Игорь не имел привычки бросаться первым, всех расталкивая локтями, чтобы занять лучшее место. Ему остался маленький шаткий пенёк в углу. Работать, сидя на нём, было очень неудобно. Игорь вышел из мастерской и уселся на краю сцены, свесив ноги.
      Лицо танцовщицы показалось ему уже готовым. Выражение на нём получилось слишком суровое, как бы не заинтересованное в окружающей жизни, но Игорь опасался подправлять, пусть так. Стал обрабатывать шею и выделять подбородок. Увлёкся и ничего вокруг себя не замечал.
      Почувствовал, что дышат около правого уха.
      Поднял голову.
      Лицо Ларисы было так близко, как ещё никогда.
      — Зачем она так строго смотрит? — спросила Лариса.
      — Ну, не знаю. Так получилось, — сказал он. — Ты тоже строго смотришь. Три дня к тебе не подойти.
      — Я подхожу сама, — ответила она. — И отхожу, между прочим, тоже по своему желанию.
      Он опустил глаза и опять принялся резать, осторожно снимая каждый раз по тонюсенькой, прозрачной стружечке.
      — Ты обиделся? — спросила Лариса.
      — Сейчас нет, — мотнул он головой. — Когда ты рядом, чего же обижаться?
      Лариса тоже села на край сцены, свесив ноги.
      — Вот ещё морока на мою голову, — тихо проговорила она.
      — Какая морока?
      — Да уж такая... Валентина Алексеевна хочет поставить к прощальному концерту мексиканский танец. Парный, конечно. Буду танцевать с Долиным. А у него никакого чувства, кривляется, как клоун. Пытается показать, что шутит, а на самом деле просто не может по-настоящему.
      — Ты его научи.
      — Если в человеке от природы не заложено, разве научишь? Это не строем в ногу ходить, это танец, форма самовыражения, — употребила она умное слово.
      — Ну, если так, — подумал Игорь, — пусть он самовыражается по-своему, а ты по-своему, и что-нибудь получится.
      — Что-нибудь — это не то, это — что-нибудь... — Её лицо снова приблизилось. — Тебе... раньше... нравилась девочка?
      — Так, чтобы очень нравилась, никогда раньше не было. — Он продолжал резать. — Сам на себя удивляюсь, почему всё время думаю о тебе. Становится просто смешно. На дежурстве в столовой и то думал. Мою тарелку и думаю: из неё ты будешь есть. Заставляю себя думать о другом, а потом вижу, что снова думаю о тебе.
      — А что ты обо мне думаешь?
      — Разные вещи, всё перевспоминать трудно... Ну, а под конец всегда одно: хорошо бы тебя увидеть.
      Лариса сказала:
      — Допустим, увидел. Ну, а потом что?
      — Что-нибудь хорошее. Вот, говорю с тобой. Если будет опасность или нападение, я тебя спасу. Никому не дам тебя обидеть. Что попросишь — сделаю... Без своей грамоты ты из лагеря не уедешь, помни это.
      — Ты меня любишь?
      Пришлось положить резец, потому что рука вдруг задрожала.
      Он сидел, уставившись немигающими глазами на лицо танцовщицы, суровое и отрешённое от насущных вопросов и сует жизни.
      — Что же ты молчишь?
      — Не знаю, что ответить... Я это слово теперь совсем не понимаю, — сказал Игорь. — Обманное какое-то слово, ненадёжное. Я и раньше удивлялся, как это можно любить маму, а потом любить собаку Динку, а потом жареную картошку. Или мороженое. Я даже в школе один раз с учительницей поспорил, что про маму надо говорить «я люблю», а про мороженое — «мне нравится». Но учительница стала приводить примеры из стихов Пушкина, что можно любить и пищу, и зверей, и явления природы, и даже дым и гром. В общем, все так говорят, сам Пушкин так говорит, и не пытайся казаться умнее других. Для нашей учительницы самое главное, чтобы никто не был умнее других. Ну, раз все так говорят, я тоже стал так говорить: люблю мороженое, люблю абрикосы, люблю по перилам кататься, собачку люблю, маму с папой люблю. Вот... А про тебя не могу так сказать. Ты особенная, я ни к кому так не относился. В столовой меня сегодня спросили: «Ты арбуз любишь?» Я сказал: «Люблю». И ты спрашиваешь: «Ты меня любишь?» Что ответить? Не знаешь, есть какое-нибудь другое слово?
      — Не знаю, — шепнула Лариса. — Не знаю, не знаю, не знаю... Я только знаю, что я о тебе три дня всё время думаю. Я тебя люблю, и при чём тут всякие арбузы в столовой...
      Она ткнулась лицом ему в грудь. Игорь почувствовал, что рубашка намокает. Положил руку на её согнутую спину. Было очень жалко и печально, что Лариса плачет.
      — Почему ты плачешь, разве тебе плохо? — спросил он.
      — Да, плохо, — сказала она в рубашку. — Я готовлю танец к прощальному концерту. Он будет через десять дней.
      — Ну и что же?
      — То, что я поеду в одну сторону, а ты в другую.
      — Ты, пожалуйста, таких слов не говори, — попросил Игорь. — Этого не может быть.
      Она отстранилась от него:
      — А что же будет вместо этого?
      — Что-нибудь да будет...
      — Какой ты ещё малыш... Всё у тебя «что-нибудь»... Лариса тряхнула волосами, достала из карманчика красивый платок и провела по глазам. На сцену поднялся Иван Иванович. Не заметив их, он прошёл в свою мастерскую.
      — Я не малыш, — сказал Игорь. — Это кажется, что я малыш. Раньше я точно был малыш, а как тогда сел с тобой в машину, с тех пор очень вырос, сам себя иногда не узнаю.
      Она улыбнулась:
      — Ты меня прямо тогда и полюбил сразу?
      — Да, — сказал Игорь.
      Лариса зажмурилась, обхватила руками щёки.
      — Ой, как хорошо! — тихо вскрикнула она.
      Легко поднялась, повернулась на одной ноге и убежала вприпрыжку, совсем как маленькая.
      После операции по возвращению на место Ларисиной грамоты Игорь несколько дней не встречался с Дуниным. В круговороте повседневных забот, распорядков и мероприятий Игорь почти позабыл о нём. Времени бегать в ангар не было, да и не появлялось желания. Как-то раз на массовке, устав танцевать, он сел с Ларисой на скамейку под кипарисом.
      Вдруг рядом возник Дунин, сидящий нога на ногу.
      Лариса вздрогнула от неожиданности, потом рассмеялась :
      — Из-под земли явился призрак выше средней упитанности. Добрый вечер, Дунин, поври что-нибудь интересное.
      — Для тебя всегда с удовольствием, — сказал Дунин. — Сейчас только подберу тему. Ага, нашёл: сегодня мне исполнилось тринадцать лет.
      — Какой ты старик! — протянула Лариса, как бы сочувствуя. — Ну, поздравляю. Расти большой, умный, сильный и хитрый. Завтра, когда откроется камера хранения, покопаюсь в чемодане, может, найду тебе завалященький подарок.
      — Поздравляю! — Игорь пожал Борису руку. — Что ж ты раньше молчал, я бы тебе тоже какой-нибудь подарок придумал.
      — Не надо подарков, ни завалящих, ни каких-нибудь, — сказал Дунин. — Мне папа сделал такой ценный подарок, что я до потолка подпрыгнул.
      — Высоко, — покачала головой Лариса. — В ангаре потолок — это не то что в отряде.
      — Какой подарок? — спросил Игорь.
      — Не закачаетесь, если скажу?
      — Постараемся. Игорь, держись за скамейку, — велела Лариса.
      — Папа разрешил не ложиться спать хоть всю ночь, праздновать как хочу и пригласить двух-трёх друзей. На них есть разрешение Марины Алексеевны.
      — Роскошный подарок, — сказала Лариса. — Будь достойным такого доверия.
      — Как ты решил отпраздновать? — спросил Игорь.
      — Ребята, я мидий наловил, — сказал Дунин. — Давайте разведём костёр на берегу под скалой и поджарим их с рисом. Мидии с рисом! Это вкуснейшая еда на свете, особенно с помидорами. Помидоры тоже есть. Ещё есть арбуз и шесть бутылок лимонада.
      — Костёр на берегу? — переспросила Лариса. — Это неожиданно и романтично. Боюсь, что не найду в себе сил отказаться.
      — Вот и спасибо, — слегка улыбнулся Дунин. — Вы и будете те два друга, которых мне можно пригласить.
      — Тебе разрешили двух-трёх друзей, я не ослышалась?
      — Именно так, — кивнул Дунин.
      — Значит, пригласи ещё и Свету.
      — Тоже неплохо, — сказал Дунин. — Вместе с пианино.
      — Она с удовольствием. Пианино ты перенеси заранее. Игорь сказал, устав от перебранки:
      — Такой торжественный день, а вы ругаетесь, как на диспуте. Разве нельзя по-человечески. Массовку не будем дотанцовывать?
      — На берегу танцевать можно? — спросила Лариса.
      — Сколько угодно, — сказал Дунин. — Пианино я, пожалуй, перенести уже не успею, но музыка морского прибоя в твоём полном распоряжении. Ищи Свету, а я проинформирую ваших вожатых.
      Дунин исчез.
      Лариса пошла за Светой, но вернулась одна.
      — Не согласилась? — удивился Игорь.
      — Наоборот, обрадовалась. Пошла в отряд за купальником. Мы же будем купаться?
      — Конечно, — сказал Игорь. — Кто нам запретит?.. Лариса, за что ты Дунина так презираешь? Говоришь с ним, будто всё время булавки втыкаешь в человека.
      — Игорь, можно не отвечать? Знаешь, как не хочется...
      — Не отвечай, раз не хочется.
      — Скрывать тоже не хочется. — Лариса улыбнулась ему.
      — Сделай то, чего тебе меньше не хочется.
      — Мне больше не хочется утаивать, я лучше скажу... Дунин ко мне приставал в прошлую смену. Я ещё никому не говорила, тебе первому... Один раз я зашла в ангар, просто так, он пригласил, а мне было интересно. Никого не было, мы одни. Дунин на меня набросился, сказал, что, пока не поцелует, я из ангара не выйду. Я сперва растерялась, говорю: «Боря, что ты», ну, а когда в самом деле сунулся поцеловать, я его ударила кулаком в нос. Он отстал... Ну, и я конечно засмеялась и спокойно вышла из ангара. Я рассказала, чтобы ты всё знал. Может быть, тебе теперь не захочется идти к нему на день рождения.
      У Игоря так сжались зубы, что в скулах хрустнуло.
      — Укокошу, — пробормотал он.
      — С тех пор над ним издеваюсь, — продолжала Лариса. — Никто не понимает за что и удивляются. Но он-то знает. И обходит меня за двадцать шагов. Не понимаю, как это сейчас решился подойти. Из-за тебя только. Он к тебе хорошо относится.
      Пока Лариса рассказывала, Игорь остывал. В конце концов, теперь вина Дунина не показалась уж такой большой.
      Игорь подвигал нижней челюстью, проверяя, может ли говорить. Убедившись, что челюсть двигается нормально, сказал:
      — Я тебе тоже признаюсь, чего я ещё никому не говорил. Один раз Дунин назвал тебя дурой, и я его поколотил.
      И знаешь, что удивительно: он парень вообще не слабее меня по мускулам, но даже не попытался отбиваться. Теперь-то я понимаю почему, а тогда удивлялся. Лариса радостно улыбнулась:
      — Я всё время мечтала, чтобы его кто-нибудь поколотил. Теперь всё. За меня отомстили! — Приблизив лицо почти вплотную к уху Игоря, она шепнула: — Мой возлюбленный за меня отомстил... Ой, как хорошо! Как в книжке!
      — Получилось, что я его и вправду за тебя, — сказал Игорь. — Хоть и ничего не знал тогда. Лариса, давай его простим? Он уже много претерпел и исправился.
      — Это ты верно говоришь, — заметила Лариса. — Дунин переменился. Совсем не такой урод, как раньше, всем так кажется... Как ты решил: идём на день рождения?
      — Идём, — решил Игорь. — Подождём только твою Светку.
      Подошла Света. На шее у неё висело сверкающее красными искрами ожерелье, волосы сзади подняты наверх и уложены на макушке башенкой. В руке полиэтиленовый мешок с купальником.
      — А ты? — спросила Света, указав глазами на свой мешок.
      — Я всегда в купальнике хожу, — ответила Лариса.
      — На всякий случай?
      — Просто удобная одежда, — ответила Лариса. — Ну, идём.
      Они направились в сторону моря и не обращали внимания на некоторые удивлённые взгляды, потому что имели законное основание.
      Конечно, интересно сбежать к морю тайком, но идти на законном основании, по разрешению, ничего не опасаясь, всё-таки лучше.

      Скала выходила из-под земли косо, навесом, и получалась полупещера. Тут и развели костёр. Забили в гальку две рогатины и повесили котелок с рисом, чтобы варился. Поставили рядом унесённый из столовой противень и насыпали на него полведра холодных, гремящих, как камни, мидий. Противень накалился, и ракушки стали раскрываться.
      Руки умиротворённого и просветлённого Бориса Дунина плавно парили над котелком и противнем. Вдруг одна рука резко дёрнулась и хлопнула своего хозяина по лбу.
      — Никак комар? — удивился Игорь.
      Удивился, потому что ни одного комара, так жутко злодействующего летней порой в балтийских пределах, не видел на берегу Чёрного моря.
      — Соль забыл и масло, — объявил Дунин. — Сейчас!.. Он сорвался с места и побежал к ангару. Девчонки расстелили большое махровое полотенце,
      уселись на него очень удобно и обнялись.
      — Интересно, кому Захар Кондратьевич сделал подарок, — проговорила Света. — Боре или, прежде всего, нам?
      — Больше нам, — сказала Лариса. — Игорь, открой лимонад, пить хочется.
      Игорь поддел пробку ножом, и она далеко отлетела.
      — Про стаканы Борис тоже забыл, — сказал Игорь.
      — Сходил бы за стаканами, — предложила Света. — Не всё же Боре крутиться.
      — Могу, — великодушно согласился Игорь и побежал к ангару.
      — Ты за чем? — спросил Дунин.
      — Стаканов нет.
      — Вот голова дырявая, — ругнул себя Дунин. — Возьми на полке.
      — Тарелки взять?
      — Не глупи! Мидии с рисом надо есть прямо с противня, ложкой.
      Когда вернулись к костру с маслом, солью и стаканами, все ракушки раскрылись. Рис кипел, бурля и булькая. Дунин стащил противень с костра и сказал:
      — Единственная сложность — это вынуть из раковин мясо. Смотрите, как это делается, и учитесь, пока я жив.
      Он брал ракушку за ракушкой, движением ножа вынимал розоватую мидию, кидал её на противень, а ракушку под скалу.
      — Ловкий человек, — заметила Света. — С таким не пропадёшь на необитаемом острове.
      — Чем язвить, попробуй лучше рис, — отозвался Дунин. — Он должен быть сварен до полуготовности...
      — Я не язвлю, я по-хорошему, — перебила Света, — Лариса тебе язвит, а я никогда.
      — Боря, я не буду дожидаться открытия камеры хранения, — сказала Лариса, — я сделаю тебе подарок сейчас, сразу: я тебе всё прощаю и больше не буду тебе язвить, ну если только не нарочно, по старой привычке. Можешь меня не бояться и не проваливаться сквозь землю, увидев меня на своей дороге.
      — И это она говорит, что не будет язвить, — вздохнул тонко понимающий оттенки речи Дунин. — Но всё равно, Ларочка, спасибо за подарок, он мне нравится. Больше не буду проваливаться сквозь землю. Попробуйте, наконец, рис, его нельзя переваривать! Получится каша, и будет невкусно.
      Света достала ложкой из бурлящего котелка несколько рисинок, подула и положила в рот. Разжевала задумчиво.
      — До полуготовности, по-моему, готов, — сказала она.
      — Игорь, сними котелок и слей воду, — распорядился Дунин.
      Пока Игорь выполнял распоряжение, Борис расправился с последними ракушками и налил в противень масло.
      Насыпал рис, перемешал всё ложкой. Поставил противень на угли. В противне зашипело и защёлкало.
      — Там делается что-то вкусное, — сказала Света, неотрывно глядя на противень. — Можно, мы пока искупаемся?
      — Всё можно дорогим гостям. Света отвела глаза от пищи:
      — Лариса, пойдём.
      Девочки взяли полотенце и побежали к воде, где светилась полоса пены. Через минуту послышались визги.
      — Это они от холода? — спросил Игорь.
      — Скорее от счастья, — сказал Дунин. — Купаться ночью! Никакое дневное купание в сравнение не идёт. Плывёшь, и страшно. Кругом тайны и опасности, и ничего не видно. Тебе не кажется, что для полного счастья должно быть немножко страшно?
      — Я об этом ещё не думал.
      — А ты вообще часто думаешь? — спросил Дунин. Вопрос показался Игорю обидным. Он пригляделся к лицу приятеля: нет ли в нём язвительного выражения? Вроде такого не наблюдалось. Освещенное оранжевым огнём костра лицо было спокойным, внимательным и добрым.
      — Всегда думаю, если не сплю, — сказал Игорь.
      — Всегда — это не то, — отозвался Дунин. — Всегда мы, как бы это назвать... соображаем, что ли. А думать — это когда у тебя вдруг в голове появляется неизвестное открытие. Ни в книге об этом не читал, никто не говорил, а сам открыл, своей головой.
      — Такого не помню, — сознался Игорь. — Но ты, наверное, неправильно рассуждаешь. Думать, это и есть думать. А неизвестные открытия делают учёные.
      Девочки прибежали к костру с распущенными мокрыми волосами, и Света, лишившись аккуратной башенки волос, стала гораздо миловиднее. Они сели на полотенце и опять обнялись. Рожицы были совсем счастливые.
      — Готова пища? — спросила Лариса. — Жутко хотим есть!
      Дунин запустил ложку в противень, долго на неё дул, сунул в рот и стал медленно жевать.
      — Ещё две минуты, и гостей пригласят к столу, — сказал он, проглотив. — Игорь, откупоривай лимонад. Мидии приятно запивать лимонадом.
      Сказав, Дунин скрылся в темноте, но скоро вернулся. Он тащил большой плоский камень, прижав его к животу.
      Положил камень рядом с костром и перетащил на него противень.
      — Вот нам и стол. Дорогие гости, усаживайтесь, наливайте стаканы и вооружайтесь ложками.
      Света сказала, придвинувшись к противню с едой:
      — Ложками мы вооружились, но стаканы ты обязан наполнить сам.
      Лариса тоже придвинулась.
      — Не знал такого правила, — сказал Дунин. — Но его не трудно исполнить... — Налил лимонад. — Эх, навались на вкуснятину!
      — Фу, какой невоспитанный, — опять осадила его Света. — Мы к тебе пришли ужинать, на праздник.
      — Сколько можно ругать человека, — проныл Дунин тонким голоском. — Чего тебе ещё надо? Вы есть хотели? Ну и ешьте.
      — Тебе не восьмой год пошёл, а уже четырнадцатый, — сказала Света. — Стыдно набрасываться на вкусное без всякой торжественности. Итак, я хочу предложить тост.
      — Вот оно что. Ну, предлагай. Только попрошу без грубостей.
      — Какая грубость? Здесь все хорошие. — Света улыбнулась. — Я хочу, чтобы у нас всё было по-настоящему. Ребята... — начала Света, глядя в сторону, туда, где светилась морская пена. — Ребята... Я предлагаю первый тост не за нашего именинника, которого мы все, безусловно, любим, ценим и уважаем, а за море и за небо в звёздах. За прекрасное и вечное.
      — Красиво говоришь, — пробормотал Дунин. — Но длинно.
      — Обидно, — вздохнула Света. — Не оценил.
      — Руки-ноги у него уже выросли по возрасту, а уши ещё нет, — сказала Лариса.
      — Этот тост я принимаю, — сказал Дунин. — Благодарю!
      Выпив лимонад, запустили ложки в противень, и несколько минут ели, ничего не говоря, а только время от времени мычали.
      — Пить, — простонала наконец Лариса. Дунин снова наполнил стаканы.
      — Стойте, имейте же самообладание! — сказала Света. — Я не могу без тоста. Пусть кто-нибудь предложит тост.
      — Я предложу, — сказал Игорь. — За небо и за море мы правильно выпили. Но у нас не было бы сегодня ни моря, ни неба, и мы бы скучно спали в своих койках, если бы не Боря. Правильно я говорю? Поэтому — да здравствует Боря, пожелаем ему здоровья.
      — Ура, — сказал Дунин. — Ясно и откровенно. Вот что значит друг и мужчина. Он смотрит в корень вещей.
      — Ты понимаешь ли, что значит «друг»? — спросила Света.
      — Когда я чего-то не понимаю, я молчу, — огрызнулся Дунин.
      — Нет, — покачала она головой, — ты часто бросаешься словами без понятия. Друг — это человек, с которым ты переживал опасности и лишения, который помог тебе в тяжёлую минуту, жертвуя собой и всем, что имеет. В нём ты уверен больше, чем в себе самом, он вступится за тебя всегда и везде, он всё тебе простит и не выдаст твоей тайны, даже если его будут жечь на огне.
      — Умно, скучно и длинно, — сказал Дунин. — У нас с Игорем всё было, не сомневайся. И опасности и жертвы. Тайны тоже есть.
      — И прощение имеется, — вставила Лариса. Вздрогнув, Дунин посмотрел на неё в упор, перевёл взгляд на Игоря, всё без слов понял и опустил глаза.
      — Кто-то чего-то обещал, — пробормотал он. — Разве подарки забирают обратно?
      — Я не забираю, — сказала Лариса, — ты не так понял, честное слово, я не язвлю.
      — Может быть, гладишь по головке?
      — Вроде того. — Лариса улыбнулась, подошла к Дуни-ну, погладила его лохматую голову и вернулась на место. — Чтобы ты больше о том не думал и не мучился.
      — Понял, спасибо. Тоже хороший подарок... Рассказал бы я вам один .случай, только не знаю, как Игорь. Разрешишь?
      — Смотри сам, — сказал Игорь. — Я не против.
      — Ну, слушайте детективно-приключенческую повесть, девочки...
      Дунин стал рассказывать, как похищали и перерисовывали грамоту и как потом возвращали её обратно. Девочки ахали. Игорь заслушался: Дунин рассказывал так интересно, вспоминал такие подробности, что Игорю показалось вдруг, будто и не о нём самом рассказ. Сам он чего-то тогда не заметил, что-то упустил из виду, на что-то не обратил внимания, что-то уже позабыл. Дунин приметил и запомнил всё.
      Ну и, конечно, слегка раскрасил картину без помощи цветных карандашей...
      Игорь почувствовал дыхание у правого уха. Лариса незаметно приблизилась к нему и положила руку на плечо.
      Сидящая теперь отдельно от всех Света смотрела в море. Когда она повернула лицо, Игорь заметил закушенную губу и злое выражение в сузившихся глазах.
      — Вот так ничем и закончилось, — засмеялся Дунин. — Но всё равно не жалко, да, Игорь?
      — Жалко, — ответил он. — Грамота-то не у нас. Глубоко вздохнуло море. Большая волна набежала на берег, рассыпала светящуюся пену.
      — Любовь, что ли... — проговорила Света.
      — Я так однажды сказал, — отозвался Дунин. — Чуть по шее не получил.
      Света поморщилась:
      — Значит, не так сказал. Пойдём купаться?
      — Только сперва ещё немножко поедим мидий, — попросила Лариса. — Это так вкусно, никаких слов нет.
      Игорь первый раз в жизни погрузился в море ночью. Море оказалось очень тёплым. Волна окатила его с головой и на своём обратном пути по-приятельски пихнула под коленки и сбила с ног. Он решил доплыть до двух камней, которые торчали из воды метрах в ста от берега. Камней в темноте видно не было, но Игорь хорошо знал направление и поплыл.
      Неподалёку от него проплыла Лариса — настоящим кролем, почти не брызгаясь, красиво и быстро. Она исчезла впереди.
      Опуская лицо в воду, Игорь раскрывал глаза. Сперва, пока было мелко, внизу светилось дно. Видны были очертания камней и тёмные пятна зарослей тины. Потом дно исчезло. Ничего, кроме непроглядной тьмы и случайных, быстро пропадающих огоньков, не было под ним. И волны стали побольше, вздымали его вверх, опускали вниз, иногда захлёстывая рот и нос. Сердце заныло, ощущая опасность. Захотелось вернуться, ведь он и так уже много проплыл, а до самых камней доплывать не обязательно, он ни с кем не уговаривался, всё равно на камни трудно вскарабкиваться даже днём, они шершавые и ноздреватые, выщербленные волнами, а по поясу обросли скользкой противной тиной. В этой тине живут разные морские обитатели и вполне может жить какой-нибудь морской чёрт. Уколет своим ядовитым шипом, потом ногу отрезать придётся...
      Игорь вспомнил плакат с изображениями ядовитых морских животных, вывешенный на стене ангара. Стало ему страшновато.
      Кто-то прикоснулся к ноге, и нога дёрнулась. Медуза мазнула его по лицу своей мантией. Хорошо, что маленькая и ещё не жгучая. За кого-то задела рука. И он совсем решил повернуть к берегу. Чтобы отдохнуть, лёг на спину и раскинул руки. Увидел звёзды. Падающая звезда прочертила светлый штрих и погасла. Чуть заметный светлячок медленно плыл между звёздами.
      «Спутник», — подумал Игорь. И ещё подумал: надо доплыть до камней, мало ли, что ни с кем не уговаривался, с собой же уговорился, что доплывёт.
      Перевернулся на живот, вгляделся и увидел камни совсем близко. Поплыл дальше. Ткнулся рукой в поверхность камня, обросшую мягкой и тёплой тиной. Сейчас тина не показалась ему такой противной, как днём. Цепляясь за выступы, осторожно ставя ноги в ямки, Игорь выбрался наверх.
      Распрямился и увидел сидящую Ларису.
      — Плаваешь, как медуза несамоходная, — сказала Лариса. — Едва дождалась, хотела уже обратно плыть.
      — Откуда ты знала, что я сюда плыву?
      — Глупый. Я не знала, а хотела. Вот ты и приплыл. Сядь рядом, закрой от ветра, я замёрзла. В воде тепло, а здесь пробирает.
      Игорь сел рядом.
      Она обвила его руками, неправдоподобно сильными и гибкими. Уткнулась лицом ему в шею. Он прижался губами к её плечу, и так они сидели долго. Он думал только: «Я люблю». И больше ничего не думал. И мог бы сидеть так всю жизнь.
      Со стороны берега донёсся слабый свист.
      — Ищут, — шепнула Лариса.
      — Пускай, — пробормотал он ей в плечо.
      — Нам «пускай», а люди волнуются.
      Свист раздался ещё раз, двойной, будто свистели двое сразу.
      — Смотри, как Дунин умеет, — тихо засмеялась Лариса. — Поплыли, да?
      — Я сейчас не могу плыть, — сказал Игорь. — Весь как варёный, никаких сил.
      — Разве мальчик может такое говорить девочке? Плывём!
      И она соскользнула в воду.
      Лариса щадила его самолюбие, плыла рядышком, не обгоняла.
      Держась за руки, выбежали из морской пены.
      Игорь замер. Захотелось обратно в море, потому что у костра сидели кроме Дунина со Светой Марина Алексеевна и Захар Кондратьевич. Они доедали мидии с рисом. Дунин и Света ели арбуз.
      На Игоря с Ларисой никто не смотрел.
      — Может, обратно? — сказал Игорь.
      — Трусишка, — шепнула Лариса. — Иди и ничего не бойся, будто так и надо. Только не забудь накинуть на меня полотенце, когда подойдём.
      — Хорошо, что напомнила, я бы забыл.
      Подойдя к костру, Игорь поднял полотенце и накинул его на плечи Ларисе.
      — Здравствуйте! Ой, какая радость! Море — просто чудо! — затараторила Лариса. — Никак не заставить себя из него вылезти!
      В их сторону повернулись удивлённые лица.
      — Ну и не надо было заставлять, — сказала Марина Алексеевна. — Купались бы себе до утра, раз там такое чудо. А мы бы уж ладно, как-нибудь пережили. Дина Ере-меевна близко, сделала бы нам уколы от сердца.
      — Простите, Мариночка Алексеевна, вы же у нас такая добрая, такая хорошая!.. — Лариса присела около начальницы и потёрлась щекой о её голову. — Вы же знаете, как я плаваю, разве я могу утонуть?! Марина Алексеевна ткнула пальцем в Игоря:
      — Как ты плаваешь, я знаю, а как плавает это сокровище, мне пока не известно.
      Лариса вернулась к Игорю и о его голову тоже потёрлась щекой:
      — Это сокровище вполне прилично плавает.
      — Оботри его, оно дрожит, — сказала Марина Алексеевна, — не хватает, чтобы оно ещё простудилось... Подумать только! Собрался коллектив всего четыре человека — и тут умудрился оторваться. Да ещё девочку утащил.
      — Неизвестно, кто кого утащил, — сказала Лариса. — Может...
      — Ладно, всё знаю, — остановила её начальница. — Оденьтесь. Терпеть не могу простуженных, сопливых детей... Как с вами хорошо, ребятки! Ты молодец, Боря, что так придумал. Но почему мало угощения?
      — А где я возьму? Мы в ангаре не держим, из столовой свои ужины тащить неприлично. В магазин ходить на гору запрещается.
      — Какой ты у нас хороший, какой послушный, — посмеялась начальница. — Захар, вот тебе ключ. Сходи ко мне в домик, загляни в холодильник. Может, там что-нибудь вкусное отыщется. Всё забирай. И захвати пачку чая, мы тут пока водички нагреем. Кутить так кутить.
      — Исполняю.
      Захар Кондратьевич положил в карман ключ и ушёл.
      Дунин вычистил котелок песком, набрал пресной воды и повесил над костром. Потом побежал за посудой. Чувствуя себя при Марине Алексеевне очень неловко, Игорь решил пойти пособирать по берегу топливо. Набрал большую охапку сухих веток, щепок, обломков досок, чурбачков и колобашек, принёс к костру.
      Марина Алексеевна что-то рассказывала, девчонки, как им и полагается, ахали, взвизгивали и смеялись.
      Пришёл Захар Кондратьевич.
      Сперва достал из сумки и расстелил скатерть.
      Выложил на неё груши и виноград.
      Сыр, хлеб и копчёную рыбу.
      Три громадных персика.
      Пачку чая.
      И наконец, картонную коробку с пирожными.
      Борис принёс тарелки, стаканы, ложки и вилки.
      Заварили чай, честно поделили персики, и началось пирование.
      Обо всём говорили, пели песни.
      Игорю показалось, что Марина Алексеевна и Захар Кондратьевич никакие не начальники и не воспитатели, а такие же, как и они, пионеры, только по неизвестной причине выглядящие взрослыми. Борис говорил отцу «ты», и он, забывшись, один раз сказал Захару Кондратьевичу «ты», но тут же опомнился, прикусил язык попросил прощения.
      — Ладно, — махнул рукой Захар Кондратьевич, — расти скорее, через десяток лет будем на «ты».
      Лариса опять придвинулась близко, шепнула на ухо: