Елена Кириллова
      Вынужденные переселенцы: польза или обуза для России?
      Иммиграционный процесс, то немного ослабевая, то вновь усиливаясь, продолжается. Миграция и мигранты - вынужденные реалии нашей сегодняшней и завтрашней жизни. А, значит, сама жизнь диктует необходимость разобраться в этом явлении.
      "Знамя" предваряет конференц-зал несколькими историями, рассказанными самими мигрантами*. А затем мы передаем слово ученым и писателям, которых попросили ответить на наши вопросы. В чем суть концепции миграционной политики России? Как управлять миграцией, не нарушая демократических принципов? Какими действиями можно ослабить напряженность в обществе, вызванную притоком мигрантов? Как превратить миграционный процесс из негативного в позитивный, сделать очевидными его плюсы?
      I. Чужие среди своих
      Подмосковье.
      Анна Алексеевна, пенсионерка, вдова.
      - Я из Кустаная (Казахстан). Родилась там и прожила 50 лет. После распада Союза в Казахстане резко обострились межнациональные отношения. Сначала меня насторожило то, что если в школе побьют ребенка-казаха, то это скандал, если русского - так и должно быть. В автобусе казах может на тебя кричать, даже плюнуть в лицо. Когда стали появляться листовки "Казахи, ничего не покупайте у русских, они и так нам все оставят", я отправила в Россию детей с внуками. Сыну дали адрес Дубнинского промхоза, где председатель приглашал на работу, пообещав и жилье, и прописку.
      Те, кто с деньгами приехал, смогли устроиться на высокооплачиваемую работу, а тем, у кого не было средств существования, если и удавалось устроиться на работу, то на очень низкооплачиваемую, грязную. Я пошла пешком по колхозам. Председатель одного из них меня принял. Дали нам работу, жилье. Тут вдруг приходит милиция, регистрацию проверяют. Мы сказали, что нам разрешил председатель, но это не помогло, и начались наши хождения по бюрократам. Председатель как мог защищал нас, но и предупреждал, чтобы мы не жаловались в вышестоящие инстанции, "не прыгали через голову", иначе окажемся на улице, без жилья, без работы. И так тянулось на протяжении года. Нигде не удалось зарегистрироваться.
      А моих детей стали преследовать. Получилось так, что на ферме украли решетки из цветного металла. Так как мы жили рядом, все подозрения легли на нас. Сначала забрали в отделение моего зятя. Били, издевались, как хотели. Он не взял на себя вину. Приехали ко мне. Я им говорю: "Найдите вора. Мы приехали сюда не воровать, мы жить приехали". Выходят из дому и тут же берут моего сына, увозят за поселок, привязывают к березе вниз головой и целый час держат его так. Девять часов над ним издевались милиционеры. Мне это рассказали на работе в присутствии других людей. Представьте, каково матери это слышать! Я пошла к начальнику милиции и добилась освобождения сына. Его четыре часа возили в кузове, раздетого, в результате он заболел воспалением легких. Когда он оказался дома, обнял меня, заплакал и сказал: "Мама! Спасибо за то, что ты меня таким здоровым родила, что я выдержал все это".
      Мы стали обращаться в разные инстанции, нашли юриста, который нас направил в общественную организацию помощи мигрантам. О нас писали во многих изданиях, киношники из Франции и Германии сняли о нас фильм.
      Я в прошлом агроном, служила в армии. Имею медаль, в трудовой книжке 5 благодарностей. В Казахстане я оставила дачу, двухэтажный капитальный гараж. Смогла вывезти единственный контейнер, только свои личные вещи. Остальное - достояние республики.
      Я стремилась обеспечить себе старость, а в итоге осталась у разбитого корыта, ни с чем. Заново в 50 лет начинать - и то не дают возможности. Нам ведь много не надо. Мы же не приехали просто в гости. Мы приехали жить. Мы не сидим, не ждем, что нам принесут и дадут. Мы ни у кого не отбираем работу, как нас упрекают. Здесь ее столько, что хватит всем. Только работай. Я хочу, чтобы у меня была крыша над головой, чтобы я не боялась, что моих детей завтра вышвырнут.
      Подмосковье.
      Алла Викторовна, высшее образование, дизайнер-модельер, двое детей.
      - Приехала в Россию из Туркменистана в 2001 году с двумя несовершеннолетними детьми. Вместе с семьей брата снимаю квартиру. Очень тесно, сложно.
      По образованию я математик, закончила Туркменский университет, а потом переквалифицировалась в дизайнера-модельера. Занимаюсь сейчас созданием этнографического салона восточного стиля.
      Я родилась в России, мои родители уехали в Туркмению по направлению. Отец работал в авиации, опылял хлопчатник. Мы долго не решались уехать оттуда, надеялись на то, что будем еще востребованы. Но оказались там ненужными. И, как оказалось, здесь мы тоже не нужны. У Туркмении сейчас своя программа развития, возрождения нации - "Рухнаме". Программа очень хорошая, но она для местного населения. Она идет вразрез с моими взглядами. Основные тезисы программы возрождения - чистота нравов, соблюдение мусульманских законов. Но так как я по крови и по своей сути русская, то мне смысла нет там жить, хотя мне нравится восточная культура, простой народ. У Туркмении большой производственный потенциал. Но проживать там постоянно - это значит принять полностью все взгляды, идеологию.
      У меня туркменское гражданство. Мы - вынужденные переселенцы. Нам дали статус, чтобы уехать беспошлинно, и сказали, что дальше пусть российское государство решает, что с нами будет. За перевоз вещей там мы почти ничего не заплатили, зато здесь с нас взяли огромный налог в 150 долларов за то, чтобы получить контейнер. Квартиру мы продали за бесценок, а когда приехали сюда, поняли, что остались без средств и без квартиры. Статус вынужденного переселенца нам не дал ни прав, ни возможностей. Что теперь делать? Будем бороться. Я в себе пока еще чувствую бодрость, которую не хотелось бы терять. Но большая часть энергии уходит на какую-то бесплодную борьбу. Прежде всего, я себя должна узаконить, а потом уже будет отдача. А пока идет только движение сопротивления.
      Самара.
      Сергей Геннадьевич, высшее образование, инженер-строитель, женат, двое детей.
      - Я и моя жена родились в Узбекистане. Мы вместе учились в Бухарском политехническом институте. Уехали из Узбекистана в основном из-за детей. Там у детей не было будущего, везде притеснения. Последнее время были конфликтные ситуации и в магазинах, и на рынках, часто мы слышали: "Не нравится - поезжай в свою Россию". Я уехал оттуда в 1994 году.
      Российское гражданство я принял в посольстве в Ташкенте. Встал сразу на учет в миграционной службе, получил статус вынужденного переселенца. Устроился монтажником на предприятие "Самаратрансстрой", чтобы получить жилье. Через два месяца мне дали комнату в общежитии. Три года я жил один, жена и дети ждали, пока я обоснуюсь и что из этого получится. Все получили там российское гражданство, приехали ко мне. Сейчас жена работает бухгалтером на том же предприятии.
      У себя дома мы имели трехкомнатную квартиру, почти 100 кв. метров. Продали всего за 800 долларов. На эти деньги здесь ничего не купишь. Никакой помощи, кроме предоставленного нам статуса, мы ни от кого не получили.
      Я не жалею, что переехал в Россию, жена, думаю, тоже не жалеет, хотя проблема жилья у нас не решена, лечение платное, несмотря на наличие полиса, и заработков моих хватает только на питание и на учебу. Прописка в общежитии очень хитрая. У нас на руках нет ордеров, живем на "птичьих правах". Прежнее материальное благосостояние вряд ли возможно восстановить, может быть, наши дети заработают.
      Сызрань.
      Абдул Хакович, высшее образование, инженер-электрик, женат, трое детей.
      - Я приехал из Чечни, из Грозного, в 1999 году, а семья моя уехала оттуда еще в 1992-м. Когда там начались националистические митинги, погромы, моего среднего сына взяли в заложники. У меня была машина, я ее продал, сына отпустили, и жена с ним уехала в Россию. Вскоре я тоже уехал в Россию, а когда жизнь в Чечне стала налаживаться, я приехал за документами. Меня арестовали, обвинив в том, что я работаю на Федеральную службу контрразведки.
      Пришлось испытать обиды и унижения. В конце концов за меня отдали большой выкуп. На моих глазах людей забирали боевики. Они приходили с автоматами, в масках, грабили квартиры. Сколько людей убили просто так! Боевики находятся словно под гипнозом, у них есть проповедники. Им внушают, что, убив своего врага, они попадут в рай. Они в этом убеждены и убивают невинных людей за то, что они русские, видя в каждом русском врага. Были случаи, когда на базаре калечили людей только за то, что те говорили по-русски. Моего друга избили арматурой, сломали руки и ноги. Взрывают и убивают в основном подростки. При этом около 70% чеченцев страдают там, они не хотят стрелять, но их заставляют.
      Самое обидное, что и на новом месте пришлось испытать унижения не меньшие. Когда я выехал из Грозного, меня били полупьяные российские солдаты за то, что у меня мусульманское имя. Я приехал в 1996 году, встал на учет в миграционную службу в Буденновске, затем меня отвезли в Ставрополь и там зарегистрировали. Но мне долго не давали статус вынужденного переселенца из-за того, что я ездил в Чечню за документами.
      Я родился в Ульяновской области, там живут все мои родственники. Там я прожил 30 лет, выросли дети. Сейчас живем в г. Сызрань Самарской области. Общественная организация Сызрани мне помогла получить статус вынужденного переселенца.
      Мы здесь снимаем садовый домик. Я на работу не устроился, хорошего места не найти, а на низкую зарплату нет смысла устраиваться. Получаю пенсию. Хорошо, иногда родственники помогают, дают картошку. У нас есть небольшой участок земли.
      В Грозном у нас была квартира, машина, дача. Все там осталось. В первую войну квартира была разрушена, дом развалился пополам. Здесь практически ничего не удалось приобрести, только то, что дали родственники. Отношение к нам в большинстве случаев как к нахлебникам. Постепенно привыкаем, другого выхода нет.
      Пензенская область.
      Виктор Иванович, высшее образование, женат, двое детей.
      - Я работаю не по специальности - простым рабочим. Моя специальность инженер-механик, учился в Узбекистане в Чирчикском политехническом институте. Работал инженером на станкостроительном заводе. Родились мы в Узбекистане. Родители жены из России, мои - из Украины.
      С началом перестройки обострились межнациональные проблемы. Когда наш сын пытался поступить в институт в Узбекистане, ему всячески препятствовали. Русскоязычной молодежи там учиться не дают. Сюда, в Пензенскую область, приехали с надеждой, что здесь будет легче. Тут, по крайней мере, снимается национальный вопрос, кроме того, у нас здесь много родственников, друзей.
      Я приехал на разведку в 1994 году, семья - в 1995-м. В то время легко предоставляли статус вынужденных переселенцев. Поселились сначала в Пензе, я устроился сантехником. Жили в подвальном помещении. Ужасная сырость. Стали искать работу жене. Она устроилась учительницей в селе. Нам повезло, что там была учительская избушка. А через два года она сгорела, и имущество наше сгорело вместе с ней. Миграционная служба дала нам квартиру в поселке Старая Каменка. Жена работает в школе военруком. Учителя истории в этом поселке не требуется, а военрука не было уже пять лет.
      Я работал в совхозе механизатором по уборке и очистке коровников. Решили, что надо мне поехать на Север, заработать денег и начать нормальную жизнь. Я проработал четыре года в Сургуте. Стаж у меня не шел. Приезжих брали на работу с этим условием. Зарплата была низкая.
      Для меня сейчас нет хуже проблемы, чем наша паспортная политика. Это издевательство над нашими людьми. Люди должны беспрепятственно ехать в Россию, если они желают стать россиянами. Еще одна проблема - получение гражданства. Люди на местах встречают предвзято: "А, чужие, они нам не нужны".
      Нам этот переезд стоил седины, боли, крови и т.п. Мы гораздо больше потеряли, нежели приобрели. Мы люди неглупые и работоспособные, трудолюбивые. На это и рассчитываем.
      Рязанская область.
      Геннадий Иванович, высшее образование, женат.
      - Я по специальности радиоинженер. Родился в Краснодарском крае. В Казахстан родители переехали еще до войны. Жена родилась в Павлодаре. Я работал на Фрунзенском заводе электронно-вычислительных машин в должности начальника конструкторского отдела. По возвращении в Россию пришлось работать простым электриком, ну а сейчас второй год на пенсии.
      Мы сейчас занимаемся строительством дома в компактном поселении. Начали строить дом в 1996 году. Сначала я взял ссуду, купил материалы, потом дочка ссуду взяла. Дочь и зять работают. У всех высшее образование. Дочь работает оператором котельной, зять работает на АТС.
      Не жалеем, что приехали сюда, для нас это манна небесная, что мы смогли получить в России кусочек земли. Здесь мы оказались благодаря переселенческой организации Рязани. В России у нас никого не было, и нам предложили начать строительство жилья в компактном поселении в Рязанской области.
      Сейчас уже вряд ли удастся восстановить прежний уровень материального благосостояния: пенсия - 1400 рублей, у жены тоже. Дохода больше никакого нет, разве что с огорода подспорье.
      Знакомые подарили нам козу, в этом году она окотилась, так теперь мы с молоком и с козлятами. Опыта у нас не было, но приспособились, и очень довольны.
      С местным населением проблем нет. Я человек уживчивый. Строю все сам я когда-то, еще до института, работал плотником. Кроме того, сам делаю мебель. Недавно свет и газ провели, скоро вода будет, а до этого пять лет воду брали из речки.
      Орловская область.*
      Екатерина Ивановна, по специальности агроном. Переехала в 1992 году из Казахстана. Теперь работает свинаркой в колхозе.
      - Когда я еще жила дома, попалась мне в "Комсомольской правде" статья, где говорилось, что Орловской области требуются сельскохозяйственные специальности. Тогда я написала в службу трудоустройства, меня пригласили приехать, посмотреть. Дело в том, что в Казахстане еще в 90-м году начались всякие волнения, притеснения, а к 92-му году у нас не было другого выбора. Мы были согласны на все, что нам предложат, хотя, конечно, не все нас устраивало.
      Я до этого ни разу не была в России, и все мои родные всю жизнь прожили в Казахстане. Мои представления о России были намного более радужными. Когда приехала, все время плакала, не могла привыкнуть. Здесь все убогое: быт, порядки, нравы. Состояние у меня было такое, представьте сами: все было и в один миг всего лишиться, а затем начинать с нуля. И только вспоминать, как все прекрасно было.
      Мы будем считаться приезжими до конца своих дней, и дети даже, по-моему, будут считаться чужими. Такое отношение идет с двух сторон: с одной - мы держимся немного обособленно, с другой - они нас старались сторониться, особенно первое время. Но и здесь есть люди очень добрые, отзывчивые, жить ведь со всеми можно. Местные бабушки нам на первых порах помогали - мы покупали у них молоко, овощи, грех обижаться. Теперь у нас самих участок и корова, земли здесь хватает, дают, не жалея. С хозяйством я справляюсь, ведь мы сами из села.
      Я всегда себя ощущала русской, и никогда не было иных мыслей. Детей у русских примерно у всех было по двое, да и здесь такая же ситуация, очень редкие случаи, когда много детей. Значение, ценность семьи здесь намного меньше, и все это из-за пьянства и сквернословия. У нас среди русских это не было так распространено, потому что восточным людям это не присуще, а мы жили по их обычаям.
      Там было больше цивилизации - газ, электричество, вода, все без проблем. Из-за этого я могла больше времени проводить с семьей. Здесь даже некогда готовить: что-то перехватил - и ладно. У местных нет таких особых блюд, которые бы я хотела приготовить, а восточных кушаний готовлю много: манты, плов, бешбармак, соления по своим рецептам. Хотя, конечно, есть новшество: здесь мы без картошки не обходимся, а там почти ее не ели.
      Там мы пели русские песни, но могли поддержать и казахскую компанию. Еще я заметила такое различие: у нас на свадьбу приглашали, кого хотели, а на похороны шли все, кто знал человека и хотел с ним попрощаться. Здесь на свадьбу идут все, кому захочется выпить, а на похороны специально приглашают. Еще мы сначала говорили не так: у них свой говор, ударения они неправильно ставят; теперь мы уже так же разговариваем, привыкли.
      Здесь люди более горячие, резкие; мы, в противоположность, выдержанные и спокойные. Ну и, конечно, для местных характерна полная безответственность и наплевательское отношение ко всему.
      Виктор Петрович, образование незаконченное высшее.
      Приехал в 1994 году из Узбекистана. Занимается малым бизнесом.
      - В 1994 году приехал к родственникам жены на 3 месяца, живу уже 4-й год. Трудно привыкнуть к общению с людьми, они меня не понимают. Например, начинаешь им объяснять, как можно заработать деньги, они пугаются, боятся любых новшеств. Как только приехал, предлагал поставить ларьки с мороженым, их еще нигде не было, они испугались. Никто не хочет заработать денег. В то же время, с местными опасно иметь дело: они все нечисты на руку. Могут в любой момент обмануть, подставить. В любых предприятиях я практически бесправен: все документы записаны на местных, хотя все идеи мои, они могут меня в любой момент отстранить.
      Мне кажется, в селах и маленьких городах, как Ливны, лучше жить компактно из-за отрицательного отношения, а в большом городе лучше раствориться, там тебя никто не знает, будут относиться как к своему.
      Мне кажется, что сюда могут переехать те люди, которые способны заработать деньги, везде устроиться, легкие на подъем, способные заново начать свою жизнь.
      К нашей еде здесь очень трудно привыкают, моим друзьям многое не нравится: шурпа, чай из пиал. Манты сначала не ели, теперь распробовали. Мы с женой не воспринимаем российский квас.
      Особых различий в одежде нет, хотя в то время там одевались лучше, чем в России. Но мы привезли с собой и чапаны - халаты, тюбетейки, носим здесь. Тут сейчас круто одеваются, хотя некуда пойти, ходят на базар в дорогих шубах. Они могут голодать, во всем себе отказывать, но шубу купят, "как у той Мани". Мы прежде всего уделяем внимание семье, будем лучше питаться, обеспечим ребенка, у нас все для детей.
      Нас сразу вычисляют, что мы говорим не по-русски, хотя они сами неправильно говорят, "гыкают", так даже в школе учат. Мы своего ребенка стараемся учить говорить правильно, а в школе наоборот.
      У нас было мало верующих - все больше старики, хотя была большая церковь. Последнее время здесь стало много верующих, как среди пенсионеров, так и среди молодежи. Я боюсь к попу подойти, не знаю, как ему руку целовать, не могу просвиру съесть, даже кусочек. Я покрестился только здесь, недавно.
      Местных не волнуют общие проблемы, им все равно, что будет после них, как будут жить их дети. Взяли и заглушили всю рыбу в нашей речке; им все равно, что ее там больше не будет, главное, денег достали. Они не хотят поднять свой уровень жизни, хотя, может быть, другой жизни и не видели. У них одна мечта - летом поехать на море, а про какие-нибудь культурно-исторические места они и слышать не хотят.
      Я не горжусь тем, что я русский. А чем здесь гордиться? Для меня правительство ничего не сделало, бросило нас на произвол. Если б спросили меня, хочу ли я быть русским, я бы ответил: "нет". Хотел бы быть любой другой национальности, жить в любой другой стране. Стыдно за своих сограждан.
      Гордиться в нашей истории есть чем: наши ракеты первыми полетели в космос, можем гордиться Сахаровым, он мне всегда нравился, даже когда над ним смеялись, микрофон отключали. Петром I - он все-таки наш флот поднял. Еще был человек, служивший для меня авторитетом, Владимир Высоцкий, я с самого детства его песни слушал.
      Людмила Михайловна, техник-архитектор. Приехала из Киргизии в 1993 году.
      - Все начали уезжать с 90-го года. Открытой войны не было, но могли в лицо сказать: "Уезжайте отсюда". Не было никаких перспектив с работой. Мы уехали из-за детей, о них просто вытирали ноги, унижали их только за то, что они русские. Мы прежде всего заботились об их будущем.
      Приезжих здесь берут на самую низкооплачиваемую работу, не учитывают их образования. Мы здесь никто, поэтому в отношениях местные всегда держат с нами дистанцию. Совсем другой склад жизни. Там мы жили в районном центре - большом селе. Здесь маленькая деревня, все на виду, приходится контролировать свое поведение, если не хочешь конфликтовать. Это достаточно тяжело, я теперь стала более скрытной. Сразу очень бросилось в глаза: никакого уважения к родителям. Можно обращаться к старшим на "ты", сын даже может мать "послать". Теперь даже мои дети стали со мной по-другому разговаривать.
      В Киргизии мы жили, теперь у нас другая цель - нам надо выжить. Там у меня был небольшой огородик возле дома, так, для собственного удовольствия. Мы в основном на производстве работали, с землей не сталкивались. Тут приходилось все начинать заново. Кто-то и советом помогал, люди хорошие везде есть.
      Своими кушаньями я угощала соседей и знакомых, но им ничего не понравилось. Сама продолжаю делать манты, лапшу, люблю острую еду. У местных мы переняли только картошку и, может быть, винегрет.
      Здесь говорят не по-русски, нас сразу отличают по говору. Мы говорим, как нас в школе учили, здесь везде ставят неправильные ударения, говорят вместо арбуза и тыквы одно слово "гарбуз". Дети начинают так говорить, а что от них можно ожидать, если учитель русского языка заставляет неправильно ставить ударения, иногда доходит до скандала. Здесь мат на мате. У нас неприлично было на улице материться, здесь все равно. Здесь тебя понимают, только если ты матом "пошлешь".
      У нас была традиция - на похороны только определенные, скромные блюда. Здесь на похороны столы накрывают не хуже, чем на свадьбу, много выпивки, иногда даже запевают. Там у нас в селе была церковь, много верующих. Я, бывало, ходила исповедоваться, детей водила. Здесь церковь только в Дмитровске. Иногда бывает желание сходить, но слишком далеко идти, возможности нет. А поплакаться кому-нибудь хочется.
      Русские характером погрубее, пожестче. Азиаты мягче, не могут так легко обидеть, скорее сдержатся, чем что-то обидное скажут. Когда я жила в Киргизии, гордилась, что я русская. Думала, у меня есть родина, есть куда поехать. Сейчас все чувства притупились, уже ни о чем не думаю. Одна цель: самим выжить и детей на ноги поднять.
      За русских обидно: великий народ, люди вроде неглупые, сколько различных подвигов совершили, а так плохо живем, как будто не заслужили хорошую жизнь.
      Ирина Степановна, образование высшее. Приехала из Азербайджана в 1990 году.
      - Я думала, что Россия - это мой дом, потому что я русская. Нас там считали за второй сорт. Когда уезжали, они вывешивали плакаты: "Не уезжайте, нам нужны белые рабы!".
      Выбирали мы место очень поспешно. Ребята с нашего предприятия поехали сюда, им предоставили жилье. В итоге здесь несколько наших семей.
      В себе пришлось буквально все поменять, здесь надо жить их жизнью, надо размышлять и мыслить их понятиями, иначе они меня не понимают.
      Местные здесь двуличные, все тебе в лицо улыбаются, а за глаза про тебя такое скажут... В России - нет, не скажу про Россию, скажу про эту деревню - здесь полно алкоголиков, а рабочих рук мало. И вот пьяница запросто может не выйти на работу, и председатель не может его уволить. А мы люди, приспособленные к труду, мы работаем, мы их ущемили во многом. В них перестали так остро нуждаться, их стали выгонять, вот они и начали нам высказывать, и пошли конфликты. Сейчас уже нормально, я смогу ответить. Мы не обосабливаемся, находим контакты.
      Наши дети уважительнее относятся к своим родителям. У нас, у переселенцев, никогда нет такого, чтобы ребенок пил за одним столом с матерью и отцом.
      Там мы много всего готовили, а сейчас уже почти нет. Во-первых, нет таких продуктов, допустим, долму я не приготовлю, потому что нет виноградных листьев. Шашлык я толком не приготовлю, потому что я привыкла его делать из молодого барана, а здесь шашлык свиной. Кухня здесь очень скудная, однообразная.
      Там ничего экзотического мы не носили, даже азербайджанцы одевались, как русские. Местные безвкусно одеваются, я сразу отличаю по одежде переселенца. В доме у нас все более прибрано.
      У нас сам тембр речи разный, мы говорим мягче, они говорят грубее. У них тут местный диалект. Матом здесь все ругаются, у нас не бывает так, что муж при жене заматерится, это не положено. А сейчас мы все материмся одинаково, потому что поняли: если мы не будем материться, они нас съедят, это самооборона.
      Очень тяжело было привыкнуть к грязи, даже страшно вспоминать. Да даже если взять Ливны, это ж не город, а свинарник. Добивает нас резина, мы там не носили резиновую обувь.
      Здесь я местные праздники не отмечаю. Если все отмечать, то вообще только гулять нужно. Все напиваются. А мы вообще мало пьем. У нас ни один человек не будет валяться в канаве.
      Мы более живые люди, они более ограниченные, у них узкий кругозор. Мы их много чему научили, мы на них очень сильно повлияли. У них и культура стала развиваться, и кухня стала разнообразнее. Еще мы привыкли, когда кто-то умирает, собирать деньги, независимо, богатый он или небогатый, показываем уважение, а у них этого не было. И мы их приучили, они теперь сами ходят собирают.
      Русских почему отовсюду гонят? У нас нет дружбы. Мы сами друг друга не уважаем. Черты характера у русского человека поменялись с хороших на плохие. Сейчас нами движет больше подлость и зависть друг к другу. Раньше в любой дом можно было постучаться и получить кусок хлеба. А сейчас умирать будешь, тебе не откроют. Мы, по-моему, изжили себя.
      Василий Степанович. Приехал из Таджикистана в 1992 году.
      - Когда решили уехать, никаких предложений от службы миграции не было, место пришлось искать самим. Выбора не было. Отъезд был очень тяжелым, до сих пор больно и горько вспоминать. Уехал в сентябре 1992 года, а в декабре в Таджикистане опять начались военные действия.
      Пришлось очень многое менять в себе, особенно с точки зрения психологии. Огромные различия на бытовом уровне. Очень трудно приспособиться к климату.
      Очень хорошо, когда приезжие живут вместе, им легче приспособиться к местным условиям. Надо сказать, что со стороны правительства России нет никакой заинтересованности в приезде мигрантов-русских. Руководство на местах откупается минимальной материальной помощью: дали немного досок, шифера, кирпича - что хочешь с ними, то и делай. На постройку дома все равно не хватит. Дали нам небольшую ссуду, многие успели построить дома (да и те стоят внутри недостроенные), а я не успел.
      Я считаю, что у переселенцев есть, несомненно, возможность самореализоваться, хотя все зависит от конкретного случая. Многие обзавелись жильем, у многих, хотя не у всех, есть более или менее сносная работа. Сейчас для нас проводят газ, в принципе жить можно, стремления уехать отсюда нет, впрочем, как и возможности. Все силы теперь направлены на постройку дома, и так у многих, поэтому все бросить и уехать на новое место никто, я думаю, не решится, тем более что неизвестно, как на новом месте - может, еще хуже. Желания вернуться в Таджикистан нет у меня, даже если бы все вернуть на прежнее место. Здесь теперь моя родина, мой дом, мне здесь хорошо, здесь хорошо моим детям. Хоть и живем в вагончике, ребенок мой может отдыхать в пионерлагере, я не беспокоюсь за его жизнь. Здесь спокойно, я теперь занимаю три вагончика, построил сарай, держу корову, кур, недавно родился теленок. Надеюсь, что скоро дострою дом, мы оптимисты по натуре.
      Стыдно и обидно за наше руководство, которое не помогает тем, которые вынуждены уехать из бывших республик СССР. Переехать очень трудно, очень трудно обустроиться на новом месте. На мой взгляд, никакой миграционной политики у нашего правительства нет, оно не знает наших проблем, хотя и могло бы помочь, это в его собственных интересах, так как переселенцы очень работящие люди, хотят работать, в отличие от местных.
      Я ощущаю себя русским, но чувствую свое отличие от местных в укладе жизни. Были проблемы с пропиской, сейчас у нас липовая прописка, зато смогли получить гражданство российское.
      Анна Степановна, образование среднее специальное. Приехала из Киргизии в 1996 году.
      - Россию я знала очень хорошо, потому что мы ездили сюда в отпуск каждый год, в командировках часто бывали.
      Когда мы переезжали в Россию, выбора большого не было. Куда пришлось, туда и поехали. Если бы мне в середине 80-х кто-то сказал, что мы в Россию переедем жить, то я бы ему глаза выцарапала, потому что очень я любила город, где мы жили. А сейчас там уже невозможно оставаться.
      Там я работала педагогом, воспитателем. А здесь приходится понемногу везде работать. Почтальоном работала. Жить-то надо. Тяжело материально, поэтому на любую работу шла.
      Отношения с местными складываются нормальные. Они здесь прекрасные люди. Может быть, потому, что у меня работа такая. Я почтальон, хожу по домам, разговариваю. Поначалу, конечно, говорили: "Вот, понаехали!". Если что-то пропадет, то на нас думали. А потом одна женщина сказала: "Вы посмотрите, они же освоили землю, убрали вокруг своего дома, они же все работают, а не пьянствуют!". Заступились за нас - и все разговоры эти кончились.
      Мы приезжали в разное время из разных мест. Вот мы, три семьи, из Киргизии, а в основном были семьи из Казахстана. Мы жили дружно, одним сплоченным коллективом. Я быстро вхожу в контакт с людьми, и если бы нас поселили к местным, то я тоже бы быстро нашла контакт. Не знаю, что лучше. Не жила я так. А поскольку миграционная служба выкупила дом, то мы живем вроде как общиной.
      Мы вообще, по паспорту, считаемся украинцами. Но обычаев мы украинских не знаем, языка не знаем, родственники у нас все здесь и в Киргизии. Кто мы? Вот нас было пять детей в семье: четверо по паспорту украинцы, а старший брат - русский. Ну, здесь, конечно, мы русские.
      Муж мой работает на стройках, все время в командировках. Только на субботу-воскресенье домой приезжает. Школы здесь нет, но я в клубе кружки веду. Платят, конечно, смешно, но это моя профессия, мне интересно. В прошлом году вела кружок "Кукольный театр".