Частью этого совместного стратегического наступления трех фронтов стала Новгородско-Лужская операция, проведенная в течение 14 января – 15 февраля войсками Волховского фронта под командованием генерала армии Мерецкова во взаимодействии с войсками левого крыла Ленинградского фронта. Она характерна в истории минувшей войны своеобразием замысла, который заключался в том, чтобы осуществить разгром новгородской группировки противника нанесением силами создаваемой ударной группировки фронта двух ударов: главного – с плацдарма на реке Волхов и вспомогательного – из района юго-восточнее Новгорода через озеро Ильмень по сходящимся направлениям. «Ильменьская идея», по мнению Мерецкова, делала реальным окружение немецко-фашистской группировки, угроза которого должна была заставить засевшего в Новгороде врага отступить. И тогда разгром противника становилось возможным осуществить уже не на улицах и площадях древнего города, а вне его. Ставка одобрила этот замысел, и войска под командованием Мерецкова полностью его осуществили.
В первый день наступления главные силы армии, наступавшей с волховского плацдарма, встретив упорное сопротивление противника, вклинились в его оборону всего лишь на 600–1000 метров. На вспомогательном же направлении стрелковые части, усиленные двумя аэросанными батальонами, переправились по неокрепшему льду озера Ильмень и внезапной ночной атакой захватили ряд опорных пунктов. В течение дня 14 января они расширили захваченный плацдарм до 6 километров по фронту и до 4 километров в глубину. Сюда из второго эшелона армии командование ввело свежую дивизию для развития успеха. Наращивалась сила удара и на главном направлении. События развивались, как и предвидел командующий фронтом. 20 января наши наступавшие войска, двигаясь навстречу друг другу, завершили окружение не успевших отойти разрозненных частей новгородской группировки и освободили Новгород. К середине февраля войска генерала Мерецкова полностью преодолели лужский оборонительный рубеж и во взаимодействии с 67-й армией Ленинградского фронта разгромили оборонявшуюся на нем группировку противника. 12 февраля был освобожден город Луга. Около 90 наиболее отличившихся в этой операции частей и соединений, входивших в Волховский фронт, удостоились почетных наименований Новгородских, Мгинских, Тосненских, Любанских, Чудовских, Лужских, многие были награждены орденами. В связи с сокращением линии фронта Ставка ВГК 15 февраля упразднила Волховский фронт, передав его войска соседним объединениям.
Генералу Мерецкову было поручено теперь возглавить Карельский фронт. И хотя он сам давно уже просился на западное направление, его просьба была отклонена. Верховный Главнокомандующий мотивировал целесообразность принятого Ставкой решения тем, что Мерецков хорошо знает северное направление, приобрел опыт ведения наступательных операций в сложных условиях лесисто-болотистой местности, командовал армией на выборгском направлении и прорывал линию Маннергейма еще во время советско-финляндской войны.
– Вам и карты в руки, – резюмировал Сталин. – Всякому другому командующему пришлось бы переучиваться, на что ушло бы много времени. А его-то у наскак раз нет.
С Карельским фронтом связан дальнейший боевой путь К. А. Мерецкова вплоть до окончания войны против фашистской Германии. Две проведенные войсками этого фронта стратегические наступательные операции – Свирьско-Петрозаводская и Петсамо-Киркенесская – весомо дополнили богатую боевую биографию полководца. Наступление советских войск, возглавляемых Мерецковым на Карельском перешейке и в Южной Карелии в июне – августе 1944 года, коренным образом изменило военно-политическую обстановку на всем северном участке советско-германского фронта и предрешило выход из войны Финляндии. В результате Петсамо-Киркенесской операции, проходившей в октябре, немецко-фашистские захватчикибыли изгнаны с Крайнего Севера. Советские воины, преодолевшие тундру и дикие скалы Заполярья, бурные реки и глубокие фьорды Северной Норвегии, оказали помощь норвежскому народу в освобождении северных районов.
Успех в этой операции в немалой степени зависел от умелого выбора командующим фронтом направлений главных ударов, искусного сосредоточения на этих направлениях имевшихся в его распоряжении сил и средств с учетом ограниченного количества путей, используемых для маневра, смелого обходного движения в тыл вражеских группировок, непрерывного и твердого управления подчиненными войсками, согласованности действий с Северным флотом и Онежской флотилией.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 декабря 1944 года в ознаменование славных героических дел воинов Карельского фронта была утверждена медаль «За оборону Советского Заполярья». Личные заслуги Кирилла Афанасьевича Мерецкова перед Родиной были отмечены присвоением ему 26 октября 1944 года воинского звания Маршала Советского Союза.
Весной 1945 года управление Карельского фронта, находившееся после завершения боевых действий на Крайнем Севере в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, было переброшено в числе первых на новый театр войны – на Дальний Восток. И там оно вскоре было преобразовано в управление Приморской группы войск, азатем в управление 1-го Дальневосточного фронта, командующим которого стал Маршал Советского Союза Мерецков.
План советского командования в воине против милитаристской Японии заключался в том, чтобы разгромить основную ударную силу японского милитаризма – Квантунскую армию и освободить Северо-Восточный Китай и Корею. Войскам 1-го Дальневосточного и Забайкальского фронтов поручалось решение главной задачи – нанося сокрушительные встречные удары из советского Приморья и со стороны Забайкалья, окружить основные силы Квантунской армии и принудить их к капитуляции.
К. А. Мерецков, руководя операцией войск 1-го Дальневосточного фронта, умело использовал свой богатый опыт по прорыву заблаговременных и укрепленных оборонительных полос. Маршал Советского Союза А. М. Василевский, главнокомандующий советскими войсками на Дальнем Востоке в той кампании, знавший Кирилла Афанасьевича многие годы и до ее проведения, так отзывался о наиболее, по его мнению, характерных чертах в деятельности Мерецкова: «Полководческий стиль К. А. Мерецкова, которого Сталин шутливо называл „мудрым ярославцем“, на мой взгляд, отличали обстоятельность и предусмотрительность в хорошем понимании этих слов. Кирилл Афанасьевич предпочитал свои решения по фронту предварительно согласовывать с Генеральным штабом, обязательно выяснял мнение „высшей инстанции“ по той или иной разрабатываемой проблеме».
Так было и в кампании на Дальнем Востоке. Обстоятельно и предусмотрительно готовил командующий фронтом Мерецков свои войска к наступлению. Однако он хорошо понимал, что в таком сложном деле всего не предусмотришь, и потому всегда находился в готовности принять то или иное решение, внезапно продиктованное изменившейся обстановкой.
Перед самым началом наступления его внутренняя готовность подверглась суровому испытанию. После ясного дня 8 августа наступил ветреный вечер. А ночь на 9 августа, когда до начала заблаговременно спланированной, продуманной во всех деталях артиллерийской подготовки остались считанные часы, обрушила на землю невиданной сплы тропическую грозу. Чем ближе стрелки часов приближались к назначенному времени, тем сильнее и силье ливень, превращающийся в настоящий потоп. Что же делать? Открывать огонь? А не пойдет ли все это впустую и не лучше ли отложить атаку?
– Будем наступать без артподготовки, – приказал Мерецков генералу А. П. Белобородову, командующему 1-й Краснознаменной армией.
Ей предстояло наступать на главном направлении, поэтому Мерецков и прибыл на командный пункт ее командарма. Приняв это решение, маршал взял телефонную трубку и отдал распоряжение о переходе в атаку остальным войскам.
Вот оно, проявление истинного мужества полководца! Не просто личная храбрость, готовность пожертвовать жизнью для общего дела, а нечто иное – решимость взять на свои плечи все бремя ответственности за ход его, значит, и за конечный результат. Решение командующего 1-м Дальневосточным фронтом начать атаку безартподготовки блестяще оправдало себя. По его приказу сквозь тьму и ливень пошли вперед передовые батальоны. Путь им указывали пограничники. Вот уже осталась позади государственная граница – и полное молчание со стороны противника. Атакующие подошли вплотную к укрепленной полосе, совершенно неожиданно для обороняющихся. И это при условии, что Советское правительство заранее известило о вступлении СССР в войну против империалистической Японии с 9 августа!
Заслуги К. А. Мерецкова перед Родиной получили общее признание и высокую оценку. Герой Советского Coюза, Маршал Советского Союза, он удостоен высшего военного ордена СССР «Победа», награжден семью орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова I степени, орденом Кутузова I степени; медалями и иностранными орденами.
…Закончилась война. С победой возвращались советские воины домой. Маршал Советского Союза К. А. Мерецков остался в Приморье в должности командующего войсками Приморского военного округа. Затем он занимал этот пост в Московском, Беломорском, Северном военных округах, руководил курсами «Выстрел», на протяжении почти десятилетия был помощником министра обороны СССР по высшим военно-учебным заведениям. С апреля 1964 года и до последнего дня жизни (К. А. Мерецков умер 30 декабря 1968 года), находясь на посту генерального инспектора, щедро передавал свой богатейший опыт идущему на смену новому поколению офицеров Советских Вооруженных Сил, вел большую военно-патриотическую работу среди молодежи. В 1939–1956 годах К. А. Мерецков избирался кандидатом в члены Центрального Комитета КПСС, в 1956–1961 годы являлся членом Центральной ревизионной комиссии КПСС. Огонь четырех войн прошел Мерецков – солдат великой революции. Он честно служил своему народу и навсегда останется в памяти народной.
Иван Терентьевич Пересыпкии любил повторять слова из солдатской песни старой русской армии:
Связь всегда святое дело,
А в бою еще важней…
Одна из его книг о связи в Великой Отечественной войне так и названа: «А в бою еще важней…»
И действительно, трудно себе представить бой без связи командира с подчиненными ему войсками. Но то бой. Управление же крупномасштабными боевыми действиями – оперативными и стратегическими, вооруженной борьбой на фронте в целом вообще невозможно без связи. И тут нужна связь особая – быстрая, надежная, способная быть устойчивой на больших и малых расстояниях, на многих направлениях, при постоянно меняющейся боевой обстановке, в разных природных условиях. Такая связь требует огромных сил и средств – разнообразной техники, множества специалистов различного профиля. Поэтому обеспечением ее занимаются специальные войска связи. Нетрудно представить, какие требования предъявляла к этим войскам Великая Отечественная война – гигантская по размаху, чрезвычайно маневренная по характеру, отличавшаяся теснейшим взаимодействием видов и родов Вооруженных Сил.
В годы Великой Отечественной войны Иван Терентьевич Пересыпкин возглавлял государственную и военную связь всей страны. Касаясь только военных обязанностей Пересыпкина, Маршал Советского Союза А. М. Василевский назвал их одними из ответственных в армии, требовавших «архитяжелой работы». Но война – это не только вооруженная борьба. Усилия фронта подпирались усилиями тыла – его людскими резервами, экономическими ресурсами, производственной мощью, морально-политическим потенциалом. И в превращении тыла страны в единый боевой лагерь связь играла такую же роль, что и на фронте.
Весть о нападении фашистской Германии на СССР Иван Терентьевич встретил на пути в Прибалтику, где он с группой сотрудников наркомата должен был проверить кадры местных органов связи. Выехали 21 июня 1941 года в специальном вагоне, прицепленном к поезду Москва—Вильнюс. Спать легли поздно и проснулись уже в Орше, когда в вагон вошел местный связист с телеграммой на имя заместителя наркома связи СССР Г. А. Омельченко. Тот взял телеграмму, прочитал и, недоуменно пожав плечами, передал ее Пересыпкину.
В телеграмме говорилось: «Связи изменением обстановки не сочтете ли вы нужным вернуться в Москву». Непонятный текст имел еще более непонятную подпись: «Пересыпкин».
– Что за чертовщина? – теперь уже недоумевал Пересыпкин. – И почему подписана моей фамилией? Что за изменение обстановки? Может, вы что-нибудь знаете? – спросил он доставившего телеграмму связиста.
– А разве вы ничего не знаете? Началась война. Сегодня утром Германия напала на СССР.
Позже выяснилось, что телеграмму сочинил первый заместитель, Пересыпкина К. Я. Сергейчук, справедливо решивший, что не следует открыто передавать о том, что в поезде Москва – Вильнюс едет нарком связи СССР.
В Москву вернулись 23 июня, на рассвете. Войдя в свою квартиру, Пересыпкин еще в прихожей услышал требовательный телефонный звонок. Из приемной К. Е. Ворошилова, который, как заместитель Председателя Совнаркома, курировал Наркомат связи, сообщили: быть готовым для доклада правительству о неотложных и перспективных мероприятиях по перестройке государственной связи на военный лад.
24 июня Пересыпкин доложил Сталину намеченные мероприятия. В дальнейшем они дополнялись другими и вместе с ними обеспечили максимальную мобилизацию и перестройку государственной связи для обеспечения нужд фронта и руководством тылом огромной среды.
Перестройка оказалась весьма существенной. На штатский Наркомат связи СССР были возложены ответственные военные задачи по обеспечению нужд командования советских войск. Наиболее важной из них являлась организация связи Верховного Главнокомандования, штабов всех видов Вооруженных Сил и штабов фронтов. Для решения этих задач в первые дни войны в наркомате было образовано Центральное управление полевой связи. Задача его состояла в том, чтобы обеспечивать наиболее эффективное использование местных средств государственной связи по заявкам военного командования. При штабах фронтов были созданы управления, а при штабах армий – инспектората полевой связи. Руководство деятельностью управлений и инспекторов возлагалось на Центральное управление полевой связи. Вместе с тем их начальники одновременно были назначены заместителями начальников связи фронтов и армий. Им подчинялись развернутые наркоматом военно-оперативные узлы связи, непосредственно занимавшиеся использованием государственных телеграфных и телефонных каналов командованием советских войск.
Таким образом, с самого начала войны органы и учреждения Наркомата связи были подчинены задачам обеспечения управления войсками, прежде всего со стороны высших штабов Вооруженных Сил.
Приспосабливались к нуждам фронта и тыловые линии связи.
Сразу же был усилен контроль за состоянием и работой всех телеграфных и телефонных каналов, переданных в распоряжение военного командования. На предприятиях связи прифронтовых районов были созданы аварийно-восстановительные команды и бригады для ликвидации последствий вражеских бомбежек и диверсий. В Москве, Ленинграде, местных учреждениях наркомата прифронтовых районов часть руководящих работников и специалистов была переведена на казарменное положение.
Как член правительства, Пересыпкин получал все важнейшие военно-политические документы и видел, как ухудшалась обстановка на фронтах. В директиве СНК и ЦК ВКП(б) от 29 июня откровенно говорилось о смертельной опасности, нависшей над Родиной, о необходимости неимоверного напряжения всех сил народа, превращения страны в единый боевой лагерь.
Будучи через несколько дней в ЦК ВКП(б), Пересыпкин узнал, что состоялось заседание Политбюро, принявшее решение о выступлении по радио Сталина.
– Где можно организовать это выступление? – спросили у него.
– В здании Центрального телеграфа на улице Горького прекрасная студия. Это лучшее, что мы имеем.
На том и порешили. Но через день Пересыпкина вновь пригласили в ЦК и спросили:
– Можно ли организовать трансляцию речи товарища Сталина из Кремля?
– Можно. Но нужно провести некоторые работа.
– Ночи хватит? Учтите: выступление состоится завтра утром.
– Сделаем.
Сказать «сделаем» сейчас – это было бы обычным. Но в то время связисты не располагали такими техническими средствами, которые имеются в распоряжении современного радиовещания. Тогда эта задача была очень трудной. Нужно было оборудовать специальную комнату, подвести туда кабели, установить микрофоны и многое другое, опробовать стыковку всего этого с московской радиотрансляционной сетью, обеспечить прием речи Сталина радиовещательными станциями всей страны. И на все это были даны считанные часы.
Всю ночь напряженно трудились связисты. Разумеется, и Пересыпкину было не до сна: «Как там?» Большим усилием воли он заставил себя сосредоточиться на рассмотрении различных документов. В середине ночи послал в Кремль своего помощника. Вернувшись, тот доложил:
– Все идет как надо.
В пять часов утра Пересыпкин с диктором Левитаном были на месте.
– Все смонтировано и опробовано, – доложил руководитель работ…
Ровно в шесть утра в комнату вошел Сталин.
– Ну как, готово? – спросил он, поздоровавшись.
– Да, готово, товарищ Сталин. – Пересыпкин указал на небольшой столик с микрофоном, бутылкой боржоми и стаканами. – Здесь, товарищ Сталин.
Левитан объявил по радио о предстоящем выступлении Сталина. Неторопливо, но заметно волнуясь, Сталин начал свою речь. Пересыпкин, по сути, знал ее содержание: это были основные положения директивы СНК и ЦК ВКП(б) от 29 июня. Но то, что он слушал выступление Сталина не по радио, а непосредственно, в нескольких шагах от него, вызывало огромное нервное напряжение, еще более усиливало глубокую тревогу за судьбу Родины.
Объем работы стремительно возрастал. И не только по военной линии. Началась эвакуация промышленности из районов, находившихся под угрозой вражеского вторжения. Только за первые три месяца на восток страны переместилось 1300 крупных промышленных предприятий. Их нужно было связать со своими главками, а главки с наркоматами, которые вскоре тоже были эвакуированы и находились в новых местах. В последующие месяцы масштабы обеспечения тыла страны различными видами связи возросли еще больше.
Чрезвычайно сложным делом оказалась эвакуация самих учреждений связи. Созданная в Наркомате связи эвакуационная группа получила строгую инструкцию Пересыпкина: учреждения связи должны работать до последнего момента с тем, чтобы обеспечивать руководство всем процессом эвакуации, максимально использовать местную связь в интересах фронтовых войск. Поэтому эвакуация учреждений связи производилась поочередно: вначале вывозилось то, без чего можно было временно обойтись: запасная аппаратура, незадействованное оборудование телеграфов, телефонных станций и радиотрансляционных узлов, сами же учреждения связи эвакуировались, как правило, вместе с отходом советских войск.
Необходимо было решать сложные задачи, связанные с обеспечением связи в прифронтовой полосе, которая все ближе подходила к жизненно важным центрам страны. Разрушения вражеской авиацией узлов и линий связи превзошли самые мрачные предположения. Как эффективно организовать восстановительные работы? Ремонтно-восстановительные бригады с этой задачей справиться не могли. К тому же из-за призыва в армию на объектах связи становилось все меньше квалифицированных кадров.
В сознании Пересыпкина зрела, как он ее назвал, «дерзкая» идея: создать специальные воинские формирования – военно-восстановительные батальоны связи. «Дерзость» ее состояла в том, что эти батальоны, по замыслу Пересыпкина, должны были подчиняться штатскому Наркомату связи и им же комплектоваться. Последнее дало бы возможность сосредоточить в батальонах и использовать по специальности квалифицированные кадры связистов. Заместители Пересыпкина и другие руководящие работники наркомата горячо поддержали и во многом дополнили эту идею. Но для ее реализации необходимо было решение правительства.
Безотлагательно требовалось решить и другой замысел, связанный с обеспечением живучести Московского узла связи. Это было большое и сложное хозяйство: Центральный телеграф, центральная междугородная телефонная станция, несколько радиоцентров и радиовещательных станций, городские АТС, радиотрансляционные станции и многое другое. Словом, в Москве были сконцентрированы важнейшие узлы государственной и военной связи. И все они были весьма уязвимы с воздуха. После войны Пересыпкин прочитал в военном дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии Ф. Гальдера: «Значение Москвы как центрального узла русской системы связи. Если этот узел будет парализован, вся русская сеть связи окажется нарушенной». Но и тогда, в июле 1941 года, было ясно, что противник хорошо понимает значение Московского узла связи и предпримет все возможное, чтобы вывести его нз строя.
В какой-то мере сложившееся положение мог облегчить запасной узел связи, строительство которого было начато еще до войны. Пересыпкин всячески форсировал его сооружение. Но он мог лишь разгрузить Московский узел, но не заменить его в случае необходимости полностью. А такая необходимость становилась все более очевидной. Фронт приближался к Москве, а это многократно увеличивало возможность вражеской авиации: она могла производить больше самолето-вылетов, привлекать к налетам на советскую столицу не только армады бомбардировщиков дальнего действия, но и фронтовые авиационные соединения.
Было ясно, что узлы связи нужно отдалить от вероятных районов наиболее интенсивных налетов вражеской авиации и рассредоточить. Но как это сделать, причем быстро? Вопрос этот обсуждался руководящими работниками наркомата неоднократно. И выход нашли: соорудить в окрестностях Москвы кольцевую линию связи с вспомогательными узлами – Север, Восток, Юг, Запад. Если бы вражеской авиации удалось вывести из строя Центральный телеграф, то эти узлы обеспечили бы связь столицы на важнейших направлениях: и с фронтами, и с тыловыми районами страны.
Были и другие вопросы, требовавшие срочного правительственного решения. И Пересыпкин ежедневно звонил Поскребышеву, добиваясь приема у Сталина. В конце концов это удалось. Сталин несколько минут слушал доклад Пересыпкина, затем спросил: «А что требуется? – И, пододвинув стопку бумаги, сказал: – Пишите».
Нужд было много, но Пересыпкин старался написать главное и кратко. Прочитав записку, Сталин наложил резолюцию: «Согласен».
Вскоре было принято правительственное решение о числе других мероприятий в нем имелся пункт, согласно которому Наркомату связи разрешалось сформировать три ремонтно-восстановительных батальона. Численность каждого из них была установлена в 500 человек. Наркомат связи должен был укомплектовать их специалистами, а весь остальной личный состав, автотранспорт и другое имущество выделялись Наркоматом обороны. Батальоны зачислялись на все виды довольствия Красной Армии.
Три батальона – это менее чем скромно. Но эффективность их деятельности сразу же оказалась столь высокой и очевидной, что вскоре были созданы такие же батальоны в Ленинграде, затем в других городах. К концу 1941 года Наркомат связи располагал уже «собственным войском» – прибавилось еще 10 батальонов, укомплектованных лучшими специалистами предприятий связи. Более чем наполовину они состояли из инженерно-технического состава.
В дальнейшем количество восстановительных частей и подразделений Наркомата связи намного увеличилось. Расширялась и их задача. Они строили и восстанавливали разрушенные противником узлы и магистральные линии, несли эксплуатационную службу на линиях связи, использовавшихся Генеральным штабом, обслуживали трансляционные и усилительные узлы.
Еще до того как вражеская авиация стала совершать налеты на Москву, было завершено строительство запасного узла связи. Надежно защищенный от бомбежек, он во многом дублировал Центральный телеграф, междугородную и городские автоматические телефонные станции. Затем в кратчайший срок была проложена кольцевая линия с вспомогательными узлами – Север, Восток, Юг, Запад. Теперь Московский узел связи практически был неуязвим для вражеской авиации. Это было большим успехом Наркомата связи.
В ночь на 22 июля в разгар совещания руководящих работников наркомата неожиданно была объявлена воздушная тревога – первая в Москве и потому особенно запомнившаяся. Участники совещания спустились в бомбоубежище, оборудованное в подвале здания наркомата, и продолжали работать. Но первый налет вражеской авиации взволновал. Пересыпкин приказал помощнику выяснить обстановку на предприятиях связи Москвы. Уже под утро сообщили, что на территорию Октябрьского передающего радиоцентра упало большое количество зажигательных и несколько фугасных бомб. Загорелось одно из зданий центра. Больше всего на Октябрьском радиоцентре пострадали антенные устройства. Повалилась одна мачта, перепутались провода.
Целый день Иван Терентьевич вместе со своими заместителями и другими ответственными работниками наркомата был занят разработкой дополнительных мероприятий по обеспечению живучести важнейших объектов связи Москвы на случай дальнейших налетов вражеской авиации. Тогда впервые встал вопрос о судьбе московских радиостанций. Вывод их из строя грозил серьезно нарушить радиовещание в стране.
В эти сутки Пересыпкину так и не удалось поспать; накурившись, он отказался от обеда, а когда поздно вечером решил наконец перекусить, позвонили из приемной Сталина. Ему надлежало явиться к Верховному немедленно. В приемной Сталина находился начальник Управления связи Красной Армии генерал-майор войск связи Н. И. Гапич. Пересыпкин хорошо знал его, уважал как высокоэрудированного, опытного организатора армейской связи. Гапич выглядел грустным, подавленным.
– Что случилось? – спросил его Пересыпкин.
– Не знаю, – как-то вяло ответил он. – Наверное, мне сейчас попадет. По телефону это уже было.
Когда они оба оказались в кабинете Сталина, тот строго спросил Гапича:
– Почему у нас так плохо со связью?
Волнуясь, но все же приводя веские доводы, Гапич объяснил сложившуюся обстановку. Однако гневное выражение лица Сталина говорило, что доводы Гапича его не убеждают. Пересыпкину было искренне жаль заслуженного генерала. Дела со связью в войсках действительно обстояли плохо. Но это было следствием общей крайне неблагоприятной обстановки на фронтах, больших людских и материальных потерь, которые несли войска связи. Были и другие причины, не зависевшие от Гапича. Тем не менее Сталин рассудил сурово – отстранил Гапича от должности.
Когда Гапич вышел, Сталин, подойдя почти вплотную к Пересыпкину, объявил, что он назначается заместителем наркома обороны и начальником Управления связи Красной Армии с сохранением за ним поста наркома связи.
«Нет необходимости подробно останавливаться на том, как это меня ошеломило, – писал в своих мемуарах Иван Терентьевич. – Война намного прибавила работы и внесла немало дополнительных трудностей. Как может один человек исполнять две такие высокоответственные должности? Это невозможно было себе представить. Но мне ничего не оставалось, как сказать „слушаюсь“ и приняться за порученную работу».
Сталин приказал этой же ночью подготовить приказ об улучшении связи в Красной Армии. Пересыпкин сразу направился в Наркомат обороны. Все руководящие работники Управления связи оказались на месте, но в бомбоубежище – была объявлена воздушная тревога. Среди них Пересыпкин увидел Гапича и подошел к нему.
– После отбоя сдам дела, – хмуро сказал тот.
– Не я вас снял, а мое отношение к вам, Николай Иванович, вы знаете, – мягко ответил Пересыпкин.
– Обидно же. Не хуже меня знаете, каково положение со связью в войсках.
– Дела сдадите позже. Я прошу вас помочь мне.
Пересыпкин рассказал о задании Сталина подготовить проект приказа об улучшении связи в Красной Армии. Глаза Гапича загорелись. Оказалось, что он многое продумал и в Управлении связи есть весьма полезные предложения.
