— Очень странно! — усмехнулся он, слегка опустив голову. Вдруг он посмотрел на нее совсем с другим выражением. — Я как раз подумал то же самое! Не сердитесь, умоляю! Я имел в виду себя, а не вас.
Марджори видела, как прежняя холодность Раштона уступила место другим чувствам. Сердце ее начало таять. Он мог быть таким приятным, когда его голубые глаза сияли добротой и очарованием.
Она вздохнула.
— Полагаю, мы раздражаем друг друга, не так ли?
— Да, — признал он.
Раштон продолжал задумчиво на нее смотреть, в его глазах по-прежнему светилась улыбка. Марджори не могла догадаться, о чем он думает. Он просто твердо смотрел ей в глаза, и было невозможно прочесть его мысли. Она снова попыталась придумать что-нибудь интересное для беседы. В воздухе повисло напряжение, которое ей было вовсе не по душе. Гневное выражение, конечно, исчезло с его лица, но Марджори не могла понять, что он чувствует теперь.
Ее руки и ноги охватила уже знакомая томительная слабость. Вздрогнув, она подумала, что чувствует себя так же, как во время того вальса, испытывая головокружение и еще что-то странное и необъяснимое. Она хотела, чтобы он ушел, боясь своего непонятного ей состояния и все же приходя в ужас при мысли о том, что он действительно может уйти.
Раштон на мгновение резко повернулся к двери. Она подумала, что он решил-таки уйти. Но где-то в глубине души Марджи была убеждена, что он не сделает этого. По всей вероятности, Раштон просто прислушивался. Потом он вновь повернулся к ней, но на этот раз выражение его лица почти пугало своей напряженностью.
Он приближался к ней, постепенно уменьшая и без того небольшое расстояние, которое оставалось между ними, обходя стол со словами:
— Я задал вам вопрос во время танца. Вы не ответили мне.
Марджори почувствовала, что у нее пересохло в горле. Он приближался к ней явно с худшими — или, может быть, с лучшими — намерениями! Марджори повернулась к нему лицом. От ее резких движений один из набросков скользнул на пол к ее ногам.
— И что же это был за вопрос? — спросила она хрипловато. Она не смела встретиться с ним взглядом.
— Зачем вы сюда приехали? — спросил он. — Нет, не отворачивайтесь! Смотрите на меня! — Он взял ее рукой за подбородок.
Она вздрогнула, в ее груди бешено стучало сердце. Марджи встретилась с ним взглядом и вдруг поняла, что он уже держит ее в объятиях. Она прошептала:
— Я уже говорила вам, что должна найти Дафне мужа. Разве вы не понимаете, что это важно? Вы встречались с ней, вы с ней говорили! Наверняка теперь вам ясно, в каком я сложном положении?
— Неужели мы все время должны говорить о Дафне? — прошептал он, скользя взглядом по ее лицу, как будто запоминая, какие у нее глаза, щеки, нос, губы. — Как насчет вас? Вы ищете себе мужа?
Она покачала головой.
— Нет. Я уверена, что из меня не вышло бы хорошей жены. Я не отличаюсь послушанием, должным смирением и прочими необходимыми достоинствами. — Он стоял слишком близко, невозможно близко. Она провела языком по губам, надеясь избавиться от этой раздражающей сухости. — Я не стремлюсь к замужеству. Выходит так, что у меня… у меня совсем другое будущее.
— Я не беспокоюсь о будущем, — прошептал он в ответ. И с этими словами он очень крепко и пылко поцеловал ее в губы.
Чувства слабости и головокружения возросли до такой степени, что Марджори беспомощно оперлась на мистера Раштона. Тело ее не желало повиноваться хозяйке. Его руки все еще крепко обнимали ее за талию, и рот его не отрывался от ее губ.
Она напрасно позволила ему себя поцеловать. Поощрять его было прискорбным безумием, и все же она испытывала в его присутствии такие мучения! Он обладал над ней несомненной властью, какой-то удивительной способностью начисто лишать ее воли. Как это было возможно? Почему она позволяла ему обнимать себя и, в сущности, не сопротивлялась?
Осознание того, что она так мало собой владеет наконец отрезвило ее. Марджи оттолкнула от себя Раштона. Он напугал ее.
— Сэр! — вскричала она. — Прошу вас, перестаньте докучать мне. Ваше поведение совсем не подходит джентльмену!
— Марджори, — тихо заговорил он, — я не собирался целовать вас. Придя сюда, я только хотел выяснить все насчет тех слухов, которые поползли всюду со времени нашей последней встречи. Но с этим мы покончили. Что касается остального, вы так чертовски привлекательны, что, кажется, я теряю голову, как только оказываюсь рядом с вами! Надеюсь, вы простите мне ссору, произошедшую по моей вине. Тогда, во время танца. Я приношу вам свои извинения. У меня нет права судить вас и кого бы то ни было. Ах, черт! Я не могу понять, почему рядом с вами веду себя как последний дурак!
— Это не комплимент, — шепотом ответила Марджори. Она чувствовала смятение, почти панику, вызванные его близостью и странными извинениями. Она не могла понять его.
Раштон отошел от нее и поклонился.
— Вы были правы, Марджори. Я слишком докучал вам. Простите мою дерзость. Ваша красота привлекает меня непонятным образом. И я без колебаний признаюсь вам, что в ваших возмутительных манерах есть что-то, что усиливает худшие черты моего характера. Я становлюсь сам не свой.
— Ах, боже мой! — воскликнула она в притворном негодовании. — Как это похоже на вас, винить меня в своем дурном поведении! Если я плохо на вас влияю, то от души советую вам уйти. Ваше присутствие здесь не делает чести ни одному из нас. Кроме того, если тетя вернется и застанет нас наедине в такой скандальной ситуации, она наверняка выгонит вас из дома! — Марджори отлично знала, как это было далеко от истины. Она ясно поняла, что ее тетя охотно выщипала бы себе брови, если бы это привело в ее дом мистера Раштона или лорда Сомерсби! Впрочем, мистеру Раштону не нужно было так много знать.
— Вы, конечно, правы! Я должен уйти.
Этот странный человек резко от нее отвернулся и вышел из маленькой столовой.
Когда он ушел, Марджори без сил упала на стул, стоявший позади. Немного успокоившись, она наклонилась, чтоб поднять упавший на пол набросок. Ее пальцы были холодными и все еще дрожали. Она положила акварель на стол и затем мягко коснулась губ ледяными руками.
Почему она позволяла ему подобные вольности?! Никогда в жизни она не встречала мужчину, который, подобно мистеру Раштону, переворачивал ее уютный мир вверх тормашками. И что он имел в виду, когда поцеловал ее, а потом признал, что поступил не правильно? О, это опасный человек. Он мог разбить ей сердце.
Прошло минут пятнадцать, прежде чем Марджори почувствовала, что понемногу приходит в себя. Все это время она читала себе суровую лекцию по поводу того, что необходимо держаться как можно дальше от этого непонятного мистера Раштона. Может быть, дело было в том, что она проводила мало времени в обществе джентльменов и не знала, что там у них принято. Может быть, она впервые в жизни получала удовольствие, но, как бы то ни было, ее сердце было крайне уязвимо. Если она не проявит разумную осторожность, то скоро весьма об этом пожалеет!
Поэтому, начиная с этого момента, она постарается не обращать на Раштона внимания. Ничего хорошего не выйдет, если общаться с мужчиной, обладающим значительным опытом жизни, чьи цели ей непонятны и, уж конечно, не принесут ей счастья в будущем.
15
Грегори Раштон шел быстрым шагом, гулко стуча каблуками по мощеной дороге. Учитывая его возбужденное состояние, путь от «Полумесяца» до его жилища рядом с купальнями казался совсем коротким.
Что, черт возьми, с ним происходило?
Он никогда не собирался так обращаться с Марджори! Никогда. Он только хотел узнать правду обо всех этих слухах, только и всего.
В тот момент, когда она все ему объяснила, следовало немедленно уйти. И если сказать всю правду, то, как только он узнал, что ее тети нет дома, надо было оставить свою визитную карточку и уехать, вместо того чтобы настаивать на встрече с Марджи. Чего ради ему взбрело в голову навязывать ей свое присутствие?
Он с силой ударял тростью по камням, с трудом сдерживая крик ярости, бушевавшей в его груди. Но вокруг было столько народу, что он ограничился лишь тем, что ворчал и бормотал про себя, каким ужасным бедствием может оказаться женщина, в особенности красивая и искренняя, для здравого смысла и разума мужчины.
Черт побери! Что ж, он не поддастся Марджори, как бы она его ни интриговала. Он покачал головой, когда подумал о ней, ошеломленный своим интересом к молодой женщине, явно не соответствующей его идеалу. Да ведь она, кажется, была в на редкость неприглядном платье, как будто специально его выбрала. И прическа… боже, что у нее была за прическа? Какое-то воронье гнездо на голове! И все же, когда она признавалась в своем неблагоразумии, он мог думать лишь о том, как прекрасны при утреннем свете ее фиалковые глаза и как он снова хотел ее поцеловать. Вот ведь дьявольщина!
Он снова ударил тростью по тротуару!
Черт бы все это побрал! Все выглядело так, как будто он заехал к Марджори только затем, чтобы заключить ее в объятия и понять, был ли их первый поцелуй обыкновенной случайностью или она в самом деле охотно ответила ему взаимностью.
Теперь он, без сомнения, подтвердил первоначальное впечатление о ней. Он не зря счел ее пламенным, живым, полным сил созданием, которое разбудило его потаенные желания, сдерживаемые годами.
Отличное утешение! Желать женщину, с которой он решил не иметь ничего общего!
Миссис Вэнстроу с чувством огромного облегчения узнала, что одна из лошадей ее экипажа потеряла подкову сразу после того, как они отъехали от зала для питья минеральной воды. Поэтому у нее не возникло необходимости ломать себе голову и изобретать предлог, чтобы вернуться домой позже одиннадцати и опоздать на встречу с мистером Раштоном. Ее сердце забилось при мысли о неких возможностях, касавшихся Марджори и Раштона. Он явно интересовался ее племянницей, как бы ни пытался это скрыть. И если она устроит такой блестящий брак своей дорогой Марджори, то, разумеется, по праву воспользуется всеми открывающимися преимуществами.
Хотя ее кучер немало удивился, услышав, как хозяйка настаивает на том, чтобы проделать утомительный путь в гору к «Полумесяцу» в портшезах вместе с Дафной, он только поклонился и пообещал, что проследит за тем, чтобы лошадь должным образом подковали перед тем, как ландо вернутся в конюшни. Кучер направился к ближайшей кузнице, миссис Вэнстроу и Дафна устроились в тесных портшезах.
Миссис Вэнстроу, правда, не понравилось, как стонут и ругаются носильщики, взявшись за ручки портшеза, но она была рада часок-другой провести без Дафны. Ее племянницы предоставили ей немалую пищу для размышлений, так что ей хотелось подумать без свидетелей. Она сузила глаза и принялась кое-что прикидывать в уме.
Лорд Сомерсби, густо покрасневший и потрясенный до глубины души, подошел к Дафне спустя три минуты после своего прибытия в зал для питья минеральной воды. Он делал это каждое утро всю неделю, если, конечно, рядом не было Раштона. Если Раштон присутствовал, то Сомерсби совсем не обращал внимания на Дафну. Если его постоянное мечтательное выражение лица, появлявшееся каждый раз, когда он подходил к ее племяннице, не доказывало его страстной увлеченности, то явным подтверждением служило то, что раньше виконт пил эту воду всего лишь раз или два за сезон.
Последнему дураку ясно, что Сомерсби был безумно влюблен в Дафну!
Да и какой джентльмен не был влюблен в нее?
Как только все узнали, что она, миссис Вэнстроу, стала опекать обеих девиц и объявила, что ее милые родственницы — по крайней мере, в течение лета — получат все возможные преимущества ее влияния в Бате, и у Марджори, и у Дафны тут же появились поклонники. Особенно много их было у Дафны, чья мягкая, какая-то белоснежная красота привела к ее ногам несколько подающих надежды поэтов, которые галлонами черпали вдохновение прямо из воздуха при одном только виде ее прекрасного лица.
Даже сэр Литон-Джонс не раз подходил к ней с вопросом, не может ли он сослужить ей службу, развлекая ее племянницу. Очень любопытно! Она никогда не видела, чтобы сэр Литон-Джонс бегал за какой-нибудь женщиной, в особенности настолько обделенной умом. Но он появлялся возле Дафны нередко, почти так же часто, как лорд Сомерсби, очевидно, стремясь получить руку разорившейся очаровательницы.
Ей-богу, любопытно и становится все любопытнее!
Миссис Вэнстроу размышляла о том удовольствии, которое она получила от визита племянниц. Ей крайне не хотелось расставаться ни с одной лишней монетой, разве что это было продиктовано необходимостью роста инвестиций на бирже. И все же она не могла не думать, что у нее появилась прекрасная возможность одержать этим летом сокрушительную победу над невыносимо заносчивой миссис Притчард!
У нее просто слюнки текли от восторженных предвкушений! Ну и вид будет у ее соперницы, если милый мистер Раштон женится на Марджори, а этот глуповатый лорд Сомерсби сделает предложение Дафне! Она откинулась на сиденье и прижала руку к груди. Глубоко и удовлетворенно вздыхая, она воображала себе, с каким удовольствием сообщит эти новости миссис Притчард:
— Вы видели объявление в «Батском вестнике»? Да, это правда! Две свадьбы состоятся одновременно. И подумать только, ведь Марджори и Дафна завоевали сердца самых завидных женихов! Кто бы мог себе такое представить!
Миссис Притчард просто лопнет от злости!
Тетя Лидди рассмеялась вслух. Правда, смех ее стал несколько сдавленным, когда она услышала, как один из носильщиков шепотом обругал ее изрядные габариты.
Ах, все равно! Жизнь могла преподносить внезапно такие сюрпризы и удовольствия, причем в самый неожиданный момент!
Но что же ей делать с тем затруднительным положением, в котором оказалась Дафна, подумала миссис Вэнстроу. Племянница, рыдая и всхлипывая, объяснила ей, что Марджори запретила ей даже упоминать о браке с Сомерсби. А мистер Раштон, оказывается, в свою очередь не выносил упоминаний о желании своего подопечного жениться на этой красивой дурочке.
Она опять вздохнула. Ну что же, она не напрасно пользовалась в Бате такой известностью! Слава богу, можно деликатно поощрить любую интригу, небольшую сплетню и тайную встречу. Ей уже столько раз доводилось это делать. Да ведь это она заставила Оливию Притчард несколько лет назад невольно обнаружить свои подлинные мотивы перед Грегори Раштоном в тот самый день, когда он собирался сделать ей предложение. Какой глупой была Оливия!
Миссис Притчард никогда не простила ей этого! Все же в конце концов это была вина Оливии. Что касается ее, она не могла попросту даже вынести мысль о том, что мистер Раштон женится на такой лживой женщине. Его обычно высокомерный и тщеславный вид делал его достойным такого наказания, как этот брак, но все же было бы жаль.
Она улыбнулась про себя и дотронулась до аметистового ожерелья, которое несколько раз обвивало ее шею. Как приятно думать, что она так много достигла. Шутка ли — помешать браку с представителем известной семьи Раштонов, на который так надеялась Оливия! Если все пойдет так, как она хочет, то через несколько недель дело будет улажено. Она сама окажется в родстве с этой высокопоставленной семьей. Марджори сумеет заставить мистера Раштона перейти к решительным действиям.
Она снова сузила глаза. У молодой девицы, конечно, был сложный характер, который она пока не могла до конца понять. Она явно отличалась умом. Чем больше миссис Вэнстроу размышляла, тем больше она начинала подозревать, что племянница ее была даже слишком умна. Ведь она с самого начала рассчитывала, что, подарив ей этот элегантный наряд, убедит ее разрешить им погостить у нее подольше. Если это и вправду было ее целью, то она, без сомнения, добилась своего. А какова интрига с этими набросками?! Все это вызвало у миссис Вэнстроу чувство уважения к своей сообразительной племяннице. Значит, ей придется особенно тщательно обдумать, каким именно способом она устроит будущее Марджори.
Марджори Раштон! Только подумайте!
Миссис Притчард наверняка ужасно расстроится!
Какая радость! Какое блаженство!
Когда портшезы наконец завершили свой ужасный подъем к «Полумесяцу», у носильщиков миссис Вэнстроу от чрезмерных усилий покраснели лица. Миссис Вэнстроу повернулась к Дафне, когда та выходила из портшеза, и сказала:
— Думаю, завтра мы с тобой отправимся на барже в Весенние сады. Думаю, что тебе понравится. Если бы я была коротко знакома с лордом Сомерсби, я пригласила бы его сопровождать нас. Разве не было бы мило случайно там встретиться с ним? Полагаю, иногда происходят и более странные вещи. — Попросив Дафну подать ей руку и проводить к двери, она невинным голосом добавила:
— Думаю, Сомерсби очень ко мне привязался, не так ли, Дафна?
Дафна явно удивилась, и миссис Вэнстроу с трудом сдержала свое раздражение, вызванное глупостью этой девочки, но продолжала непринужденно болтать:
— Ах, это происходит очень часто, со многими женщинами, внешне похожими на матерей. Молодые люди нередко крутятся вокруг нас. Меня, к примеру, вовсе не удивляет, что лорд Сомерсби недавно сделал мне комплимент. У этого молодого человека очень доброе сердце. Мне, знаешь ли, очень хочется поближе с ним познакомиться. Ты должна ему это сказать, когда сможешь поговорить в следующий раз с его светлостью. Надеюсь, мне не надо предупреждать тебя, что мы ни слова не скажем об этом Марджори, ведь ей не нравится твоя привязанность к Сомерсби. Ты ведь расскажешь ему о моих чувствах, Дафна. Расскажешь, не так ли?
— Д-да, мэм. Конечно, если вы хотите!
— О, я этого очень хочу, дорогая. Может быть, он завтра утром тоже придет в зал. Я, конечно, сказала ему, что мы будем, как всегда, в восемь. А если ты упомянешь о нашем посещении Весенних садов, я притворюсь, что не слышала ни слова об этом!
Только договорив все до конца, миссис Вэнстроу обернулась и посмотрела на Дафну. Ее вид был совершенно потрясающ. В блестящих голубых глазах Дафны стояли слезы, и ее губы дрожали.
— Моя милая, чудесная тетушка!
Затем миссис Вэнстроу чуть не отбросило назад, потому что Дафна бросилась в ее объятия и изо всех сил ее обняла, всхлипывая каким-то птичьим голосом.
— О, Дафна! — воскликнула миссис Вэнстроу, обнаружив, что бурное проявление радости со стороны ее племянницы неожиданно вызвало у нее самой слезы. — Дитя мое, ты не должна плакать! Ради бога, ты ведь задушишь меня! Перестань же!
Но Дафна так и не перестала обнимать ее, по крайней мере, сразу. Миссис Вэнстроу оставалось только стоически переносить нежности своей племянницы, сохраняя невозмутимость. Впрочем, как она вскоре обнаружила, ей это удивительно легко удавалось.
Дворецкого мистера Брокли едва не хватил удар при виде своей скупой, жадной, лишенной всяческих глупых привязанностей, эгоистичной хозяйки, обнимавшей свою хорошенькую племянницу. Но он каким-то непостижимым образом сдержался и с обычным поклоном впустил в дом всхлипывающую пару.
16
— Но это же смешно! — миссис Вэнстроу отбросила в сторону тонкий тюль, который Марджори накинула ей на плечи мягкой волной. — Я никогда не носила таких прозрачных тканей и не собираюсь делать этого и сейчас! Это же абсурд. На меня все будут указывать пальцем. Я выставлю себя на посмешище перед миссис Притчард, не говоря уже о миссис Раштон.
— Вы слишком серьезно воспринимаете их мнение, тетя Лидди! — возразила Марджори. — Вы должны дать мне закончить. Я собираюсь сделать подкладку из кисеи, если понадобится, в два слоя…
— И ты думаешь, что один или даже два куска кисеи хоть что-нибудь изменят? Да ты поглупела так же, как твоя сестра! Ты уже три недели в Бате и почти все время сидишь, запершись в маленькой столовой допоздна, изводишь все мои свечи, заставляешь меня терпеть огромные убытки и к тому же, чего доброго, слепнешь! Должно быть, в этом все и дело! Неужели ты не видишь, как неприлично носить такое платье в мои годы, не говоря уже о моей… моей полной фигуре? — Марджори упрямо пристраивала мягкий тюль на плечо тети, и миссис Вэнстроу снова сбросила его. — Я не стану его носить, говорю тебе! Ты не только слепа, но и сошла с ума в придачу!
— Подумайте! — твердым голосом ответила Марджори. — Дамы при дворе императора носят особое шелковое белье, которое полностью закрывает их тела. — Она не стала уточнять, что они одеваются так только зимой, чтобы защититься от холода. — Если вы такое наденете — подумайте! — под тюль и подкладку, уверена, что результат покажется вам чрезвычайно эффектным.
Миссис Вэнстроу уставилась на свою племянницу.
— И Жозефина так же одевалась?
— Да, совершенно верно.
Миссис Вэнстроу молча думала. Казалось, она очень нервничала, обводя глазами вещи, разбросанные по маленькой столовой.
— И все остальные при дворе тоже? — добавила она мгновение спустя. Марджи кивнула.
— Да, да, абсолютно все!
— Ты уверена? Совершенно уверена?!
— Вы, без сомнения, наповал сразите своих подруг на следующем приеме необыкновенной элегантностью своего платья. О, кстати, совсем забыла сказать. Ведь будет еще платье из пурпурного шелка, расшитое золотом в греческом стиле.
Она подняла кусок ткани с традиционным греческим узором и увидела, как в глазах у тети промелькнул интерес.
— Ах, подумать только, — дрожащим голосом выдохнула миссис Вэнстроу. — Меня бросает в дрожь, когда я подумаю, как удивятся мои знакомые — и мои враги! — Она благоговейно коснулась шелковой ткани, покрытой тюлем, который Марджи в третий раз набросила ей на плечо. — Ты гений, Марджори. Ты просто гений!
— Значит, мы договорились?
— Да, сколько же стоил этот шелк? Нет! Не говори мне! Если я узнаю, боюсь, мне станет плохо. Милая, ты окончательно разоришь меня! Я в этом уверена.
Марджори только улыбнулась и все аккуратно сложила. Через несколько минут, поглощенная процессом создания одного из своих изделий, она полностью забыла о тете.
Поэтому она не сразу поняла, что тетя осталась в комнате и что-то ей говорит.
— Марджори! — наконец донесся до нее крик тети. — Ты мне не отвечаешь.
Марджи с неудовольствием оторвала взгляд от ткани, которую она осторожно разглаживала, и, удивленно моргнув, посмотрела на тетю.
— Прошу прощения! Я думала, вы ушли. Что вы хотите?
— Какое ты странное создание, — тихо произнесла миссис Вэнстроу, нахмурившись. Казалось, она отгоняла от себя какую-то мысль, а потом спросила:
— Я говорила, не хочешь ли ты чего-нибудь для себя?
Марджи пришла в смятение.
— То есть?
Миссис Вэнстроу нахмурилась еще сильнее.
— Большинство молодых женщин, особенно твоего возраста — к тому же одаренные, как ты, красотой и очарованием, — обычно стремятся привлечь внимание как можно большего числа кавалеров, а вовсе не сидят за шитьем для своей тещ. Помню, твоя мама и я однажды затеяли нечто вроде соревнования — дружеского, конечно, — у чьих ног окажется больше поклонников. Но ты, похоже, совсем не интересуешься поисками хоть какого-нибудь поклонника, не говоря уж о большом их количестве. Я нахожу это очень странным. В чем дело, дорогая?
— Кавалеры, — равнодушно произнесла Марджори, взяв пару ножниц и позволяя гладким серебряным кольцам скользить туда и обратно по ее пальцам. — Кажется, я действительно мало об этом думала. Меня так долго заботило благополучие моей сестры, и, если вы помните, в тот самый момент, когда Дафна должна была отправиться на свой первый бал, мои родители…
— О, не говори об этом, — перебила ее миссис Вэнстроу, вдруг разволновавшись. — Не знаю как, но я все время забываю!.. Я только хочу!.. Ладно, ничего. Следи за стежками! Я вижу, что ты счастлива, если у тебя в руках перо, кисть или пара ножниц.
Марджори поняла, что они с тетей свернули с накатанного пути на мучительно тряские ухабы. Надо было возвращаться.
— В самом деле, я вполне счастлива, — живо ответила она. — Вы не должны в этом сомневаться. Знаете, наш совместный проект доставил мне больше удовольствия, чем вы можете себе представить.
Она хотела рассказать тете о своем намерении стать модисткой и открыть модный магазин, когда Дафна будет хорошо пристроена, но слова отчего-то не шли на язык, и она промолчала.
Тетя Лидди вынула со вкусом расшитый платок из длинного рукава своего платья. Вертя его в руках и комкая кружева, она сказала:
— Да, конечно, вижу, что это так. Что ж, я обещала Дафне прокатиться вниз по каналу. Подумать только, как твоей сестре нравятся прогулки. Тебе надо как-нибудь присоединиться к нам!
— Вы знаете, я слишком занята. Сэр Литон-Джонс будет сегодня с вами?
— Да, конечно.
— О, я так рада, — Марджори испытывала чувство глубокого облегчения. Она была настолько поглощена шитьем дневных и вечерних платьев для тети, что и вполовину не уделяла положению своей сестры должного внимания. — Надеюсь, вы поощряете его ухаживания за Дафной. Кажется, он будет ей хорошим мужем.
— Он всегда ищет ее общества.
— Тогда вы должны мне поверить, когда я говорю, что очень, очень счастлива!
— Да ладно! Как это восхитительно! — загадочно ответила тетя, а затем спросила:
— Ты пойдешь завтра вечером на концерт? Оркестр исполняет «Музыку для королевского фейерверка» Генделя.
Марджори с трудом расслышала вопрос. Она воображала двойной ряд кружев на подоле юбки. Потом отбросила эту мысль и стала обдумывать вышивку серебром в виде листьев аканта. Она пробормотала, что пойдет на концерт, и со вздохом облегчения услышала, как тетя выходит и закрывает за собой дверь. Ей так много надо было сделать!
Через полчаса пришли две швеи, разорившиеся дамы благородного происхождения, которых Марджори наняла, чтобы они занялись вышивкой одежды тети.
Бат, казалось, привлекал всех нуждавшихся в деньгах. Здесь было полно неудачников различного вида. Всему миру были известны нищие Бата, которые жили в восточной части города в немыслимых условиях.
Еще через несколько часов работы Марджори, которая слишком долго сидела, согнувшись над столом, почувствовала, что у нее затекли мышцы спины. Ей пришлось отложить разметку куска тюля для вышивки. Она подняла руки к потолку и выгнула спину, советуя швеям сделать то же самое. Потом она пообещала отправиться на поиски чая и пирожных или какого-нибудь печенья. Дамы устало улыбнулись, услышав о столь приятных намерениях Марджори. Они отложили иголки и наперстки и с благодарным видом откинулись на спинки стульев.
Перед тем как выйти из маленькой столовой, Марджори посмотрела на них обеих. Она увидела следы тревоги на каждом лице и морщины их постоянного отчаяния, которые не разгладятся уже никогда. Она прошла на кухню и напугала кухарку своим внезапным появлением.
— Мисс! — воскликнула кухарка. — Я принесла бы вам чай! Вам надо было просто дернуть за шнурок колокольчика!
— Знаю, — ответил Марджори. — Наверно, мне захотелось немного отвлечься. И, признаться, хорошо бы увидеть кого-нибудь, кто занимался бы не рукоделием, а чем-нибудь другим.
— Вы слишком усердно работаете, мисс! — закудахтала добрая женщина. — Идите в библиотеку и отдохните. Я принесу чай дамам и вам и добавлю что-нибудь сладкое, чтобы развеселить вас.
Марджори просияла при мысли об уединенном чаепитии. Она поблагодарила кухарку за заботу и направилась в библиотеку.
Комната была маленькой, но изрядно заставленной. Несколько стульев и диван, обитые прекрасным шелком ярко-синего цвета, тесно стояли в ряд и придавали комнате уютный вид. Марджори села на стул у окна, поставила ноги на красивую узорчатую скамеечку для ног и выглянула в окно.
Из окон библиотеки были видны не только сад перед домом, но и заросшие лесом холмы на другой стороне долины. Она вспомнила легендарного принца по имени Блэд, страдавшего проказой. Он увидел стадо свиней в здешних болотах. История гласит, что больные животные лечились, валяясь в наполненных парами грязных лужах. Блэк последовал их примеру и после чудесного исцеления вернулся ко двору. Потом, став королем, он переехал в Бат, а впоследствии превратил болото в курорт с минеральными водами.
Марджи улыбнулась, представив, как принц и свиньи вместе валялись в лужах. Надо сказать, что Бат во многом недалеко ушел от начала своей истории. Здесь могли вместе купаться в горячих ваннах нищие самого сомнительного происхождения и представители богатейших аристократических семей.
Марджи перевела взгляд на небо над восточными холмами и отметила, что немногочисленные облака лишь слегка портили это прекрасное июльское утро. Чудесный день для поездок вроде путешествия по каналу. Тут мыслями Марджори, естественно, завладела Дафна. Марджи вспомнила, что в поездке участвует сэр Литон-Джонс, и улыбнулась. Дважды на балу и в театре, на спектакле «Макбет», — она снова беседовала с вежливым баронетом и только утвердилась в своем первоначальном мнении о нем. Именно такой муж был нужен Дафне. То, что он находился в обществе ее сестры сегодня днем, подавало большие надежды на то, что будущее Дафны вскоре устроится.
Облако закрыло солнце, в комнате потемнело. Неожиданно у Марджори стало портиться настроение. Она даже не знала толком, почему вдруг так заныло сердце. Медленно перебирая паутину своих размышлений, она поняла, что, как только ей вспомнился разговор с сэром Литон-Джонсом в театре, перед ней возник образ совсем другого человека.
Конечно же — лицо и высокая, величавая фигура Раштона. И вдруг она поняла, что же ее обеспокоило.
Прошло почти десять дней с тех пор, как Раштон в последний раз поцеловал ее в маленькой столовой. С тех пор он держался от нее на расстоянии. Не то чтобы она ждала от него другого поведения, особенно с тех пор, как она обрела уверенность в том, что он презирает те обстоятельства, в которых она оказалась. Но холодность, сохранявшаяся в их отношениях, ее расстраивала и лишала мира и спокойствия. Ей не нравилось жить в ссоре с кем-то.
Солнце выглянуло из-за облаков, и мягкий луч упал на рукав ее белого батистового платья. Солнце грело ее кожу, как поцелуи Раштона. На мгновение ее сердце как будто обожгло, все тело стало горячим. Она не понимала, почему это с ней происходило. Его поцелуй ничего для нее не значил, если не считать удовольствия от крепких объятий.