31

На следующий день лорд Конистан нанес утренний визит леди Пенрит. Он нашел хозяйку в ее собственной малой гостиной, где она старательно переписывала стихотворение из потрепанного томика Мильтона.

— Я обнаружила, — сказала она своим тихим ласковым голосом, — что, выписывая слова стихотворения, я как-то лучше понимаю их смысл. Так и вижу перед собой Джона Мильтона с гусиным пером в руке, торопливо исписывающего лист за листом в попытке удержать ускользающую музу. Вот послушайте:

Шепот теней и разгул ветров,

Пенье ручейка на дне ущелья…

Разумеется, в этих строчках мне видится Уэзермир. Впрочем, не слушайте мою болтовню, милорд. Чем я могу быть вам полезной? Вижу по нетерпению в ваших глазах, что вы хотите сказать мне нечто важное. Садитесь, прошу вас!

Он пододвинул стул поближе к ее инвалидному креслу и многозначительно взглянул на горничную, стоявшую у нее за плечом. Леди Пенрит быстро поняла намек и отослала свою камеристку.

— Какая волнующая мысль! — кокетливо воскликнула хозяйка, как только горничная скрылась за дверью спальни. — Свидание наедине со скандально знаменитым лордом Конистаном! Как увлекательно!

Виконт удивленно выгнул бровь.

— Значит, моя репутация меня опережает?

Леди Пенрит снисходительно наклонила голову, в ее глазах загорелся шаловливый огонек. Конистан нервно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, прикидывая в уме, какими словами лучше выразить свою просьбу, чтобы заручиться ее поддержкой, но так ничего и не придумал.

Поэтому он был несказанно благодарен леди Пенрит, когда она, слегка подавшись вперед, поймала его взгляд и спросила:

— Как продвигается ваше ухаживание за моей дочерью? Не смотрите на меня с таким удивлением! Даже сэр Джайлз сразу догадался, что тут речь идет о чем-то большем, нежели обычный флирт. — Она указала на окна, выходившие в парк. — Мне кажется, тропа, ведущая к конюшне, выглядит так романтично при свете звезд…

Конистан был решительно смущен явным намеком на тот их первый поцелуй на этой самой тропе в вечер его приезда. Кровь, горячей волной прихлынувшая к щекам, ошеломила даже его самого. Он не мог припомнить, когда в последний раз кому-либо удавалось вогнать его в краску.

— Я вовсе не хотела вас смутить, лорд Конистан. Напротив, позвольте мне высказать догадку о цели вашего прихода.

— Мне казалось, — ответил он, — что проще всего обратиться за помощью к вам. Но сейчас у меня нет слов. Вы очень добры, миледи, я вам несказанно благодарен за то, что вы меня приняли. Вижу, вы уже догадались, о чем идет речь: я влюблен в вашу дочь. — Конистан вдруг почувствовал, что его покидают последние остатки спокойствия. Он торопливо поднялся на ноги и принялся ходить взад-вперед по элегантной маленькой гостиной. — Вся чертовщина… о, прошу прощения! Я хотел сказать, главная трудность заключается в том, что Эммелайн, похоже, отнюдь не отвечает мне взаимностью. Только когда я — увы, это нужно признать! — насильно навязал ей свое внимание, мне удалось обрести искру надежды на то, что со временем я сумею завоевать ее сердце. Но даже в ту минуту я не был вполне уверен.

— Вы говорили ей о своей любви?

Конистан прекратил свое хождение по комнате и, обернувшись, беспомощно взглянул на хозяйку дома.

— Конечно, нет. Честно говоря, мне кажется, она рассмеется мне в лицо.

— Она этого не сделает! — возразила леди Пенрит. — Только не Эммелайн! Вы же на самом деле так не думаете, верно?

— Да нет, я в этом убежден, — с горечью ответил Конистан.

Он решил снова сесть и пересказал леди Пенрит, как небрежно, почти оскорбительно ее дочь дала согласие передать ему свой платок для Испытания в Фехтовальном Искусстве, закончив самым правдивым воспроизведением так задевшей его роковой фразы: «Ну, раз вам так хочется, — пожалуйста!»

— Что ж, признаю, это звучит не слишком обнадеживающе, — согласилась леди Пенрит с лукавой улыбкой. — Но Эммелайн действительно очень занята в последнее время. Неудивительно, что она… несколько пренебрегает обязанностями радушной хозяйки!

— Разумеется, я бы тоже утешал себя подобными соображениями, если бы заметил хоть малейший проблеск интереса в ее глазах. По правде говоря, я просто не знаю, что мне делать.

Леди Пенрит ответила не сразу. Когда она заговорила, маленькая морщинка появилась у нее между бровей.

— Не хочу осуждать вас, милорд, но как вы обращались с моей дочерью? Дали вы ей, к примеру, хоть малейшее основание полагать, что у вас серьезные намерения по отношению к ней? В конце концов если бы джентльмен наградил меня страстным поцелуем, а потом не сделал бы мне предложения… Хотя, спешу вас заверить, я никогда не подозревала вас в покушении на ее добродетель! …И все же, рассуждая как женщина, я бы спросила себя, какими мотивами руководствовался этот молодой человек.

Тяжкий камень лежал у него на сердце.

— Она наверняка подумала, что я негодяй, решивший соблазнить ее и завести интрижку на лето. Что же мне делать? Все обстоит даже хуже, чем вы можете предположить. Дело в том, что она с самого начала испытывает ко мне сильнейшую неприязнь, вернее, ее возмущает мое пренебрежительное отношение к ее друзьям.

— Вы можете изменить его, и притом незамедлительно!

— Я так и сделал! Во всяком случае, мне так кажется. Мне по-прежнему иногда случается сморозить нечто такое, что ее раздражает, но я стараюсь изо всех сил!

— Ну так скажите ей об этом! Скажите, что ее упреки и замечания на вас подействовали…

— Она подумает, что я просто стараюсь к ней подольститься!

— А вы и вправду ей льстите?

— Нет. Конечно, нет! Ну, может быть, совсем чуть-чуть. Но я и вправду начинаю понимать ход ее рассуждений и видеть ее глазами.

— Вот так ей и скажите. Мне кажется, ваши затруднения на самом деле сильно преувеличены. Судя по вашим собственным словам, вы как будто боитесь рассказать ей все начистоту, признать свои ошибки и заблуждения, выразить свои истинные чувства. По-моему, вам следует взглянуть правде в глаза: возможно, Эммелайн в конце концов отвергнет все ваши заверения, но если так, с этим придется смириться, тут уж ни вы, ни я ничего поделать не можем.

Последний довод сразил виконта наповал: в глубине души ему пришлось признать, что именно боязнь такого исхода определяла все его поступки.

— Понимаю, — вслух сказал Конистан.

— И вообще перестаньте с нею заигрывать! Откровенность и прямота больше, чем что-либо другое, помогут вам завоевать расположение Эммелайн. Она окружена лестью с тех самых пор, как впервые начала выезжать в свет семь лет назад, и за это время у нее выработалось стойкое отвращение к любым, даже самым невинным формам обмана. Сейчас уже поздно плакать над убежавшим молоком, но мне вдруг пришло в голову, что надо было предупредить вас об этом при самой первой встрече. — И опять леди Пенрит лукаво улыбнулась, причем на щеках у нее появились очаровательные ямочки. — Видите ли, я была на вашей стороне с того самого дня, как вы впервые появились здесь. Я надеялась, что вы полюбите Эммелайн, тем более, что, как мне кажется, именно такой человек, как вы, может сделать ее счастливой!

— Миледи, — воскликнул Конистан, вскочив на ноги и бережно взяв ее за руку, — ваша поддержка придает мне мужества. Я буду следовать всем вашим советам.

Поблагодарив ее за то, что она уделила ему несколько минут для разговора, он склонился над ее рукой и вновь поцеловал ее пальцы.

К его удивлению, когда он уже собрался уходить, леди Пенрит сжала его пальцы и сказала:

— Еще одно, хотя это не имеет прямого отношения к моей дочери. Несколько недель назад я получила письмо от… — она помедлила, словно не решаясь продолжать, ее глаза были полны тревоги, — от вашей матери. Да, я знала, что она много лет назад оставила вашего отца. Я никогда не верила в историю о дорожном происшествии, которую распространил лорд Конистан. Я всегда ее любила и хочу, чтобы вы знали, что я собираюсь возобновить знакомство с нею и принять в своем доме пятерых ваших сводных братьев, как только мне позволит здоровье.

Конистан оцепенел от ужаса, услыхав эти слова. Пять сводных братьев. И леди Пенрит собирается их принимать! У него так и не нашлось слов, никакая дежурная любезность не пришла ему на ум в ответ на ее заявление.

Леди Пенрит тем временем продолжала:

— Конечно, я понимаю, что она не сможет возобновить все свои прежние знакомства и уж тем более рассчитывать на прием в высшем свете. Однако ее истинные друзья будут ей рады. Жизнь обошлась с Августой страшно несправедливо.

С этими словами она отпустила его руку. У него едва хватило сил учтиво поклониться и покинуть комнату.

— Жизнь, видите ли, обошлась с нею несправедливо, — пробормотал Конистан, оказавшись за дверью и дрожа от негодования. — А как быть со мной?

32

Три дня спустя Эммелайн встретила Грэйс и Дункана в парке. Они стояли посреди широкой центральной аллеи, глядя вниз, на посыпанную гравием землю, и были так поглощены разговором, что не сразу заметили ее появление. Таким образом Эммелайн получила возможность разглядеть, что Дункан чертит на земле поэтажные планы своего дома в Гемпшире прежде, чем кто-либо из двоих понял, что за ними наблюдают.

— Мне кажется, это очень удачное расположение, — сказала Грэйс. — Вам несказанно повезло: вы унаследовали от своего дядюшки великолепное имение. А что касается парка, то, насколько мне известно, мистер Хамфри Рептон пользуется прекрасной репутацией, ему можно было бы доверить проведение тех изменений…

Грэйс осеклась, когда Эммелайн кашлянула, а Дункан торопливо наступил ногой на свой чертеж.

— Эммелайн! — воскликнула Грэйс, вспыхивая от смущения.

— Я вас надолго не задержу, — заверила Эммелайн подругу, широко улыбаясь обоим. — Я хотела лишь напомнить, что выборы Королевы Турнира состоятся в следующую субботу в парадной гостиной, а затем на Костюмированном Балу будет проведена коронация. Если у кого-нибудь из вас нет костюма, Блайндерз об этом позаботится. Ах да, Грэйс, я тебя умоляю, не стесняйся и проголосуй за себя! Я хочу, чтобы именно ты царствовала на этом турнире!

Так как оба они выглядели крайне смущенными, а Дункан, не переставая, переминался с ноги на ногу в попытке уничтожить нарисованный им план дома, Эммелайн сделала вид, будто именно сейчас вспомнила, что забыла предупредить повариху насчет белого супа к пятнице, и попросила ее извинить.

— Ну, конечно! — торопливо согласилась Грэйс и еще гуще покраснела, в смущении прижимая руку в перчатке к губам.

Эммелайн оставила свою дорогую подругу, чувствуя себя на седьмом небе оттого, что ее планы относительно счастья Грэйс так блестяще осуществились. Она вернулась в дом и вошла в утреннюю столовую, где ей сразу же вспомнилась сцена с Конистаном, произошедшая несколькими днями ранее в той же комнате. Он тогда поцеловал ее. Эммелайн остановилась и огляделась вокруг, думая о том, как буднично выглядит сейчас эта комната, совсем не так, как в тот день, когда буря чувств заставила даже воздух сгуститься, словно перед грозой. При воспоминании о Конистане она вновь почувствовала, что ей не хватает воздуха.

Была среда, истекло ровно две недели после начала турнира. За последние три дня, прошедшие с тех пор, как виконт попросил у нее платок, его поведение по отношению к ней изменилось настолько, что Эммелайн просто не знала, что и подумать. Если бы речь шла о любом другом человеке, она решила бы, что он ухаживает за нею всерьез и готов вот-вот объявить о своих намерениях. Любой другой — да, но не Конистан! Нет, в это невозможно поверить! Ей было отлично известно, что он прибыл в Фэйрфеллз с одной-единственной целью: отравить ей жизнь, а также помешать счастью Грэйс! А что теперь? Он стал обращаться с нею так бережно, так заботливо, как будто помешался на ее благополучии и удобствах! Он всегда предупредительно спрашивал, не нужна ли ей шаль, не хочет ли она еще чаю, и хуже того, когда он ей улыбался, его серые глаза светились нежностью, — те самые глаза, которые раньше бывали такими жестокими и злыми! Нет, он никак не напоминал человека, нацеленного на легкий флирт, но чего же еще он от нее хочет? Что с ним произошло?

Она подошла к окну, чтобы еще раз взглянуть на Грэйс и Дункана, прогуливавшихся по аллее. Солнце стояло высоко над головой, погода была великолепная, пчелы тихо жужжали среди роз, поэтому в парк высыпали и другие гости.

— Вот вы где! — раздался знакомый голос у нее за спиной.

Эммелайн вздрогнула и, обернувшись, увидела стоявшего в дверях Вардена Соуэрби. Радостная улыбка осветила его лицо, когда он переступил порог. Светловолосый, с ясными голубыми глазами, высокими скулами и решительным подбородком, он был удивительно хорош собой и напоминал героя скандинавской саги. Войдя в комнату, он одарил ее еще одной светлой улыбкой, а затем плотно притворил за собою дверь в точности, как Конистан несколькими днями ранее, ухитрившись таким образом навязать ей несовместимый с правилами приличия разговор наедине.

— Я вас повсюду искал, Эммелайн, — воскликнул Варден, прижимая к груди шляпу, и беспокойно огляделся по сторонам. — Как вы прекрасны, — добавил он, понизив голос. — Я с самого первого дня искал случая поговорить с вами с глазу на глаз. Я, конечно, понимаю, что это не по правилам. Но ничего, у меня очень важный разговор.

Покончив с предисловием, он в своей решительной и прямолинейной манере, наморщив лоб от усердия, сделал ей предложение и спросил, может ли он надеяться.

Эммелайн знала, что Варден намерен завоевать ее сердце, и старалась никоим образом его не поощрять в надежде, что он поймет ее чувства и выберет себе другой предмет, не доводя дело до решительного объяснения.

— Варден, я просто не знаю, что вам ответить.

Она чувствовала себя ужасно смущенной и сбитой с толку, хотя вовсе не из-за Соуэрби. К нему Эммелайн испытывала сочувствие, даже нежность, но ее сердце вовсе не было им затронуто. Вот если бы Конистан попросил ее руки, смогла бы она отказать?

— Я считаю вас одним из своих лучших друзей, вы всегда вносили столько веселья в мои турниры…

— Я приехал ради вас. Вы не можете этого не знать.

— Да, я догадывалась, но думаю, что брак не для меня. Я никогда не выйду замуж. Никогда!

Эти слова его не просто удивили, но ошеломили.

— Никогда не выйдете замуж? Но почему? Да вы просто созданы для того, чтобы стоять во главе многочисленного семейства! За последние несколько лет я видел вас с детьми ваших бывших королев и рыцарей-победителей. Вам необходимы собственные дети! Разве это не так?

— Даже если это так, я не хочу и не имею права вводить вас в заблуждение, заставляя верить, что в один прекрасный день смогу принять ваше предложение. Прошу вас, не ждите, что я когда-нибудь изменю свое решение.

— Вы меня не любите.

— Я вас уважаю, восхищаюсь вами, но… нет, мне очень жаль, Варден, но, мне кажется, я вас не люблю.

— Значит, это Конистан.

Эммелайн покачала головой, чувствуя, как у нее начинают гореть щеки.

— Я так и думал. — Когда она открыла рот, чтобы возразить, он воскликнул:

— Ни за что не поверю, что он любит вас так же сильно, как я! И знайте, я не перестану надеяться до тех самых пор, пока не увижу, как вы идете с другим по церковному проходу! Я собираюсь победить в этом турнире, и отныне все мои усилия будут посвящены вам, только вам одной!

Эммелайн взглянула на него. Она знала, что он говорит искренне, но не удержалась от улыбки.

— Не хочу вас обижать, Соуэрби, но единственное, что вами движет в спортивных состязаниях, это желание хорошенько подраться! Если хотите, чтобы я и в будущем сохранила к вам уважение, не вздумайте морочить мне голову таким наглым враньем!

— Ну вот видите! — воскликнул он, подражая ее шутливому тону. — Мы отлично подходим друг другу. Мне никогда не удавалось вас обмануть!

Эммелайн пересекла комнату и взяла его за руку.

— Это вряд ли можно считать достаточным основанием для счастливого супружества!

— Но это не так уж и мало! — возразил он.

— Глупости! — усмехнулась Эммелайн, нанося ему шутливый удар в плечо, и спросила, готов ли он к фехтовальному поединку.

— Завтра сами увидите, — пробурчал он в ответ.

Испытание в Фехтовальном Искусстве было проведено в бальном зале в присутствии всех, включая леди Пенрит и сэра Джайлза. Из всех видов соревнований это отличалось наибольшей грациозностью движений, и даже Джейн Тиндейл, известная своей застенчивостью, не удержавшись, воскликнула, что участники похожи на танцоров.

Самыми сильными и упорными из претендентов, как и прежде, оказались Соуэрби, Конистан, Силлот и Девок. Дункан уступил Бранту в жесточайшем поединке, хотя очевидно, что он с легкостью мог бы одолеть Силлота, а это позволило бы ему выйти в финал. Однако всем показалась, что он ничуть не огорчен проигрышем. Эммелайн восприняла это как лишнее доказательство того, что интересы Дункана устремлены в совершенно иное русло.

Что до остальных участников, ни у кого не было сомнений в том, что самой захватывающей должна стать встреча Соуэрби с Конистаном. Как только Эммелайн, стараясь сохранить все присущее ей от природы умение владеть собой, откинулась в кресле, чтобы понаблюдать за их дуэлью, оба джентльмена неожиданно подошли и встали перед нею. Среди гостей пронесся возбужденный шепот.

Соуэрби поклонился и улыбнулся ей, а потом бросил вызывающий взгляд на виконта. Конистан, стараясь ни в чем не уступать Вардену, поразил всех: он вынул из-за обшлага камзола платок Эммелайн, взмахнул им в воздухе и склонился перед нею в низком поклоне, а затем выпрямился и прижал вышитый квадратик батиста к губам в знак приветствия своей Пре красной Даме.

Целую секунду в бальном зале царило молчание, сменившееся, как показалось Эммелайн, целой бурей возбужденных голосов. Она попыталась удержать проступающий на щеках смущенный румянец, но, конечно, не сумела. Мысли у нее разбегались, сердце беспокойно забилось. Никогда прежде, насколько ей было известно, лорд Конистан не ставил себя в подобное дурацкое положение! Варден вполне мог выкинуть такой номер, но Роджер Лэнгдейл, пятый виконт Конистан — нет, никогда! Неужели он действительно в нее влюбился? А вдруг это очередной трюк, чтобы ее помучить? Может, это всего лишь ее воображение, но ей почудилось, что его взгляд согрет каким-то чувством… Неужели это любовь?

Мучительное смятение охватило Эммелайн, прокатившись горячей и тяжкой волной от темени до пят. Если на протяжении двух следующих недель он собирается преследовать ее столь же упорно, ее сердце не устоит перед ним, но безо всякой надежды на счастье.

Она обернулась и взглянула на мать, сидевшую рядом с нею с теплой кашемировой шалью на плечах. Лицо леди Пенрит было бледным, несомненно, под воздействием настойки опия, к которой ей часто приходилось прибегать, чтобы выдержать боль, мучившую ее днем и ночью. Эммелайн опустила глаза на ее опухшие запястья и скрюченные пальцы. Сможет ли Конистан или любой другой мужчина любить ее, когда невыносимая боль заставит согнуться и ее?

«Нет, я никогда не выйду замуж, — подумала она. — Никогда».

Сталь скрестилась со сталью: в мертвой тишине, наступившей в зале, противники атаковали друг друга, со звоном и скрежетом нанося удары и контрудары, делая ложные выпады, отступая и наступая.

Эммелайн невольно следила за каждым движением Конистана, втайне надеясь, что он победит, хотя в этом случае у Дункана совсем не оставалось шансов завоевать звание Рыцаря-Победителя! Нет, ради Дункана нужно было, чтобы победа в Испытании в Фехтовальном Мастерстве досталось Вардену Соуэрби!

Поэтому, когда Соуэрби обезоружил Конистана, с поразительной ловкостью выбив у него из рук шпагу, пролетевшую через весь зал до самых ног сэра Джайлза, Эммелайн испытала смешанные чувства. В честь Вардена раздались приветственные крики, впрочем, оба противника удостоились благодарности зрителей за прекрасно проведенный бой.

Интересно, как Конистан перенесет поражение, подумала Эммелайн. Как ни странно, внешне он выглядел таким же безмятежным, как Дункан. Сердечно поздравив Соуэрби, который был явно потрясен великодушием поверженного врага, он отправился поднимать свою шпагу.

Несколько минут Конистан стоял, перебрасываясь словами с сэром Джайлзом и стараясь отдышаться после боя, причем пару раз бросил взгляд в ее сторону.

Эммелайн, как зачарованная, не могла отвести от него глаз, пока он говорил с ее отцом. Она ощущала его близость даже на расстоянии и была поражена его все более странным поведением по отношению к ней.

Через несколько минут он подошел к ней со шпагой в руке, поклонился, прочертив клинком широкую дугу в воздухе, и протянул ей платок. Эммелайн неохотно взяла его и все остальное время продержала, крепко сжимая в кулаке. Ей казалось, что стоит разжать руку, как она разразится неудержимым потоком слез.

Испытание в Искусстве Фехтования продолжалось. Чарльз Силлот проиграл Бранту Девоку, а тот, в свою очередь, уступил в мастерстве неподражаемому Соуэрби. Увы, Брант оказался не столь великодушным, как другие проигравшие. Нарочито громко топая, он покинул зал, напоследок бросив через плечо:

— На будущий год, Соуэрби!

Эти слова потрясли Эммелайн. Дело было не в том, что они прозвучали невоспитанно и грубо, просто она внезапно поняла, что этот турнир будет последним! Отчего такая мысль вдруг пришла ей в голову, она и сама не могла бы объяснить, однако ей стало ясно, что эта часть ее жизни, посвященная усердному подыскиванию женихов для своих подруг, подходит к концу. Вот почему на следующий день, когда дамы, рассевшись небольшими группами в парадной гостиной, принялись за шитье, Эммелайн испытала нахлынувшее на нее волной ощущение горькой утраты чего-то очень дорогого и едва удержалась от слез.

Она склонилась над креслом миссис Тиндейл, с самого начала выразившей желание вышить центральный квадрат. В последний вечер его предстояло увенчать именами Королевы Турнира и Рыцаря-Победителя, ну, а пока миссис Тиндейл прилежно трудилась над изысканным бордюром из ползучих роз и дикого винограда. Эммелайн вдруг осознала, что еще через десять дней имя королевы будет названо, после чего празднество быстро подойдет к концу. Дни будут лететь все быстрее и быстрее, очень скоро Грэйс и Дункан несомненно объявят о своей помолвке, конный поединок с копьями определит имя Рыцаря-Победителя, а затем гости покинут Фэйрфеллз. На этот раз навсегда.

По крайней мере в одном отношении этот турнир оправдал надежды Эммелайн: Дункан и Грэйс поженятся. Эта мысль немного утешила ее. Глядя на пухленькие, исколотые иглой пальцы миссис Тиндейл, проворно снующие вверх-вниз по полотну, она улыбнулась собственным мыслям, представив себе их имена, вышитые посередине. У Дункана были превосходные шансы победить в состязании по стрельбе, так как он славился своей меткостью, а значит, он сможет на равных с другими претендовать на титул Рыцаря-Победителя. Он должен его завоевать! Просто обязан! А Грэйс будет Королевой! И тогда, быть может, на душе у Эммелайн немного полегчает.

33

Ни одно из событий турнира не доставило Эммелайн большего наслаждения, чем поход в цыганский табор. Она заранее отправила туда слуг, нагруженных столами, стульями, скатертями, столовыми приборами и всяческой снедью. Во время обеда цыгане услаждали гостей игрой на скрипке и причудливыми заунывными песнями.

Когда обед закончился и столы были убраны, цыгане — и мужчины и женщины — стали танцевать для гостей из Фэйрфеллз. Они кружились в пестром хороводе разноцветных шаровар и юбок, кафтанов и шарфов, украшенных бренчащими нитками золотых монет.

Многих дам удивило, что цыгане такие чистые и опрятные. Злые языки утверждали, что цыгане — грязный, нечистоплотный народ, промышляющий исключительно воровством. Однако они проводили каждое лето в Уэзермире вот уже тридцать лет, на них ни разу не пало подозрение в краже или в каком-либо другом преступлении.

Во время перерыва в танцах Эммелайн сообщила гостям, что любой, кто пожелает, может выслушать предсказание своей судьбы. Поскольку обитатели табора встретили визитеров с чрезвычайным радушием, ее ничуть не удивило, когда почти все гости выразили желание воспользоваться этим приглашением.

Луна высоко стояла над головой, цыганские скрипки вновь завели свою жалобную песнь, когда она подошла погреться к огромному костру, разложенному в честь посетителей. Фонарики, подвешенные к живописным крытым повозкам, весело подмигивали на фоне темного ночного неба. Послышался плач ребенка, и тотчас же, видимо, решив составить ему компанию, завыла собака.

— Что же нагадала вам старая цыганка? — спросил Конистан.

Эммелайн не заметила его приближения: несколькими минутами ранее он скрылся в одном из шатров.

— О, — удивилась она, — я думала… А разве вы не хотите узнать свою судьбу? Что-то вы слишком быстро покинули шатер!

Конистан подошел ближе, взял ее под руку и мягко, но настойчиво увел от костра.

— Что касается моей судьбы, — ответил он с грустью, — я решил, что попытаюсь направлять ее сам. Не прогуляетесь ли вы со мной до тех дальних шатров? Мне нужно вам что-то сказать.

Сердце Эммелайн болезненно забилось.

— Ну, разумеется, — ответила она едва слышным шепотом, выравнивая шаг по его походке.

— Да вы вся дрожите! — воскликнул Конистан. — Вам холодно?

Он плотнее укутал ее плечи тонкой шелковой шалью, и Эммелайн взглянула на него со странным чувством, вспомнив, как в первый вечер он столь же внимательно ухаживал за ее матерью.

— Спасибо, вы очень добры.

Это вызвало у Конистана усмешку. Он вновь взял ее под руку.

— Вы не всегда так думали.

Дрожь Эммелайн сменилась приступом смеха. Стараясь справиться с собой, она опустила взгляд на поросшую травой землю у себя под ногами.

Да, я не всегда считала вас добрым. Это чистая правда!

— Эммелайн, — начал он тихо, когда они приблизились к последнему из ярко раскрашенных шатров.

На пороге, откинувшись головой к стенке палатки и закрыв глаза, сидела молодая цыганка, кормившая грудью ребенка.

Конистан продолжал:

— Хочу, чтобы вы знали, как близко к сердцу я воспринял ваши упреки. Поверьте, я вовсе не собирался становиться таким бездушным вертопрахом, сам не знаю, как это получилось. Не стану придумывать для себя оправдания, хотя некоторые сами собой приходят в голову. Я лишь хочу заверить вас, что ваши наставления по поводу моих недостатков пошли мне на пользу. Надеюсь, у вас уже был случай заметить некоторые изменения к лучшему в моем поведении.

«Как он изменился, — подумала Эммелайн. — Как смиренно говорит!»

— Да, — сказала она вслух, стараясь выглядеть спокойной, хотя сердце едва не выскакивало у нее из груди. — Я заметила, что в последнее время вы уже не так сильно раздражаете окружающих, как раньше.

Конистан тихонько застонал.

— Пожалуй, мне придется принять это за комплимент, хотя, должен признать, я надеялся на большее. А ведь я так старался!

Эммелайн улыбнулась, повернувшись, чтобы бросить на него взгляд. Конистан тоже взглянул на нее. Луна сбоку освещала его лицо бледным сиянием. Между ними возникло странное притяжение. Время как будто остановилось, голоса и смех гостей доносились откуда-то издалека, точно они вдруг оказались за много миль ото всех остальных. Конистан наклонился, словно собираясь ее поцеловать, и Эммелайн замерла в ожидании нежного и сладкого прикосновения его губ, однако он внезапно выпрямился и сказал хриплым шепотом:

— Я не стану докучать вам, Эммелайн. Не для того я увел вас сюда, в тень, чтобы воспользоваться своим преимуществом.

Эммелайн охватило такое страстное желание прижаться губами к его губам, что если бы он не отпустил ее руку и не направился обратно к костру, она сделала бы это, не задумываясь.

Конистан заговорил о чем-то постороннем, казалось, он тоже пытался отвлечься от мысли о поцелуе. Он болтал об Уэзермире, об ее отце, о прекрасной музыке, которой Элизабет и Мэри услаждали их накануне, и Эммелайн почувствовала огромное облегчение. Боже, как близка она была к тому, чтобы вновь броситься ему в объятия! Конистан продолжал говорить, но его голос неотчетливо отдавался в ушах Эммелайн, она почти не слушала, думая о том, сколько именно дней должно пройти перед тем, как она от него избавится. Десять. О Господи! Если он и дальше будет продолжать в том же духе, как ей уберечь от него свое сердце в течение десяти томительных дней?

Грэйс прислушивалась к словам Гарви Торнуэйта с нескрываемым весельем. Он отпускал комплименты прекрасному цвету ее лица и несколько раз даже коснулся ее щек. Но этот жест был так невинен, настолько чужд всяческого заигрывания, что скорее напоминал действия знатока, восхваляющего произведение искусства, поэтому Грэйс не обиделась и даже не смутилась. Каково же было ее удивление, когда Дункан подлетел к ним, явно разгневанный, и тотчас же набросился на беднягу Гарви.