Джон Китс
      "Ламия", "Изабелла", "Канун святой Агнесы" и другие стихи
      (1820)
      ЛАМИЯ
      Часть I
      В те дни, когда крылатых фей отряды
      Еще не возмутили мир Эллады,
      Не распугали нимф в глуши зеленой;
      Когда державный скипетр Оберона,
      5 Чье одеянье бриллиант скреплял,
      Из рощ дриад и фавнов не изгнал,
      В те дни, любовью новой увлеченный,
      Гермес покинул трон свой золоченый,
      Скользнул с Олимпа в голубой простор
      10 И, обманув Зевеса грозный взор,
      Спасительными тучами сокрытый,
      Унесся к берегам священным Крита.
      Пред нимфой, обитавшей там в лесах,
      Все козлоногие склонялись в прах;
      15 У ног ее, вдали от волн, тритоны
      Жемчужины роняли истомленно.
      По тайным тропам, близ ее ручья,
      Где плещется прохладная струя,
      Столь щедрые являлись приношенья,
      20 Что равных нет в ларце воображенья.
      "О, что за мир любви подвластен ей!"
      Гермес воскликнул; тотчас до ушей
      От пят крылатых жар проник небесный;
      Лилейных раковин извив чудесный
      25 Зарделся розой в завитках златых,
      Спадавших прядями до плеч его нагих.
      К лесам и долам островного края,
      Цветы дыханьем страсти овевая,
      Он устремился - у истоков рек
      30 Найти возлюбленной невидимый ночлег.
      Но нет ее нигде! Под тенью бука
      Остановился он, охвачен мукой,
      Ревнуя деву и к лесным богам,
      И к яворам, и к вековым дубам.
      35 Донесся до него из темной чащи
      Печальный голос, жалостью томящей
      Отзывчивое сердце поразив:
      "О если б, саркофаг витой разбив,
      Вновь во плоти, прекрасной и свободной,
      40 Могла восстать я к радости природной
      И к распре огненной уст и сердец!
      О горе мне!" Растерянный вконец,
      Гермес бесшумно бросился, стопами
      Едва касаясь стебельков с цветами:
      45 Свиваясь в кольца яркие, змея
      Пред ним трепещет, муки не тая.
      Казалось: узел Гордиев пятнистый
      Переливался радугой огнистой,
      Пестрел как зебра, как павлин сверкал
      50 Лазурью, чернью, пурпуром играл.
      Сто лун серебряных на теле гибком
      То растворялись вдруг в мерцанье зыбком,
      То вспыхивали искрами, сплетясь
      В причудливо изменчивую вязь.
      55 Была она сильфидою злосчастной,
      Возлюбленною демона прекрасной
      Иль демоном самим? Над головой
      Змеиною сиял созвездий рой
      Убором Ариадны, но в печали
      60 Ряд перлов дивных женские уста скрывали.
      Глаза? Что оставалось делать им?
      Лишь плакать, плакать, горестно немым:
      Так Персефона плачет по полям родным.
      Отверзся зев змеи - но речи, словно
      65 Сквозь мед, звучали сладостью любовной,
      В то время, как Гермес парил над ней,
      Как сокол над добычею своей.
      "Гермес прекрасный, юный, легкокрылый!
      Ты мне привиделся во тьме унылой:
      70 На троне олимпийском, средь богов,
      В веселии торжественных пиров,
      Задумчиво сидел ты, не внимая
      Напевам Муз, когда струна златая
      Дрожала нежно: горестью томим,
      75 Пред Аполлоном был ты нем и недвижим.
      Во сне моем спешил ты на свиданье:
      Подобен утру, в алом одеянье
      Стрелою Феба тучи пронизав,
      На критский берег ты летел стремглав.
      80 Ты встретил деву, вестник благородный?"
      Гермес - над Летой светоч путеводный
      Змею тотчас же пылко вопросил:
      "Посланница благая вышних сил!
      Венец, извитый с дивным совершенством!
      85 Владей, каким возжаждется, блаженством,
      Скажи мне только, где она таит
      Свое дыханье!" - "Клятва пусть скрепит
      Посул, произнесенный Майи сыном!"
      "Я кадуцеем поклянусь змеиным,
      90 Вскричал Гермес, - тиарою твоей!"
      Легко его слова летели меж ветвей.
      Чудесная змея проговорила:
      "О нежный бог, твоя любовь бродила,
      Вольна как вето, по долам и лесам,
      95 Невидима завистливым очам.
      Незримо странствуя по тропам мшистым,
      Она в потоке плещется сребристом;
      С дерев, склоненных у прозрачных вод,
      Невидимой рукой срывает плод.
      100 Волшебный дар мой - красоте защита:
      Моими чарами она укрыта
      От похоти Силена, от лихих
      Забав сатиров в зарослях глухих.
      Истерзанная страхами богиня
      105 Скиталась бесприютно, но отныне,
      Магической росой умащена,
      От домогательств жадных спасена.
      Среди дубрав - повсюду, где угодно
      Ей дышится отрадно и свободно.
      110 Исполни свой обет, Гермес, - и ты
      Узришь ее желанные черты!"
      Бог, страстью очарован, уверенья
      Возобновил - и жаркие моленья
      Ласкали слух змеи, как горние хваленья.
      115 Она главу Цирцеи подняла,
      Зардевшись пламенем, произнесла:
      "Я женщиной была - позволь мне снова
      Вкусить восторги бытия земного.
      Я юношу коринфского люблю:
      120 О, дай мне женщиной предстать пред ним, молю!
      Дыханием я твой овею лик
      И нимфу ты увидишь в тот же миг".
      Гермес приблизился, сложив крыла;
      Змея его дыханьем обожгла
      125 И нимфа им предстала, словно день, светла.
      То явь была - иль сон правдивей яви?
      Бессмертен сон богов - ив долгой славе
      Текут их дни, блаженны и ясны.
      Гермес одно мгновенье с вышины
      130 Взирал на нимфу, красотой сраженный;
      Ступил неслышно на покров зеленый
      К змее, без чувств застывшей, обернулся,
      Жезлом извитым головы коснулся.
      Потом, исполнен нежности немой,
      135 Приблизился он к нимфе молодой.
      Ущербную луну напоминая,
      Пред ним она потупилась, рыдая;
      Склонилась, как свернувшийся бутон
      В тот час, когда темнеет небосклон;
      140 Но бог ее ладони сжал любовно:
      Раскрылись робкие ресницы, словно
      Цветы, когда, приветствуя восход,
      Они жужжащим пчелам дарят мед.
      Исчезли боги в чаще вековечной:
      145 Блаженство лишь для смертных быстротечно.
      Змея меж тем меняться начала:
      Кровь быстрыми толчками потекла
      По жилам; пена, с жарких губ срываясь,
      Прожгла траву; от муки задыхаясь,
      150 Она взирала немо - и в глазах
      Сухих, забывших о благих слезах,
      Метались искрами страдание и страх.
      Изогнутое тело запылало
      Окраской огненной, зловеще-алой;
      155 Орнамент прихотливый скрылся вдруг
      Так лава затопляет пестрый луг;
      Исчез узор серебряно-латунный;
      Померкли звезды и затмились луны;
      Погас наряд диковинно-цветной
      160 И пепельной застлался пеленой;
      Совлекся медленно покров лучистый:
      Сапфиры, изумруды, аметисты
      Растаяли, тускнея, и одна
      Осталась боль - уродлива, бледна.
      165 Мерцала диадема еле зримо
      И вот, во тьме дубрав неразличима,
      Слилась с туманом; слабый ветерок
      Развеял возглас: нежен и далек,
      "О Ликий, Ликий!" - над пустой равниной
      170 Пронесся он и смолк за дальнею вершиной.
      Куда исчезла Ламия? Она,
      Вновь во плоти прекрасной рождена,
      На полпути к Коринфу, где полого
      Ведет с кенхрейских берегов дорога
      175 К холмам крутым, свергающим ручьи
      Святые пиэрийские ключи
      У кряжа горного (грядой отвесной
      Он тянется, туманной и безлесной)
      Вплоть до Клеонии, на самый юг.
      180 Там опустилась Ламия на луг
      И, слыша в роще быстрое порханье,
      Среди нарциссов затаив дыханье,
      Склонилась над прудом - узнать скорей,
      Пришло ли избавленье от скорбей.
      185 О Ликий, счастлив ты: с ней не сравнится
      Никто из дев, что, опустив ресницы
      И платье расправляя, меж цветов
      Садятся слушать песни пастухов.
      Невинные уста - но сердце знало
      190 Любви науку с самого начала.
      Едва явилась - острый ум отторг
      От горя неразлучный с ним восторг,
      Установил их вздорные пределы,
      Взаимопревращения умело
      195 В обманчивом хаосе отыскал,
      Частицы разнородные связал,
      Как если б Купидона обученье
      Она прошла, но в девственном томленье
      Покоясь в праздности, не знала вожделенья.
      200 В свой час узнаете, зачем она
      В задумчивости здесь стоит одна,
      Но надобно поведать вам сначала,
      О чем она плененная мечтала,
      Куда рвалась из пут змеиных прочь,
      205 Где в грезах пребывала день и ночь:
      То ей Элизий представал туманный;
      То как спускается к богине океана
      Сонм нереид по волнам утром рано;
      То Вакх, что под смолистою сосной
      210 Неспешно осушает кубок свой;
      Сады Плутона, сонная прохлада
      И вдалеке встает Гефеста колоннада.
      То в города неслась ее мечта
      И там, где шум пиров и суета,
      215 Среди видений бытия земного,
      Коринфянина Ликия младого
      Увидела. Упряжкою своей,
      Как юный Зевс, он правил. Перед ней
      Затмился свет - и сердце страсть пронзила...
      220 В Коринф вернуться должен Ликий милый
      Дорогой этой в сумеречный час,
      Чуть мотыльки начнут неслышный пляс.
      С востока ветер дул, и у причала
      Галеру медленно волна качала,
      225 О камни тихо шаркал медный нос.
      В эгинском храме юноша вознес
      Моленья Зевсу - там, где за порталом
      Курится жертвенник под тяжким покрывалом.
      Его обетам громовержец внял;
      230 Путь одинокий юноша избрал,
      Отстав от спутников, чьи речи стали
      Ему несносны; по холмам вначале
      Шагал бездумно Ликий - но когда
      Затеплилась вечерняя звезда,
      235 В мечтаньях ввысь унесся он, где тени
      Вкушают мир Платоновых селений.
      Приблизился он к Ламии - и вот,
      Рассеян, мимо, кажется, пройдет:
      Сандалии шуршат по тропке мшистой.
      240 Незрима Ламия в долине мглистой;
      Следит за ним: прошел, укрыт плащом,
      Окутан тайной. Нежным голоском
      Вослед ему она заговорила:
      "Оборотись, прекрасное светило!
      245 Ужель одну оставишь ты меня?
      Взгляни же, сострадание храня".
      Он поглядел - о нет, не изумленно,
      А как взглянуть бы мог Орфей влюбленно
      На Эвридику: мнилось, этих слов
      250 Давным-давно впивал он сладкий зов.
      Он красоту ее самозабвенно
      До дна испил, но в чаше сокровенной
      Не убывало; в страхе, что сейчас
      Она исчезнет, скроется из глаз,
      255 Он волю дал восторженному слову
      (И стало ясно ей - он не порвет оковы):
      "Тебя оставить? Нет, богиня, нет!
      Забыть ли глаз твоих небесный свет?
      Из жалости не покидай: едва ли
      260 Смогу я жить, отвергнутый, в печали.
      Коль ты наяда - каждый ручеек
      Тебе послушен будет, хоть далек;
      Коль ты дриада - утренней порою
      Напьются сами заросли росою;
      265 А если ты одною из Плеяд
      Сошла на землю, гармоничный лад
      Поддержат сестры, в вышине сверкая.
      В твоем привете музыка такая
      Мне слышится, что тотчас без нее
      270 Навек мое прервется бытие.
      Молю, не покидай!" - "В земной юдоли
      Мне стопы тернии пронзят до боли.
      В твоей ли власти заменить мне дом,
      Тоску умерить сладкую о нем?
      275 Как мне бродить с тобою по долинам
      Безрадостным, холодным и пустынным,
      Как мне забыть бессмертия удел?
      Ученостью ты, Ликий, овладел
      И должен знать, что духи сфер блаженных
      280 Не в силах жить, дышать в оковах бренных.
      О бедный юноша, ты не вкушал
      Нектара, светом горним не дышал!
      Есть у тебя дворцы, где анфилада
      Покоев дарит утешенье взгляду
      285 И прихотям моим бесчисленным отраду?
      Нет-нет, прощай!" Простерла руки ввысь,
      Еще мгновенье - с ней бы унеслись
      Любви необоримой упованья,
      Но он поник без чувств от горького терзанья.
      290 Жестокая, все так же холодна
      (Хотя бы тень раскаянья видна
      Была в глазах, сверкнувших пылом страсти),
      Устами, вновь рожденными для счастья,
      В его уста жизнь новую влила
      295 Ту, что искусно сетью оплела.
      Из одного забвения в иное
      Он пробужден - и слышит неземное
      Звучанье голоса, в блаженстве и покое
      Дарующего ласковый привет;
      300 И звезды слушали, лия дрожащий свет.
      Потом, в волнении сжимая руки
      Как те, кто после длительной разлуки
      Наговориться, встретившись, спешат
      Она, чтоб вытравить сомнений яд,
      305 Дрожащим шепотом его молила
      Сомненья отогнать, затем что в жилах
      У ней струится трепетная кровь,
      А сердце безграничная любовь,
      Точь-в-точь как у него, переполняет.
      310 Дивилась, что в лицо ее не знает:
      Коринфянам ее богатый дом,
      Довольства полный, хорошо знаком.
      Ей золото блага земли дарило,
      И одиночество не тяготило,
      315 Но вот случайно увидала: он
      У храма Афродиты, меж колонн,
      Среди корзин, гирлянд и свежесжатых
      Цветов и трав (курились ароматы:
      Был празднества Адониса канун)
      320 Задумчиво стоял, красив и юн...
      С тех пор в тоске о нем сменилось много лун.
      И Ликий от смертельного забвенья
      Очнулся, снова полон изумленья;
      Внимая сладостным ее речам,
      325 Он женщину, себе не веря сам,
      Зрел пред собою - и мечтой влюбленной
      Летел к восторгам, страстью окрыленный.
      Вольно безумцам в рифмах воспевать
      Фей иль богинь пленительную стать:
      330 Озер ли, водопадов ли жилица
      Своими прелестями не сравнится
      С тем существом прекрасным, что ведет
      От Пирры иль Адама древний род.
      Так Ламия разумно рассудила:
      335 Страх вреден для восторженного пыла;
      С себя убор богини совлекла
      И женщиной, застенчиво мила,
      Вновь сердце Ликия завоевала
      Тем, что, сразив, спасенье обещала.
      340 Красноречиво Ликий отвечал
      И со словами вздохи обручал.
      На город указав, спросил в тревоге,
      Страшится ли она ночной дороги.
      Но путь неблизкий, пройденный вдвоем,
      345 Ее нетерпеливым волшебством
      До нескольких шагов укоротился:
      Влюбленный Ликий вовсе не дивился
      Тому, как оказались у ворот,
      Как незаметно миновали вход.
      350 Как в забытьи бессвязный лепет сонный,
      Как смутный рокот бури отдаленной,
      В дворцах и храмах, освящавших блуд,
      По переулкам, где толпился люд,
      Во всем Коринфе гул стоял невнятный.
      355 Сандалии прохожих в час закатный
      О камень шаркали; меж галерей
      Мелькали вспышки праздничных огней,
      Отбрасывая пляшущие тени
      На стены, на широкие ступени:
      360 Тревожно тьма металась по углам,
      Гнездилась средь колонн у входа в шумный храм.
      Закрыв лицо, он руку сжал любимой,
      Когда прошел величественно мимо
      С горящим взором старец, облачен
      365 В философа поношенный хитон.
      В широкий плащ закутавшись плотнее,
      Поспешно прочь стремится Ликий с нею;
      Дрожь Ламию охватывает вдруг:
      "Любимая, откуда твой испуг?
      370 Твоя ладонь росой покрылась влажной".
      "Нет больше сил... Кто этот старец важный?
      Не вспомнить мне никак его черты.
      О Ликий, почему укрылся ты
      От взгляда острого в тоске безмерной?"
      375 "То Аполлоний - мой наставник верный.
      Он муж ученый, но в мой сладкий сон,
      Как злобных бредней дух, сейчас ворвался он".
      Меж тем крыльцо пред Ликием предстало
      С колоннами у пышного портала;
      380 Сияние светильника текло
      На темный мрамор - гладкий как стекло
      И в нем звездой мерцало отраженной;
      Переплетались вязью утонченной
      Прожилки в камне дивной чистоты:
      385 Воистину богиня красоты
      Могла ступать по ровным плитам пола.
      С волшебною мелодией Эола
      Дверь отворилась в царственный покой,
      Сокрывший их от суеты мирской.
      390 Уединенье слуги разделяли
      Немые персы; их подчас видали
      В базарном гвалте, но никто не мог
      Проведать, где хозяев их порог.
      Но, истины во славу, стих летящий
      395 Расскажет о печали предстоящей,
      Хоть многие желали бы сердца
      Покинуть любящих в неведенье конца.
      Часть II
      Любовь и черствый хлеб средь нищих стен
      Прости, Амур! - есть пепел, прах и тлен.
      Подчас любовь - и в золото одета
      Мучительней поста анахорета.
      5 Сказания из призрачной страны
      Непосвященным чужды и темны.
      Поведай Ликий о себе хоть слово
      Нахмурилась бы нравственность сурово,
      Но столь недолгим был восторга час,
      10 Что не послышался шипящей злобы глас.
      Сам Купидон от ревности мгновенной
      К блаженству пары этой совершенной
      Над створом двери, что в покой вела,
      Парил, раскрыв шумящие крыла,
      15 И полночи вокруг рассеивалась мгла.
      Но вот пришла беда: перед закатом
      За пологом, прозрачно розоватым,
      (Подвешенный на нити золотой,
      Колеблем ветром, он вплывал в покой
      20 Меж мраморных колоннок, открывая
      Голубизну эфира), созерцая
      Друг друга сквозь ресницы в полусне,
      На ложе, как на троне, в тишине
      Любовники покоились счастливо.
      25 Но тут донесся вдруг нетерпеливо,
      Веселый щебет ласточек смутив,
      Сторожевой трубы пронзительный призыв.
      Очнулся Ликий: звук не повторился,
      Но мыслей рой тревожный оживился.
      30 Впервые он пурпуровый чертог,
      Где обитал пленительный порок,
      Душой обеспокоенной покинул,
      Стремясь в тот шумный мир, что сам отринул.
      У Ламии приметливой тотчас
      35 Невольно слезы полились из глаз.
      Она державой радостей владела,
      Но Ликия блаженство оскудело:
      Уйдя в раздумье, отдалился он...
      Над страстью чудился ей погребальный звон.
      40 "О чем ты плачешь, дивное творенье?"
      "О чем твое, скажи мне, размышленье?
      Оставил ты меня - и тяжело
      Легла забота на твое чело.
      В твоей груди мне места нет отныне".
      45 Воскликнул он: "В твоих зрачках, богиня,
      Себя я созерцаю как в раю;
      Мечтаю страстно, чтоб любовь свою
      Воспламенить рубиновым гореньем.
      Каким твое мне сердце ухищреньем
      50 В ловушку заманить и взять в полон
      Таить, как аромат таит бутон?
      До дна испить блаженство поцелуя?
      Узнать ты хочешь, что в душе храню я?
      От любопытных восхищенных глаз
      55 Никто не в силах редкий скрыть алмаз,
      Пред замершей толпой не возгордиться!
      Хочу я изумленьем насладиться
      Взволнованных коринфян. Пусть скорей,
      Встречаемы приветствием друзей
      60 И недругов досадою открытой,
      На улице, гирляндами увитой,
      Мы в колесницу брачную взойдем
      Перед Гимена шумным торжеством".
      Но Ламия упала на колени:
      65 Не сдерживая жалобных молений,
      Ломала руки, горем сражена.
      Переменить намеренье она
      Возлюбленного пылко заклинала.
      Задет он был и удивлен немало,
      70 Но кроткую строптивицу склонить
      К согласию желал - и, может быть,
      Невольно властью упивался новой
      Терзать и речью бичевать суровой.
      Разгневанный ее упорством, он
      75 Стал так прекрасен, точно Аполлон
      В тот миг, когда, Пифона поражая,
      Вонзилась в пасть змеи стрела златая.
      Змеи? О нет! Змея ли перед ним?
      Безропотно со жребием своим
      80 Она смирилась, юноше покорна,
      Во власть любви отдавшись непритворно.
      Он прошептал в полночной тишине:
      "Открой же имя сладостное мне!
      Не спрашивал о нем я, почитая
      85 Тебя богиней. Гостья неземная,
      Как среди смертных ты наречена?
      Заздравный кубок алого вина
      Поднимут ли друзья твои высоко,
      Родные соберутся ль издалека?"
      90 "Нет у меня на свете никого,
      Кто б мог придти на это торжество.
      Безвестна я в Коринфе многолюдном.
      Отец и мать навеки беспробудным
      Почили сном. Их пыльный склеп забыт,
      95 Над урнами лампада не горит:
      Одна осталась я в роду злосчастном.
      Из-за тебя в порыве сладострастном
      Презрела я завещанный обряд.
      Зови гостей, но если нежный взгляд
      100 Имеет власть, как прежде, над тобою
      Пусть Аполлоний с праздничной толпою
      Не переступит свадебный порог".
      Смутился Ликий, но никак не мог
      Добиться объясненья слов столь странных,
      105 И вдруг умолк в объятьях сна нежданных.
      Обычай был: пред брачным торжеством
      Невеста покидала отчий дом
      В час предзакатный, под фатою скрыта.
      Вслед колеснице радостная свита
      110 Бросала с песнопеньями цветы...
      Но, Ламия, как одинока ты!
      Без Ликия (отправился он вскоре
      На пир сзывать родню), в безмерном горе,
      Отчаявшись безумца убедить
      115 Любовь от глаз завистливых таить,
      Она решилась с ревностною страстью
      Придать великолепие несчастью.
      Откуда к ней явилось столько слуг
      И кто они - не знал никто вокруг.
      120 Под шум незримых крыл зажегся ярким
      Сияньем зал. Неслась к высоким аркам
      Томительная музыка - она,
      Казалось, держит в воздухе одна,
      Стеная от мучительной тревоги,
      125 Воздвигнутые волшебством чертоги.
      Панель из кедра отражала строй
      Высоких пальм: они над головой
      Вершинами сплелись, и в пышных кронах
      Зажглись светильники среди ветвей зеленых.
      130 Роскошный пир под лиственным шатром
      Благоуханья источал. Весь дом
      Она прошла - тиха, бледна, бесстрастна,
      В наряде дивном царственно-прекрасна.
      Невидимым прислужникам своим
      135 Велит изображением резным
      Ветвей из мрамора и яшмы темной
      Украсить каждый уголок укромный.
      Довольная убранством, в свой покой
      Она взошла, наедине с тоской
      140 Укрылась в тишине уединенья
      И там со страхом стала ждать вторженья
      Гостей зловещих, буйным кутежом
      Готовых возмутить затворнический дом.
      Вот час настал для толков суесловных.
      145 Злосчастный Ликий! Тайну нег любовных,
      Счастливого безмолвия удел
      Зачем, глупец тщеславный, ты презрел?
      Явилось стадо: шумною гурьбою
      Теснясь у входа, с завистью тупою
      150 Глазели гости на роскошный дом,
      Вознесшийся мгновенным волшебством.
      На улице, с младенчества известной
      Всем обитателям застройкой тесной,
      Возник дворец диковинно-чудесный.
      155 Недоуменно внутрь они спешат;
      Но средь вошедших некто острый взгляд
      В убранство дивное вперил сурово,
      Ступил на мрамор, не сказав ни слова,
      Угрюм и строг - то Аполлоний был.
      160 Холодную усмешку он таил,
      Как будто мгла запутанного дела
      Пред мыслью зоркой таяла, яснела.
      У входа Ликий встретился ему...
      "Являться не пристало никому
      165 На пир счастливый гостем нежеланным,
      И все-таки присутствием незваным
      Смущу веселье юношей и дев
      И ты простишь мне!" Ликий, покраснев,
      Склонил чело: философа брюзгливость
      170 Рассеяла горячая учтивость.
      Вступают вместе в пиршественный зал.
      Благоуханий полон, он сиял
      Торжественно зажженными огнями.
      В панелях ярко отражалось пламя
      175 Светильников; затейливо вились
      Курений струйки, устремляясь ввысь
      С треножников священных, что, подъяты
      Над мягкими коврами, ароматы
      Распространяли: ровно пятьдесят
      180 Курильниц с миррой выстроилось в ряд.
      Вдоль стен зеркальных к потолку взлетая,
      Дымки сплетались и двоились, тая.
      Овальные столы вознесены
      На львиных лапах и окружены
      185 Удобным ложем; радостно мерцало
      Вино, внесенное из тьмы подвала;
      Блестели чаши, грузно-тяжелы.
      От яств ломились пышные столы,
      Щедрей даров Церериного рога
      190 И каждый освящен изображеньем бога.
      Рабы, гостей в прихожей обступив,
      Им волосы маслами умастив,
      Отерли члены губкой благовонной
      И, облачившись в белые хитоны,
      195 Все двинулись для пиршества возлечь
      На шелк, ведя придирчивую речь
      Вполголоса, никак не понимая,
      Откуда вдруг взялась обитель неземная.
      200 Чуть слышно музыка плыла вокруг,
      И разносился мелодичный звук
      Напевной речи эллинской, сначала
      Негромкой, но как только развязала
      Язык струя блаженная, гостям
      Ударив в голову, поднялся гам;
      205 Сильнее загремели инструменты
      И вот диковинные позументы
      Завес тяжелых, весь просторный зал,
      Что роскошью невиданной сиял,
      И Ламия в прекрасном облаченье
      210 Уже не повергают в изумленье.
      Спасительное, райское вино!
      Блаженством оделяешь ты одно.
      В зенит вознесся Вакх, воспламеняя
      Огнем глаза и щеки. Дверь резная
      215 Раскрылась - и невольники внесли
      От Флоры пышный дар - наряд земли:
      Цветов охапки из лесной долины
      Переполняли яркие корзины,
      Сплетенные из прутьев золотых
      220 Пирующим венки для прихотей любых.
      Какой венок для Ламии? Какой
      Для Ликия? Каким мудрец седой
      Увенчан будет? Папоротник с ивой
      Пусть отеняют взор ее тоскливый;
      225 Пусть лозы Вакха юноша возьмет
      Он в них забвенье страхов обретет;
      Над лысым лбом философа колючий
      Чертополох пускай с крапивой жгучей
      Чинят раздоры. От прикосновенья
      230 Холодной философии - виденья
      Волшебные не распадутся ль в прах?
      Дивились радуге на небесах
      Когда-то все, а ныне - что нам в ней,
      Разложенной на тысячу частей?
      235 Подрезал разум ангела крыла,
      Над тайнами линейка верх взяла,
      Не стало гномов в копи заповедной
      И тенью Ламия растаяла бесследной.
      Вот, сидя с ней в возглавии стола,
      240 Счастливый Ликий от ее чела
      Глаз не отводит, но, оцепененье
      Любви стряхнув, он через стол в смущеньи
      Украдкой посмотрел: там хмурый лик
      К ним обратил морщинистый старик.
      245 Хотел он кубок, полный до краев,
      Поднять за мудреца, но столь суров
      Был взгляд учителя неблагосклонный,
      На юную невесту устремленный,
      Что, трепеща, поникла та без сил.
      250 В тревоге Ликий за руку схватил
      Свою невесту. Холодом могилы
      Ему на миг оледенило жилы,
      Потом жестокий жар вонзился в грудь...
      "О Ламия, ответь же что-нибудь!
      255 Испугана ты - чем? Тебе знаком он?"
      Забыв про все, не слыша гвалт и гомон,
      В глаза он впился, смотрит: как чужая,
      Глядит она, глядит не узнавая,
      По-прежнему недвижна и бледна
      260 Как будто колдовством поражена.
      Вскричал он: "Ламия!" В ответ - молчанье.
      Заслышав крик неистовый, собранье
      Притихло; смолк величественный лад.
      Еще звучала лютня невпопад,
      265 Но мирт в венках увял - и постепенно
      Безмолвье воцарилось. Запах тлена
      По зале пробежал - и все вокруг
      Смертельную тоску почувствовали вдруг.
      Он снова: "Ламия!" в порыве диком
      270 Отозвалось лишь эхо слабым вскриком.
      "Сгинь, мерзкий сон!" - он возопил в слезах.
      Вгляделся вновь: не бьется на висках
      Лазурной нитью жилка; краски нежной
      На коже щек не видно белоснежной;
      275 Запали глубоко глаза в глазницы;
      Застыли, как у мертвой, острые ресницы.
      "Прочь, ты - жестокосердый! Прочь, палач!
      Скрой лживые глаза, скорее спрячь!
      Иль кара справедливая богов,
      280 Невидимо вступающих под кров,
      Пронзит тебя внезапной слепотой,
      Оставит в корчах совести больной,
      За то, что ты, бесчестный и презренный,
      Гордыней нечестивой, дерзновенной
      285 Могущество благое попирал,
      Обманом изощренным оскорблял.
      Коринфяне! Взгляните на злодея:
      Под веками, безумьем адским рдея,
      Взор демона горит... И нет укрытья
      290 Любви моей... Коринфяне, взгляните!"
      "Глупец!" - с презрением софист изрек
      Охрипшим голосом - и, словно рок
      Свершился неизбежный, с жалким стоном
      Пал Ликий перед призраком склоненным.
      295 "Глупец! - вновь Аполлоний произнес,
      Глаз не спуская с Ламии. - От гроз
      И бедствий жизни я тебя спасал
      Затем ли, чтоб змеи ты жертвой стал?"
      При слове том у Ламии несчастной
      300 Дух захватило: беспощадно-властный
      Разил ее, как пикой, острый взор.
      Рукою слабой смертный приговор
      Молила не произносить - напрасно!
      Софист суровый с ясностью ужасной
      305 "Змея!" воскликнул громко... В этот миг
      Послышался сердца пронзивший крик
      И Ламия исчезла... Упоенье
      Ушло от Ликия, и в то ж мгновенье
      Угасла жизнь... Друзьями окружен,
      310 Простерт на ложе без движенья он:
      И обернули тело в свадебный хитон.
      (Сергей Сухарев)
      ИЗАБЕЛЛА, ИЛИ ГОРШОК С БАЗИЛИКОМ
      Повесть из Боккаччо