11

Вскоре после обеда Марджори пожаловалась на головную боль. Миссис Вэнстроу сначала забеспокоилась, поинтересовавшись, не лихорадка ли, не дай бог, у племянницы. Марджи заверила тетю, что совершенно здорова, но нередко страдает от головной боли. Тетя Лидия вновь уселась на диван. Держа в пухлых пальцах конфету и рассеянно листая «Хранилище» Акерманна, она разрешила Марджори удалиться. Впрочем, решив, что следует выразить озабоченность нездоровьем племянницы, она порекомендовала ей купить лавандовую воду в следующий раз, когда та отправится по магазинам на Милсом-стрит.

— Если намочить платок в лавандовой воде и положить его на лоб, это очень помогает при головной боли, — сказала миссис Вэнстроу. — Я предложила бы тебе свою, но мой запас, к несчастью, почти истощился. У меня очень хрупкое здоровье, дорогая, я должна быть всегда уверена, что необходимые лекарства у меня под рукой. Ведь ты знаешь, как только проявишь неразумную щедрость, наверняка случится беда!

Марджори пробормотала слова благодарности за добрые намерения тетушки. Она не сумела полностью скрыть сарказм в голосе. Поэтому миссис Вэнстроу подозрительно на нее посмотрела, слегка покраснела и продолжила чтение любимого журнала. Марджи не сомневалась, что тетушкиного запаса лавандовой воды хватило бы на целую армию.

Марджори не потребовалось много времени, чтобы разгадать тетушкин характер. Она помнила, как отец говорил, что миссис Вэнстроу — суетливая старая скряга, которая трясется над каждым грошом. Посмеиваясь, он добавил: «Лидия заслуживает, чтобы с ней покончили, а ее деньги отдали на благотворительность». Шкафы ее были битком набиты, но слуги жили впроголодь. Миссис Вэнстроу интересовало лишь одно — высокое положение в обществе. Все же, несмотря на все недостатки тети, Марджори не могла ее ненавидеть. Тетушка была интересным, пусть и эгоистичным, собеседником и, когда она того хотела, могла быть очаровательной и остроумной. Кроме того, она все же пустила их в дом и стоически терпела наносимый ей урон.

Марджори ушла к себе в спальню. Надо было многое сделать, и ей не терпелось взяться за ножницы и иглу и заняться купленной накануне красивой тканью. Свой план она доверила только младшей горничной Анжелине. Та была высокой, красивой молодой женщиной, прислуживавшей сестрам, пока те жили у миссис Вэнстроу. Марджори хотела скрыть свои занятия от всех, кто служил у тети, но, когда она потребовала дюжину свечей, в круглых темных глазах горничной возник такой ужас, что пришлось призвать в союзники экономку.

Миссис Пилл была нервной особой с большими карими глазами и мышиного цвета волосами. Очевидно, она давно работала у миссис Вэнстроу. Первое, что она сказала, — это:

— Госпоже вряд ли понравится, если так вдруг пропадет больше двух-трех свечей. Ведь она проверяет, все ли продукты и вещи на месте, если не каждый день, то через день!

— Миссис Пилл, скажите ей, что я настаивала. Предположим, я боюсь спать в темноте. Только ни в коем случае не рассказывайте ей, как обстоит дело в действительности.

Миссис Пилл увидела на кровати Марджори развернутую ткань и проворковала:

— Ах, как красиво, вам очень пойдет, мисс!

— О, это не для меня. Я шью платье тете, готовлю ей сюрприз. Но если я хочу закончить работу к завтрашнему вечеру, мне придется сидеть над ним до утра.

Миссис Пилл покачала головой.

— Вы ни за что не успеете, мисс! Для миссис Вэнстроу нужно платье больших размеров. Мне лучше вам помочь.

Марджори запротестовала бы, но миссис Пилл, несмотря на свои суетливые пальцы и беспрестанно моргающие глаза, обладала твердой волей. В результате тема была закрыта, а молодую Анжелику экономка отправила на поиски своей рабочей корзинки. К двум часам ночи Марджори, положившись на свой опытный глаз и хорошо продуманные выкройки, закончила кроить платье. В качестве модели она взяла картинки из «Хранилища».

Она знала, что в доме проснутся к пяти часам, ведь надо поспеть в зал для питья минеральных вод к восьми. Поэтому Марджори отослала хоть немного поспать довольно усталую мисс Пилл, осторожно задула оплывающую свечу и улеглась в постель.

Утром она отказалась сопровождать тетю, снова пожаловалась на недомогание. Дафна, напротив, рвалась пойти вместе с миссис Вэнстроу, и Марджори немало встревожило счастливое выражение ее лица.

Днем раньше, несмотря на слова, сказанные мистеру Раштону, Марджори сурово отчитала Дафну за то, что та пыталась сунуть записку в карман лорда Сомерсби. Она подробно остановилась не только на скандальном характере подобной попытки, но и на том, что Дафна не должна подавать ложные надежды лорду Сомерсби:

— Лорд Сомерсби — такой любезный джентльмен, что он может не правильно истолковать твое поведение. Вот что тебе надо понять. Он мог бы всерьез воспринять твои намерения. Ведь ты бы не захотела вводить его в заблуждение, верно?

Дафна тут же заверила Марджори, что вовсе не хотела ничего такого, и серьезно пообещала больше никогда не пытаться тайком передать лорду Сомерсби записку.

Марджори была довольна уверениями сестры, пока не увидела, как ликовала Дафна, узнав, что они снова пойдут в зал для питья минеральных вод. Ну что ж, поскольку она находится под присмотром миссис Вэнстроу, а тете уже рассказали, осторожно выбирая слова, о неосторожном поведении Дафны в доме миссис Кэмли, Дафна вряд ли сумеет снова попасть в беду. Хотя в этом она на редкость изобретательна.

Марджори продолжала шить с помощью двух искусных горничных и миссис Пилл, но ее терзало беспокойство по поводу Дафны. Она и сама не понимала, о чем ей тревожиться. В конце концов, непохоже было, чтобы Дафна влюбилась в Сомерсби. Ее легкомысленная сестра умудрялась столь часто флиртовать, сама того не подозревая, разумеется, совершенно невинно, что Марджори была уверена: Дафне еще предстоит узнать, что такое настоящее чувство. Если б только удалось найти хорошего мужа для сестры, все было бы улажено, включая расцвет любви в нежном сердце Дафны.

К полудню, когда узкая золотая тесьма была должным образом пришита к платью двойным рядом до самого подола, а белое страусиное перо прикреплено к соответствующему головному убору легкой складкой, Марджори с наслаждением вытянулась на постели и» крепко заснула.

Через несколько часов ее разбудила тетя. Она очень мягко коснулась ее плеча и несколько раз назвала по имени.

Марджори, потягиваясь, потерла глаза и несколько раз моргнула.

— Батюшки! — закричала она. — Который час? В комнате совсем темно! Неужели я проспала весь день?

— Нет, нет, дорогая! Миссис Пилл просто закрыла ставни, — успокоила ее тетя. — Неужели ты действительно сшила для меня это изящное платье?! — вскричала вдруг она в восторге.

Марджори почувствовала, что сон покинул ее окончательно. Тетя закружилась, как юная девушка, с выражением радости на пухлом лице. Великолепное пурпурное платье, а также перчатки и изящные белые атласные туфли почти идеально подходили ей. К тому же покрой, задуманный Марджори, удачно скрывал недостатки слишком пухлой фигуры миссис Вэнстроу.

Марджори решительно встала и так резко пересекла комнату, что наблюдавшая за ней ее тетя, повернувшись, чуть не упала.

Марджори дернула за шнурок колокольчика, призывая миссис Пилл. Когда та появилась, обе они быстро кое-что исправили. Теперь платье было полностью подогнано по фигуре тети.

Миссис Вэнстроу явно была всем этим так поражена, что оценить работу Марджори по заслугам просто не могла.

— Какая ты умная, Марджори! — растерянно шептала Она. — Но где ты всему этому научилась? Так прекрасно разбираешься в линиях и петлях, откуда же это? — Тетя вертела в пальцах маленькие золотые кисточки на тесьме.

— Я всегда обожала рисовать всевозможные наряды: платья, накидки. Шляпки и сумочки к ним. Цвет, покрой — это же так интересно! Как вам нравится перо?

Миссис Вэнстроу закатила глаза от восторга. Марджори заколола последний шов булавкой.

— Вот! — наконец заявила она. — Теперь надо снять платье, а миссис Пилл вернет его вам примерно через полчаса. Но вы уверены, что сегодня вечером мы с Дафной пойдем на прием? Я все еще не могу поверить, что мы так быстро получили одобрение распорядителя.

— Я не стану обижаться на тебе из-за столь необдуманного замечания, Марджори. — Глаза миссис Вэнстроу сияли. Счастливое выражение лица нисколько не соответствовало ее резким словам. — В самом деле, что толку стараться сохранить свое положение в обществе, если не можешь убедить какого-то распорядителя одобрить кандидатуры собственных племянниц!

Вечером Марджори стояла позади миссис Вэнстроу рядом с Дафной и наблюдала за торжественным проходом тети по залу. Это был несомненный триумф. Хотя в костюме миссис Вэнстроу остались небольшие недостатки, выглядела она как нельзя лучше.

Марджори была не единственной, кто заметил великолепие наряда тети. За пятнадцать минут миссис Вэнстроу получила дюжину искренних и не очень комплиментов по поводу красоты и элегантности своего платья — причем самый взволнованный принадлежал серьезно озабоченной миссис Притчард.

— Надо же, как очаровательно вы сегодня выглядите, моя дорогая миссис Вэнстроу. Я… я и понятия не имела, что вам шьют новое платье. Причем совершенно исключительное. Хотела бы я такое для моей Оливии! Смею сказать, она бы была в нем несравненна, особенно если учесть, что ей не надо беспокоиться о недостатках фигуры. Ваши так успешно скрыты удивительно удачным покроем. Портниха у вас просто волшебница.

Миссис Вэнстроу, нисколько не огорчаясь подобными мелкими попытками ее расстроить, ответила:

— Но ведь Оливия такая хрупкая. Да она просто может полностью исчезнуть, если наденет на себя платье, сшитое для более царственной фигуры. Я чувствую, что должна вам намекнуть. Нет, я обязана это сделать. Дорогая, ни в коем случае не одевайте таким образом свою дочь. Иначе, боюсь, она навсегда лишится внимания со стороны мистера Раштона. Конечно, я заметила, что у поклонника Оливии внезапно возник другой интерес. — Тут она многозначительно посмотрела на Марджори. — Даже миссис Раштон только что сказала об этом. О! Я вижу, из Лондона вернулся мой добрый друг сэр Литон-Джонс. Я должна немедленно с ним поговорить! До свидания!

Марджори и Дафна проследовали за ней. Каждая по очереди сделала реверанс разгневанной миссис Притчард, проходя мимо. Марджори не могла не восхищаться острым язычком тети. Как бы ни пыталась уколоть ее миссис Притчард, миссис Вэнстроу без труда отражала каждую атаку, да так грациозно, что это было бы достойно самого искусного фехтовальщика во всей Англии.

Городской экипаж мистера Раштона остановился на Альфред-стрит рядом с залами для приемов, у самого въезда для экипажей. Любопытно, теперь он с нетерпением приехал сюда. Еще недавно все казалось ему довольно утомительным и скучным. Когда он позволил себе задуматься об этом, он понял, что его особенно занимала мысль о том, что там будет мисс Чалкот. С тех пор как он узнал о ее прибытии в Бат, они виделись в зале минеральных вод, а потом у магазина на Милсон-стрит. Он вполне оценил ее острый ум и своеобразную манеру шутить. Если честно, то он уже привык предвкушать ее возмутительные и язвительные замечания в свой адрес.

Ему вовсе не грозила опасность влюбиться. В этом он не сомневался. У нее вряд ли было хотя бы одно качество, которое он надеялся встретить в своей будущей жене. Ему нужна была женщина с мягким, уступчивым характером, способная развивать свой ум и довольно богатая, под стать ему.

Марджори Чалкот не отвечала ни одному из этих требований. Даже из чистого великодушия ее нельзя было назвать кроткой, получившей деликатное воспитание женщиной. Кроме того, она явно считала своей жизненной целью не развитие своих способностей, а покупку ткани и попытки выдать свою сестру за простофилю побогаче! Что до их приданого, все знали, что погибшие родители ничего не оставили в наследство. Поэтому он чувствовал себя в полной безопасности, флиртуя с ней, да и вообще занятно: сумеет он или не сумеет завоевать это строптивое сердце. Инстинктивно он чувствовал, что Купидон ни разу не поразил ее своей стрелой. Как же засияют ее прекрасные фиалковые глаза, когда ее посетит любовный недуг. В самом деле, последнее время его просто преследовало желание увидеть, как ее лицо озарит свет любви.

Впрочем, какое бы наслаждение он ни испытывал, одного взгляда на его подопечного оказалось достаточно, чтобы убедиться, что у лорда Сомерсби настроение совсем другое. Злополучный виконт, видимо, не сознавал, что экипаж уже остановился, лакей распахнул дверцы и опустил лесенку. Сомерсби все еще сидел, смотрел в окно и теребил свой батистовый платок. Страдающий виконт то и дело вздыхал.

Раштон вдруг почувствовал раздражение, глядя на своего друга. Он в сотый раз пожелал, чтобы небеса сочли нужным еще при рождении прибавить виконту хоть немного ума. Сдерживая охватившее его раздражение, он наклонился к Сомерсби.

— Мы приехали, Эван, — тихо сказал он. Лорд Сомерсби подпрыгнул на сиденье, испугав Раштона.

— Боже праведный, Сомерсби! — вскричал Раштон. — Да в чем же дело? Ты нездоров?

Сомерсби долго смотрел на Раштона. Похоже, он вообще не узнавал своего опекуна. Виконт не меньше полудюжины раз открывал и закрывал рот и, наконец, кивнул.

— Я совершенно здоров, спасибо. Мне всего лишь немного тоскливо. Я… то есть… о, ничего особенного. — Он снова печально уставился в окно.

Раштон внимательно посмотрел на него. Виконт, конечно, очень переживал из-за Дафны, но Раштон не знал, как его утешить. Все его попытки до сих пор заканчивались тем, что его друг хранил упрямое молчание. Все это застало Раштона врасплох. Прежде подобных отчаянных состояний не наблюдалось. Он старался убедить виконта, что брак с Дафной будет неравным, а кроме того, несомненно, несчастным. Ведь они с Дафной так похожи в своих недостатках. Кто поможет им? Кто наставит их на путь истинный? Сомерсби только сжимал зубы, не обращал больше на Раштона никакого внимания и принимался яростно теребить носовой платок!

Раштон уже начал ненавидеть проклятые платки Сомерсби, и у него возникло внезапно желание выдернуть у него из рук тот, что он сжимал в кулаке.

Он все же сдержался и, похлопав Сомерсби по плечу, обратился к нему со словами сочувствия.

— Ты еще встретишь какую-нибудь женщину, более подходящую тебе по положению в обществе и характеру. До тех пор я не возражаю, если ты немного потанцуешь с мисс Чалкот, но пойми — немного, не то ты снова оживишь в ее сердце несбыточные надежды. Даже мне известно, что она явно питает к тебе нежные чувства. Но ты должен быть сильным и сопротивляться желанию стать жертвой ее исключительной красоты. Если не ради себя, то хотя бы ради нее!

Сомерсби так удивился, что снова раскрыл рот. Носовой платок он уронил себе на колени.

— Ты позволишь мне танцевать с ней?

Раштон удивился и, слегка улыбнувшись, сказал:

— Я не такая бесчувственная скотина, как ты, должно быть, считаешь. Конечно, ты можешь танцевать с ней. Было бы невежливо поступить иначе, особенно если моя мать собирается поддерживать знакомство с обеими молодыми женщинами. Когда-то она дружила с их матерью.

На лице Сомерсби появилось выражение крайнего облегчения и радости. Он сразу же вышел из экипажа вслед за Раштоном, едва не сбив его с ног, так он спешил поскорее оказаться рядом с Дафной.

12

Марджори села на стул рядом с сэром Литон-Джонсом, пытаясь успокоить неистово колотившееся сердце. У этого джентльмена были все мыслимые и немыслимые достоинства. Ум ее работал так напряженно, что она с трудом воспринимала его слова. Ей казалось, что он напрасно так подробно ей объясняет, почему он пользуется тростью. Важно было то, что говорил сэр Литон-Джонс именно с нею.

Миссис Вэнстроу танцевала с распорядителем, а Дафну пригласил на танец красавец в военной форме, майор Хит, которого ей представили как племянника миссис Причард. Сэр Литон-Джонс около трех недель назад, к несчастью, упал с лошади в Гайд-парке, все еще ходил, опираясь на трость, поэтому и не мог танцевать.

Марджори подумала, как же ей повезло, что из-за своего ушиба ему приходится с ней разговаривать, а не выплясывать замысловатую кадриль. Ведь иначе ей не удалось бы узнать и половины того, что она теперь знала об этом красивом баронете.

Он, безусловно, был очень мягким человеком. Марджори искала для Дафны мужа именно с таким характером. Он говорил спокойным тенором. Его добрые карие глаза смотрели прямо и внимательно, когда он слушал. Когда он улыбался, то выглядел сердечным и великодушным. Он был высокого роста, довольно худой, носил элегантный костюм в стиле Бруммеля, который она горячо одобряла: черный сюртук из отличного сукна, в треугольном вырезе прекрасно накрахмаленные кружева рубашки и белый галстук, красиво повязанный. Миссис Вэнстроу сразу после представления прошептала Марджори весьма ценные сведения: у сэра Литон-Джонса был очень неплохой ежегодный доход — четыре тысячи!

Ему не хватало всего лишь одной незначительной мелкой вещи, которой Марджори охотно бы его обеспечила, — жены! И сейчас Марджори мечтала, что он женится на Дафне!

— Так вы и ваша сестра до конца лета будете гостить у тети? — вежливо спросил сэр Литон-Джонс, поворачиваясь к ней и опираясь рукой о спинку стула, чтобы лучше ее видеть.

Марджори, очнувшись, пыталась осмыслить, что же он сказал.

— Тетя? — уточнила она, помня, что он наверняка ее упомянул в своем вопросе.

— Да, миссис Вэнстроу. Вы будете жить у нее? Ах, вот он о чем. Слава богу, дело прояснилось.

— Что до этого, — весело ответила Марджори, раскрывая веер и обмахиваясь им, — мы еще не знаем, захотим ли остаться с ней или найдем компаньонку и собственное жилье. Эти вопросы надо решать с большой осторожностью.

Сэр Литон-Джонс многозначительно посмотрел на Марджори и кивнул с видом пожившего и все понимающего человека.

— Да, вы правы! И я уверен, что, если вы снимете дом на лето, миссис Вэнстроу с радостью поможет вам упаковать вещи!

Марджори ахнула от изумления, прикусила губу и изо всех сил постаралась не улыбаться. Бесполезно. Он был очарователен и только что сказал нечто неуместное, но очень забавное. Очевидно, он хорошо понимал, что за характер был у их тети.

Он наклонился к ней поближе и прошептал:

— Смейтесь, если хотите. Хотя я нахожу совершенно очаровательными и ваш румянец, и улыбки, которые вы так неумело скрываете.

Марджи опустила глаза и посмотрела на носки своих туфель.

— Вы не должны подвергать подобным испытаниям мои чувства, сэр Литон-Джонс. Моя тетя оказалась так добра, что приютила нас на эти несколько дней. Если я улыбаюсь, то виноваты в этом только вы.

— Вините меня, в чем пожелаете. Продолжайте улыбаться, и я буду доволен.

Марджи посмотрела на него. Она слегка прищурилась, увидев его дразнящий взгляд.

— Вы флиртуете со мной, — сказала она со смехом.

Он кивнул:

— Наконец-то вы это заметили.

Марджори засмеялась и почувствовала, что у нее кружится голова и она очень счастлива. Уже довольно давно она не позволяла себе просто наслаждаться обществом джентльмена. Она настолько была поглощена борьбой за существование, что много раз думала, сумеет ли когда-нибудь вновь смеяться, танцевать на балу, улыбаться и говорить глупости. Теперь она убедилась, что ничего не потеряно.

Еще несколько минут он ее поддразнивал, потом рассказывал анекдот, связанный с недавним лондонским сезоном. Марджори позволила ему свободно вести беседу, но попыталась все же направить его мысли и внимание к Дафне.

— Разве вам не кажется, что моя сестра очень красива? — спросила она, глядя, как Дафна улыбается офицеру, склоняющемуся над ее рукой в то время, как танец близился к концу.

— Действительно, это любой вам подтвердит, — совершенно искренне ответил сэр Литон-Джонс. Он посмотрел на Дафну оценивающим мужским взглядом, отметив каждую черточку лица, каждый белокурый ангельский локон волос, каждую деталь голубого кисейного платья с вышивкой, ниспадавшего до ее точеных лодыжек. — Без сомнения, она напоминает Грацию с Олимпа. Скажите мне, почему она не появляется в Лондоне. Такая необыкновенная внешность. Все окружили бы ее вниманием, ухаживаниями. Кто-нибудь ежеминутно объяснялся бы ей в любви. Ее бы обожали.

Марджи очень ясно и четко объяснила причину их несчастий. Она хотела, чтобы баронет с самого начала узнал, в каком положении находились они с Дафной. Она не собиралась его обманывать.

Сэр Литон-Джонс слушал внимательно и с интересом.

— Я могу лишь гадать, сколько же вам пришлось выстрадать, — сочувственно заметил он. — Но, по-моему, вы очень разумно поступили, приехав в Бат. Наверняка здесь вам вновь улыбнется удача. Вам, без сомнения, станет покровительствовать ваша тетя. Я со своей стороны сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить ваше пребывание здесь.

— Вы очень добры, — ответила Марджори, довольная достигнутыми результатами.

Она уже хотела пригласить его в гости к тете завтра, как вдруг услышала голос мистера Раштона.

— Мисс Чалкот, — сказал он вежливо, улыбаясь ей со знакомым блеском в глазах. Затем он поклонился ей и Литон-Джонсу и продолжил:

— Я здесь, чтобы пригласить вас на танец, который вы обещали мне. Или вы об этом забыли?

Марджори уставилась в удивительно синие глаза Раштона и почувствовала, что сердце ее снова заплясало в груди. Почему она чувствует себя как глупая девчонка всякий раз, когда смотрит на этого человека?! Это ведь нелепо!

— Нет, я не забыла, — ответила она.

Затем она посмотрела на сэра Литон-Джонса и с раздражением подумала, что ей придется его покинуть именно тогда, когда у них так мило шла беседа.

Но оставалось лишь улыбнуться и извиниться. Она обещала танец Раштону и вовсе не собиралась разочаровывать сэра Литон-Джонса, ведя себя невежливо с кавалером.

Взяв Раштона под руку и направляясь к танцующим парам, чтобы занять свое место перед очередным танцем, Марджори впервые заметила, как здесь красиво.

Залы для приемов состояли из бальной комнаты, комнаты для чаепитий и комнаты для концертов или для игры в карты, которые располагались вокруг центральной передней. Длина бальной комнаты составляла свыше ста футов. Она была продолговатой формы, с высокими коринфскими колоннами. На сводчатом потолке горели пять люстр. Оркестр играл на возвышении лицом к танцующим. В комнате чувствовалась элегантность, там было собрано лучшее батское общество. Повсюду виднелись драгоценности, перья, накрахмаленные кружева и отменного качества фраки. Мистер Раштон, к ее немалому удовольствию, пригласил ее на вальс, которому Дафна, проявив несвойственную ей предусмотрительность, обучила Марджори примерно два года назад. В то время Марджори не считала необходимым повторять уроки сестры. Она полагала невероятным, что это ей когда-нибудь понадобится. Но теперь, когда мистер Раштон обнял ее за талию и легко взял за руку, она была благодарна сестре, но все же некоторую неуверенность испытывала.

Когда он мягко увлек ее в нежно льющийся ритм музыки, Марджори притихла и первые несколько минут лишь коротко отвечала на его различные вежливые вопросы и замечания. Она усердно старалась ни в чем не ошибиться.

Через несколько минут она услышала:

— Вам со мной скучно?

Марджи испугалась и взглянула на него, впервые осознав, какими сухими могли показаться ее ответы. Она засмеялась:

— Откровенно говоря, мистер Раштон, не знаю, скучно мне с вами или нет! Я все время думала о фигурах танца. Видите ли, я не привыкла танцевать при всех, особенно вальс, хотя признаюсь, что благодаря вашему умению мне очень легко применить на практике мои небольшие знания.

Мистер Раштон посмотрел в ее улыбающиеся фиалковые глаза и почувствовал, что у него почему-то пропадает способность рассуждать здраво. Его прежнее намерение пофлиртовать с ней растворилось само по себе. В том, как она ответила на его несколько обиженный вопрос, откровенно и не притворяясь, было что-то такое, что сделало нелепой саму мысль об этом. Ее признание в том, что она плохо танцует, в буквальном смысле слова вывело его из равновесия.

— Не сказал бы, что вам чего-то недостает как партнерше, мисс Чалкот. Вы танцуете, сохраняя непринужденность и легкую поступь, которые я нахожу удивительными и восхитительными.

Марджори с трудом удержалась на ногах. Взгляд Раштона ее беспокоил. А в его словах, пусть даже он говорил вежливо и с наилучшими намерениями, звучало нечто, выходящее за рамки обычного внимания. Он покружил ее, потом еще. Ее сердце порхало, как бабочка, а в голове мелькали опасные мысли. Кажется, у нее кружилась голова, вернее, нет. Хотя легкое головокружение было, без сомнения. Ее захлестывала волна эмоций, не поддающихся определению. Что же такое было в Раштоне, что лишало ее способности думать и при этом заставляло ее сердце так быстро биться, что она едва могла дышать? Надо бы что-нибудь сказать. Но фраза никак не желала становиться сколько-нибудь осмысленной, и слова не шли с языка. Почему она в таком смятении? Почему он так красив? Почему он так свирепо на нее смотрит?