Мучительные, злые времена!
      70 Мгновенья, бесконечные, как годы!
      Так беспощадно давит эта боль,
      Что не передохнуть и не забыться.
      Так спи, Сатурн, без пробужденья спи!
      Жестоко нарушать твою дремоту,
      75 Она блаженней яви. Спи, Сатурн!
      Пока у ног твоих я плачу горько".
      Как в летнюю магическую ночь
      Под пристальным сиянием созвездий
      Беззвучно грезит усыпленный лес,
      80 И вдруг проходит одинокий шорох,
      Как в море одинокая волна,
      И снова тишина, - так отзвучали
      Ее слова. В слезах она застыла,
      К земле припав своим широким лбом
      85 И словно шелковистое руно
      Рассыпав волосы у ног Сатурна.
      Так минул месяц, совершив в ночи
      Свои серебряные превращенья,
      И целый месяц оставались оба
      90 Недвижны, словно изваянья в нише:
      Оцепенелый бог, к земле склоненный,
      И скорбная сестра, - пока Сатурн
      Не поднял от земли померкший взор
      И, оглянувшись, не увидел гибель
      95 Своей державы, весь угрюмый мрак
      Долины той - и возле ног своих
      Коленопреклоненную богиню.
      И вот он начал говорить, с усильем
      Ворочая застывшим языком,
      100 И мелкою осиновою дрожью
      Дрожала борода его: "О Тейя,
      Супруга светлого Гипериона!
      Дай мне взглянуть в твое лицо, чтоб в нем
      Прочесть свою судьбу; скажи, сестра,
      105 Ужель ты узнаешь Сатурна в этом
      Бессильном образе? ужель ты слышишь
      Сатурна голос? или этот лоб,
      Изрезанный морщинами невзгод,
      Лишенный драгоценной диадемы,
      110 Чело Сатурна? Кто исхитил силу
      Из рук моих? Как вызрел этот бунт,
      Когда, казалось, я железной хваткой
      Держал Судьбу в могучем кулаке?
      Но так случилось. Я разбит, раздавлен
      115 И потерял божественное право
      Влияния на ход светил ночных,
      Увещевания ветров и волн,
      Благословения людских посевов
      Всего, в чем может Высшее Начало
      120 Излить свою любовь. Я сам себя
      Не обретаю в собственной груди;
      Не только трон - я суть свою утратил
      И впал в ничтожество. Взгляни, о Тейя!
      Открой свои бессмертные глаза
      125 И взглядом обведи простор вселенной:
      Пространства мглы - и сгустки ярких звезд,
      Края, где дышит жизнь, - и царства хлада,
      Круги огня - и адское жерло.
      Вглядись, о Тейя, может быть, увидишь
      130 Крылатую какую-нибудь тень
      Иль буйно мчащуюся колесницу,
      Спешащую отвоевать обратно
      Утраченные небеса; пора!
      Сатурн обязан снова стать царем,
      135 Блистательной победой увенчаться!
      Мятежников я свергну - и услышу,
      Как трубы золотые возвестят
      О торжестве, как праздничные гимны
      С сияющих прольются облаков,
      140 Призывы к миру и великодушью,
      И переливчатые звуки лир...
      И много небывалой красоты
      Тогда родится в мир - на удивленье
      145 Всем детям неба. Я отдам приказ!
      О Тейя, Тейя! Что с Сатурном стало?"
      Одушевленный, он уже стоял,
      Сжимая длани; пот с чела струился;
      Его седая грива разметалась,
      Пресекся голос. Он уже не слышал
      150 Стенаний Тейи; лишь глаза сверкнули,
      И с уст сорвались грозные слова:
      "Что ж! разве разучился я творить?
      Не в силах новый мир создать, разрушив
      И уничтожив этот? Дайте новый
      155 Мне Хаос, дайте!" Этот грозный крик
      Достиг Олимпа и повергнул в дрожь
      Бунтовщиков. Рыдающая Тейя
      Воспряла и с надеждою в глазах
      Заговорила страстно-торопливо:
      160 "О, это - речь Сатурна! Так скорее
      Идем к собратьям нашим, чтоб вселить
      В них мужество. Я поведу тебя".
      И, умоляюще взглянув на бога,
      Она пошла вперед, за нею вслед
      165 Сатурн; пред ними расступалась чаща,
      Как облака пред горными орлами,
      Взлетающими над своим гнездом.
      Повсюду в этот час царила скорбь,
      Стоял такой великий плач и ропот,
      170 Что смертным языком не передать.
      В укрытьях тайных или в заточенье
      Титаны в ярости судьбу клянут,
      К Сатурну, своему вождю, взывают.
      Во всем роду их древнем лишь один
      175 Еще хранит и силу и величье:
      Один блистающий Гиперион,
      На огненной орбите восседая,
      Еще вдыхает благовонный дым,
      Курящийся на алтарях земных
      180 Для бога Солнца, - но и он в тревоге.
      Зловещих предзнаменований ряд
      Его смущает - не собачий вой,
      Не уханье совы, не темный призрак
      Полуночи, не трепетанье свеч,
      185 Не эти все людские суеверья
      Но признаки иные поселяют
      В Гиперионе страх. Его дворец
      От треугольных башен золотых
      И обелисков бронзовых у входа
      190 До всех бессчетных стен и галерей,
      Лучистых куполов, колонн и арок
      Кроваво-красным светится огнем,
      И занавеси облаков рассветных
      Пылают багряницей; то внезапно
      195 Затмятся окна исполинской тенью
      Орлиных крыл, то ржаньем скакунов
      Покои огласятся. В кольцах дыма,
      Которые восходят к небесам
      С холмов священных, ощущает бог
      200 Не аромат, но ядовитый привкус
      Горелого металла. Оттого-то,
      До гавани вечерней доведя
      Усталое светило и укрывшись
      На сонном западе, дабы вкусить
      205 Блаженный отдых на высоком ложе
      И мелодическое забытье,
      Не может он отдаться безмятежно
      Дремоте, но угрюмо переходит
      Шагами грузными из зала в зал,
      210 Пока его крылатые любимцы
      По дальним нишам и углам дворца
      Прислушиваются, теснясь в испуге,
      Как беженцы за городской стеной,
      Когда землетрясенье разрушает
      215 Их бастионы, храмы и дома.
      Как раз теперь, когда Сатурн, очнувшись
      От ледяного сна, за Тейей вслед
      Ступал сквозь дебри сумрачного бора,
      Гиперион, потемкам оставляя
      220 Владеть землей, спустился на порог
      Заката. Двери солнечных чертогов
      Бесшумно отворились, - только трубы
      Торжественных Зефиров прозвучали
      Чуть слышным, мелодичным дуновеньем,
      225 И вот, как роза в пурпурном цвету,
      Во всем благоуханье и прохладе,
      Великолепный, пышный этот вход
      Раскрылся, как бутон, пред богом солнца.
      Гиперион вошел. Он весь пылал
      330 Негодованьем; огненные ризы
      За ним струились с ревом и гуденьем,
      Как при лесном пожаре, - устрашая
      Крылатых Ор. Пылая, он прошел
      Под сводами из радуг и лучей,
      235 По анфиладам светозарных залов
      И по алмазным лестницам аркад
      Сияющих, - пока не очутился
      Под главным куполом. Остановясь
      И более не сдерживая гнева,
      240 Он топнул в бешенстве, - и весь дворец
      От основанья до высоких башен
      Сотрясся, и тогда, перекрывая
      Протяжный гром могучего удара,
      Воскликнул так: "О сны ночей и дней!
      245 О тени зла! О барельефы боли!
      О страшные фантомы хладной тьмы!
      О призраки болот и черных дебрей!
      Зачем я вас увидел и познал?
      Зачем смутил бессмертный разум свой
      250 Чудовищами небывалых страхов?
      Сатурн утратил власть; ужель настал
      И мой черед? Ужели должен я
      Утратить гавань мирного покоя,
      Край моей славы, колыбель отрад,
      255 Обитель утешающего света,
      Хрустальный сад колонн и куполов
      И всю мою лучистую державу?
      Она уже померкла без меня;
      Великолепье, красота и стройность
      260 Исчезли. Всюду - колод, смерть и мрак.
      Они проникли даже и сюда,
      В мое гнездо, исчадья темноты,
      Чтоб мой покой отнять, затмить мой блеск,
      Похитить власть! - О нет, клянусь Землей
      265 И складками ее одежд соленых!
      Мне стоит мощной дланью погрозить
      И затрепещет громовержец юный,
      Мятежный Зевс, и я верну назад
      Трон и корону - старому Сатурну!"
      270 Он смолк; поток других угроз, готовых
      Извергнуться, застрял в гортани. Ибо,
      Как в переполненном театре шум
      Лишь возрастает от призывов: "Тише!"
      Так после этих слов Гипериона
      275 Фантомы вкруг него зашевелились
      Озлобленней. Подул сквозняк. От плит
      Зеркальных, на которых он стоял,
      Поднялся пар, как от болотной топи.
      И судорога страшная прошла
      280 По мускулам гиганта, - как змея,
      Обвившаяся медленно вкруг тела
      От ног до шеи. На пределе сил
      Он вырвался из давящих колец
      И поспешил к восточному порталу,
      285 Где шесть часов росистых пред зарей
      Провел, дыханьем жарким согревая
      Порог Восхода, очищая землю
      От мрачных испарений - и дождем
      Их низвергая в струи океана.
      290 Горящий шар светила, на котором
      Он совершал с востока на закат
      Свой путь по небу, был закутан в ворох
      Туч соболиных, но не вовсе скрыт
      Глухою темнотой, - а прорывался
      295 Светящимися линиями дуг,
      Зигзагов и лучей по всей широкой
      Окружности эклиптики - старинным
      Священным алфавитом мудрецов
      И звездочетов, живших на земле
      300 Впоследствии и овладевших им
      Трудами вековых пытливых бдений:
      Те знаки сохранились и теперь
      На мраморе расколотом, на черных
      Обломках камня, - но забыта суть
      305 И смысл утрачен... Этот шар огня
      Стал расправлять при появленье бога
      Сияющие крылья. Из потемок
      Являлись, друг за другом восходя,
      Их перья серебристые - и вот
      310 Простерлись, озаряя поднебесье.
      Лишь самый диск светила пребывал
      В затменье, ожидая приказанья
      Гипериона. Но напрасно он
      Повелевал, чтоб вспыхнул новый день.
      315 Не подчинялись больше божеству
      Природные стихии. И рассвет
      Застыл в начальных знаменьях своих.
      Серебряные крылья напряглись,
      Как паруса, готовые нести
      320 Светило дня; раскрылись широко
      Ворота сумрачных ночных пространств.
      И, угнетенный новою бедой,
      Склонился некогда неукротимый
      Титан - и по гряде унылых туч,
      325 По кромке дня и ночи он простерся
      В свеченье бледном, в горести немой.
      Склонясь над ним, глядели небеса
      Сочувствующими очами звезд,
      И вдруг донесся из ночных глубин
      330 Проникновенный и негромкий шепот:
      "О самый светлый из моих детей,
      Сын Неба и Земли, потомок тайн,
      Непостижимых даже мощным силам,
      Тебя зачавшим, - отчего и как
      335 Находит это тихое блаженство
      И сладость содроганий, я не знаю.
      Но все, что рождено от этих таинств,
      Все образы, все видимые формы
      Лишь символы, лишь проявленья скрытой,
      340 Прекрасной жизни, всюду разлитой
      В божественной вселенной. Ты возник
      От них, о светлое дитя! От них
      Твои титаны-братья и богини.
      Жестока ваша новая вражда;
      345 Сын на отца поднялся. Видел я,
      Как первенец мой сброшен был с престола;
      Ко мне он руки простирал, ко мне
      Взывал сквозь гром. А я лишь побледнел
      И тучами укрыл лицо от горя.
      350 Ужель и ты падешь, как он? Мне страшно,
      Что стали непохожи на бессмертных
      Мои сыны. Вы были рождены
      Богами, и богами оставались
      И в торжестве, и в горести - царями
      355 Стихий, владыками своих страстей.
      А ныне я вас вижу в страхе, в гневе,
      Объятыми сомненьем и надеждой,
      Подобно смертным людям на земле.
      Вот горький признак слабости, смятенья
      360 И гибели. О сын мой, ты ведь бог!
      Ты полон сил стремительных, ты можешь
      Ударам Рока противопоставить
      И мужество, и волю. Я - лишь голос,
      Живу, как волны и ветра живут,
      365 Могу не больше, чем ветра и волны.
      Но ты борись! Ты можешь упредить
      Событья и схватить стрелу за жало,
      Пока не прозвенела тетива.
      Спеши на землю, чтоб помочь Сатурну!
      370 А уж за солнцем и за сменой суток
      Я пригляжу пока". Ошеломленный,
      Восстав и широко раскрыв глаза,
      Внимал Гиперион словам, идущим
      С мерцающих высот. Умолкнул голос,
      375 А он все вглядывался в небеса,
      В спокойное сияние созвездий;
      Потом подался медленно вперед
      Могучей грудью, как ловец жемчужин
      Над глубиной, - и с края облаков
      380 Бесшумно ринулся в пучину ночи.
      Книга вторая
      В то самое мгновение, когда
      Гиперион скользнул в шуршащий воздух,
      Сатурн с сестрой достигли скорбных мест,
      Где братья побежденные томились.
      5 То было логово, куда не смел
      Проникнуть свет кощунственным лучом,
      Чтоб в их слезах блеснуть; где не могли
      Они расслышать собственных стенаний
      За слитным гулом струй и водопадов,
      10 Ревущих в темноте. Нагроможденье
      Камней рогатых и лобастых скал,
      Как бы едва очнувшихся от сна,
      Чудовищной и фантастичной крышей
      Вздымалось над угрюмым их гнездом.
      15 Не троны, а большие валуны,
      Кремнистые и сланцевые глыбы
      Служили им седалищами. Многих
      Недоставало здесь: они скитались,
      Рассеянные по земле. В цепях
      20 Страдали Кей, Тифон и Бриарей,
      Порфирион, Долор и Гий сторукий,
      И множество других непримиримых,
      Из опасенья ввергнутых в затвор,
      В тот душный мрак, где их тела в оковах
      25 Так были сжаты, сдавлены, распяты,
      Как жилы серебра в породе горной,
      И только судорожно содрогались
      Огромные сердца, гоня вперед
      Круговорот бурлящей, рдяной крови.
      30 Раскинувшись кто вдоль, кто поперек,
      Они лежали, мало походя
      На образы живых, - как средь болот
      Окружье древних идолов друидских
      В дождливый, стылый вечер ноября,
      35 Когда под небом - их алтарным сводом
      Кромешная густеет темнота.
      Молчали побежденные, ни словом
      Отчаянных не выдавая мук.
      Один из них был Крий; ребро скалы,
      40 Отколотой железной булавою,
      Напоминало, как ярился он
      Пред тем, как обессилеть и свалиться.
      Другой был Иапет, сжимавший горло
      Придушенной змеи; ее язык
      45 Из глотки вывалился, и развились
      Цветные кольца: смерть ее настигла
      За то, что не посмела эта тварь
      Слюною ядовитой брызнуть в Зевса.
      Котт, распростертый подбородком вверх,
      50 С раскрытым ртом, затылком на холодном
      Кремнистом камне, как от дикой боли,
      Вращал зрачками. Дальше, рядом с ним
      Лежала Азия, огромным Кафом
      Зачатая; никто из сыновей
      55 Не стоил при рожденье столько боли
      Земле, как эта дочь. В ее лице
      Задумчивость, а не печаль сквозила;
      Она свое провидела величье
      В грядущем: пальмы, храмы и дворцы
      60 Близ Окса иль у вод священных Ганга;
      И как Надежда на железный якорь,
      Так опиралася она на бивень
      Громаднейшего из своих слонов.
      За ней, на жестком выступе гранитном
      65 Простерся мрачной тенью Энкелад;
      Он, прежде незлобивый и смиренный,
      Как вол, пасущийся среди цветов,
      Был ныне полон ярости тигриной
      И львиной злобы; в мстительных мечтах
      70 Уже он горы громоздил на горы,
      Лелея мысль о той второй войне,
      Что вскоре разразилась, самых робких
      Заставив спрятаться в зверей и птиц.
      Атлант лежал ничком; с ним рядом Форкий,
      75 Отец Горгон. За ними - Океан
      И Тефия, в коленах у которой
      Растрепанная плакала Климена.
      Посередине всех Фемида жалась
      К ногам царицы Опс, почти во мраке
      80 Неразличимой, как вершины сосен,
      Когда их с тучами смешает ночь;
      И многие иные, чьих имен
      Не назову. Ведь если крылья Музы
      Простерты для полета, что ей медлить?
      85 Ей нужно петь, как сумрачный Сатурн
      Со спутницей, скользя и оступаясь,
      Взобрался к этой пропасти скорбей
      Еще из худших бездн. Из-за уступа
      Сначала головы богов явились,
      90 И вот уже ступили две фигуры
      На ровное подножье. Трепеща,
      Воздела Тейя руки к мрачным сводам
      Пещеры - и внезапно взор ее
      Упал на лик Сатурна. В нем читалась
      95 Ужасная борьба: страх, жажда мести,
      Надежда, сожаленье, боль и гнев,
      Но главное - тоска и безнадежность.
      Вотще он их стремился одолеть,
      Судьба уже отметила его
      100 Елеем смертных - ядом отреченья;
      И сникла Тейя, пропустив вперед
      Вождя - к его поверженному войску.
      Как смертного скорбящая душа
      Терзается сильней, вступая в дом,
      105 Который омрачило то же горе,
      Так и Сатурн, войдя в печальный круг,
      Почувствовал растерянность и слабость.
      Но Энкелада мужественный взор,
      С надеждой устремленный на него,
      110 Придал Сатурну сил, и он воскликнул:
      "Я здесь, титаны!" Услыхав вождя,
      Кто застонал, кто попытался встать,
      Кто возопил - и все пред ним склонились
      С благоговением. Царица Опс,
      115 Откинув траурное покрывало,
      Явила бледный изможденный лик
      И черные запавшие глаза:
      Как гул проходит между горных сосен
      В ответ на дуновение Зимы,
      120 Так прокатился шум среди бессмертных,
      Когда Сатурн им подал знак, что хочет
      Словами полновесными облечь,
      Исполненными музыки и мощи,
      Смятение свое и бурю чувств.
      125 Но сосен шум сменяется затишьем,
      А здесь, едва нестройный ропот смолк,
      Глас божества возрос, как гром органа,
      Когда стихают хора голоса,
      Серебряное эхо оставляя
      130 В звенящем воздухе. Так начал он:
      "Ни в собственной груди, где я веду
      Сам над собой дознание и суд,
      Не отыскал я ваших бед причину,
      Ни в тех легендах первобытных дней,
      135 Которые Уран звездоочитый
      Нашел на отмели начальной мглы,
      Когда ее прибой бурлящий схлынул,
      В той книге, что служила мне всегда
      Подставкою для ног - увы, неверной!
      140 Ни в символах ее, ни в чудесах
      Стихий - земли, огня, воды и ветра
      В их поединках, в яростной борьбе
      Одной из них с двумя, с тремя другими,
      Как при грозе, когда идет сраженье
      145 Огня и воздуха, а струи ливня,
      Хлеща, стремятся их прибить к земле,
      В соитье четверном рождая серу,
      Ни в этих схватках, в таинствах стихий,
      Которые мне до глубин открыты,
      150 Я не нашел причины ваших бед;
      Напрасно вчитывался в дивный свиток
      Природы, - я не мог сыскать разгадки,
      Как вы, перворожденные из всех
      Богов, что осязаемы и зримы,
      155 Слабейшим поддались. Но это так!
      Вы сломлены, унижены, разбиты.
      Что мне теперь сказать вам, о титаны?
      "Восстаньте!"? - вы молчите. "Пресмыкайтесь!"?
      Вы стонете. Что я могу сказать?
      160 О небеса! О мой отец незримый!
      Что я могу? Поведайте мне, братья!
      Мой слух взыскует вашего совета.
      О ты, глубокомудрый Океан!
      Я вижу на твоем челе суровом
      165 Печать раздумья. Помоги же нам!"
      Сатурн умолк, а вещий бог морей
      Хотя не ученик Афинских рощ,
      Но сумрака подводного философ,
      Встал, разметав невлажные власы,
      170 И молвил дивно-звучным языком,
      Мерно-шумящим голосом прибоя:
      "О вы, кто дышит только жаждой мести,
      Кто корчится, лелея боль свою,
      Замкните слух: мой голос не раздует
      175 Кузнечными мехами вашу ярость.
      Но вы, кто хочет правду услыхать,
      Внимайте мне: я докажу, что ныне
      Смириться поневоле вы должны,
      И в правде обретете утешенье.
      180 Вы сломлены законом мировым,
      А не громами и не силой Зевса.
      Ты в суть вещей проник, Сатурн великий,
      До атома; и все же ты - монарх
      И, ослепленный гордым превосходством,
      185 Ты упустил из виду этот путь,
      Которым я прошел к извечной правде.
      Во-первых, как царили до тебя,
      Так будут царствовать и за тобой:
      Ты - не начало, не конец вселенной.
      190 Праматерь Ночь и Хаос породили
      Свет - первый плод самокипящих сил,
      Тех медленных брожений, что подспудно
      Происходили в мире. Плод созрел,
      Явился Свет, и Свет зачал от Ночи,
      195 Своей родительницы, весь огромный
      Круг мировых вещей. В тот самый час
      Возникли Небо и Земля; от них
      Произошел наш исполинский род,
      Который сразу получил в наследство
      200 Прекрасные и новые края.
      Стерпите ж правду, если даже в ней
      Есть боль. О неразумные! - принять
      И стойко выдержать нагую правду
      Вот верх могущества. Я говорю:
      205 Как Небо и Земля светлей и краше,
      Чем Ночь и Хаос, что царили встарь,
      Как мы Земли и Неба превосходней
      И соразмерностью прекрасных форм,
      И волей, и поступками, и дружбой,
      210 И жизнью, что в нас выражена чище,
      Так нас теснит иное совершенство,
      Оно сильней своею красотой
      И нас должно затмить, как мы когда-то
      Затмили славой Ночь. Его триумф
      215 Сродни победе нашей над начальным
      Господством Хаоса. Ответьте мне,
      Враждует ли питательная почва
      С зеленым лесом, выросшим на ней,
      Оспаривает ли его главенство?
      220 А дерево завидует ли птице,
      Умеющей порхать и щебетать
      И всюду находить себе отраду?
      Мы - этот светлый лес, и наши ветви
      Взлелеяли не мелкокрылых птах
      225 Орлов могучих, златооперенных,
      Которые нас выше красотой
      И потому должны царить по праву.
      Таков закон Природы: красота
      Дарует власть. По этому закону
      230 И победители познают скорбь,
      Когда придет другое поколенье.
      Видали ль вы, как юный бог морей,
      Преемник мой, по голубой пучине
      Средь брызг и пены в колеснице мчит,
      235 Крылатыми конями запряженной?
      Я видел это, - и в его глазах
      Такая красота мне просверкала,
      Что я сказал печальное "прощай"
      Своей державе, я простился с властью
      240 И к вам пришел сюда, чтоб разделить
      Груз ваших бед - и утешенье дать:
      Да будет истина вам утешеньем".
      Смущенные ли мудрой правотою,
      Иль из презрения к его словам,
      245 Но все хранили тишину, когда
      Смолк рокот Океана. Лишь Климена,
      Пренебрегаемая до сих пор,
      Заговорила вдруг - не возражая,
      А только кротко изливая грусть,
      250 Тишайшая среди неукротимых:
      "Отец, я здесь неискушенней всех,
      Я знаю только, что исчезла радость
      И скорбь-змея свила себе гнездо
      В сердцах у нас, боюсь, уже навеки.
      255 Я бы не стала предрекать беду,
      Когда б сама могла ее смирить,
      Но здесь нужна могущественней сила.
      Позвольте же поведать мне о том,
      Что так заставило меня рыдать
      260 И отняло последние надежды.
      Стояла я на берегу морском;
      Бриз, веявший от леса, доносил
      Благоуханье листьев и цветов,
      Такой исполненное чудной неги,
      265 Такой отрады, что в тоске моей
      Мне захотелось эту тишь нарушить,
      Смутить самодовлеющий покой
      Печальной песнею о наших бедах.
      Я села, раковину подняла
      270 С песка - и тихо в губы ей подула,
      Чтобы извлечь мелодию; но вдруг,
      Покуда я пыталась разбудить
      Глухое эхо в сводах перламутра,
      С косы напротив, с острова морского
      275 Донесся столь чарующий напев,
      Что сразу захватил мое вниманье.
      Я раковину бросила, и волны
      Наполнили ее, как уши мне
      Наполнила отрада золотая;
      280 Погибельные, колдовские звуки
      Каскадом ниспадали друг за другом
      Стремительно, как цепь жемчужин с нити,
      А вслед иные ноты воспаряли,
      Подобно горлицам с ветвей оливы,
      285 И реяли над головой моей,
      Изнемогавшей от отрады дивной
      И скорбной муки. Победила скорбь,
      И я безумные заткнула уши,
      Но сквозь дрожащую преграду пальцев
      290 Прорвался нежный и певучий голос,
      С восторгом восклицавший: "Аполлон!
      О юный Аполлон золотокудрый!"
      В смятенье я бежала, а за мной
      Летело и звенело это имя!..
      295 Отец мой! братья! если бы вы знали,
      Как было больно мне! Когда б ты слышал,
      Сатурн, как я рыдала, - ты б не стал
      Меня корить за дерзость этой речи".
      Как боязливый ручеек, петляя
      300 По гальке побережья, медлит впасть
      В безбрежность волн, так этот робкий голос
      Струился вдаль, - но устья он достиг,
      Когда был, словно морем, поглощен
      Взбешенным, гневным басом Энкелада.
      305 Он говорил, на локоть опершись,
      Но не вставая, словно от избытка
      Презрения, - и тяжкие слова
      Гремели, как удары волн о рифы.
      "Кого должны мы слушать - слишком мудрых
      310 Иль слишком глупых, братья-великаны?
      Обрушьте на меня хоть все грома
      Бунтовщиков с Олимпа, взгромоздите
      Всю землю с небесами мне на плечи
      Страшнее я не испытал бы мук,
      315 Чем ныне, слыша этот детский лепет.
      Шумите же, кричите и бушуйте,
      Вопите громче, сонные титаны!
      Неужто вы проглотите обиды
      И униженья от юнцов снесете?
      320 Неужто ты забыл, Владыка вод,
      Как ты ошпарен был в своей стихии?
      Что - наконец в тебе проснулся гнев?
      О радость! значит, ты не безнадежен!
      О, радость! наконец-то сотни глаз
      325 Сверкнули жаждой мести!" - Он поднялся
      Во весь огромный рост и продолжал:
      "Теперь вы - пламя, так пылайте жарче,
      Пройдитесь очистительным огнем
      По небесам, калеными стрелами
      330 Спалите дом тщедушного врага,
      За облака занесшегося Зевса!
      Пусть он пожнет содеянное зло!
      Я презираю мудрость Океана;
      И все же не одна потеря царств
      335 Меня гнетет: дни мира улетели,
      Те безмятежные, благие дни,
      Когда все существа в эфире светлом
      Внимали нам с раскрытыми глазами
      И наши лбы не ведали морщин,
      340 А губы - горьких стонов, и Победа
      Крылатое, неверное созданье
      Была еще не рождена на свет.
      Но вспомните: Гиперион могучий,
      Наш самый светлый брат, еще царит...
      345 Он здесь! Взгляните - вот его сиянье!"
      Все взоры были скрещены в тот миг
      На Энкеладе, и пока звучали
      Его слова под сводами ущелья,
      Внезапный отблеск озарил черты
      350 Сурового гиганта, что сумел
      Вдохнуть в богов свой гнев. И тот же отблеск
      Коснулся остальных, но ярче всех
      Сатурна, чьи белеющие пряди
      Светились, словно вспененные волны
      355 Под сумрачным бушпритом корабля,
      Когда вплывает он в ночную бухту.
      И вдруг из бледно-серебристой мглы
      Слепящий, яркий блеск, подобно утру,
      Возник и залил все уступы скал,
      360 Весь этот горестный приют забвенья,
      И кручи, и расщелины земли,
      Глухие пропасти и водопады
      Ревущие - и весь пещерный мир,
      Одетый прежде в мантию теней,
      365 Явил в его чудовищном обличье.
      То был Гиперион. В венце лучей
      Стоял он, с высоты гранитной глядя
      На бездну скорби, что при свете дня
      Самой себе казалась ненавистной.
      370 Сверкали золотом его власы
      В курчавых нумидийских завитках,
      И вся фигура в ореоле блеска
      Являла царственный и страшный вид,
      Как на закате Мемнона колосс
      375 Для пришлеца с туманного Востока.
      И, словно арфа Мемнона, стенанья
      Он испускал, ладонью сжав ладонь,
      И так стоял недвижно. Эта скорбь
      Владыки солнца тягостным уныньем
      380 Отозвалась в поверженных богах,
      И многие свои прикрыли лица,
      Чтоб не смотреть. Лишь пылкий Энкелад
      Свой взор горящий устремил на братьев,
      И, повинуясь этому сигналу,
      385 Поднялся Иапет и мощный Крий,
      И Форкий, великан морской, - и стали
      С ним рядом, вчетвером, плечом к плечу.
      "Сатурн!" - раздался их призыв, и сверху
      Гиперион ответил громким криком:
      390 "Сатурн!" Но старый вождь сидел угрюмо
      С Кибелой рядом, и в лице богини
      Не отразилось радости, когда
      Из сотен глоток грянул клич: "Сатурн!"
      Книга третья
      Вот так между покорностью и буйством
      Метались побежденные титаны.
      Теперь оставь их, Муза! Не по силам
      Тебе воспеть такие бури бедствий.
      5 Твоим губам скорей печаль пристала
      И меланхолия уединенья.
      Оставь их, Муза! Ибо скоро встретишь
      Ты множество божеств первоначальных,
      Скитающихся в мире без приюта.
      10 Но с трепетом коснись дельфийской арфы,
      И пусть повеет ветерком небесным
      Мелодия дорийской нежной лютни;
      Ведь эта песнь твоя - Отцу всех песен!
      Все розовое сделай ярко-алым,
      15 Пускай румянец розы вспыхнет ярче,
      Пусть облака восхода и заката
      Плывут руном роскошным над холмами,
      Пусть красное вино вскипит в бокале
      Ключом студеным, пусть на дне морском
      20 Ракушек розовеющие губы
      В кармин окрасятся, пусть щеки девы