И в путь пускается, от страха чуть дыша.
      XXII
      190 Вот, проплутав но тьме, средь мрачной жути,
      Вослед за проводницею хромой.
      Теперь один в девическом приюте
      Вдруг очутился трепетный герой.
      Тем временем на лестнице крутой
      Анджела с Маделиною столкнулась:
      Та отвела старушку на покой,
      Прощаясь, ласково руки коснулась...
      О Порфиро, смотри, смотри - она вернулась!
      XXIII
      199 Вмиг сквозняком задунута свеча,
      Исчез дымок, в прозрачном блеске тая.
      Впорхнула, запыхавшись, трепеща,
      И медлит, от волненья замирая.
      Но сердце, немотой изнемогая,
      Ей ранит грудь и бьется все сильней:
      Так на исходе сладостного мая.
      Напрягшись, безъязыкий соловей
      Не в силах больше петь - и пикнет меж ветвей.
      XXIV
      208 Узорною увенчанное аркой.
      Причудливой резьбой окружено,
      Залитое луной полночно-ярком,
      бессчетными огнями зажжено.
      Трехстворчатое высится окно,
      И стекла, махаона многоцветней.
      Пылают, как пурпурное вино;
      На гербовом щите еще приметней
      Кровь королей: горит враждой тысячелетней.
      XXV
      217 Морозный свет струится сквозь витраж
      И теплый блик бросает багрянистый
      На вырезной шнурованный корсаж,
      На крестика александрит искристый.
      Цвет алой розы в нимб вплетен лучистый
      Мерцающий неясно ореол;
      В сиянье красоты небесно-чистой
      Не ангел ли, покинув вышний дол,
      Колена преклонить из рая снизошел.
      XXVI
      226 Дышать не в силах Порфиро от счастья:
      Молитвой жаркой дух свой укрепив,
      Браслет нагретый с тонкого запястья
      Сняла, душистый распустила лиф.
      Шурша, сползает шелковый извив
      Скользнувшего по телу облаченья:
      Русалкою, когда ее прилив
      По пояс скрыл, заветного явленья
      Агнесы ждет она, боясь спугнуть виденья.
      XXVII
      235 Потом, в гнезде прохладном затаясь,
      Она тревожным устремилась взором
      Перед собой, мечтами уносясь
      В края далекой радости... Но скоро.
      Тоску дневную отогнав с укором,
      Теплом румяных маков напоен,
      Как требник мавров золотым затвором,
      Сомкнул ей веки благодатный сон:
      Так ночью роза вновь сжимается в бутон.
      XXVIII
      244 Пред опустевшим брошенным нарядом
      В углу укромном Порфиро застыл,
      Не отрываясь восхищенным взглядом,
      Взволнованной души смиряя пыл.
      Затем бесшумно на ковер ступил,
      В тиши заслышав ровное дыханье
      И, бережно шагнув, благословил
      Ее груди дремотной колыханье...
      Как сон глубок и тих в чуть призрачном сиянье!
      XXIX
      253 Но издали донесся шум и крик,
      Внезапно возмутив покой уютный,
      И бойко в уши Порфиро проник
      Лихой рожок, заливисто-беспутный.
      Рассыпал барабан свой треск минутный
      И, пререкаясь с праздничной трубой,
      Невнятной речью, сдержанной и смутной,
      Ответил глухо горестный гобой,
      И тотчас смолкло все за звякнувшей скобой.
      XXX
      262 Но долго-долго длился безмятежный,
      Лазурновекий и беззвучный сон...
      На скатерти он ставит белоснежной
      Все яства экзотических сторон:
      Сиропы сдабривает киннамон,
      Соседствуют миндаль и персик рдяный,
      Прозрачное желе, айва, лимон,
      Густой шербет и сладостная манна
      Из Самарканда, из кедрового Ливана.
      XXXI
      271 Пылающей рукою громоздит
      Он щедрые дары чужого края:
      В корзинах ярких роскошь их блестит,
      Прохладный аромат распространяя.
      Спит Маделина, ни о чем не зная.
      "Теперь очнись, о нежный серафим!
      Я - твой паломник, ты - моя святая.
      Скорей открой глаза - иль сном глухим
      Забудусь близ тебя, отчаяньем томим".
      XXXII
      280 Сон девы затенен завесой пышной,
      Свисающей с лепного потолка.
      Над Маделиной Порфиро неслышно
      Склоняется - и робкая рука
      К подушке прикасается слегка.
      Но полночь властно чувства чаровала
      И, словно скованная льдом река,
      Во сне оцепенев, она молчала,
      А лунный свет играл на кромке покрывала.
      XXXIII
      289 Взял лютню он - и песня полилась,
      Полна печали и надежды страстной:
      "La belle dame sans mercy" она звалась,
      Ее отчизной был Прованс прекрасный.
      Но Маделина в дреме безучастной
      Недвижна словно статуя - и вдруг
      Глаза открыла. В их лазури ясной,
      Как туча налетевшая, испуг...
      Он, смолкнув, ниц упал - лишь сердца слышен стук.
      XXXIV
      298 Но широко раскрытыми глазами
      Блуждая в царстве сладостного сна,
      Наполнив их туманными слезами,
      На Порфиро глядит, глядит она.
      Не узнает его, потрясена
      Случившейся нежданно переменой.
      Внезапная страшна ей тишина:
      Недвижен он, обняв ее колена;
      И сердце полнится тревогою смятенной.
      XXXV
      307 "Ах, Порфиро! Мгновение назад
      Твой дивный голос, клятвенно-влюбленный,
      С напевами сливался в стройный лад;
      Сиял твой взгляд, восторгом озаренный
      И вдруг ты побледнел, тоской сраженный,
      И, лютню уронив, поник, скорбя...
      Молю: стань прежним, песней окрыленной
      Утишь тревогу, успокой, любя:
      Знай, нету на земле мне места без тебя".
      XXXVI
      316 И Порфиро воспрянул упоенно:
      Как тонет метеор в пучине вод,
      Звездой слепящей канув с небосклона,
      Как с розой заодно фиалка льет
      На утренней заре дыханья мед,
      Так с Маделиной Порфиро... Все смолкло,
      И только ветер в окна яро бьет
      Колючим снегом, сотрясая стекла.
      Померкла ночь: луна в прорывах туч поблекла.
      XXXVII
      325 "Темно: буянит ветер ледяной.
      Нет, то не сон: в твоем тону я взоре".
      "Темно: разбушевался ветер злой.
      Увы, не сон - о горе мне, о горе!
      Теперь меня покинешь ты в позоре.
      Жестокий! кто привел тебя сюда?
      Обманута тобой, погибну вскоре,
      Как горлица, лишенная гнезда.
      Но все прощаю - и прощаюсь навсегда!"
      XXXVIII
      334 "О нежная невеста - Маделина,
      Мечтательница милая моя!
      Нет для меня другого властелина,
      Твоим вассалом верным буду я
      И, преданность священную тая,
      Твоим щитом багряным буду ныне.
      Доверься мне: заброшенный в края
      Мне чуждые, я мнил себя в пустыне
      И вдруг, как пилигрим, приблизился к святыне.
      XXXIX
      343 Бушует вьюги безобразный бред,
      Но нам она должна быть добрым знаком.
      О поспеши: пока не встал рассвет,
      По просекам и мшистым буеракам
      Умчимся вдаль, окутанные мраком.
      Поторопись, любимая: сейчас
      Упившимся злокозненным гулякам
      За пиршеством разбойным не до нас.
      Вон там, за пустошью, мы скроемся с их глаз!"
      XL
      352 И Маделина с Порфиро поспешно
      Сбегают вниз, вдоль леденящих стен.
      Им чудятся драконы в тьме кромешной
      И копья, и мечи, и страшный плен.
      Но замок будто вымер... Гобелен,
      С картинами охоты соколиной,
      Качался на ветру. Взвевая тлен,
      Гулял сквозняк по галерее длинной,
      Волнами пробегал ковер, как хвост змеиный.
      XLI
      361 И к выходу в глубокой тишине
      Две незаметно проскользнули тени.
      Храпит привратник, привалясь к стене,
      Бутыль пустую уронив в колени.
      Дымит трескучий факел. В сонной лени
      Пес поднял голову, и мирный взгляд
      Их проводил. На стертые ступени
      Упав, засовы тяжкие гремят:
      В распахнутую дверь ворвался снежный ад.
      XLII
      370 Они исчезли в белой мгле метели
      Давным-давно - и след давно простыл.
      Барон всю ночь ворочался в постели;
      Гостей подпивших буйный пляс томил
      Чертей и ведьм - ив черноту могил
      Тащили их во сне к червям голодным.
      Анджелу тяжкий паралич разбил;
      С раскаяньем, на небе неугодным,
      Почил монах, склонясь над очагом холодным.
      (Сергей Сухарев)
      ОДА СОЛОВЬЮ
      Как больно сердцу: песнь твоя гнетет
      Все чувства, точно я цикуту пью,
      И зелье дрему тяжкую несет,
      Меня склоняя к смерти забытью
      Не завистью к тебе терзаюсь я,
      А горько счастлив счастью твоему,
      Когда, крылатый дух, ты далеко,
      В лесу, у звонкого ручья,
      Где листья шевелят ночную тьму,
      Поешь о лете звонко и легко.
      11 О, мне бы сок лозы, что свеж и пьян
      От вековой прохлады подземелья,
      В нем слышен привкус Флоры, и полян,
      И плясок загорелого веселья!
      О, мне бы кубок, льющий теплый юг,
      Зардевшуюся влагу Иппокрены
      С мигающею пеной у краев!
      О, губы с пурпуром вокруг!
      Отпить, чтобы наш мир оставить тленный,
      С тобой истаять в полутьме лесов.
      21 С тобой растаять, унестись, забыть
      Все, что неведомо в тиши лесной:
      Усталость, жар, заботу, - то, чем жить
      Должны мы здесь, где тщетен стон пустой,
      Где немощь чахлая подстерегает нас,
      Где привиденьем юность умирает,
      Где те, кто мыслят, - те бежать не смеют
      Отчаянья свинцовых глаз,
      Где только день один Любовь пленяет,
      А завтра очи Красоты тускнеют.
      31 К тебе, к тебе! Но пусть меня умчит
      Не Вакх на леопардах: на простор
      Поэзия на крыльях воспарит,
      Рассудку робкому наперекор...
      Вот я с тобой! Как эта ночь нежна!
      Там где-то властвует луна; привет
      Несут ей звезды дальние толпой
      Но здесь она нам не видна,
      Лишь ветерок колышет полусвет
      Сквозь мглу ветвей над мшистою тропой.
      41 Не видно, что льет легкий аромат
      Ковер цветов от взоров тьмой сокрыт
      В душистой тьме узнаешь наугад,
      Чем эта ночь весенняя дарит
      Луга и лес: здесь диких роз полно,
      Там бледная фиалка в листьях спит,
      Там пышная черемуха бела,
      И в чашах росное вино
      Шиповник идиллический таит,
      Чтоб вечером жужжала в них пчела.
      51 Внимаю все смутней. Не раз желал
      Я тихой смерти поступь полюбить,
      Ее, бывало, ласково я звал
      В ночи мое дыханье растворить.
      Как царственно бы умереть сейчас,
      Без боли стать в полночный час ничем,
      Пока мне льется там в лесной дали
      Напева искренний рассказ
      И ничего бы не слыхать затем,
      Под песнь твою стать перстню земли.
      61 Бессмертным ты был создан, соловей!
      Ты не подвластен алчным поколеньям:
      Ты мне поешь - но царь минувших дней
      И раб его смущен был тем же пеньем;
      И та же песня донеслась в тот час,
      Когда с печалью в сердце Руфь стояла
      Одна, в слезах, среди чужих хлебов,
      И та же песнь не раз
      Таинственные окна растворяла
      В забытый мир над кружевом валов.
      71 Забытый! Словно похоронный звон,
      То слово от тебя зовет назад:
      Не так воображения силен
      Обман волшебный, как о нем твердят.
      Прощай, прощай! Твой сердцу грустный гимн
      Уходит вдаль над лугом за ручей,
      На склон холма, и вот - похоронен
      В глуши лесных долин.
      Исчезла музыка - и был ли соловей?
      Я слышал звуки - или то был сон?
      (Игорь Дьяконов)
      ОДА ГРЕЧЕСКОЙ ВАЗЕ
      Нетронутой невестой тишины,
      Питомица медлительных столетий,
      Векам несешь ты свежесть старины
      Пленительней, чем могут строчки эти.
      Какие боги на тебе живут?
      Аркадии ли житель, иль Темпеи
      Твой молчаливый воплощает сказ?
      А эти девы от кого бегут?
      В чем юношей стремительных затея?
      Что за тимпаны и шальной экстаз?
      11 Нам сладостен услышанный напев,
      Но слаще тот, что недоступен слуху,
      Играйте ж, флейты, тленное презрев,
      Свои мелодии играйте духу:
      О не тужи, любовник молодой,
      Что замер ты у счастья на пороге,
      Тебе ее вовек не целовать,
      Но ей не скрыться прочь с твоей дороги,
      Она не разлучится с красотой
      И вечно будешь ты ее желать.
      21 Счастливые деревья! Вешний лист
      Не будет вам недолгою обновой;
      И счастлив ты, безудержный флейтист,
      Играющий напев все время новый;
      Счастливая, счастливая любовь:
      Все тот же жаркий, вечно юный миг
      Не скованный земною близкой целью,
      Не можешь знать ты сумрачную бровь,
      Горящий лоб и высохший язык,
      А в сердце горький перегар похмелья.
      31 Какое шествие возглавил жрец?
      К какому алтарю для приношенья
      Идет мычащий к небесам телец
      С атласной, зеленью увитой шеей?
      Чей праздник, о приморский городок,
      Где жизнь шумна, но мирно в цитадели,
      Увлек сегодня с улиц твой народ?
      И, улицы, навек вы опустели,
      И кто причину рассказать бы мог,
      Вовек ее поведать не придет.
      41 Недвижный мрамор, где в узор сплелись
      И люд иной, и культ иного бога,
      Ты упраздняешь нашу мысль, как мысль
      О вечности, холодная эклога!
      Когда других страданий полоса
      Придет терзать другие поколенья,
      Ты род людской не бросишь утешать,
      Неся ему высокое ученье:
      "Краса - где правда, правда - где краса!"
      Вот знанье все и все, что надо знать.
      (Иван Лихачев)
      ОДА ПСИХЕЕ
      К незвучным этим снизойдя стихам,
      Прости, богиня, если я не скрою
      И ветру ненадежному предам
      Воспоминанье, сердцу дорогое.
      5 Ужель я грезил? или наяву
      Узнал я взор Психеи пробужденной?
      Без цели я бродил в глуши зеленой,
      Как вдруг, застыв, увидел сквозь листву
      Два существа прекрасных: за сплетенной
      10 Завесой стеблей, трав и лепестков
      Они лежали вместе, и бессонный
      Родник на сто ладов
      Баюкал их певучими струями.
      Душистыми, притихшими глазами
      15 Цветы глядели, нежно их обняв;
      Они покоились в объятьях трав,
      Переплетясь руками и крылами.
      Дыханья их живая теплота
      В одно тепло сливалась, хоть уста
      20 Рукою мягкой развела дремота,
      Чтоб снова поцелуями без счета
      Они, с румяным расставаясь сном,
      Готовы были одарять друг друга.
      Крылатый этот мальчик мне знаком.
      25 Но кто его счастливая подруга?
      В семье бессмертных младшая она,
      Но чудотворней, чем сама Природа,
      Прекраснее, чем Солнце и Луна,
      И Веспер, жук лучистый небосвода;
      30 Прекрасней всех - хоть храма нет у ней,
      Ни алтаря с цветами;
      Ни гимнов, под навесами ветвей
      Звучащих вечерами;
      Ни флейты, ни кифары, ни дымков
      35 От смол благоуханных;
      Ни рощи, ни святыни, ни жрецов,
      От заклинаний пьяных.
      О Светлая! давно умолкли оды
      Античные - и звуки пылких лир,
      40 Что, как святыню, воспевали мир:
      И воздух, и огонь, и твердь, и воды.
      Но и теперь, хоть это все ушло,
      Вдали восторгов, ныне заповедных,
      Я вижу, как меж олимпийцев бледных
      45 Искрится это легкое крыло.
      Так разреши мне быть твоим жрецом,
      От заклинаний пьяным;
      Кифарой, флейтой, вьющимся дымком
      Дымком благоуханным;
      50 Святилищем, и рощей, и певцом,
      И вещим истуканом.
      Да, я пророком сделаюсь твоим
      И возведу уединенный храм
      В лесу своей души, чтоб мысли-сосны,
      55 Со сладкой болью прорастая там,
      Тянулись ввысь, густы и мироносны.
      С уступа на уступ, за стволом ствол,
      Скалистые они покроют гряды,
      И там, под говор птиц, ручьев и пчел,
      68 Уснут в траве пугливые дриады.
      И в этом средоточье, в тишине
      Невиданными, дивными цветами,
      Гирляндами и светлыми звездами,
      Всем, что едва ли виделось во сне
      65 Фантазии - шальному садоводу,
      Я храм украшу; и тебе в угоду
      Всех радостей оставлю там ключи,
      Чтоб никогда ты не глядела хмуро,
      И яркий факел, и окно в ночи,
      70 Раскрытое для мальчика Амура!
      (Григорий Кружков)
      МЕЧТА
      Отпусти Мечту в полет,
      Радость дома не живет;
      Как снежинки, наслажденья
      Тают от прикосновенья,
      5 Лопаются - посмотри,
      Как под ливнем пузыри!
      Пусть Мечта твоя летает,
      Где желает, как желает,
      Лишь на пользу не глядит
      10 Польза радости вредит;
      Так порой в листве росистой
      Плод приметишь золотистый:
      Как он сочен, свеж и ал!
      Надкуси - и вкус пропал.
      15 Что же делать? Лето минет;
      Осень взгляд прощальный кинет;
      Ты останешься один.
      Дров сухих подбрось в камин!
      Пусть тебе мерцают в очи
      20 Искры - духи зимней ночи.
      Тишина - среди снегов,
      Не слыхать ничьих шагов,
      Только пахарь с башмаков
      Снег налипший отряхает,
      Да луна меж туч мелькает.
      25 В этот час пошли Мечту
      С порученьем в темноту:
      Чтоб она тебе достала
      Все, чем год земля блистала;
      Пусть вернет тебе скорей
      30 Благодать июньских дней,
      И притом апреля почки
      И весенние цветочки,
      Зрелой осени покой,
      И таинственной рукой
      35 Пусть, как редкостные вина,
      Их смешает воедино;
      Кубок осуши глотком!
      И услышишь - майский гром,
      И шуршащий спелый колос,
      40 И далекой жатвы голос;
      Чу! как будто в небе звон...
      Жаворонок? Точно, он!
      Там грачи к гнезду родному
      Тащат ветки и солому;
      45 Гомон птиц и шум ручьев
      Слух наполнят до краев.
      Ты увидеть сможешь рядом
      Маргаритку - с виноградом,
      Поздних лилий холодок
      50 И подснежника росток,
      Гиацинт сапфирный в чаще,
      Рядом с лопухом стоящий;
      И на всех листках вокруг
      Ливня майского жемчуг.
      55 Ты приметишь мышь-полевку,
      Пережившую зимовку;
      Вялую от сна змею.
      Сбросившую чешую;
      В лозняке, спугнувши птичек,
      60 Пару крапчатых яичек;
      Перепелку, что крыла
      Над птенцами развела;
      Пчел, роящихся нестройно,
      Раздраженно, беспокойно;
      65 Желудей созревших град,
      Ветер, осень, листопад...
      Пусть Мечта живет свободно,
      Странствуя, где ей угодно,
      Лишь на пользу не глядит
      70 Польза радости вредит.
      Разве не поблекнут розы
      Под унылым взглядом прозы?
      Разве будут губы дев
      Вечно свежими, созрев?
      75 Разве есть глаза такие
      Пусть небесно-голубые,
      Чтобы свет их не погас,
      Став обыденным для нас?
      Как снежинки, наслажденья
      80 Тают от прикосновенья.
      Лишь в Мечте бы ты сыскал
      Милую - свой идеал:
      Кроткую, как дочь Цереры,
      Прежде, чем в свои пещеры
      85 Царь теней ее стащил
      И к угрюмству приучил;
      Белую, как стан иль ножка
      Гебы, коли вдруг застежка
      Золотая отпадет,
      90 И к ногам ее спадет
      Легкая, как сон, туника;
      И вздохнет Зевес-владыка,
      В кубке омочив уста...
      О крылатая Мечта!..
      95 Разорви ж скорее эти
      Здравого рассудка сети;
      Отпусти Мечту в полет,
      Радость дома не живет.
      (Григорий Кружков)
      ОДА
      Написано на чистой странице перед трагикомедией
      Бомонта и Флетчера "Прекрасная трактирщица".
      Барды Радости и Страсти!
      Вам дано такое счастье:
      В мире жизнью жить двойной
      И небесной и земной!
      5 Там, вверху, в едином хоре
      С вами - солнце, звезды, зори;
      Шум небесных родников;
      Гул раскатистых громов;
      Там, под кровлею дубравной,
      10 Где пасутся только фавны,
      Вы вдыхаете густой
      Элисейских трав настой;
      Там гигантские над вами
      Колокольчики - шатрами;
      15 Маргаритки - все подряд
      Источают аромат
      Роз, а розам для сравненья
      Нет на всей земле растенья!
      Там не просто соловьи
      20 Свищут песенки свои,
      Но поют высокой темы
      Философские поэмы,
      Сказки, полные чудес,
      Тайны вечные небес.
      25 Вы - на небесах и все же
      На земле живете тоже;
      Ваши души, словно свет,
      Нам указывают след
      К тем высотам, в те селенья,
      30 Где ни скуки, ни томленья;
      Смертным говорят они,
      Как летучи наши дни;
      Как блаженство к горю близко;
      Как заводит злоба низко;
      35 Про величье - и про стыд;
      Что на пользу, что вредит...
      Барды Радости и Страсти!
      Вам дано такое счастье:
      В мире жизнью жить двойной
      40 И небесной и земной!
      (Григорий Кружков)
      СТРОКИ О ТРАКТИРЕ "ДЕВА МОРЯ"
      Души бардов, ныне сущих
      В горних долах, в райских кущах!
      Разве этот лучший мир
      Лучше, чем у нас трактир
      5 "Дева Моря", где по-царски
      Угостят тебя Канарским,
      Где оленина всегда
      Слаще райского плода?
      Наслаждались этим чудом
      10 Марианна с Робин Гудом,
      Как, бывало, в оны дни
      Пировали здесь они!
      Слышал я, что было дело:
      С крыши вывеска слетела,
      15 Поднялась на небосвод,
      И под нею звездочет
      Вдруг увидел вас, веселых,
      За столом и в ореолах,
      Осушающих до дна
      20 Бочку доброго вина,
      Возносящих к небу чаши
      В честь Созвездья Девы Нашей!
      Души бардов, ныне сущих
      В горних долах, в райских кущах!
      25 Разве этот лучший мир
      Лучше, чем у нас трактир?
      (Александр Жовтис)
      РОБИН ГУД
      О, тех дней простыл и след,
      Каждый час их стар и сед,
      Ссохся, сгорбился, поник,
      Втоптан в землю каждый миг.
      5 Север воет, север жжет,
      Листья наголо стрижет
      Под былым шатром лесным
      Бушевало много зим,
      Где когда-то жил народ
      10 Без налогов и забот.
      Тихо, тихо, тишина,
      Тетивы молчит струна
      И ни друга, ни дружка,
      И ни рога, ни рожка,
      15 Ни полночной кутерьмы,
      Лишь притихшие холмы.
      Не разносит больше эхо
      Разухабистого смеха,
      Шуток крепче кулака
      20 Из лесного тайника.
      Если солнце в вышине
      (Или ночью при луне)
      Обыщите каждый куст:
      Наш веселый Шервуд пуст.
      25 На июньский сочный луг
      Робин Гуд не выйдет в круг,
      И не будет Джон-буян
      Колотить в порожний жбан,
      По дороге подхватив
      30 Старой песенки мотив,
      Лишь бы только как-нибудь
      Скоротать зеленый путь
      И в таверне "Весельчак"
      Выпить эля на пятак.
      35 Уж не сыщешь днем с огнем
      Тех подтянутых ремнем
      Шалопаев и повес,
      Что скрывал Шервудский лес.
      Лес исчез и люд пропал
      40 Если б Робин вдруг восстал
      И его подружка тоже
      С земляного встала ложа
      Сжал бы Робин кулаки,
      Спятил Робин бы с тоски:
      45 Здесь он жил в лесной тени,
      А теперь считал бы пни:
      Все дубы пошли на верфь,
      Их на море гложет червь.
      Мэриан рыдала б громко:
      50 Диких пчел здесь было столько,
      Неужель теперь за мед
      Деньги платит здесь народ?
      Слава гордой голове!
      Слава звонкой тетиве
      55 И охотничьему рогу!
      Слава элю, слава грогу!
      Слава полному стакану
      И зеленому кафтану!
      Слава Джону-старине
      60 Вспомним Джона на коне!
      Трижды славен Робин Гуд!
      Пусть над ним дубы растут.
      Слава милой Мэриан!
      Славься, весь Шервудский клан!
      65 Слава каждому стрелку!
      Друг, подхватывай строку
      И припев мой подтяни,
      Сидя где-нибудь в тени.
      (Галина Гампер)
      ОСЕНЬ
      Пора туманов, зрелости полей,
      Ты с поздним солнцем шепчешься тайком,
      Как наши лозы сделать тяжелей
      На скатах кровли, крытой тростником,
      Как переполнить сладостью плоды,
      Чтобы они, созрев, сгибали ствол,
      Распарить тыкву в ширину гряды,
      Заставить вновь и вновь цвести сады,
      Где носятся рои бессчетных пчел,
      Пускай им кажется, что целый год
      Продлится лето, не иссякнет мед!
      12 Твой склад - в амбаре, в житнице, в дупле.
      Бродя на воле, можно увидать
      Тебя сидящей в риге на земле,
      И веялка твою взвевает прядь.
      Или в полях ты убираешь рожь
      И, опьянев от маков, чуть вздремнешь,
      Щадя цветы последней полосы,
      Или снопы на голове несешь
      По шаткому бревну через поток.
      Иль выжимаешь яблок терпкий сок
      За каплей каплю долгие часы...
      23 Где песни вешних дней? Ах, где они?
      Другие песни славят твой приход.
      Когда зажжет полосками огни
      Над опустевшим жнивьем небосвод,
      Ты слышишь: роем комары звенят
      За ивами - там, где речная мель,
      И ветер вдаль несет их скорбный хор.
      То донесутся голоса ягнят,
      Так выросших за несколько недель,
      Малиновки задумчивая трель
      И ласточек прощальный разговор!
      (Самуил Маршак)
      ОДА МЕЛАНХОЛИИ
      I
      Нет, нет, не жаждай Леты, и корней,
      Точащих яд, не выжимай на вина,
      И белладонне к бледности твоей
      Не дай прильнуть лозою Прозерпины.
      5 Из ягод тисса четок не нижи,
      И пусть ни хрущ, ни бабочка ночная
      Твоей Психеи места не займет,
      Ни филин - собеседника души!
      10 Лишь тень на тень наложишь, сам не зная,
      И жар тоски в душе твоей замрет.
      II
      Коль Меланхолию почуешь ты,
      Нахлынувшую с неба черной тучей,
      Что напояет блеклые цветы
      И лес скрывает в пелене летучей,
      15 Насыть печаль, на розу посмотрев,
      На то, как соль в морском песке искрится,
      На пышные округлые пионы;
      А если в милой вспыхнет славный гнев,
      Сожми ей руки, дай ей всласть беситься
      20 И взор ее впивай непревзойденный.
      III
      С Красой - но тленною - она живет;
      С Веселостью - прижавшей на прощанье
      Персты к устам; и с Радостью, чей мед
      Едва пригубишь - и найдешь страданье.
      25 Да, Меланхолии алтарь стоит
      Во храме, Наслажденью посвященном;
      Он зрим тому, кто раздавить сумеет
      Плод Радости на небе утонченном:
      Ее печали власть душа вкусит
      30 И перейдет навек в ее трофеи.
      (Иван Лихачев)
      ГИПЕРИОН
      ФРАГМЕНТ
      Книга первая
      В угрюмой тьме затерянной долины,
      Вдали от влажной свежести зари,
      И полдня жгучего, и одинокой
      Звезды вечерней, - в мрачной тишине
      5 Сидел Сатурн, как тишина, безмолвный,
      Недвижный, как недвижная скала.
      Над ним леса, чернея, громоздились,
      Подобно тучам. Воздух так застыл,
      Что в нем дыханья б даже не хватило
      10 Пушинку унести; и мертвый лист,
      Упав, не шевелился; и беззвучно
      Поток струился под налегшей тенью
      Низвергнутого божества; Наяда,
      Таившаяся в темных тростниках,
      15 К губам холодный палец прижимала.
      Вдоль полосы песчаной протянулись
      Глубокие, неровные следы
      К стопам Сатурна. На холодном дерне
      Покоилась тяжелая рука
      20 Титана - равнодушная, немая,
      Безвластная. Не открывая глаз,
      Он словно к матери своей Земле
      Клонился, ожидая утешенья.
      Казалось, чтобы пробудить его,
      25 Нет силы соразмерной. Но пришла
      Та, что коснулась родственной рукою
      Его широких плеч, склонясь пред ним
      В почтительности скорбной и глубокой.
      Она была богиней на заре
      30 Рожденья мира; даже Амазонка
      Предстала б карлицею рядом с ней;
      Она могла бы гордого Ахилла,
      За волосы схватив, пригнуть к земле
      Иль Иксиона колесо - мизинцем
      35 Остановить. Ее прекрасный лик
      Был больше, чем у Сфинкса из Мемфиса,
      Которому дивились мудрецы,
      Но как не походил на мертвый мрамор,
      Как он светился красотой Печали,
      40 Печали, что превыше Красоты!
      Она прислушивалась к тишине
      С тревогой - словно тучи первых бедствий
      Растратили уже свои грома
      И новые отряды тьмы зловещей
      45 От горизонта двигались... Прижав
      Одну ладонь к груди, как будто ей,
      Богине, что-то причиняло боль
      В том месте, где у смертных бьется сердце,
      Другой рукою тронув за плечо
      50 Сатурна и к виску его приблизив
      Полураскрытые уста, она
      Заговорила звучным, как орган,
      Певучим голосом... Вот слабый отзвук
      Тех слов (О, как ничтожна наша речь
      55 В сравненье с древним языком богов!):
      "Сатурн, очнись!.. Но для чего зову
      Тебя очнуться, свергнутый владыка!
      Могу ль утешить чем-нибудь? Ничем.
      Увы, ты небом предан, и земля
      60 Тебя, бессильного, не признает
      Монархом; океан вечношумящий
      Отпал от скиптра твоего; и мир
      Лишился первозданного величья.
      Твой гром, под власть чужую перейдя,
      65 Грохочет, необузданный, в эфире
      Доселе ясном; молния твоя
      Беснуется в неопытных руках,
      Бичуя все вокруг и опаляя.