангата, только Апад, но даже Апад не выглядел при этом дурно. Перкар помнил эту сцену, будто бы она случилась вчера: как испуганы и взволнованы были они оба и как Апад то казался безгранично самоуверенным, то терял веру в себя. По словам Нгангаты, Апад был подлинный герой, обманутый волхвованиями злого Лемеи. Как ни странно, Перкар, слушая друга, почувствовал себя несколько лучше. Прежде он старался не думать о своих мертвых друзьях, но теперь Нгангата давал ему право вспоминать их, не терзаясь угрызениями совести. Нгангата совершенно не коснулся недостатков Перкара, а о себе самом упоминал с таким пренебрежением, что у Перкара даже в животе похолодело. Зато об Эруке и Ападе он говорил как о прославленных героях. Такой рассказ был, со стороны Нгангаты, проявлением неслыханного великодушия, но было в нем нечто, заставившее Перкара удержаться от восклицания: «Все было не так!» Великодушно прощая Перкара, Нгангата тем самым наказывал его, и потому надо было снести все – и великодушие, и боль.

– Река несет нас к низовьям по воле Духа Реки, – закончил Нгангата. – Нам неясно наше предназначение, но мы готовы встретить свою судьбу, какой бы она ни была.

Братец Конь слушал с интересом, изредка кивая, очевидно, история показалась ему трогательной. К концу он заметно оживился.

– А знаете что, – сказал он, после того как они поели ухи, – я ведь там был, в этом городе.

– Так, значит, он существует в действительности? – спросил Перкар. Это было не совсем то, что он хотел бы узнать, но, возможно, старик разговорится.

– Да, этот город существует в действительности. Величайший город в мире. Однажды, совсем молодым, я побывал в низовьях Реки с отрядом воинов. Привела нас туда безумная мысль захватить город.

Старик рассмеялся, вспоминая.

– Но, добравшись туда, мы убедились, насколько безумна наша затея. И потому мы отправились в одну из портовых таверн и напились там в компании речников. Они отобрали у нас все, что было, даже мечи сняли. Но как красив этот город! Пугающе красив.

– Да, в моих снах он предстает страшным.

– В этом городе существует только Река, – продолжал Братец Конь. – И больше ничего. В домах не водятся домовые, нет ни богинь – покровительниц очага, ни духов, обитающих в деревьях. Их всех убили. Но и Дух Реки не наделен безграничным могуществом. Он пожирает только тех, кто оказывается рядом. Однако там, в городе, нет никаких богов, только Река.

Старик с сожалением покачал головой.

– Город прекрасен, но мертв. Там живут призраки – и дети Реки.

– Дети Реки?

– Я уже говорил, что там нет никаких богов, – сказал Братец Конь. – Мне дано видеть богов; я видел бога нашего племени Йуша едва ли не с младенчества. Когда я был в Ноле, там я видел только Реку – и еще некоторых людей, которые правят городом. Они напоминали богов.

– Они убили богов, живших в земле и на земле, – пояснил Нгангата. – Река произвела людей, которые выглядят как боги. И они служат Духу Реки.

Нгангата повернулся к Перкару.

– Я тебе однажды говорил, – напомнил он, – что Река все упрощает.

Перкар покачал головой.

– Жители города поклоняются этим полубогам?

Братец Конь кивнул:

– Да, их называют Рожденными Водой.

– Во сне мне снилась девочка, – задумчиво сказал Перкар. – Я хотел помочь ей, что-то сделать для нее. Чем ближе мы к низовьям, тем отчетливее становится этот сон.

Братец Конь нахмурился.

– Об этом я ничего не могу сказать, – проворчал он. – Может быть, не Нол вас призывает, но чары наслала какая-то богиня? Хотя в Ноле нет никаких богинь…

– А как же Рожденные Водой? Ты говоришь, они подобны богам.

– Да, подобны. Они похожи на богов так же, как гнев похож на любовь. Оба чувства сильны настолько, что могут побудить к убийству, и тем не менее они очень разные и имеют разный исход. Я думаю, что в Рожденных Водой говорит и действует Река. Обычно Дух Реки спит. Но сейчас он бодрствует – и это, наверное, вы разбудили его. Но я все же думаю, что его разбудили Рожденные Водой.

– Ты это знаешь точно?

– Нет, но я это чувствую. В городе я был всего лишь однажды, много лет назад. Только недавно я стал размышлять о Реке и о Ноле.

– С тех пор, как ты поселился на острове.

– Нет, только последние несколько месяцев. Ваши приключения навели меня на раздумья.

– Наши приключения?

– Да, они заставили меня задуматься о таком огромном боге, голова которого не ведает, что делают ноги.

Братец Конь отряхнул свои кривые короткие ножки и поднялся.

– Я размышлял о вестях, которые путешествуют от верховий к низовьям реки, будто старый говорун. Мы, сидя тут с Хином, частенько прислушиваемся к его бормотанию.

– И о чем же рассказывает этот старый говорун?

Братец Конь пристально взглянул на Перкара.

– О тебе, конечно.

Перкар нес вязанку хвороста, прикидывая, как долго плыли сюда с севера эти ветки. Высоко над ним звезды таяли в великолепном сиянии Бледной Королевы, и в первый раз за много дней Перкар ощутил едва ли не физическую тоску по родимым пастбищам. Как давно он оставил их? С тех пор прошло уже много месяцев. Жизнь его кончилась, теперь он действовал как герой истории, рассказанной Нгангатой. И история эта, предвидел Перкар, еще не завершена. Разумеется, многое приукрашено, но так украшают мертвецов, одевая в красивые платья, которые, они не носили в жизни.

Перкар уже пошел было к хижине, как вдруг заметил нечто странное на реке, чуть выше по течению. Краешком глаза он не мог отчетливо увидеть, что же это было.

Игра света, рябь на воде. Шевеление. Гладь была подернута рябью, искорки то загорались, то гасли, медленно передвигаясь вниз по течению. Не рыбы ли это, подумал Перкар, или призраки рыб, плывут вниз по реке у самой поверхности воды? Ибо Река была черна с тех пор, как проснулся Дух Реки. Не уснул ли он опять?

Перкар затаил дыхание и замер, прислушиваясь к тихому веянию ветра. Искорки по реке все бежали, но бежали они по самой поверхности. Бугорки опадали, превращаясь в чаши, полные лунного света. Ничего подобного Перкар прежде не видел, хотя что-то это ему напоминало…

– Ты хочешь видеть? – спросил его Харка.

– Видеть?

– Я могу показать тебе, если хочешь.

– Покажи, – попросил Перкар. Холод пробежал у него по жилам, сердце замерло, и он едва не задохнулся от волнения.

По водной глади шли кони. Они были прозрачны, как вода, бока блистали в лунном сиянии, а вместо глаз зияли черные провалы. Но Перкар узнал их. Это был убитый скакун Нгангаты и Медведь, конь Капаки. Капака сидел верхом на коне. Лицо его было гладким и пустым, но Перкар узнал его по тому, как он свободно держал поводья. И это призрачное лицо повернулось к Перкару. Перкар вдруг почувствовал, будто весь он леденеет. Боль его затихла, чувство вины бесследно растаяло, и он бесстрастно наблюдал за своим мертвым вождем.

Капака отвернулся, и все вскипело в Перкаре. Все вернулось: боль, угрызения совести, бесплодная ненависть к себе… Отчаянно застонав, Перкар ударился о ствол ивы, расшвыряв вокруг собранный им хворост. Он метался, пытаясь вновь увидеть Капаку. Но призрак исчез, и лунные искорки погасли. Рыча, Перкар вытащил меч и принялся крушить ветви прибрежных кустов, наконец он отшвырнул меч и колотил по стволу кулаками, пока не изранил руки до крови. Неуклюже обняв ствол дуба, Перкар соскользнул на землю, рыдая.

– Я ненавижу тебя! – шипел он, глядя на воду, но было неясно – обращается ли он к Реке или к себе самому.

Зачем? Зачем Река явила ему эти призраки? Это не было случайностью; со всеми, кого бы ни пожрала Река, случайностей не происходит. На дне ее покоятся кости многих сотен королей и тысяч скакунов.

Руки Перкара саднили и болели, будто обожженные, но он заставил себя спокойно думать. Чего хочет от него Дух Реки?

– Чего?! – воскликнул он, но никто не отозвался, кроме ночной птицы вдали. – Отец и мать, помогите мне! – простонал Перкар.

Он нащупал оберег на своей груди и ощутил знакомое покалывание: это та самая жизнь, которая вошла в него при рождении. Прикасаясь к оберегу, Перкар прикасался к пламени, он словно видел, где это было: под могучим дубом, который распростер свои ветви, как человек руки, зевая и потягиваясь. У корней этого дуба бил серебристый ключ, приветливый и веселый. И в этот самый миг расстояние между Перкаром и дамакутой его отца исчезло. Она стояла неподалеку, под небом, усеянным звездами. У порога сидели отец с матерью, гадая, что же случилось с ним, Перкаром. Всего в дне пути жило семейство Апада, и совсем неподалеку – семья Эруки. А в Моравте, в незамысловатой дамакуте, внуки Капаки не могут понять, куда девался их дед, отчего он не возвращается.

Что бы сейчас посоветовал Перкару отец? Как ему следует поступить?

Заверши начатое, сказал бы он. Пираку обладает тот, кто совершает поступки.

Но как именно должен поступить Перкар? Юноша был уверен, что теперь для него самое лучшее – умереть. Ярость вновь закипела в нем, и он плюнул в Реку, сердито сверкнув глазами на черные недвижные воды.

– Что ж! – прошипел он. – Бери и меня, если угодно. Я охотно пойду к тебе. Ты слышишь меня, Изменчивый? Я покоряюсь тебе!

Проклятие Нгангате с его напоминаниями и разъяснениями. Перкар затеял эту историю, он же ее и завершит. У него еще есть возможность искупить свою вину, чтобы сказание имело достойный конец. Не важно, достоин он или не достоин зваться героем. Не важно, что он не знал, к чему приведут его поступки. У него не было выбора, это ясно. Пираку требует от него действий, и если он и предал в чем-то своих соплеменников, уж в этом он не предаст их.

– Но предупреждаю тебя, – обратился он к воде, – предупреждаю: при первой же возможности я заставлю тебя пожалеть о том, что ты призвал меня. Если я должен разыскать эту девчонку – что мне предстоит сделать с ней? Спасти? Тогда я убью ее. Погубить? Тогда я сохраню ей жизнь.

Перкар потряс кулаками, роняя капли крови в воду.

– Пей, пей мою кровь, – сказал он почти беззвучно, – возьми меня всего, если желаешь, но настанет день, когда я сведу с тобой счеты.

Харка зазвенел у него в руке.

– Впервые я изумлен, – сказал он. – Есть ли в тебе что-либо, кроме раскаяния и жалости к себе?

– Да, – ответил Перкар. – Я только что обнаружил это в себе.

Перкар взял охапку хвороста и отнес к хижине, где Братец Конь сидел, заплетая в косицы свои длинные полуседые волосы. Взгляд его ненадолго задержался на окровавленных руках Перкара, однако старик ни словом об этом не обмолвился.

– Я вижу твой меч, – сказал он. – Если бы не это, рассказам вашим трудно было бы поверить.

– Что он тебе напоминает? – с любопытством спросил Перкар.

– Я вижу вас обоих. Между вами существует какая-то связь. Вместе вы напоминаете птицу. Например, орла.

– Имя меча – Харка, – подтвердил Перкар. – Это значит орел.

– Да, это верно, – согласился старик.

Нгангата пошевелился во сне.

– Твой друг опасно ранен, – предупредил Перкара Братец Конь. – Если он поедет с тобой – умрет непременно.

– Я знаю, – ответил Перкар. – Вот почему и хочу оставить его с тобой. Ты можешь предсказать, что с ним будет, если он останется здесь?

– Да, конечно. Он окрепнет, но ты станешь слабее. Ведь он последний оставшийся в живых из всех твоих друзей. Единственная связь между тобой и родиной, дающей тебе силу.

– Я не утаю от тебя правды, дедушка, – прошептал Перкар. – Поначалу я его ненавидел. Я боялся его – а страх рождает ненависть. Но теперь я ненавижу себя, оттого что ужасаюсь поступкам, которые совершил. Но Нгангата подносил мне один подарок за другим, хотя я не мог этого понять. Я не стою того, чтобы он умер из-за меня, и я не стою того, чтобы умереть вместе с ним, он для этого слишком хорош.

Перкар поглядел на пламя, казавшееся тусклым и печальным – ведь в нем не плясала богиня Огня.

– Братец Конь, не присмотришь ли ты за ним? Он, когда окрепнет, не останется в долгу.

Братец Конь почесал своего пса за ухом и вздохнул.

– Если Хин не против, то и я не возражаю.

– Спасибо, – сказал Перкар.

– В доме лежит вяленое мясо, возьми с собой, – предложил старик. – И послушай! – Он склонился поближе к Перкару. – Когда ты встретишь моих соплеменников, скажи им, я велел тебе жить. Скажи им, старик на острове, которого некогда звали Йушене, велел им позаботиться о тебе.

– Ты добр ко мне, – с благодарностью отозвался Перкар.

– О, да ты просишь меня о пустяках, – заметил Братец Конь. – Конечно же я присмотрю за твоим другом.

Он помолчал, и глаза его лукаво блеснули.

– Жаль, что ты не привез с собой больную женщину. Но ничто не бывает вполне хорошо.

Старик отхлебнул чаю и склонил голову набок.

– Послушай, – сказал он. – Я вспомнил о Реке еще кое-что.

– Что именно? – спросил Перкар.

– Ты помнишь, мы говорили, что Дух Реки проснулся?

– Да.

– Существует одно старинное предание. В нем говорится, что однажды Река пробудится полностью и пойдет на двух ногах, как человек.

– Что это значит?

Братец Конь пожал плечами.

– Ничего хорошего. Возможно, конец мира. Эта старая песнь, и я плохо ее помню.

Поздним вечером, когда Братец Конь крепко уснул, Перкар пошел на берег, выволок лодку и спустил ее на воду. Течение быстро понесло ее. Впервые Перкар чувствовал себя оживленным и готовым встретить судьбу лицом к лицу. Он не был счастлив или доволен, но и былого оцепенения не испытывал. Месяц или более он сопротивлялся судьбе, да и сейчас сопротивляется, как некий глупец, гребущий вверх против сильного течения, которое сносит и сносит его. Лодка Карака сразу же усвоила урок. А Перкар не усвоил, и борьба изнурила его. Но еще не поздно постичь истину. Если он должен встретить судьбу, не следует уклоняться или бороться до изнеможения. Нет, нужно спешить навстречу, обнажив клинок.

– Хотел бы я знать, кто будет твоим следующим владельцем, Харка? – спросил он, и в голосе его было больше насмешки, чем самоотречения.

IV

ПРЕВРАЩЕНИЯ

– Ты когда-нибудь видела такую замечательную пьесу? – воскликнул Вез, с восторгом прищелкнув пальцами. – Герой прибывает как раз в тот миг, когда разбойники собираются убить ее! А как он владеет мечом! Он вполне мог бы возглавить имперскую гвардию.

– Да, это было бы неплохо, существуй он на самом деле.

Вез с удивлением взглянул на нее, а потом расхохотался, брызжа слюной.

– Ты так остроумна, принцесса, – воскликнул он, – конечно же я имел в виду актера, который исполнял роль Тыша. Он прекрасно владеет мечом. Тебе понравилось? Ты была взволнована?

– О да, – согласилась Хизи, хотя была взволнована совсем по-другому, чем Вез.

– Ну, – сказал Вез, оправившись от веселья, – куда же мы пойдем сегодня вечером? В Лесном Дворе в это время года очень хорошо.

– Я устала, – сказала ему Хизи.

– Чепуха. Глоток свежего воздуха укрепит в тебе сопротивляемость.

Хизи задумалась над последним словом Веза, пытаясь – как ей приходилось делать часто – догадаться, какой смысл вкладывает в него благородный юноша. Но это в конце концов было не важно; она понимала: Вез настаивает на небольшой совместной прогулке. Хизи хотела уже решительно отказаться, как вдруг заметила испытующий взгляд Квэна. И как это она не сообразила, что сопровождающий Веза телохранитель может ее слышать.

Поблизости от Квэна Хизи было не по себе. Он не был рабом, как Тзэм, но одним из рода Йид Ну, дядей Веза. Он имел право присутствовать при свиданиях, а также обсуждать условия брачного соглашения. Квэн был, Хизи знала, одним из доносчиков ее отца, а также был связан со жрецами. Она была уверена, что от Квэна не ускользает ни одно ее движение и каждое ее слово станет известно многим и многим. И поэтому вместо того, чтобы ответить язвительным отказом, Хизи заставила себя ласково улыбнуться и сказала: