Андрей КИВИНОВ и Сергей МАЙОРОВ

АКУЛА

Все события и персонажи, описанные в романе, являются вымышленными. Любые совпадения с имевшими место в действительности случайны.

Автор выражает особую благодарность М. В. Казачинскому за помощь, оказанную в работе над книгой.

1. Новая жертва

Место происшествия охранялось двумя постовыми. Волгин заметил их, когда отошел от машины и поднялся на пригорок, с которого начиналась тропинка, ведущая через пустырь с брошенной стройплощадкой. Чуть в стороне от сержантов лежало тело, полускрытое высокой травой – были видны только ноги, одна – неестественно выпрямленная, вторая – слегка согнутая, в задравшихся выше щиколоток голубых джинсах.

Подойдя, Волгин махнул удостоверением:

– Группа по раскрытию убийств… Вся районная группа состояла из него одного, шедший позади Сергея опер Дима Кузенков работал в территориальном отделении.

Один из постовых признал Сергея и, протягивая для пожатия правую руку, левой указал на пострадавшего:

– Поторопились вы, ребята. Он пока еще жив.

– Дежурный сказал – убийство.

– Это по «ноль два» так заявка прошла. С первого взгляда, конечно, и не определишь.

– Кто звонил – неизвестно?

– По крайней мере, нас он ждать не стал. – «Скорую» вызвали?

– Давно…

Мужчина лежал на спине. Не шевелился, не стонал и, казалось, даже не дышал. Вместо лица – кровавое месиво, из которого острым углом торчало что-то необычное, сразу привлекшее внимание. Наклонившись, Волгин разглядел кусок роговой оправы очков, сильнейшим ударом просто вмятых в глазницу.

– Да ведь это тот самый! – в затылок Волгину ахнул Кузенков, приглядевшись к одежде избитого. – Который нам дорогу перебегал, помнишь?

– ПОМНЮ.

– Мне еще тогда показалось, что за ним ктo-то гонится…

– Да? – Волгин посмотрел на коллегу скептически. – Что ж ты не остановил?

* * *

Постовые прислушивались к разговору оперов с интересом, но вопросов не задавали, по опыту зная, что откровенничать с ними не станут.

Около часа назад, когда Волгин и Кузенков ехали в РУВД, потерпевший, который тогда еще таковым не являлся, сиганул под колеса их машины. Конечно, он это сделал не специально – или задумался крепко, или был просто по жизни раззявой, но инцидент слегка подпортил настроение: Сергей водил машину аккуратно, а тут чуть не попал в ДТП у стен родного управления.

– Плохая примета, – вздохнул он, убедившись, что пешеход благополучно миновал проезжую часть. – Почти как черная кошка. Завтра в прокуратуре совещание – не иначе, выдерут меня, как Сидорову козу…

– В детстве я таких ходоков убивал на месте, из рогатки, – перефразируя Остапа Бендера, поддержал Кузенков.

Около мужчины лежал замызганный полиэтиленовый пакет. Волгин присел на корточки и осторожно развернул: две бутылки темного пива и вяленый лещ, завернутый в обрывок промасленной газеты.

– Н-да, не из «Метрополя» закуска. – Сергей посмотрел снизу вверх на Кузенкова и постовых, нависших над ним, затаив дыхание. – Между прочим, мужика не руками так отдубасили. Чем здесь топтаться, лучше прошвырнулись бы вокруг, поискали: где-то должна железяка валяться.

Когда сержанты, не слишком воодушевленные полученным заданием, ушли, Волгин осмотрел карманы пострадавшего. Ни документов, ни ценностей в них не оказалось, только грязный носовой платок и пятирублевая купюра. Еще несколько мелких монет блеснули в траве, когда Сергей склонился ниже, разглядывая открытую рану на голове избитого человека.

– Едва дышит… Где эта… «скорая»?

Врачи появились минут через двадцать. Из микроавтобуса, остановившегося довольно далеко, вышли две женщины в голубой униформе. Осмотрелись, но подходить не спешили, и только когда заме-" тили сотрудников в форме, двинулись по тропинке.

– Носилки нужны! – крикнул Сергей; убедившись, что никто его слушать не собирается, встал и пошел навстречу. – Носилки…

Старшая из приехавших остановилась:

– Вы кто, милиция?

– Уголовный розыск.

– Вот и ищите своих уголовников, а мы сами посмотрим. Может, ему уже ничего не надо, – женщина поправила выбившийся из-под шапочки обесцвеченный локон и закончила тем же будничным, усталым голосом. – Опять, наверное, бомж какой-у нибудь? На прошлой неделе уже вызывали. Как раз, на это самое место,

– Да хоть депутат – какая разница?

– Перестаньте, мы не на митинге. – Врачиха обошла Волгина, достала из кармана резиновые перчатки, но одевать их не торопилась, очевидно,рассчитывая определить тяжесть повреждений и необходимость помощи на глазок.

– Вы хоть не топчите там… по возможности! —д крикнул вдогонку Сергей и тихо выругался: обычно проблем с бригадами «скорой» не возникало.

– Ну что там, доктор, мы его теряем? – спросил Кузенков, который в силу молодого возраста и непродолжительного стажа работы порой излишне бравировал цинизмом.

– Попробуем довезти. Несите, не мы же его потащим…

Водитель микроавтобуса, найдя бордюр пониже, заехал на тротуар и остановился возле пригорка, с ко-й торого начиналась тропинка. Распахнул задние двери и помог операм взять носилки – постовые своевременно увлеклись поиском орудия преступления и отошли так далеко, что звать их смысла не было.

– Погодите, – выпрыгнув из автобуса, водитель застелил носилки клеенкой. – Теперь давайте… И осторожнее, там одна ручка болтается.

Управились быстро. После того как «скорая» уехала, Кузенков спросил:

–

– Как, по-твоему, из той же серии?

– Этот вопрос мы зададим преступнику.

– Четвертый случаи… Одно и то же место, схожий почерк. По крайней мере, этот хоть жив остался, оклемается – расскажет, что к чему.

– Сплюнь! Его, бедолагу, в «третью истребительную» повезли…

– Туда, где живые завидуют мертвым? Кстати, если б мы его машиной сшибли, он бы легче отделался.

– Молодец, что напомнил. Он, когда дорогу перебегал, был без пакета, а ближайшее место, где можно затариться пивом – вон те ларьки. Сходи, поговори с продавцами. Я пока здесь покручусь. Эксперта дождусь. Может, и собака с милицией приедет…

В течение ночи Волгин дважды звонил в городскую больницу № 3. Сначала ему бодро говорили, что пострадавший находится на операции, ближе к утру сонная медсестра сообщила, что его поместили в реанимацию и он отходит от наркоза. Проявив настойчивость, Волгин опросил работников приемного покоя и даже перехватил врачей «скорой», когда они заехали на свою подстанцию выпить чая, но информации не получил – если раненый где-то, по пути от места происшествия до хирургического стола, и приходил в сознание, то вопросов о случившемся ему никто не задавал. Оставалось ждать утра, что Волгин и сделал, устроившись в глубоком кожаном кресле, стоявшем в кабинете как раз для таких случаев – диваны и разного рода кушетки начальством периодически запрещались.

Вскоре после девяти опер переступил порог реанимационного отделения. Медперсонала видно не было. Самовольно облачивщись во взятый с вешалки белый халат и нацепив на ботинки полиэтиленовые пакеты, Сергей отправился искать врача. Тот сидел в ординаторской, устало курил в приоткрытую форточку и поглаживал левой рукой кружку с горячим кофе. Раньше, чем Волгин успел представиться, спросил:

– Из милиции? По поводу неизвестного? – и, отмахнувшись от документов, продолжил: – Можете попробовать поговорить, но я не очень представляю, как это у вас получится – помимо всего прочего, сломана нижняя челюсть. Знаете анекдот про то, как Герасим поймал золотую рыбку? Она пообещала выполнить три его желания, и стало у глухонемого мужика три коровы… М-да. Попытайтесь, коли уж так надо, на пальцах объясниться, но только недолго и, уж конечно, никаких протоколов. Сами знаете, потеря памяти или неадекватное восприятие реальности после таких травм – дело вполне обычное.

– А как он… вообще?

– Трудно сказать. Прогноз не самый благоприятный, слишком серьезные и обширные повреждения. Удивительно, что… – врач передернул плечами, – его ведь с улицы забрали? Насколько я могу предположить, преступник был уверен, что довел дело до конца. Судя по внешнему виду, пациент – из люмпенов, хотя жил, наверное, не в подвале. По крайней мере, живности на нем я не заметил…

Медсестра проводила в палату. Там лежали пятеро, и Волгин без посторонней помощи навряд ли отыскал бы «своего», но девушка указала на крайнюю койку:

– Вам нужен тот, которого доставили с Чкаловской?

Мужчина лежал, укрытый простыней до середины живота. На видимых участках тела – никаких повреждений, что мало характерно для гопницкой драки с использованием подручных материалов, зато голове досталось по полной программе. Ничего не скажешь, били на убой. Если судить по взгляду – доктор был прав, мужик не очень понимает, в больнице он или уже на небесах.

Волгин пристроился на табуретке рядом с койкой, раскрыл удостоверение, подержал перед лицом потерпевшего. Вроде бы тот что-то разобрал.

– Уголовный розыск. Я понимаю, какое у вас состояние, но поговорить тем не менее надо. Буквально два-три вопроса. Здесь и сейчас.

Мужчина, помедлив, мигнул.

В вену его правой руки была воткнута игла капельницы, и Волгин спросил у вертевшейся рядом сестры, кивнув на склянку с препаратом:

– Это надолго?

– Да. И даже если вы подождете, писать он все равно не сможет.

– Понятно. – Сергей развернулся к мужчине. – Вы меня хорошо слышите? Я буду задавать простые вопросы. Если ответ «да» – вы моргните, если «нет» – не моргайте. Понимаете? Это очень просто! Понимаете?

– «Да».

– Вы помните, что с вами случилось?

– «Да».

– Вас нашли на пустыре между улицами Горьковской и Чкаловской. Вы живете где-то рядом? На Горьковской?

– «Да».

– Вы живете в квартире? У вас есть родственники?

– «Да».

– Дом номер девятнадцать? – Волгин вспомнил место, где потерпевший перебежал дорогу перед его машиной.

– «Да».

– Вы знаете человека, который на вас напал? Вы с ним знакомы?

– «Да».

– Да?

– «Да, да!» .

– Преступник был один?"

– «Да».

– Это была ссора по личным причинам? ::– «Да».

– —Вы потом, когда поправитесь, мне скажите фамилию преступника?

Потерпевший закрыл глаза и больше их не открывал, а после паузы, показавшейся Волгину очень длинной, а на самом деле – секундной, мотнул забинтованной головой, и грудь его исторгла мучительный хрип.

– Сестра, – позвал Сергей очень тихо, но девушка услышала его в коридоре и вбежала в палату.

Посмотрев на металлический агрегат, который гудел и мигал красно-зелеными лампочками в изголовье больного, она замахала на опера руками, сделала страшные глаза и выставила за дверь. Получилось все это у нее очень ловко, Сергей не успел даже и слова сказать… Хотя что тут говорить, все понятно. Разве что попросить «телефончик», чтобы вечером звякнуть и договориться о встрече; девчонка-то симпатичная и без обручального кольца… Хотя они, в больницах, наверное, все без ювелирных украшений ходят?

В своем кабинете на третьем этаже Северного районного управления внутренних дел Волгин тоскливо посмотрел на три папки с оперативно-поисковыми делами, которые через полтора часа надо было представить на совещании у прокурора. На таких «сходняках» документы, как правило, оценивают на вес и резюме зависит от умения докладчика тридцатью фразами сказать то, что помещается в двух. Два ОПД, в коричневых картонных корочках, содержали в себе по сотне с лишним листов каждое, третье же, в обложке нежно-голубого цвета, смотрелось непристойно тощим. К тому же оно было самым ранним по срокам заведения. То, что Волгин принял дело в производство от другого опера несколько дней назад, ответственности не снимало. Ночью надо было не спать, а готовиться…

Времени не оставалось. Порывшись в ящиках стола и сейфе, Волгин собрал пачку «бесхозных» протоколов, разбавил их парой фототаблиц по давним, уже раскрытым, убийствам, и все это вставил в папку голубого цвета.

Получилось очень даже симпатично. За оставшиеся минуты он успел пронумеровать новые бумаги и часть из них занести на бланк описи – первую страницу ОПД.

Когда собрался уходить, позвонил Кузенков:

– У меня, кажется, есть информация…

2. Несколькими днями раньше

"Ранней весной, когда светит яркое солнце и девушки ходят раздетые, заказным убийством в Москве никого не удивишь.

Три машины – серебристый «лексус» с важной персоной и два черных джипа сопровождения замерли у светофора.

Расположившись перед окном в квартире на шестнадцатом этаже жилого дома, наемный киллер по кличке Гуманоид поднял к плечу автомат, нашарил прицелом то место под крышей машины, где должна была находиться голова жертвы, и стал медленно жать спусковой курок.

"Да, неспроста «лексус» прозвали «мерседесом» от «тойоты», – подумал он прежде, чем грянули выстрелы… ""

– Андрюха! Заканчивай херней маяться, иди сюда! Все готово… – позвали Акулова.

Закрыв, книжку, он спрыгнул на пол и сделал три шага до маленького столика, плотно заставленного мисками с немудреной закуской. По местной традиции миски именовались «шлемками», а столик, закрепленный таким образом, чтоб мог вращаться вокруг вертикальной стойки, – «вертолетом».

– Присаживайся, – собутыльники потеснились, освобождая место.

Как и на любой милицейской пьянке, посуда была самой разнокалиберной. Преобладали металлические кружки разных цветов и объема, только , одному достался стаканчик из пластика. Водка была уже разлита. Понемногу. Две поллитровки на восьмерых – все равно, что слону дробина, несмотря даже на долгое воздержание, так что экономили, стремясь продлить удовольствие.

Тост Акулов прослушал. Сказано было что-то обычное, так как никакого особого повода для застолья не имелось, просто удалось раздобыть спиртное.

– Понеслись, – сосед толкнул Андрея локтем. – Спишь?

Акулов, который, действительно, о чем-то задумался, торопливо поднял свою кружку – самую простую, из щербатого серого алюминия, изрядно помятую с двух боков.

Чокнулись довольно громко. Как будто специально бросали вызов тем, кто мог оказаться за дверью: слушайте, господа начальники!

– Бодяжная! – проглотив, скривился бывший комвзвода ППС.

– Достань получше, – возразил ему следователь,который занимался добычей спиртного и воспринял упрек на свой счет. – Здесь тебе не «Гавана»…

Пэпээсник, дернув щекой, отвернулся. Напоминаний о ночном клубе с именем кубинской столицы он не любил. Полтора года назад, охраняя клуб по неофициальному договору с директором, пришлось разнимать пьяную драку. Разнял – но у одного из скандалистов оказались столь сильные травмы, что прокуратура быстро завела уголовное дело, а сам, прапорщик из действующего мента превратился в бывшего сотрудника – бээса.

– Не ссорьтесь, – сидевший между ними майор из ОБЭП приобнял их за плечи и подмигнул зашуганному худосочному пареньку, меньше года прослужившему в пожарной охране. – Наливай, чего зеваешь? Ну, за наш коллектив!

Поначалу пьянка протекала вяло, совсем не так, как в служебных кабинетах, гаражах или актовом зале патрульного батальона. Выпив, молчали, раздумывая о своем, и слышалось только звяканье кружек да скрежет «весел» по «шлемкам»… Да еще громко чавкал сосед Акулова – тот самый пожарник. Кому другому Андрей сделал бы замечание, и с наибольшим удовольствием – организовавшему застолье следаку, «влетевшему» на взятке, но цепляться к пареньку он не хотел. И так парню досталось немало…

Костя Сидоров жил в небольшом поселке неподалеку от города. Отслужив срочную, хотел устраиваться в милицию, но один из друзей, демобилизовавшихся раньше, переманил в огнеборцы. Выдержав испытательный срок, Сидоров столь бурно отметил зачисление на должность, что поутру проснулся без ксивы. Расскажи он начальству все честно – и ничего б, по сути дела, ему не было. Наказали бы, конечно, но чисто формально. Однако кто-то из старослужащих, к которым Костя обратился за советом, предложил подать заяву в отделение. Якобы ограбили. Ментам, мол, все равно, один «глухарь» погоды не делает, зато для Кости – гарантированное избавление от проблем. Костя, похмелившись, заявил об ограблении, причем не в городе, где работал, а по месту прописки. Дежурный заявление принял, не моргнув глазом, но местный опер, которому досталось разбираться с заявой, в ограбление не поверил. Будучи не очень грамотным в плане юридических тонкостей, но обладая здравым смыслом, он рассудил, что на территории колхоза «Советский», где доживали трое старушек и два старика, пятерым неизвестным лицам кавказской национальности, отметелившим пожарника, взяться просто неоткуда. Сидоров «раскололся» за восемь минут. Справедливости ради стоит отметить, что от подачи заявления до момента истины прошло несколько дней, в течение которых Костя успел не только успокоиться, но и отыскать свой документ, о чем он простодушно и написал в своем чистосердечном объяснении. Пил, напился почти до чертиков, ксиву выронил у подруги, когда хвастался назначением; наутро все позабыл и, наверное, никогда бы уже не вспомнил, но девушка проявила сознательность и разыскала его сама. Претензий он не имеет и уголовное дело просит не возбуждать в милицию обратился по недомыслию.

* * *

Оперативник отнесся к Сидорову снисходительно. В качестве отступного принял баллон самогонки, заяву списал в архив без последствий для Кости, так что все бы было забыто, но тут случилось в «Советском» убийство, и не угарно-пьяная бытовуха, какие нет-нет, да и сотрясали иногда колхозную землю, а нечто в здешних краях невиданное. Такое, отчего и в неизвестных кавказцев, и в пьяных чертей начнешь верить. Под покровом ночи были зверски зарезаны 59-летняя женщина и ее 35-летняя дочка;перед смертью обеих изнасиловали. То ли маньяк залетный объявился, то ли кто из местных механизаторов «беленькой» перебрал.

Сперва про Сидорова вспомнили просто так,разбирая ворох другой, по большей части «левой», информации, а потом прокурорский следак провел опознание по фотографиям и один из свидетелей Сидорова признал. Якобы болтался он в ночь убийства вокруг «Советского» в непотребно пьяном виде.

* * *

Свидетель был – так себе, но показания пришлось проверять, и тут Сидоров совершил фатальную ошибку. Прослышав, что им интересуются, подговорил приятеля, чтобы тот обеспечил ему алиби. Не то, чтобы в этом была необходимость, всерьез за Костю никто еще не взялся, имелись и другие фигуранты по делу, но кто-то шибко грамотный опять подсказал, что надо «обставиться» заранее, пока не пахнет жареным, и Костя постарался. Вызванный на допрос, он в подтверждение своей невиновности сослался на друга: дескать, тот может подтвердить, что в интересующее следствие время они культурно выпивали и никуда из хаты не ходили. Даже за добавкой…

Четыре дня спустя тот же опер из местного отделения раскрутил лжесвидетеля. За Костю взялись железной рукой. Он пытался объясниться, но ему никто не верил. Областной прокурор, лично контролировавший розыск злыдня, велел арестовать…

В тюрьме пожарнику не повезло. Надломленный морально. Костя совершил ряд ошибок. В бээсных камерах порядки попроще, почеловечнее, так что роковых последствий Костины ляпы не вызвали, но местное руководство, желая «раскрутить» его на убийство, подумало и определило Сидорова в «пресс-хату».

Об этой камере среди ментов ходило много слухов. Там сидели десять человек, арестованных за самые тяжкие преступления – убийства, изнасилования, разбои. Почти у всех – по несколько преступных эпизодов и связи с оргпреступностыо, но нет ни одного, взятого за «превышение власти», «принуждение к даче показаний» или другие, «нормальные» ментовские статьи. В камере стояли два телевизора, холодильник и микроволновка, а среди порнографических журналов лежали чистые бланки «Явок с повинной»…

К исходу вторых суток Костя сделал признание, В нем было столько нестыковок, что пришлось неоднократно переписывать заново.

Сидоров переписал – раз, другой, третий… Читая его эпос, капитан из оперчасти СИЗО засомневался: в роли маньяка Сидоров смотрелся крайне неубедительно, и утром следующего дня его перевели в нормальную камеру.

Акулов первым поднял хай:

– Эй, корпусной! На нем живого места нет, синяки одни! Зови сюда доктора, а то завтра скажете, что это мы его обработали…

Скандал мог разгореться нешуточный: в «прессухе» явно перестарались, так что списать Сидоровы гематомы и выбитые зубы на банальное падение со иконки не представлялось возможным. Андрей и второй камерный лидер – арестованный за мордобой опер транспортной милиции, постарались извлечь из ситуации максимум пользы: и паренька защитить, и для своей камеры добиться некоторых послаблений. Дошло до переговоров с оперчастью и «режимником». Сошлись на компромиссе. Джентльменский договор имел несколько позиций, видимыми для посторонних из которых были три. Сидоров отказывался от всяких претензий, тюремная администрация оставляла его в покое, а милицейская «пресс-хата» прекращала свое бесславное существование.

Помимо этого, для себя лично Акулов договорился о нескольких телефонных звонках и кое-каких других, не менее полезных, вещах, но об этом знали только он, транспортный опер и капитан оперчасти…

Любопытно, что хотя «прессуху» и расформировали – Акулов знал это точно, – ни один из ее прежних обитателей в бээсные камеры не пришел Куда они делись? Капитан, ухмыляясь, на вопросы не отвечал. А жаль – многие из сидельцев мечтали встретиться со своими мучителями в новых условиях…

* * *

У самого Андрея тюремная жизнь складывалась спокойно. Управление собственной безопасности главка, которое и определило его в СИЗО, им больше не интересовалось. Равно как и следователь – в течение нескольких месяцев, пока тянулось расследование, они встречались пять раз для допросовв и столько же, пока Андрей знакомился с делом. Поначалу Акулов хотел поиздеваться над прокурорским, засыпать его ходатайствами и протестами, благо изучил, пока валялся на нарах, гору юридической литературы. Потом решил не тратить свое же время, быстро расписался, где надо, завершив «двести первую» в течение часа – и полтора года ждал суда.

Ознакомление обвиняемого с материалами уголовного дела в порядке статьи 201 Уголовно-процессуального кодекса.

Процесс начался в феврале. На первое заседание не пришли потерпевшие, потом судья заболела, а выздоровев – уехала отдыхать. Только в конце июля дело сдвинулось с мертвой точки, хотя парочка наркоманов, в притеснении которых обвинялся бывший начальник розыска 13-го отдела милиции Акулов, так и не объявились. Оперативник из УСБ, которому судья давала, задания, равнодушно пожимал плечами: «Из адреса выписались, где находятся – неизвестно». Правда, жал плечами он для зрителей, сидевших в зале, и для обвиняемого в клетке; лицом же, обращенным к судье, «гестаповец» ^[1] сигнализировал: «Ваша светлость! У Акулова длинные руки, и он разобрался с „терпилами“, не покидая камеры…»

Дело было слеплено на соплях. Якобы он вымогал деньги у мелких сбытчиков героина, пару раз они ему платили, а потом отказались. Осерчав, Андрей вышиб дверь в наркоманскую хату и отколошматил хозяина, а хозяйку хотел отыметь в извращенной форме, но не довел свое намерение до конца по причине малолетнего ребенка, заплакавшего в соседней комнате.

Доказывалась вся эта лажа только путаными показаниями супругов Новицких да тройки их приятелей, таких же пробитых наркотов, готовых подтвердить, что угодно. Слова Акулова и других оперов 13-го отдела на следствии всерьез не принимались – сговорились, выгораживают друг друга из корпоративной солидарности и ложно понятого чувства товарищества. Дело трещало и сыпалось, но "важняк из городской прокуратуры при активной поддержке «гестапо» исхитрился его «сшить» и утвердил обвинительное заключение, так что, по зрелому размышлению, Акулов утвердился в мысли, которую поначалу гнал от себя. Он попал под замес неслучайно, не потому, что УСБ надо план выполнять по выявлению оборотней, – был сделан заказ. Акулова заказали его же коллеги.

Впрочем, таких, как они, он никогда прежде коллегами не называл. Слишком благородный термин для продажных ублюдков. Всегда хватало других слов, матерных.

…Когда выпили треть второй бутылки, разговорились. Как и положено на милицейской пьянке, – о работе. Точнее, о бывшей работе. Акулов тоже что-то рассказал, хотя большого интереса к разгоревшейся дискуссии не испытывал. С тех пор, как транспортный опер, получив свои три года, отправился в Нижний Тагил, друзей у Андрея не осталось. Разве что Сидоров, которому он взялся покровительствовать, – но их отношения назвать дружбой можно было лишь с сильной натяжкой.

– Все, – следователь вытряс последние капли водки, поставил бутылку под шконку и огорченно заглянул в свою кружку – ему досталось меньше , всех. – Конец подкрался незаметно. Давайте, мужики, за свободу. Чтоб всем нам скорее ее увидеть…

В первую очередь, следак подразумевал себя. На воле у него остались влиятельные друзья, так что, несмотря на тяжесть обвинений и весомость доказательств, День милиции он рассчитывал отметить дома.

Таких, как он, Акулов ненавидел. Андрей, конечно, нарушал закон, но делал это только ради того, чтоб очередную мразь, мешающую людям жить, отправить за решетку. На милицейскую зарплату прожить почти невозможно, так что приходилось и зарабатывать различными «халтурами», но при этом Андрей никогда не путал свой карман с государственным, в то время как следак, за деньги, «разваливал» уголовные дела, выпускал на свободу преступников, а, попавшись, искренне недоумевал, за что его посадили. Хорошо, что до ареста они с Акуловым по работе не пересекались. Поначалу Андрей смотрел на взяточника волком, но чинить разборки типа «я грабителей ловил – а ты, гад, бабки стриг» воздержался, не желая обострять отношения в камере, где и так время от времени вспыхивали скандалы. Восемь мужиков, каждый – со своими проблемами, привычками и «тараканами», принудительно запертые в помещении площадью одиннадцать квадратных метров, не могут существовать бесконфликтно.

Перекурили, по двое вставая у «дальняка» и выдыхая дым в решетку вентиляции. Бывший следователь приготовил бутылки, чтобы утром незаметно подсунуть их в мусор, который вынесет «инкассатор» – зек из хозобслуги. Один из восьмерых – арестованный за вымогательство участковый, как оказалось, крепко нарезался, так что теперь храпел, заняв шконку среднего уровня.

– И боец молодой вдруг поник головой, потому что закусывать надо. – Акулов потряс его за плечо, свистнул над ухом – что-то пробормотав, «участок» повернулся на другой бок и притих. Андрей полез к себе. на третий ярус. По общепринятым канонам это место не считалось престижным, но Акулов мог себе позволить не обращать внимания на такие условности.

Под руку попалась книга, которую он читал до попойки. Устроившись на спине, Андрей подержал перед собой растрепанный томик в мягкой яркой обложке, на которой нашлось место всему: и полуобнаженным красоткам, и гоночным автомобилям, и суровым мужчинам с длинными пистолетами. Лев Коматозный, новый супербоевик из серии «Стае уполномочен замочить…». С задней страницы обложки, воинственно вздернув бородку клинышком, таращился сам автор: «…Я работал дворником, таксистом, секретарем райсовета – я знаю жизнь!»

Вздохнув, Акулов попытался было увлечься приключениями наемного киллера по прозвищу Таблоид – на пьяную голову это выходил проще, но отвлек Костя Сидоров:

– Я знаю, тебя завтра освободят… Чувствую это. Если будет время – заскочи, пожалуйста, к моей матери, попытайся ее успокоить. У тебя это получится…

3. Вопросов больше, чем ответов

Волгин попал в пробку на железнодорожном переезде и в прокуратуру приехал с небольшим опозданием. Совещание еще не началось, но все уже расселись в прокурорском кабинете. Присутствовали пять человек: три следователя, старшим из которых являлся отработавший два с половиной года Костя Поперечный, начальник отдела уголовного розыска Анатолий Васильевич Катышев, также известный под прозвищем Бешеный Бык, и сам прокурор Воробьев, восседавший во главе Т-образного стола и по привычке крутивший в руках металлическую линейку.

– Разрешите? – Сергей вошел в кабинет, но прежде, чем закрыть за собой дверь, счел необходимым спросить разрешение.

Прокурор молча кивнул, а Катышев из-за его спины показал оперу увесистый кулак. Костяшки пальцев Бешеного были сбиты и вымазаны зеленкой.

Сергей взял свободный стул и пристроился на углу, выложив перед собой три ОПД. Воробьев немедленно проявил к делам интерес:

– Позвольте, Сергей Сергеевич…

Волгин, естественно, позволил – хотя делать это не очень хотелось. Пролистав первые страницы, прокурор заметил что-то интересное, почитал, подняв одну изогнутую бровь, и обратился к Поперечному:

– Константин Александрович, приготовьте уголовные дела. Свое и ваших коллег. Ну что, Анатолий Васильевич, приступим? Поскольку следователей у нас трое, а оперативник по всем убийствам работает один, предлагаю, чтобы он и сделал доклад. Как, Сергей Сергеевич, справитесь?

Волгин кивнул, отметив, что прокурор наконец-то запомнил его имя-отчество. Назначенный в район меньше года назад, в течение первых месяцев своего правления Воробьев, встречая Сергея в кабинетах и коридорах учреждения, неизменно его останавливал и интересовался: «А вы, простите, кто? Я – прокурор!».

Ни вставать, ни, по привычке литературных героев, расхаживать за спиной у начальства или садиться на подоконник, Волгин не стал.

– Все преступления совершены на пустыре между улицами Чкаловской и Горьковской. Условно говоря, этот пустырь представляет собой прямоугольник размерами примерно километр на полтора. В левой части пустыря расположена заброшенная стройплощадка – подвальный и первый этажи нового кожно-венерического диспансера. Стройка никем не охраняется. В этом же месте, до того как заложили диспансер, располагались корпуса больницы такого же профиля, дореволюционной постройки, от которых остались полуразрушенные подвалы и подземные переходы. Место, конечно, облюбовано бомжами. Никакого строительного или архитектурного плана этих катакомб не существует. Собственно, помимо недостатка финансирования, это явилось одной из причин, по которым стройка была заморожена.

В пятницу, 21 июля, недалеко от тропинки, пролегающей по правой части пустыря, был обнаружен труп неизвестного мужчины с открытой черепно-мозговой травмой.