17. Езда на велосипеде должна быть изучена тоже

— Пять тридцать, и ясное утро! — крикнул дежурный фенрих. — Подъем, лежебоки, или я подложу огня под ваши усталые зады! Благодарите бога, что вы живы, и сбрасывайте одеяла!

Этот день начался для фенрихов как и все другие. Казалось, ничего необычного произойти не должно. Более того, все протекало обычным порядком: резкий звук сигнального свистка, стереотипные выкрики дежурного, тяжелый, душный, зловонный воздух. Полусонными, они вылезали из своих походных кроватей и в течение нескольких секунд стояли молча на еще нетвердых ногах. Затем начинали шевелиться, так как было холодно.

— Во двор на построение, ленивые собаки! — крикнул дежурный фенрих. — Поднять сердца и снять ночные рубашки!

Обычная ночная рубашка была для фенрихов своеобразной и допустимой формой одежды на период времени между отбоем и подъемом. Только офицеры имели право надевать пижамы, поставляемые вещевой службой сухопутных войск трех образцов и пяти размеров, стоимостью от 28 имперских марок 40 пфеннигов до 34 марок 80 пфеннигов. Пока же, однако, им разрешалось носить лишь ночные рубашки, и только белого цвета, причем кармашек на левой стороне груди хотя и считался нежелательным, однако категорически не запрещался.

Инструкцию «Форма одежды для ночного времени» разработал майор Фрей, начальник второго курса. Майор был признанным мастером в разработке подобных, тщательно продуманных инструкций и распоряжений. И если тем не менее едва ли кто-то из фенрихов учебного подразделения «Хайнрих» придерживался особого распоряжения № 78, то на это были свои, особые причины.

Дело в том, что обер-лейтенант Крафт был новичком. Фенрихи знали это и использовали тонко подобное обстоятельство в своих интересах. Крафт не мог еще практически знать всех тонкостей и установок, измышленных начальником курса. И поэтому они задали ему притворно-простодушно вопрос: «Можно ли при больших холодах надевать на себя что-либо дополнительно из одежды на ночь?»

И вновь назначенный офицер-воспитатель ответил, ничего не подозревая: «Что касается меня, то вы можете спать и в мехах!»

Фенрихи учебного отделения «X» вылезли из своих постелей поэтому закутанные кто во что горазд: многие были в носках или накрутили на себя кашне, некоторые надели полностью или частично нижнее белье, а двое даже натянули на себя вязаные курточки.

Крамер, Вебер, Амфортас, Андреас и, естественно, также Хохбауэр с недовольством отмечали подобное кутание. Дело в том, что в одно прекрасное утро капитан Ратсхельм наверняка обнаружит эту теплолюбивую изнеженность. А это неизбежно должно повлечь за собой неприятности. Ибо если Ратсхельм будет присутствовать на подъеме своих питомцев, то он будет возмущен, не увидев их в ночных рубашках, как это предусмотрено инструкцией.

— Тут не поможет ни вытье, ни клацанье зубами! — крикнул дежурный фенрих.

Фенрихи подразделения «X», размещенные в восьми комнатах, сняли с себя ночные рубашки и все остальное, что на них было понадевано. Затем, зевая, ворча и чертыхаясь, разобрали спортинвентарь. Эти первые полчаса были самыми напряженными за весь день, и их можно было сравнить разве лишь с занятиями по тактике, проводимыми капитаном Федерсом: каждый день начинался с зарядки — в течение долгих пятнадцати минут.

В этот день проводить ее была очередь обер-лейтенанта Крафта. По опыту это не расценивалось как неблагоприятное явление. Каждый из офицеров имел собственную методику — методика Крафта была вполне терпимой.

«Разогревайтесь-ка, ребята!» — говорил он по обыкновению и при этом без стеснения закуривал свою утреннюю сигарету, следя за тем, чтобы ему не помешал кто-либо из вышестоящих начальников.

— А как, друзья, насчет пробежки на большую дистанцию? — крикнул он фенрихам.

Это не было предложением, как не было и приглашением — это был приказ. Фенрихи сразу же побежали рысцой. Темп, взятый ими, был умеренным, ибо по членам их была разлита еще утренняя усталость.

— Всегда то же самое, — простонал Меслер. — Каждое утро одно и то же! Как это надоело!

Все было, казалось, как и каждое утро. Однако произошло нечто, что вначале никому не бросилось в глаза. Обер-лейтенант Крафт сказал:

— Редниц, подойдите-ка сюда!

— Вот тебе на, — проговорил Крамер, продолжая и дальше тяжело бежать во главе своего подразделения, — по-видимому, этот Редниц опять что-то натворил. От него этого можно ожидать в любое время.

Редниц вышел из строя трусивших рысцой фенрихов со смешанным чувством. От разговора с начальником вряд ли можно было ожидать чего-то радостного, тем более ранним утром. Поэтому он приблизился к офицеру-воспитателю, изобразив на лице осторожную ухмылку — своеобразный тест для проверки его реакции.

Эта выглядевшая очень приветливо ухмылка вызвала в ответ подобную же, что сразу создало соответствующую атмосферу. Хотя Редниц и знал не слишком-то много о Крафте, одно по крайней мере он успел установить: Крафт не был каннибалом.

— Мой дорогой Редниц, — сказал обер-лейтенант, — я хотел бы задать вам один вопрос, на который вы, собственно говоря, можете и не отвечать, если не желаете, — хотя я убежден, что вы сможете на него ответить.

Эти слова насторожили Редница и настроили его недоверчиво. Одно только обращение «мой дорогой» развеяло последнюю сонливость, оставшуюся после душной, разморившей его ночи. Редниц тотчас же почувствовал, что от него ожидают нечто необычное. Умными, любознательными глазами он посмотрел на обер-лейтенанта.

— Речь идет о следующем, — сказал Крафт спокойно. — Приехала фрау Барков — мать лейтенанта Баркова. На меня возложена задача по ее сопровождению — предположительно потому, что я являюсь преемником ее сына. И в течение предобеденного времени, очевидно что-то между одиннадцатью и двенадцатью часами, во время занятий я представлю наше подразделение фрау Барков.

В этом месте Крафт сделал хорошо рассчитанную паузу. Таким образом он предоставил Редницу возможность сориентироваться в обстановке. И Крафту показалось, что в глазах фенриха, обычно ясных, постоянно настороженных и очень часто лукавых, блеснуло понимание.

— Так точно, господин обер-лейтенант, — сказал он, ожидая, что же будет дальше.

— Таким образом, Редниц, фрау Барков познакомится с фенрихами, которые присутствовали при гибели ее сына. Но мне, однако, до сих пор неясно, каким образом эта смерть произошла. Неясно мне еще также, кто же, собственно, мог быть ее виновником — в большей или меньшей степени, сознательно или несознательно, случайно или намеренно. А из всего этого складывается особая ситуация, в прояснении которой вы должны мне помочь.

— Я, господин обер-лейтенант? — спросил Редниц тоном чрезвычайно осторожного отказа.

По фенриху было видно, что он в душе проклинал весь этот разговор. Крафт пытался поставить его в опасное и затруднительное положение. Он, Редниц, мог теперь заслужить благоволение обер-лейтенанта, но только если бы начал предательски болтать языком. Он мог прикинуться и незнающим и молчать — но тем самым испортить обер-лейтенанту настроение или — более того — рассердить его и тем самым легко превратить в своего врага.

— Редниц, — сказал Крафт, который, казалось, полностью разгадал мысли своего подчиненного, а их-то он предвидел заранее, — вопрос ведь не в том, что я ожидаю от вас доноса или наушничанья. Что мне нужно, так это только намек. Да вы представьте себе, что может случиться: по всей вероятности, фрау Барков захочет поговорить с тем или другим фенрихом, пожать ему руку и, чего доброго, даже выразить ему свою благодарность. А я полагаю, что в подразделении есть некоторые фенрихи, с которыми этого не должно случиться, те, которые не хотели или не могли понять лейтенанта Баркова, которые относились к нему отрицательно, а возможно, даже и ненавидели.

— В таком случае, — сказал Редниц с трудом, после длительной паузы, — я бы предложил господину обер-лейтенанту, чтобы фрау Барков обратилась ко мне. Я могу протянуть ей руку с чистой совестью.

— Только вы, Редниц?

— Еще целый ряд фенрихов, господин обер-лейтенант, по крайней мере те, которые сидят на задних скамьях.

— А те, что на передних, таким образом, нет?

Редниц посмотрел на своего обер-лейтенанта широко открытыми глазами, с беспокойством и одновременно с удивлением. У него было такое ощущение, что он неожиданно быстро и вопреки своему желанию попал в ловушку. Он лихорадочно искал слова, которые помогли бы ему выпутаться из этой ситуации, но чем дольше он их искал, тем яснее становилось ему, что каждая проходившая секунда только усугубляла его личную катастрофу. Ибо его молчание являлось подтверждением сказанного.

— Ну хорошо, Редниц, — сказал обер-лейтенант Крафт, заканчивая разговор. При этом он сделал вид, как будто бы не разгадал ничего существенного и вообще ничего не понял. — Я надеялся, что вы сможете мне помочь. Но, к сожалению, из этого, как мне кажется, ничего не получилось, в чем, разумеется не ваша вина. Рассматривайте то, что я вам сказал, как доверительную информацию. И забудьте обо всем, если хотите. Благодарю, Редниц.

Редниц сделал поворот кругом и побежал вслед за подразделением, чтобы занять место в строю. На его юношеском лбу собрались складки — с таким напряжением думал он о разговоре. Золотой мост, который в завершение его был построен обер-лейтенантом, казался ему особенно роковым. Он являлся навязчивым доказательством того, насколько он был неосмотрительным и насколько этот Крафт разгадал его.

— Чего хотел от тебя этот надсмотрщик рабов? — спросил Крамер, командир учебного отделения.

— Он очень хотел узнать от меня, у кого из нас на совести лейтенант Барков, — заявил Редниц вызывающе громко и занял свое место в строю.

— Старый болтун! — бросил Крамер слегка насмешливо. Он был абсолютно уверен, что Редниц отмочил одну из своих сомнительных шуток. Некоторые фенрихи засмеялись.

Но фенрих Андреас, бежавший между Хохбауэром и Амфортасом, крикнул возмущенно:

— Такими вещами, однако, не шутят, парень!

— Скажи это своему соседу! — крикнул Редниц в ответ.

— И при этом скажи ему также, — крикнул Меслер, — что я не разрешаю ему лизать мою задницу, поскольку он, чего доброго, будет рассматривать это как выражение благосклонности!

— Этого, — заметил Редниц предупреждающе Меслеру, — он тебе никогда не забудет.

— Будем надеяться, — ответил Меслер беззаботно.

Обер-лейтенант Крафт в это время докурил свою утреннюю сигарету. Он бросил ее щелчком по высокой дуге на середину плаца для занятий строевой подготовкой и дал сигнальный свисток: утренние занятия спортом были на этом закончены.

Учебные подразделения «Густав» и «Ида» отделились от подразделения «Хайнрих». Фенрихи обер-лейтенанта Крафта рысцой подбежали к нему, построились в шеренгу и ожидали команды своего офицера-воспитателя разойтись по казармам.

— В предобеденные часы занятий сегодня вносятся изменения, — объявил обер-лейтенант Крафт. — Первый час занятий — «Военная история» — отменяется. Четвертый час занятий буду проводить я. Тема занятий не определена. Если я задержусь, командир учебного отделения зачитает специальный приказ номер сорок четыре и даст по нему разъяснения. Первые три часа занятий проведет капитан Федерс. Занятия по тактике.

— Дело дрянь, — выпалил Меслер от всего сердца.

— Друзья, — сказал капитан Федерс с радостным воодушевлением, — сегодня у нас наконец будет достаточно времени, чтобы несколько подробнее, чем обычно, заняться учебным материалом. Я вижу с удовлетворением, что это заявление воспринято вами с оживлением.

Фенрихи недвижно сидели на своих скамьях, покорные судьбе. Они предполагали, что их ожидает. И они не обманулись.

Первым пунктом программы были поиски двух связных мотоциклистов. Фенрихи при нанесении обстановки на большой схеме, которую они разрабатывали совместно, забыли про этих мотоциклистов.

— Рассеянные болваны, пустые головы и лунатики! — дал им оценку капитан Федерс с мрачным удовлетворением. — Союз бродяг! Феодальный клуб мелких воришек! Забыть двух мотоциклистов означает оставить двух не занятых ничем людей, которые слоняются и бездельничают и могут от этого наделать глупостей. И более того, два оставленных слева мотоцикла означают, что передача своевременных сообщений будет сорвана, а это при определенных обстоятельствах может привести к невыполнению задачи и потерям. Эти и еще более тяжелые последствия могут произойти, безмозглые тупицы, если два мотоциклиста по глупости будут оставлены без дела.

Фенрихи воспринимали Федерса как божий бич. Наклонив голову, они исписывали свои тетради и записные книжки от корки до корки. Писанина была для них как маленькая, скромная попытка бегства — при этом они, по меньшей мере, не должны были смотреть в глаза своему преподавателю тактики. Поскольку ожидать его испытующего взгляда с открытыми глазами стоило нервов.

— Проклятие, — пробормотал Редниц.

Федерс, это Редниц понимал абсолютно отчетливо, совершенно сознательно превращал военную школу в своего рода предварительную огневую подготовку к ожидавшей их, по всей вероятности, преисподней. А обер-лейтенант Крафт — куда клонил он?

Однако на занятиях у капитана Федерса было почти невозможно, во всяком случае очень тяжело, следовать мыслям, далеким от преподаваемого предмета. Его рассуждения были подобны хитроумно установленному минному полю. Там почти любой фенрих мог легко взлететь на воздух вместе со своими мечтами об офицерской карьере. Поэтому даже Редниц прилагал усилия, чтобы сконцентрировать все свое внимание на преподавателе тактики.

— Кроме того, имеется вполне определенное доказательство того, что вы являетесь стаей диких обезьян, — сказал капитан Федерс с заметным удовольствием. — Когда я перед этим дал вам исходную обстановку, я позволил себе задать вопрос: «Все понятно? Никаких замечаний? Не нужны ли какие-либо объяснения?» И вы закивали головами наподобие фигурок в тире. А я при этом вывел вас на скользкий лед. Я допустил совершенно сознательно одну ошибку. Какую же?

Какую ошибку? Фенрихи задумались, пытаясь проанализировать каждое положение. При этом все их старания, это они знали абсолютно точно, были бесполезными. Ибо капитан Федерс в самом начале занятия, характеризуя исходную обстановку, вывалил на их головы от двадцати до двадцати пяти положений с тремя десятками различных цифр, знаков и вводных данных.

— Итак, — продолжил Федерс, — при характеристике обстановки между пятнадцатой и семнадцатой позициями я назвал пункт сбора трупов. И это, естественно, является сущей чепухой, которая должна была обдать вас немедленно зловонием. Но ваши органы обоняния, по-видимому, полностью притуплены.

Фенрихи, по меньшей мере большинство из них, не понимали еще точно, в чем же, собственно, заключалась ошибка. Было ли указано местоположение пункта неточно? Или была допущена ошибка в порядке перечисления? Или, может быть, пункт сбора трупов в данной обстановке был лишним, или нецелесообразным, или преждевременным? Сколь велико количество сбивающих с толку возможностей! Именно поэтому они обычно говорили: тактика — дело везения. А тактика у капитана Федерса была подобна подсчету количества листьев высокостойного зрелого леса.

— Вообще никаких пунктов сбора трупов не существует, — заявил с удовлетворением капитан Федерс. — Во всяком случае в бою. Оно конечно, вам хотелось бы соорудить военные кладбища, но для этого на войне нет времени. Пункты сбора идиотов, напротив, представляются мне более возможными — все ваше подразделение могло бы немедленно направляться туда.

«Никаких пунктов сбора трупов в бою», — застрочили курсанты в своих записных книжках.

— Почему же нет? — продолжил Федерс. — Очень просто: транспортные средства необходимы боевым частям и подразделениям для подвоза снаряжения, продовольствия и боеприпасов. Ну а кто убит — будет захоронен. И по возможности — на том же самом месте, но, конечно, не перед входом в дома, на дорогах, в местах расположения войск, у складов и на позициях. Гробы излишни. Для этого достаточно палатки, но при условии, что речь идет о палатке, которая не пригодна для других целей, то есть простреленной или порванной палатке. Могильный крест из березы декоративнее, чем кресты из других пород деревьев. Не совсем недальновидные офицеры будут, впрочем, всегда заботиться о том, чтобы на складе был постоянно определенный запас заранее изготовленных крестов подобного рода. Итак, на войне бывают убитые, но никаких пунктов сбора трупов.

Фенрихи восприняли эти объяснения все с тем же учебным прилежанием, хладнокровно. Федерс посмотрел на часы и захлопнул учебное пособие. Фенрихи вздохнули облегченно.

— Поскольку мы как раз говорим о трупах, — сказал Федерс в заключение, — на следующий час занятий обер-лейтенант Крафт приведет гостя — мать лейтенанта Баркова. В данном случае вы можете наконец показать, насколько вы зачерствели. Попробуйте все же смотреть открыто фрау Барков в глаза — достойно и как в высшей степени порядочные люди, каковыми вам надлежит быть как будущим офицерам.

— Перерыв десять минут! — крикнул Крамер. — И я напоминаю, что курение в учебном помещении и в коридоре запрещено.

— А ты не обращай внимания, — заметил Меслер и вытащил помятую сигарету из нагрудного кармана.

— У меня весьма обостренное чутье на запахи, Меслер!

— В таком случае, — сказал тот и стал искать спички по карманам, — немного больше или немного меньше вони здесь не играет практически никакой роли.

Крамер промолчал. Он сделал вид, будто ничего не слышал, и занялся журналом учета занятий в подразделении.

Немало фенрихов использовали перерыв, чтобы восполнить свои записи. На задних и передних скамьях образовались две заметные группы. В передней Хохбауэр начал развивать теорию о том, что трупы могут представить собой отличное укрытие, — правда, лишь при сильном морозе. В задней группке Меслер дал одно из своих спецпредставлений «Только для боевых подразделений и частей!».

Меслер собрал вокруг себя всех искавших развлечения. На этот раз на очереди были так называемые анекдоты о вдовах, один из наиболее грубых и вульгарных, но очень популярных в их среде видов развлечений в форме беседы.

Слушатели смеялись резко и громко. Такая бурная реакция заметно подбадривала Меслера. И он не заметил в пылу, что к ним подошел Хохбауэр со своей свитой и остановился, внимательно слушая, с угрожающе серьезным лицом. После очередной непристойности Хохбауэр решительно протолкался вперед. Он встал лицом к лицу с Меслером и бросил резко:

— Свинья!

— Меслер. Очень приятно, — ответил курсант, использовав тем самым одну из старейших и избитых острот, которые тем не менее всегда вызывали веселую реакцию. Однако на этот раз не нашлось никого, кто бы засмеялся.

— Ты грязная, вонючая свинья, — сказал Хохбауэр Меслеру.

Это замечание было не совсем неправильным, по крайней мере в этот момент, и в другое время Меслер воспринял бы его невозмутимо. Но то, что именно Хохбауэр выдавал себя за блюстителя морали, нравов и приличий, возмутило Меслера.

— Тебе-то как раз сейчас необходимо, — сказал он поэтому вспыльчиво, — изображать достойного уважения человека! И ты с этим справишься, после того, как пропоешь матери лейтенанта хвалебный гимн и выскажешь ей свое соболезнование. И чего доброго, не постесняешься даже принять благодарность за проявленное усердие при рытье могилы.

И в этот момент Хохбауэр дал Меслеру пощечину.

Тот, охваченный яростью, хотел прыгнуть на Хохбауэра. Но два фенриха — Амфортас и Андреас — держали Меслера крепко, и Хохбауэр ударил еще раз — той же рукой и по тому же месту.

Меслер попытался освободиться и осмотрелся вокруг в поисках помощи. Но Редниц был в это время в туалете, Эгон Вебер курил где-то снаружи, а другие курсанты являлись безучастными наблюдателями.

Только Бемке, поэт, глотнул возбужденно воздуху и крикнул Хохбауэру:

— Ты не должен позволять себе подобное!

— Заткнись, — ответил Хохбауэр.

В этот момент Крамер, командир учебного отделения, крикнул озабоченно:

— По местам, камераден! Перерыв окончен!

Хохбауэр молчаливо повернулся и направился к своему месту на передней скамье. Его свита обеспечила ему отход. Фенрихи заняли свои места и раскрыли тетради. Меслер, преисполненный мести, массажировал свою правую щеку. А Бемке, возмущенный до глубины души увиденным, сказал еще раз:

— Он все же не должен позволять себе подобное!

— Фенрих Бемке, — крикнул командир отделения, — займи, как всегда, наблюдательный пост!

Бемке послушно вскочил. Он вышел из аудитории и занял свое обычное место наблюдателя у окна коридора, откуда ему была хорошо видна дорога к учебному помещению. Здесь он стал ожидать появления обер-лейтенанта Крафта.

— Ну ты ему дал! — сказал одобрительно Амфортас Хохбауэру.

— Эта свинья вполне этого заслужила, — ответил Хохбауэр решительно.

— Во всяком случае, — размышлял вслух Андреас, — он этого так просто не оставит. Он снова откроет рот, как только Редниц обеспечит ему прикрытие.

— Мы должны наконец создать здесь приличную обстановку, — сказал Хохбауэр. — Дальше так дело идти не может. Или эти парни в конце концов добровольно заткнут свои глотки, или мы заткнем их им силой. Третьей возможности не существует!

— Прошу внимания, камераден! — крикнул Крамер. — Офицер-воспитатель может подойти в любое время. А до тех пор мы начнем занятия в соответствии с указанием.

Крамер требовательно посмотрел вокруг себя. Однако никто и не пытался нарушить дисциплину. Даже Меслер, который сидел, замышляя про себя месть. Крамер воспринял это не без удовольствия. Он раскрыл специальный приказ номер сорок четыре и собрался зачитывать его вслух.

Но фенрих Редниц еще не вернулся с перерыва. В результате расспросов было установлено, что отсутствующего видели в последний раз в туалете, где он читал бульварную книжонку с яркой обложкой. Крамер немедленно выслал поисковую команду. При этом он был достаточно осмотрительным и не послал на поиски никого из лейб-гвардии Хохбауэра.

С опозданием на семь минут Редниц наконец появился, сопровождаемый поисковой командой. Крамер потребовал от него объяснений, считая, что не только имеет на это право, но и обязан. В противном случае он будет, к сожалению, вынужден…

— Я читал устав, — заявил Редниц с готовностью, — и это было так захватывающе, что я полностью забыл о времени и месте.

Крамер отнесся к этому объяснению с недоверием, а беззаботное, веселое настроение, которое грозило охватить большую часть фенрихов, сбило его с толку. Он решил опереться на авторитет и попытался показать Редницу, что полностью о нем информирован.

— С каких же это пор на обложке устава появились яркие краски и полуобнаженные женщины?

— А у меня всегда так, — ответил Редниц, на которого это замечание не произвело ни малейшего впечатления. — Таким образом я маскирую все мои уставы и наставления. И это для того, чтобы товарищи не думали, что я тоже карьерист. — При этом было сделано легкое, но вполне четкое ударение на «тоже».

— Шарлатан! — воскликнул Хохбауэр сдержанно.

— Прошу спокойствия! — крикнул командир отделения. При этом он избегал смотреть прямо на Хохбауэра — таким образом его требование, казалось, было обращено ко всем присутствующим. — А ты, Редниц, садись немедленно на свое место! Я начинаю зачитку специального приказа номер сорок четыре.

Этот специальный приказ номер сорок четыре был одним из многочисленных организационных шедевров майора Фрея. Заголовок на нем гласил: «Использование и уход за служебными велосипедами, а также их получение и возврат». Он состоял из четырнадцати параграфов.

Крамер зачитывал этот удивительный продукт мышления громким, сильным голосом с четким нюансированием: небольшая пауза после запятой, большая пауза после каждой точки и еще большая пауза после каждого абзаца. Все обстояло так, как если бы он объявлял положения военной статьи, партийной программы или даже новой конституции.

Наряду с другими моментами Крамер зачитал следующее:

— «Лицо, пользующееся велосипедом, берется за руль, стоя с левой стороны велосипеда, одной рукой за одну ручку, а другой — за другую. Левая педаль должна достичь нижней точки».

— Не только левая педаль, — прокомментировал курсант Редниц. И при этом он любовно закончил изображение Петрушки, которого набрасывал в своем блокноте. Он ожидал одобрительного хихиканья Меслера, сидевшего рядом с ним. Но Меслер молчал. Это показалось Редницу странным и побудило его обратить все свое внимание на друга.

А Крамер гремел дальше:

— «Далее пользователь ставит левую ногу на левую педаль, равномерно распределяя вес собственного тела, после чего делает правой ногой — без особого приложения силы, что в противном случае нарушило бы необходимое равновесие, — толчок от земли вперед».

Фенрихи слушали приказ с безразличным видом. Некоторые делали, как обычно, заметки. Большинство же клевало носом, думало туманно об обеде, о прошедших занятиях по тактике или о предстоящем визите фрау Барков.

— Эта собака ударила меня по лицу, — сообщил приглушенно Меслер другу. — Пока ты был в туалете.

Редниц тотчас же понял, что на этот раз речь идет не об одной из обычных меслеровских шуток. Его обычно дружелюбное лицо потемнело. Растягивая слоги, он спросил:

— Хохбауэр?

— Кто же еще, — ответил Меслер. — По лицу ударила меня эта свинья — два раза.

— А что за причина?

— Обычная. Я ему сказал правду.

— И ты не дал ему сдачи?

— Они меня держали. Что мне было делать? Бежать к тебе в туалет?

Редниц кивнул в раздумье. Затем сказал:

— Больше он этого никогда не сделает. Об этом я позабочусь.

— При первом же случае, — сказал Меслер, теперь снова полный надежды, — я куплю этого парня, когда он мне случайно попадется без охраны. И тогда я сделаю из него гуляш.

— От этого тебе придется отказаться, — сказал Редниц. — Хотя бы по той простой причине, что Хохбауэр сильнее тебя физически и не ты, а он сделал бы из тебя гуляш.

— В таком случае ты должен мне помочь, — потребовал Меслер, — ты или Эгон Вебер. Для чего же тогда вы называетесь моими товарищами?

— Мы твои друзья, Меслер, а это значит больше. Но одно я тебе гарантирую: Хохбауэр заплатит за свои пощечины — и такую цену, которая заставит его оголить зад. Дай мне только время, и я это сотворю.

Крамер продолжал непоколебимо зачитывать специальный приказ номер сорок четыре:

— «В случае какой-либо аварии необходимо: а) доложить об этом соответствующему начальнику; б) предпринять попытку устранить повреждение самостоятельно; в) сообщить о случившемся в пункт выдачи, независимо от того, удалось ли исправить повреждение или нет. При этом следует различать следующие виды аварий: повреждение шины, передней и задней, повреждение колеса, также переднего и заднего, повреждение педального устройства, повреждение цепи, повреждение рамы, повреждение руля, повреждение седла».

После этого следовало подробное описание каждого вида повреждений с не менее подробными указаниями по проведению вспомогательного ремонта. Наряду с этим давалась скрупулезная детализация инструментов, материалов для проведения ремонта и прочих принадлежностей. Однако до выслушивания курсантами дальнейших подробностей подобного типа дело не дошло. Бемке влетел в аудиторию и сообщил, как всегда, слегка возбужденно: