Шопоголик (№2) - Шопоголик на Манхэттене

— Монастырь, — после некоторой паузы вторит Люк.

— Да, монастырь! А что, я не могу пойти в монастырь? Я, между прочим, очень даже духовно развитая личность.

— Не сомневаюсь в этом, милая. — Люк все еще озадаченно рассматривает меня. — Но ты бы все-таки надела что-нибудь еще, кроме футболки, прежде чем идти туда…

— Это платье, — заявляю я, одергивая футболку, чтобы хоть немного прикрыть голую попу. -

И вообще, духовность не имеет ничего общего с внешним видом. Посмотри на лилии, как они растут [«Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, не прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них» (Евангелие от Луки, 12:27)], — цитирую я, ужасно довольная своей находчивостью.

— Твоя взяла, — ухмыляется Люк и целует меня. — Что ж, желаю тебе приятного дня. И прости, что так получилось.

— Ну, — тыкаю я его пальцем в грудь, — тогда уж постарайся, чтобы сделка того стоила.

Я жду, что Люк в ответ рассмеется, но он только коротко кивает, берет дипломат и направляется к двери. Господи, до чего же серьезно он иногда относится к бизнесу.

Впрочем, я действительно рада, что это утро смогу провести одна. Мне всегда было любопытно, как выглядит монастырь изнутри. Я, конечно, не хожу в церковь каждую неделю, но ничуть не сомневаюсь, что нами, простыми смертными, управляет какая-то неведомая высшая сила. Поэтому я всегда читаю в «Дейли уорлд» свой гороскоп. И еще мне очень нравятся хоралы, что включают на занятиях йогой, и свечи, и запах ладана. И еще мне жутко нравится Одри Хепберн в фильме про монашку [В фильме «История монахини» (1959) Одри Хепберн играет монашку, сомневающуюся в своем призвании].

Знаете, где-то в глубине души во мне всегда жила тяга к простому монашескому укладу жизни. Без волнений, тревог. Монашкам ведь не нужно принимать решений, не нужно работать — знай себе пой в церковном хоре да гуляй по монастырскому дворику. Разве это не чудесно?

Итак, накрасившись и посмотрев по телевизору сериал, я спускаюсь в вестибюль и после очередной безуспешной попытки выяснить, где сейчас мой багаж (честное слово, я на них в суд подам), заказываю такси до монастыря Святой Уинифред. Пока мы колесим по сельским просторам, я разглядываю местные пейзажи и думаю, что же это у Люка за сделка такая. Что это за секретное «то, чего я давно хотел»? Новый клиент? Новый офис? Расширение компании? Я морщу лоб, пытаясь припомнить слухи о какой-нибудь важной сделке, и вдруг в памяти всплывает разговор Люка по телефону несколько недель назад. Он говорил о рекламном агентстве, и я тогда еще подумала, откуда у него интерес к рекламе.

Реклама. А что? Возможно, Люк всегда мечтал снимать рекламные ролики.

Ну конечно! Это же очевидно. Вот какая у него сделка. Он решил переключиться с финансовой рекламы на телевизионную. И я могу сниматься в его роликах! Точно!

От восторга я чуть не проглотила жевательную резинку. Я буду сниматься в рекламе! Вот это круто! Может, меня снимут в стильном ролике рома «Бакарди» — там еще все отдыхают на яхте, катаются на водных лыжах и веселятся до упаду. Нет, я знаю, что обычно в рекламе снимаются знаменитые модели, но ведь я могу появиться где-нибудь на заднем плане, да? Или покрутить штурвал. Ой, как будет здорово! Мы полетим на Барбадос или в другие теплые края, и там будет жарко, солнечно… классно, в общем. Беем будут наливать дармовой «Бакарди», и нас поселят в шикарном отеле… Мне придется купить новый купальник или даже два… и новые шлепанцы…

— Вот и монастырь, — объявляет таксист, и я вздрагиваю.

Я ведь не на Барбадосе, да? Нет, я у черта на куличках — в богом забытом Сомерсете!

Мы останавливаемся у старого желтого здания, и я с любопытством разглядываю его в окно. Вот он, значит, какой — монастырь. С виду ничего особенного, больше похож на школу или обычный дом. Я даже подумываю, а есть ли смысл вообще выходить из машины, как вдруг вся напрягаюсь, потому что вижу ее. Это же настоящая живая монахиня. Идет мимо машины -в черной рясе, с белым апостольником на голове, короче, при всех причиндалах. Настоящая монахиня в своей среде обитания! Причем ведет себя совершенно естественно. Она даже не посмотрела на такси. Ноль внимания. Представляете, как на сафари!

Я выхожу, расплачиваюсь с таксистом и, подгоняемая волнением и любопытством, направляюсь к массивной входной двери. Вместе со мной входит какая-то пожилая дама. Она шагает уверенно — явно знает дорогу, и я семеню за ней по коридору, ведущему во внутренний двор. Как только мы оказываемся в монастыре, меня охватывает благоговение, близкое к эйфории. Может, на меня так действует насыщенный благовониями воздух или органная музыка, но что-то со мной явно творится.

— Благодарю, сестра, — между тем говорит пожилая дама монашке и направляется к часовне. А я стою как вкопанная.

Сестра. Вот это да. Сестра Ребекка.

И черная, струящаяся ряса, а лицо такое просветленное-просветленное.

Сестра Ребекка из монастыря Святой…

— Деточка, у вас потерянный вид, — раздается голос у меня за спиной, и от неожиданности я подпрыгиваю. — Вы хотели посмотреть Бевингтонский триптих?

— Ой, да… конечно.

— Вон там, — указывает монахиня, и я следую за пожилой женщиной, направляющейся к стене часовни. Надеюсь, мне сразу удастся угадать, что же представляет из себя этот самый триптих. Может, статуя? Или… гобелен?

Но, подойдя поближе, обнаруживаю, что старушка, задрав голову, смотрит на огромные витражи. Да, должна признать, они прекрасны. Вот тот синенький, в середине, — очень впечатляет. Очень!

— Бевингтонский триптих, — вздыхает женщина, — разве его можно с чем-то сравнить?

— Обалдеть, — благоговейно выдыхаю я. — Красота.

И правда, красота. Что еще раз доказывает -настоящее произведение искусства не может остаться незамеченным. Гениальное творение. А ведь я даже не знаток.

— Потрясающие цвета, — шепчу я.

— А какая тонкая работа, — восхищается старушка, стискивая ладони. — Несравненная красота.

— Несравненная, — вторю я.

Я как раз хотела показать ей на удивительную радугу, которая мне особенно приглянулась, как вдруг осознаю, что мы со старушкой изучаем совершенно разные вещи. Она пялится на какую-то деревянную фиговину, которую я даже не сразу увидела.

Как можно незаметнее я поворачиваюсь к этой деревяшке и чувствую укол разочарования. Вот это и есть Бевингтонский триптих? Но он даже не симпатичный!

— А вот этот кошмар викторианского стиля, — вдруг яростно говорит старушка, — настоящее преступление! Эта жуткая радуга! Разве не ужас? — тычет она в мой голубой витраж.

— Да уж, — поспешно соглашаюсь я. — Просто шокирует, правда? Ужасно… Знаете… я, пожалуй, пойду, прогуляюсь.

И я быстро сматываюсь, пока она не успела еще на чем-нибудь меня подловить. Пробираюсь украдкой к деревянным скамьям для прихожан, размышляя, что же мне делать дальше, как вдруг замечаю в углу еще один крохотный придел.

«Духовное убежище, — написано на двери, — место, где можно тихо посидеть, помолиться и узнать больше о католической вере».

Я осторожно просовываю внутрь голову, стараясь не скрипеть дверцей, и на какое-то время от благоговейного страха теряю дар речи. Это что-то удивительное. Тут такая атмосфера — тихо и спокойно. Одно пребывание здесь наполняет меня чувством святости и духовного очищения. Я смущенно улыбаюсь монахине, которая отложила свое рукоделие и смотрит на меня, словно ожидая, что я сейчас заговорю.

— Мне очень нравятся ваши свечи, — почтительно шепчу я. — Они у вас из магазина «Абитат»?

— Нет, — слегка ошарашенно отвечает монахиня. — Вряд ли.

— А, понятно.

Я усаживаюсь на скамью, тайком зеваю -этот сельский воздух действует на меня как снотворное — и тут замечаю, что один ноготь у меня обломился. Поэтому я очень тихо расстегиваю сумочку, достаю пилку и начинаю подпиливать ноготь. Монахиня поднимает глаза, и я отвечаю ей извиняющейся улыбкой, указывая на обломанный ноготь {молча, конечно, я же не хочу нарушить атмосферу святости). Закончив подпиливать ноготь, я вытаскиваю свой быстросохнущий лак от «Мэйбеллин» и быстренько подправляю облупившийся лак.

Все это время монашка наблюдает за мной с озадаченным выражением лица и, когда я заканчиваю маникюр, спрашивает:

— Деточка, а вы католичка?

— Вообще-то нет, — отвечаю я.

— Вы хотели о чем-то поговорить?

— Э-э… да нет. — Я любовно провожу рукой по скамье и дружелюбно улыбаюсь монахине. — Какая замечательная резьба, правда? А у вас вся мебель такая красивая?

— Это храм, — напоминает монахиня со странным выражением.

— Да, я знаю. Но, видите ли, в наше время у многих дома стоят скамьи. Теперь это даже модно. Я видела статью в журнале «Харперз»…

— Дитя мое… — монашка поднимает руку, прерывая меня, — дитя мое, это место является духовным прибежищем. Храмом тишины.

— Да-да, я знаю! — восклицаю я. — Поэтому я сюда и зашла. За тишиной.

— Хорошо, — отвечает монашка, и мы снова погружаемся в тишину.

Где— то вдалеке начинает звонить колокол, и я замечаю, что монашка шепчет что-то себе под нос. Интересно, что она там бормочет? Она напоминает мне мою бабушку -та сидела за вязанием и шепотом считала петли на узоре. Может, она потеряла счет стежкам на своем вышивании?

— У вас хорошо получается, — как бы ободряю я ее. — А что вы вышиваете?

Она как— то нервно вздрагивает и откладывает свое шитье. Потом ласково мне улыбается и говорит:

— Деточка, у нас тут есть знаменитые лавандовые поля. Не хотите ли взглянуть на них?

— Нет, спасибо, — расплываюсь я в ответной улыбке. — Мне и тут хорошо, с вами.

Улыбка монахини слегка вянет.

— А как насчет склепа? — спрашивает она. — Это вас не интересует?

— Не очень. Но вы не волнуйтесь. Мне совсем не скучно! Просто тут очень славно. Так… умиротворяет. Прямо как «Звуки музыки» [Голливудский фильм-мюзикл, получивший премию «Оскар», песни из него стали классикой эстрады].

Она смотрит на меня с таким выражением, словно я несу какую-то околесицу, и до меня доходит, что бедняжка, наверное, так давно в монастыре, что слыхом не слыхивала о «Звуках музыки».

— Знаете, есть такое старое кино, — начинаю объяснять я, но тут соображаю, что она наверняка вообще не знает, что такое «кино». — Это как бы движущиеся картинки, — осторожно добавляю я. — Вам их показывают на экране. И вот в этом кино была монашка по имени Мария…

— У нас есть магазин, — резко перебивает меня монахиня. — Как насчет магазина?

Магазин! На секунду я прихожу в волнение и хочу спросить, что там продается. Но потом вспоминаю, что дала обещание Сьюзи.

— Не могу, — с сожалением вздыхаю я. — Понимаете, я обещала своей соседке, что сегодня не буду ходить по магазинам.

— Соседке? — удивляется монашка. — А при чем тут ваша соседка?

— Она беспокоится, что я трачу слишком много денег…

— Вашей жизнью управляет соседка?

— Ну, просто я очень серьезно пообещала кое-что… давно… Ну, как бы дала клятву…

— Но она же не узнает! — говорит монахиня. — Если вы ей не расскажете.

Я удивленно смотрю на нее:

— Но ведь мне будет очень стыдно, если я не сдержу обещание! Нет уж, я лучше еще тут с вами немножко посижу, если вы не против. — Я беру в руки маленькую статуэтку Девы Марии, попавшуюся мне на глаза. — Мило. Где вы ее купили?

Монашка смотрит на меня, сощурившись.

— А вы отнеситесь к этому не как к покупке, — наконец произносит она. — Считайте, что вы жертвуете деньги на благотворительность. — Она наклоняется ко мне. — Вы жертвуете нам деньги, а мы взамен даем вам что-то на память. Разве это можно считать покупкой?

С минуту я обдумываю ее слова. Дело в том, что я всегда хотела пожертвовать деньги на благое дело, и, возможно, это мой шанс.

— Значит, это будет… как бы благое дело? — на всякий случай уточняю я.

— Именно так. А Иисус и Его ангелы благословят вас за это деяние. — И она хватает меня за руку, причем весьма крепко хватает. — А теперь идите, прогуляйтесь до магазина, деточка. Я покажу вам дорогу…

Мы выходим из бокового придела, и монахиня закрывает дверь, снимая табличку «Духовное убежище».

— А вы разве не вернетесь сюда? — спрашиваю я.

— Не сегодня, — отвечает она, странно на меня взглянув. — Думаю, на сегодня мне достаточно.

Знаете, ведь правду говорят, добродетель — награда сама по себе. Когда я возвращаюсь в отель, я вся свечусь от счастья — так я довольна своими добрыми делами. В том магазине я пожертвовала не меньше пятидесяти фунтов! Не хочу хвастаться, но альтруизм у меня явно в крови. Потому что как только я начала жертвовать, просто не могла остановиться! Всякий раз, расставаясь с очередной суммой, я чувствовала неземной восторг. И хотя это совсем не важно, в результате мне достались совершенно прекрасные вещицы. Уйма лавандового меда, лавандового масла, лавандового чая, который наверняка окажется потрясающе вкусным, и еще подушка, набитая лавандой, — для спокойного сна.

Просто удивительно, почему я до сих пор не обращала внимания на лаванду. Для меня это было обычное растение, из тех травок, что выращивают у себя в палисадниках англичане. Но та юная монашка-продавщица в церковном магазинчике оказалась права: у этого цветка такие великолепные свойства, что он непременно должен войти во всеобщее употребление. К тому же лаванда, выращиваемая в монастыре Святой Уинифред, — экологически абсолютно чистая (так сказала монашка), поэтому она намного превосходит по качеству все другие сорта, а по цене намного доступнее лавандовых товаров, которые продаются почтой. Монашка убедила меня купить лавандовую подушку и даже любезно внесла мое имя в список рассылки. Для монахини она была весьма напориста.

Когда я возвращаюсь в Блейкли-Холл, таксист предлагает мне помочь поднести вещи, поскольку коробка с лавандовым медом довольно увесиста. И вот я уже в вестибюле гостиницы, даю щедрые чаевые таксисту и размышляю, не принять ли мне сейчас ванну с новым лавандовым маслом… как вдруг распахивается входная дверь и в вестибюле появляется блондинка с сумочкой от Луи Вуиттона и длинными загорелыми ногами.

Я таращусь на нее и не верю своим глазам. Это Алисия Биллингтон. Или, как я ее зову, Алисия — длинноногая стерва. А она тут что делает?

Алисия работает в «Брендон Комьюникейшнс», компании Люка. Мы с Алисией никогда не ладили. Скажу вам по секрету, она жуткая гадина, и мне бы очень хотелось, чтобы Люк ее уволил. Несколько месяцев назад она и правда была на грани увольнения, отчасти из-за меня (я тогда была финансовым журналистом и написала статью о… впрочем, это долгая история). Но кончилось все тем, что ей объявили строгий выговор, и с тех пор она очень старается исправить положение.

Я все это знаю благодаря своей дружбе с Мел, помощницей Люка. Она такая милая и держит меня в курсе всех офисных сплетен. Как раз на днях Мел рассказывала, как в последнее время изменилась Алисия. Нет, она, конечно, не стала добрее, но работать начала намного усерднее. Алисия достает журналистов до тех пор, пока те не напишут статью о ее клиентах, и часто задерживается в офисе допоздна. Недавно она попросила у Мел полный список всех клиентов компании с именами контактных лиц и телефонами, чтобы лучше их узнать. Мел угрюмо предположила, что Алисия добивается повышения, и я думаю, она права. К несчастью, Люк обращает внимание только на трудолюбие сотрудника и на то, каких результатов тот добивается, пусть даже этот сотрудник — последняя гадина. И, судя по всему, эта мерзавка добьется повышения и станет еще противнее.

Я смотрю, как Алисия входит в гостиницу, и одна часть меня хочет убежать и спрятаться, а другая часть — узнать, что же она тут делает. Но прежде чем я успеваю принять решение, Алисия замечает меня и слегка приподнимает брови. И только сейчас я понимаю, что видок у меня… Старая растянутая футболка, если уж начистоту, даже отдаленно не напоминает платье, волосы в полном беспорядке, а лицо красное от натуги — я же волокла все эти коробки с лавандовым барахлом. А сама Алисия — в безупречно белом костюме.

— Ребекка! — восклицает она и прикрывает рот ладонью в притворном ужасе. — Вы не должны знать, что я здесь! Давайте договоримся, что вы меня не видели.

— О чем это вы? — спрашиваю я, пытаясь не выдать своего смущения. — А что вы тут делаете?

— Я заглянула, чтобы представиться нашим новым партнерам, — говорит Алисия. — Мои родители живут буквально в пяти милях отсюда. Так что я решила заехать.

— А, понятно. Я не знала, что ваши родители живут в здешних краях.

— Люк нам строго-настрого запретил вас тревожить. У вас ведь выходной!

Сказано это так, что я почему-то чувствую себя маленькой девочкой.

— Ерунда, — резко говорю я. — Когда дело касается таких серьезных дел… как это. Мы с Люком утром как раз о нем говорили. За завтраком.

Ну ладно, про завтрак я сказала только для того, чтобы напомнить ей, что я — девушка Люка. И я знаю, что это глупо и смешно. Но когда я разговариваю с Алисией, у меня такое чувство, что мы с ней тайно соперничаем, и если я не нанесу ей ответный укол, она победит.

— Правда? — изумляется Алисия. — Как мило. — И она по-злодейски прищуривает глаза: — Ну и что вы думаете об этой затее? У вас наверняка есть свое мнение на этот счет.

— По-моему, это здорово, — осторожно отвечаю я. — Просто замечательно.

— И вы не против? — Она пытливо вглядывается в мое лицо.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.