- А дети как? Они ничего об этом не знают?
      - Не знают, - ответил Евгений. - Просто переживают за мать очень, любят ее.
      - Как бы хоть издали увидеть их? Так хочется, - едва слышно прошептала Унгур.
      Евгений сказал, что делать этого не следует, пускай все будет так, как было до сих пор, и поблагодарил ее за беседу.
      Тяжело поднялась женщина с краешка дивана, поправила на голове косынку.
      - Мне можно идти?
      - Можно, - кивнул Евгений.
      Дошла до дверей, взялась за ручку, оглянулась.
      - Разрешите вас попросить? - обратилась к Евгению.
      - Пожалуйста.
      Облизнула языком пересохшие губы.
      - Вы, конечно, увидите Ирину. Передайте ей от меня большую благодарность. За детей. Пожелайте доброго здоровья и всего наилучшего. Думаю, суд будет к ней справедливым. До свидания. - Рывком открыла дверь и вышла.
      Я стоял посередине комнаты, тронутый последними словами этой женщины, и думал, какой тяжелый камень унесла она в душе после нашего разговора. И будет нести еще долго. До конца жизни.
      9
      Через два дня мы были в селе Маяки и встретились с Сергеем Малининым. Работал он в местном совхозе механиком, был женат, имел детей. Годы, конечно, уже наложили на него свой отпечаток, но выглядел еще молодцевато, имел приятный мягкий голос, говорил быстро, бодро. Такие говоруны нравятся женщинам. Но когда Евгений спросил его, помнит ли он Софию Георгице, куда и подевалась его бодрость: сразу сник, лицо посерело.
      - Что, подала на алименты? - спросил с тревогой.
      Евгений рассмеялся.
      - Не беспокойтесь, это вам не грозит. Дети уже взрослые.
      - Почему дети? - удивился Малинин.
      - Разве вы не знаете, что София Георгице родила от вас двойню, мальчика и девочку? - спросил Евгений.
      - Не знал. Я думал - один ребенок.
      Евгений продолжал допрос.
      - Вы советовали Георгице сделать аборт, когда она сказала вам, что беременна?
      - Советовал.
      - А когда легла в больницу рожать, быстренько подали рапорт и демобилизовались?
      - Да.
      - Значит, нашкодили - и в кусты?
      - Ну, - замялся Малинин, - сами понимаете... Я же был женат, уже имел ребенка...
      - Я-то понимаю, а вот понимаете ли вы подлость своего поступка?
      - С кем не случалось в молодости...
      - Итак, вы не отрицаете своих интимных связей с Софией Георгице в Одессе и того, что она родила детей от вас?
      - Куда же деться, раз вы знаете. Но, если не секрет, разрешите спросить - зачем это вам через столько лет?
      Евгений уклонился от прямого ответа.
      - В нашей практике бывает, что мы интересуемся событиями и фактами значительно большей давности.
      Малинин попытался доверчиво улыбнуться, но это вышло у него неуклюже и неприятно.
      - Да я... понимаете, и не боюсь вроде, однако не хотелось, чтобы в селе узнали, не говоря уже о жене...
      - Не волнуйтесь, наш разговор останется в тайне, так что это не повредит вам ни в работе, ни в семейной жизни, - успокоил его Евгений.
      Когда Малинин вышел, виновато попрощавшись, я спросил Евгения, почему он не сказал ничего об Ирине Гай и о Софии.
      Евгений равнодушно махнул рукой.
      - Это ему не нужно. Эгоист. Думает только о себе, дрожит за свою шкуру.
      Я не стал спорить. У моего приятеля был опыт, наметанный глаз и еще, как говорят, нюх на людей. Мне тоже, по правде, не понравился этот Малинин. Даже не поинтересовался, что с детьми, где они.
      Словно читая мои мысли, Евгений сказал:
      - Жаль, что нашим законодательством не предусмотрено за такие поступки сурово наказывать мужчин. Я бы этого Малинина и сегодня поставил перед судом.
      Однако, что бы там ни было, а этот Малинин, как и София Унгур, свидетельствовали в пользу Ирины Гай, и это меня успокаивало.
      - Не торопись радоваться, - заметил Евгений, когда я ему сказал об этом. - Их показания еще могут быть опровергнуты другими неожиданными свидетелями. Впереди еще много работы.
      В тот же день мы выехали обратно в Одессу.
      10
      Утром Евгений сказал мне:
      - Вижу, ты со мной ничего не напишешь. Так что оставайся, пожалуй, дома и работай, а я поеду в город сам.
      - Ни в коем случае! - запротестовал я. - Поедем вместе!
      Еще вечером Евгений разработал такой план: найти хотя бы одну из тех девчат, что жили в общежитии с Софией Георгице, встретиться и поговорить с теткой Гай Анастасией Павловной Сормовой, к которой пришла с детьми и почти месяц прожила Ирина.
      - Тогда быстро собирайся и пошли! - скомандовал Евгений, хотя я уже стоял одетый.
      С теткой Гай было легко, Евгений знал ее адрес, а вот найти девчат из общежития представлялось сложнее. Их или давно уже не было в Одессе, или вышли замуж и поменяли фамилии.
      - А зачем тебе, в конце концов, те девчата? - спросил я Евгения по дороге к трамваю. - Что они тебе могут подтвердить? Ведь София им соврала, что родила ребенка и он умер.
      - Вот именно это пусть и подтвердят, - ответил Евгений. - И еще пускай подтвердят личность Малинина. Он же приходил к ним в общежитие, и они его должны знать. Каждое свидетельство людей заинтересованных надо подтвердить свидетельством людей посторонних.
      Через час мы были возле городского управления внутренних дел, и Евгений исчез за его массивной дверью. Там он должен был договориться о поиске Елены Приходько и Екатерины Шкребтий. А пока их будут искать, мы поедем к тетке Гай, послушаем, что она расскажет о своей любимице Ирине.
      Пробыл Евгений в городском управлении недолго, минут двадцать, и мы отправились на улицу Пролетарскую, сорок один, к Сормовой.
      Это была уже старая, немощная бабуся. Но не из таких, что с годами становятся равнодушными к своей внешности, обстановке в квартире. Анастасия Павловна, еще довоенный фармацевт, в небольшой однокомнатной квартире поддерживала идеальный порядок.
      Встретила нас Сормова приветливо, сразу предложила сесть, пододвинула к столу крепкие деревянные стулья с гнутыми спинками и ножками.
      - Садитесь, а я сейчас согрею чай, - сказала она громко, направляясь на кухню.
      Я хотел было возразить, но Евгений остановил меня: пускай, неудобно отказывать старому человеку в гостеприимстве. Да и потом, за чашкой чая, откровенней становится разговор.
      Чайник закипел быстро. Евгений попросил Анастасию Павловну выслушать его внимательно, ответить на вопросы, а уж затем он расскажет, что интересует его.
      - Я сразу поняла, что-то случилось, - сказала старушка. Рассказывайте. - Она села на табурет возле Евгения и наставила на него левое ухо, пояснив, что плохо слышит.
      Когда Евгений закончил рассказывать, Анастасия Павловна не заплакала, как я ожидал, а сокрушенно вздохнула и громко заговорила:
      - Вот оно, значит, как! Я еще тогда замечала - что-то не то с детками у Ириночки. Не было у нее того материнского чувства к ним, какое появляется у женщин после родов. И то, что нет у нее молока, показалось мне странным. И одолженные деньги, которые она отнесла кому-то на второй день.
      - Простите, Анастасия Павловна, - перебил ее Евгений. - А Ирина отдала вам те деньги, что тогда одолжила?
      - Отдала. А как же. Все отдала, до копеечки.
      - И еще после того одалживала? - поинтересовался Евгений.
      Анастасия Павловна кивнула головой.
      - Одалживала, и не раз. И тоже возвращала. Не скоро, правда, но возвращала.
      Евгений достал из портфеля квитанцию, найденную во время обыска квартиры Гай.
      - Эти тоже вы получили?
      Анастасия Павловна приблизила к глазам очки и подтвердила.
      - Тогда рассказывайте, пожалуйста, дальше, - попросил Евгений.
      Старушка перевела дыхание, выдержала паузу, наверное вспоминая, на чем остановилась, и снова стала рассказывать:
      - Замечала я, что Ирина все время вроде бы чего-то остерегается. С детьми во двор выходила редко, а когда, бывало, и выйдет, то на полчаса - и в квартиру. Я никак не могла взять в толк: с чего бы это? Думала, молодая еще, стыдится, или, может быть, оттого, что забот мне прибавляет. А оно, видишь, отчего...
      - Анастасия Павловна, - наклонился к ней Евгений, - а вы не помните, к вам никогда не приходил мужчина, о котором рассказала нам Ирина? Он мог выдавать себя за слесаря, электрика, сантехника.
      Старушка сморщила в задумчивости лоб, прищурила маленькие, в сетке морщинок, когда-то красивые светло-синие глаза.
      - Нет, не помню. - А потом, смотря куда-то поверх наших голов, печально закончила: - Подумать только, как все нехорошо сложилось. Это ж ее теперь будут судить, Ирину? И сколько ей дадут? - резко повернулась к Евгению.
      Тот смущенно пожал плечами:
      - Не знаю, не могу сказать. Но, думаю, суд рассмотрит ее дело очень объективно, с позиций высокого гуманизма.
      - Что ж, как будет, так и будет, - скорбно вздохнула Анастасия Павловна, и тут же вдруг лицо ее словно озарило солнцем, она даже выпрямилась на табуретке. - Подождите! - воскликнула и схватила сухой, с синими прожилками рукой Евгения за плечо. - Я вспомнила! Вспомнила!
      От неожиданности восклицания и я и Евгений даже вздрогнули.
      - Что вы вспомнили, Анастасия Павловна? - спросил ее Евгений.
      Старушка вся светилась радостью.
      - Вспомнила, как расспрашивал меня один, где живет Виталий. Это было после того, как они переехали из совхоза под Киев. Пришел, сказал, что учились вместе в институте, переписывались, послал ему письмо, а оно возвратилось с надписью "Адресат выбыл". Так не знаю ли я нового адреса Виталия.
      У Евгения даже глаза загорелись.
      - Как он выглядит, не вспомните?
      Ободренная своим воспоминанием, Анастасия Павловна живо продолжала:
      - Вежливый, круглолицый, не старый еще. И главное - с золотой коронкой. Как улыбнется - всю видно.
      Евгений не отрывал от старушки глаз.
      - И вы ему, конечно, дали адрес Виталия Ивановича?
      Анастасия Павловна развела руками.
      - Конечно, дала. Однокурсник ведь.
      Дальше Евгений спросил, не назвал ли однокурсник ей свою фамилию.
      - Нет, - ответила.
      - А как он вас нашел? Не говорил?
      - Сказал, что был у меня как-то с Виталием еще студентом. А тут приехал в Одессу в командировку и решил зайти.
      - Был ли он на самом деле тогда у вас, не помните?
      - Не припомню. Виталий приходил с товарищами не раз. Угощала их чем бог послал. Иногда и ночевали. Узнать же теперь кого-то из них, сами понимаете, не смогла бы.
      - А если бы увидели того, что приходил за адресом, с коронкой, узнали бы?
      - Узнала.
      - А на фотографии? - допытывался Евгений.
      - Тоже, - заверила Анастасия Павловна.
      - Может, у нас такая необходимость появится, так мы к вам обязательно обратимся, - предупредил Евгений старушку.
      - Пожалуйста, пожалуйста, - ответила она. - Я, если надо, и на суде это засвидетельствовать смогу.
      От Анастасии Павловны я вышел довольным, в хорошем настроении.
      - Это же какая удача! - сказал на улице Евгению.
      Однако он не поддержал моей радости.
      - Об удаче еще рано говорить. Где она? В чем ты ее увидел?
      - Ну как же? - удивился я. - Показания Гай и Анастасии Павловны относительно того типа сходятся!
      - Сегодня сходятся, а завтра или послезавтра могут не сойтись, услышал в ответ.
      Я не понимал Евгения.
      - То есть как?
      - А так, - объяснил он мне, - что у старухи склероз. Разве ты не заметил? Сегодня она припомнила, а завтра может сказать: я такого не помню.
      - Ты всегда все ставишь под сомнение, - укорил я Евгения. - Выбираешь худший вариант.
      - Такова моя профессия - сомневаться, - взял меня под руку Евгений. - У нас, брат, будто в той пословице: доверяй, но проверяй. Давай-ка теперь подумаем над одним важным вопросом. По словам Ирины Гай и Анастасии Павловны, тот шантажист, который вымогал у Ирины деньги, и тот неизвестный, что выдал себя за однокурсника ее мужа, - одно и то же лицо. Не так ли?
      - Да, - согласился я.
      - Тогда развивай логично эту мысль дальше.
      Наверное, увидев, как я задумался, он подмигнул мне весело:
      - Что, не можешь сразу? Ладно, даю тебе час, пока доедем до городского управления внутренних дел и я разузнаю данные о девушках.
      Мы поехали в милицию.
      Конечно, ни по дороге, ни за те несколько минут, которые Евгений провел в городской милиции, я ничего логического не развил и попросил подождать до вечера.
      Евгений не стал возражать.
      - Ладно, а теперь поедем на улицу Пролетарскую, тридцать семь, к Приходько Елене Григорьевне. Она работает там в ателье. Шкребтий Екатерины Васильевны - такой в Одессе нет. Может, изменила фамилию, а может, выехала. Но нам достаточно и Приходько.
      В связи с поисками этих девушек я вдруг подумал, что Евгений забыл разыскать еще одного свидетеля - ту женщину, у которой Ирина Гай останавливалась на квартире, приехав в Одессу за детьми.
      Сказал об этом ему. Но оказалось - плохо я подумал о своем товарище. Он интересовался и ею, но той уже нет, умерла несколько лет назад.
      Вскоре мы были в ателье на улице Пролетарской. Попросили заведующего, низенького лысого человека, позвать в его кабинет мастера Елену Приходько.
      - Будет сделано, - угодливо пообещал заведующий, и не успели мы оглянуться, как уже возвратился, пропустив вперед себя русую симпатичную женщину.
      - Прошу вас, знакомьтесь, это и есть наш лучший мастер Елена Григорьевна Приходько. Поговорите, а я сейчас, - и прикрыл за собой дверь. Сообразительный.
      Приходько вначале смутилась, окинула нас удивленным взглядом, словно спрашивая, что все это означает, кто вы такие и о чем с вами говорить. А когда поняла - смущение и подозрительность куда и подевались, стала вспоминать.
      Да, Софию Георгице она помнит, жила с ней в одной комнате. Красавица была, от ребят на танцах отбоя не было. Да и не только на танцах. И дотанцевалась, ребенка родила. Правда, умер ребенок. Кто сказал? Сама сказала, возвратившись из больницы. От кого? Ухаживал там за ней один старшина. Светловолосый такой, симпатичный. Кажется, Сергеем звали. Фамилия? Не то Малюгин, не то Малютин. Может, и Малинин. Да, да, Малинин, она теперь вспомнила. А говорун какой! Потом выяснилось, что он женат. Был ли у меня парень? Был, а как же. Сашей звали. Крепко дружили с ним, но... не суждено, как говорится... Еще кто с нами в комнате жил? Екатерина Шкребтий. У той был из какого-то училища парень, она всегда с ним от нас пряталась. Странная какая-то.
      Сколько прожили вместе? Года три, кажется, если не больше. Первой ушла от нас София. Года через два после родов нашла себе молдаванина, вышла замуж и перешла с ним на квартиру. Затем Катя уехала домой. Последней из общежития ушла я. Собственно, меня выселили, как только поступила на курсы кройки и шитья. Общежитие-то ведомственное, железнодорожное. Вот и все. Может, что-то забыла - спрашивайте. Не знаю ли, где София? В Молдавию, наверное, уехала с мужем. Говорила как-то при встрече, что именно туда собирается. Больше после того не виделись. Как реагировал ее старшина на то, что она забеременела? Рассказывала София - требовал сделать аборт, признался, что у него семья. А как легла она в больницу, быстро демобилизовался и бросился к жене. Вот такой хлюст!
      Вопросов у Евгения больше не было, он попросил Елену подписать показания, поблагодарил и отпустил.
      - Что можно сказать об этой женщине, кроме того, что она рассказала о себе сама? - спросил он меня, когда Приходько вышла.
      Впечатление у меня о ней уже сложилось, и я ответил сразу:
      - Вдовушка или старая дева. Немного завистливая. Равнодушная. Даже не поинтересовалась судьбой Софии. Любит поговорить, но за дело не болеет.
      Евгений остался доволен ответом.
      - Правильно. Вижу, ты продолжаешь делать успехи. А теперь...
      - Поедем домой - и в море, - закончил я.
      - Принимается единогласно, - сложил бумаги в портфель Евгений. - А то я уже изнемогаю от жары.
      День и правда стоял такой жаркий, что даже в тени нечем было дышать.
      После купания Евгений предложил мне высказать соображения по поводу личности шантажиста Ирины Гай и неизвестного, что приходил к Анастасии Павловне.
      Я сделал такой вывод: этому ловкачу откуда-то стало известно все про Ирину Гай, то есть кто она и откуда. Получив от нее большую сумму денег первый раз, он понял, что женщина она слабовольная, и имел это в виду на случай трудных времен. Наверное, такие времена наступили для него через пять лет, и он, зная адрес, поехал к Гай в совхоз и путем шантажа снова заполучил нужную ему сумму денег. Во второй раз ее там не застал, но расспрашивать, куда она уехала, из осторожности побоялся. Обратят внимание, приметят. И он вспомнил о тетке Гай. Старую женщину обмануть легко. От нее и узнал о переезде семьи Гай в Бучу и там снова шантажировал Ирину.
      - Логика железная, - согласился Евгений. - Беру тебя официально своим помощником. На общественных началах, конечно, - рассмеялся. - Но с условием, если ты, представив себя следователем, расскажешь мне сейчас, как поведешь следствие дальше.
      Мне показалось это делом простым. Собранные свидетельские показания подтверждали, что последнее признание Ирины Гай - правдивое. Значит, расследование ее дела на этот раз надо закончить и перейти к поискам шустрого одессита с золотой коронкой.
      Евгений помолчал, пересыпая белый песок с ладони на ладонь.
      - Нет, друг мой, - сказал наконец, - тут ты немного ошибаешься. Чтобы окончательно подтвердить ее показания, надо еще собрать некоторые данные, скажем, проверить достоверность факта со справкой о рождении детей в совхозной больнице, регистрацию их в сельском Совете. Может, выплывут в ходе этого расследования еще некоторые подробности, стоящие внимания. Может, найдутся такие люди, которые случайно видели в совхозе этого одессита, когда приезжал к Ирине за деньгами. Потом надо будет обязательно встретиться с Гай, еще раз уточнить внешность шантажиста, его особые приметы - может, она вспомнит что-то интересное из их встреч, - и тогда уже переключаться на его поиски.
      - Как ты думаешь, он в Одессе? - спросил я Евгения.
      - Кто знает. А вот третья личность, причастная к этому делу, наверное, тут. Нутром чувствую...
      Я порывался спросить, что это за третья личность, но сдержался, зная правило Евгения не высказывать всех своих предположений.
      На следующий день Евгений поехал в Николаевскую область, в зерносовхоз "Колос". Меня он отговорил ехать, сославшись на то, что ничего интересного там не будет, а мне, мол, пора уже заняться делом, ради которого я приехал в Одессу. Он собирался вернуться сюда дня через два-три и, как "опытного детектива", привлечь меня к поискам проходимца с золотой коронкой.
      Но я не послушал Евгения, не стал заниматься делом, из-за которого приехал. Отложил на потом. А начал писать эту повесть. Под свежим впечатлением. По свежим следам.
      11
      Вернулся Евгений в Одессу не через два-три дня, как обещал, а через неделю, в хорошем настроении.
      - Ну, как ты тут, доктор Ватсон, соскучился по своему учителю? Показывай, что сделал, а то не получишь никакой информации и на операцию "Золотая коронка" не возьму.
      - Давай ты рассказывай, что там и как, а то выгоню без права поселения в одесских гостиницах, будешь на пляже ночевать, - ответил я шуткой на шутку.
      - Что ж, условия суровые, придется поступиться, - сдался Евгений. Слушай. В совхозе "Колос" все подтвердилось. Нашлись врач, который выдал Гай свидетельство о рождении близнецов, председатель сельсовета и секретарь, которые зарегистрировали их. Все трое уже пенсионеры. Собственно, то, что рассказала Ирина Гай, - правда. Об одессите с золотой коронкой никаких данных. Никто ничего не слышал, не видел. С этим я и поехал в Киев.
      - Так ты, значит?.. - вырвалось у меня.
      - Не перебивай, - остановил меня Евгений. - После анализа собранных материалов и консультации с прокурором я встретился с Ириной Гай, уточнил кое-что. Потом с ней работал художник-портретист и по ее описанию сделал два портрета шантажиста. Один, каким она увидела его впервые в Одессе, молодым, и другой - в последний раз, постаревшим, с усами. Когда она подтвердила их схожесть, с помощью фоторобота изготовили фотокарточки, с которыми я и приехал. Хочешь посмотреть?
      - Конечно, показывай, - даже заерзал я на стуле.
      Евгений достал из портфеля две фотокарточки размером с почтовую открытку и подал мне.
      Я принялся разглядывать.
      С первой на меня взглянули слегка прищуренные, лукавые глаза молодого человека с правильными чертами лица, строгим прямым носом, полными, полуоткрытыми губами, в уголках которых затаилась ехидная усмешка. На подбородке проглядывалась ямочка. Уши не большие и не маленькие, немного приплюснуты к голове. Чуб густой, кудрявый, аккуратно зачесан назад.
      На другом снимке этот же человек выглядел значительно солидней некоторую суровость придавали ему усы. Но то, что это был один и тот же человек, мог сказать каждый, кто бы ни сличил обе фотографии.
      - Что же дальше?
      - А как вы сами думаете, товарищ добровольный помощник следователя?
      Я подумал и ответил:
      - Как мне известно из детективных романов, фотокарточки раздаются работникам милиции, и те ведут поиски.
      Евгений остался доволен ответом.
      - Молодец, почти так. И пока его будут искать, мы тоже найдем себе дело. С завтрашнего дня.
      - Надо показать фотокарточки Анастасии Павловне, - подсказал я.
      - Нет, ты все-таки станешь у меня настоящим следователем, - снова пошутил Евгений.
      12
      Анастасии Павловне Сормовой Евгений предложил для опознания четыре фотокарточки. Две, сделанные фотороботом со слов Ирины Гай, и две, на которых были другие люди.
      Старушка долго, с пристрастием разглядывала каждую. Через очки и без них, на расстоянии вытянутой руки и совсем близко, прищуривая глаза и широко раскрывая их. Крутила портреты так и эдак и наконец сказала:
      - Вот этот. Вроде и похож и не похож, - кивнула на портрет воображаемого шантажиста без усов. - Вроде он.
      Евгению это, я видел, не понравилось, и он сказал старушке:
      - Нет, так нельзя, Анастасия Павловна. Нам надо знать наверняка: похож или не похож, он или не он.
      Старушка пожевала сухими губами, глянула на нас обоих по очереди поверх очков.
      - Вот если бы вы привели его живого, я бы сразу сказала.
      - А вы присмотритесь еще раз повнимательней, напрягите память, вежливо попросил Евгений.
      Анастасия Павловна сняла очки, протерла стекла и снова взяла фотокарточки в руки.
      Мы с Евгением молча следили за ней и ждали, что она скажет на этот раз. Если снова ответит так двухзначно, значит, поиски шантажиста усложнятся. А впрочем, подумал я, старушка могла уже и забыть, ведь видела его давно.
      На этот раз она рассматривала фотокарточки дольше. Закрывала на портретах ладонью то лоб, то бороду, то глаза и что-то шептала про себя.
      Наконец положила портреты на стол.
      - Все-таки этого я видела. Он приходил ко мне за адресом Виталия. Только лоб у него немного больше и более выпуклый, и эти, как их, виски немного длинней. На уровне мочки уха, - показала.
      - Бакенбарды, - поправил ее Евгений.
      - Пусть будет и так, - согласилась Анастасия Павловна. И прибавила: Но когда найдете его, обязательно покажите мне. Я ему в глаза скажу, кто он.
      - Конечно, покажем, а как же, - пообещал Евгений и вновь обратился к ней: - Анастасия Павловна, не смогли бы вы сейчас поехать с нами в милицию? Там есть художник, он с вашего рассказа подправит портрет этого гражданина, - показал на фотокарточку. - Сделает его таким, как вы сейчас рассказали, и это облегчит нам дальнейшие поиски. Займет это немного времени, и домой вас привезут машиной.
      Старушка не надеялась на такой поворот дела и сперва замялась, а потом подумала-подумала и согласилась.
      - Ладно, поеду, вот только переоденусь.
      Мы подождали ее на улице и минут через десять были в городском управлении.
      Работа по усовершенствованию портрета ловкого одессита и правда длилась недолго. Художник-портретист по рассказу Анастасии Павловны дорисовал ему бакенбарды, сделал более высоким и выпуклым лоб. И еще старушка припомнила, что у него были неодинаковые брови. Левая как-то больше выгибалась, чем правая.
      - Вот теперь совсем похож, - заверила старушка. - Как живой. Теперь уж найдете обязательно.
      Но словно сглазила. Прошел день, второй, третий, пятый. Одесская милиция молчала.
      Прошла еще неделя. Никаких сигналов.
      Евгений собрался ехать в Киев, где его ждало завершение дела Ирины Гай.
      Я поинтересовался, как же оно будет завершено, если не нашли главного виновника этого дела.
      - А его будут судить отдельно, - ответил Евгений. - С Ириной же все ясно. Или найдем проходимца-одессита сегодня, или через год - все равно она виновата, украла государственные деньги.
      - Но при каких обстоятельствах, - вырвалось у меня.
      - Закон есть закон, друг мой, - развел руками Евгений. - Он для всех одинаков. А определить меру наказания согласно ему уже дело народного суда.
      Я это знал и сам, но мне было жаль женщину, которая должна была предстать перед судом из-за какого-то проходимца, совершив такой благородный поступок, защищая свое доброе имя, своих ставших родными детей.
      Евгений уехал, а я остался еще на несколько дней. Планировал хотя бы немного наверстать упущенное, потрудиться, но работа почему-то не шла, и я больше пропадал на пляже, отлеживался на песке, подолгу плавал в море. И все это время думал, не нашли ли еще того "гражданина", который потерял совесть и честь, человеческое достоинство, который спекулировал на чужом горе.
      Наверное, именно это настроение и выбило меня из рабочего ритма.
      По договоренности с сотрудниками городского управления внутренних дел, которые занимались поисками шантажиста, я каждый вечер звонил им по телефону, спрашивал - как? - и каждый раз они отвечали мне так же коротко: "Не нашли".
      Однако я верил, что его все-таки найдут, и с надеждой в душе и незаконченной рукописью этой повести в чемодане тоже поехал домой.
      13
      Недели через три после моего возвращения из Одессы в народном суде заслушивалось дело Ирины Гай. По ее просьбе было оно закрытым, но Евгений переговорил с Гай, и она дала согласие на мое присутствие в зале. Вот тогда я впервые и увидел ее. Как и рассказывал Евгений, была она женщиной красивой. Особенно поражали глаза. Большие, карие, они хотя и таили в себе печаль, но больше излучали искренность и теплоту, доверие и расположение.
      Мы сидели с Евгением за небольшим столиком, недалеко от адвоката, и внимательно следили за подсудимой. Вела она себя спокойно, отвечала на вопросы судьи, народных заседателей, прокурора и адвоката конкретно, исчерпывающе. Когда же судья предоставил ей последнее слово, Гай, видно было, немного заволновалась. Хрустнула пальцами рук, закусила нижнюю губу, но, взглянув в нашу сторону, вернее, на Евгения, успокоилась и обратилась к суду:
      - Свою вину я полностью признаю. То, что взяла государственные деньги преступление, которое я глубоко осознаю и готова понести за него наказание. Если суд учтет те обстоятельства, в какие я попала, когда решилась на это преступление, - буду ему сердечно признательна. И еще раз прошу позаботьтесь о том, чтобы дети и дальше считали нас с Виталием, - взглянула на мужа, что одиноко сидел на стуле в пустом первом ряду, - своими родителями. - Тяжело вздохнула и села. Наверное, боялась расплакаться.
      И все же расплакалась. После того, как судья зачитал приговор. А приговор был таким: учитывая чистосердечное признание Гай Ирины Степановны, то, что она совершила преступление впервые в жизни и раскаялась, определить ей меру наказания - полтора года лишения свободы с отбытием срока в колонии общего режима.
      Виталий Иванович Гай стал утешать жену:
      - Не плачь, Ирочка, не плачь. Не надо. Все будет хорошо, все будет хорошо. Не плачь...
      Их слезы, наверное, были слезами горя и радости. Горя, потому что должны расстаться на полтора года, а радости - что суд, взвесив все "за" и "против" в деле Ирины, в какой-то степени защитил ее женские, материнские чувства.
      Глядя на этих двух симпатичных, уже немолодых людей, что, не стыдясь, плакали на глазах у членов суда, прокурора, адвоката, нас с Евгением, я искренне, по-человечески позавидовал им. Они влюбленно смотрели друг другу в глаза, утешали друг друга, верили друг другу.
      В те волнующие минуты вспомнился мне рассказ Евгения, когда он после проверки последнего показания Гай решил, с ее согласия, сообщить все Виталию Ивановичу. Вызвал к себе и в ее присутствии рассказал. С подробностями, все как было. И подтвердил собранными доказательствами.
      Муж выслушал следователя внимательно и, взволнованный, повернулся к молчаливой, не менее взволнованной жене.
      - Это все правда, Ира?
      - Правда, Витя, - всхлипнула она.
      Виталий Иванович бросился к жене, обняв, стал целовать лоб, лицо.
      - Ирочка моя, Ирочка, - шептал. - Какое же ты у меня неразумное дитя! Боялась... Да я тебя никогда, слышишь, никогда не разлюблю и не брошу...
      Евгений говорил, что эта сцена взволновала, растрогала его до глубины души.
      То же самое переживал и я, наблюдая за супругами Гай в суде. Переживал и верил, что любовь - это наивысшее счастье в жизни, она облагораживает человека, делает его добрым. И еще думал - как хорошо, если бы это высокое благородное чувство жило и побеждало в каждом человеке.
      14
      Прошло полгода.
      Как-то поздно вечером мне позвонил Евгений.
      - Привет! Пишешь?
      - Пишу!
      - А как с повестью об Ирине Гай?
      - Лежит.
      - Не хочешь выдумывать окончание? Ждешь реального?
      - Жду.
      - Тогда, кажется, ты дождался. Только что мне позвонили из Одессы нашли наконец того шантажиста.
      - Да что ты говоришь?
      - То, что слышишь. Я завтра же еду. Если хочешь - поедем вместе.
      - Конечно, хочу, заказывай билет и на меня. Но скажи хотя бы в двух словах - как его нашли?