В таверну "Спящий дракон" вошла странная, несовместимая, казалось бы, пара. Один из вошедших был высоким, сухопарым молодым человеком со светлыми волосами; его загорелое красивое лицо пересекал длинный шрам. Одежда Когда-то была очень богатой, но теперь потускнела, оборвалась и запачкалась за время. Его можно было принять за попрошайку, однако в том, как он держал себя, в его несколько напряженной фигуре что-то настораживало, заставляя гадать, кто он такой на самом деле.

Вторым вошедшим был гном. Он был на целую голову ниже своего спутника-человека, несмотря на высокий рыжий хохол. Однако он, очевидно, был куда тяжелее, чем можно было бы ожидать от бесприютного странника, благодаря целой груде мышц, обрамлявших его ширококостную фигуру. В одной руке у него была огромная секира, которую, должно быть, и кузнец едва ворочал бы обеими руками. Все его тело покрывали непонятные татуировки, а грубая кожаная повязка скрывала один глаз. Таких Вольфганг никогда раньше не встречал. Гном казался раненым и двигался медленно, с пустым, бессмысленным и непонимающим взором.

Они прошествовали к стойке, где человек заказал две кружки пива. Его выговор и то, как он строил речь в высоком стиле рейкшпиля, выдавали в нем образованного человека. Гном прислонил свою секиру к камину. Человек казался растерянным, словно бы подобное не случалось с ним раньше.

В таверне все замолчали, ожидая, что скажет Вольфганг и его лизоблюды. Лэммел знал, что люди, как всегда, ожидали его нападок на новичков. Он вздохнул: любую славу необходимо поддерживать.

– Ну-ну, в город приехал цирк? – произнес он громко. Однако, к его удивлению, две фигуры у бара не обратили внимания на этот возглас. – Эй, вы, ослы! Я спросил: в город приехал цирк?

Человек в потускневшем красном плаще обернулся к нему.

– Вы разговариваете со мной, сударь? – поинтересовался он ровным, вежливым голосом, бросив на Вольфганга холодный внимательный взгляд.

– Да, с тобой и твоим полоумным другом. Вы, вероятно, шуты из бродячего балагана?

Светловолосый человек оглянулся на гнома, который по-прежнему обводил комнату недоуменным взором.

– Нет, – отрезал он и вернулся к кружке. Человек казался смущенным: похоже, он ожидал какого-то высказывания от гнома, но не дождался.

Ничто так не злило Вольфганга, как пренебрежение к нему.

– По-моему, ты груб и неотесан. Если ты сейчас же не извинишься, боюсь, моим друзьям придется преподать тебе урок хороших манер.

Человек слегка повернул голову в его сторону.

– Я считаю, что если кто и нуждается в уроке вежливости в этой таверне, так это вы, сударь, – тихо сказал он.

Нервный смех посетителей таверны окончательно пробудил ярость Вольфганга. Генрих облизал губы и сжал пальцы в кулак на своей коротенькой мясистой руке. Вольфганг кивнул.

– Отто, Герман, Вернер. Я больше не могу выносить вонь этого дикаря. Вышвырните его из таверны.

Герман поглядел на Вольфганга и провел огромной, шишковатой рукой по своей неопрятной бороде.

– Я не думаю, что это разумно, господин. Эти двое кажутся очень крутыми, – прошептал он.

Отто вскинул бритую голову и посмотрел на гнома.

– У него татуировки Победителя троллей. Они могут оказаться свирепыми.

– Как и ты, Отто. Я держу тебя при себе не за твой ум и очарование, ты знаешь. Делай что велено.

– Мне это не по душе, – пробормотал Вернер. – Не вышло бы ошибки.

– Сколько мой отец платит тебе, Герман? – Великан покорно кивнул и присоединился к остальным. Вольфганг заметил, как тот натягивает что-то тяжелое и металлическое на руку. Он откинулся в кресле, ожидая веселого представления.

Светловолосый парень посмотрел на приближающихся к нему телохранителей.

– Мы не хотим неприятностей, господа.

– Слишком поздно, – сказал Герман и замахнулся. Однако, к удивлению Вольфганга, парень заблокировал удар, перехватив его руку, и заставил великана согнуться в три погибели ударом в огромный живот. Гном не шелохнулся.

"Готрек, помоги!" – крикнул человек, когда телохранители бросились на него. Гном озадаченно оглянулся и слегка вздрогнул, когда Отто и Вернер схватили молодого человека за руки. Тот свирепо нагнул голову, отбросив Отто назад одним ударом в голень и ударив Вернера плашмя по лицу Грозный телохранитель отскочил назад, вытирая потекшую из носа кровь.

Карл и Пьер, два деревенских парня, нанятых Вольфгангом, присоединились к потасовке. Карл прыгнул светловолосому за спину и ударил его по голове стулом; тот пошатнулся. В свою очередь, остальные приперли его к стойке. Вернер и Отто придерживали парня, пока Герман вымещал свой гнев на беззащитном чужестранце.

Генрих ухал каждый раз, когда кулак Германа врезался в тело. Вольфганг злорадно ухмыльнулся. Ему, как оказалось, нравилось кровопролитие. Было весьма соблазнительно разрешить Герману забить парня до смерти. Однако его мысли вернулись к Грете. Он поднялся. Боль, особенно чужих людей, возбуждала его. Возможно, позже с девчонкой он и доведет эти соображения до логического завершения.

Вольфганг тряхнул головой. Рейкландец был весь покрыт синяками и кровоподтеками, когда Лэммел знаком приказал прекратить расправу и выбросить его на улицу.

А гном по-прежнему ничего не предпринимал.

Феликс лежал на куче отбросов. Все его тело ныло. Один из его коренных зубов был выбит. Что-то мокрое текло по его шее. Он надеялся, что это не его собственная кровь. Жирная черная крыса уселась на груде гниющих объедков и насмешливо уставилась на него. Лунный свет, падающий на ее красные глаза, делал их похожими на поблескивающие кровавые звезды.

Он попробовал пошевелить рукой. Потом оперся на нее, пытаясь подняться, и приготовился к тяжелой работе, чтобы встать на ноги. Что-то проскользнуло под его ладонью. Он вскинул голову, и перед его глазами замелькали серебряные искры. Усилия подняться оказались слишком тяжелы для него, и он откинулся на грязную кучу. Она показалась ему мягкой и теплой постелью.

Он снова открыл глаза. Должно быть, он потерял сознание, но не знал, как надолго. Большая луна была выше, чем прежде. Моррслиб, ее малый спутник, уже появился в небе. Их мерцающий свет хорошо освещал улицу. Начал подниматься туман. Вдали фонарь ночного сторожа бросал желтые блики. Феликс услышал медленные болезненные шаги старика.

Кто-то поднял его на ноги. Локон длинных курчавых волос коснулся лица. Запах дешевых духов донесся до его ноздрей. Медленно сознание Феликса прояснилось, и он понял, что его спаситель – женщина. Глаза его снова помутились, но она постаралась привести его в чувство.

– Господин Вольфганг очень плохой человек.

"У нее крестьянский выговор", – решил Феликс. Слова приятно звучали, и в них был простой земной смысл. Он поглядел в скуластое, освещенное луной лицо. Большие голубые глаза смотрели на него.

– Я не буду с этим спорить, – произнес он. Боль пронзила его, когда он нащупал в куче мусора ножны, а яблоко меча ткнулось в плоть под ребрами. – Меня зовут… эээ… Феликс. Спасибо за помощь.

– Грета. Я работаю в "Спящем драконе". Я не могла оставить вас лежать на улице.

– Я думаю, вам стоит найти место получше, Грета.

– Я тоже так думаю. – По ее чуть крупноватым губам скользнула нервная улыбка. Набеленное лицо в лунном свете казалось бледным и изможденным. Если бы не эта штукатурка, она была бы красивой, решил Феликс.

– Я просто не могла поверить, что никто не вышел посмотреть, что с вами, – продолжала она.

Дверь постоялого двора открылась. Невольно Феликс схватился за меч. Это движение заставило его застонать от боли. Он знал, что окажется беспомощен, если наемники снова набросятся на него.

В дверях стоял Готрек с пустыми руками. Его одежда была залита пивом. Мокрый хохол поник, как будто кто-то окунул его в бочку с элем. Феликс оглядел его:

– Спасибо за помощь, Готрек.

– Кто такой Готрек? – ответил Победитель. – Ты разговариваешь со мной?

– Пойдем, – сказала Грета. – Я отведу вас обоих к знакомому лекарю. Он немного странный, но хорошо ко мне относится.

Жилище алхимика лотаря криптмана пропахло формальдегидом, куреньями и какими-то странными кореньями, которые он постоянно жевал. Все стены были увешаны полками, на которых стояли склянки со снадобьями: порошком из рога единорога, ртутью, негашеной известью и сушеными травами. В углу комнаты оскалилась огромная, с блестящими глазами хищная птица. Местами она облысела, перьев на крыльях почти не осталось. Феликс не сразу понял, что это чучело. На тяжелом дубовом столе посреди груды бумаг, свернутых торопливой и небрежной рукой, стояла массивная бутыль, в которой хранилась голова козлорогого зверолюда. Ступка и пестик прижимали бумаги, готовые разлететься при порыве ветра из слегка приоткрытых окон.

Факелы дымили в нишах стен, отбрасывая танцующие тени в холодные углы комнаты. Книги, переплетенные в кожу с потускневшим золотым тиснением, принадлежали перу великих философов. Многие были небрежно разложены на полках, которые грозили обрушиться под их весом. Воск из тоненькой свечки, помещенной в фарфоровый светильник, капал прямо на верхний фолиант. У каминной решетки лежала небольшая кучка угля. Феликс увидел несколько листков исписанной бумаги, торчащих прямо из ее центра. Он подумал, что в случае пожара все это место может оказаться крайне опасным.

Криптман взял еще одну порцию травы, понюхал ее и вытер нос рукавом своего богатого голубого одеяния, добавив еще одну метку к пришитым на ней рунам. Он подкинул медной лопаткой немного угля в камин и повернулся к посетителям.

Сам алхимик сильно напомнил Феликсу чучело хищника в углу. Его лысая голова была обрамлена похожими на крылья остатками совсем седых волос. Большой горбатый нос нависал над тонкими крепко сжатыми губами. Светлыесерые глаза ярко блестели за маленькими очками без дужек, Феликс заметил, что его зрачки расширены – верный признак того, что алхимик находился под воздействием дурманящих корений. Когда он двигался, то складки его одеяния развевались вокруг тонкого стана. Он был похож на бескрылую птицу, пытающуюся взлететь.

Криптман подошел, оперся на край стола и указал на Феликса длинным тонким пальцем. Феликс заметил, что его ноготь обкусан и грязен. Голос Криптмана был высоким и скрипучим, он раздражал, как если бы учитель начал постукивать пальцами по парте.

– Чувствуете себя лучше, мой друг?

Феликсу пришлось признаться в этом. Независимо от того, какие бы предубеждения ни возбуждала его внешность, Лотарь Криптман был мастером своего дела. Те мази, которые он предложил ему, уже заставили синяки побледнеть, а жуткий на вкус настой, который лекарь влил в него, вынудил боль улетучиться словно туман.

– Ты сказала, что это сделали охранники Вольфганга Лэммела, да, Грета?

Девушка кивнула. Алхимик поцокал языком.

– Юный Вольфганг еще не совсем законченный негодяй. Однако, malum se delet, как сказано в "De Re Munde".

– Может быть, в случае с Вольфгангом зло действительно уничтожит само себя, но я собираюсь протянуть этому злу руку помощи, – сердито проговорил Феликс.

– Вы понимаете классическую латынь!!! О, это замечательно. Я-то думал, что уже пропало всякое уважение к образованию в нашем мрачном веке, – обрадовался Криптман. – Очень хорошо. Я так счастлив помочь образованному человеку. Если бы было так же просто помочь и вашему Другу. Но боюсь, что это невозможно. – Он грустно улыбнулся. Из угла Готрек бросил на говорившего пустой бессмысленный взгляд.

– Но что же с ним такое? – спросила Грета.

– Похоже, его сознание помутилось после удара в голову. Мнемонические доли сильно пострадали, и часть памяти стерлась. Он уже не знает, кто он такой, а его способность понимать окружающее нарушилась.

"Он и в страшном сне не мог предположить подобное" – подумал Феликс.

– Более того, те черты личности, которые были характерны для него, претерпели ряд изменений и приняли новую форму. Я предполагаю, что его нынешнее поведение сильно отличается от того, что было раньше, не так ли, мой юный друг? По его внешности можно понять, что он один из последователей культа Победителей троллей, а они не отличаются терпимостью и миролюбием.

– Это верно, – признал Феликс. – Раньше бы он открутил головы тем людям, которые оскорбили его.

Он заметил, как прояснилось прекрасное лицо Греты, когда он упомянул о возмездии по отношению к напавшим на него людям, и подумал, что же за оскорбление они нанесли ей? Феликс признался самому себе, что у него есть личный, вполне эгоистичный повод желать скорейшего выздоровления гнома: он мечтал отомстить мерзавцам, избившим его. Однако он понимал, что сейчас вынужден будет сделать это один.

– Неужели с ним ничего нельзя сделать? – спросил Феликс, вытаскивая кошелек и готовясь заплатить. Криптман печально помотал головой.

– Хотя… возможно, поможет другой удар в голову.

– Вы хотите предложить мне ударить его?

– Нет! Это должен быть очень сильный удар, нанесенный в правильное место. Иногда это срабатывает, хотя конечно шансов один на тысячу. Но есть вероятность, что подобное «лечение» только ухудшит его состояние, возможно даже убьет пациента.

Феликс покачал головой. Он не хотел рисковать жизнью Победителя. Его сердце учащенно забилось от переполнявших его чувств. Он был многократно обязан жизнью Победителю троллей, и ему было жаль своего друга теперь, когда тот оказался не в себе и не мог ничего вспомнить, даже собственное имя. Было бы нечестно оставлять гнома в таком состоянии. Феликс чувствовал, что обязан что-то предпринять.

Но с другой стороны, с той самой пьяной вечеринки, когда он принес клятву Готреку следовать за ним в его странствиях и написать поэму о его деяниях, у Феликса не было ничего в жизни, кроме неприятностей. Болезнь Готрека предоставляла возможность избежать данного ему обещания. В своем теперешнем состоянии Готрек, казалось, забыл обо всем, даже о роковой цели – найти свою смерть. Феликс мог бы получить свободу, вернуться домой и зажить нормальной жизнью. И возможно, было бы куда милосерднее оставить гнома в таком состоянии, когда он не мог вспомнить о своих преступлениях и больше не искал смерти, чтобы искупить их.

Но неужели он и вправду покинет Готрека на произвол судьбы сейчас, когда тот лишился прежних физических и духовных сил? И как он доберется домой в Альтдорф за сотни верст отсюда, пересекая опасные пустоши и леса без могучей секиры Победителя троллей?

– А больше ничего нельзя сделать?

– Ничего. Только…

– Только что?

– Нет, это скорее всего не получится.

– Что не получится?

– У меня есть формула одного зелья, которое обычно используют пожилые волшебники на пороге глубокой старости. Среди прочих компонентов, этот настой содержит 6 частей тайного корня и одну часть горного солнцецвета. Считается, что состав очень хорошо помогает восстановить прежние черты личности.

– Я думаю, нам стоит попробовать это снадобье.

– Если бы только это было возможно! Но солнцецвет очень редкое растение, а для того, чтобы он подействовал наиболее сильно, его нужно сорвать на закате дня на самом высоком склоне горы Черного Огня.

Феликс вздохнул.

– Цена меня не волнует.

Криптман снял очки и стал протирать их полой робы.

– Увы, но вы меня не поняли, молодой человек. Я не описываю вам преимущества этого цветка и не набиваю цену. Я просто говорю о том, что у меня нет солнцецвета.

– Так что же делать?

– Постой, – сказала Грета. – Гора Черного Огня не так далеко отсюда. Дорога ведет прямо к ее вершинам. Разве ты не можешь пойти туда и сорвать этот цветок?

– Пойти в горы в это время года одному? Сейчас, когда там рыщут бешеные мутанты?

– Да, задача не из легких, – произнес Криптман. Феликс застонал, но на этот раз не от боли.

– Завтра. Я подумаю об этом завтра. Криптман понимающе кивнул.

– Я бы не советовал возвращаться сегодня в таверну. В храме Шаллаи есть приют для странников. Вы еще можете успеть получить там постель. Теперь что касается моей оплаты. Принимая во внимание вашу очевидную бедность, мы будем в расчете, если вы принесете мне достаточно большое количество солнцецвета.

Феликс поглядел на свой тощий кошелек и покорно кивнул.

– Хорошо. Я пойду туда.

Готрек по-прежнему бессмысленно глядел вдаль, и Феликс подумал о том, что же творится за этим пустым, безумным глазом.

Вольфганг Лэммел лежал на кровати. Он был пьян. Из таверны "Спящий дракон" внизу слышались приглушенные хмельные крики. Даже толстый бретонский ковер на полу и массивные, отлитые в Тайлене стекла в окнах не могли полностью заглушить звуки. Он опрокинул залпом бокал эстелианской вишневки и растянулся на кровати, с удовольствием ощущая нежное прикосновение шелковых простыней к коже. С тоскливым вздохом он закрыл маленький томик из Катая, который он первым купил в той странной лавочке в Налне. По правде говоря, он обнаружил теперь, что она написана несколько простовато, а те несколько картинок в ней совсем не увлекательны. Только одна заслуживала интереса… но где же взять интересные книги о Люстрианском культе дьявола в Фридрихсбурге в это время года?

Он поднялся с постели и туго повязал шелковый халат, чтобы скрыть язву на груди. Он улыбнулся. Эта одежда былаподарком удивительного путешественника Диенг Чинга, гостя графини Эммануэль и хозяина "Диковинных Книг Ван Ника" и "Лавки коллекционеров". Они с Вольфгангом провели замечательный вечер в "Любовнике Верены", знаменитом борделе недалеко от университета в Налне. Их разговор был долгим и разносторонним. Небожитель, как он представлялся, был сведущ во многих вопросах философии и тайных обрядах запрещенных культов. Несмотря на недостаток интереса к самым важным моментам поклонения Слаанешу, он оказался самым интересным собеседником из тех, что встретил Вольфганг в Налне.

Лэммел скучал по университету. Он привязался к этому маленькому городку в бухте, к его девчонкам с бледными лицами и третьесортным куртизанкам, страдающим полным отсутствием воображения. Он частенько вспоминал о своей жизни в Налне с тоской, как о золотом времечке, которое больше не повторится. И дело было вовсе не в образовании, как представлял себе его отец, когда отправлял сына учиться в лучший университет в Империи, а в том, в чем Вольфганг преуспел лучше других. Его наставниками были самые большие распутники и самые блестящие кавалеры своего поколения. Даже было немного жаль, что он не преуспел так же хорошо в своей основной учебе. Его профессорам даже пришлось написать отцу Вольфганга и рассказать ему правду.

Вольфганг громко рассмеялся. Правду! Если бы те умудренные жизнью старики действительно узнали бы о нем всю правду, то им бы следовало обратиться к охотникам на ведьм. А если бы его отец узнал всю правду, то не стал бы просто угрожать сыну лишением наследства, а прогнал бы его в лес к проклятому всеми кузену Генриха, Дольфусу – тому, который не мог остановиться в обжорстве, пока не превратился в Шар из сплошного теста. Ходили слухи о том, что однажды его поймали в тот момент, когда он пытался попробовать на вкус ухо собственной матери. Подобные истории показывают, как же плохо с воображением у местного населения.

Да и что эти обделенные воображением люди могли знать о поклонении Слаанешу, истинному богу боли и удовольствий? Он достал маленькую статуэтку из-за кровати и нялся рассматривать ее. Резная фигура была практически совершенна: она изображала гермафродита, почти полностью обнаженного, облаченного в широкий плащ, приоткрывающий единственную грудь. Одной рукой статуэтка заманчиво манила зрителя, легкая улыбка сладострастия или даже презрения играла на ее прекрасном лице. Вольфганг изучал изображение с почти любовным чувством. Что эти мелочные, трясущиеся над деньгами людишки знают о настоящем боге?

Их разум не выдержал бы того испытания тайными познаниями порока, которые получил Вольфганг в подвалах Нална. Их трусливые душонки тряслись бы от ужаса при виде тех вызванных существ, появлявшихся в домах убитых на Коммерплаце. Даже в самых своих диких мечтах они не могли бы представить себе те образы, которые он видел в кладбищенском борделе на краю города, где проститутки-мутанты обслуживают изгнанных аристократов в так называемом Ночном Круге.

Вольфганг знал правду: мир приходит к концу, темные силы собирают всю свою мощь, человек болен, и страшные вещи, скрывающие его похоть, таятся под маской добропорядочности. Вольфганг не желал подобного лицемерия. Он обратился к богу, который обещал блаженство на земле, а не в неясном загробном мире. Он хотел познать все пределы человеческой жизни, прежде чем она закончится, и улыбался открывшимся ему истинам: это было еще одно доказательство превосходства поклонению Слаанешу.

Он положил книжку и статуэтку рядом с "Тайнами гарема" Аль-Хазима, достал из горшочка палочку тайного корня, а затем вернул панель тайника на место. Было бы совсем некстати, если бы папаша внезапно посетил его и обнаружил все эти вещи. С него бы сталось действительно лишить Вольфганга наследства за подобные увлечения. Только надежда на брак своего единственного сына со свиноподобной сестрой Генриха, Ингой, удерживала старика от того, чтобы выгнать парня из дома без гроша. Все-таки у отца еще сохранилась одна добродетель: да, он мог быть надоедливым, скучным, подсчитывающим каждую монетку старым скрягой, но он оставался неисправимым снобом.

Это была единственная причина, почему он отправил Вольфганга учиться в университет и почему он давал ему достаточно денег, чтобы тот жил как имперский придворный. Он хотел бы, чтобы Лэммелы вошли в число знати, породнившись с семьей Генриха, хотя те и были бедным и вырождающимися родом, чтобы слух о его внуке дошел бы до самого императора. "Ты только подумай, что это может значить для нашего дела!" – частенько восклицал он.

Палочка тайного корня пощипывала язык. "Интересно, – подумал Вольфганг, – положил ли Криптман туда достаточное количество гнилого камня, как было заказано?" Камень придавал снадобью особую силу. Он до сих пор не мог забыть бледное, нервное лицо алхимика, предупреждающего его об опасности употребления гнилого камня. Однако сведущие люди в Налне передали юноше кое-какие весьма интересные вещи, касающиеся алхимика, и с тех пор как Вольфганг узнал его маленький секрет, Криптман делал все, что приказывал молодой богач. Вольфгангу было забавно наблюдать за борьбой страха и ненависти на лице старика. Возможно, наступило время побеспокоить его приготовлением яда – папа, как казалось Вольфгангу, несколько устал от жизни.

Часы начали бить полночь, и Вольфганг вздрогнул. Дурманящая сила тайного корня превратила этот звук в звон церковных колоколов в Альтдорфе. Он посмотрел на часы. Они были сделаны в форме Дома Сигмара, напоминая фасад его высокого храма. Действие кореньев продолжалось, искажая движения маленьких фигурок гномов, которые с помощью специального механизма высовывались наружу и Ударяли в крошечный гонг.

Девушка опаздывает, решил Вольфганг. Наверно, по уважительной причине.

Лишь немногие люди обладали такими часами. Это произведение искусства было создано самыми лучшими гномьими мастерами из Карака Кадрина. Однако замарашка опаздывает. Он заставит заплатить ее за свое ожидание. Его шкафбыл полон лучшими орочьими хлыстами и другими, куля более изощренными инструментами сомнительных удовольствий.

Он прислонился к камину. Вино и дурман сделали его неуклюжим. В последний раз он отметил, что расположение коврика из звериной шкуры было выбрано верно. Он не знал, почему он вдруг стал беспокоиться о крестьянке. Ведь все, что он делает, это не для нее, а для него самого и его бога. Чем больше удовольствия он себе доставит, тем более будет удовлетворен бог наслаждений.

Он подошел к окну, откинув тяжелую занавеску, и уставился в темноту сквозь толстые граненые стекла. Девушки не было видно. Однако что это? Кто-то похожий спускается вниз по улице. Видимо, это было плодом его одурманенного воображения. Разве она не должна прислуживать внизу? Что она делала ночью на улице? Туман слишком плотный, возможно, это совсем не она.

Но в любом случае, что ее так задержало? Вольфганг услышал, как заскрипели ступеньки под легкими шагами. Он был очень рад, что ему удалось убедить папу разрешить ему снять комнаты над "Спящим драконом". Это значительно упрощало жизнь. Он полагал, что папа разрешил ему это, потому что, несмотря на все свои протесты, он по-настоящему никогда не интересовался жизнью своего сына.

Вольфганг обернулся к двери. Он чувствовал прилив сил, несмотря на алкоголь и коренья. Напротив, тайный корень вызвал трепет во всем теле. Он признавал, что девушка обладает своеобразной простонародной привлекательностью, которая может быть весьма соблазнительна при тусклом вечернем свете. Скоро он покажет ей все тайные ритуалы Слаанеша надлежащим образом.

Раздался легкий неуверенный стук в дверь. Вольфганг прошел открыть. Клочья тумана дрожали за порогом. На пороге стояла Грета, закутанная в дешевый плащ.

– Добро пожаловать! – Вольфганг изогнулся, отчего плащ соскользнул с его плеч, открыв обнаженное тело. – Посмотри, что я припас для тебя.

Он с огромным удовольствием отметил, как распахнулись ее глаза. Куда меньше ему понравилось, когда она открыла и рот, чтобы закричать.

Феликс очнулся от запаха вареной капусты и вони давно немытых тел. Холод от каменного пола пронизывал его до костей. Он почувствовал себя стариком. Когда он выпрямился, то обнаружил, что боль во всем теле, утихшая прошлой ночью, вновь вернулась. Едва удержавшись от слез, он нащупал пилюли, которые дал ему алхимик.

Свет, падающий со сводчатого потолка, едва освещал тела, сгрудившиеся в коридоре храма. Бедняки со всех концов города приходили сюда, чтобы уберечься от ночного холода, и оказывались бок о бок друг с другом. Огромные двойные двери были закрыты на засов, хотя здесь нечего было красть. Феликса удивила такая предосторожность. Двери в дальнем углу комнаты, возле которых сидели жрицы за огражденным решеткой столом, тоже были закрыты. Он слышал прошлой ночью, как опустился тяжелый засов после закрытия дверей. Неужели действительно были люди, готовые обокрасть беднейших из бедняков? Судя по тому, что он видел во Фридрихсбурге – не исключено.

Образа святых мучеников на ветхих досках смотрели на оборванных прихожан равнодушными деревянными глазами. Иконы были дешевы и грубо сделаны, но все равно повесили их повыше, чтобы добраться можно было лишь при помощи лестницы. Как мало доверия в этом мире. Было печально видеть, что служители Шаллаи вынуждены защищаться от тех, кому они помогают. Но, оглядев расположившийся вокруг народ, он был вынужден признать, что это Разумно. Эти люди были похожи на бродяг.

Старик, лежащий на полу, громко кричал. Его деревянная нога, пристегнутая к колену, пропала этой ночью – кто-то уже украл и припрятал ее. Он ревел, умоляюще вопрошая людей, не видел ли ее кто-нибудь. Пожилая женщина, чье лицо было изуродовано сифилисом, сидела в углу, кашляя в окровавленный платок. Двое детей, которых с трудомможно было назвать подростками, лежали на полу в ку, чтобы согреться. Где же их родители? Может быть, О ц беглецы или сироты? Один из них сел, потянулся и улыб нулся. Это была белокурая девочка, чье лицо еще было полно юной надеждой. «Как же скоро эта надежда покинет ее» – подумал Феликс.

Сумасбродная старуха, уверявшая всю ночь, что скоро наступит конец мира, наконец-то заснула. Ее болтовня об уродах на краю миров и сплющенных крысах, снующих у основания гор, проникла в сон Ягера. Его одолел ночной кошмар, в котором он вновь увидел все события в подвалах Восьми Вершин Карака. Феликс потуже затянул плащ и постарался не думать о боли, пронизывающей его плечи и тело.

Нищие вокруг него начали подниматься со своих соломенных подстилок, почесываясь от блошиных укусов, и направляться к сооруженному из большой доски столу в дальнем углу храмовой прихожей. Одетые в белое жрицы разливали из большого жестяного котла щи в деревянные миски.

– Лучше поторопись, если хочешь позавтракать, – сказал один толстый старый воин с распухшим ухом. Запах перегара от дешевого вина, шедший из его рта, был отвратителен. – Кто первый пришел, того первого и обслужили. Щедрость этой милостивой богини не безгранична.

Феликс лег на спину и принялся рассматривать потрескавшиеся росписи на потолке. Фреска, изображавшая богиню, исцеляющую пять тысяч человек в реке в Налне, почти что стерлась от сырости. Голуби, расправляющие крылья над ее плечами, превратились в бесформенные комья. Однако сам сюжет вызвал у Феликса воспоминания детства.

Он вспомнил последнюю длительную болезнь его матери, когда она часто ходила в храм помолиться. Ему было тогда девять лет, и ни он, ни его брат не могли понять, почему их мать так много кашляет и так долго бывает в храме. Им там было скучно, их тянуло на улицу – играть на солнце, а не сидеть внутри с умиротворенными пожилыми женщинами в белых одеждах под их нескончаемое пение. Оглядываясь назад, он понимал теперь, почему была так бледнаего мать и почему она так часто повторяла молитву о кающемся грешнике. Феликс не ожидал, что эти воспоминания почти 13-летней давности отзовутся в его сердце такой болью. Он заставил себя наконец сесть, зная, что должен покинуть это место.

Готрек лежал на соломенном тюфячке рядом с ним, громко сопя. Во сне его лицо казалось каким-то невинным. Резкие морщины, искажающие его черты, разгладились, делая его значительно моложе. Феликс впервые задумался о том, сколько же лет Победителю троллей. Как и все гномы, Готрек казался окутанным некой твердой самоуверенностью, свидетельствовавшей о немалом жизненном опыте. Разумеется, все в Победителе указывало на то, что он познал достаточно страданий для обычной человеческой жизни.

Феликс думал о том, сколько же живут гномы. Они не бессмертны, как рассказывают, например, об эльфах, но живут очень долго. Так сколько же лет Победителю троллей? Он покачал головой. Это была еще одна загадка. Феликс поразился тому, как же мало он узнал о своем друге за все время странствий. Однако в своем теперешнем состоянии Готрек вряд ли сможет ответить на эти вопросы.