14

Сэр Джайлз держал жену на руках, как в гнездышке, и укачивал, словно малого ребенка, обхватив одной рукой ее спину, а другую просунув под колени. За последние несколько лет она так исхудала, что поднять ее на руки и отнести к окну, как он сделал сейчас, чтобы она могла полюбоваться красотой пейзажа вокруг Фэйрфеллз, не стоило ему никаких усилий.

Однако сегодня вид из окна имел для супругов особую прелесть, потому что оба они видели, как Конистан обнял их обожаемую дочь.

— Вы были совершенно правы, — сказал сэр Джайлз, целуя поседевшие волосы жены.

— Да, — согласилась леди Пенрит, склонив голову на грудь мужу. — Но с вашей стороны это было неосмотрительно, мой друг, это вовсе не то, чего я хотела. Как вы могли заставить Эммелайн провожать Конистана к сараю? Хоть я и подозреваю, что он увлечен моей дочерью, мне все-таки не нравится, что он позволил себе такую вольность и поцеловал ее на глазах у всех, кто мог бы случайно выглянуть из любого окна на этой стороне дома! Хотелось бы знать, кто из прислуги видел, как он ее обнимает?

Сэр Джайлз, не удержавшись, поцеловал жену в ушко и проговорил:

— А разве вы забыли тот вечер, лет тридцать тому назад… Господи, не могу поверить, что это было так давно! Ну, как бы то ни было, помните того нахала, который вступил в спор с одной своенравной юной особой, упрямой до невозможности? А ведь она была дебютанткой, впервые начала выезжать в свет! И когда этот несчастный не выдержал ее бесконечных нападок и колкостей, он в конце концов поцелуем заставил ее замолчать! И произошло это в городском доме ее отца, прямо в коридоре, если память меня не подводит!

Леди Пенрит вздохнула с улыбкой.

— Папа так рассердился, когда я позволила вам себя обнять… О, дорогой мой Джайлз, что бы я делала, если бы вы не решились тогда на эту вольность! Наверное, я бы так и не поняла, что люблю вас… — Она внезапно замолчала и подозрительно уставилась на мужа:

— Уж не хотите ли вы сказать, что нарочно позволили Конистану поцеловать Эммелайн?

— Я на это надеялся! Не хотелось мне в этом сознаваться, но я так хорошо его понимаю! Настолько хорошо, что даже страшно становится! Я как будто вновь переживаю свое прошлое. В одном у меня сомнений нет: такого, как Конистан, нелегко расшевелить и вынудить вступить в борьбу. — С минуту помолчав, он добавил:

— Я также уверен, что он единственный, кто мог бы составить счастье нашей дочери.

Не без труда леди Пенрит откинула голову назад, чтобы заглянуть в лицо мужу.

— Джайлз, — сказала она, и в ее голосе послышались слезы, — вы никогда не поймете и не узнаете, каким счастьем, какой радостью я обязана вам. Никогда!

Сэр Джайлз наклонился и поцеловал ее, наслаждаясь нежностью ее губ и даже соленым вкусом слез, скатывавшихся по ее щекам и попадавших ему в рот. Потом он поцеловал ее в лоб и снова выглянул в ночное окно. Окна спальни о выходили в английский парк, разбитый позади дома. Протоптанные в траве тропинки вели из парка к хозяйственным постройкам и к конюшне. Пейзаж замыкали утесы, неровной зубчатой стеной вздымавшиеся к ночному небу. Поздний вечер дышал красотой и каким-то таинственным, неясным ожиданием.

Наконец из-за угла конюшни вновь показалась Эммелайн, предшествуемая лакеем с пляшущим фонарем в руке и сопровождаемая зябко кутающейся в шаль горничной. И тут сэр Джайлз почувствовал, как тело жены замерло и напряглось у него на руках. Когда он спросил, не сделал ли он ей больно, она торопливо ответила:

— Нет-нет, конечно же, нет! У вас на руках мне очень хорошо. Но я вдруг подумала… Что если Эммелайн просто закроет свое сердце перед Конистаном? Ей ничего не стоит это сделать. Она ведь уже не раз это проделывала, отказывая самым завидным женихам, а их у нее было не меньше дюжины!

— Можете положиться на Конистана, моя дорогая, он возьмет эту крепость штурмом!

Леди Пенрит покачала головой.

— Нет, за этим еще что-то кроется, дорогой мой. Что-то неладное творится с нашей девочкой. Бывали случаи, когда я начинала думать: уж не догадывается ли она о своем происхождении? Может, она чувствует себя недостойной внимания, неровней? Мне даже показалось, что она решила вообще не вступать в брак! Одна мысль об этом приводит меня в ужас. Нельзя допустить, чтобы наша дочка, с ее любовью к жизни, отказалась от всех ее радостей! Ну скажите мне, разве я ошибаюсь? Эммелайн готова устраивать судьбы всех своих подружек, но только не свою собственную!

Сэру Джайлзу вспомнилось одно из мгновений прошедшего вечера, когда они вставали из-за обеденного стола. В тот момент ему тоже показалось, что на его дочь нашли какие-то черные мысли. Он вздохнул, ощущая в сердце странную тяжесть, о природе которой не хотел даже задумываться.

— Я не знаю, любовь моя. Мне всегда казалось, что все дело в ее взыскательности, в тех высоких требованиях, которые она предъявляет к избраннику. Ее рыцарь просто еще не появился на коне под окном, чтобы назвать ее своей. С другой стороны, я согласен: что-то ее тревожит, но что именно — ума не приложу. Что касается обстоятельств ее рождения, полагаю, если бы у нее были сомнения на сей счет, она давно уже задала бы нам прямой вопрос.

Леди Пенрит несколько минут провела в полном молчании. Когда она заговорила, ее голос был едва слышен:

— Джайлз, боюсь, мне потребуется настойка опия.

— Дорогая! — огорченно вскричал он. — Вам не следовало так долго терпеть! Надо было сказать мне раньше. Я слышу в вашем голосе боль и усталость.

Он тотчас же уложил ее в постель и бережно укрыл одеялом.

Устроив жену поудобнее, сэр Джайлз подтянул стул поближе, сел и взял ее за руку. Лекарство подействовало очень быстро. Дыхание леди Пенрит стало заметно спокойнее, довольная улыбка появилась у нее на губах, разглаживая прочерченные болью страдальческие морщины на лице. Ее веки отяжелели, и она погрузилась в сон, а ее последними, сквозь зевок произнесенными словами, были:

— Хочу надеяться, что Конистан пробудит ее сердце для любви, как вы пробудили мое.

15

На следующий день, глядя, как Грэйс спускается по ступенькам дорожной кареты миссис Тиндейл, Эммелайн в бессчетный раз подивилась тому, до чего же безобразно миссис Баттермир одевает свою дочь. Темно-коричневый спенсер[13], обшитый черным репсом, который Грэйс надела поверх унылого дорожного платья из перекрахмаленной хлопковой саржи, ни в коей мере не способствовал выявлению стройности фигуры юной леди и не оттенял нежных черт ее лица. Слава Богу, Эммелайн догадалась заранее позаботиться о пополнении убогого гардероба подруги и заручилась услугами знаменитой портнихи из Эмблсайда, чтобы восполнить этот досадный пробел.

Деспотичный отец Грэйс позволил ей принять приглашение на турнир только при условии, что ее будет сопровождать замужняя дама хорошего рода и с безупречной репутацией. К тому же он настоял, чтобы путешествие проходило неторопливо, с большим количеством остановок. Джейн Тиндейл, милая и славная девушка, с го-ловы до ног усыпанная веснушками, пожалела бедную мисс Баттермир и предложила ей место в своей карете, поскольку они жили в графствах, граничивших друг с другом, и им все равно было по пути. Грэйс охотно согласилась и попросила у Эммелайн разрешения поселиться в одной комнате с Джейн по приезде в Фэйрфеллз. Две юные особы быстро подружились.

Прежде, чем обменяться хоть словом с Эммелайн, Грэйс, первой ступившая на усыпанную гравием подъездную аллею, дождалась, пока из недр кареты не появятся миссис Тиндейл и Джейн. Когда же миссис Тиндейл, легонько подтолкнув в спину обеих молодых леди, велела им поздороваться с хозяйкой, Грэйс, подхватив под руку Джейн, устремилась вперед. Ее лицо светилось приветливой улыбкой, а глаза блеете ли от волнения.

Обе девушки, с веселым лепетом, прерываемым взрывами смеха, от души расцеловали Эммелайн. Миссис Тиндейл, чья внушительная фигура была облачена в теплую, янтарного цвета накидку мериносовой шерсти, а голову венчала шляпка с полями козырьком, украшенная двумя белыми страусовыми перьями, пожала хозяйке руку и сообщила, что обе ее подопечные трещали, как сороки, не умолкая с тех самых пор, как они достигли вершины перевала.

— «Уэзермир!» — завопили они хором, — пожаловалась миссис Тиндейл, хотя ворчливый тон ее голоса никак не вязался с довольной улыбкой на разрумянившемся лице. — Я едва не оглохла! — она обернулась и одарила улыбкой обеих девушек по очереди. — Клянусь вам, это так! Уши заложило, до сих пор ничего не слышу. Господи Боже, они так разволновались, что я даже встревожилась. «В чем дело?» — спрашиваю, а они в ответ только вздыхают и восклицают: «До чего же романтично выглядит озеро!» И обе надеются повстречать на берегу одного из наших поэтов. Я им сказала: «Вроде бы вода очень холодная» — и посоветовала не бродить по холмам, не укутавшись потеплее, а что до обуви, так я им обеим запретила надевать что бы то ни было, кроме прочных полусапожек. Мне говорили, что Дороти Вордсворт[14] исходила все эти горы вдоль и поперек, но я просто не представляю, как бы я могла пуститься в столь опасный путь. Конечно, вы — люди молодые, вам моцион полезен, только вот стоит Джейн немного разгорячиться, как у нее веснушки розовеют…

Эммелайн проводила гостью в вестибюль, кивая в такт ее безобидной болтовне и уверяя на ходу, что леди Пенрит целиком и полностью полагается на здравый смысл миссис Тиндейл, и уверена, что та не допустит, чтобы хрупкие женщины подвергали себя ненужному риску.

— Не сомневайтесь, я твердо намерена исполнить свой долг! — воодушевилась миссис Тиндейл. — Я затем и приехала, чтобы помочь вашей матери, облегчить ее бремя. Скажите, как ее здоровье? — спросила она участливо.

— Вы очень добры, сударыня. Здоровье моей дорогой мамочки не лучше и не хуже, чем можно было ожидать, но я боюсь, она будет присоединяться к нам только в обеденные часы, и то, если сможет.

Миссис Тиндейл, добрая душа, ласково пожала руку Эммелайн своей пухлой ручкой и прибавила:

— У меня всегда сердце щемит, как только подумаю о ней, о ее болезни. Как это, должно быть, мучительно для вас и сэра Джайлза!

Вполне оценив великодушие миссис Тиндейл, Эммелайн тем не менее замешкалась: она никогда не знала, как отвечать на подобные выражения сочувствия.

— Вы ошибаетесь! — горячо возразила она. — Мы перед мамочкой в неоплатном долгу. Она никогда не жалуется и таким образом делает наш жалкий ропот совершенно бессмысленным. Поэтому приберегите свое сочувствие непосредственно для нее. Она будет очень рада обществу одной из своих подруг. А теперь позвольте мне проводить вас в вашу комнату, вы ведь наверняка устали после переезда через Сторожевые Ворота.

Улыбка вновь расцвела на лице миссис Тиндейл, и она увлеченно пустилась в душераздирающее описание крутого подъема к перевалу, подробно перечисляя различные моменты опасного путешествия, когда ей казалось, что ее сердце вот-вот разорвется, но, к счастью, она вспомнила о нюхательных солях.

— После этого спуск в долину показался мне почти развлечением. О, какое удивительное украшение! — воскликнула почтенная матрона, заметив широкий, сшитый из лоскутков гобелен, висевший на площадке второго этажа. — Совершенно необычное, — добавила она, остановившись, чтобы получше рассмотреть его. — Но что это?

Эммелайн взглянула на настенное покрывало, и на нее нахлынули воспоминания, одновременно и радостные, и грустные. Каждый из стежков, соединявших отдельные квадратики ткани, напоминал о нескончаемых часах работы, проведенных за дружеской беседой. Покрывало было сшито руками юных леди, приглашенных на турнир в прошлом году. Пока молодые господа готовились к состязаниям по стрельбе из лука и скачкам с препятствиями, их прекрасные дамы собирались в кружок и усердно работали иглой, воздавая дань подвигам своих кавалеров. В прежние времена женщины месяцами и годами плели ковры необъятных размеров, чтобы запечатлеть героические завоевания великих и благородных рыцарей. В Фэйрфеллз ткацкие станки были заменены пяльцами и большими льняными салфетками, на которых юные леди, каждая по своему выбору, прилежно вышивали рисунок, изображавший какой-либо из эпизодов турнирных испытаний. Все это Эммелайн объяснила миссис Тиндейл, и та, конечно, сопроводила ее рассказ множеством восклицаний, выражая восторг по поводу столь оригинального замысла.

— А это что? — спросила она, указывая на две короны и вышитые под ними имена на центральном квадрате гобелена.

На этот вопрос ответила Грэйс. Она тоже с большим интересом разглядывала именно эту часть покрывала.

— Полагаю, это имена Рыцаря-Победителя и Королевы Турнира.

Миссис Тиндейл бросила на нее заговорщический взгляд, и Грэйс, вспыхнув до корней волос, торопливо отвернулась к противоположной стене, словно ее внезапно заинтересовали висевшие на ней портреты.

Приблизив лицо к уху Эммелайн и кивнув на две короны, миссис Тиндейл негромко заметила:

— Знаете, и десяти месяцев не прошло после вашего прекрасного турнира, как она принесла близнецов своему Рыцарю! Молю Бога, чтобы на будущий год вы нашли мужа и для Джейн!

— Мама! — простонала Джейн, заливаясь багровой краской.

Увидев, что обе молодые гостьи едва не умирают от смущения, Эммелайн решительно повела всю троицу в их спальни. Вокруг миссис Тиндейл тотчас же начала хлопотать горничная. Она усадила почтенную матрону в кресло и спросила, не принести ли ей лавандовой воды для умывания. Миссис Тиндейл уселась поудобнее и с благодарностью признала, что лавандовая вода была бы ей сейчас очень кстати.

Затем Эммелайн отвела Грэйс и Джейн в их комнату. Она распахнула двери, с торжеством отметив ошеломленное выражение на лице Грэйс при виде целой армии портних. Эммелайн уже успела шепнуть на ушко Джейн о сюрпризе, приготовленном для Грэйс, и теперь они многозначительно подмигнули друг дружке.

В полной растерянности Грэйс сделала несколько шагов вперед, судорожно сжимая в руках ридикюль.

— Что это значит, Эм? — спросила она. — Ты же не думаешь, что нам с Джейн понадобится столько служанок!

Эммелайн взяла ее под руку и вывела на середину комнаты, укоризненно покачал головой:

— Как ты можешь так оскорблять миссис Уэзерол, Грэйс? Да будет тебе известно, что она — лучшая портниха в Эмблсайде, настоящая мастерица своего дела. А ты называешь ее служанкой! Ей это не понравится!

Оглушенная, потерявшая дар речи Грэйс оглянулась и увидела женщину ростом около шести футов[15].

— О, прошу прощения! — обратилась она к великанше. — Я, честное слово, не знала. — Потом, вновь обернувшись к Эммелайн, прошептала:

— Но я ничего не понимаю! Зачем она здесь?

Эммелайн ласково сжала руку подруги. — Хоть я и восхищаюсь швейным искусством твоей матери, ибо более прямых и ровных швов мне в жизни встречать не доводилось, все-таки должна сказать, что твои платья тебе просто не к лицу!

Грэйс закусила губу.

— Мне ли не знать! Я тысячу раз твердила маменьке, что эти ужасные цвета, — не говоря уж о бальных платьях, которые висят на мне, о как куча простынь, — никак не способствуют и ну, словом… они мне не идут… о. Господи!

Ее речь захлебнулась, и Грэйс вновь опасливо покосилась на группу женщин, наметанным о глазом осматривавших ее невысокую субтильную фигурку.

— Что они здесь делают? — повторила она, указывая на портних, обступивших ее со всех сторон. — Ты же не хочешь сказать… Да нет, это невозможно, мне это не по карману!

Эммелайн отступила к порогу, упиваясь своим торжеством.

— Это мой подарок тебе, Грэйс. Парочка новых нарядов, и, если ты не возражаешь, моя горничная сделает тебе прическу!

Глаза Грэйс немедленно наполнились слезами. Она едва различала протянутые к ней со всех сторон руки с булавками и портновскими мелками. Женщины тем временем взялись за дело всерьез, поворачивая ее из стороны в сторону, отмечая все нужные размеры, попутно снимая с нее шляпку и жакет, отлетевшие как будто сами собой.

— Даже не знаю, что сказать… Конечно, в душе я понимаю, что надо отказаться, Эм, но я не могу!

Тут ее уколола булавка, и она вскрикнула от неожиданности.

Миссис Уэзерол извинилась за причиненное а неудобство, и тут же нашла оправдание:

— Мисс Пенрит желает, чтобы вы были должным образом экипированы к сегодняшнему вечеру, так что времени у нас в обрез. Поэтому прошу вас…

Эммелайн оставила Грэйс бормотать слова благодарности в платочек, пока стая портних трудилась над нею, непрерывно приговаривая, до чего же складная у нее фигурка под этим уродливым мешком из парусины, который у кого-то еще хватает духу именовать дорожным платьем!

— Просто не верится, что хоть кто-то из джентльменов взглянул на вас дважды, — заметила миссис Уэзерол.

Эти слова, хотя и произнесенные вполне сочувственно, безо всякого злого умысла, заставили Грэйс разрыдаться. Добрая портниха похлопала ее по плечу.

— Ну-ну, не раскисайте, мисс! Вы будете сегодня на вечернем приеме самой хорошенькой, или меня зовут не Аурелией Уэзерол! И все, что вам придется делать, это поддерживать разговор с пятью поклонниками зараз!

Грэйс при этих словах расплакалась еще горше, и тогда Джейн решительно велела ей перестать вести себя, как глупая гусыня.

— Вот уж не думала, что ты такая плакса! А ну, прекрати немедленно! Сейчас же!

Однако, будучи истинно верной подругой, она тотчас же протянула Грэйс чистый носовой и платок, чтобы та могла выплакаться всласть, а затем попросила миссис Уэзерол объяснить им обеим, какие именно фасоны, по ее мнению, будут более всего к лицу мисс Баттермир.

16

К четырем часам пополудни все гости были уже на месте, за исключением двоих: Дункана Лэнгдейла и Вардена Соуэрби. О судьбе последнего ей с ликованием сообщил Брант Девок. Оказалось, что Соуэрби потерял колесо прямо на въезде в Эмблсайд.

— Бедняга! — радостно воскликнул Брант. — Его двуколка была здорово пропорота с одного бока. Он просил передать, что будет здесь не раньше пятницы.

Стоя на нижней ступеньке парадного крыльца, Эммелайн протянула руку Бранту и не смогла удержаться от замечания:

— Я вижу, несчастье, постигшее мистера Соуэрби, сразило и вас!

Брант поцеловал воздух над ее пальцами, наотмашь снял свою касторовую шляпу и низко поклонился прекрасной хозяйке.

— В самом деле так, — подтвердил он с ангельски-невинным видом.

Она рассмеялась и приказала двум лакеям доставить мистера Девока вместе с его багажом в отведенную ему комнату. Высокий, атлетически сложенный, но при этом самый большой сумасброд из всех, кого она когда-либо знала, Брант решительным шагом направился к входным дверям, на ходу прокричав невнятное приветствие оскорбленному до глубины души Блайндерзу. Какое немыслимое сочетание противоречивых качеств, подумала Эммелайн: пустейший городской франт и при этом отличный спортсмен-любитель, золотистые кудри, взбитые облачком a la Cherubim [16], завязанный у горла синий в белый горошек шейный платок, жилет в желтую и темно-бордовую полоску, издали сражающий наповал любого наблюдателя, желтые рейтузы, обтягивающие крепкие мускулистые бедра, и сверх всего этого безукоризненный черный сюртук, специально сшитый, чтобы подчеркнуть ширину плеч. Этот сюртук мог бы значительно смягчить общее впечатление, производимое пестрым костюмом, если бы Брант не нацепил поверх него короткий широкий плащ, подбитый лиловым шелком. Лиловым шелком?

Лорд Конистан, которого Эмелайн за этот день видела только дважды и каждый раз всего лишь мельком, пересек подъездную аллею и подошел к ней, закончив долгую прогулку вокруг озера.

— Это был Девок? — недоверчиво спросил он.

Эммелайн кивнула.

— Меня поражает, что он так и не решил, кем ему быть: щеголем с Бонд-Стрит[17], или респектабельным господином в мелтонском сюртуке[18]. Никогда в жизни не встречала второго такого вертопраха, — заметила она.

— Мне кажется, его костюм продуман во всех деталях, а цели его ясны. Он надеется сбить с толку соперников своим фанфаронством. Честное слово, начинаю думать, что Брант Девок — умнейший и опаснейший из противников!

Эммелайн рассмеялась шутке, так как Брант Девок был вовсе не из тех, кого Гарви Торнуэйт называл «продувными бестиями». Хитрость не входила в набор его спортивных навыков, любые умственные усилия и вовсе были чужды его природе, в состязаниях он безраздельно полагался лишь на свое мастерство и недюжинную физическую силу.

Бросив взгляд на Конистана, Эммелайн спросила:

— Как вам спалось? Лошади не беспокоили? Он покачал головой.

— Лошади вели себя прекрасно. Меня беспокоили овцы.

— Овцы? — переспросила она, пораженная таким ответом. — Мы не держим овец в конюшне, уверяю вас, хотя вообще-то в округе их пасется немало. Они принадлежат фермеру, который живет в самом северном конце долины.

— И все-таки это были овцы, и не одна, а несколько, как я убедился, изучив сегодня утром следы около сарая.

Эммелайн вновь не удержалась от смеха, представив себе, как несчастный Конистан просыпается ночью, разбуженный овечьим блеяньем.

— Возможно, они просто пели у вас под окном! Что-то вроде мохнатой серенады.

— Гарпия! — ответил он колкостью на колкость. — Кстати, они вовсе и не думали петь. Перед самым рассветом меня разбудил какой-то странный звук: не то шорох, не то шуршание, что-то в этом роде. Когда я вышел, чтобы разузнать, что это было… по правде говоря, я-то надеялся, что это вы пришли ко мне с ночным визитом, потому что шум был такой, будто кто-то пробирался сквозь кусты…

— Сэр! — вскричала оскорбленная Эммелайн. — Какая неслыханная дерзость? Да как вы посмели? К тому же, припомните-ка хорошенько, рядом с вашей… э-э-э… спальней нет никаких кустов!

Этот довод показался Конистану весомым.

— Вы правы. За дверями моей спальни и растет только крошечное сосновое деревце, и я полагаю, оно не могло бы произвести тот звук, который меня разбудил. Но вы совершенно уверены, что не заглядывали ко мне в сарай?

— Прекратите, Конистан! Вы прекрасно знаете, что нет!

Он улыбнулся.

— Полагаю, вы правы. Это была всего лишь фантазия неисправимого повесы.

— Несомненно.

Хотя его отнюдь не обрадовало то, с какой готовностью Эммелайн согласилась с такой его характеристикой, Конистан не подал виду. Он лишь поднял бровь и, откашлявшись, продолжал:

— Как бы то ни было, мне пришлось потуже завязать пояс халата и выйти на тропинку прямо в сафьяновых домашних туфлях. И что я вижу? Овцу с черной мордочкой, не замечающую моего приближения и в счастливом неведении почесывающую бок о стену моего сарая!

Эммелайн расхохоталась.

— Я совсем забыла, что они любят это делать. Что до вас, то мне вас искренне жаль. Удалось ли вам вновь забыться в объятьях Морфея, обнаружив, что к вашей постели не крадутся воры, убийцы или невинные девушки? Только не говорите мне, что от разочарования вы больше не сомкнули глаз с самого рассвета!

Он склонился к ней поближе и прошептал:

— Я уже совсем было заснул, когда вдруг вспомнил о вас. Остатки сна покинули меня в тот же миг, мою душу посетило прекрасное виденье: мне почудились ваши золотые локоны, волнами разбросанные по подушке. Уверяю вас, после этого я не смог бы заснуть, даже если бы захотел!

Эммелайн строго взглянула на виконта. Не могло быть ни тени сомнения в том, что он, по каким-то ему одному известным причинам, пытается с нею заигрывать. Неужели он намеревается завоевать ее сердце при помощи подобного вздора?

Вскинув ресницы, она ответила:

— Не понимаю, что вы имеете в виду, милорд. Во-первых, ложась спать, я прячу волосы под чепец, иначе их утром не расчесать, а во-вторых, осмелюсь высказать одно предположение: скорее всего, вернувшись в свою теплую постель, вы захрапели, как только ваша голова коснулась подушки. Мне ни разу в жизни не доводилось встречать джентльмена, который лишился бы сна из-за дамы. Это мы, женщины, будучи более впечатлительными, могли бы потерять сон, но мужчина — никогда? Особенно такой человек, как вы?

Она с радостью отметила, как гримаса досады искривила его губы. Конистан покачнулся на месте, ухватившись рукой за живот, и простонал:

— О, вы проткнули меня насквозь своим палашом!

Эммелайн захихикала,

— В следующий раз постарайтесь придумать что-нибудь поумнее. Я с удовольствием готова пофлиртовать с вами, милорд, но в своих ухаживаниях вы должны в меру сил избегать банальностей, таких, к примеру, как мои золотые волосы, разбросанные по подушке, и других подобных глупостей!

Услыхав вдалеке звук приближающегося экипажа, Эммелайн поняла, что это должен быть Дункан. Предупредив Конистана, чтобы он больше не морочил ей голову своим флиртом, пока не придумает чего-нибудь более остроумного, она поспешила отослать его прочь, сославшись на то, что в гостиной подан чай, а леди Пенрит со вчерашнего дня наверняка уже успела соскучиться без его милого общества.

После того, как Конистан скрылся в доме, Эммелайн выждала минуту, а затем приказала двум лакеям и груму сопровождать себя к воротам. Дункан вскоре появился в аккуратном тильбюри, в который была запряжена цугом прекрасная пара вороных коней. Когда грум вскочил на подножку его экипажа, Дункан торопливо объяснил, что передняя лошадь, как ему кажется, вот-вот потеряет подкову, и попросил старшего конюха осмотреть копыто.

— Вы очень добры, — любезно сказал он на прощанье, передавая поводья груму и легко спрыгивая на гравий аллеи. Прежде, чем подойти к Эммелайн, младший брат Конистана проследил, как грум подхватил вожжи, а потом принялся с озабоченным видом разглядывать вожака своей пары вороных. Наконец, сокрушенно покачав головой, он подошел, чтобы приветствовать хозяйку дома.

Эммелайн тепло улыбнулась ему и заверила, что мистеру Скотби, прослужившему на конюшне сэра Джайлза много лет, смело можно доверить любых лошадей.

— Мне всегда казалось, что он добрее к лошадям, чем к нашим конюхам, — усмехнулась она. — Ну а как у вас вообще обстоят дела, Дункан? Соуэрби потерял колесо возле Эмблсайда. Надеюсь, ваше путешествие проходило более благополучно?

Она заметила, что он еще больше нахмурился, меж бровей пролегла морщинка. Голубоглазый, со светло-каштановыми волосами, Дункан был одного роста с Конистаном и столь же хорош собой, хотя его красоту можно было бы назвать менее броской и более поэтичной.

— Вплоть до последнего отрезка дороги, — ответил он, — я благодарил Бога за столь приятную поездку. Но потом, как только миновали деревню, одна из лошадей захромала.

— Скотби обо всем позаботится. А теперь прошу пожаловать в дом. Блайндерз проводит вас в вашу комнату. Вы, должно быть, устали и захотите подкрепиться. Если желаете, я пошлю вам наверх немного шерри.

Она попыталась направить его к двери, но он легким жестом остановил ее, снял шляпу и, и озабоченно потирая лоб, сказал:

— Прошу вас, Эммелайн. Я хотел с вами переговорить, и сейчас, мне кажется, как раз подходящий момент. Полагаю, что вскоре вам придется заниматься по крайней мере сотней дел одновременно, и у вас вряд ли найдется свободная минутка для разговора со мной. Но мне непременно нужно с вами поговорить! Для меня это крайне важно!

Эммелайн догадалась, что он хочет поговорить о Грэйс, и решила от этого уклониться. Пусть сперва увидит ее подругу преображенной ловкими руками ее горничной и стараниями миссис Уэзерол! Она живо возразила, что очень занята уже сейчас, но бедный Дункан смотрел на нее таким умоляющим взглядом, прося выслушать его, что ей пришлось признать: нельзя оставить его просьбу без внимания, не нарушая законов гостеприимства, да и простое сочувствие обязывало ее к этому.

— Ну разумеется! — улыбнулась Эммелайн. — Прошу вас, скажите, что вас тревожит.

— Я думаю, вы и сами догадываетесь об этом, — принялся объяснить Дункан. — Боюсь, вы пробудили в сердце мисс Баттермир надежды, осуществить которые я не в силах. Мне дали понять, что вы хотели бы нас поженить еще до окончания этого месяца! Как вам могла прийти в голову такая мысль? Мы с нею почти не знакомы, и единственное, что я знаю о ней, так это то, что она — прелестное дитя с добрым нравом и чудесным цветом лица!

— Какой несусветный вздор! — с наигранной беспечностью воскликнула Эммелайн, стараясь обратить все в шутку. Она взяла его под руку и повела вверх по ступенькам. — Неужели вы думаете, что я обладаю сверхъестественными способностями? Готова признать, что вы кажетесь мне отличной парой для такой милой и доброй девушки, как Грэйс, но помимо этого, — клянусь! — единственное, что я намеревалась сделать, так это дать вам возможность получше узнать ее. Больше я ни на что не претендую. Дункан, вы сам — хозяин собственной судьбы, вы, а не я и даже не Конистан, хотя он ваш опекун. От всей души прошу меня простить, если я вас обидела или причинила вам неудобство. — Ободряюще сжав его руку, она добавила:

— А теперь позвольте одному из моих лакеев проводить вас в ваши апартаменты. Я вас разместила в одной спальне с Чарльзом Силлотом, если вы не против. Вы ведь с ним друзья.

К концу ее речи выражение лица у Дункана смягчилось. Нельзя было сказать, что он вполне доволен жизнью, но, по крайней мере, он немного успокоился и даже улыбнулся, узнав, кто будет его товарищем по комнате.

— Я почему-то думал, что мне придется де лить комнату с Конистаном, — заметил он.

Эммелайн бросила на Дункана пытливый взгляд, уловив нотку облегчения в его голосе.

— Вовсе нет! — торопливо возразила она, едва сдерживаясь от смеха. — У лорда Конистана отдельные апартаменты.

— Чему вы смеетесь? — спросил юноша, сам невольно улыбаясь. Напряжение и тревога окончательно ушли из его голоса.

— Вот об этом вам придется спросить лично у своего дорогого братца. А еще лучше попросите его показать вам спальню, в которой он провел прошлую ночь. Она… несколько необычна, но он сам виноват — приехал на день раньше, чем его ждали.