Анна КИТАЕВА
      ВДОВА КОЛДУНА
      Фантастический рассказ
      Даже когда зал опустел, она не подняла головы. Ослепительное сияние люстр потускнело, будто свет осенним днем, а затем и вовсе угасло. Только крохотный огонек в ее ладонях освещал склонившееся над ним девичье лицо и спутанные пряди светлых волос. Словно маленький домашний зверек, затерявшийся в огромном лесу. Настя скорчилась на полу, прижавшись спиной к основанию колонны, подобной дереву-исполину. Последняя, двенадцатая свеча догорала, расплавленный черный воск обжигал ей пальцы - она не замечала. Вместе со свечой догорала ее жизнь...
      Колдун умер вчера на рассвете. До последней минуты взгляд его был, как и прежде, холоден и прям, лицо спокойно, рука тверда.
      - Подойди, - велел он жене. - Смотри мне в глаза. Ну! Нет... по-прежнему наяву грезишь. Ладно. Постарайся все-таки внять моим словам. Время, отпущенное мне, истекло - я ухожу. Но власть моя над тобой сильна, и если не снять заклятий, ты заболеешь непонятной тоской и вскоре последуешь за мной в мир мрака... Возьми эти двенадцать свечей. Когда меня не станет, в замке соберутся гости - не бойся, выходи к ним хозяйкой. На исходе ночи влетит в окно черный ворон, закричит тревожно, и вспыхнет в твоих руках первая свеча. А когда догорят все двенадцать, станешь свободной от меня, чар моих и слова, данного тобой мне. Оставляю тебя наследницей. Владей замком и всеми богатствами. Мало ли? Обучить тебя многому пытался, да не знаю, что запомнила. Но то, что помнишь, не забывай, пригодится. Теперь все. Прощай и ступай прочь.
      Обожгло в последний раз Настену льдом темных, глубоких, как подземные озера, глаз. Она бы и ушла - ни разу не ослушалась еще своего властелина, но замешкалась, споткнувшись о порог, и оборотилась невольно. До боли прикусив губу, Настя прижала руки к груди, чтобы удержать рвущийся наружу крик. Как раз первый солнечный луч коснулся шпиля на самой верхушке замка.
      Тело колдуна стало менять очертания. Лишь легкий взмах ресниц отделял тот миг, когда сидел в кресле с резной дубовой спинкой крепкий мужчина средних лет, а сейчас - сгорбились плечи, глубокие морщины прорезали лоб: дряхлый старец поднял на нее гаснущий взор, шевельнулись бесцветные губы и уже перед ней мумия в заморского шелка лохмотьях, бывших недавно одеждами. Легкое облачко поднялось, обнажив белый скелет, да и тот истаял словно островок лежалого снега по весне...
      Парадный зал замка давно был полон, а гости все прибывали. Колдуны и ведуньи, лешие и кикиморы, оборотни и темные мороки, духи болотные, нечисть лесная, водяная и поднебесная... Настена сидела, сжавшись комочком в своей комнате, пока чьи-то ловкие руки не обрядили ее в пышное траурное платье - тяжелого бархата цвета зимних сумерек, - и не подтолкнули легонько в двери. Она послушалась, бродила по залам и коридорам, крепко сжимая заветные свечи.
      В полночь все собрались в большом зале: кому не досталось места на полу - облепили колонны, повисли в воздухе. Седой маг в пурпурном плаще вышел на середину, застонал, закатывая глаза, хрипло забормотал заклинания - и грохотом горного обвала рассекая тишину, прозвучало немногим дотоле известное грозное имя: Вагдаор.
      "Умер... - прошла по толпе дрожь, шелестом ветра пронеслось: Умер...". Четыреста вековых сосен рухнуло в окрестном лесу от этого шепота, реки вышли из берегов, и раскололась до земли скала, прозванная жителями ближних деревень "Головой колдуньи". А в замке шабаш продолжался далеко за полночь. Перед самым рассветом влетел в стрельчатое окно ворон, страшно закричал он голосом человечьим. Свеча в Настасьиной руке загорелась сама собой, будто испугавшись этого крика. Завороженно смотрела Настя на огонь, боялась шелохнуться, знала только, что мир, к которому привыкла, стал не прочнее тени и вот-вот исчезнет навсегда.
      ...Крохотный язычок пламени двенадцатой свечи из последних сил ярко вспыхнул, виновато лизнул теплом ее щеку и погас. Замок был пуст, и тишина сомкнулась над ее головой.
      Сколько времени прошло? Настя не знала. За стенами замка, должно быть, давно наступил день, а ее по-прежнему окружала мгла. Странное оцепенение охватило ее: похожее на сон без сновидений, тягостную дрему, в которой ничего вроде не происходит, и все же ощущается что-то нехорошее мелькают смутные тени, слышится чей-то недобрый смех, а проснуться, отделаться от навязчивого кошмара невозможно.
      В чувство ее привел холод. Она дрожала всем телом, по коже бегали мурашки. Настена тронула пол рукой и тут же отдернула ее - он был словно изо льда.
      Она подскочила на ноги, и что-то, стукнув об пол, выпало из складок платья - огарок. Настя нагнулась, подобрала его и, осторожно обойдя колонну, приблизилась к большому, в человеческий рост, камину. Все десять лет, что она жила в замке, здесь, никем не поддерживаемый, горел огонь, да так жарко, что нельзя было подойти. Но сейчас от камина веяло могильным холодом, и Настена устремилась прочь, не разбирая в темноте дороги. Ноги сами привели в единственное место, которое казалось безопасным, - в ее комнату.
      Сердце бешено колотилось, зубы стучали от холода, а правая рука, в которой была зажата находка, и вовсе окоченела. Настя присела на кровать, разжала кулак. И ахнула: на ладони ее лежал огарок свечи, но не черного воска, как ей вчера казалось, а железный. Все как положено - остаток фитиля имеется, по бокам застыли оплывшие капельки. Настена ковырнула ногтем одну: железо. Тут словно спала с глаз ее пелена, вспомнились слова колдуна: "Когда догорят свечи, будешь свободна от меня и слова, данного мне тобою". Выходит, обжигало ладони расплавленное железо? Не во сне ли привиделось? А, может, и все остальное - лишь дурной сон, и вскоре пропоет петух, сестрица Василина толкнет под бок: "Ишь, разоспалась!" - и понесется от зари утренней к заре вечерней хлопотливый летний денек...
      Пятнадцатилетняя Настенька легко вскочила на ноги, подбежала к зеркалу. Но оттуда глянуло на нее незнакомое лицо - лет на десять старше. Волосы светлые в косу не заплетены, растрепались, серые смешливые глаза потемнели и как бы затуманились: вроде и прямо на тебя смотрят, а взгляда не поймать, губы стали неулыбчивые, в струночку - вместо озорной девчонки, какой себя помнила, взрослая женщина глядела на нее скорбно и строго. Настя коснулась пальцами зеркала, постояла в задумчивости. А затем пошла к окну, раздвинула тяжелые шторы, впуская в комнату золотистые солнечные лучи.
      "Неужто и вправду - десять лет?" спросила себя.
      "Правда", - ответила память.
      Но из этих десяти лет не смогла бы припомнить ясно ни одного дня, ни одной ночи - все, быль и небыль, слилось в пеструю круговерть. Всплывали из мрака полузнакомые лица и жуткие образины, бился на мраморном полу, истекая кровью, четырехцветный петух с перерезанным горлом, дико скалились песьи головы в руках у нагой хохочущей девчонки, и летел злобным коршуном через вереницы залов черный плащ колдуна. Лишь одно осталось в памяти, словно вчера было, - как она, невеста колдуна, впервые переступила порог замка, и захлопнулись за ней тяжелые створки дверей, заперли надежно, основательно, как опускается могильный камень, в уверенности, что больше его не потревожат.
      Замок тянулся вверх по спирали, подобно остроконечной раковине речной улитки: бесконечные анфилады укладывались немыслимыми витками. У Насти уже кружилась голова, а они поднимались все выше.
      Здесь все было из камня - пол, потолки, стены; настоящее царство холодных тонов, строгих линий, тревожной каменной красоты и вечной каменной печали. Чаще всего встречались глыбы черные и красные, испещренные белыми и розоватыми прозрачными прожилками, сплетавшимися в диковинные узоры. Особенно зачаровал Настену густо-черного цвета камень, в глубинах которого то вспыхивали, то меркли островки синего огня.
      Замок хранил огромные богатства, накопленные на многие века. Угрюмой древностью веяло от стоявших вдоль стен запечатанных сундуков кованого железа, на дне которых, казалось, давно уже все истлело, но там лежали груды драгоценных каменьев, золото, серебро. Полы комнат нижних этажей толстым слоем укрывала пыль, и воздух был застоявшимся, недвижным.
      По верхним этажам витали странные запахи, большей частью незнакомые, резкие: пряные ароматы трав, едкий смрад чего-то подгоревшего. Настену ввели в богато убранную комнату. Вскоре туда явилась старуха с непокрытой головой, глянула на нее, как двумя колючками оцарапала, хлопнула в ладоши - принесли большой таз с водой. Велела она Настене вымыться, умастила ее травным настоем. Потом прибежали две девки с черными, будто головешки, лицами, облачили ее в серебристое платье, блестящее и легкое, как тополиный пух, ухватили под руки и вывели в громадный зал, полный народу.
      Настя огляделась - ни одного человечьего лица! Куда ни кинь - все нечисть поганая, черно-зеленая, шерстью обросшая: клыкастые, хвостатые, пучеглазые. Были там, правда, и красавицы писаные, но как взглянет такая морозом по коже: ведьма то проклятая, на людей охотница. Но вот расступилась толпа, и предстал Настеньке суженый - колдун.
      Покуда не видела его, теплилась в Насте слабая надежда, что сможет она колдуна полюбить, но как увидела жениха, так и оборвалась эта ниточка в тот же миг. Хоть с лица он был не противен, наоборот, даже видный собою, но не мил - и все тут. Что-то чужое, страшное, чему не ведала названия, почудилось Настене в его пылающих очах, в разлете черных бровей. Только пути назад ей не было. Никто не неволил ее, девчонку, сюда идти, сама вызвалась, когда узнала, что жребий на сестрицу Василину пал, а той уж и так весной свадьбу справлять собирались. Коль не вынесет Настя своей судьбы, сестру заберут.
      И усмирила Настена нрав непокорный, улыбнулась супругу, шагнула ему навстречу... С той минуты жила как в тумане: слушала - не слышала, смотрела - не видела, иначе впору сойти с ума. Колдун обучал своему мастерству - запоминала, повторить могла, но никогда бы не вздумала сама применить бесовское знание. Грамоте научил, одевал, как королевну, драгоценности дарил, диковинные вещи показывал. Настя казалась веселою, а как одна оставалась, часами могла сидеть недвижно, в одну точку глядя. Когда колдун, оборотившись ястребом либо филином, улетал надолго, бродила по замку как потерянная, со взором, неведомо куда обращенным. Вырваться отсюда уж и не чаяла, а вот случилось. Смерть колдуна сняла с нее обет верности: была свободна.
      Ни на миг не пришло ей в голову, что должна оставаться в замке. Ненавистные стены давили на нее, воздух, пропитанный ароматами колдовских зелий, был так плотен, что она задыхалась. Не раздумывая, скинула Настена богатое платье, отыскала в сундуке какое попроще, заплела косу, обула сапожки. Сложила в платок разные мелочи - зеркальце, гребень, девичье свое колечко с цветным стеклышком, - завязала узелок. Черным ходом спустилась вниз, отворила потайную дверь и бросилась бежать куда глаза глядят только бы подальше отсюда!
      Когда она, притомившись, оглянулась, серая громада замка уже потерялась за деревьями. И, упав на землю, прижалась щекой Настена к сырому мху, впервые за десять лет дав слезам волю.
      * * *
      Настя шла тихими улицами родного города. А город еще спал, он не видел, не слышал, не чувствовал ее приближения. Предрассветный зыбкий туман окутывал верхушки фонарей на главной улице, и влажный ветерок со стороны реки слабо касался Настиной левой щеки. Она шла медленно, осторожно ставя ноги в разбитых сапожках по булыжной мостовой.
      За годы почти ничего не изменилось здесь, разве только вывески кое-где были непривычными, да смущала свежая краска на старых каменных фасадах. Ничему не удивляясь, домишки добродушно таращились на нее светлыми пятнами стен, а немногие двухэтажные особняки горделиво выставляли напоказ крохотные балкончики. Лишь вытянувшиеся вверх тополя да клены, шелестя листвой, напоминали, что жизнь не стояла на месте.
      У аптеки Настена решила свернуть вправо. Вдруг из подворотни, преграждая ей путь, вынырнула высокая фигура. Сильная рука крепко стиснула ее локоть, но Настя не собиралась вырываться. Незнакомец чиркнул спичкой прямо у подбородка, однако и она тоже успела его рассмотреть. Судя по шинели, это был гвардеец из части, охранявшей порядок в городе... Глаза их встретились, и во взгляде мужчины мелькнуло изумление. Спичка погасла.
      - Барышня? Погодите минутку, я зажгу фонарь.
      - Жду, - отозвалась Настя.
      Мужчине было лет тридцать. Лицо его с крупными чертами, обветренными скулами и подбородком, показалось Настене знакомым. Может, был он когда-то одним из тех парней, что нет-нет, да и заглядывались на пятнадцатилетнюю Настеньку, либо на танцах, либо в лавке - давних, несбывшихся ее женихов. Кольнуло что-то у нее в груди, но осерчала Настена, одернула себя: хватит воспоминаний. Неважно сейчас, сколько годов минуло, важно, что она все-таки здесь.
      - ...да?
      Занятая собственными мыслями, она не расслышала вопроса. Пришлось переспросить.
      - Извитите.
      - Вы, барышня, небось, приезжая? Негоже ходить по городу без провожатых в такой час. Заблудились, а? Где ваши вещи?
      - Я... - Настя растерялась. Ей не приходило в голову, что ее могут остановить и потребовать объяснений.
      Гвардеец тем временем успел рассмотреть ее грязную, изодранную одежду.
      - Эге, да ты бродяжка! Не вздумай сбежать, он снова грубо ухватил ее за локоть. - Украсть, случаем, ничего не успела?
      - Я здесь живу!
      Прозвучало довольно глупо - Настена и сама это почувствовала. Она постаралась говорить спокойно.
      - Уезжала я надолго, теперь вот домой возвращаюсь. Наш дом на Кирпичной площади, пятый номер. Там сейчас сестра моя с мужем живут. Азаровы их фамилия. И брат. И меня Настей зовут...
      Она не заметила, когда гвардеец отпустил ее руку. Теперь он смотрел на нее со странным выражением. Она решила было даже, что здоровяк-военный чем-то напуган. Нечем?
      - Так я пойду?
      Мужчина кивнул, потом спохватился:
      - В-вас проводить?
      "Чудной какой-то", подумала Настена, молча помотала головой и свернула в переулок, ведущий в гору. Петляя, словно замысловатый лабиринт, он все же безошибочно вывел ее на маленькую, поросшую травой Кирпичную площадь. Всего несколько шагов, и она, выбросив из головы недавнее приключение, стояла перед выкрашенными, как и прежде, синей краской, воротами.
      Мгновение Настена колебалась: сразу войти или постучать? "А вдруг не живут здесь больше родные?" - мелькнула мысль. Готовая разреветься, Настя забарабанила по калитке. Во дворе захлебнулась лаем собака. Долго никто не выходил, наконец скрипнуло незамеченное Настей окошечко в воротах, и выглянула оттуда неприветливая заспанная женщина.
      - И не стыдно людей будить-то? Бог подаст, - фыркнула она, оглядев Настин наряд, и протянула руку, чтобы захлопнуть окошечко.
      - Подождите, - вскричала Настя. Что-то родное почудилось ей в расплывшихся чертах лица женщины. Неужто... Василина?!
      - Сестрица?
      Губы Василины дрогнули, пропуская улыбку. На полном подбородке обозначилась ямочка. Лишь глаза еще миг хранили недоверие, затем потеплели.
      - Заходи, коли так, радость нежданная!
      Зазвякала, открываясь и закрываясь, большая щеколда на воротах. Василина втащила сестру во двор и, отступив на полшага, оглядела ее с головы до ног. Взглядом оценила и глаза серые, задумчивые, и косу русую, и осанку гордую, и одежду, по кустам истрепанную-изодранную...
      - Вон ты какая стала, - усмехнулась непонятно Василина. - Что ж стоим, пошли в дом, гостьюшка.
      Рыжий пес яростно залаял на Настену из будки, но хозяйка прикрикнула, и он умолк, будто подавился. Настя осматривалась вокруг, узнавала и не узнавала: столько раз успела мыслями побывать в родительском доме, что, казалось, каждую травинку помнила, и потому именно здесь сильнее всего почувствовала она перемены.
      - Сюда, - позвала Василина.
      Настена вошла в дом, и ее обступили теплые запахи человеческого жилья. Чуть замешкавшись, Василина провела ее на кухню, усадила к очагу, который еще хранил вчерашнее тепло.
      - Рассказывай, - потребовала она, усаживаясь напротив. - Зачем пожаловала?
      - Колдун умер, - выдохнула Настя.
      - Ишь как! Ну и что?
      - Как что? Убежала я.
      - Темнишь, Настасья, - сестра покачала головой. - А наследники кто?
      - Наследники?
      - Ну, дите ты ему родила?
      - Нет, - Настя почувствовала, как запылали ее щеки, и заговорила быстро, жарко, сбивчиво. - Василинка, неужели не понимаешь? Он чужой был, страшный, колдун. Ты вспомни, как сама его боялась. Вот и я так же. Он говорит, а я не понимаю, он глянет, - а у меня внутри обмирает все. Дети ведь от любви родятся - не от ужаса. Я и не помню-то почти ничего, что со мной было. Когда он умер, я словно ото сна очнулась. И сразу - бежать. Василинка, ты не бойся, я не колдунья, я прежняя, обычная. Веришь ли мне?
      И снова Василина усмехнулась непонятно, взглянула на сестру пристально, испытующе, и неожиданно смягчилась.
      - Да верно уж. Небось не чужая ты мне.
      Настенька улыбнулась в ответ, блаженно жмуря глаза. Шепнула:
      - Спасибо.
      Только теперь она ощутила, как устала. Тело молило, требовало отдыха - сейчас, немедленно! - но нетерпение души пересилило. Настя снова открыла глаза.
      Вся подобравшись, Василина смотрела на нее, и во взгляде этом было что-то странное... Где-то она встречала похожее выражение, совсем недавно - ах, да, у гвардейца, который задержал ее в переулке. И опять Настена не могла определить, что скрывается за этим. Тонкая иголочка беспокойства уколола близко к сердцу. Неужели она так долго пробыла вдали от людей, что разучилась их понимать?
      - А вы как? - нарушила паузу Настя. - Где Игнат?
      - У нас все ничего, как у людей. Детишек двое, пацаны оба - три года и шесть. А Игната нет, ушел он, осенью уж два года будет, как ушел.
      - Куда?
      - В странники подался. За морем, говорил, побывать хочу. Был тут у нас один такой, сказки рассказывал, - за ним братец и увязался. Да ты чего? Он ведь не маленький уже, семнадцать ему в том году исполнилось. Видать, в отца пошел, непутевый.
      "Непутевый", - насмешливым эхом отозвалось в Настиных мыслях. Она даже глаза ладонью прикрыла, до того горек ей показался белый свет. Да разве может случиться такая несправедливость, чтобы родного брата не увидеть больше? Василине не понять - небось, наплакалась уже, свыклась за два года. Да и муж у нее, дети - особо горевать некогда. Это у Насти никого больше нет, две родные души только и остались. Игнат и Василинка.
      - Знаешь, сестрица, - глянула Настена блестящими глазами чуть смущенно, чуть отчаянно, - я тебе сказать хочу дорога ты мне. Что бы ни случилось, знай: я тебя не забуду.
      - Ну спасибо, Настенька, на добром слове. Может увидим скоро, как держать его станешь, - загадочно сказала Василина, и будто тень набежала на ее лицо - а может показалось это Насте. - Отдохни пока с дороги. Баньку истопим. Все хорошо, милая. Все хорошо...
      Заплясали, закачались, баюкая Настю, ветви яблони за окном. Ледяным лбом уткнулась она в теплое, покойное сестрино плечо, совсем как в детстве. Настя была дома...
      * * *
      Зеркало в золоченой раме послушно отразило Настю, представив взгляду кроме того, богато убранную комнату с голубыми бархатными креслами и диванами вдоль стен, увешанных гобеленами. Светлый ореховый паркет лоснился от воска. Настена постояла у зеркала, прислушиваясь, как шаги провожатого затихают вдали. Готовилось что-то непонятное ей. Никогда раньше она не была в городском Доме собраний и сейчас не знала, зачем ей велели прийти сюда.
      Отворилась беззвучно дверь, и на пороге появился человек. Чарующая улыбка, казалось, витала не только по его лицу, но и по всей массивной фигуре, немилосердно затянутой в шелка и бархат. Двигался он, несмотря на внушительные свои рост и вес, с подчеркнутой грацией, свойственной танцорам-профессионалам. Приблизившись к Насте, мэр почтительно склонился перед нею, упрятав тяжелый подбородок в кружевное жабо.
      - Рад приветствовать здесь... большая честь для нас... позвольте представиться - Павел Прокофий Эктор.
      Сделав еще один шаг вперед, мэр завладел Настиной рукой - она рассеянно позволила ему это сделать - и торжественно прикоснулся к ней губами. Вспыхнув, Настя одернула руку. Словно не замечая этого, мэр снова отступил на шаг и отвесил ей еще один умелый поклон.
      - Давайте поговорим о главном, сударыня, - предложил он. - Присядьте. Разумеется, весь город уже знает радостную весть, которую вы нам принесли. Но людям мало знать. Они хотят услышать это - от вас, увидеть вас своими глазами, выразить вам свою бесконечную признательность...
      - Признательность? В чем?
      Эктор запнулся.
      - Ну-ну... вы же наша избавительница. Благодаря вам, мы свободны от страшного владычества колдуна. В городе сегодня праздник в вашу честь оркестр, народные гуляния и прочее. Что-нибудь не так?
      - Похоже, вы меня с кем-то путаете, - медленно произнесла Настя. Никакая я не избавительница. Колдун просто умер, а я сбежала из замка, возвратилась к себе домой. Вот и все. Я обычная городская девчонка, ничего особенного не сделала и не надобны мне ваши почести.
      - Понял!
      Откуда-то из-под жабо мэр выхватил книжечку и быстро отметил там что-то маленьким карандашиком. Дописав, он улыбнулся Насте самым сердечным образом:
      - Не беспокойтесь, сударыня! Все будет в наилучшем виде. Никакого шума, никаких гуляний. Самое что ни на есть избранное общество... Но как быть с людьми, которые собрались на площади? Они жаждут вас видеть.
      - Ладно, - решилась Настя, - идемте.
      Мэр распахнул перед ней дверь, ведущую в крохотную, почти без мебели комнатенку. Забежав вперед, отдернул плюшевую портьеру:
      - Прошу!
      Настя сделала шаг вперед - и отпрянула. Под балконом шумела, волновалась толпа. Она попыталась найти в толпе хоть одно знакомое лицо, и ей показалось, что она узнала давешнего гвардейца, но от волнения Настя ни на ком не могла остановить свой взгляд. "Ну же!" - подбодрила она себя.
      - Люди! - отчаянно крикнула Настенька. - Люди, вы свободны! Колдуна больше нет, вам некого бояться, некому платить дань. Живите спокойно!
      Повернувшись, она стремительно выбежала с балкона. Позади слышались какие-то крики, нестройное "ура". Перекрикивая все звуки, заиграл духовой оркестр. Широко шагая, вернулся вслед ей в комнату и мэр.
      - Неплохо для первого раза, не волнуйтесь, - одобрил он. - Конечно, в дальнейшем вам понадобится наставник... ничего, это мы уладим. На что ж вы так неосторожно про налоги? Придется мне сказать несколько слов, а то люди неправильно поймут, могут возникнуть... мм... недоразумения.
      Настена неуверенно кивнула. Конечно, мэру виднее, как выступать. Она чувствовала растерянность и усталость. Присев на стул, она дождалась Эктора и послушно последовала за ним в знакомую комнату с гобеленами.
      Несколько человек поднялись ему навстречу из-за накрытого для торжественного обеда стола. Господин Эктор представил собравшихся Насте: аптекарь с супругой, городской судья, помощник судьи, - все незнакомые, новые. Секретарь мэра и еще один, особо доверенный его служащий - вот этого она, кажется, где-то видела, и, наконец, приезжий - сухопарый, надменный стареющий кавалер с усиками, магистр "оккультных наук", как уточнил он сам.
      Беседа за столом не ладилась. Избранное общество украдкой рассматривало гостью. Настя же попросту скучала. Сама она даже и не пыталась разобраться в этих людях - пусть уж остаются для нее загадкой. Только с женой аптекаря все было ясно - первым же делом та пролила на платье соус и разулыбалась с самым несчастным видом.
      - Как вы находите город? - кашлянув, попытался завязать светскую беседу судья.
      - Я его люблю, - рассеянно ответила Настя. - Я здесь родилась. А вы?
      - Я, гм, приезжий, - признался судья и замолчал.
      Больше охотников подавать реплики не нашлось. Спас положение мэр, обратившись к магистру:
      - Вы сегодня тоже наш гость, а мы наслышаны о ваших обширных познаниях. Будьте любезны, расскажите нам что-нибудь...
      Гость мрачно кивнул.
      - Смею надеяться, интересно будет всем, - глухим голосом произнес магистр, - ибо в нашем мире каждый хоть раз соприкасается с колдовством. Но лишь немногие, как я, посвятили этому делу всю жизнь. С ранних лет мне внушали праведный гнев и отвращение мерзкие детища сатаны, погубившие колдовством поначалу свою душу, а затем и тысячи других, невинных. Я хитростью добился встречи с одним могущественным колдуном и выведал его секреты. Я изучал повадки и ритуалы ведьм, и теперь я могу бороться с ними, разоблачать и казнить. Я один сильнее целого легиона нечисти, ибо вера моя крепка, а меч остер. Много ужасного видел я в своих бесконечных странствиях...
      Мир вокруг Насти померк. Оцепенев, почти не дыша, слушала она, как в детстве страшную сказку, леденящую кровь повесть незнакомца. Дымились горы и рушились скалы, взвивались на дыбы кошмарные чудовища, корчились, умирая под мечом благородного рыцаря, колдуны, вурдалаки, оборотни. Она видела все как наяву и так увлеклась, что не сразу заметила, когда рыцарь закончил свой рассказ.
      Настя огляделась. Магистр, скорчившись на своем стуле, надрывно кашлял, глаза его воинственно сверкали из-под бровей. Он был седой, страшный и в то же время - жалкий, ничуть не напоминающий красавца-рыцаря, который привиделся ей под действием его рассказа. Аптекарь отпаивал магистра водой, что-то тихонько говорил ему. Остальные напряженно молчали.
      - Сударыня, - нарушил молчание господин Эктор, обращаясь к Насте, ваша очередь.
      Настена непонимающе взглянула на него.
      - Мы ждем чуда, - пояснил мэр.
      Жена аптекаря, оставленная без присмотра, слабо ахнула и сползла со стула. На нее не обратили внимания.
      - Магистр, - легкий кивок в сторону приезжего, - подробно описал нам, на что способны колдуны и ведьмы. Прошу вас, явите хоть малую толику ваших возможностей. Полагаю, мы достаточно доказали свою лояльность.
      Все, подавшись вперед, смотрели на Настю, как публика в театре в ожидании финальной сцены. У нее мучительно заныл правый висок. Происходило что-то злое и непоправимое.
      - Но... он ведь рассказывал истории, легенды, сказки? Настоящие колдуны вовсе не такие. И потом, это не имеет значения - я ведь не колдунья, я обычная женщина!
      Мэр нетерпеливо кивнул:
      - Ну да, мы это уже слышали - невинная жертва и прочее, но это ведь россказни для доверчивой публики, а мы - верные люди. Мы-то имеем право знать, кому служим?
      Он смотрел Насте в глаза и, завершая речь, уже не был полностью убежден в своей правоте. Настена покачала головой:
      - Боюсь, это ошибка, недоразумение. Я действительно та, за кого себя выдаю.
      - Ах, ошибка, - с расстановкой произнес мэр.
      Наигранная учтивость манер слетела с него, как шелуха. Щеки, шея, подбородок господина Эктора побагровели от гнева, в голосе послышались угрожающие нотки:
      - Ошибка? Может быть, ты еще скажешь - шутка? Так ты обманула нас, девчонка? У тебя нет ни силы, ни власти? И ты еще осмелилась говорить об отмене налогов, на которые мы существуем?
      Он неожиданно быстро подскочил к Насте и больно ухватил ее за оба запястья.
      - Ничего, толпа на площади еще не успела разойтись. Магистр, вы видите - ведьма упорствует! Нужна ваша помощь.
      - Да, помогите же мне, помогите! - крикнула Настя. - Этот человек сошел с ума. Вы же разбираетесь, остановите его. Не верьте ему, я не ведьма!
      Словно охотничий пес, учуявший добычу, магистр оттолкнул аптекаря так, что тот растянулся на полу, и выскочил с места.
      - Молчи, дьявольское отродье! - прошипел он, сдавливая Насте горло цепкими пальцами. Теряя сознание от боли, она совсем близко увидела его глаза с расширенными зрачками и из последних сил попыталась оттолкнуться. Этот человек никому не мог послужить защитой. На нее взирало безумие!
      Вслед за магистром и остальные, обгоняя друг друга, рванулись на помощь мэру. Настена больше не сопротивлялась и не могла вымолвить ни слова в свое оправдание, когда Эктор вытолкал ее наконец на балкон и пронзительно завопил:
      - Люди! Мы были обмануты. Мошенница созналась - она колдунья!
      То, что происходило дальше, с трудом доходило до ее сознанья повозка, в которой ее везли, натянув на голову мешок; крики, свист и улюлюканье толпы, когда ее привязывали к позорному столбу на базарной площади. А потом, когда мешок сняли, - внезапное молчание, тысячеглазое любопытство толпы и безмятежные улыбки детворы.
      - Это неправда, - убежденно шепнула Настя и зажмурилась, не желая видеть, чья первая рука бросит в нее комок грязи или камень.
      * * *
      С глухим стуком затворилась тяжелая дверь, зазвенела цепь. Измученная Настя осталась лежать там, где ее бросили. От сырой глинистой земли шел холод, пробирался под мокрую, слипшуюся от грязи одежду, змеей заползал в сердце. Волосы на голове сбились в комок, ныла рассеченная чем-то острым щека. Настена и не пыталась пошевелиться, не было в ней ни отчаяния, ни боли, только безмерное удивление и неохватная печаль, точно лежала она одна-одинешенька на дне колодца и твердо знала, что не выбраться ей к свету белому никогда и никак. Так прошло час, два и больше.
      Кто-то тихонько постучал в стенку сарая, точно мышь поскреблась.
      - Настасья, - позвал знакомый голос. - Слышь, Настасья, отзовись!
      Василина? Настя с трудом поднялась на локте.
      - Ты что, сестрица? - прерывисто зашептала она. - Тебе нельзя тут, опасно, заметят. Оставь меня, уходи, у тебя детишки. Может, это они так пугают, неужто не поверят, что я не колдунья?
      За стеной засмеялись. Настена испуганно замолчала.
      - Василина, эй, Василина? - неуверенно позвала она.
      - Ну и дура ты, Настенька, - сквозь смех отозвалась та. - И поделом тебе за глупость твою и жадность. Никто меня здесь не увидит, сарай-то на отшибе и охраны нет знают, что не сбежать тебе. А если и увидят, так я себя в обиду не дам, не на такую напали. Ты что ж, милая, решила, что я вызволять тебя пришла? Кого другого ищи, а я только рада буду.
      - Что ты такое говоришь? - с трудом вымолвила Настя. - Или рассудком от горя повредилась?