За гранью возможного

Киселев Владимир Павлович
За гранью возможного

      Владимир Павлович КИСЕЛЕВ
      ЗА ГРАНЬЮ ВОЗМОЖНОГО
      Повесть
      Эта повесть - о чекисте-разведчике Герое Советского Союза А. М.
      Рабцевиче, немце-антифашисте К. К. Линке, их боевых товарищах. Бойцы
      руководимого Рабцевичем спецотряда "Храбрецы" совершили более 200
      диверсий в тылу немецко-фашистских войск.
      ОГЛАВЛЕНИЕ:
      Испытание на прочность
      Били, бьем и бить будем
      Крепкие корни
      Пахота
      Тайное становится явным
      Бой под Антоновкой
      На новое место
      Первый хлеб
      Победное шествие
      Иначе нельзя
      ________________________________________________________________
      Испытание на прочность
      ...Короткой июльской ночью по спящей Москве спешил автобус, увозя на аэродром десантников, которые с любопытством разглядывали мелькавшие дома, безлюдные улицы. В темно-сером, чуть подсвеченном робким рассветом небе в тревожном ожидании замерли привязанные к невидимым тросам аэростаты. Кто-то негромко пропел: "Прощай, любимый город..." Но песню не подхватили. "Каждый занят своими мыслями, - подумал командир группы Александр Маркович Рабцевич. - Вон как отрешенно глядит в окно комиссар. Наверное, размышляет о сыне, ведь тот сейчас где-то в глубоком тылу врага. - Мысли Рабцевича невольно перенеслись в родные края, в Белоруссию: - Как она встретит нас? Сейчас там партизанить неизмеримо труднее, нежели в двадцатые годы, когда воевал с белогвардейцами.
      Змушко, заместитель Рабцевича по разведке, словно угадав мысли командира, сказал:
      - Сейчас обстановка иная, и условия другие, даже бывалому бойцу партизанить будет нелегко.
      - Конечно, - согласился Рабцевич, - но год войны научил многому. Теперь известны слабые места у врага, и будем без устали бить по ним днем и ночью, чтобы не знал покоя. А земляки нам в этом помогут, и мои, и твои, Степан. - Рабцевич задорно подмигнул Змушко. - Придет время, и ты сходишь в свою деревню.
      - Даже не верится, что такое может быть, - признался Змушко. - Будто не год прошел, а целый век, так враг поломал нашу жизнь...
      ...Подмосковный аэродром. На взлетной полосе транспортный самолет. От группы стоящих в стороне людей отходит человек, быстрыми шагами идет к автобусу.
      - Никто не раздумал лететь? - слышится его чуточку осевший голос.
      Все узнают генерала, формировавшего группу, радостно улыбаются.
      - Таких нет, - говорит Рабцевич с едва заметной горделивой усмешкой.
      - Я и не сомневался. - Генерал подходит к каждому бойцу, крепко жмет руку, желает успеха. - Вот и дождались, товарищ Игорь. - Отныне так будут звать Рабцевича и боевые товарищи. - Домой летите, а в родных краях и стены помогают.
      Генерал достает коробку папирос "Казбек".
      - Присядем, товарищи, по обычаю перед дорогой!
      Все с удовольствием закуривают...
      До линии фронта летели спокойно, а над ней вдруг земля озарилась множеством вспышек - открыли огонь вражеские зенитки, не переставая, стучали "эрликоны". Загорелись прожектора, их лучи вспороли небо. В самолете на миг стало светло. Рабцевич видел напряженные лица бойцов, сидевших напротив...
      Самолет резко кренится, ныряет в облака...
      И вновь становится темно.
      Наконец звучит команда: "Приготовиться!" - И вслед за ней: "Пошел!"
      Рабцевич встает у открытой двери. Первым прыгает Линке, за ним Змушко, потом один за другим бойцы.
      - До скорой встречи, - напутствует боевых друзей Рабцевич и последним ступает за борт...
      Под ногами, как и предполагали, болото. Командир освобождается от парашюта, некоторое время выжидает. Ничего не видно: только-только начинает светать.
      Рабцевич сигналит карманным фонариком. Перед ним вырастает боец Рослик.
      Постепенно собирается вся группа. Можно идти, но куда? Над землей лежит плотный туман.
      - Давайте, товарищи, сначала... - Рабцевич хочет объяснить, что следует делать, и замолкает на середине фразы.
      В предрассветной тишине отчетливо слышится перестук колес: видно, невдалеке идет железнодорожный состав. "Что за черт? - тревожится Рабцевич. - В месте приземления железной дороги не должно быть".
      - Первым делом надо быстро затопить парашюты, - говорит он, - а уж потом разберемся, где мы оказались. Отрежем стропы и привяжем ими сапоги за ушки; стропы надо протянуть за шеей, как у детей варежки.
      - Это еще зачем? - спрашивает кто-то.
      Рабцевич не отвечает, ведет бойцов в сторону от невидимой пока железной дороги. И только тогда всем становится ясно, зачем командир приказал привязать сапоги, - за лямки их легче вытаскивать из болотной трясины.
      Прошли совсем немного. Рядом звякнул металл, булькнула вода - похоже, кто-то достал из колодца воду.
      "Час от часу не легче! Жилья здесь не должно быть!.."
      Кончается болото, кустарник сменяется деревьями - осинами, березами, липами...
      Становится светло, но туман все еще висит над округой. Это и хорошо (если фашисты слышали самолет и послали облаву - не скоро обнаружат), и плохо (трудно самим сориентироваться).
      Рабцевич выводит группу на полянку.
      - Здесь, пожалуй, и остановимся.
      Отправив сержанта Пикунова в разведку, остальным приказывает:
      - Костры не разводить, курить по очереди и так, чтобы огня не было видно.
      Бойцы живо развязывают вещмешки, устраиваются завтракать.
      - Товарищ командир, может, успеем портянки просушить? - спрашивает Шагаев. Он снимает сапог, выливает воду.
      Рабцевич, разместившись на плащ-палатке вместе с Линке, дает знак бойцу помолчать. В вязком воздухе слышатся удары кнута, мычание коров гонят стадо. Все настороженно ждут.
      На сей раз повезло: стадо проходит мимо. Можно закончить завтрак на скорую руку, но кусок не лезет в горло, слишком велико напряжение, вызванное неизвестностью.
      Возвращается Пикунов. С ним старик в залатанном ватнике, аккуратных лапоточках.
      - Задержал. Местный, говорит. За лыком сюда шел. - Михаил устало валится на траву.
      Старик, подслеповато щурясь, опасливо смотрит на обступивших бойцов в красноармейской форме. Его серо-зеленые усы и кудлатая борода топорщатся: встреча с неизвестными явно не по душе.
      - Да ты, отец, садись, - освобождая возле себя место, приветливо говорит Рабцевич, - расскажи нам, кто сам, откуда.
      - А что тут сказывать, люди хорошие? Егор я, со станции Злынка. Тут она, недалече. - Он кивает в сторону. - Счас не видать, отсель с полверсты.
      Рабцевич и Линке молча переглядываются - летчики выбросили их группу не в том месте, где нужно: не под Кировском в Могилевской области, как намечалось в Москве, а на Брянщине. Старик сказал, что находятся они сейчас не в лесу, а всего-навсего в небольшом перелеске и кругом гарнизоны, до ближайшего леса километров двадцать.
      "Разница между местом назначения и местом выброски двести километров, - размышлял Рабцевич. - Следовательно, чтобы добраться до Кировска в обход фашистских гарнизонов, надо прибавить еще столько же, если не больше. Да-а, не весело!"
      - Что будем делать, товарищ Игорь? - спросил Линке.
      - Посоветуемся с Центром, - коротко ответил Рабцевич.
      - Как? - удивился Змушко. - У нас же рация вышла из строя.
      - А что, разве радист не починил?
      - Где там: еще в самолете, когда уходили из-под огня зениток, видно, от удара повредилась; а потом, приземляясь, добавили... Всю рацию, как есть, перебрал, а она, проклятая, хоть бы пискнула.
      - Надо посоветоваться с бойцами, - решительно сказал командир. Отец, - подошел к старику, - ты поешь, не стесняйся, а мы о своем потолкуем.
      Они отошли в сторону, расселись.
      - Так вот, товарищи, ситуацию вы знаете, - сказал Рабцевич. - Что предлагаете?
      Командир не торопил людей. Вопрос был серьезный, его следовало тщательно обдумать.
      - Куда ж денешься, - сказал наконец Рослик, - надо пробираться к месту назначения.
      - Это двести-то километров, когда кругом фашисты! - возразил Линке. До линии фронта ближе. Доберемся до своих, а уж оттуда - на место.
      - А я думаю, нам здесь следует обосноваться, - запальчиво настаивал Пикунов. - Сами посудите, не все ли равно, где бить врага - здесь, там, важно бить его! Ко всему прочему, дед поможет нам подыскать подходящее место для базы и связаться с местными жителями.
      - А можно ли ему верить? - спросил Змушко, не скрывая настороженности.
      - У нас еще есть время его проверить, - не отступал от своего Пикунов, - я берусь за это.
      Рабцевич закурил. Заговорил тогда, когда высказался каждый.
      - Так вот, - начал он раздумчиво и тихо. Проницательный взгляд его серых со стальным отливом глаз из-под белесых бровей обежал лица бойцов. Будем пробираться к месту назначения, иначе нельзя, товарищи. Командование послало нас в Белоруссию, значит, там мы сейчас нужнее...
      На том и порешили. День группа переждала в перелеске, а с наступлением ночи отправилась в путь.
      Целых два месяца двигались к цели. Шли ночами, по возможности избегая столкновений с фашистами. Чего только не нагляделись за это время.
      Попадались целые деревни, безжалостно уничтоженные фашистами, обгорелые трупы людей, заброшенные, заросшие лебедой поля...
      - Да сколько же мы будем смотреть на все это?.. - не выдержал как-то Пикунов. - Черт подери, или мы не бойцы, или у нас оружия нет?..
      Зашумели остальные.
      - Ну в самом-то деле, долго ли еще будем оставаться сторонними наблюдателями?
      - Когда начнем действовать?
      Рабцевич понимающе вздохнул.
      - Всему свое время, товарищи. Отомстим! За все отомстим! У нас с вами свои задачи, свое важное дело.
      С каждым днем ему все труднее становилось сдерживать ярость бойцов, но он упорно вел их к намеченной цели.
      А путь был тяжелый: бесконечные болотные топи, реки и речушки: Ипуть, Беседь, Сож, Днепр, Березина... И у каждой свой норов. Приходилось искать брод или бесшумно валить лес, вязать плоты. Вот где опять выручили парашютные стропы!
      Первая встреча с партизанами состоялась в Кировском районе, недалеко от деревни Столпище. В лесу обнаружили группу вооруженных людей. Щелкнули затворы... "Кто такие?" Оказалось - дозор партизанского отряда имени Сергея Мироновича Кирова. Радость всех охватила такая, какая бывает лишь при встрече близких или хороших знакомых, друзей. Партизаны и десантники обнимались, целовались, смеялись...
      - Теперь веди нас к своему начальству, - немного успокоившись, сказал Рабцевич старшему дозора - высокому узкоплечему парню.
      - Сейчас и двинемся, - неспешно проговорил партизан и что-то шепнул своим товарищам, которые сразу же скрылись в подлеске.
      Вечерело. Солнце так прокалило землю, что она дышала обжигающим зноем. Однако бойцы не чувствовали духоты. Шли так, словно и не было позади долгого изнурительного пути. Да и ничего удивительного, так уж устроен человек: стоит завидеть или почувствовать близкую цель, как враз забываешь обо всех невзгодах и прежде всего - об усталости...
      Вышли из лесу. На взгорке увидели первые хаты деревни.
      Тянуло сладковатым дымком, слышалась песня. На душе у всех стало почти празднично. Шутка ли, опасались даже говорить, а тут поют... Еще прибавили шагу. Оказалось, у последней избы собрались парни и девчата. На широкой завалинке сидел рыжий паренек и громко играл на гармошке. Синяя рубаха расстегнута, милицейская фуражка сдвинута на затылок, из-за спины торчит дуло немецкого автомата. Глаза у паренька мечтательно полузакрыты. Рядом с ним девушка озорно выводит:
      Гармонист, не зови,
      Сказки не рассказывай,
      Ты чего-нибудь взорви,
      А потом ухаживай...
      Пикунов, обласкав девушку взглядом, от удовольствия даже крякнул.
      - Ай да дивчина, хорошо поет!..
      Десантники рассмеялись.
      В это время группу обогнала тройка верховых. Лицо первого, бронзовое от загара, худощавое, Рабцевичу показалось знакомым. Конник на полном скаку осадил лошадь, с проворством бывалого наездника слетел с нее, лихо бросил поводья товарищу.
      - Кого ж я бачу!
      Рабцевич нерешительно шагнул навстречу. Потом вдруг раскинул руки. Человек в немецком кителе, перетянутом ремнями, в гражданских брюках, в сапогах, с биноклем на груди, полевой сумкой на одном боку и маузером в деревянной кобуре на другом оказался земляком и партизанским другом времен гражданской войны.
      - Комар, Герасим Леонович! - воскликнул Рабцевич. - Неужели ты?
      Обнялись. Их сразу же обступили бойцы группы, партизаны...
      - Откуда объявился, Маркович? - тискал и тормошил его Комар.
      - С Большой земли, Герасим. - Еле высвободившись из жарких объятий друга, Рабцевич представил ему Линке: - Мой комиссар - Карл Карлович Линке.
      - Немец? - не сумел скрыть удивления Комар и пристально оглядел несколько растерявшегося Линке.
      - Антифашист, коммунист, - пояснил Рабцевич.
      Познакомившись со Змушко и бойцами группы, Герасим Леонович вдруг пробасил:
      - Вот, бисов сын, что ж мы посеред шляха стоим, а ну марш в хату! Он тут же дал распоряжение всаднику, державшему его лошадь, устроить бойцов группы на ночлег, а сам, взяв Рабцевича под руку и все еще не переставая удивляться встрече, повел его и заместителей в штаб.
      В одной половине просторной хаты жили старенькая хозяйка да муж ее, в другой - комиссар Комар и командир отряда.
      - Располагайтесь! - Герасим указал на скамейки, окружавшие большой дощатый стол, выскобленный до желтизны, и пошел на хозяйскую половину.
      Горница была большая, светлая. В переднем углу висела икона, покрытая расшитым полотенцем, на стене - две большие, неумело раскрашенные фотографии мужчины и женщины, под ними - фотокарточка улыбающегося подростка; чуть ли не полстены, отделявшей хозяйские комнаты, занимала побеленная русская печь, от нее тянуло теплом, - должно быть, недавно стряпали, топили ее; у глухой стены стояли две накрытые одеялами кровати...
      С шумом, задорно потирая руки и похлопывая, появился улыбающийся Комар.
      - А ты, я вижу, хорошо устроился. Не боишься, что фашисты нагрянут? усмешливо спросил Рабцевич.
      - А чего их бояться, мы ж у себя. Вот они нас стали бояться, поняли: неодолим народ, если взялся за оружие. Ты это не хуже меня знаешь.
      Вошла старушка в чистеньком шерстяном платье. От него густо пахло нафталином.
      На столе появились миски, большой, пышущий жаром чугунок тушеной картошки с мясом, крынка молока, ломти хлеба.
      - Кушайте! - с поклоном потчевала хозяйка.
      Комар благодарно посмотрел на нее:
      - У меня гость важный: друг. Сто лет не виделись.
      "Да, - подумал Рабцевич, - не виделись мы давненько". Последний раз Комар был у него, когда Рабцевич возвратился из Испании и возглавил в своем родном Кировском районе отдел здравоохранения. У Комара кто-то заболел из родственников, ему срочно понадобилось редкое лекарство. Рабцевич достал. Договорились собраться семьями, даже день назначили. Но встретиться больше не довелось. В ноябре тридцать девятого, после воссоединения Западной Белоруссии с БССР, ЦК КП(б)Б направил Рабцевича в Брест, где он стал членом Временного управления города и заведующим отделом здравоохранения. В Западной Белоруссии шли революционные преобразования, Рабцевич национализировал больницы, поликлиники, аптеки, конфисковывал медикаменты у частных предпринимателей...
      - Не будем терять времени, - весело проговорил Комар и стал раскладывать в миски картошку.
      За дверью послышался шум, и в горницу ввалился бородатый мужик гигантского роста с руками молотобойца.
      - Да что ж такое получается, Герасим Леонович? - заговорил с порога. - Гнать в шею такого завхоза надо, совсем о людях не думает...
      Комар молча повернулся в его сторону.
      - У Захарова от сапог одни голенища остались, вместо подметок щепу подвязывает, а завхоз говорит, что нет обувки. Я сам видел у него новенькие сапожки. Куда их дел? Что ж, Захарову лапти, что ли, носить? напирал вошедший.
      - А это ты, Фрол Семеныч, здорово сказал! - рассмеялся Герасим. Лапти по такой погоде в самый раз. И по болотам в них лазить очень даже удобно - вода вольется, выльется, и нога сухая. - Помедлил. - А сапог у него действительно нема: Василию-пулеметчику отдал - совсем хлопец оказался босой.
      Не успела дверь за бородачом закрыться, прибежал юноша. На конопатом раскрасневшемся лице алмазной россыпью блестели капельки пота, в глазах радостное удивление.
      - Герасим Леонович, мы листовку все-таки написали. Почитайте. - И протянул комиссару листок.
      Комар, медленно шевеля губами, прочитал, сверкнул глазами.
      - Молодцы, хлопцы. Здорово! Перепишите десятка два и сегодня же ночью, как договорились, расклейте. Только на рожон не лезьте!
      Когда за вылетевшим из горницы юношей захлопнулась дверь, Комар пояснил с улыбкой:
      - Командир в отъезде, дак я верчусь, как бисов сын, - туды, сюды, все надо.
      Только принялись за еду, как в дверь постучали и в горницу осторожно вошли и остановились у порога сразу десять человек - старики, старухи, женщины с детьми.
      Белобородый старик, опершись на темную от времени еловую палку, глухо откашлялся.
      - Да мы, Герасим Леонович, не к тебе... - Он замялся, переступил с ноги на ногу, отчего тихо скрипнула половица. - Тут кажут, у пришлых комиссаром немец. Так мы до него, не откажи глянуть...
      - Ну и народ, уже все знают! - раскатисто засмеялся Комар. - Выходи, комиссар, коль народ тебя бачить пришел.
      Линке, не зная, как себя вести, нехотя поднялся из-за стола. Он был по-юношески строен. И если бы не морщинки на лице и мешки под глазами, говорящие о пережитом, никто не поверил бы, что он всего на два года моложе Рабцевича.
      Старик подступил к нему и, сузив выцветшие глаза, оглядел всего - от хромовых сапог до красноармейской фуражки.
      - Гэта так, - старик вздохнул, - и все же немец. Чудно, немец иде против немцев.
      - Я, папаша, не против немцев иду, я против фашистов. Вспомните, как у вас в гражданскую войну было: не русский против русского шел или белорус против белоруса, а рабочие и крестьяне - против помещиков и буржуев, пояснил Линке.
      И вновь крестьяне подивились: немец так чисто говорит по-русски, а главное, вместе с партизанами будет воевать.
      До утра просидели Рабцевич с Комаром. Обо всем переговорили. Комар рассказал об обстановке в Кировском районе, где успешно действовали несколько партизанских отрядов. Несмотря на наличие в некоторых населенных пунктах (и прежде всего в самом Кировске) фашистских гарнизонов, на частые рейды карателей, хозяевами положения в районе являлись партизаны.
      - Главная беда у нас в том, что нема взрывчатки и минеров, признался Комар.
      Рабцевич дружески похлопал его по плечу, успокоил:
      - Не горюй, Герасим, поделимся с тобой взрывчаткой, много не дадим, у самих мало, но для начала хватит, потом добудете. Подготовим вам и минеров. Однако и ты сделай одолжение: дай часть своих людей, так-то легче будет освоиться.
      Рабцевич тут же приказал Змушко выделить кировцам немного принесенной с собой взрывчатки, поручил Шагаеву, Пантолонову и Жавнеровичу подготовить группу подрывников.
      Немного вздремнули. Устроились прямо на полу. Удобства не ахти какие, хозяйка постелила на пол одежду - всю, какую нашла. Главное, что в помещении, а не в лесу или на болоте, посреди мошкары.
      Разбудил всех беспокойный Комар. Спал он или нет, но был бодр и весел.
      - Вставай, Игорь, посмотри, каких я тебе людей привел. - Еще вечером Рабцевич попросил называть его только по кличке.
      - Сейчас, сейчас! - Рабцевич подошел к окну.
      На улице выстроили в шеренгу несколько рослых, крепких парней.
      - А почему не у всех оружие? - спросил Рабцевич.
      - Где ж его взять? - вопросом на вопрос ответил Комар. И тут же добавил: - Они у меня отчаянные, добудут.
      Рабцевич недовольно засопел.
      - Мне, Герасим, не столько отчаянные нужны, фашиста ведь только этим не одолеешь. Нужны хитрые, смекалистые.
      Комар в усмешке прищурил глаза.
      - Копаешься?.. Узнаю тебя! Да они ж белорусы, а когда ты слыхал, чтоб белорус да без хитрости был?
      Рабцевич обернулся к Змушко.
      - Альберт, - это кличка Змушко, - выйди познакомься, отбери, потом я побеседую.
      Объяснив Комару, что группа имеет специальное задание и люди нужны проверенные, надежные, Рабцевич отобрал пятнадцать человек.
      К обеду, чтобы не стеснять Комара своим присутствием, Рабцевич вывел бойцов за деревню. Остановились в лесу, недалеко от опушки. Для жилья соорудили шалаши, строить землянки не было смысла - все равно скоро уходить.
      Под деревней Столпище Рабцевич пробыл чуть больше двух недель. За это время бойцы под руководством Линке и Змушко сделали несколько вылазок к фашистам. В деревне Михалево разгромили небольшой вражеский гарнизон; на железной дороге у станции Ящицы сожгли сарай, где хранилось сено; потом подорвали вражеский состав со скотом; в деревне Поболово взорвали маслозавод.
      Взорвать завод, расправиться с фашистским главарем и охраной помогли русские военнопленные, работавшие там. Их было трое, и все попросились в отряд. Среди них выделялся Сергей Храпов, который впоследствии стал любимцем отряда...
      Потом в группу влилось еще несколько человек из подпольной комсомольской организации деревни Китин.
      Людей у Рабцевича прибавилось. Это была уже не группа, а целый отряд. Дело оставалось за базой.
      Как-то, проводив Линке в деревню, где он по просьбе Комара должен был побеседовать с партизанами о положении на фронтах, Рабцевич с несколькими бойцами побывал на месте намеченной в Москве базы. Возвратился Александр Маркович под вечер задумчивый, усталый. Нехотя поужинал и закурил возле своего шалаша. К нему подсел Линке. Помолчали.
      В стороне на полянке бойцы кипятили в кастрюле на костре чай. Доносились шутки. Рабцевич смотрел на бойцов, но думал о своем. Очнулся, услышав басовитый голос:
      - Я - старшина Процанов, разрешите обратиться.
      Рабцевич поднял голову. Старшина был настолько худ, что форма сидела на нем точно с чужого плеча. Большие серые глаза смотрели неуверенно.
      - Слушаю, - проговорил Рабцевич.
      - У меня тяжело больны дочка и жена, - робко начал старшина.
      - И что?
      - Разрешите сходить домой.
      - Откуда узнал о болезни? - Рабцевичу было известно, что у Процанова трое детей, семья живет под Бобруйском.
      - Вернувшийся из деревни партизан передал.
      Рабцевич исподлобья взглянул на Линке. Тот делал вид, что занят самокруткой, а сам следил за разговором.
      - А сколько на это надо времени?
      - Дня хватит.
      Рабцевич достал из маленького кармана галифе часы, положил на ладонь. Не глядя на бойца, сказал тихо:
      - Вот что, сейчас двадцать часов, чтоб к восьми утра был здесь. По приезде доложи.
      Старшина, все это время стоявший по стойке "смирно", развел руками.
      - Что-то непонятно? - спросил Рабцевич и, помедлив, добавил: Возьмите мою лошадь и не тяните время.
      Старшина отдал честь и, четко повернувшись, побежал к пасшейся поблизости лошади - подарку Комара.
      - Только не загоните коня! - крикнул вдогонку Рабцевич.
      Блекла заря, приближалась ночь, но наползала, казалось, не с неба, которое все еще было светлым, а снизу, из-за деревьев.
      - Я мать свою не видел с тридцать девятого и до сих пор не могу к ней выбраться, - после некоторого молчания проговорил Рабцевич, - все времени нет. А тут - дня еще не прошло как в отряде, и уже домой... - Хрустнув суставами, он поднялся, прошелся взад-вперед, резко остановился. - Нет, Карл, так дальше не пойдет.
      Линке молча вскинул на него глаза. Он не понимал, к чему клонит командир.
      - Нам надо срочно искать место для базы. - Рабцевич достал из планшетки топографическую карту, расстелил на траве, опустился перед ней на колени. - Давай-ка, Карл, подумаем, куда перебираться будем...
      Это предложение показалось Линке странным. Зачем думать о базе, искать для нее место, когда давно уже все обговорено и согласовано.
      От костра донесся беспечный смех. Рабцевич хотел было крикнуть, чтобы замолчали, но сдержался.
      - Пойдем в шалаш, там спокойней.
      Сложив карту, забрался в шалаш. Нащупал коптилку из снарядной гильзы, поставил поудобнее, чтобы не опрокинулась, и вновь разложил карту.
      - Теперь послушай, почему я решил покинуть Кировский район.
      Перехватив удивленный взгляд Линке, Рабцевич заметил:
      - Да ты не смотри на меня так, сейчас поймешь. - И, загибая пальцы, продолжал: - Первое, край здесь, сам видишь, партизанский. Налажена связь с подпольем, население тоже поддерживает партизан... И мы, если останемся здесь, будем только мешать. Согласен? - Не дожидаясь ответа, будто опасаясь возражения, загнул следующий палец. - Из сорока четырех человек, которые у нас имеются на сегодня, двадцать три местные. А что это значит? Сейчас пришел Процанов, завтра, уверен, кто-то попросится крышу починить у хаты, потом любимую повидать... И так наверняка каждый день. Улавливаешь? Это будет не только расхолаживать, отвлекать от дела бойцов из местных, но и наводить ненужную тоску на тех, у кого здесь никого нет - ни родных, ни знакомых.
      Вопросительно глянул на Линке и опять не дал ему раскрыть рта:
      - Следующее. Противнику известно, что здесь действуют партизаны. Фашисты боятся их и потому устраивают частые карательные экспедиции. В таких условиях местным отрядам проще: каратели появились - они снялись и ушли. У них база там, где она действуют, у нас база должна быть постоянной, на одном месте. Там должно находиться руководство, склады, лазарет, банька... А как же иначе! Группы, уходя на задание, берут только самое необходимое. Выполнили задание - возвращаются, отдыхают, пополняют боеприпасы, продовольствие - и опять в путь. Лишь при таком условии сможем малыми силами держать под контролем не только большую территорию, занятую врагом, но и коммуникации фашистов. Ведь главные наши задачи - разведка и диверсии на шоссе и железной дороге.
      - Где мы найдем такое место для базы? - задал вопрос Линке.
      Глаза Рабцевича, блеснув, сузились.
      - Хорошенько поищем - найдем. Мы - отдельная самостоятельная единица, имеем специальное задание, а потому должны действовать автономно. Увидев, что Линке собирается возразить, добавил: - Знаю, знаю, что скажешь. В Москве, мол, велели согласовывать свои действия с партийным подпольем, партизанскими штабами, но так это согласовывать...
      Обследовав карту квадрат за квадратом, перебрав все плюсы и минусы того или другого участка, внимание остановили на лесном массиве между деревнями Плесовичи и Гармовичи Жлобинского района.
      - А тебя не озадачивает, что кругом фашистские гарнизоны? - спросил Линке. - Смотри, они есть в Красном Береге, Радуше, Клинске, Паричах...
      - Я помню об этом, Карл, зато какие преимущества! - Указательный палец Рабцевича заскользил по карте. - Кругом болота, леса, реки... Все это позволит нам свободно выходить к Бобруйску, Осиповичам, Жлобину, Калинковичам, оседлать железные дороги. Действуя далеко от базы, собьем фашистов с толку - они нескоро догадаются, что искать нас надо не в местах диверсий. Согласен?
      Линке кивнул.
      Утром Рабцевич отправился в деревню. Надо было обговорить с Комаром вопросы снабжения продовольствием (хотя бы на первое время), а заодно и попрощаться с другом.
      Рабцевичу понравилось, что старшина на целый час раньше вернулся из дома. "Чувствуется, дорожит доверием", - подумал Рабцевич и сказал:
      - Будешь у меня хозяйственником.
      Процанов попытался было возразить, что не смыслит ничего в интендантских делах, хочет на задания ходить вместе со всеми, фашистов бить, да где там...
      - Ты что, думаешь, легко будет? Хозяйственник в таком подразделении, как наше, это ж самый главный человек! Людей надо одеть, обуть, накормить, на ночлег устроить. Да мало ли еще хлопот. А склады, сам понимаешь, у фашистов. И выходит, навоюешься вволю, пока что-нибудь добудешь. Первое время один действуй, потом, когда оглядимся маленько, притремся, помощников дам.
      Комара застали в штабе.
      - Уходим мы, Герасим, из этого района - не хотим у тебя хлеб отбивать.
      - Тебе виднее, - кивнул Комар, - но если что, знай - у тебя здесь верный товарищ.
      Рабцевич хитровато улыбнулся:
      - Даже другом боишься себя назвать.
      Комар хмыкнул.
      - Опять, бисов сын, придираешься? Говори прямо, что надо...
      Рабцевич рассказал о своих трудностях с продовольствием.
      Комар тряхнул головой, прищурился:
      - Ох, Маркович, фу ты, Игорь!.. - И засмеялся.
      Комар оказался щедрей, чем Рабцевич предполагал. На три подводы он погрузил пару мешков муки, мешок овса, десять мешков картошки, коровью тушу и бочку соленых огурцов.
      Возвратились в лес. Не торопясь собрались и к вечеру снялись с места.
      Тяжело было Рабцевичу уходить из родных краев. Здесь он родился, вырос, в гражданскую партизанил, после коллективизации работал в колхозе, отсюда добровольцем уехал в Испанию, сюда же через год возвратился израненный, с наградой...
      Не хотелось уходить, но дело требовало. Да и Центр, с которым наконец удалось связаться по рации соседнего партизанского отряда, согласился на перебазирование.
      Сорок с лишним километров пути преодолели за двое суток. В отличие от недавнего перехода чувствовали себя уверенно: бойцы из местных были проводниками. Трудной оказалась переправа через железную дорогу и реку Олу, но осилили ее за одну ночь. До цели добрались без единого выстрела.
      Остановились в урочище Волчий дуб. Место сразу понравилось: взгорок, на нем смешанный лес, ключевой ручей, а кругом, насколько хватал глаз, болота.
      Не мешкая принялись за строительство базы. Работали так, будто не было изнурительного ночного перехода. Да это и не удивительно: в отряде была молодежь - ребята крепкие, сильные, на дела горячие.
      Быстро, прямо-таки на глазах, среди вековых деревьев появились землянки, шалаши. Стало вроде бы теплей на душе: все равно что до родных хат добрались.