Девушка пощупала застежку, не смогла ее найти и расплакалась всерьез.

«Это все потому, что моя мать была француженка, – думала она. – Я фривольна. Я распутница. Я счастлива. Но я не могу быть счастливой.»

Она уставилась на свое отражение сквозь неясные очертания в зеркале. Унижение и горькая радость смешались вместе в ее груди.

Она не может чувствовать себя счастливой. Недостойно быть счастливой. Она глубоко и смертельно оскорблена. Она вела себя недостойно. Это было вызовом по отношению те леди Кэй, ко всей семье, даже крыше над их толовой. Это было непростительно.

Ожерелье не расстегивалось. Леда мучилась над ним и, услышав шаги и голоса из куполообразного холла внизу, в панике с силой открыла застежку. Схватила коробку со стола, бросившись в тень комнаты. Через несколько минут гости покинут большую гостиную и выйдут через открытые двойные двери к лестнице, джентльмены поведут дам вниз к обеду в том порядке, который определен самой Ледой после ознакомления с книгой Берка «Пэрство», откуда она переписала все необходимое для лорда и леди Эшланд.

Теперь же, после месяцев благополучных обедов с семьей, знание этикета привело ее в панику. Она помнила наизусть, как гости и хозяева разбиты на пары для обеда. Как служащая и женщина простого происхождения, она должна идти последней, перед хозяйкой, под руку с джентльменом, который по социальному положению равен ей.

Мистер Джерард.

И она будет сидеть по его правую руку на протяжении всего обеда, в то время как леди Кэй будет находиться напротив них за столом.

Леда пришла в ужас оттого, что сама все так спланировала. Если бы не это обстоятельство, она могла бы поставить гостью дома с мистером Джерардом, а себя – рядом с пожилым мистером Сидни, у которого было не больше прав, чем у нее, есть в столовой, если уж точно соблюдать правила этикета.

Но, расписывая места за столом, она надеялась, что в течение хотя бы недели она воспользуется этим совпадением обстоятельств, общих для нее и мистера Джерарда: факт, что они не принадлежали высшему обществу, если не считать, что он владелец корабельной компании, директор деревообрабатывающих заводов и т. д.

Шум разговора стал громче, голос леди Уитбери отчетливо выделялся в огромном пространстве холла с куполом. Леда поспешно вытерла глаза носовым платком, моля, чтобы они не были красными и опухшими. Не найдя ничего лучшего, она вынула первую попавшуюся книгу и засунула за нее ожерелье. Оправив юбку, сделав глубокий вдох, чтобы успокоить дыхание, – но ее это так и не успокоило – она вышла в холл и прошла по балкону с арками по направлению к журчащим голосам.

Лорд Эшланд и леди, Уиггери уже начали спускаться по лестнице. Остальные пятнадцать пар выстроились в гостиной и последовали за ними. Как только Леда вошла в двойные двери, она увидела леди Тэсс и лорда Уитбери, которые разговаривали с мистером Джерардом, стоящим особняком.

Леда отлично знала, что леди Тэсс сообщала ему, кого он должен повести вниз, в соответствии с тем, что она сказала и другим гостям. Она подумала, что ее покрасневшее лицо должно нагреть вокруг даже воздух. Что еще хуже: когда она взглянула на него и встретила его взгляд, он тоже изменился в лице. Морщины на его подбородке напряглись, и он настолько окаменел, что не мог даже поклониться.

Лорд Уитбери поднял свои светлые брови и громко заметил:

– Мы счастливчики, не так ли, Джерард? Нам достались самые красивые дамы.

Леда увидела, как ярко вспыхнула шея у воротничка мистера Джерарда. Она не разобрала его быстрого ответа. Леди Кэй, на три дюйма выше ростом мистера Сидни, послала Леде воздушный поцелуй в то время, как живой маленький человек вел ее вниз. А затем для них двоих не осталось выбора: мистер Джерард встал перед нею и подал руку.

Он ничего не сказал, даже не глядел на нее. Она слушала разговоры впереди и позади них. Леди Тэсс и ее дочь, хорошо осведомленные Ледой, знали, что гости на дуги в обеденный зал не должны молчать, а вести приятную беседу каждый со своим партнером.

Тем не менее, Леда и мистер Джерард спускались в застывшем молчании.

Она держала свои пальцы, почти не касаясь его руки, глядя вниз на другую свою руку, притворяясь, что сосредоточилась на том, чтобы держать, спускаясь по ступеням, свою юбку. Думая, что лестница кончилась, она ошиблась на одну ступеньку и потеряла равновесие. Она не боялась упасть, но ее рука инстинктивно напряглась. Он, не колеблясь, удержал ее, соразмеряя свой шаг с ее походкой. И на мгновение она вновь ощутила его пальцы на своем плече, его руки, ласкающие ее лицо, – все это казалось даже более реальным, чем тоща. Каждая деталь трепетно оживала: как ожерелье на шее согревало ей кожу, кончики его пальцев на ее щеке, касание лацкана его пиджака на обнаженной спине.

Леда вошла в обеденный зал, охваченная чувством ужасной правды о человеке с четкими чертами лица, словно выгравированными как черно-золотая икона, в своем вечернем костюме, касался ее нежно, намеренно. Лишь не обнял ее.

Нет, он обнимал ее.

Леда отняла свою руку от него раньше, чем это было принято. Он выдвинул для нее стул, и она заметила, что мистер Казон по-особенному взглянул на них. Насмешливое стихотворение, которое сочинила одна из мисс Голдборо и продекламировала его еще на прошлой неделе, всплыло в памяти Леды: «Имя мое Джордж Натаниел Карзон. Я выдающаяся персона. У меня розовые щеки, мои волосы прилизаны, я обедаю раз в неделю у Блендхеймов»

Мистер Карзон, конечно, держался высокомерно, а его отец еще хуже. Ни один из них не разговаривал с Ледой, или мистером Сидни с момента, когда они были представлены друг другу еще днем. И лорд Скасдейл игнорировал их, глядя в сторону, пока леди Тэсс их представляла. Леда могла понять все эти щепетильности, но она уже привыкла к свободной атмосфере дома Эшландов, так что нельзя было не почувствовать неприятное отношение Карзона.

Но Леда на стала об этом думать. Мистер Джерард коснулся ее. Мистер Джерард, который был влюблен в леди Кэй. Кто сидел возле ее левой руки. Кто не сказал ни слова ни Леде, ни мисс Голдсборо, сидящей с другой стороны.

Леда не могла есть. Она сидела над своим супом, в то время как лорд Уилбери гудел без перерыва, рассказывая какую-то длинную историю.

– Мано – леди Кэй прервала молчание мистера Джерарда, ударив ложкой по стакану. Она и слышать не хотела, что не должна разговаривать через стол во время большого званого обеда. – Мы решили, что Томми станет ботаником, когда вырастет. Он уже пытался съесть две из маминых орхидей. Если ты оплатишь содержание, как говорит мисс Леда, тогда ты должен подготовить его для поступления в Оксфорд.

– Кэмбридж, моя дорогая! – мистер Сидни авторитетно внес коррективу. – Кэмбридж – место для молодых людей с научными наклонностями.

– Ну, тогда Кэмбридж. Я уверена, что они выращивают орхидеи и в Кэмбридже. – Она обратила свое улыбающееся лицо к мистеру Джерарду. – Что вы об этом думаете?

– Я поддержу все, что мисс Этуаль сочтет необходимым сделать для ребенка – Он не взглянул на Леду.

– Я очень опасаюсь, что мисс Леда не сведуща в этой области – Леди Кэй покачала головой. Леда заставила себя улыбнуться.

– Боюсь, что у меня нет опыта общения с детьми.

– Тогда отдайте его мне. Он так мил, что я готова его съесть! Вы знаете, что он уже пытается вставать в кроватке. И у него один зуб! Для шести месяцев он очень развит. Я так рада, что вы не позволили забрать его в сиротский дом. Я не могу вынести даже мысли об этом. – Она внезапно стала столь серьезной, что Леда ее такой еще не видела. – Мано Кане, ты должен обещать, что никогда, никогда не отошлешь его туда.

При этой мольбе Кэй взглянула скорее на мистера Джерарда, чем на Леду, как будто он в первую очередь отвечал за ребенка. Он этого не отрицал. Только ровно произнес:

– Нет, никогда.

У других это могло прозвучать высокопарно, легкомысленно. Но мистер Джерард говорил так, что ему верили.

Суп был убран. Когда подали второе, он снова поглядел через стол на леди Кэй.

– Вы хотите, чтобы я его официально усыновил?

– Ты? – ее возглас соединился с шепотом матери, которая была шокирована, и со словами недоверия, произнесенными лордом Уитбери.

– Я думаю об этом. Я еще не знаю, что это за процедура.

Леда взглянула на него из-под ресниц. Идея шокировала ее тоже. Еще больше потому, что она была совершенно уверена, что он хотел доставить удовольствие леди Кэй. После ее отклика, полного энтузиазма, его лицо прояснилось.

– Но вам не придется жениться, чтобы усыновить ребенка? – нахмурилась леди Кэй.

– Возможно.

Леди Тэсс перевела взгляд с него на дочь, затем обратила взволнованный взор на свою тарелку.

– А как детеныши ягуара? – спросила Леда у мистера Сидни, ее голос прозвучал немного громче обыкновенного. – Самый крупный из них – все еще опасный задира?

Маленький человек спокойно ел рыбу.

– Боюсь, что это так. А у нас есть другой тиран – его мать. Видимо, придется отделить ее от других в клетку поменьше.

Мистер Карэрн удивил Леду тем, что упомянул о своей готовящейся поездке в Самарканд и Центральную Азию и поинтересовался у мистера Сидни, каких экзотических животных он сможет там повидать. Обеденный застольный разговор перешел на более подходящие темы, и Леда вернулась к действительности.

Мистер Джерард хотел жениться на леди Кэй. Мать Леды была француженкой, и джентльмену трудно обуздать свои животные инстинкты, когда они имеют дело с французскими дамами. Мисс Миртл всегда так говорила, ссылаясь на этого невозможного человека в качестве отличного примера.

Ничего не поделаешь. Мужской нрав мистера Джерарда возобладал на мгновение над его манерами. Он был просто-напросто смущен и, конечно, при первом же случае извинился бы за минутную слабость.

Казалось, она слышит, что мисс Миртл сказала бы по этому поводу. Она внезапно поняла, почему мисс Миртл столь тщательно поучала, как ей себя вести достойно, так часто говорила о глупостях молодых девиц, и юных полуфранцуженок в особенности. У Леды было обескураживающее чувство, что она совершенно абсурдно влюблена в мистера Джерарда. А любовь, как всегда говорила мисс Миртл, – опасный враг для неопытного рассудка, и ее надо пить маленькими глоточками, как при приготовлении особого вишневого бренди.

Сэмьюэл пытался ухаживать за Кэй. Он пытался. Он наблюдал, что Хэй раздразнивает ее также, как некогда делал он сам, когда ей было семь лет, а он был старше годами и жизненным опытом. Сейчас он не чувствовал, что старше ее настолько, но был не в состоянии найти с ней общий интерес в занятиях со снегирями, в развлечениях в доме и сне его, в поездках на лошадях через изгороди и канавы. Даже от Томми Хэй его отстранил. Как дядя и кузен многих юных родственников, он превратился в человека, который еще до завтрака садится на пол и перекидывает через свою голову хнычущих детей.

Не то чтобы Кэй игнорировала Сэмьюэла, их отношения были теплыми, как всегда. Такими, как всегда. Он разговаривал с ней, танцевал, давал советы. Он описал ей дом, который назвал «Поднимающийся прилив», и она слушала с воодушевлением, делая предложения о его благоустройстве, одобряя его выбор названия. Но он не мог разорвать оковы их привычной испытанной дружбы, не мог заставить себя сказать, что любит ее, не мог коснуться ее, боясь, что напугает или огорчит.

И все же он видел, что у Хэя были определенные намерения. Опасение, что она обратит внимание на другого мужчину прежде, чем он поговорит с ней, делало его злым и неуверенным. Он боролся со злостью, так как она не имела места в его намерениях, она может лишь ослепить и помешать ему. Но если он мог подавить в себе враждебность, он не мог избавиться от беспокойства, ощущения того, что он удаляется от людей, которых любил больше жизни.

Даже леди Тэсс, казалось, отдалялась от него. Он чувствовал временами ее молчаливое внимание к нему, но когда он обращался к ней, у нее всегда находился предлог отойти или говорить о другом. И это привело его неуверенность на грань тревоги.

Он должен действовать. Все вокруг менялось. В политике и бизнесе он мог стоять твердо, но в этом он чувствовал свою неловкость, опасался сделать ошибку.

– Ты слишком заботишься, – говорил Дожен, – слишком многого хочешь. Что я с тобой поделаю, ха?

Целую неделю он избегал мисс Этуаль – хотя как о «мисс Этуаль» он о ней больше не думал. Даже когда она появлялась в скромных кружевных воротничках, он думал о ней: она – тепло, нежность, желание.

Леда и Кэй бродили по дому, полному тайны, их головы соприкасались, они хохотали и утихомиривали друг друга, когда он неожиданно натолкнулся на них – еще одно исключение из правил. Правда, он знал, это было только Рождество с его подарками, и Кэй радовалась всего лишь праздничным сюрпризам.

В доме стоял резкий и свежий запах от вечнозеленых гирлянд: английский обычай, строгая традиция, когда в доме пахло жареным поросенком и цветами, ароматом рождественского пирога с кокосовыми орехами.

Гирлянды цветов, словно сети, висели в разных местах, они были подвешены к люстре и к некоторым дверям – неизвестно, кто этим занимался. Подозрение пало на Роберта, особенно после того, как первой попалась в сети у двери гостиной старшая из мисс Голдборо.

Мисс Голдборо покраснела и заложила руки за спину, подставляя щеку. Ее маать вздремнула после обеда, так что Роберт осмелел, взял девушку за руки и поцеловал в губы. Сестры ее визжали и подпрыгивали с устрашающими криками. Карзон поднял брови. Сэмьюэл заметил, что Кэй бросила взгляд из-под ресниц на лорда Хэя.

Хэй, стоя с полураскрытой книгой в руках, казалось, этого не заметил. В то время, как Сэмьюэл наблюдал за ней, она сама на него посмотрела и встретила его взгляд. Она слегка улыбнулась. Щеки ее немного покраснели.

Он похолодел. Это был взгляд, на который он не знал, как ответить. Он стал неожиданно труслив и начал с видимым интересом разглядывать китайского сине-белого щенка на ближайшем столе. В то время, как он взял его и перевернул в руках, чтобы разглядеть марку, Кэй подобрала юбки и поспешила к двери, обернувшись в легком реверансе с озорной улыбкой.

Бездействуя, слепо разглядывая марку, Сэмьюэл скорее почувствовал, чем заметил слабое движение Хэя. Внутренне он напрягся. Но тем не менее сидел неподвижно, не в силах встать: сидел, теряя свой шанс, зная, что Хэй пойдет за ней.

Но возле двери Роберт схватил сестру, завершив все тем, что склонился над ее рукой и поцеловал палец.

– О, шутник, – Кэй отдернула руку, – вечно твои штучки!

Он подтолкнул ее из дверного проема.

– Только слежу, чтобы кто-нибудь из нас не попал в ловушку.

Хэй ухмыльнулся и уселся на ручку кресла, листая свой роман.

– Всему свое время, Орфорд, – сказал он Роберту.

– Орфорд, – слегка фыркнула леди Кэй, – как будто настоящий лорд. Никто не зовет его так дома. Роберт неожиданно улыбнулся:

– Такой же настоящий лорд, как ты леди, моя дорогая.

– В твоем случае это лишь титул вежливости. Это подтверждает и Леда. Настоящие лорды сидят в парламенте. Папа мог бы, если бы захотел.

Хэй поднял свою книгу.

– Послушайте вы оба. Кто-нибудь это читал? Интересное повествование.

Его вмешательство разрядило напряжение. Он откашлялся и прочел драматичным тоном; «На его лице было выражение ужаса и, как мне показалось, ненависти, что усиливалось его скорченной, неестественной позой. Я видел смерть во многих видах, но никогда она не являлась мне в таком страшном виде, как в этом темном, мрачном помещении, которое выходило на одну из главных магистралей пригородов Лондона.»

Это привлекло внимание Кэй всех остальных.

– О, начните, пожалуйста, сначала. – Она снова опустилась на стул, широко раскрыв полные ожидания глаза.

В то время как Хэй излагал историю о докторе Ватсоне и мистере Шерлоке Холмсе. Сэмьюэл снова и снова вертел в руках китайскую игрушку. Он взглянул из-под ресниц, слушая, наблюдая, как другие воспринимают идею дедукции. Он читал книгу, и характер Холмса показался ему тенью Дожена, – неловкий, забывчивый, с его подзорной трубой и грубой логикой, слишком уверенный в своем успехе, самонадеянный в выводах.

«Здесь больше нет ничего, стоящего внимания, – говорил вымышленный Холмс, – мне полностью понятен этот случай.»

Веря в это, человек может дать себя убить. Дожен мог убить его мысленно. Сэмьюэл знал это, он обладал силой сопротивления.

Сосредоточенность – это интуиция. Интуиция – это действие: он едва не погубил ее, в тот критический момент в мансарде. Интенсивность его атаки была слишком сильной, потому что он не мог отделить свое сознание от ее. Даже тогда, противостоя ей, он желал ее. Он хотел только на несколько минут лишить ее сознания и воли, но случилось другое. Он не был таким искусным, как Дожен, он не знал себя, он допускал ошибки. Он не мог оставаться спокойным. В нем не было покоя. Он даже не мог встать и обменяться поцелуем под омелой.

Сидя неподвижно, держа сине-белую собачку в руках, он знал, что панически убегает от самого себя. И он знал, дока он не обернется и не увидит в лицо то, чего боится, все его намерения – ничто, дым и грезы.

Огонь в ее камине подобрался к углю. Слабые вспышки не давали света дальше решетки. Сэмьюэл отошел в глубину комнаты, хотя знал, что она спала и не увидела бы силуэта на фоне мерцающего огня.

В комнате ощущалось присутствие женщины. Она тихо спала, дыхание ее было спокойным, сон не волновал ее. Легкость ее сна пробудила добрые чувства в глубине его души. Здесь он чувствовал себя в безопасности, она незримо была связана с ним.

Он стоял в самом темном углу комнаты. Смотрел, хотя смотреть было не на что. Слушал, хотя ничего не было слышно. Он ждал, ничего не ожидая – без движения, без мысли, без чувства.

Пусть это произойдет. Он был здесь, чтобы свершилось это. Но были противоречия, парадоксы; пытаться осуществить – в конце концов, значит, овладеть – так учил его Дожен. Голод, который он хотел утолить, вошел так глубоко в самый центр его существа, что стал им самим. Если его отделить или преодолеть – ничего не останется.

Он представил себя лежащим возле нее. Были вещи, которые он предполагал, но еще не познал, никогда не был уверен, что было реальным, а что фантазией.

Он не мог поцеловать Кэй. Даже шутливым дразнящим поцелуем, как Роберт мисс Голдборо. Он не был Робертом. В его воспоминаниях было слишком много боли и страдания, смешанных с радостью.

Одно прикосновение – и он знал, что это произойдет.

Но Кэй хотела детей. Ее собственных. Его. Когда он не мог заставить себя прикоснуться к ней. Та, что обжигала его, – была не Кэй.

Он уставился в темноту. Сложил руки, сплетя пальцы в сложный рисунок, что должно было направить и сконцентрировать его волю, призвать силы и разум к действию. Но не было успокоения. Его тело страстно желало того, что презирал его разум.

Он оставил ее мирно спящей и удалился в огромную, холодную ночь. Идя по земле, пока все спали, он чувствовал себя отстраненным от их самодовольного тепла, все еще чужак после стольких лет, черный призрак в безмолвном лунном свете.

– У меня есть футляр в подарок для Мано, – леди Кэй качала Томми на коленях, пока он выводил «а-а-а» с каждым ее движением, что ему чрезвычайно нравилось. Свободной рукой она просматривала список.

– Я купила это в Лондоне. Очень нарядно. В прошлом году я подарила ему бритвенный прибор и зеркало, и ему это очень понравилось.

Леда подумала о колье, которое он купил для леди Кэй, – настоящий сверкающий каскад бриллиантов.

– А вы ему что-нибудь подарите? – леди Кэй взглянула на нее. – Может быть, вы подумаете об этом – он обязан иметь подарок для вас.

– О нет, я не думаю, – сказала Леда, склонившись над вязанием для леди Тэсс, – я его секретарь.

– Ну, он подарит. Я бы удивилась, если бы он не привез каждому из нас что-нибудь из дома. Может быть, что-то сделал сам. Он делает отличные деревянные инкрустации, если вы любите японский стиль. Наш прежний дворецкий обучил его. Я сама предпочитаю более сложные рисунки. Но вещи Мано очень хороши, даже если они просты. Он иногда вырезает птиц, цветы или нечто подобное.

Леда вязала в молчании. У нее было приготовлено несколько подарков каждому из Эшландов, так как она очень хотела выразить свою благодарность за то, как дружески они отнеслись с ней. Кроме того, леди Тэсс попросила спрятать в ее комнате сюрпризные пакеты, которые она собрала для всей семьи. Кипа свертков и коробок росла под ее кроватью, что приводило Леду в праздничное настроение и делало участницей развлечения.

Она думала что-либо подарить мистеру Джерарду, но не смела. Она – положила вязание на колени, намотала на руку серебряную пряжу, вертя ее вокруг пальца.

– Как вы считаете, что может ему понравиться?

– Для подарка? Ну, Томми, Томми, куда ты ползешь? Нет, не следует есть юбку тети Кэй. Возьми эту ложку, милый. Дайте мне подумать. Уже нет времени что-либо достать в деревне, не так ли? Вы могли бы заказать автоматическую ручку, если бы мы подумали об этом раньше. Может быть, вы вышьете его инициалы на носовом платке?

Предложение леди Кэй как-то опечалило Леду. Бритвенный прибор, футляр, перо, носовые платки.

Ее сердце заныло о нем.

Она вспомнила лицо в отражении уличного фонаря за ее окном, быстрое прикосновение его руки, когда он положил маленький комочек ткани в ее ладонь. Она еще хранила монету, символ дружбы, носила ее на тонкой ленте под блузкой.

Он еще не извинился за свое неконтролируемое поведение, даже не говорил с нею с тех пор. Она была уверена, что он избегал ее.

Видимо, из-за того, что она была наполовину француженкой, он не считал обязанным приносить извинения. Может быть, ему противно вспоминать ее поведение в тот день. Возможно, они уже больше не друзья.

Эта мысль сделала ее еще более несчастной.

– Да, конечно. – Она размотала серебристую пряжу с пальца, подобрала упавшую спицу и вздохнула. – Наверное, я вышью для него несколько носовых платков.