16

Старки внимательно посмотрел на монитор 2. Специалист второго класса Фрэнк Д.Брюс по-прежнему сидел, уткнувшись лицом в миску супа. Ситуация не изменилась. Задумчиво Старки перешел к монитору 4, на котором положение изменилось к лучшему. Доктор Эммануэль Эзвик по-прежнему неподвижно лежал на полу, но центрифуга остановилась. В 19:40 часов (прошедших с момента несчастного случая) из центрифуги начали появляться тонкие струйки дыма. В 21:07 часов внутри центрифуги в последний раз что-то звякнуло, и она медленно перешла в состояние покоя. Кажется, Ньютон сказал, что где-то далеко, за самой дальней звездой, может находиться тело в абсолютном состоянии покоя. Ньютон оказался прав во всем, кроме расстояния, — подумал Старки. Совсем не надо углубляться в такую даль. Проект Блу — вот воплощение абсолютной неподвижности.

В кабинете раздался сигнал вызова. Старки подошел к переговорному устройству и нажал на кнопку:

— Слушаю, Лен.

— Билли, у меня срочное сообщение от одного из наших подразделений из Сайп Спрингса, штат Техас. Почти в четырехстах милях от Арнетта. Они утверждают, что им надо поговорить с тобой.

— В чем там дело, Лен? — спросил он спокойно. За последние десять часов он принял шестнадцать «отрубонов» и чувствовал себя сравнительно неплохо.

— Пресса.

— О, Господи, — сказал Старки. — Соедини меня с ними.

— Подожди минутку, — сказал Лен.

Атмосферные помехи постепенно исчезли.

— …Лайон, подразделение Лайон, как слышите, база Блу? Как слышите нас? Раз… два… три… четыре… говорит подразделение Лайон.

— Слышу вас, подразделение Лайон, — сказал Старки. — Говорит база Блу один.

— Кодовое обозначение проблемы — Цветочный Горшок, — произнес металлический голос. — Повторите, Цветочный Горшок.

— Я прекрасно знаю, что такое Цветочный Горшок, — сказал Старки. — В чем там дело?

Металлический голос из Сайп Спрингса говорил почти пять минут подряд. Сама по себе ситуация его не слишком-то интересовала, потому что уже два дня назад компьютер проинформировал его, что это произойдет до конца июня с вероятностью 88%. Специфика же несущественна. Если у вещи есть две штанины и место, куда вдеть ремень, то это брюки. Цвет не имеет значения.

Доктор из Сайп Спрингса сделал несколько остроумных предположений, и репортеры ежедневной газеты из Хьюстона связали происходящее в Сайп Спрингс с тем, что уже произошло в Арнетте, Вероне, Коммерс Сити и городке Поллистон, штат Канзас. В этих городах процесс развивался так стремительно и так неблагоприятно, что военным был отдан приказ ввести карантин. В компьютере был заложен список других двадцати пяти городов десяти штатов, в которых начали обнаруживаться следы Проекта Блу.

Старки принял решение. Он отпер ключом нижний ящик своего письменного стола и вытащил оттуда синий сверток, запечатанный красной бумажной лентой. Надпись на нем гласила: ЕСЛИ ЛЕНТА ОКАЖЕТСЯ СОРВАННОЙ, НЕМЕДЛЕННО ИЗВЕСТИТЕ ВСЕ ОТДЕЛЫ БЕЗОПАСНОСТИ. Старки сорвал ленту.

— Вы на связи, база Блу? — спрашивал голос. — Мы вас не слышим.

— Я здесь, Лайон, — ответил Старки. Он открыл последнюю страницу книги из свертка и провел пальцем по колонке, озаглавленной ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНЫЕ КОНТРМЕРЫ.

— Вы слышите меня, Лайон?

— Слышим, база Блу.

— Троя, — сказал Старки решительно. — Повторите, Лайон: Троя.

Молчание. Отдаленный треск помех. Старки вспомнил о тех телефонах, которые они делали в детстве: две консервных банки и двадцать ярдов вощеной бечевки.

— Повторяю…

— О Господи! — раздалось из Сайп Спрингса.

— Повтори, сынок, — сказал Старки.

— Т-т-троя, — сказал голос. Потом, более уверенно: — Троя.

— Очень хорошо, — сказал Старки. — Благослови тебя Бог, сынок. Отбой.

— И вас, сэр. Отбой.

За щелчком последовали сильные помехи, потом снова щелчок, молчание, и голос Лена Крейтона.

— Билли?

— Да, Лен.

— Я слышал весь разговор.

— Прекрасно, Лен, — сказал устало Старки. — Ты можешь доложить об этом в какой угодно форме.

— Ты не понял. Билли, — сказал Лен. — Ты поступил правильно. Думаешь, я не понимаю этого?

Старки позволил глазам закрыться. На мгновение все замечательные «отрубоны» перестали действовать.

— Благослови и тебя Бог, Лен, — сказал он еле слышно. Он отключил переговорное устройство и занял свою привычную позицию перед монитором 2. Через некоторое время он вновь почувствовал себя вполне сносно.

Если поехать на юг от Сайп Спрингса по шоссе N36, то за день можно добраться до Хьюстона. По дороге неслась машина — старый «Понтиак», выжимавший восемьдесят миль в час. Машина поднялась на холм. Внизу дорогу перегораживал «Форд», что чуть не привело к катастрофе.

Водитель, тридцатишестилетний репортер хьюстонской ежедневной газеты, нажал на тормоза.

— Боже мой! — завопил фотограф, сидевший рядом с водителем. Он уронил фотоаппарат на пол и ухватился за ремень безопасности.

Голубой дымок вырвался из-под шин. Радио продолжало орать:

Крошка, поймешь ли ты своего парня?

Он — парень что надо.

Он парень шикарный.

Крошка, поймешь ли ты своего парня?

«Понтиак» наконец-то остановился. Водитель облегченно вздохнул и разразился приступом кашля. Им начал овладевал гнев. Он вышел из машины и, сжав кулаки, направился к двум молодым людям, стоявшим за «Фордом».

— Ага, раздолбай! — закричал он. — Вы нас чуть на хрен не угробили, и я хочу…

Четыре года он прослужил в армии. Добровольцем. Ему как раз хватило времени на то, чтобы определить тип винтовок, которые они доставали из багажника «Форда». Он ошеломленно остановился под палящим техасским солнцем и намочил свои штаны.

Он начал кричать и мысленно повернулся и побежал обратно к «Понтиаку», но ноги его не сдвинулись с места. Пули вырвали бесформенные куски мяса у него из груди и мошонки. Он упал на колени, немо протягивая руки в жесте пощады. Следующая пуля попала ему в лоб над правым глазом и снесла ему полголовы.

Фотограф, сползший с сиденья, был не в состоянии понять, что же происходит, до тех пор, пока двое молодых людей не переступили через тело репортера и не направились к нему с винтовками наперевес. Он успел завести мотор и тронуться, прежде чем они начали стрелять. Прострелив обе задние шины, молодые люди бросились к своему «Форду», номер которого числился в списке военных средств передвижения Пентагона, и, развернувшись, ринулись за «Понтиаком». «Форд» резко подскочил, когда они переезжали тело репортера. Сержант, сидевший рядом с водителем, испуганно чихнул, брызнув слюной на ветровое стекло.

Фотограф начал плакать, заметив в зеркале заднего вида увеличивающийся силуэт «Форда». Он утопил педаль газа до предела, но «Понтиак» с пробитыми шинами не выжимал больше сорока. По радио Ларри Андервуда сменила Мадонна. Мадонна утверждала, что она девчонка что надо.

«Форд» обогнал «Понтиак» и притормозил. Раздался визг раздираемого металла. Фотограф ударился о рулевую колонку, и кровь хлынула у него из носа. Он соскользнул с сиденья и, извернувшись, выскочил из правой двери. Он выбежал на обочину и спрыгнул с откоса. Перед ним оказалось ограждение из колючей проволоки, и он попытался его перепрыгнуть. «Я смогу убежать, — подумал он. — Я могу бежать вечно».

Он приземлился на другой стороне с ногой, запутавшейся в проволоке. Он все еще пытался отцепить брюки, когда двое молодых людей сошли с обочины с винтовками наперевес.

— За что? — попытался он спросить у них, но из его горла раздался лишь тихий и беспомощный птичий вскрик.

По официальным сообщениям, ничего тревожного в Сайп Спрингсе, штат Техас, в тот день не произошло.

17

Не успел Ник открыть дверь, отделявшую кабинет шерифа Бейкера от тюремных камер, как на него посыпался град угроз и насмешек. Винсент Хоган и Билли Уорнер сидели в двух камерах слева, Майк Чайлдрес занимал одну из камер справа. Еще одна камера пустовала, а пустовала она потому, что Рэю Буту, человеку с рубиновым перстнем, удалось сбежать.

— Эй, мудозвон! — позвал Чайлдрес. — Чертов мудозвон! Что с тобой будет, когда мы выйдем отсюда? А? Ты подумал об этом?

— Я лично отрежу ему яйца и засуну их в глотку так, чтобы он задохнулся, — сказал Билли Уорнер.

Только Винс Хоган не участвовал в этих упражнениях в красноречии. Утром шериф Бейкер насел на него, и он раскололся. Теперь все они сидели в камерах в ожидании суда. Бейкер сказал Нику, что он сможет получить обвинительный акт на этих ребят, но когда дело дойдет до суда присяжных, то показаниям Ника будут противостоять показаниях всех троих — или четверых, если они поймают Рэя Бута.

За последнее время Ник проникся к Бейкеру глубоким уважением. И не потому, что шериф арестовал людей, избивших и ограбивших Ника. Упрятав троицу за решетку, шериф, похоже, подхвативший сильную простуду, был вынужден уйти домой и оставил заключенных на попечение Ника. Через полчаса в тюрьме появился любопытный прыщавый мальчишка с тремя подносами, на которых стоял обед для арестованных. Ник жестом показал ему поставить подносы на койку и, взяв листок бумаги, написал: «Это оплачено?»

Мальчишка изучил записку со вниманием новичка-студента, взявшегося за «Моби Дика».

— Конечно, — сказал он. — У шерифа есть свой счет. Скажи, ты действительно не можешь говорить?

Ник кивнул.

— Хреновое дело, — сказал мальчишка и быстро ретировался, словно боялся, что немота заразна.

Ник отнес подносы к камерам и пропихнул их арестованным с помощью щетки. Вернувшись в кабинет, он вспомнил о том, что Бейкер попросил его вкратце изложить свою биографию. Он сел за письменный стол, положил в центре его блокнот, помедлил секунду и вывел наверху страницы:

Ник Андрос История Жизни

Он прервался, слегка улыбаясь. После небольшой паузы он снова начал писать:

«Я родился в Каслине, штат Небраска, 14 ноября 1968 года. Мой отец был фермером. Он и моя мама всегда жили на краю разорения. Они были должны трем разным банкам. Моя мать была уже шесть месяцев беременная мной, и отец решил отвезти ее к городскому доктору. Грузовик потерял управление и они заехали в кювет. У моего отца случился сердечный приступ, и он умер.

Тем не менее, спустя три месяца мать родила меня таким, какой я есть. Для нее это был тяжелый удар, особенно после потери мужа.

Она маялась с фермой до 1973 года, после чего ферма была конфискована в счет уплаты долгов. Родственников у нее не было, но она написала друзьям в Биг Спрингс, и кто-то из них нашел ей работу в булочной. Мы прожили там до 1977 года, когда она погибла в результате несчастного случая. Человек на мотоцикле сбил ее, когда она возвращалась домой после работы. В этом даже не было его вины, только невезение — у него отказали тормоза. Он даже не превысил скорость. Баптистская церковь похоронила мою маму за свой счет. Та же самая церковь послала меня в приют для сирот в Де Муан. Церкви всех вероисповеданий перечисляют средства в фонд этого приюта. Там я научился читать и писать…»

Здесь он остановился. Рука его заболела от долгого писания, но прервался он не по этой причине. Ему было трудно снова воскрешать все эти события в памяти. Он перечел последнюю строчку. «Там я научился читать и писать». Но это было не так-то просто. Он жил в безмолвном мире. Речь была для него танцем губ, зубов, языка. Только в четыре года он понял, что такое слово. Только в шесть лет он понял, что высокие зеленые штуки называются деревьями. Он хотел знать имена вещей, но не мог о них спросить.

В приюте он потерял желание овладеть механизмами обозначения, и когда это случилось, его мыслительный механизм заржавел и стал распадаться. Он стал тупо бродить с места на место, созерцая безымянные предметы в безымянном мире. Потом появился Руди. Массивный человек со шрамами на лице и с лысой головой. Шесть футов пять дюймов роста. Низкорослому Нику он казался почти великаном. В первый раз они встретились в игровой комнате в подвале. Руди наклонился к нему, так что их глаза оказались примерно на одном уровне. Потом он поднял свои огромные, покрытые шрамами руки и прижал их сначала ко рту, а потом к ушам.

«Я глухонемой».

Ник хмуро отвернулся: «Меня это не ебет».

Руди ударил его по щеке.

Ник упал. Рот его открылся, и безмолвные слезы потекли из глаз. Он не хотел больше видеть это лысое чудище. Он не глухонемой, он просто издевается.

Руди бережно помог ему подняться и повел его к столу. Там лежал чистый лист бумаги. Руди указал на лист, а потом на Ника. Ник покачал головой. Руди протянул ему карандаш. Ник отдернул руку, словно карандаш был раскален докрасна. Руди указал на карандаш, потом на Ника и снова на бумагу. Ник покачал головой. Руди снова ударил его.

Вновь безмолвные слезы. Покрытое шрамами лицо не выражало ничего, кроме бесконечного терпения. Руди вновь указал на бумагу. На карандаш. На Ника.

Ник зажал карандаш в кулаке. Он написал пять известных ему слов:

НИКОЛАС АНДРОС ПОШЕЛ В ЖОПУ

Потом он разломал карандаш пополам и хмуро и непокорно посмотрел на Руди. Но Руди улыбался. Неожиданно он наклонился над столом и обхватил голову Ника своими мозолистыми ладонями. Руки его были теплыми и нежными. Ник не мог вспомнить, когда в последний раз к нему прикасались с такой любовью. Так его трогала только мать.

Руди убрал руки. Он поднял половинку карандаша с грифелем. Перевернул лист бумаги. Постучал по пустому белому пространству кончиком карандаша, а потом указал на Ника. Он сделал это снова. И еще раз. И еще раз. И в конце концов Ник понял.

«Ты — это пустая страница».

Ник заплакал.

Руди остался с ним на шесть лет.

«…читать и писать. Человек по имени Руди Спаркмен помог мне. Мне очень повезло, что я его встретил. В 1984 году мне сказали, что меня отдадут в семью, а государство будет выплачивать деньги за мое содержание. Я хотел бы быть с Руди, но Руди служил в Африке в войсках ООН.

Тогда я убежал. Мне было шестнадцать, и не думаю, что они искали меня слишком усердно. Я решил освоить программу средней школы, так как Руди всегда говорил, что самое главное — это образование. Я собираюсь сдать экзамены экстерном. Мне нравится учиться. Может быть, когда-нибудь я поступлю в колледж. Это звучит невероятно, но по-моему, это возможно. В любом случае, вот моя история.»

Наутро шериф пришел в семь тридцать, в тот момент, когда Ник выносил мусорные корзины. Шериф выглядел значительно лучше.

«Как вы себя чувствуете?» — написал Ник.

— Неплохо. Я чуть не сгорел к полуночи. Аспирин не помогал. Джени хотела позвать доктора, но в полпервого лихорадка спала. Потом я уснул и спал как бревно. Как у тебя дела?

Ник показал большой палец.

— Как наши гости?

Ник сделал злобное лицо. Несколько раз открыл и закрыл рот. Потряс невидимые прутья решетки.

Бейкер расхохотался, а потом несколько раз чихнул.

— Тебе надо выступать по телевизору, — сказал он. — Ты написал свою биографию, как я тебя просил?

Ник кивнул и протянул два исписанных листа бумаги. Шериф сел и внимательно прочитал их. Когда он кончил читать, он посмотрел на Ника так долго и так пристально, что Ник в смущении и недоумении опустил глаза.

Когда он снова поднял взгляд, Бейкер спросил:

— Ты жил сам по себе с шестнадцати лет? В течение шести лет?

Ник кивнул.

Ник написал: «Мне было трудно, так как я поздно начал читать и писать. В приюте я сдал по почте шесть зачетов. Еще шесть я сдал, когда жил в Чикаго. Чтобы закончить среднюю школу, мне нужно еще четыре зачета».

— Какие зачеты ты пока не сдал? — спросил Бейкер, а затем повернулся и заорал: — Эй вы там, заткнитесь! Вы получите свой кофе с булочками не раньше, чем я освобожусь.

Ник написал: «Геометрия. Математика. Двухгодичный курс языка. Все это необходимо для того, чтобы поступить в колледж».

— Язык? Ты имеешь ввиду иностранный?

Ник кивнул.

Бейкер рассмеялся и покачал головой.

— Ну и ну! Глухонемой учится говорить на иностранном языке. Не обижайся, малыш. Ты ведь понимаешь, что я не над тобой смеюсь.

Ник улыбнулся и кивнул.

— Так почему же ты столько скитался?

«Пока я был несовершеннолетним, я не осмеливался оставаться на одном месте слишком долго, — написал Ник. — Боялся, что меня засадят в другой приют или что-нибудь в этом роде. Когда же я стал достаточно взрослым, чтобы найти себе постоянную работу, наступили тяжелые времена. Говорят, биржевой рынок лопнул, но так как я глухой, то я этого не слышал (ха-ха)».

— Как твои зубы?

Ник пожал плечами.

— Принимал обезболивающие таблетки?

Ник показал два пальца.

— Ну ладно, у меня есть кое-какая бумажная работа по поводу этих парней. А ты продолжай уборку. Поговорим попозже.

Доктор Сомс, тот самый, который чуть не переехал Ника на своей машине, зашел к шерифу в половину десятого тем же утром. Это был человек лет шестидесяти с поредевшими седыми волосами, тощей цыплячьей шеей и очень острыми голубыми глазами.

— Шеф сказал мне, что ты умеешь читать по губам, — обратился он к Нику. — А еще он сказал мне, что собирается поручить тебе кое-какую работу, так что мне лучше удостовериться, что ты не умрешь у него на руках. Снимай рубашку.

Ник расстегнул свою голубую рубашку и снял ее.

— Боже мой, — сказал Бейкер. — Только посмотри на это.

— Да уж, они постарались как следует, — сказал Сомс.

Живот и ребра Ника по цветовой гамме напоминали восход в Канаде. Сомс ощупал его и внимательно изучил зрачки его глаз. Под конец он осмотрел остатки передних зубов Ника.

— Они, должно быть, болят, как сукины дети, — сказал он, и Ник горестно кивнул. — Ты их потеряешь, — продолжил Сомс. — Ты… — Он чихнул три раза подряд. — Извините.

Сомс достал из черной сумки стетоскоп.

— А теперь, Джон, твоя очередь. Снимай рубашку.

— Снимать рубашку? Это еще зачем?

— Потому что твоя жена попросила меня тебя осмотреть, вот зачем. Она думает, что ты болен, и не хочет, чтобы ты заболел еще сильнее. Бог ее знает, почему. Ну не говорил ли я ей, что когда ты наконец будешь гнить в могиле, нам с ней не надо будет больше таиться? Ну давай, Джонни. Покажись нам.

— Это была обычная простуда, — сказал Бейкер, неохотно расстегивая рубашку. — Сегодня утром я уже чувствую себя отлично. Честное слово, парень, у меня такое чувство, что ты болен сильней, чем я.

— Не ты будешь указывать доктору, а доктор — тебе. — Пока Бейкер снимал рубашку. Сомс повернулся к Нику и сказал: — Забавно, похоже, все в округе свалились от простуды. Миссис Лэтроп заболела, и вся семья Ричи, и даже Билли Уорнер кашляет в своей камере.

Бейкер вынырнул из своей майки. Когда стетоскоп прикоснулся к его груди, у него перехватило дыхание.

— Господи, какой холодный! Ты что, держишь его в морозилке?

— Вдохни, — сказал Сомс, нахмурившись. — Теперь выдохни.

Сомс возился с шерифом очень долго. Прослушивал грудь и спину. Наконец он отложил стетоскоп и осмотрел ему горло.

— Ну? — спросил Бейкер.

Сомс надавил пальцами на подчелюстные железы Бейкера. Бейкер дернулся.

— Мне даже не надо спрашивать, больно ли здесь, — сказал Сомс. — Джон, сейчас ты отправишься домой и ляжешь в постель. Это не совет, это распоряжение врача.

— Амброз, — ответил шериф спокойно. — Ведь ты же знаешь, что я не могу. У меня на руках трое заключенных, и сегодня их надо отправить в Кэмден. Прошлой ночью я оставил с ними этого паренька, но больше я так не поступлю.

— Забудь о них, Джон. Тебе надо подумать о самом себе. Это какая-то дыхательная инфекция, довольно сильная, судя по звуку, и к тому же сопровождаемая лихорадкой. Твои дыхательные пути воспалены, Джон, и, говоря откровенно, это вовсе не шуточки для такого тучного человека, как ты. Иди и ложись. Если завтра будешь чувствовать себя нормально, отвезешь их в Кэмден, но лучше бы тебе вызвать патрульную машину, чтобы она забрала их.