1
      Вассал любви - Лоренцо молодой,
      Прекрасна, простодушна Изабелла!
      Возможно ль, чтоб под кровлею одной
      Любовь сердцами их не овладела;
      Возможно ль, чтоб за трапезой дневной
      Их взгляды не встречались то и дело;
      Чтобы они средь ночи, в тишине,
      Друг другу не пригрезились во сне!
      II
      9 Любовь их становилась все нежнее,
      С зарею каждой - глубже и нежней.
      Он мысленно не расстается с нею
      Ни в доме, ни в саду, ни средь полей;
      Ей звуки голоса его милее,
      Чем шелест ручейка в тени ветвей.
      "Лоренцо!" - шепчет дева, как признанье,
      И путает узоры вышиванья.
      III
      17 Еще не видя, знал он, чья рука
      Беззвучно на щеколду опустилась;
      Он зорче был, чем сокол, в облака
      Взмывающий: лишь к небу обратилось
      Ее лицо - в окно издалека
      Он профиль различит; она молилась,
      Идя ко сну, - а он уж был готов
      Ждать звука утренних ее шагов.
      IV
      25 Весь май тянулось это наважденье,
      Июнь совсем извел румянец щек;
      "Нет, завтра умолять о снисхожденье
      Я буду у ее прекрасных ног!"
      "Лоренцо, слово вымолви спасенья,
      Чтоб день меня живой застать бы мог!"
      Так по ночам в подушку плакал каждый,
      А день томил их горечью и жаждой,
      V
      33 Когда болезнь на розы щек ее
      Повеяла, и Изабелла стала
      Бледна, как мать над впавшим в забытье
      Больным младенцем, - "Как она устала!"
      Тогда подумал он. - "Прервать мое
      Молчание уже давно пристало:
      Скажу "люблю" (хоть ни за что на свете
      Сказать нельзя!) - и выпью слезы эти!"
      VI
      41 Подумал так - и сердце оробело
      И в ребрах заметалось. Он всю ночь
      Его молил, чтобы оно посмело
      Признанье сделать. Но решимость прочь
      Толчками крови гнало. То хмелело,
      Гордясь невестой, сердце, то, точь-в-точь
      Как у ребенка, робким становилось:
      То нежностью, то буйством плоть томилась.
      VII
      49 Он встретил бы без сна рассветный час,
      Любови полн, терзаем немотою,
      Когда бы Изабеллы быстрый глаз
      Обвенчан не был с каждою чертою
      Его лица: оно не в первый раз
      Покрылось бледностию восковою!
      "Лоренцо!.." Тут сорвался голосок,
      Но взгляд ее все досказать помог.
      VIII
      57 "Ах, правда ли, - все то, что я лелею
      В душе, клонящейся к небытию,
      Ты разгадала? Да, не одолею
      Смущенья, руку оскорбить твою
      Непрошенным пожатьем не посмею,
      Но верь мне, верь: я что ни день встаю
      С одним желанием, с одной мечтою
      Склониться в исповеди пред тобою".
      IX
      65 "Любовь моя! Меня от холодов
      Уводишь ты в страну, где вечно лето,
      Где я созревшее тепло цветов
      Отведаю с тобой!" Признанье это
      Их губы, осмелевшие от слов,
      Зарифмовало. Нежностью согрето,
      Их счастье так блаженно расцвело,
      Как сад, впитав июньское тепло.
      Х
      73 Простясь, они как по небу ступали:
      Зефир разъединил макушки роз,
      Чтобы друг к другу, встретившись, припали
      Еще тесней; его восторг вознес
      На холм, откуда открывались дали,
      Где пряталось светило в кущах лоз,
      А дева в спальне песенку твердила
      О тех, кого стрела любви сразила.
      XI
      81 Вдвоем они, едва пора ночная
      Со звезд покров откинет голубой,
      Вдвоем они, когда пора ночная
      Со звезд покров откинет голубой;
      Вела в беседку тропка потайная:
      Душистый свод и гиацинтов строй...
      Ах, лучше бы навек все так осталось,
      Чтоб их бедой молва не упивалась!
      XII
      89 Они несчастны были? Нет, едва ли!
      Влюбленным наша не нужна печаль,
      Унылые стихи о них слагали,
      Их после смерти было нам так жаль,
      А должно, чтобы золотом писали
      Их радостей и горестей скрижаль
      (Но не о том, как средь морских зыбей
      Был к стонам Ариадны глух Тезей).
      XIII
      97 Кто любит, тот уже вознагражден,
      Единый взгляд всю горечь убивает.
      Пусть тень Дидоны сдерживает стон,
      Пусть Изабелла слезы проливает,
      Пусть благовоньями не умащен
      Лоренцо бедный... Право же, бывает,
      Что из цветов сладчайший - ядовит:
      Для побирушки-пчелки смерть таит.
      XIV
      105 Два брата с Изабеллой вместе жили,
      Купцы потомственные - и для них
      Кто в шахтах слеп, где факелы чадили,
      Кто в приисках томился золотых
      По грудь в воде, кто сох в фабричной пыли,
      И даже тех, кто мог назвать своих
      Могучих предков, быстро усмиряло
      Кнута окровавляющее жало.
      XV
      113 Для них индус нырял, отринув страх,
      К прожорливым акулам, разрывая
      Дыханьем легкие; для них во льдах
      Тюлень, от острых копий издыхая,
      Скулил и лаял. Изнывал в трудах
      Рабочий люд, - а их рука лихая
      Вращала страшной дыбы рукоять,
      Чтоб у бедняг последний грош отнять.
      XVI
      121 Что гордость в них питало? Что пространны
      Владенья их, а нищих тесен кров?
      Что гордость в них питало? Что фонтаны
      Приметнее, чем слезы бедняков?
      Что гордость в них питало? Что сохранны
      Дукаты в банке, а напев стихов
      Гомеровых забыт? Я вновь устало
      Спрошу - так что же гордость в них питало?
      XVII
      129 А жили скрытно, в спеси, - нет, скорей
      В трусливой жадности, как за забором
      От нищих укрывается еврей;
      Два коршуна, кружащие над бором
      Мачт корабельных; мулы со своей
      Поклажей: золотом и старым вздором;
      Плуты, что держат простаков в когтях
      И ловко лгут на многих языках.
      XVIII
      137 Как от гроссбухов этих Изабелле
      Не утаиться было? Как их взор
      Приметил, что не так прилежен в деле
      Лоренцо стал? Пускай сразит их мор,
      Мрак ослепит! Зачем они глядели
      Поверх своих счетов? Но зорок вор!
      За хитрым честные пускай следят,
      Как чуткий заяц, что глядит назад.
      XIX
      145 Прославленный Боккаччо! У тебя
      Прощенья я прошу; у белых лилий
      Твоих, что вянут, по тебе скорбя;
      У струн, что среди миртов говорили;
      У роз, которые, Луну любя,
      Душистым вздохом душу упоили
      За стихотворный слог моей поэмы:
      Не годен он для столь печальной темы.
      XX
      153 Прости меня - и дале речью чинной
      Повествованье поведу смелей.
      Безумен я, решившись слог старинный
      Украсить рифмами новейших дней.
      Но начат труд - спешу к тебе с повинной;
      Хорош он или плох - тебе видней:
      Но в честь твою пишу английским метром
      Напев твой северным подхвачен ветром.
      XXI
      161 Так братья, догадавшись по всему,
      Что к их сестре Лоренцо полон страсти
      И что она не холодна к нему,
      Поведали друг другу о напасти,
      От злобы задыхаясь, - потому,
      Что Изабелла с ним находит счастье,
      А для нее им нужен муж иной:
      С оливковыми рощами, с казной.
      XXII
      169 Кусая губы, хмурясь, точно тучи,
      И день и ночь рядили без конца
      О том, как безопаснее и лучше
      С дороги навсегда убрать юнца.
      Что Милосердье перед злобой жгучей,
      Как кислотой, им выжегшей сердца!
      Убить Лоренцо - так они решили,
      А труп зарыть потом в лесной могиле.
      XXIII
      177 Стоял Лоренцо, опершись рукой
      О балюстраду. Солнце чуть всходило.
      К нему приблизясь росною тропой,
      Они сказали: "Мы хотели было
      Не нарушать твой утренний покой,
      Но нас благоразумье торопило:
      Лоренцо, поскорей седлай коня,
      Пока не пробудилось пекло дня.
      XXIV
      185 Нам к Апеннинам непременно надо
      Успеть, пока жара не начала
      Перебирать на листьях винограда
      Росинок четки". - Не предвидя зла,
      Учтиво выслушав тот полный яда
      Змеиный шип, он взялся за дела
      И приготовил для поездки в горы
      Охотничью одежду, пояс, шпоры.
      XXV
      193 Пересекая двор наискосок,
      Все медлил он, надеждою влекомый:
      Ее шажков легчайший шепоток
      Услышать бы - или напев знакомый...
      Вдруг до него, как легкий мотылек,
      Смех долетел сквозь узкие проемы
      Оконные. Взглянул наверх - она
      Стоит, улыбкою озарена.
      XXVI
      201 "Любимая, - сказал он, - что за мука
      Уехать, не увидевшись с утра!
      На три часа каких-нибудь разлука,
      А тяжко так... И все же мне пора!
      Но то, что отнял день, войдя без стука,
      Нам возвратит полночная пора.
      Я ненадолго, слышишь, Изабелла?"
      Она ему кивнула и запела.
      XXVII
      209 Вдоль стен Флоренции во весь опор
      С убийцами их жертва проскакала
      Туда, где Арно рвался на простор,
      Из камышей устроив опахало,
      Где лещ теченью шел наперекор;
      Вода и бледность братьев отражала,
      И пыл Лоренцо. За рекою - лес.
      Убийство скрыл глухой его навес.
      XXVIII
      217 Лоренцо там зарыт, мечом пронзенный,
      Его любовь с ним вместе сражена.
      Но тягостно душе, освобожденной
      Насильственно, и мается она...
      С мечей и рук смыв кровь водой студеной
      Как гончие, чья пасть обагрена,
      Домой убийцы мчат, как в упоенье:
      На этот раз их прибыль - преступленье.
      XXIX
      225 Сестре сказали братья, будто вдруг
      Они его на корабле послали
      В далекий край, затем что среди слуг
      Честнее человека не сыскали.
      Надежду прокляни! Замкнулся круг,
      В одеждах вдовьих девичьи печали!
      Ни нынче он, ни завтра не придет,
      Ни через день, ни даже через год.
      XXX
      233 Ах, как бедняжка до ночи томилась
      И плакала о радости былой!
      В урочный час к ней не любовь явилась
      Воспоминаний сладострастный рой;
      И вдруг лицо Лоренцо наклонилось,
      Так ей почудилось - и пред собой
      Она точеные простерла руки,
      Но обняла лишь пустоту разлуки.
      XXXI
      241 Недолго Эгоизм - Любви собрат
      Терзал ее, и часа золотого
      Ждал девичий нетерпеливый взгляд
      Недолго... ибо в грудь ее сурово
      Вошел иных забот высокий лад,
      И вслед Любви из-под родного крова
      Отправились в неведомую даль
      Ее тревога и ее печаль.
      XXXII
      249 Издалека пришло зимы дыханье
      И Запад, позолоту потеряв,
      Спешил, поблекший, песню увяданья
      Пропеть средь рощ и в логовах дубрав,
      Все обнажить и, осмелев заране,
      Из северных пещер свой гневный нрав
      На волю выпустить. А Изабелла
      Потухшим взором в пустоту глядела
      XXXIII
      257 И становилась с каждым днем бледней.
      Уста девичьи братьев вопрошали:
      - "Какой тюрьмой пленен он столько дней?"
      Чтобы ее утешить, братья лгали.
      Как адским дымом злобою своей
      И ненавистью палачи дышали.
      Из ночи в ночь преследовал их сон:
      Труп Изабеллы, в саван облачен.
      XXXIV
      265 Она в неведенье бы опочила,
      Но нечто вдруг - как едкое питье,
      Больных спасающее от могилы
      На несколько дыханий, как копье,
      Индейцу возвращающее силы
      И на костре, будя в нем бытие
      Тем, что терзает новой болью жилы,
      Ее настигло. Вот что это было:
      XXXV
      273 Средь ночи к ней видение пришло:
      Лоренцо плакал у ее постели.
      Лесной могилой юное чело
      Запятнано, и губы помертвели.
      От глаз к ушам два желобка прожгло
      Слезами в глиняной коросте; еле
      Звучал металл голосовой струны,
      И кудри были блеска лишены.
      XXXVI
      281 Как странно было призраку сначала
      Окостеневший напрягать язык,
      Чтоб речь его по-прежнему звучала,
      Понятная живым. Друид-старик
      По струнам ненатянутым устало
      Скользнет - и арфа оживет на миг...
      В том голосе был отзвук неземного,
      Как на кладбище ветра вой ночного.
      XXXVII
      289 Хотя безумен взор его очей,
      Росой блестела в них любовь такая,
      Что охраняла магией своей
      Бедняжку, страхов к ней не допуская.
      А сам меж тем из ткани прошлых дней
      Он нить тянул: глухая тьма лесная...
      Спесь, жадность... топкий травянистый лог...
      Нож в спину - даже вскрикнуть он не мог.
      XXXVIII
      297 "Тяжелый камень на ноги мне лег,
      Кизила куст поник над головою,
      Вокруг растут орех, каштан и дрок,
      Усыпана могила их листвою.
      Я слышу за рекой пастуший рог;
      Там я повергнут раной ножевою:
      Приди на холмик вересковый мой,
      И станет мне тепло в земле сырой.
      XXXIX
      305 Увы, теперь я только тень, я вне
      Людских жилищ - я не вернусь в них боле,
      Жизнь только звуками доступна мне:
      Вот полдень - пчелы пролетают в поле...
      Молюсь один в могильной глубине,
      Звон колокольный узнаю по боли,
      Которой он пронзает мой покой;
      А ты среди живых, в толпе людской.
      XL
      313 Все чувствую, что есть, и все, что было,
      Но духам не дано сойти с ума.
      Земное счастье не унесть в могилу,
      И все ж побеждена тобою тьма:
      Мой бледный серафим, мое светило,
      Моя жена, не знаешь ты сама,
      Как бледность эта греет, как сияет
      И суть мою любовью наполняет!"
      XLI
      321 Дух простонал: - "Прощай!", потупил взор,
      Исчез, взвихрив полночной тьмы частицы:
      Так, если устремить усталый взор
      В подушку смятую, когда не спится
      И в голову нам лезет всякий вздор,
      Мрак вдруг вскипает, пенится, искрится...
      Спать Изабелла больше не могла:
      Пред ней все та же огненная мгла.
      XLII
      329 "Я думала, судьба людьми играет,
      Давая долю блага или зла,
      Кто рано, а кто поздно умирает...
      В неведенье о жизни я жила!
      Мне призрак милый правду открывает:
      Тут братние кровавые дела!
      Приду к тебе и поцелую в очи,
      С тобою, мертвым, буду дни и ночи".
      XLIII
      337 Она решила: - "Пересилю страх,
      Всех обману, тайком уйти сумею,
      Найду в лесу его бесценный прах
      И песней колыбельной отогрею".
      Чуть рассвело - она уж на ногах
      И будит няньку старую, чтоб с нею
      Идти к могиле, где томится он
      Ведь ей недаром снился вещий сон.
      XLIV
      345 Вдоль берега, где мрак еще струится,
      Две тени пробираются тайком.
      Сжимает крепко нож в руке девица.
      Старуха шепчет ей: "Каким огнем
      Ты вся горишь? И что должно случиться,
      Чтоб улыбнулась ты, дитя?" - "Идем!"
      И вот нашли его земное ложе:
      Вот камень, вот кизил - да, все похоже!
      XLV
      353 Кладбищ старинных кто не посещал?
      Кто мысленно не рыл, кроту подобно,
      Песок и дерн, чтоб черепа оскал,
      Скелет и саван разглядеть подробно,
      И собственную душу не вселял
      В тех, кого смерть так исказила злобно!
      Все это рай в сравненье с той тоской,
      Что хлынула ей на сердце рекой.
      XLVI
      361 В могилу взор вперив, она хотела
      Постичь злодейской мысли тайный ход.
      Ей виделось распластанное тело
      Так ясно, как на дне кристальных вод.
      К земле прильнула мыслью Изабелла
      Как лилия корнями к долу льнет;
      Затем, схвативши нож, могилу стала
      Раскапывать, как будто клад искала.
      XLVII
      369 И вот - его перчатка. Как цветет
      Сквозь грязь узор, что был любовью вышит!
      Она ее на грудь себе кладет,
      И грудь, оледенев, почти не дышит...
      Дитя бы здесь, вкушая млечный мед,
      Должно покоиться... Она не слышит,
      Не видит ничего: спешит копать,
      Лишь иногда со лба отбросит прядь.
      XLVIII
      377 Старуха от нее не отходила
      И за ее безжалостным трудом
      С прискорбием и горестью следила;
      Сама руками тощими потом
      Взялась за дело - велика ли сила?
      Но вот соприкоснулися с ядром
      Могилы: пальцы ощутили тело;
      Ни стона с губ несчастной не слетело.
      XLIX
      385 Ах, для чего глядеть в могильный зев
      И пир червей описывать пространно?
      Мне б менестреля сладостный напев
      Иль нежный слог старинного Романа!
      Мы, в подлинную повесть посмотрев,
      Прочтем о том, что здесь звучит так странно,
      И повесть эта музыкой своей
      Виденье смерти сделает светлей.
      L
      393 Не голову Горгоны меч Персея,
      Ту голову отрезал нож тупой,
      Которая, и в смерти цепенея,
      Сияла, как при жизни красотой.
      Любовь бессмертна. Мертвый лоб, бледнея,
      Целует Изабелла, всей душой
      Поняв: Любовь не исчерпать до дна,
      Всевластна, даже мертвая, она.
      LI
      401 Она домой внесла ее тайком
      И каждую расправила ресницу
      Вкруг усыпальниц глаз, и липкий ком
      Его волос расчесывала, литься
      Своим слезам позволив, будто льдом
      Вод родниковых дав ему умыться.
      Так над главой любимого она
      Все плакала, вздыхала дотемна.
      LII
      409 Потом атласом бережно покрыла,
      Пропитанным сладчайшею росой
      Цветов Востока; новая могила
      Теперь обретена. - В горшок простой
      Цветочный положив, припорошила
      Она свое сокровище землей
      И посадила базилик на ней,
      И орошала влагою очей.
      LIII
      417 Она забыла солнце и луну,
      Она забыла синеву над садом,
      Она забыла теплую весну,
      Забыла осень с темным виноградом,
      Не ведала, когда идут ко сну,
      Зарю не удостаивала взглядом,
      Сидела у окна, обняв цветок,
      Который до корней от слез намок.
      LIV
      425 От этих слез бесплотных все плотнее
      И зеленее был он; как он пах
      Всех базиликов тоньше и нежнее!
      Его питал от глаз сокрытый прах
      Прекрасной головы; о, как над нею
      И из нее, людскую боль и страх
      Вобрав, преобразив в побег душистый,
      Цвел базилик, цвел кустик густолистый.
      LV
      433 О ты, Печаль, помедли здесь пока!
      О Музыка, пусть будет грусть безбрежна!
      О Эхо, Эхо, вздох издалека,
      С летейских берегов, домчи прилежно!
      О души скорби! Головы слегка
      Приподнимите, улыбнувшись нежно,
      И пусть по мрамору могильных плит
      Сквозь мрак дерев ваш бледный свет скользит.
      LVI
      441 Страданье пусть стенания удвоит,
      Ты, Мельпомена, нам помочь должна:
      Пусть лира лад трагический усвоит,
      Пусть тайная заговорит струна,
      Пусть глухо и печально ветру вторит:
      Уж девушка на смерть обречена,
      Как пальма, надсеченная жестоко
      Ради глотка живительного сока.
      LVII
      449 Не приближай, Зима, ее конца,
      Пусть увяданье пальмы дольше длится!
      Но братья - два Бааловых жреца
      Приметили, как ливень слез струится
      С ее смертельно бледного лица;
      Ей от родни шпионящей не скрыться;
      Не молкнут пересуды: - "Право, грех
      Красу такую прятать ото всех".
      LVIII
      457 И не было предела удивленью,
      Что так она лелеет свой цветок,
      А он разросся, как по мановенью
      Волшебному; и братьям невдомек,
      Как этакий пустяк в одно мгновенье
      Ее от юных помыслов отвлек
      Не только от забав, но и от скуки
      Все длящейся томительной разлуки.
      LIX
      465 Решили братья к тайне ключ найти
      Пусть только Изабелла отлучится.
      Но деву голод не томил почти,
      А в церковь лишь зайдя, она, как птица,
      Домой летела, чтобы взаперти
      На базилик волной волос пролиться
      И вкруг него любовно хлопотать,
      Как вкруг птенца в гнезде хлопочет мать.
      LX
      473 И все же братья, улучив мгновенье,
      Цветок украли и среди корней
      Увидели - вот им вознагражденье!
      Лицо Лоренцо. Пусть с теченьем дней
      Его избороздила зелень тленья
      Они его узнали, и скорей
      Прочь из родной Флоренции в изгнанье
      На них угрюмо рдело злодеянье!
      LXI
      481 Печаль, смирись и взоры опусти;
      О Музыка, дохни на нас забвеньем;
      В другое время, Эхо, прилети
      Нас леденить летейским дуновеньем!
      И ты, дух скорби, своего "Прости!"
      Не пой, хотя ей, сломленной мученьем,
      Зачем бесцельно бремя дней влачить?
      Цветок похищен - не для чего жить.
      LXII
      489 Поверх вещей, лишенных смысла, мимо
      Она глядела, плача о цветке.
      Глухой смешок звучал невыносимо
      В ее осиротевшем голоске,
      Когда она, увидев пилигрима,
      Взывала: "Ты, живущий вдалеке!
      Не знаешь ли, кто так жесток душою,
      Что базилик мой разлучил со мною?"
      LXIII
      497 И вот зачахла, умерла она
      С навек застывшей на устах мольбою.
      Флоренция была поражена
      Ее любовью и ее судьбою,
      Что в грустной песне запечатлена.
      Пускай века проходят чередою,
      Но все поют: "Кто так жесток душой,
      Что базилик мой разлучил со мной?"
      (Галина Гампер)
      КАНУН СВЯТОЙ АГНЕСЫ
      I
      Канун святой Агнесы... Холод злой!
      Иззябший заяц прячется, хромая;
      Взъерошил перья филин под ветлой,
      И овцы сбились в кучу, засыпая.
      Монашьи четки медлят, застывая,
      Не повинуясь ноющим рукам.
      Дыханье мерзнет, в полумраке тая,
      Как будто из кадила фимиам
      Пред Девою Святой восходит к небесам.
      II
      10 Но преисполненный долготерпеньем,
      Колена преклонив, монах босой,
      Постами изнуренный, со смиреньем,
      Молясь, поник над каменной плитой.
      Потом встает: с мигающей свечой,
      Скорбя душою, он проходит мимо
      Надгробий рыцарей, с немой мольбой
      К груди прижавших руки недвижимо
      О, в ледяной броне им стужа нестерпима!
      III
      19 Чуть за порог ступил - ив тот же миг
      Донесся отзвук радостного пира,
      И золотой мелодии язык
      До слез растрогал сгорбленного сиро,
      Обетом отрешенного от мира.
      Урочный пробил час: ему пора
      Заступничества ангельского клира
      Близ очага, погасшего вчера,
      За грешников молить до самого утра.
      IV
      28 Но смолкнул зов прелюдии утешной:
      Издалека, сквозь хлопанье дверей,
      Распахнутых толпою слуг поспешно,
      Пронзили слух рулады трубачей.
      Готовые приветствовать гостей,
      Сияют залы праздничным нарядом,
      И ангелы - подпоры галерей
      Сложив крыла крест-накрест, кротким взглядом
      Стремятся к небесам, застыв недвижным рядом.
      V
      37 Вдруг шум и блеск - плюмажи, веера,
      Стремительного празднества круженье:
      Так в юный ум минувшая пора
      Вселяет роем дивные виденья
      Былых торжеств. Но дева в отдаленье,
      Мечтаньями тревожными полна,
      День зимний этот провела в волненье
      Святой Агнесе сердцем предана,
      Ждет покровительства небесного она.
      VI
      46 Твердили ей в кругу матрон почтенном:
      Девицам в эту полночь, мол, дано
      Узнать восторг в виденье сокровенном,
      Влюбленных речи слышать суждено,
      Но надобно запомнить им одно:
      Без ужина отправиться в постели
      И чтоб по сторонам или в окно
      Они смотреть украдкою не смели,
      А у небес благих просили, что хотели.
      VII
      55 Причудливыми грезами полна,
      Томительно вздыхает Маделина.
      Не внемлет стону музыки она,
      Взор опустив божественно-невинный.
      Проносится с шуршаньем томным длинный
      За шлейфом шлейф, но кавалерам тем,
      Что перед ней раскланивались чинно,
      Не раз, не два пришлось уйти ни с чем:
      Ей тошен бал, она чужда всему и всем.
      VIII
      64 Под гром литавр ступая отрешенно,
      Потом танцует два часа подряд.
      Скользит по сутолоке оживленной
      Ее пустой и безучастный взгляд.
      Вокруг смеются, обольщают, мстят,
      Влюбляются, тотчас забыв об этом.
      Она среди веселья и отрад
      Равно чужда насмешкам и приветам,
      Ждет, что блаженный час наступит пред рассветом.
      IX
      73 Теперь она исчезнет - решено!
      Но тут как раз гавот раздался снова...
      В тени портала между тем давно
      Укрылся юный Порфиро, готовый
      За Маделину жизнь отдать без слова.
      Верхом он по болотам прискакал
      И вот теперь заступника святого
      Молил помочь войти незримо в зал:
      Он обнял бы ее - в слезах к ногам припал!
      Х
      82 И Порфиро шагнул с отвагой дерзкой
      Под ненавистный кров, где гибель ждет
      Где жертвой станет шайки богомерзкой,
      Где штурмом меч безжалостный возьмет
      Пылающую грудь - любви оплот,
      Где псы готовы кровожадной пастью,
      Науськанные на враждебный род,
      То сердце растерзать, что рдеет страстью.
      Но есть и там душа, готовая к участью.
      XI
      91 О небо, вот она! Почтенных лет,
      Блюстительница строгого порядка,
      Приблизилась, ворча на белый свет.
      Держа в руке клюку, походкой шаткой.
      Вот Порфиро позвал ее украдкой:
      Заслышав в тишине его шаги,
      Бормочет и трясет седою прядкой:
      "Беги отсюда, Порфиро, беги!
      Не медли же, скорей - здесь все твои враги!
      XII
      100 Там Гильдебранд, не знающий пощады,
      В бреду, в горячке, с пеной на губах,
      Уродливей греха и злее ада,
      Такие слал тебе проклятья - страх!
      Беги! Лорд Морис, старый вертопрах,
      Опять грозился..." - "Помолчи, болтунья!
      Присядь-ка лучше - и не впопыхах
      Скажи..." - "Нет-нет, душа моя - вещунья:
      Не увидать тебе другого полнолунья.
      XIII
      109 Скорей сюда!" За нею он идет
      Извилистыми гулкими ходами,
      Плюмажем задевая низкий свод,
      Весь затканный паучьими сетями,
      И слышит шепот: "Милость божья с нами!"
      Убог и тесен старческий приют.
      "Во имя тех сестер святых, что в храме
      У алтаря двух агнцев остригут,
      Скажи, Анджела, мне - что, Маделина тут?"
      XIV
      118 "Канун Агнесы - да, но лиходеи
      Людскую кровь прольют и в день святой:
      Когда б тебе повиновались феи,
      И нес ты воду в сите ведьмы злой
      А так войти сюда... Господь с тобой!
      Я вся дрожу... Красавице утеха
      Нашлась моей - гадать в тиши ночной:
      Пошли ей небо в ворожбе успеха!
      Тут впору слезы лить, а я давлюсь от смеха".
      XV
      127 И улыбается беззубым ртом,
      Освещена бесстрастною луною,
      Согнувшись над холодным очагом.
      А Порфиро растерян, как порою
      Проказник перед бабушкой с клюкою.
      Но счастлив он узнать, что предана
      Легендам древним чистою душою,
      Любимая в тиши ночной, одна,
      Сейчас во власти чар пленительного сна.
      XVI
      136 Подобно розе царственно-пурпурной,
      Расцветшей вдруг, явился дерзкий план
      И алой страстью запылало бурно
      Истерзанное сердце, злой тиран...
      Ему старуха: "О злодей! Смутьян!
      Прочь! И не вздумай: нет к тебе доверья,
      Замыслил ты бессовестный обман.
      Так молод и так полон лицемерья
      Нет, от таких, как ты, запру покрепче дверь я!"
      XVII
      145 "Анджела, милая! Творцом клянусь,
      Да не найдет душа моя спасенья!
      Я Маделины нежной не коснусь,
      Ничем не потревожу сновиденья,
      Не брошу взгляд в порыве вожделенья.
      Молю в слезах! А нет, не тратя слов,
      Не стану здесь таиться ни мгновенья
      И криком громким созову врагов:
      Пусть стаей кинутся - я встретить смерть готов".
      XVIII
      154 "О господи! Убогое созданье,
      Старуху - как не стыдно так пугать?
      Вот-вот мои окончатся страданья,
      Вот-вот ответ придется небу дать,
      А ведь тебя в молитвах поминать
      Не забывала ввек я, право слово".
      И Порфиро, готовый зарыдать,
      Исполнился раскаянья благого.
      Излив свой правый гнев, она смягчилась снова.
      XIX
      163 Тайком она ему укажет путь
      В покои Маделины, где влюбленный
      За полог скроется, боясь дохнуть
      Невидим там пребудет, упоенный
      Невинной красотой во власти сонной:
      Невеста будет там наречена,
      Где в полночь фей ступают легионы:
      Такая ночь, как эта ночь, одна
      С тех пор, как Мерлин долг свой заплатил сполна.
      XX
      172 "Да будет так, твоей покорна воле!
      Дитя мое, пора - поторопись:
      В глазах темно, дохнуть невмочь от боли
      Ну точно иглы в голову впились.
      Скорей бы лечь... Смотри, не оступись
      Там, где у лютни пяльцы с вышиваньем.
      Я отлучусь, а ты пока молись:
      Бог даст моим исполниться желаньям
      Я вас благословлю у церкви пред венчаньем".
      XXI
      181 В каморке за решетчатым окном,
      Считая бесконечные мгновенья,
      Ждет Порфиро, сжигаемый огнем:
      Надеждами сменяются сомненья;
      И наконец дождался возвращенья
      Кормилицы. Сбиваясь и спеша,
      Ему старуха шепчет наставленья.
      Остерегает, добрая душа