Что за женщина жила

(Бог ее помилуй!) —

Не добра и не верна,

Жуткой прелести полна,

Но мужчин влекла она

Сатанинской силой.

Да, мужчин влекла она

Даже от Сент-Джаста,

Ибо Африкой была,

Южной Африкой была,

Нашей Африкой была,

Африкой — и баста!

В реках девственных вода

Напрочь пересохла,

От огня и от меча

Стала почва горяча,

И жирела саранча,

И скотина дохла.

Много страсти сберегла

Для энтузиаста,

Ибо Африкой была,

Южной Африкой была,

Нашей Африкой была,

Африкой — и баста!

Хоть любовники ее

Не бывали робки,

Уделяла за труды

Крохи краденой еды,

Да мочу взамен воды,

Да кизяк для топки.

Забивала в глотки пыль,

Чтоб смирнее стали,

Пронимала до кости

Лихорадками в пути,

И клялись они уйти

Прочь, куда подале.

Отплывали, но опять,

Как ослы, упрямы,

Под собой рубили сук,

Вновь держали путь на юг,

Возвращались под каблук

Этой дикой дамы.

Все безумней лик ее

Чтили год от года —

В упоенье, в забытьи

Отрекались от семьи,

Звали кладбища свои

Алтарем народа.

Кровью куплена твоей,

Слаще сна и крова,

Стала больше чем судьбой

И нежней жены любой —

Женщина перед тобой

В полном смысле слова!

Встань! Подобная жена

Встретится нечасто —

Южной Африке салют,

Нашей Африке салют,

Нашей собственной салют

Африке — и баста!

Сын мой Джек не прислал мне весть?

Не с этой волной.

Когда он снова будет здесь?

Не с этим шквалом, не с этой волной.

А может, друг им он вести шлет?

Не с этой волной.

Ведь что утонуло, то вряд ли всплывет —

Ни с прибоем, ни с грозной волной.

В чем же, в чем утешение мне?

Не в этой волне,

Ни в одной волне,

В том, что он не принес позора родне

Ни с этим шквалом, ни с этой волной.

Так голову выше! Ревет прибой

С этой волной

И с каждой волной.

Он был сыном, рожденным тобой,

Он отдан шквалу и взят волной.

Когда похоронный патруль уйдет

И коршуны улетят,

Приходит о мертвом взять отчет

Мудрых гиен отряд.

За что он умер и как он жил —

Это им все равно.

Добраться до мяса, костей и жил

Им надо, пока темно.

Война приготовила пир для них,

Где можно жрать без помех.

Из всех беззащитных тварей земных

Мертвец беззащитней всех.

Козел бодает, воняет тля,

Ребенок дает пинки.

Но бедный мертвый солдат короля

Не может поднять руки.

Гиены вонзают в песок клыки,

И чавкают, и рычат.

И вот уж солдатские башмаки

Навстречу луне торчат.

Вот он и вышел на свет, солдат, —

Ни друзей, никого.

Одни гиеньи глаза глядят

В пустые зрачки его.

Гиены и трусов, и храбрецов

Жуют без лишних затей,

Но они не пятнают имен мертвецов:

Это — дело людей.

Они к нам не вернутся — их, отважных, полных сил,

Отдали в жертву, обратили в прах;

Но те, кто их в дерьме траншей бессовестно сгноил,

Ужель умрут в почете и в летах?

Они к нам не вернутся, их легко втоптали в грязь,

Лишив подмоги, бросив умирать;

Но те, кто смерти их обрек, над ними же глумясь,

Ужель нам с теплых мест их не согнать?

Нам наших мертвых не видать до Страшного Суда,

Пока прочна оград закатных медь,

Но те, болтавшие вовсю, большие господа,

Ужель опять дано им власть иметь?

Ужель с грозой пройдет наш гнев, ужель простим и

Ужель увидеть снова мы хотим,

Как ловко и легко они опять наверх вползут

С изяществом, присущим только им?

Пускай они нам льстят и лгут, мороча дураков,

Пускай клянутся искупить свой грех,

Ужель поддержка их друзей и хор их должников

Им обеспечат, как всегда, успех?

Всей жизнью им не искупить и смертью не стереть

Навеки запятнавший нас позор;

Ужель у власти Лень и Спесь и дальше нам терпеть

Безмолвно, как терпели до сих пор?

Проходя сквозь века и страны в обличье всех рас земных,

Я сжился с Богами Торжищ и чтил по-своему их.

Я видел их Мощь и их Немощь, я дань им платил сполна.

Но Боги Азбучных Истин — вот Боги на все времена!

Еще на деревьях отчих от Них усвоил народ:

Вода — непременно мочит, Огонь — непременно жжет.

Но нашли мы подход бескрылым: где Дух, Идеал, Порыв?

И оставили их Гориллам, на Стезю Прогресса вступив.

С Ветром Времени мы летели. Они не спешили ничуть.

Не мчались, как Боги Торжищ, куда бы ни стало дуть.

Но Слово к нам нисходило, чуть только мы воспарим,

И племя ждала могила, и рушился гордый Рим.

Они были глухи к Надеждам, которыми жив Человек:

Молочные реки — где ж там! Нет и Медом текущих рек!

И ложь, что Мечты — это Крылья, и ложь, что Хотеть значит Мочь,

А Боги Торжищ твердили, что все так и есть, точь-в-точь.

Когда затевался Кембрий, возвестили нам Вечный мир:

Бросайте наземь оружье, сзывайте чужих на пир!

И продали нас, безоружных, в рабство, врагу под ярем,

А Боги Азбучных Истин сказали: «Верь, да не всем!»

Под клики «Равенство дамам!» жизнь в цвету нам сулил Девон,

И ближних мы возлюбили, но пуще всего — их жен.

И мужи о чести забыли, и жены детей не ждут,

А Боги Азбучных Истин сказали: «Гибель за блуд!»

Ну а в смутное время Карбона обещали нам горы добра:

Нищий Павел, соединяйся и раздень богатея Петра!

Деньжищ у каждого — прорва, а товара нету нигде.

И Боги Азбучных Истин сказали: «Твой Хлеб — в Труде!»

И тут Боги Торжищ качнулись, льстивый хор их жрецов притих,

Даже нищие духом очнулись и дошло наконец до них:

Не все, что Блестит, то Золото, Дважды два — не три и не пять,

И Боги Азбучных Истин вернулись учить нас опять.

Так было, так есть и так будет, пока Человек не исчез.

Всего четыре Закона принес нам с собой Прогресс:

Пес придет на свою Блевотину, Свинья свою Лужу найдет,

И Дурак, набив себе шишку, снова об пол Лоб расшибет,

А когда, довершая дело, Новый мир пожалует к нам,

Чтоб воздать нам по нуждам нашим, никому не воздав по грехам, —

Как Воде суждено мочить нас, как Огню положено жечь,

Боги Азбучных Истин нагрянут, подъявши меч!

Дети Марии легко живут, к части они рождены благой.

А Детям Марфы достался труд и сердце, которому чужд покой.

И за то, что упреки Марфы грешны были пред Богом, пришедшим к ней.

Детям Марии служить должны Дети ее до скончанья дней.

Это на них во веки веков прокладка дорог в жару и в мороз.

Это на них ход рычагов; это на них вращенье колес.

Это на них всегда и везде погрузка, отправка вещей и душ,

Доставка по суше и по воде Детей Марии в любую глушь.

«Сдвинься»,-горе они говорят. «Исчезни»,-они говорят реке.

И через скалы пути торят, и скалы покорствуют их руке.

И холмы исчезают с лица земли, осушаются реки за пядью пядь.

Чтоб Дети Марии потом могли в дороге спокойно и сладко спать.

Смерть сквозь перчатки им леденит пальцы, сплетающие провода.

Алчно за ними она следит, подстерегает везде и всегда.

А они на заре покидают жилье, и входят в страшное стойло к ней.

И дотемна укрощают ее, как, взяв на аркан, укрощают коней.

Отдыха знать им вовек нельзя, Веры для них недоступен Храм.

В недра земли их ведет стезя, свои алтари они строят там,

Чтобы сочилась из скважин вода, чтобы, в землю назад уйдя,

Снова поила она города, вместе с каждой каплей дождя.

Они не твердят, что Господь сулит разбудить их пред тем, как гайки слетят,

Они не бубнят, что Господь простит, брось они службу, когда хотят.

И на давно обжитых путях и там, где еще не ступал человек,

В труде и бденье — и только так Дети Марфы проводят век.

Двигая камни, врубаясь в лес, чтоб сделать путь прямей и ровней,

Ты видишь кровь — это значит: здесь прошел один из ее Детей.

Он не принял мук ради Веры святой, не строил лестницу в небеса,

Он просто исполнил свей долг простой, в общее дело свой вклад внеся.

А Детям Марии чего желать? Они знают — ангелы их хранят.

Они знают — им дана Благодать, на них Милосердья направлен взгляд.

Они слышат Слово, сидят у ног и, зная, что Бог их благословил,

Свое бремя взвалили на Бога, а Бог — на Детей Марфы его взвалил.

Кто не знает Вдовы из Виндзора,

Коронованной старой Вдовы?

Флот у ней на волне, миллионы в казне,

Грош из них получаете вы

(Сброд мой милый! Наемные львы!).

На крупах коней Вдовьи клейма,

Вдовий герб на аптечке любой.

Строгий Вдовий указ, словно вихрь, гонит нас

На парад, на ученья и в бой

Сброд мой милый! На бойню, не в бой!).

Так выпьем за Вдовье здоровье,

За пушки и боезапас,

За людей и коней, сколько есть их у ней,

У Вдовы, опекающей нас

(Сброд мой милый! Скликающей нас!)!

Просторно Вдове из Виндзора,

Полмира считают за ней.

И весь мир целиком добывая штыком,

Мы мостим ей ковер из костей

(Сброд мой милый! Из наших костей!).

Не зарься на Вдовьи лабазы,

Перечить Вдове не берись.

По углам, по щелям впору лезть королям,

Если только Вдова скажет: «Брысь!»

(Сброд мой милый! Нас шлют с этим «брысь!»).

Мы истинно Дети Вдовицы!

От тропиков до полюсов

Нашей ложи размах. На штыках и клинках

Ритуал отбряцаем и зов

(Сброд мой милый! Ответ-то каков?)!

Не суйся к Вдове из Виндзора,

Исчезни, покуда ты цел!

Мы, охрана ее, по команде «В ружье!»

Разом словим тебя на прицел

(Сброд мой милый! А кто из вас цел?)!

Возьмись, как Давид-псалмопевец

За крылья зари — и всех благ!

Всюду встретят тебя ее горны, трубя,

И ее трижды латанный флаг

(Сброд мой милый! Равненье на флаг!)!

Так выпьем за Вдовьих сироток,

Что в строй по сигналу встают,

За их красный наряд, за их скорый возврат

В край родной и в домашний уют

(Сброд мой милый! Вас прежде убьют!)!

Хотел я глотку промочить, гляжу — трактир открыт.

«Мы не пускаем солдатню!» — хозяин говорит.

Девиц у стойки не унять: потеха хоть куда!

Я восвояси повернул и плюнул со стыда.

«Эй, Томми, так тебя и сяк, ступай и не маячь!»

Но: «Мистер Аткинс, просим Вас!» — когда зовет трубач.

Когда зовет трубач, друзья, когда зовет трубач,

Да, мистер Аткинс, просим Вас, когда зовет трубач!

На представленье я пришел, ну ни в одном глазу!

За мной ввалился пьяный хлыщ, и он-то сел внизу.

Меня ж отправили в раек, наверх, на самый зад.

А если пули запоют — пожалте в первый ряд!

«Эй, Томми, так тебя и сяк, умерь-ка лучше прыть!»

Но: «Личный транспорт Аткинсу!» — когда за море плыть.

Когда за море плыть, друзья, когда за море плыть,

Отличный транспорт Аткинсу, когда за море плыть!

Дешевый нам дают мундир, грошовый рацион,

Солдат — ваш верный часовой, — не больно дорог он!

И проще фыркать: дескать, он шумен навеселе,

Чем с полной выкладкой шагать по выжженной земле!

«Эй, Томми, так тебя и сяк, да ты, мерзавец, пьян!»

Но: «Взвейтесь, грозные орлы!» — лишь грянет барабан.

Лишь грянет барабан, друзья, лишь грянет барабан,

Не дрянь, а «грозные орлы», лишь грянет барабан!

Нет, мы не грозные орлы, но и не грязный скот,

Мы — те же люди, холостой казарменный народ.

А что порой не без греха — так где возьмешь смирней:

Казарма не растит святых из холостых парней!

«Эй, Томми, так тебя и сяк, тишком ходи, бочком!»

Но: «Мистер Аткинс, грудь вперед!» — едва пахнет дымком

Едва пахнет дымком, друзья, едва пахнет дымком,

Ну, мистер Аткинс, грудь вперед, едва пахнет дымком!

Сулят нам сытные пайки, и школы, и уют.

Вы жить нам дайте по-людски, без ваших сладких блюд!

Не о баланде разговор, и что чесать язык,

Покуда форму за позор солдат считать привык!

«Эй, Томми, так тебя и сяк, катись и черт с тобой!»

Но он — «защитник Родины», когда выходит в бой.

Да, Томми, так его и сяк, не раз уже учен,

И Томми — вовсе не дурак, он знает, что почем!

Когда новобранец идет на Восток,

Он глуп, как дите, а уж пьет — не дай бог,

И он же давится крестам у дорог,

Сосунок, не обученный службе.

Не обученный службе,

Не обученный службе,

Не обученный службе —

Службе Королевы!

А ну-ка, юнец, не обвыкший в строю,

Нишкни да послушай-ка байку мою,

А я о солдатской науке спою,

О том, как поладить со службой.

Как поладить со службой…

Не вздумай, во-первых, таскаться в кабак.

Там пойло штыку не уступит никак,

Нутро продырявит, и дело — табак,

Поди, не порадуешь службу.

Не порадуешь службу…

Холеру могу обещать наперед.

Тогда, брат, и капли не взял бы я в рот.

С похмелья зараза тебя проберет

И в дугу так и скрутит на службе.

Так и скрутит на службе…

Но солнце — вот это всем бедам беда!

Свой пробковый шлем не снимай никогда

Или прямо к чертям загремишь ты, балда,

Как дурак ты загнешься на службе.

Ты загнешься на службе…

Если взводный, подлюга, на марше допек,

Не хнычь, точно баба, что валишься с ног,

Терпи и не пикни — увидишь, сынок,

О пиве заботится служба.

Позаботится служба…

Упаси тебя бог от сварливой жены!

Всех лучше, скажу я, вдова старшины:

С казенных харчей потеряешь штаны

И любовь не сойдется со службой.

Не сойдется со службой…

Узнаешь, что с другом гуляет жена, —

Стреляй, коли петля тебе не страшна.

Так пусть их на пару возьмет сатана,

И будь они прокляты службой!

Будь прокляты службой…

Не равняйся по трусам, попав под обстрел,

Даже бровью не выдай, что ты оробел.

Будь верен удаче и счастлив, что цел,

И вперед! — как велит тебе служба.

Как велит тебе служба…

Если мимо палишь ты, ружья не погань,

Не рычи на него: косоглазая рвань!

Ведь даже с тобой лучше ласка, чем брань,

И друг пригодится на службе!

Пригодится на службе…

А когда неприятель ворвался в редут,

И пушки-прынцессы хвостами метут —

Прицела не сбей, не теряйся и тут,

К пальбе попривыкнешь на службе.

Попривыкнешь на службе…

Твой ротный убит, нет на старших лица…

Ты помнишь, надеюсь, что ждет беглеца.

Останься в цепи и держись до конца

И жди подкреплений от службы.

Подкреплений от службы…

Если ж, раненый, брошен ты в поле чужом,

Где старухи живых добивают ножом,

Дотянись до курка и ступай под ружьем

К Солдатскому Богу на службу.

Ты отчислен со Службы,

Ты отчислен со Службы,

Ты отчислен со Службы —

Службы Королевы!

В зубах неразлучная трубка, с вершин ветерок сквозной,

Шагаю я в бурых крагах, мой бурый мул за спиной,

Со мной шестьдесят бомбардиров и — милым толстушкам честь —

Тут гордость Британской Армии, все лучшее, что в ней есть, — тсс, тсс!

Ведь наша любовь — это пушки, и пушки верны в боях!

Бросайте свои погремушки, не то разнесут в пух и прах — бабах!

Тащите вождя и сдавайтесь, все вместе: и трус, и смельчак;

Не хватайся за меч, не пытайся утечь, нет от пушек спасенья никак!

Нас гонят туда, где дороги, но чаще — где нет дорог,

И лезешь, как муха по стенке, нащупав ногой бугорок.

Лушаев и нагу смяли, с афридиев сбили спесь

Мы, пушки, — две батареи, двум тыщам равные здесь, — тсс, тсс!

Ведь наша любовь — это пушки…

Не тянешь — будь благодарен: научим жить на земле!

Не встанешь — ну что же, парень, патрон для тебя — в стволе.

Так делай свою работу без спеху, не напоказ,

Полевые части-не сахар? А ну, попотей у нас — тсс, тсс!

Ведь наша любовь — это пушки…

Над нами орлиный клекот, рокот реки, как гром,

Мы выдрались из чащобы — лишь скалы да снег кругом.

Бичом полосует ветер, и вниз по степям летит

Скрежет и скрип железа, тупой перестук копыт — тсс, тсс!

Ведь наша любовь — это пушки…

Колесо по Лезвию Неба, и Бездна у самых ног,

А путь, распахнутый в вечность, прямее, чем твой плевок,

От солнца и снега слепнешь, рубаха — выжми да брось,

Но намертво полрасчета в старуху нашу впряглось — тсс, тсс!

Ведь наша любовь — это пушки…

В зубах неразлучная трубка, с вершин ветерок сквозной,

Карабкаюсь в бурых крагах, мой бурый мул за спиной.

Где шли мы — мартышкам да козам и то не дознаться, кажись.

«Родимые, тпру-у! Снять цепи! Шрапнелью! К бою! Держиссь!.. Тсс, тсс!»

Ведь наша любовь — это пушки, и пушки верны в боях!

Не вздумайте лезть в заварушки, не то разнесут в пух и прах — бабах!

Тащите вождя и сдавайтесь, все вместе: и трус, и смельчак;

Хоть под землю засядь, там тебе и лежать — не спасешься от пушек никак!

«Эй, Джонни, да где ж пропадал ты, старик,

Джонни, Джонни?»

«Был приглашен я к Вдове на пикник».

«Джонни, ну, ты и даешь!»

«Вручили бумагу, и вся недолга.

Явись, мол, коль шкура тебе дорога,

Напра-во! — и топай к чертям на рога,

На праздник у нашей Вдовы».

(Горн: «Та-рара-та-та-рара!»)

«А чем там поили-кормили в гостях,

Джонни, Джонни?»

«Тиной, настоянной на костях».

«Джонни, ну, ты и даешь!»

«Баранинкой жестче кнута с ремешком,

Говядинкой с добрым трехлетним душком

Да, коли стащишь сам, петушком —

На празднике нашей Вдовы».

«Зачем тебе выдали вилку да нож,

Джонни, Джонни?»

«А там без них нигде не пройдешь».

«Джонни, ну, ты и даешь!»

«Было что резать и что ворошить,

Было что ткнуть и потом искрошить,

Было что просто кромсать-потрошить

На празднике нашей Вдовы».

«А где ж половина гостей с пикника,

Джонни, Джонни?»

«У них оказалась кишка тонка».

«Джонни, ну, ты и даешь!»

«Кто съел, кто хлебнул всего, что дают,

А этого ведь не едят и не пьют,

И вот их птички теперь клюют

На празднике нашей Вдовы».

«А как же тебя отпустила мадам,

Джонни, Джонни?»

«В лежку лежащим, ручки по швам».

«Джонни, ну, ты и даешь!»

«Приставили двух черномазых ко мне

Носилки нести, а я в них на спине

По-барски разлегся в кровавом дерьме

На празднике нашей Вдовы».

«А чем же закончилась вся толкотня,

Джонни, Джонни?»

«Спросите полковника — не меня».

«Джонни, ну, ты и даешь!»

«Король был разбит, был проложен тракт,

Был суд учрежден, в чем скреплен был акт,

А дождик смыл кровь, да украсит сей факт

Праздник у нашей Вдовы».

(Горн: «Та-рара-та-та-рара!»)

Вам, пропащим и презренным, вам, чужим в краю отцов,

Вам, раскиданным по свету наугад,

Песню шлет британский джентльмен, образец из образцов

И простой Ее Величества солдат.

Да, драгун на службе горькой, хоть езжал своей шестеркой,

Но зря, дружок, он жизнь прожег свою,

Ведь распалась связь времен, лишь с мошной простился он,

И — отставить разговорчики в строю!

Агнец, заблудший неведомо где,

Бе-е! Бе-е!

Черный барашек в беде и нужде,

Бе-е-е!

Джентльмен, не ведающий святынь,

Проклят во веки веков, аминь!

Господи, грешника не покинь!

Бе-е! Йе-е! Бе-е!

Сладко пахнуть конским потом, слушать байки забулдыг,

Котелок с устатку выхлебать до дна,

Служанок толстых тискать на танцульках полковых

И нахалу дать под дых за «шаркуна»!

То-то ходишь как петух, если в деле стоишь двух,

Но куда завиднее звезда

Томми, честного трудяги, кто тебе же драит краги

И сэром называет иногда…

Если все, что есть на свете, — дом, куда не пишешь ты,

И клятвы, о которых позабудь,

Во сне врываются к тебе сквозь храп, из темноты, —

Так кто нас смеет кружкой попрекнуть?

А когда восток светлеет, и фонарь дежурный тлеет,

И приятель спьяну дрыхнет, как сурок,

В простоте нагой и мертвой раскрывает весь позор твой

До боли отбеленный потолок!

Мы покончили с Надеждой, мы погибли для Любви,

Из сердца Совесть выжгли мы дотла,

Мы на муки променяли годы лучшие свои —

Спаси нас бог, познавших столько зла!

Стыд паденья — наша плата за свершенное когда-то,

А гордыня — в унижении навзрыд,

И судьба тебе, изгою, под чужой лежать звездою,

И никто не скажет Им, где ты зарыт!

Агнец, заблудший неведомо где,

Бе-е! Бе-е!

Черный барашек в беде и нужде,

Бе-е-е!

Джентльмен, не ведающий святынь,

Проклят во веки веков, аминь!

Господи, грешника не покинь!

Бе-е! Йе-е! Бе-е!

Возле города Кабула —

В рог труби, штыком вперед! —

Захлебнулся, утонул он,

Не прошел он этот брод,

Брод, брод, брод вблизи Кабула.

Ночью вброд через Кабул-реку!

В эту ночь с рекой бурлившей эскадрон

боролся плывший,

Темной ночью вброд через Кабул-реку.

В городе развалин груды —

В рог труби, штыком вперед! —

Друг тонул, и не забуду

Мокрое лицо и рот!

Брод, брод, брод вблизи Кабула,

Ночью вброд через Кабул-реку!

Примечай, вступая в воду, — вехи есть

для перехода

Темной ночью вброд через Кабул-реку.

Солнечен Кабул и пылен —

В рог труби, штыком вперед! —

Мы же вместе, рядом плыли,

Мог прийти и мой черед…

Брод, брод, брод вблизи Кабула,

Ночью вброд через Кабул-реку!

Там теченье волны гонит, слышишь — бьются

наши кони?

Темной ночью вброд через Кабул-реку…

Взять Кабул должны мы были —

В рог труби, штыком вперед! —

Прочь отсюда, где сгубили

Мы друзей, где этот брод,

Брод, брод, брод вблизи Кабула.

Ночью вброд через Кабул—реку!

Удалось ли обсушиться, не хотите ль

возвратиться

Темной ночью вброд через Кабул-реку?

Провались она хоть в ад —

В рог труби, штыком вперед! —

Ведь остался б жив солдат,

Не войди он в этот брод,

Брод, брод, брод вблизи Кабула.

Ночью вброд через Кабул-реку!

Бог простит грехи их в мире… Башмаки у них,

как гири, —

Темной ночью вброд через Кабул-реку…

Поверни от стен Кабула —

В рог труби, штыком вперед! —

Половина утонула

Эскадрона, там, где брод,

Брод, брод, брод вблизи Кабула

Ночью вброд через Кабул-реку!

Пусть в реке утихли воды, не зовем уже

к походу

Темной ночью вброд через Кабул-реку

Знавали мы врага на всякий вкус:

Кто похрабрей, кто хлипок, как на грех,

Но был не трус афганец и зулус,

А Фуззи-Вуззи — этот стоил всех!

Он не желал сдаваться, хоть убей,

Он часовых косил без передышки,

Засев в чащобе, портил лошадей

И с армией играл, как в кошки-мышки.

За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою,

Первоклассным, нехристь голый, был ты воином в бою!

Билет солдатский для тебя мы выправим путем,

А хочешь поразмяться, так распишемся на нем!

Вгонял нас в пот Хайберский перевал,

Нас дуриком, за милю, шлепал бур,

Мороз под солнцем Бирмы пробирал,

Лихой зулус ощипывал, как кур,

Но Фуззи был по всем статьям мастак,

И сколько ни долдонили в газетах

«Бойцы не отступают ни на шаг!» 

Он колошматил нас и так и этак.

За твое здоровье, Фуззи, за супругу и ребят!

Был приказ с тобой покончить, мы успели в аккурат.

Винтовку против лука честной не назвать игрой,

Но все козыри побил ты и прорвал британский строй!

Газеты не видал он никогда,

Медалями побед не отмечал,

Так мы расскажем, до чего удал

Удар его двуручного меча!

Он из кустиков на голову кувырк

Со щитом навроде крышки гробовой —

Всего денек веселый этот цирк,

И год бедняга Томми сам не свой.

За твое здоровье, Фуззи, в память тех, с кем ты дружил,

Мы б оплакали их вместе, да своих не счесть могил.

Но равен счет — мы присягнем, хоть Библию раскрой:

Пусть потерял ты больше нас, ты смял британский строй!

Ударим залпом, и пошел бедлам:

Он ныряет в дым и с тылу мельтешит.

Это прямо порох с перцем пополам

И притворщик, если мертвый он лежит.

Он — ягненочек, он — мирный голубок,

Попрыгунчик, соскочивший со шнурка,

И плевать ему, куда теперь пролег

Путь Британского Пехотного Полка!

За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою,

Первоклассным, нехристь голый, был ты воином в бою!

За здоровье Фуззи-Вуззи, чья башка копна копной: