Глава 4

Неаполь, 1886 год

Сегодня, как и каждое утро в этом году, четырнадцатилетняя Петра Манзи проснулась от кошмара, который преследовал ее по ночам. Новый день, впрочем, не обещал ей ничего хорошего.

– Святая Мария, матерь Божия, – начала она молиться, не поднимаясь с постели. – Спаси меня от этого ада.

Год назад Петра думала, что худшее уже позади. Она потеряла вес – мать, отец, сестры умерли от холеры, ее дом снесли, чтобы остановить распространение инфекции, друзей и соседей разметало по стране. Ничего и никого не осталось. Когда все уходит, уже нечего терять, говорили некоторые взрослые, желая утешить себя и других.

Но Петра поняла, что они ошибались. У нее еще оставались воля, сердце и душа… но Лена Сакко, похоже, собиралась отнять даже это.

Как обычно, Лена не заставила себя ждать. Едва Петра встала со своего тюфяка около кухонной плиты и пошла умываться ледяной водой, которую натаскала вечером из колодца, занавеску, отделяющую кухню от магазина, резко отдернули.

– Ленивая маленькая неряха, ты до сих пор не приготовила завтрак и не вымыла камин! – Между темными бровями Лены пролегли глубокие морщины. Ей еще не было и сорока, но, ожесточенная и обиженная на весь свет, она выглядела на десять лет старше.

– Простите, синьора, – пробормотала Петра.

На любые другие слова Лена отвечала побоями, а рука у нее была тяжелая. Петра, стоя в одних грубых штанах, в которых обычно спала, потянулась за платьем. Девочке было неприятно, что Лена разглядывает ее.

Лена схватила ее, не дав одеться, и сжала руку так сильно, что наверняка останется синяк. Потом оскалилась, как волк, что означало улыбку.

– Маленькая неряха становится зрелой девушкой. – Ее взгляд скользнул по обнаженному телу Петры. Уж Лена-то знала, как дуреют мужчины от таких сладких тел со всеми этими изгибами, которых она сама была лишена. Лена провела рукой по бедру девочки, гладкому как алебастр, потом обхватила ее грудь, начавшую наливаться и округляться. – Ну прямо спелый персик, готовый свалиться с дерева, а?

Усмехнувшись, Лена ущипнула сосок, сжала его своими стальными пальцами и засмеялась. Петра стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть. Любое проявление боли только раззадорит ее мучительницу.

Лена отпихнула ее к стене.

– Иди прикройся. Мой муж скоро придет завтракать. Я не хочу, чтобы ты выставляла себя напоказ перед ним.

Наконец Лена ушла. Петра быстро оделась в тонкое коричневое платье, завязала густые темные волосы обрывком веревочки и свернула тюфяк. Затем вымела вчерашнюю золу из плиты, бросила туда уголь и развела огонь. Закончив приготовления, Петра бросила умоляющий взгляд на Мадонну, которая с безоблачной улыбкой смотрела на нее из ниши в стене. Привстав на цыпочки, девочка коснулась костяных четок, висевших у ног Мадонны.

– Святая Мария, матерь Божия… – тихо прошептала она.

Так начался этот день. Петра быстро приготовила поленту – кашу из кукурузы, сняла салями с гвоздя на стене и нарезала шесть кусочков для Джованни.

Сразу после эпидемии холеры, которая оставила Петру сиротой, ее приютила тетя Гемма. Но как можно жить всемером в темном полуподвальном помещении, похожем на пещеру? Овдовев во время этой же эпидемии, Гемма, чтобы прокормить детей, стирала для богачей. Она старалась сделать все, что было в ее силах, для единственного уцелевшего ребенка своей покойной сестры. Неподалеку от их жилья располагалось много маленьких магазинчиков, и Гемма нашла племяннице место у ремесленника Джованни Сакко. От Петры требовались только мелкие услуги в магазине, и Сакко обещал позаботиться о ней.

Основной доход Джованни Сакко получал от поделок из коралла, весьма популярного у неаполитанцев. Он оказался славным человеком, а вот его жена…

Уже через неделю, устав от постоянных оскорблений Лены Сакко, Петра прибежала к тетке, умоляя разрешить ей вернуться. Удрученная Гемма ответила отказом.

– Я знаю, что Лена Сакко – злая женщина, – сказала она. – Семнадцать лет замужем и не родила ребенка, даже ни разу не забеременела, будто ее сглазили. Бедняга вымещает обиду на всех. Но ее грубость можно вытерпеть, Петра, а от голода нет защиты. Мне не прокормить тебя. Оставайся у Сакко и его жены или ступай жить на улицу.

Петра видела беспризорных детей, которых продавали на улицах Неаполя на ночь мужчинам или женщинам, кто пожелает. Гемма считала, что судьба юных шлюх хуже, чем смерть.

Но иногда Петра думала, что жить с Леной Сакко еще хуже.

Девочка знала: та делает все возможное, чтобы забеременеть. Вся стена ее спальни была увешана иконами Святой Девы. Над кроватью рядом с изображениями беременных женщин висели амулеты. Четки были заговорены. У ног святых, покровительниц материнства, постоянно лежали цветы.

В своих молитвах Петра всегда упоминала Лену, надеясь, что ее хозяйка станет добрее, если забеременеет. Сама по себе работа в магазине подходила для Петры. В районе порта, вдоль Санта-Лючия, находилось не меньше дюжины магазинчиков, где торговали сувенирами из коралла, кости и черепахового панциря. Один из них принадлежал Джованни. Более крупные магазины выставляли на продажу красивые табакерки, рога и бивни. Их покупали богачи, живущие на виллах на окрестных холмах.

Сакко посещали другие клиенты – рыбаки и строители, коллекционеры всякой чепухи и местные прачки, люди с маленькими кошельками и большими претензиями. Он продавал им безделушки в форме рога и другие амулеты, дорогие сердцам суеверных неаполитанцев, талисманы, нейтрализующие злой глаз. Значительную часть побрякушек Джованни делал сам. Более замысловатые вещички покупал у других.

Петре нравился Джованни Сакко, хотя и не красавчик, а плотный, невысокий, даже приземистый мужчина с темной, как зрелые оливки, и блестящей от пота кожей. Он хорошо с ней обращался, почти по-родственному.

– Отложи метлу, малышка, – сказал Джованни этим утром. – Сегодня жарко, а пол и так чистый. – Он раскладывал на прилавке гребни. – Иди возьми холодной водички с кухни.

Она благодарно улыбнулась ему.

– И стаканчик вина для вас?

– Конечно. – Кончики его свисающих усов приподнялись от лукавой усмешки. – Но не говори Лене.

Петра вернулась с двумя стаканами и села на высокую табуретку за прилавком, чтобы рассортировать костяные пуговицы. Начиналось ее любимое время дня. В магазине было мало покупателей, а Лена ушла на утреннюю мессу, чтобы обратиться ко всем святым с просьбой о зачатии ребенка.

– Петра, – помолчав, начал Сакко, – есть что-нибудь в моем магазине, что тебе хотелось бы иметь?

Она удивилась. Что-нибудь? Ей нравилось здесь почти все – ну, кроме, пожалуй, некоторых амулетов, – особенно гребни из черепахового панциря и коралла, зеркала в красивых рамах, маленькие брошки.

Посмотрев в простодушное детское лицо, Джованни улыбнулся.

– Твоя тетя сказала, что послезавтра у кого-то день рождения. Это печально известный день в Неаполе… но твой праздник – хороший повод для того, чтобы сделать тебе подарок.

Петра почти забыла про свой день рождения. Хотя его легко было запомнить, поскольку она родилась в день, когда лава Везувия накрыла город во время извержения. Тогда мало кто пострадал, и совпадение дат всегда считалось в ее семье хорошим знаком. Хотя девочку назвали в честь святой Петры, ее имя имело и другое значение. Петра – «камень», как те, что вылетали из сердца вулкана в день ее рождения. Ей, старшему ребенку, зачастую приходилось быть опорой для семьи. Если она выходила из себя, отец, дразня, называл ее Петрина, «маленький кремень», – из-за искр, которые вспыхивали от злости в ее синих глазах.

– Даю тебе день подумать о подарке, – прервал ее мысли Сакко. – Конечно, не выбирай дорогих вещичек, так как я могу всучить их проходящему богачу. Но что-нибудь еще…

– О, синьор Сакко! – Восхищенная Петра чуть не спрыгнула с табуретки, чтобы обнять его, но удержалась, и к лучшему, ибо в этот момент появилась Лена. Петра почувствовала, что хозяйка в особенно плохом настроении.

– Мне нужен другой фаллос! – бросила Лена, войдя в магазин. Взглянув на Петру, она добавила: – С тех пор как появилась эта девчонка, одного недостаточно. Она заставила мою животворную кровь высохнуть.

Джованни покорно подошел к витрине, достал ящик и протянул его жене. Та начата перебирать лежавшие в нем амулеты.

– Тот, что под матрасом, больше любого из этих, – заметил Джованни.

Лена проигнорировала робкое вмешательство мужа и выбрала самый большой и красный из миниатюрных коралловых фаллосов, выполненных очень тщательно и подробно, вплоть до малейших деталей.

– А что с травами и маслом, которое я втирал тебе в живот вчера вечером? – спросил Джованни.

– От трав у меня пересохло во рту, а от масла никакого толку. – Она истово прижала к груди маленький амулет. – Я все делаю, Джованни. Ты знаешь, что я молюсь Святой Деве до. крови на коленях, постоянно Соблюдаю пост, а сколько свечей поставила? – Лена говорила так, словно все зависело от ее мужа, стоит его только хорошенько попросить. – Я не пропустила ни одной мессы с тех пор, как мы поженились.

– Я знаю, дорогая, – пробормотал он, смущенно поглаживая ее по плечу. – Но ты должна потерпеть.

Лена взглянула на Петру, которая, сжавшись в комок и желая провалиться сквозь землю, раскладывала коралловые статуэтки.

– Это она, – прошипела Лена. – Мерзавка навела на меня порчу.

Джованни с тревогой взглянул на девочку.

– Синьора Гризелли хочет получить свою коробочку сегодня. Отнеси ее сейчас, Петра, – тихо попросил он.

Благодарная за то, что ей позволили уйти, Петра взяла коробочку, накинула шаль и поспешила к двери. Но от Лены не так-то легко было отделаться.

– Да, хорошо, если ты уйдешь! – резко бросила она. – Но будет еще лучше, если никогда не вернешься!

Девочка застыла в дверях, опасаясь, что если выйдет, ее не впустят обратно.

– Лена! – повысил голос Сакко, что случалось редко, особенно в разговорах с женой. – Петра нужна нам. Она… хороший работник.

– Да, она очень хорошо заговаривает против меня.

– Ради всех святых! Петра ребенок, у нее нет злых умыслов. Будь добра к ней, и святые вознаградят тебя. Послезавтра у нее день рождения…

– День рождения? – Лена повернулась к Петре, и глаза ее расширились. Выставив вперед красный коралловый фаллос, она двинулась к девочке. – Во вторник твой день рождения?

– Да. – Петра попятилась.

– Двадцать шестое апреля? И тебе исполнится пятнадцать?

Девочка кивнула, предчувствуя неладное.

– Я так и знала! – крикнула Лена и схватила Петру за волосы. – Я была права! Это наговор! Двадцать шестое апреля 1871 года. Она родилась в день извержения Везувия. В день смерти и разрушения! – Лена замахнулась фаллосом, и девочка испуганно прижалась к стене. – Ее родили, когда пепел покрыл землю, сделав ее бесплодной. А она так же поступает со мной!

– Лена, – заволновался Джованни, пытаясь остановить жену. – Петра ничего тебе не сделала.

– Я выгоню ее! – взвизгнула Лена. – Я никогда не забеременею, пока она здесь!

Джованни смущенно посмотрел на Петру. Боясь, что он подтвердит слова жены, девочка бросилась прочь. За ее спиной долго еще слышались радостные крики Лены Сакко.

На углу Петра на минуту остановилась, перевела дыхание, а потом побрела вдоль порта и мимо рынка, не обращая внимания на заигрывания матросов и даже не глядя вокруг.

– Я буду как камень, – твердила Петра. – Я все вытерплю. Я крепкая, не сломаюсь. – Она закуталась в шаль и обхватила себя руками, чтобы унять нервную дрожь. – Я Петра, камень. – Пусть ее отбрасывают прочь, как булыжник из-под ноги, она найдет себе место в жизни.

Внезапно она поняла, что до сих пор держит в руке коробочку, которую Джованни дал ей для покупательницы. Отнести ее назад или выполнить поручение? Может, если она исполнит поручение, Джованни разрешит ей остаться? И Петра отправилась к покупательнице.

Она могла с завязанными глазами пройти по муравейнику закоулков и дворов беднейших кварталов своего города. Иногда девочка удлиняла обычную дорогу, чтобы полюбоваться красотой Неаполя, и шла по огромным площадям, построенным в те времена, когда город принадлежал испанцам, которые возводили себе огромные дворцы.

Однажды вечером Петра оказалась возле театра «Сан-Карло» незадолго до начала представления. Она притаилась в тени, загипнотизированная великолепными нарядами и украшениями дам и безупречно черными костюмами мужчин. О чем они думают, эти люди в роскошной одежде, такие красивые и богатые, способные удовлетворять все свои желания?

А сегодня Петра бежала по узким улочкам вдоль порта, где царили суета, яркие краски, грохот и шум, столь привычные для Неаполя. И если в доме Сакко ей было одиноко, то на улицах города девочка почти всегда чувствовала себя членом большой шумной семьи.

С балконов свисали веревки с бельем. Они опутывали город, как яркие флажки, которые трепетали от морского бриза. Молодая мать, высунувшись из верхнего окна, собирала свои простыни и перекрикивалась с соседями.

Вскоре Петра подошла к дому синьоры Гризелли. Поблагодарив девочку, женщина оглядела ее и нахмурилась.

– Тебе следует быть осторожной, милая, – тихо сказала она. – Красивая девочка, гуляющая одна по улицам, – лакомая добыча для грубых моряков. – Женщина перекрестилась и закрыла дверь.

Петра размышляла об этих словах всю обратную дорогу в магазин. Внезапно она услышала хриплый голос:

– Эй, милашка! – крикнул матрос, выходя из кафе. Когда девочка обернулась, он прижал руку к сердцу и воскликнул: – Какая ты красавица! – Петра смутилась от неожиданного комплимента, но он тут же все испортил, сделав непристойный жест и цинично ухмыльнувшись.

В четырнадцатилетней Петре Манзи уже было что-то, неудержимо привлекающее внимание людей, особенно мужчин. Частенько она с трудом отделывалась от неаполитанских мальчишек, и они преследовали ее всю дорогу домой, как собаки, взявшие след.

Несколько месяцев назад с девочкой стало происходить что-то непонятное, и она прибежала к тете Гемме, испугавшись, не началась ли у нее та же болезнь, которая погубила всю ее семью. Успокоив Петру, Гемма сказала:

– Ты уже женщина, а не девочка, дорогая. Сохраняй дар, посланный тебе Богом.

– Дар? Но у меня нет…

– У тебя есть чистота – девственность. Ни один мужчина еще не прикасался к тебе, а это очень ценно. Мужчина готов отдать все за такое сокровище. Но если ты не убережешь этот дар, отдавшись первому встречному, то поступишь как самая мерзкая проститутка в сточной канаве. Поэтому береги свое сокровище и не отдавай его никому, кроме мужа.

И Петра поклялась тетке, что сбережет свое сокровище.

В этот день девочка с тяжелым сердцем вернулась в магазин и тихо прокралась внутрь. Никого. Лена наверняка ушла на базар за продуктами. Петра направилась в мастерскую в дальней части дома, где обычно работал Джованни. Он и сейчас был там.

– Тебе незачем жаться по углам, детка, – сказал он, заметив Петру. – Лена успокоилась, и ты можешь остаться.

Девочка молчала, не зная, повезло ей или нет, что она остается у Лены. Постояв несколько минут, Петра пошла в магазин обслужить редких в это время дня покупателей.

Стоя за прилавком, она оглядывала полки. Разрешат ли ей выбрать подарок или лучше сразу забыть про день рождения?

Зазвенел колокольчик, и Петра увидела в дверях женщину ослепительной красоты и элегантности, в закрытом летнем платье из тончайшего зеленого батиста, украшенного фиолетовыми лентами. Темно-пурпурные бархатные полоски обрамляли лиф. Казалось, она сошла с картинки, и от нее пахло фиалками.

– Добрый день, синьора. – Петра присела в реверансе и, взглянув на свое заношенное платье, смутилась. Снова подняв глаза, она заметила, что следом за дамой появился мужчина в сером костюме и в шляпе. Он держал в руке трость с золотым набалдашником. Девочка никогда еще не видела такого интересного мужчину с густыми серебристо-седыми волосами, зачесанными назад, с глазами цвета зимнего неба, полными губами и очень светлой кожей. Петра смотрела на него во все глаза.

– Я – герцог ди Монфалко. – Чуть кивнув, он указал тростью на костяные пряжки на полке. – Я хотел бы взглянуть вон на те…

Он говорил по-итальянски без неаполитанского акцента, и его голос звучал очень мелодично. Все в нем восхищало Петру. Герцог! И как это он забрел в такую маленькую и дешевую лавчонку?

Наконец к Петре вернулся дар речи.

– Я позову хозяина.

– Нет, останьтесь, – властно сказал посетитель. – Я хочу, чтобы меня обслужили вы.

Петра заметила, что он в упор смотрит на нее. Девочка и сама не могла отвести взгляда от этого мужчины – его глаза, как магниты, притягивали ее. Однако, вспомнив о пряжках, Петра направилась к полке.

– Что ты о ней думаешь? – услышала она тихий голос герцога.

Когда девочка вернулась к прилавку, элегантная женщина взяла ее за руку, развернула к себе лицом и внимательно оглядела.

– Прекрасно, великолепно, – проговорила она. – Изумительная фация, – с улыбкой добавила женщина и покачала головой. Изумрудное ожерелье сверкнуло зеленым огнем. Рука в перчатке приподняла подбородок Петры. – Да, очень изысканно.

Девочка не понимала ни слова, поскольку посетительница говорила по-французски. Петра слышала, как на таком же языке объяснялись матросы, приплывавшие из Марселя, но в устах красивой женщины он звучал гораздо изысканнее.

– Я возьму их, – сказал герцог, даже не взглянув на коробку с пряжками. Он смотрел только на Петру.

Услышав чужие голоса, Джованни вышел из мастерской, узнал герцога и смущенно поклонился.

– Я кое-что купил, – сказал герцог. – Доставьте завтра. В шесть.

– Конечно, ваша светлость, – с готовностью отозвался Джованни. – Я сам принесу.

– Нет. Пусть принесет девушка. – Герцог вышел, а его спутница, посмеиваясь, последовала за ним.

– Ну и ну, – протянул Джованни. – Какое счастье свалилось на тебя, милая. Завтра увидишь дворец Монфалко. Говорят, он огромный.

– С ним была герцогиня? Джованни засмеялся:

– Конечно, нет. Герцог никогда не привел бы жену в подобное место, к тому же, я слышал, она живет за городом. А это – его любовница, Мария Бланко, известная оперная певица.

– Она очень красивая. Кажется, я понравилась ей… Джованни улыбнулся ее детской наивности.

– Ты всем нравишься. Возможно, она будет там, когда ты принесешь пряжки во дворец.

– Дворец! – воскликнула Петра, провожая взглядом экипаж герцога, запряженный парой серых лошадей. – Дворец! – повторила она. Это слово звучало для нее более чем необычно.

Увидев дворец Монфалко, Петра замерла. Он стоял среди холмов над Неаполитанским заливом, розовый, с красной черепичной крышей и с остроконечными башенками. Дворец окружали великолепные деревья и кустарники с розовыми и пурпурными цветами. Возле фасада стояли мраморные статуи.

Девочка заставила себя подойти ближе. Джованни, строго-настрого запретив ей входить через парадную дверь, велел найти вход для слуг.

– А, ты служишь в лавке, где торгуют кораллами! – сказала полная женщина, открыв дверь. Петру немного удивила простая одежда и просторечный говор служанки, ибо она ожидала, что все здесь будет как в далеких заморских странах. Женщина внимательно оглядела Петру. – Герцог велел отвести тебя в музыкальную комнату. Гвидо!

Юноша чуть старше Петры провел ее через огромную кухню, по коридору с множеством дверей, и наконец она оказалась в зале с высоким сводчатым потолком и хрустальной люстрой, такой большой и тяжелой, что было страшно пройти под ней. На стенах висели темные портреты в позолоченных рамах.

Петра услышала музыку. Гвидо открыл двойные двери, и музыка стала громче. В этой комнате все было белым: стены, потолок, мебель. Исключение составляли только позолоченная арфа в углу и дверные ручки. Над камином висело зеркало необыкновенного размера.

Возле окна, выходящего на море, сидел за белом роялем герцог. Глаза его были закрыты.

Петра услышала, как тихо закрылась дверь, и поняла, что слуга ушел. Девочка немного испугалась, но музыка успокоила ее. Осмелев, она подошла к роялю. Длинные тонкие пальцы герцога, казалось, летали по клавишам. Музыка звучала все бравурнее, темп ускорялся, а герцог, играя, так встряхивал головой, что его шелковистые седые волосы упали на лицо.

Но вот замер последний аккорд, герцог открыл глаза и увидел перед собой удивленную девочку.

– Вы играете, синьорина? – спросил он. Петра покачала головой. – Нет, конечно же, нет. А не хотите ли научиться?

Сидеть за прекрасным инструментом в великолепной комнате и исполнять чудесную музыку… да, ей бы очень хотелось научиться играть. Но Петра только сделала реверанс и протянула герцогу коробочку.

– Пряжки, ваша светлость.

Он взял коробочку и не глядя отложил ее, а девочка тут же убрала руки за спину. Хотя она постоянно мыла и терла их, ногти после грязной работы не отчищались.

Герцог подошел к столу, на котором стояли графин и несколько хрустальных бокалов.

– Как тебя зовут, дитя мое? – спросил он, наполняя бокалы вином цвета расплавленного золота.

– Петра.

– Ах да, – пробормотал герцог, будто слышал ее имя раньше. – Не выпьешь ли вина, Петра?

– Нет, ваша светлость. Я должна вернуться в магазин.

– Пожалуйста, возьми… – Он протянул ей бокал. – Не спеши. Твой хозяин знает, что ты у меня. Уверен, он мечтает, чтобы я стал его клиентом. Если ты побудешь немного со мной, я, возможно, снова зайду в лавку и что-нибудь куплю…

Петра смущенно потупилась. Зачем ее задерживают, ведь поручение уже выполнено? Герцог снова протянул ей бокал.

– Ты когда-нибудь пила вино?

Она кивнула. Каждый неаполитанский ребенок, даже самый бедный, был знаком со вкусом вина почти с раннего детства.

– Держи и пей его медленно. Это особое вино, называется «Слезы Христа». Оно тебе понравится, потому что сделано из винограда, растущего на склонах Везувия.

Смущение Петры усиливалось. Неужели герцог знает день ее рождения и совпадение дат? Эта мысль пугала и восхищала девочку. Со странным чувством Петра потянулась к бокалу.

Подождав, пока герцог сделал первый глоток, она пригубила вино, держа тонкий бокал так осторожно, словно боялась, что он лопнет в ее руках. Прохладное и тонкое вино совсем не походило на то, что обычно подавали за столом у Сакко. Девочка закрыла глаза, желая просмаковать его. Открыв их, она увидела, что герцог улыбается.

– Кажется, ты умеешь наслаждаться вином, Петра.

– Я… мне надо идти, – совсем смешавшись, пробормотала девочка.

– Тебе здесь так не по душе, Петра, что ты норовишь поскорее улизнуть?

– О нет. Здесь очень красиво.

– Ты видела далеко не все. Останься со мной… здесь есть на что посмотреть… и что попробовать… и чему поучиться.

Пораженная Петра не сразу нашлась что ответить.

– Не понимаю, почему я заинтересовала вас? Не все ли вам равно, как мне живется и что я вижу вокруг? Зачем вам учить меня? – Испугавшись своей дерзости, Петра прикрыла рот рукой, но герцог понимающе кивнул.

– Посмотри вокруг, дитя мое. Ты сама сказала, что здесь красиво. Мне всегда хотелось окружить себя красивыми вещами, но сами по себе они ничего не значат. Это зеркало… Ведь когда-то стекло было обычным песком на пляже, а золото, обрамляющее его, лежало в земле, и только потом талант мастера превратил все это в произведение искусства. Творить красоту – наслаждение. Я хотел бы сотворить тебя.

– Как это? Зачем?

– Затем, что мне больше нечем заняться.

Петра огляделась, внезапно задумавшись о том, почему она здесь очутилась. Решив, что все вокруг чужое и надо поскорее вернуться домой, она направилась к двери.

Но герцог, нагнав ее, схватил за руку.