- Нет. Еще дальше. Мы были ниже Безагос, а лодка пришла из Либерии! Там мы и продали рыбу. Неплохо, да? А? Что?
      - Неужто такая шхуна может дойти до Африки? - спросил Гарви.
      - Можно и мыс Горн обойти, было бы только зачем да хватило бы еды, ответил Диско. - У моего отца был небольшой пакетбот, тонн эдак на пятьдесят, под названием "Руперт", и он ходил на нем к ледяным горам Гренландии в тот год, когда половина всех рыбаков пошла туда за треской. Больше того, он взял с собой мою мать - наверно, чтобы показать, как зарабатываются деньги, - и они застряли во льдах; там же, в Диско, народился я. Конечно, я ничего из того не помню. Мы вернулись домой весной, когда льды растаяли, а меня назвали по тому месту. Плохую шутку сыграли с младенцем, но что поделаешь, все мы ошибаемся в жизни.
      - Верно! Верно! - прокричал Солтерс, энергично кивая. - Все мы ошибаемся. И вот что я вам скажу, молодые люди: сделав ошибку - а вы делаете их по сотне в день, - не бойтесь признаться в том, как мужчины.
      Длинный Джек так здорово подмигнул, что это увидели все члены экипажа, кроме Диско и Солтерса, и инцидент был исчерпан.
      "Мы здесь" еще несколько раз бросала якорь севернее, лодки почти каждый день выходили в море и шли вдоль восточной кромки Большой Отмели над глубиной в тридцать - сорок саженей и все время ловили рыбу.
      Вот здесь-то Гарви впервые узнал, что такое каракатица - самая лучшая наживка для трески. Однажды темной ночью их всех разбудил громкий крик Солтерса: "Каракатица! Каракатица!" Рыбаки повскакали с мест, и часа полтора все до одного стояли, склонившись над своей снастью для ловли этого странного существа; снасть эта состояла из кусочка окрашенного в красный цвет свинца, на нижнем конце которого, как из полуоткрытого зонтика, торчат спицы. По какой-то непонятной причине каракатица обвивается вокруг этого устройства, и, прежде чем она успевает освободиться от спиц, ее вытаскивают наверх. Но прежде чем расстаться со своей родной стихией, она норовит попасть прямо в лицо рыбаку сначала струей воды, а потом чернилами. Было смешно смотреть, как рыбаки стараются увернуться от чернильного душа. Когда суматоха кончилась, все они были черные, как трубочисты, но на палубе лежала груда свежей отличной наживки. Уж больно треске нравится маленький блестящий кусочек щупальца каракатицы, насаженный на кончик крючка поверх тела моллюска.
      На следующий день они наловили много рыбы и встретили "Кэрри Питмен" и пожелали ей удачи. А те предложили им обменяться: семь рыбин за одну каракатицу приличных размеров. Диско счел цену низкой, и "Кэрри" недовольно отвалила и стала на якорь с подветренной стороны в полумиле от них, надеясь, что им тоже повезет.
      До ужина Диско не произнес ни слова, а потом послал Дэна с Мануэлем поставить якорный канат на поплавок и заметил, что будет держать топор наготове. Дэн, естественно, повторил все это слово в слово лодке с "Кэрри", с которой поинтересовались, с чего это они ставят канат на буй, коль дно не скалистое.
      - Отец говорит, что не решился бы и паром оставить в пяти милях от вас! - прокричал Дэн весело.
      - Чего же он тогда не убирается? Кто ему мешает? - крикнули с лодки.
      - А потому, что вы обошли его с подветренного борта, а он такого не терпит ни от кого, тем более от вашей посудины, которая на месте устоять не может.
      - Нас уже больше не уносит, - рассердился рыбак, потому что о "Кэрри Питмен" ходила дурная слава, что она все время срывается с якоря.
      - Как же вы тогда становитесь на якорь? - ехидничал Дэн. - Ведь она только этим и славится. А если она перестала срываться, для чего же вам новый углегарь? - попал он в точку.
      - Эй ты, португальский шарманщик, забирай свою мартышку в Глостер! А ты, Дэн Троп, лучше б пошел в школу.
      - Ком-би-не-зон! Ком-би-не-зон! - завопил Дэн, который знал, что кто-то из экипажа "Кэрри" прошлой зимой работал на швейной фабрике.
      - Креветка! Глостерская креветка! Убирайся прочь отсюда!
      На этом противники расстались.
      - Я знал, что так и будет, - сказал Диско. - Из-за нее и ветер переменился. Кто-то сглазил этот пакетбот. До ночи они будут дрыхнуть, а как только мы разоспимся, его понесет на нас. Хорошо еще, здесь судов мало. Но из-за них мы все-таки с якоря не снимаемся. Авось обойдется.
      Ветер, изменивший направление, к утру усилился и дул настойчиво. Волна же была такая слабая, что даже лодка могла удержаться на якоре, но у "Кэрри Питмен" были свои законы. Их вахта уже подходила к концу, когда мальчикам послышались странные приближавшиеся к ним звуки.
      - Слава, слава, аллилуйя! - пропел Дэн. - А вот и мы - идет кормой вперед, будто лунатик во сне, совсем как в тот раз в Кверсе.
      Будь это другое судно, Диско бы рискнул, а тут он немедля перерубил канат, видя, что "Кэрри Питмен", словно нарочно, дрейфует прямо на них. "Мы здесь" посторонилась ровно на столько, сколько было необходимо - Диско не хотел потом целую неделю разыскивать якорный канат, - и "Кэрри" проплыл так близко от них, хоть рукой дотянись, молчаливое, мрачное судно, на которое градом посыпались язвительные насмешки глостерских рыбаков.
      - Добрый вечер, - начал Диско, приподняв свой головной убор, - ваш огород, надеюсь, в порядке?
      - В Огайо отправляйтесь да мула себе купите, - сказал дядюшка Солтерс. - Нам здесь фермеры ни к чему!
      - Эй, лодочный якорь вам, часом, не нужен? - крикнул Длинный Джек.
      - Снимите руль и воткните его в землю! - добавил Том Плэтт.
      - Эй! - пропищал Дэн, взобравшись на короб штурвала. - Эй, на швейной фабрике забастовка или туда девчонок набрали?
      - Вытравьте лини румпеля и прибейте их к днищу, - посоветовал Гарви. Как раз такой рыбацкий розыгрыш учинил над ним в свое время Том Плэтт.
      Мануэль же перегнулся через борт и крикнул:
      - Иона Морган, сыграй на орган! Ха-ха-ха! - Он сделал рукой жест, выразивший крайнее презрение и насмешку, а маленький Пенн покрыл себя славой, прокричав:
      - Цып-цып-цып! Иди сюда!
      Остаток ночи шхуна, к неудовольствию Гарви, дергалась и прыгала на якорной цепи, и почти все утро ушло на то, чтобы выловить канат. Однако мальчики согласились, что все эти хлопоты ничто по сравнению с их триумфом и славой, и горько сожалели, что не успели сказать столько прекрасных слов в адрес опозоренного "Кэрри".
      Глава VII
      На следующий день им повстречались новые паруса, шедшие кругом с востока на запад. Они уж было добрались до отмелей Вирджин, как налетел густой туман и им пришлось стать на якорь в окружении звона невидимых колоколов. Ловля шла плохо, время от времени лодки встречались в тумане и обменивались последними новостями.
      В ту ночь, незадолго до рассвета, Дэн и Гарви, проспавшие накануне почти весь день, выбрались из своих коек, чтобы "подцепить" на камбузе жареных пирожков. Вообще никто не запрещал им брать пирожки открыто, но так они казались им вкуснее, да и кока подразнить хотелось. От жары и запахов камбуза они выбрались со своей добычей на палубу и увидели, что у колокола стоит Диско; тот передал колокол Гарви со словами:
      - Продолжай звонить, мне вроде что-то послышалось. Если это так, надо будет принять меры.
      Издалека донеслось легкое позвякивание; оно едва пробивалось сквозь плотный воздух, а когда оно замолкло, Гарви услышал приглушенный вопль сирены пассажирского парохода. Он уже хорошо был знаком с Отмелями, чтобы знать, что это означало. Он с ужасающей четкостью вспомнил, как мальчик в вишневом костюмчике - сейчас, как настоящий рыбак, он презирал всякие вычурные одежды, - как невежественный, грубый мальчишка однажды сказал: "Как здорово было бы, если бы пассажирский пароход наскочил на рыбацкую шхуну!"
      У этого мальчика была каюта высшего класса, с холодной и горячей водой, и каждое утро он по десять минут изучал меню с золотым обрезом. И этот самый мальчик - нет, его брат намного его старше - уже был на ногах, едва забрезжил мутный рассвет, и, одетый в развевающийся, хрустящий дождевик, колотил, в полном смысле спасая свою жизнь, в колокольчик, меньший, чем звонок стюарда, а где-то совсем рядом с ним тридцатифутовый стальной нос бороздил воду со скоростью двадцать миль в час! Горше всего было сознавать, что в сухих комфортабельных каютах спят люди, которые даже не узнают, что перед завтраком они погубили рыбачье судно. Вот Гарви и старался изо всех сил.
      - Да, они замедляют свой чертов винт на один оборот, - сказал Дэн, прикладываясь к раковине Мануэля, - чтобы только не нарушать закон. Это будет для нас утешением, когда окажемся на дне. Будь ты неладен! Ну и громила!..
      А-а-а-а-а-а-а-у-у-у! - завывала сирена. Динь-динь-динь! - звенел колокол. Гра-а-а-а-у-ух! - тянула раковина, а море и небо слились в одну молочно-белую массу. Тут Гарви почувствовал, что рядом движется что-то огромное. Он задирал голову все выше и выше, стараясь разглядеть мокрый край возвышающегося, как скала, носа, который, казалось, несется прямо на шхуну. Перед ним катилась невысокая резвая волна, временами обнажавшая длинную лестницу римских цифр - XV - XVI - XVII - XVIII и так далее - на блестящем, розоватого цвета борту. С холодящим душу шипением нос парохода качнулся вперед и вниз, лестница цифр исчезла, мимо пронеслась вереница отделанных бронзой иллюминаторов, беспомощно поднятые руки Гарви обдало струей горячего пара, вдоль фальшборта "Мы здесь" пронесся поток горячей воды, и маленькая шхуна запрыгала и закачалась на бурунах, поднятых винтом парохода, корма которого исчезла в тумане. Гарви думал, что он потеряет сознание, или что его стошнит, или произойдет и то и другое, как вдруг он услышал треск, похожий на звук брошенного наземь чемодана, и до него донесся слабый, как в телефонной трубке, вопль: "Спасите, спасите! Нас потопили!"
      - Это мы? - выдохнул он.
      - Нет, другая шхуна. Звони! Идем туда, - сказал Дэн и бросился к лодке.
      Спустя полминуты все, за исключением Гарви, Пенна и кока, были за бортом и шли к пострадавшим. Вскоре вдоль борта проплыли обломки фок-мачты погибшей шхуны. Затем в борт "Мы здесь" ткнулась пустая зеленая лодка, будто просившая, чтобы ее подобрали. Затем подплыло что-то другое в синей шерстяной куртке, лицом вниз, но... то была только часть человека. Пенн побледнел и затаил дыхание. Гарви продолжал отчаянно звонить, потому что боялся, что они могут затонуть в любое мгновенье, и подпрыгнул от радости при возгласе Дэна, возвращающегося вместе с командой.
      - "Дженни Кашмен"! - прокричал он возбужденно. - Разрубил ее пополам и истолок на куски! Меньше чем в четверти мили отсюда. Отец спас старика. Больше не осталось никого, а с ним был его сын... О Гарв, Гарв! Я больше не могу! Я такое видел... - Он опустил голову на руки и разрыдался.
      Остальные подняли на борт седовласого мужчину.
      - Зачем вы меня подобрали? - стенал незнакомец. - Диско, зачем ты меня подобрал?
      Диско положил ему на плечо свою тяжелую руку; губы старика дрожали, а его глаза дико уставились на молчаливую команду. Тут подал голос Прэтт из Пенсильвании, он же Жэскинс, или Рич, или Макуитти - как того пожелает забывчивый дядюшка Солтерс. Перед ними стоял не придурок Пенн, а мудрый старый человек, который твердо проговорил:
      - Бог дал, бог взял. Благословенно будь имя господне! Я был... я есмь слуга господа. Предоставьте его мне.
      - О, так ли это? - произнес несчастный. - Тогда помолитесь, чтоб ко мне вернулся мой сын! Возвратите мне шхуну, что стоила девять тысяч долларов, и тысячу центнеров рыбы. Если бы вы не выловили меня, моя вдова пошла бы работать за пропитание и никогда бы ничего не узнала... не узнала. А теперь я должен буду ей все рассказать...
      - Рассказывать нечего, - утешал его Диско. - Лучше приляг ненадолго, Джейсон Олли.
      Трудно утешить человека, который за тридцать секунд потерял единственного сына, весь свой летний улов и средства к существованию.
      - Пароход ведь из Глостера, верно? - сказал Том Плэтт, беспомощно вертя в руках лодочный штерт.
      - О, это все бесполезно, - отозвался Джейсон, выжимая воду из бороды, - осенью я буду возить на лодке отдыхающих в Восточном Глостере. - Он тяжело навалился на фальшборт и запел:
      Пташки реют в высоте,
      Гимн поют, господь, тебе!
      - Идемте со мной. Идем вниз! - сказал Пенн, будто у него было право приказывать. Их взгляды встретились, и какое-то время они с вызовом глядели друг другу в глаза.
      - Не знаю, кто вы, но я пойду, - покорно сказал Джейсон. - Может, удастся вернуть хоть кое-что из... тех девяти тысяч.
      Пенн отвел его в каюту и замкнул за собой дверь.
      - Это не Пенн! - прокричал дядюшка Солтерс. - Это Джекоб Боллер, и... и он вспомнил Джонстаун! Ну и глаза у него, никогда таких не видел. Что делать? Что мне теперь делать?
      До них доносились голоса Пенна и Джейсона, говоривших одновременно. Затем слышался только голос Пенна, и Солтерс снял с головы кепку, потому что Пенн читал молитву. Вскоре он показался на трапе. Его лицо было покрыто каплями пота. Он посмотрел на команду. Дэн все еще рыдал у штурвала.
      - Он не узнаёт нас... - простонал Солтерс. - Все начинать сначала шашки и все прочее... А что он скажет мне?
      Когда Пенн заговорил, было ясно, что он обращается к незнакомым людям.
      - Я помолился, - сказал он. - Люди верят молитве. Я молился за жизнь сына этого человека. На моих глазах утонули мои близкие, жена, и старший сын, и все остальные. Может ли человек быть мудрее создателя? Я никогда не молился за своих, а за его сына помолился, и жизнь его будет спасена.
      Солтерс умоляюще смотрел на Пенна: все ли он помнит?
      - Как давно я потерял рассудок? - вдруг спросил Пенн. Рот его искривился.
      - Что ты, Пенн! Да ты вовсе его не терял, - начал было Солтерс. Просто слегка расстроился, вот и все.
      - Я видел, как дома налетели на мост, а потом начался пожар. Больше ничего не помню... Когда это было?
      - Я не могу! Я не могу! - плакал Дэн, а Гарви всхлипывал от жалости.
      - Лет пять назад, - сказал Диско дрожащим голосом.
      - Значит, с тех пор я был кому-то обузой. Кто этот человек?
      Диско показал на Солтерса.
      - Не был!.. Не был!.. - вскричал фермер-моряк, ломая руки. - Ты более чем заслужил все это; к тому же тебе причитается половина моей доли в шхуне.
      - Вы добрые люди. По вашим лицам видно. Но...
      - Боже милостивый! - прошептал Длинный Джек. - И он все это время ходил с нами в море! Он околдован!
      Невдалеке послышался колокол шхуны, и из тумана донесся чей-то крик:
      - Эй, Диско, слышал насчет "Дженни Кашмен"?
      - Они нашли его сына! - воскликнул Пенн. - Смотрите, сейчас произойдет спасение!
      - Джейсон у меня на борту, - ответил Диско, но его голос дрогнул. Еще кого не подобрали, часом?
      - Выловили одного. Он держался на обломках. Голову ушиб немного.
      - А кого?
      У всех на борту "Мы здесь" замерли сердца.
      - Кажется, молодого Олли, - протянул голос.
      Пенн воздел кверху руки и сказал что-то по-немецки. Гарви мог поклясться, что в этот момент на его лицо упал луч солнца, а голос из тумана продолжал:
      - Эй, ребята! Ну и поиздевались вы над нами прошлой ночью...
      - Сейчас нам не до шуток.
      - Я знаю. Но, сказать вам по правде, нас ведь опять вроде бы унесло. Вот мы и натолкнулись на молодого Олли!
      То был неугомонный "Кэрри Питмен", и на палубе "Мы здесь" раздался громкий, хоть и не очень дружный взрыв смеха.
      - Может, вы отдадите нам старика? Мы идем за наживкой и якорной снастью. Вам-то он не нужен, а у нас с этим чертовым брашпилем работы полно. Он у нас не пропадет. К тому же его жена - тетка моей жены.
      - Берите все, что хотите, - ответил Троп.
      - Ничего нам не надо, кроме разве что крепкого якоря... Эй, молодой Олли тут заволновался. Присылайте старика.
      Пенн вывел старика Олли из состояния тупого отчаяния, а Том Плэтт отвез его на шхуну. Он отбыл, не сказав ни слова благодарности, не зная, что его ждет впереди, и туман сомкнулся за ними.
      - А теперь... - сказал Пенн, сделав глубокий вздох, будто перед проповедью. - А теперь... - Он, как меч, вдвинутый в ножны, сразу стал меньше ростом, его ярко горевшие глаза потускнели, а голос снова превратился в жалобное лепетание, - а теперь, - сказал Прэтт из Пенсильвании, - не сыграть ли нам партию в шашки, мистер Солтерс?
      - Как раз это... как раз это я хотел предложить, - быстро отозвался Солтерс. - Просто ума не приложу, как это ты, Пенн, умеешь угадывать чужие мысли.
      Маленький Пенн покраснел и покорно поплелся за Солтерсом.
      - Поднять якорь! Живей! Подальше от этих проклятых волн! - прокричал Диско, и еще никогда его команда не выполнялась с такой быстротой.
      - Как ты думаешь, чем можно объяснить всю эту чертовщину? - спросил Длинный Джек, когда они, обескураженные, пробивались сквозь влажный, моросящий туман.
      - Я так понимаю, - начал Диско у штурвала, - эта история с "Дженни Кашмен" произошла на голодный желудок...
      - Он... мы видели, как один из них проплыл мимо, - всхлипнул Гарви.
      - ...Вот Пенна из-за этого вроде бы и выбросило на берег, как судно, прямо на сушу, да так, что он вспомнил и Джонстаун, и Джекоба Боллера, и прочие вещи. Как лодку, пришвартованную к берегу, его малость поддержало то, что он утешал в каюте Джейсона. А потом этой поддержки стало не хватать, и его снова потащило в воду, и вот он на воде опять. Я так это понимаю.
      - Если бы Пенн снова стал Джекобом Боллером, Солтерс бы не перенес, сказал Длинный Джек. - Вы видели его лицо, когда Пенн спросил, кто с ним возился все эти годы? Как он там, Солтерс?
      - Спит. Спит, как дитя, - ответил Солтерс, ступая на цыпочках. - Мы, конечно, поедим не раньше, чем он проснется. Вы когда-нибудь видели, чтобы молитвы такие чудеса творили? Он прямо-таки из воды вытащил этого молодого Олли. Это уж точно. Джейсон, тот страсть как гордился своим сыном, и я с самого начала подумал, что это - наказание за сотворение себе кумира.
      - Кое-кто тоже этим грешит, - заметил Диско.
      - То дело другое, - быстро возразил ему Солтерс. - Пенн вовсе не тронутый, а я просто выполняю по отношению к нему свой долг.
      Эти проголодавшиеся люди ждали три часа пробуждения Пенна. А когда он проснулся, лицо его разгладилось, и ничто больше его не тревожило. Он сказал, что ему что-то приснилось, потом поинтересовался, почему все молчат, и никто не мог ему ответить.
      В течение следующих трех или четырех дней Диско безжалостно гонял всю команду. Когда нельзя было спускать лодки, он заставлял их перекладывать судовые припасы в другое место, чтобы расчистить трюм для рыбы. Здесь он проявил свое умение так размещать груз, чтобы осадка шхуны была наилучшей. Таким образом, команда все время была чем-то занята, пока к ним не вернулось хорошее настроение. Гарви же время от времени доставалось веревочным концом за то, что, по словам Длинного Джека, он, "как большая кошка, грустит из-за того, чего нельзя изменить". За эти ужасные дни Гарви о многом передумал и поделился своими мыслями с Дэном, который согласился с ним, причем настолько, что уже не таскал жареные пирожки, а спрашивал разрешения у кока.
      Неделю спустя, пытаясь загарпунить акулу старым штыком, привязанным к палке, мальчики едва не перевернули "Хэтти С". Акула терлась у самого борта лодки, выпрашивая мелкую рыбешку, и им здорово повезло, что они остались в живых.
      Наконец, после долгой игры в жмурки в тумане, наступил день, когда Диско прокричал в носовой кубрик:
      - Пошевеливайтесь, ребята! В город приехали!
      Глава VIII
      Этого зрелища Гарви не забудет до конца своих дней. Солнце только поднялось над горизонтом, которого они не видели уже почти неделю, и его низкие розовые лучи освещали паруса трех рыболовецких флотилий, бросивших здесь якорь: одну на севере, другую на западе, а третью на юге. Здесь собралось не меньше ста шхун самого разного происхождения и конструкций вдалеке даже стоял француз с прямыми парусами, - и все они кланялись и вежливо приседали друг перед другом. От каждой шхуны, подобно пчелам, высыпавшим из улья, отваливали маленькие лодки, и на мили над волнующимися водами разносился гомон голосов, перестук талей и тросов и шлепанье весел. По мере того как поднималось солнце, паруса окрашивались в разные цвета: черный, жемчужно-серый и белый, и в утренней дымке к югу потянулось еще большее количество лодок.
      Лодки собирались группами, расходились, снова сходились и опять разъезжались; рыбаки перекрикивались, свистели, улюлюкали и пели; вода была усеяна выброшенным за борт мусором.
      - Это город, - сказал Гарви, - Диско прав. Это настоящий город.
      - Бывают города и поменьше, - сказал Диско. - Здесь тысяча человек собралось, а вон там - Вирджин. - Он показал на не занятый никем, без единой лодки, участок зеленоватой воды.
      Шхуна "Мы здесь" обогнула северную флотилию, и Диско то и дело взмахами руки приветствовал своих друзей; потом он чисто, как гоночная яхта в конце сезона, бросил якорь в облюбованном месте. Моряки с Отмелей всегда молча реагируют на отличное умение управлять шхуной; неудачникам же здорово достается от насмешек.
      - Самое время для каракатицы, а? - прокричали с "Мэри Хилтон".
      - Соль небось всю замочил? - спросили с "Кинга Филиппа".
      - Эй, Том Плэтт! Приходи сегодня на ужин, - раздалось с "Генри Клея".
      И так вопросы и ответы сыпались без конца. Рыбаки и до этого встречались в тумане, и нет больших сплетников, чем на рыбацких судах. Они, кажется, знали уже все о спасении Гарви и интересовались, оправдывает ли он уже свой хлеб. Кто помоложе, подшучивали на Дэном, который тоже не оставался в долгу и обзывал их всякими обидными прозвищами. Соотечественники Мануэля перекрикивались с ним на его языке, и даже молчаливый кок пришел в возбуждение и кричал что-то по-гаэльски своему приятелю, такому же черному, как и он сам.
      Подвесив к якорному канату буек - дно здесь скалистое, и канат могло перетереть и понести шхуну, - они спустили на воду лодки и подгребли к большой группе шхун, стоявших на якоре в миле от них. Шхуны покачивались на безопасном расстоянии, подобно уткам, наблюдавшим за своим выводком, а лодки вели себя так, будто были неразумными утятами.
      Когда они достигли большого скопления лодок, стукавшихся бортами друг об друга, в ушах Гарви зазвенело от замечаний о его манере грести. Вокруг него гомонили голоса на разных диалектах от Лабрадора до Лонг-Айленда, раздавалась речь на португальском, итальянском, французском, гаэльском, а то и на смеси некоторых из них, звучали песни, крики, проклятья, и все это, казалось, было обращено к нему одному. Гарви так долго находился в обществе небольшого экипажа "Мы здесь", что почувствовал себя страшно неловко среди десятков всевозможных лиц, поднимавшихся и опускавшихся вместе со своими утлыми суденышками. Нежный, дышащий вал, в несколько сот метров от подошвы до гребня, легко и спокойно поднимал на себе цепочку выкрашенных в разные цвета лодок. Какое-то мгновенье они вырисовывались чудесным контуром на фоне горизонта, а сидящие в них люди махали руками и кричали. В следующий момент открытые рты, машущие руки и обнаженные по пояс тела исчезали, а на другом вале возникала новая цепочка лиц, подобно бумажным фигуркам в игрушечном театре. Гарви не мог отвести глаз от этого удивительного зрелища.
      - Внимание! - крикнул Дэн, потрясая сачком. - Когда я скажу "давай", ты погружай сачок в воду. Рыба вот-вот начнет играть. Где мы станем, Том Плэтт?
      Отталкиваясь, протискиваясь и лавируя, приветствуя старых друзей и отпугивая давних недругов, коммодор Том Плэтт вел свою маленькую флотилию далеко в сторону от главного скопления лодок, и тут же три или четыре рыбака стали быстро поднимать якоря, намереваясь обойти команду "Мы здесь". Вдруг раздался взрыв смеха, когда одна из лодок с большой скоростью сорвалась с места, а сидевший в ней человек стал изо всех сил тянуть за якорный канат.
      - Отпусти его малость! - заревело двадцать глоток. - Дай ему порезвиться!
      - Что случилось? - спросил Гарви, когда эта лодка пронеслась мимо них к югу. - Разве он не на якоре стоял?
      - Конечно, на якоре, но удержаться не смог, - ответил Дэн со смехом. Это все кит натворил... Давай, Гарв! Пошла! Пошла!
      Вода вокруг них заклубилась и потемнела, а потом вдруг зашипела от массы серебристых рыбешек, за которыми, как форель в мае, стала выпрыгивать из воды треска, а за треской, взбурлив воду, показались три или четыре широких серо-черных спины.
      Тут все закричали и стали поднимать якоря, чтобы попасть поближе к косяку; кто-то запутался в снасти соседа и высказал, что у него на душе; в воздухе суматошно замельтешили сачки, владельцы которых во весь голос давали советы друг другу, а вода все шипела, словно откупоренная бутылка газировки, и все - люди, треска и киты - набросились на несчастную рыбешку. Гарви чуть не свалился за борт от удара рукоятки сачка Дэна. Но среди всей этой суматохи он заметил и на всю жизнь запомнил злобный, внимательный взгляд маленьких глаз кита - как у слона в цирке, - который плыл по самой поверхности и, как утверждал потом Гарви, хитро подмигнул ему.
      Три лодки стали жертвой этих отчаянных морских охотников, которые оттащили их на полмили в сторону от косяка и только тогда отпустили якорные канаты.
      Вскоре косяк ушел из этого места, и через пять минут, кроме всплеска бросаемых за борт якорей, шлепков о воду трески и стука колотушек, которыми глушили рыбу, вокруг не было слышно ни звука. Рыбалка была чудесная. Гарви видел, как в глубине медленно, небольшими стайками проплывала мерцающая треска и брала, брала наживку без остановки. По закону Отмелей в районе скалы Вирджин или Восточной мели на одну лесу разрешалось ставить только один крючок, но лодки стояли здесь так близко друг к другу, что даже одинарные лесы ухитрялись запутываться, и скоро Гарви затеял из-за этого перебранку сразу с двумя рыбаками: тихим волосатым ньюфаундлендцем и буйным португальцем.
      Но по-настоящему страсти накалялись, когда под водой запутывалась якорная снасть. Ведь рыбаки бросали якорь там, где им заблагорассудится, и кружились вокруг одной этой точки. Когда клев ослабевал, каждому хотелось перебраться на другое место, но тут он обнаруживал, что самым тесным образом связан с четырьмя или пятью своими соседями. Рубить чужую снасть преступление неслыханное, однако в тот день произошло три или четыре таких случая. А потом Том Плэтт застал за черным делом одного рыбака из Мэйна и ударом весла свалил его в воду; точно так же поступил Мануэль с одним из своих соотечественников. И все-таки якорный канат Гарви был перерезан, и Пенна тоже, и их лодки использовали для переброски рыбы на "Мы здесь". Когда наступили сумерки, снова появился косяк мелкой рыбы и снова поднялся страшный шум и гам. А с темнотой все погребли на свои шхуны, чтобы разделывать треску при свете керосиновых ламп, установленных на краю ларей.
      Рыбы было много, и рыбаки уснули прямо во время разделки. На следующий день несколько лодок рыбачили прямо под скалой Вирджин, и Гарви, оказавшийся среди них, с интересом разглядывал эту поросшую водорослями одинокую скалу, вершина которой отстояла от поверхности моря всего на двадцать футов.
      Трески там было неимоверное количество, и она торжественно проплывала над коричневатыми, словно сделанными из кожи, водорослями. Когда треска клюет, она клюет всем косяком и точно так же прекращает клевать. В полдень работы стало меньше, и лодки начали искать, чем бы развлечься. Вот тут Дэн и заметил приближение "Надежды Праги", и когда ее лодки подошли поближе, их встретили вопросом:
      - Кто самый подлый из всех рыбаков?
      Три сотни голосов радостно ответили:
      - Ник Брэди!
      - Кто стащил фитили от ламп?
      - Ник Брэди! - пропел хор.
      Вообще-то Ник Брэди не был особенно подлым, но он пользовался такой репутацией, и рыбаки доводили его как могли. Потом обнаружили рыбака со шхуны из Труро, которого шесть лет назад уличили в том, что он надевал на леску пять, а то и шесть крючков - делал "жадину", по выражению рыбаков. Естественно, что его прозвали "Жадина Джим", и хотя он с тех пор здесь почти не рыбачил, теперь ему досталось за все. Все, как один, закричали хором: "Джим! О Джим! О Джим! Жадина Джим!" Все были довольны. А когда один доморощенный поэт - он сочинял эту строчку весь день, а вспоминал о ней не одну неделю - пропел: "Кэрри Питмен" хороша, но не стоит и гроша!", все решили, что им здорово повезло. А потом досталось и самому поэту, так как даже поэтам нельзя прощать их ошибок. Так они перебрали каждую шхуну и едва ли не каждого рыбака. Если был где-нибудь плохой и неопрятный кок, лодки хором прославляли и его и его пищу. Если какая-нибудь шхуна взяла на борт мало припасов, об этом тут же становилось известно всему свету. Если кто-то стащил у приятеля табак, все выкрикивали хором его имя, и оно перекатывалось с волны на волну.
      Безошибочные суждения Диско, судно Длинного Джека, которое он продал несколько лет назад, возлюбленная Дэна (о, как кипятился Дэн!), то, как Пенну не везло с лодочными якорями, взгляды Солтерса на удобрения, невинные похождения Мануэля и женская манера грести Гарви - все перебрали веселые рыбаки. А когда под лучами солнца лодки стало окутывать серебристым туманом, их голоса зазвучали будто голоса невидимых судей, выносящих приговор.
      Лодки перемещались с места на место, рыбачили и перебранивались, покуда волна не заставила их отойти на безопасное расстояние друг от друга. И тут кто-то крикнул, что если так будет продолжаться и дальше, то при такой волне Вирджин, чего доброго, опрокинется. Какой-то отчаянный рыбак-ирландец со своим племянником решил показать свою удаль, подтянул якорь и погреб прямо на скалу. Одни голоса просили их не делать этого, другие подзадоривали. Большой, с гладкой спиной вал пронесся к югу, поднял лодку в туманную высь и бросил ее в страшную, затягивающую пучину, где она завертелась вокруг своего якоря в одном-двух футах от невидимой скалы. За свое хвастовство они могли поплатиться жизнью, и все затаив дыхание наблюдали за этой затеей. Длинный Джек не выдержал, с трудом подгреб к своему соотечественнику сзади и перерезал его якорный канат.
      - Не слышишь, как бьет? - закричал он. - Убирайся отсюда, пока жив!