Забывались внушаемые приказы, исчезало притворство. Лишь бы он, только бы он…

Наверное, Сережа не может позвонить, просто у него сейчас тяжелое время, ох уж этот бизнес.

А может, он тоже заболел?..

В среду заехала Ленка, посидела часок. Марина ничего не рассказала ей про личные проблемы. «Сережа? Да, заходит. Все в порядке у нас, в Швецию собираемся прокатиться перед Рождеством. Паспорт надо заграничный получить…»

Ленка сказала, что ей предложили местечко в частной адвокатской конторе. Пока помощником очень известного юриста. Полгодика в помощниках, потом — в штат. Но она отказалась. Хотя финансовая сторона впечатляла. Это не министерская подачка — сапоги приличные с получки не купить.

"Но подожду пока, с голоду не умираю. Такие деньги за перекладывание бумажек с места на место да за курьерство никто не платит.

Ты посмотри, какие у него помощницы — краля на крале и кралей погоняет. Ни одной ниже ста семидесяти пяти, словно по каталогу. Знаешь, что про этого адвокатика поговаривают? Что девочек своих, помощниц, он по тюрьмам с собой таскает. Не для передачи богатого адвокатского опыта, конечно. Им этот опыт, в общем-то, постольку-поскольку…

Девочки обслуживанием клиентов занимаются, в специально отведенном месте. Они ж помощницы. Сеанс экстренной помощи. В естественной и неестественной форме. Кому какая нравится, благо клиенты денежные, хоть и капризные. Иным сами жены помощниц подгоняют, услуги оплачивают. Не должен любимый гасить основной инстинкт и пренебрегать естественными потребностями. Что естественно, то не безобразно.

Одним словом, помощницам и на сапожки достойные хватает, и на шубки норковые".

Посплетничав про следственный отдел еще полчасика — в основном обсуждалось, кто с кем, — Ленка умчалась домой.

Марина опять осталась наедине с маленьким кнопочным другом. Опять молилась, говорила с ним, вздрагивала при каждом звонке, едва сдерживала крик отчаяния, когда слышала в трубке не Сережин голос.

После проклинала, представляла, как Сергей валяется у нее в ногах или мерзнет под окном… Ненавидела. От всей души.

Но все забыла бы. Только бы позвонил.

Сама звонить она никогда не стала бы. Она — сильная женщина. А вдруг он вообще не позвонит?! О Боже мой, что же делать?

Он позвонил в субботу, ровно неделю спустя после своего дня рождения.

— Привет. Как поживаем? Спокойный, ровный голос. Марина оказалась не готовой, потому что слишком долго готовилась.

— Сереженька!.. Ну где же ты, драгоценный мой?! Куда ты пропал? Я болею, очень болею. Нет, родной, не сержусь, нисколечко. Теперь все в порядке. Приезжай, мне плохо, совсем плохо без тебя, просто умираю…

Он односложно отвечал, потом сказал, что заедет, предварительно позвонив…

…Заехал в воскресенье вечером. Привез три гвоздички — две красных и белую. Выглядел свежим и жизнерадостным. То есть радующимся жизни.

"Не звонил? Ну, понимаешь ли, не смог, просто не смог. Воз и маленькая тележка проблем и проблемок…

Только пожалуйста, давай без сцен. Мы взрослые люди, и наш бронепоезд стоит… Нет, я что-то не понимаю, родная. Я тебе что-нибудь подобное обещал? Ты, наверное, не так поняла…

Собственно, за этим я и пришел. Давай обойдемся без высоковольтных фраз. Мы не в театре имени Большого и Малого. Бога ради, прекрати. А вот это тебя не касается. Мы ничем не связаны, отсюда выводы о невмешательстве во внутренние дела…

В общем, если понадобится моя помощь, я ее окажу. Если сумею, конечно. А все остальное — извини…

Да, говорил. Наверное, это было ошибкой.

И потом, если откровенно, год назад ты была одной, а сейчас совершенно другая. Даже внешне. Посмотри в зеркало, может, поймешь. Да, любят не за внешность. Но и за внешность тоже…

Короче, мне пора. Телефон знаешь, будут проблемы, звони. Можешь не провожать, я помню, где дверь".

Марина пришла в себя на третьи сутки. Врач продлил больничный, полагая, что ее состояние вызвано остаточными явлениями простуды.

«Лечитесь, милая, лечитесь. Лекарства хорошие, принимайте регулярно — помогут».

Помогли, но не от того. От этого лекарств еще не придумали. Наркота не в счет.

Все последующие неудачи и неприятные события Марина связывала с уходом Сергея. Он был главным виновником всех ее бед. Началась какая-то жуткая черная полоса. Как по заказу.

Два месяца спустя погиб в аварии отец. На маму было страшно смотреть. Хотя сплетники поговаривали, что мать вышла замуж не за отца, а за его деньги, Марина была твердо уверена в искренности их отношений.

Перестали волновать вопросы карьеры, ей уже не хотелось стать адвокатом. Зачем? Не хватало того, главного, ради чего люди живут. Деньги? Покупать наряды и украшения? И для кого их надевать? Для себя или для подружек? Самой не надо, а подружки перебьются. Хотят — сами пускай наряжаются. Положение? Опять-таки для кого? Вот, смотрите — это Марина Александровна, превосходный специалист, отличный практик, рекомендуем…

Ну и что?

В итоге — отказ от заманчивых предложений, завал нескольких вполне перспективных уголовных дел. Выговоры, перебранки с начальством…

Ну и что?

Утром ей не хотелось смотреться в зеркало, вернее, она боялась туда смотреть. Никаких макияжей, причесок, масок… Перешила все юбки на два-три размера больше, иначе не влезть. Мелкие ссоры с матерью, потом крупные скандалы, напрасные обиды…

Ну и что?

Пустота. Сплошная инерция.

Костя, бегавший за ней, женился. Иногда звонит, поздравляет с праздниками.

Сережа не звонит совсем. Как умер. Не поздравил ни в Новый год, ни в день рождения. Она, разумеется, тоже.

Ленка сначала успокаивала, вспоминая всякие похожие истории из жизни подружек, ругалась, стыдила, предлагая поумнеть и не строить из себя тургеневскую барышню. Потом махнула рукой.

Три года пролетели как один день — уголовные дела, выходные, праздники, сабантуйчики, сериалы, отпуска, больничные, толкотня в метро.

Один раз она случайно услышала про Сережу. Вернее, прочитала в городской газете. В разделе криминальной хроники. В подъезде нашли застреленного коммерсанта-торгаша, связанного с продажей компьютеров и оргтехники. Как утверждал корреспондент, торгаш имел затяжной конфликт с компанией, возглавляемой господином Измайловым С. Да, Сережа тоже торговал компьютерами.

Еще тогда, три года назад.

Марина перезвонила в убойный отдел Главка, уточнила у знакомого опера обстоятельства происшествия, версии. «Да, Измайлов на подозрении, но это ж заказуха, пока испЬлнителя не найдем, подозрения так и останутся подозрениями. Да, его вызывали, беседовали… Держится спокойно, где-то даже нагло, но глазки бегают. Сомнений, в общем-то, нет, но и доказательств тоже. Работаем».

Марина стала страдать хронической бессонницей. Просто лежала, смотрела в темноту и представляла свою жизнь с ним.

Она ненавидела его, жаждала отомстить, увидеть, как он мучается, желала ему неудач и бед… Но очень хотела, чтобы он вернулся. Она ждала его, совершенно четко осознавая, что он уже не вернется.

Никем не объясненное противоречие, которое, в принципе, и невозможно объяснить…

— Налево… Нет, следующая дверь. Марина вышла из оцепенения, вызванного нахлынувшими воспоминаниями.

Перед визитом в изолятор она задержалась на улице, поправляя сделанный утром макияж и прическу. Сейчас жалела, что не успела еще разок взглянуть в зеркальце. На ней был самый красивый костюм, вчера весь вечер возилась с иголкой, перешивая его по размеру. Последний раз Марина наряжалась в него пару лет назад, на день рождения мамы. Возможно, костюм вышел из моды…-Из коридора донеслось ворчание:

— Командир, ну что за блевотина, в натуре? На телефон, позвони, мне нормальной хавки привезут. От ваших помоев ноги сводит.

— Не надо воровать, тогда и сводить не будет… Проходи, проходи.

— Да кто ворует-то?

Марина прижала ладони к столу, стараясь скрыть дрожь.

— Здравствуй… те.

Он почти не изменился. Чуть располнел да нажил пару неглубоких морщинок, спускающихся по щекам к подбородку. Нет, нет, у него совсем другие глаза. Пронзительно-надменные, глаза победителя. Темные синяки, вызванные бессонной ночью.

Он смотрелся как-то нелепо. В модном кремовом костюме без галстука и в мощных ботинках без шнурков.

— Марина Александровна, — дежурный выглянул из-за спины Сергея, — звонил Михайлов, он будет здесь через полчаса, займет второй стол.

В кабинете имелось еще одно место для допросов. Михайлов, тоже следователь, работал в райотделе.

Марина молча кивнула. У нее есть полчаса. Дежурный скрылся.

— Вот так сюрпризик! — Сергей вытаращился на бывшую любовницу. — Маришка! Ты покурить не захватила? А то я тут умираю.

Он упал на стул, широко расставил ноги, оперся о колено рукой. Со стороны можно было подумать, что это он будет вести допрос.

— Сядь нормально. — Развязный, небрежный тон Сергея, как ни странно, помог Марине выйти из заторможенного состояния. — Ты не в ресторане.

— Ну извини. — Сергей нагловато улыбнулся и вытянул руки по швам. — Здравия желаю, товарищ следователь! Поздравляю вас с началом допроса. У-р-р-ра-а!!! Мариш, да расслабься ты, это ж я! Ты чего, забыла, что ли? Я, если по правде, просто обалдел, когда тебя увидел. Захожу — блин, Маришка! Ты не молчи, давай рассказывай, как житуха. Да, слушай, может, сходишь, стрельнешь у цирика пару сигарет? Моих же сигарет! Я им нераспечатанную пачку презентовал.

— Потерпишь, — холодно ответила Марина. Она по-прежнему боялась оторвать ладони от стола, сидела, как первоклассница перед учителем. Хотя дрожь уже прекратилась. По крайней мере, внешняя.

— Ну ладно. Ради тебя потерплю. Не, здорово, что я на тебя нарвался, просто клево. Я-то, прикинь, и разговаривать не собирался, только при адвокате. Бах, а тут Маришка! С тобой-то мы быстренько все решим. Верно, малыш?

Сергей вел себя, будто они расстались только вчера. После культпохода в казино.

— Сергей, у нас не так много времени, ты же слышал. Мне надо кое-что уточнить, я за этим и пришла. Даже если мне случайно расписали это дело, я должна его расследовать. Обязана.

— Да какое там, к черту, дело! — махнул рукой Сергей. — Вот это, что ли? Блевотина сушеная, извини за метафору. Я тебе потом за пару секунд все растолкую. Я, прикинь, тут о тебе почему-то вспомнил. Ну, когда сюда привезли. Думал, ушла ты или нет? Как живешь-то, малыш?

— Нормально живу. Не называй меня малышом. Мне это неприятно.

— Эх, а я плохо живу. Мою пайку крысы съели, га-га-га…

Сергей все еще находился под впечатлением их случайного свидания в изоляторе. Бурную радость ему доставляла, конечно, не встреча с Мариной, а свидание со следователем Мариной. Это слишком бросалось в глаза. Марина готовила себя к совершенно иному разговору. Ей казалось, что он испугается, упадет в ноги или, по крайней мере, будет сидеть, виновато уставившись в пол. А тут действительно как в казино. Хозяин Медной горы. Сережа Измайлов.

Хотя годы меняют не только внешность… Это для нее они промчались как один день. А что было у него? Что у него там, на обратной стороне визитки? И осталось ли в нем хоть что-то от того Сережи, который заботливо прятал ее от дождя под своей курткой? Который часами простаивал в подъезде, дожидаясь ее возвращения от подружки…

Она пододвинула дело поближе.

— Да погоди ты, — Сергей положил руку на обложку. — Тебя ведь сейчас не это волнует? Да, малыш? У женщины рабочие вопросы всегда на втором месте. Сколько мы не виделись? Два года? Хоть бы позвонила, поболтали бы, в кафешку сходили б. Чего не звонила-то?

— А ты?

— Я звонил месяца два назад. Батя к трубе подходил. Сказал, что ты в наличии отсутствуешь. Потом закрутился, не успел перезвонить, дела там всякие.

Марина не стала сообщать ему, что отец погиб почти три года назад.

— Замуж-то не выскочила?

— Послушай, давай к делу перейдем. Сергей, не обращая внимания на предложение, продолжал:

— А у меня все как-то наперекосяк… Женился сдуру на одной… Оттяпала у меня квартиру с «тачкой», потом сбежала. К моему же приятелю. С ним сейчас судится. Хорошо хоть детей не было. После со второй пожил, уже так, без колотухи в паспорте. Тоже стервозой оказалась, гуляла со всеми налево-направо, выгнал… Сейчас так, то с одной, то с другой, в общем, ничего не получается. Попадаются одни уродки какие-то…

Сергей криво ухмыльнулся и начал отряхивать рукав пиджака, испачканный мелом.

— Хоть бы переодеться разрешили. Это ж «Хуго Босс». Настоящий. Из Германии привез. Такие вот дела, малыш. А с этим-то все понятно, — Сергей кивнул на дело. — Тюлька в томатном соусе. Стухшая.

Он закончил чистить «Хуго Босса» и сложил руки на груди.

— Я за годик последний раскрутился по-нормальному. На компьютерах. Заказики подвернулись, в том числе и государевы. У меня на такие штуки нюх. Цену на опт приспустил, загнал… Конкуренты верещали, мол, не по правилам клиентов таким макаром перебивать. Да пошли они все… Где эти правила, покажите! Прикинь, бандюгов пытались наслать, а у меня «крыши» нет, сам разбираюсь. Раз десять на «стрелки» всякие ездил. Со стволом в парадняк заходил. Разрешение сделал. Но улеглось вроде… Это ведь бизнес. Есть у меня товар — я его продаю. Сумел договориться — стало быть, хорошо. А вы не сумели — ваши проблемы, тренируйтесь. Я с немцами работаю, ну, технику у них закупаю. Они после той сделки полюбили меня нежно, контрактик новый предложили. С минимальной предоплатой. Я, конечно, обеими руками за! Здесь с покупателем повезло. Хотя нет, это не чистое везение. Грамотная рекламная политика называется. Госшарага, бюджетные деньги. Полные гарантии при расчете. Все тип-топ, удачно. Ну, между нами если, пришлось заслать немножко кой-кому… Но немножко.

— Грамотная рекламная политика?

— Где-то. А тут этот долбаный кризис. Доллар — прыг! Марка следом — прыг! А у меня товара, можно сказать, проданного на целый… В общем, на много. Хорошо еще, с заказчиками никаких бумажек не подписывал, а то сел бы в калошу рваную… Встречаюсь с ними — так и так, ребята, извиняйте, но… Надо бы дослать. Кризис жанра. Они заныли — финансы не наши, городские, лишних нет… Я им про рекламную политику напоминаю — долг платежом красен. Самое обидное — хрена этого, которому на лапу сунул, в Союзе нет, свалил в Америку, на воды отдохнуть, товарищ с ограниченной ответственностью.

Надеюсь, Мариш, это все тоже между нами? А что делать, сейчас без этого никуда. Я тебе такого мог бы рассказать — круче узбекского дельца… Сажай — не хочу. Только не разрешат посадить.

Я давай тогда пробивать. Не так уж много и накинул, чего ради им отказываться? Пробил. Свои люди везде есть, потому как все деньги любят. Оказывается, компаньон мой бывший постарался, Олежек Буйнов. Помнишь, плешивый такой, в очках? На дне рождения у меня был. Мы с ним пару лет назад разосра… пардон, поссорились, ну и разбежались. Он, гад, у меня лучших людей увел, свою компанию открыл. «ОБИ» называется, как прокладки. «Олег Буйнов Интернейшнл». Тоже компьютеры и всякая мутотень. У него не только опт, но и магазинов несколько.

Короче, Олежек узнал, погань, про моих клиентов и втихаря с ними сговорился. За еще меньшую цену. Естественно, зеленых для интереса заслал. Я, как узнал, хай поднял. К нему прикатился-в морду чуть не дал, едва сдержался, потом к клиентам помчался. Не по-товарищески это, господа, такие оборотки устраивать, не по-государственному. Не правы вы, что с Олежеком за моей спиной торгуетесь. Я про него много всякого знаю, обманет он вас по-паскудному. Хотя бы с товаром. Там только снаружи чин-чинарем, фирма, а внутри — все желтое, как моча пьяного верблюда. Южная Азия. Подумайте хорошенько.

Подумали. Решили тендер устроить. Знаешь, что это? Типа выборов. Есть несколько претендентов, тайным голосованием выбирается единственный. Так и тут. Выбирают между мной и Олежеком. Время назначили. Знаешь, на когда? На десятое число, то есть через неделю! И если меня на тендере не окажется, автоматом побеждает Олежек! А как же мне там оказаться, коли я тут?! В тюрьме!

— Ты пока еще не в тюрьме. Ты задержан на трое суток по подозрению. Между задержанием и арестом большая разница.

— Да брось ты!.. Словоблудие. Что так, что этак — решетка на окне. Ну, Олежек… Не ожидал я от него такой пилюли… На тендере ему ничего не светило с его желтым дерьмом. Так он во как все обставил, ублюдок!

Сергей топнул каблуком по полу, будто раздавил таракана.

— В деле есть только конкретный эпизод с долговой распиской и нет ни слова про твои разборки с Буйновым, — Марина наконец перестала мандражировать и решила сосредоточиться на деле.

— А кому мне про это рассказывать? Вчерашнему мальчику? С-Пальчику? Так он чуть не уснул. Выхлопом за три метра несло, сопля из ноздри до стола повисла. Смешные у вас следователи.

Марина ничего не ответила. Миша, несмотря на юный возраст, принимал на тощую грудь по-взрослому, особенно когда за «спасибо». А уж Косицын перед ним вряд ли счет положил. И поспать на службе Михаил любил. Говорят, один раз уснул на обыске, пока опера шкафы выворачивали…

— Тебе, Мариш, все как перед Богом, — продолжал Сергей. — Ты только правильно нить ухвати. Этот вот шустряк, который заяву на меня накатал, — Олежека приятель закадычный. Финэк они вместе кончали. «Бабки» я у него брал, да… У него всегда наличка есть, а у меня тогда проблемы случились. Я, как положено, с процентами вернул бы все через пару месяцев. Там написано, — Сергей кивнул на протокол допроса.

— Есть неясность с местом передачи денег. И заявитель, и свидетель утверждают, что все происходило в нашем районе, возле метро.

— Чепуха полная. Во-первых, не было никакого свидетеля. «Бабки» передавались один на один. К чему мне лишние глаза и уши? Есть расписка, я от нее не отказываюсь. Ни у какого метро. У него в конторе, на Коломяжском. Зачем такой наглый фуфляк засылать, я просто не представляю.

— Ты прекрасно знаешь, что твоя расписка никакой юридической силы не имеет. По суду он ничего не докажет.

— Да отдал бы я этому жлобу его паршивые «бабки»! Слышала, что премьер сказал? Ждите, господа, кризис пройдет сам собой. Рассосется. Надо только подождать. Я то же самое товарищу передал! Верну деньги после кризиса, подожди. А они вон как… Свидетель какой-то, расписка недействительна… Молодцы. Все просчитали. Мошенничество. Лихо! Ты-то мне веришь?

— Пока не знаю. Мне надо побеседовать и со свидетелем, и с потерпевшим.

— Беседуй, конечно. У Олежека в ментуре связи налажены, вот тебе и вся загадка с метро.

Вернее, разгадка. У этого Косицына на харе написано, кто он и что. Видала б ты, как он меня колол.

— Бил?

— Только попробовал бы. Сейчас бы с тремя капельницами в больнице имени 25-го Октября реабилитировался. Нес бредятину какую-то, кодекс в нос совал, дешевка позорная… Стал бы он за свои две тонны оклада толстую задницу от стула отрывать, чтобы чужие долги вернуть…

Сергей презрительно ухмыльнулся.

В коридоре послышались голоса. Марина взглянула на часы. Тридцать минут истекли. Быстро.

В кабинет заглянул Николай Михайлович, за ним — следователь Вадик Михайлов.

— Привет, Марина Александровна, не помешаю? — он кивнул на свободный стол.

— Помешаешь, конечно.

— Ну, извини.

Михайлов уселся и открыл портфель. Дежурный отправился за задержанным.

— Ну и что, Мариша, мне светит? — Сергей не стеснялся постороннего человека. Михайлов оторвался от портфеля.

— Какая она тебе Мариша? С елки, что ли, свалился? Нашел девочку…

— Вадик, все нормально, — успокоила Марина Михайлова. — Я разрешила. Вообще-то я здесь по личному вопросу.

Михайлов удивленно пожал плечами и мрачно пробубнил:

— Вы б еще чаепитие при свечках устроили. Я все понимаю, но…

Марина повернулась к Сергею. Наверное, в другой обстановке и при других обстоятельствах она ничего и не заметила бы, но сейчас… Сергей смотрел на нее совсем иначе, нежели минуту назад. Обиженным взглядом школьника, которому строгий и несправедливый педагог хочет вкатить «квадрат». К обиде добавлялся едва уловимый испуг.

Неужели дошло?

— Что тебе светит? — Марина решила провести маленький следственный эксперимент. — Все зависит от МОЕГО решения. Если свидетель и потерпевший будут настаивать на первоначальных показаниях, я предъявлю тебе обвинение в мошенничестве.

— И что?

— Изберу меру пресечения.

— Какую же?

Марина выдержала взгляд Сергея.

— Возможно, арест. Очень большой ущерб. Либо подписка о невыезде. Если ты скроешься, у меня будут неприятности.

— Ах, вот оно… — Измайлов провел ладонью по шее, вытирая пот. — Личное дело, значит?.. Та-а-а-ак… Ну что ж, Мариша, давай, арестовывай. Отыграться решила? Что ж сразу-то не сказала? Случайно, говоришь, дельце расписали…

Марина молчала, давая Сергею выговориться.

— Ты, стало быть, тоже личную шерсть с государственной путаешь? Молодец Олежек. Недооценил я его. Как обставил. Оперку Косицыну отмаксал, а тебе и максать нет надобности. Ты и так все что угодно сделаешь. Хорошая у Олежки память. Поздравления ему передай, когда встретишь.

— Я занимаюсь расследованием дела, которое мне расписали, — как можно спокойнее ответила Марина. — Если не усмотрю состава преступления, то прекращу дело.

— Я тебя умоляю, малыш!.. Какое «прекращу»?! Да кто ж тебе позволит? Не для того его заводили, чтобы прекращать. Не надо меня совсем за сдвинутого держать. Кто я в твоих глазах? Скотина, подонок, мерзавец — соблазнил Да бросил. В тюрьму его за это, в тюрьму! Что отворачиваешься? Боишься? А ты вспомни, как я за тобой шавкой-дурачком бегал, а ты цацу-недотрогу из себя строила. «Ах, Мариночка, не хотите ли направо, в Малый?» — «Да нет, я хочу налево, в Большой». Не так разве?

— Прекрати немедленно. — Марину опять заколотило.

Михайлов участливо посмотрел на коллегу.

— Да нет, это ты прекрати, — продолжал разгоняться Сергей. — Самое сволочное дело — бабские амбиции таким вот макаром унимать. Давай, Мариш, давай! Только учти, родная, — ой как тебе икнется. Мы тогда с тобой, кажется, по-честному разбежались. Да, любил. Но разлюбил! Дело житейское. К тебе без претензий. Люби кого хочешь, гуляй с кем хочешь, хоть с целой ротой сразу. Но и меня не доставай, потому что — прошло. Проехало. Не получилось — стало быть, не получилось! Так что я сейчас все как сквозь бутылку «Смирновки» вижу — четко и ясно. Одно непонятно — то ли с ними ты, то ли разводят тебя, как куклу, зная про амуры наши.

— Меня никто не разводит. И никаких амбиций я унимать, как ты говоришь, не буду. Арест санкционирует прокурор, в любом случае последнее слово за ним.

— Знаешь, Мариш, как у нас торгаши покупателей дурят? Я с тобой поделюсь секретом профессиональной торговли. Продаю я компьютер за восемьсот, к примеру. Плохо идет, не берут. Тогда я на фасаде магазина аршинными буквами пишу: скидка — сорок процентов! Дешевая распродажа! А потом на ценничке: «Старая цена — полторы, новая — тысяча!» Влет уходит компьютер. За восемьсот не брали, за тонну — на ура. Психология называется. Что скидки, что — кид-ки, в одной букве разница, но зато какая разница! Клиент мне руки целовать готов. Надо же, щедрая душа — сорок процентов скинул. И с чего это вдруг? Так вот я ему и отвечаю — рынок благодарите, последнее слово за ним! Усекаешь? А на самом-то деле это слово только за мной. И что я клиенту преподнесу, то он и схавает. Так и ты прокурору своему — либо одно нагрузишь, либо другое. Только меня за мои фокусы никто не осудит, это бизнес, на таком кидалове все держатся. Не я лоха кину, так кто-нибудь другой. А вот за твои фокусы…

— Все, мне надоело, — Марина захлопнула папку. — Я приду завтра после обеда. Сегодня мне еще надо успеть вызвать и допросить людей.

— Вызовешь, Мариша, успеешь. Олежеку и шавке его только свистни. Галопом, рысью прилетят… Знаешь, что мне больше всего обидно? — сказал Сергей неожиданно смягчившимся голосом. — Я ведь эти годы вспоминал тебя, сны видел, где мы с тобой… Да, по-глупому как-то вышло, может, и не прав я был. Так я уже за это наказан. Может, и получилось бы у нас с тобой, а?

— Не знаю, — почти шепотом ответила растерявшаяся Марина.

— Помнишь, как мы в Павловск катались? Классно ведь было? Не знаю, после этого ничего похожего у меня и близко ни с кем не получалось…

Марину чуть не затрясло от такого лицемерия. Говорить про то, как ему было хорошо с ней, и за три года ни разу не позвонить? Обвинять ее и тут же стелиться скатертью? И хорошо было ему с ней, и самая лучшая она была…

Только выпусти, малыш…

Следственный эксперимент удался на славу.

Если б не сидящий рядом Вадик… Ох, что б она Сереже…

Марина швырнула дело в сумку, ударила по звоночку на стенке, вызывая дежурного. Отвернулась в сторону, к окошку, чтобы никто не увидел покрасневших глаз. Лишь бы тушь не потекла…

Николай Михайлович появился довольно быстро.

— Всё, Марина Александровна?

— Да, — едва слышно ответила она.

— Измайлов, прошу в номер.

Сергей, конечно же, уловил резкую перемену в настроении следователя. Понял, что немножко переиграл. Поднялся со стула, с плохо скрываемой злобой посмотрел на Марину. Уже в дверях притормозил и обернулся:

— До завтра, малыш. Ты на всякий случай помни, что жизнь — штука длинная… Но иногда и короткая.

Тяжелые ботинки без шнурков зашаркали по каменному полу изолятора.

Марина смогла удержаться от рыданий только благодаря все тому же Михайлову. Хотя тот увлекся допросом своего подозреваемого и на нее внимания не обращал.

«Гад! Гад! Гад!.. Посажу к черту!..»

…Ленка накурила в кабинете до умопомрачения, будто кто-то произвел газовую атаку сигаретным дымом.

— Кошмар, ты совсем уже со своим никотином… — Марина сразу ринулась открывать окно.

— За тебя переживала. Ну как? Рассказывай. Марина с минуту стояла у окна. Затем вернулась к столу, бросила сумку с делом.

— Никак. Нормально все. Ленка подперла голову рукой и сочувственно уставилась на подругу.

— Ясно все, Мариш. По лицу все видно. Тушь, кстати, вытри. Ты на меня не обижайся, я ведь желаю тебе только добра и счастья. И зря ты, абсолютно зря надеешься, что, если выпустишь его, он к тебе вернется. Ты ведь этого хочешь, верно? Передо мной-то чего ломаться? Так вот, ты последней дурой будешь, если это сделаешь. Посмотри в зеркальце-то. В кого ты превратилась за три года?! А такая классная девчонка была. Ты, конечно, извини, но сейчас на тебя ни один кобель не покосится. Медуза-Гангрена. Главное, было б из-за кого! Из-за барыги потного!

— Замолчи.

— Я-то замолчу, вообще могу не разговаривать. Ты уже утонула в романтических соплях, живешь будто в Санта-Барбаре. Вернись на землю-то. Иначе до шестидесяти так и будешь принца Сережу ждать. Выкини его из башки. Сажай к черту, другого тебе найдем. Вон, пол-отдела у нас неженатых, пьют, правда, но сейчас все пьют. Приведешь себя в порядок — отбоя от ухажеров не будет.

Марина достала из сумки платочек и зеркальце.

— Не надо мне никаких ухажеров. А здесь, — она кивнула на уголовное дело, торчащее из сумки, — нет состава преступления.

— Ну и дура.

На работе Марина задержалась почти до одиннадцати вечера. В отделе никого не осталось, кроме кемарившего на вахте сержанта. Полчаса назад из ее кабинета вышли потерпевший и свидетель по мошенничеству. Как и предполагал Сергей, они примчались по первому звонку, готовые оказать правосудию любое содействие. Марина по очереди передопросила господ и окончательно убедилась, что господа врут. В общих моментах они, конечно, договорились, но в мелочах… Она отразила мелочи в протоколах, дала расписаться и попрощалась с господами без всяких нравоучений о недопустимости лжи.

Странно, но сейчас Марина чувствовала какую-то необыкновенную легкость, словно тяжелый туман, давивший на сознание последние годы, неожиданно рассеялся после порыва ветра.

Да что, действительно, с ней происходило? И права Ленка — она жила какими-то химерами, глядя в одну-единственную точку и не пытаясь от этой точки оторваться. Кто заколдовал ее? Неужели этот прохвост, сидящий сейчас на нарах, пускай даже по липовому обвинению?

Но, с другой стороны, он таким раньше не был. Не был ведь? Или…

Она не хотела видеть его таким. Любовь словно ретушь на фотографии — убирает морщины и выделяет румянец. А три года не могут изменить сущность человека, какими бы событиями эти годы ни были наполнены. Да и десять, и пятьдесят лет. Сущность — это фундамент, стержень, все остальное — мишура. Марина смотрела только на мишуру, ослепленная и зачарованная блеском. За три года блеск потускнел, растворился, а стержень — вот он. Смотри и наслаждайся. «Жизнь — штука длинная, но она может быть и короткой. Запомни, малыш».

«Запомню, запомню, Сережа… Сядешь ты у меня завтра в „автозак“ и поедешь в домик с видом на Неву, прямо в своем „Хуго Боссе“. А угрожает мне каждый первый, привыкла. Я три года страдала, теперь ты три годика помайся. Чтобы все по-честному, по совести…»

По совести?

Так ведь им это и надо! Ведь дело-то в самом деле липовое. О Боже мой… Как все точно рассчитано! Чтобы брошенная любовница да не отыгралась? Отыграется!

"Стало быть, если я арестую Сережу, Буйнов получит клиентов, Косицын — новую «тачку», а я… Что получу я? Наслаждение местью?

Да, я ужасно хочу отомстить ему, разорвать, растоптать, упечь. Чтобы гнил он на шконке с туберкулезниками, чтобы мерз на лесосеке и ждал гнилую баланду. Чтобы вспоминал меня каждый свой денек. И знал, что это я, лично я ему, гаду, курорт устроила. За дело, по совести!

По совести?..

Ладно бы действительно он кинул кого. Но он же невиновен. И я это знаю, и он, конечно, знает. За какое ж тогда дело? За личное?

Как я-то буду жить после этого? Он мерзавец, но я… Какой у меня стержень? Какой фундамент?"

Марина нашла в Ленкином столе сигареты, закурила. Домой идти не хотелось, утром она опять сцепилась с матерью из-за какой-то ерунды.