Роланд кивнул.
      - Ты и твои люди замкнут круг, - он дорисовал недостающий сегмент. Мальчик силен в прикосновениях, - Хенчек внезапно взглянул на Джейка, и от неожиданности тот даже подпрыгнул.
      - Да, - согласился Роланд.
      - Мы поставим его прямо перед дверью, но достаточно далеко, чтобы дверь, если она резко откроется, а такое может быть, не разбила ему голову. Ты встанешь там, мальчик?
      - Да, если не получу другого указания от тебя или Роланда, - ответил Джек.
      - В голове у тебя возникнет ощущение... как всасывание. Не самое приятное, - он помолчал. - Дверь придется открывать дважды.
      - Да, - вновь кивнул Роланд. - Дважды.
      Эдди знал, что второе с конца открытие двери связано с Келвином Тауэром, но он давно уже потерял всякий интерес к книготорговцу. Нет, трусом Эдди назвать его не мог, но видел в нем только жадность, упрямство и эгоизм, другими словами, образцового жителя Нью-Йорка. А самый последний раз этой дверью воспользовалась Сюзи, и он намеривался проскочить в дверь, как только она откроется вновь. Если потом она откроется еще раз, в маленьком городке штата Мэн, где спрятались от нью-йоркских бандитов Келвин Тауэр и его друг Эрон Дипно, что ж, будем петь и плясать. Если остальные отправятся туда, пытаясь защитить Тауэра и приобрести право владения на некий пустырь и некую дикую розу, флаг им в руки. Эдди же главным для себя считал Сюзанну. Все остальное - вторичным.
      Даже Башню.
      6
      - Кого ты пошлешь через дверь, когда она откроется в первый раз? спросил Хенчек.
      Роланд обдумывал ответ, рассеянно поглаживая шкаф с книгами, который по настоянию Келвина Тауэра оказался в Пещере двери. В шкафу стояла книга, которая так расстроила отца Каллагэна. Он не хотел посылать Эдди, по натуре импульсивного, а теперь еще и ослепленного любовью и тревогой, за его женой. Однако, подчинится ли Эдди, если он прикажет ему отправляться за Тауэром и Дипно. Роланд в этом сильно сомневался. Что означало...
      - Стрелок? - подал голос Хенчек.
      - Когда дверь откроется в первый раз, через нее пройдем мы с Эдди, ответил Роланд. - Дверь захлопнется сама?
      - Именно захлопнется, - кивнул Хенчек. - Вы должны быть быстрее укуса дьявола, а не то вас разрежет пополам, и одна половина останется здесь, а остальное - в том месте, куда перенеслась коричневокожая женщина.
      - Мы будем быстры, не сомневайся, - заверил его Роланд.
      - Ага, постарайтесь, - и опять сверкнули зубы Хенчека. В улыбке,
      (Чего он не говорит? Что-то такое, что знает или только думает, что знает?)
      Только Роланду так и не удалось подумать о ее сущности.
      - На вашем месте я бы оставил оружие здесь, - продолжил Хенчек. - Если попытаетесь пронести его с собой, возможно, потеряете.
      - Я с пистолетом не расстанусь, - ответил Джейк. - Принес его с той стороны, следовательно, с ним ничего не должно случиться. А если он потеряется, я найду другой, так или иначе.
      - Я думаю, мои тоже попадут на ту сторону двери, - добавил Роланд. Он долго об этом думал и решил, что они с Эдди должны взять с собой большие револьверы.
      Хенчек пожал плечами, как бы говоря: "Воля ваша".
      - А как насчет Чика? - спросил Эдди.
      Глаза Джейка широко раскрылись, челюсть отпала. Роланд понял, что до этого момента мальчик и не думал о своем друге - пересмешнике. И отметил про себя (не в первый раз), как это легко, забыть о Джоне "Джейке" Чеймберзе самое главное: он еще ребенок.
      - Когда мы уходили в Прыжок, Чик... - начал Джейк.
      - Это совсем другое, сладенький, - ответил Эдди, и, услышав любимое словечко Сюзанны, соскользнувшее с губ, почувствовал, как сжалось сердце. Впервые он допустил, что может больше не увидеть ее, как Джейк может не увидеть Чика после того, как они покинут эту вонючую пещеру.
      - Но... - начал Джейк, и Чик с упреком тявкнул. Джейк слишком сильно прижал его к себе.
      - Мы позаботимся о нем, - раздался мягкий голос Кантаба. - Хорошо позаботимся, будь уверен. Здесь всегда будет человек, до того момента, как ты вернешься за своим другом и оставшимися вещами.
      По своей доброте он не мог произнести: "Если когда-нибудь вернешься", но Роланд прочитал эти слова в его глазах.
      - Роланд, ты уверен, что я должен... что он не может... нет. Все ясно. Это не Прыжок. Ладно. Нет.
      Джейк сунул руки в передний карман пончо, вытащил Чика, поставил на пыльный пол. Наклонился, уперевшись руками в ноги, чуть повыше коленей. Чик поднял голову, вытянул шею. Мордочкой практически коснулся лица Джейка. И Роланд увидел нечто удивительное: слезы не только в глазах Джейка, но и Чика. Косолап-пересмешник плакал. Да, такую историю с восторгом приняли бы в салуне, когда время позднее и много выпито, о верном пересмешнике, который плачет, потому что хозяин оставляет его. В такие истории, само собой, не веришь, но не говоришь об этом, чтобы избежать драки (а может, и стрельбы). И однако, в глазах пересмешника стояли слезы, Роланд видел это собственными глазами, отчего и самому хотелось плакать. Чик вновь просто имитировал Джейка или действительно понимал, что происходит? Роланд всем сердцем надеялся, что именно первый вариант соответствует действительности.
      - Чик, ты должен некоторое время побыть с Кантабом. Ты с ним поладишь. Он - славный парень.
      - Табом! - повторил путаник. Слезы уже падали с мордочки и оставляли на светлой пыли темные, размером с пятицентовик, пятна. На Роланда слезы зверька производили жуткое впечатление, даже слезы ребенка он бы, пожалуй, воспринял легче.
      - Эйк! Эйк!
      - Нет, я должен уйти, - Джейк вытер щеки ребрами ладоней. Оставшиеся грязные разводы напоминали боевой раскрас.
      - Нет! Эйк!
      - Я должен. Ты остаешься с Кантабом. Я вернусь за тобой, Чик... если не умру, вернусь за тобой, - он прижал к себе зверька, поднялся. - Иди к Кантабу. Вон он, - Джейк указал. - Иди к нему, немедленно, слушайся меня.
      - Эйк! Таб! - только глухой не услышал бы переполнявшее голос горе. Еще мгновение Чик постоял, потом, по-прежнему плача или имитируя слезы Джейка, на что надеялся Роланд, пересмешник повернулся, затрусил к Кантабу и сел между запыленных сапог с короткими голенищами молодого мэнни.
      Эдди попытался обнял Джейка, но мальчик стряхнул руку и отошел на шаг. Эдди в недоумении посмотрел на него, лицо Роланда оставалось бесстрастным, но мысленно стрелок одобрил поступок Джейка: еще нет тринадцати, а стали в характере уже предостаточно.
      Но время поджимало.
      - Хенчек?
      - Ага. Не хочешь ли сначала помолиться, Роланд? Тому Богу, которому покланяешься?
      - Я не поклоняюсь никакому Богу, - ответил Роланд. - Я поклоняюсь Башне, а ей молиться не нужно.
      На лицах некоторых amigos Хенчека отразился ужас, но старик лишь кивнул, словно ничего другого и не ожидал. Повернулся к Каллагэну.
      - Отец?
      - Господи, на твою помощь уповаю, на твою волю надеюсь, - он прочертил крест в воздухе и кивнул Хенчеку. - Если мы куда-то собрались, пора в путь.
      Хенчек выступил вперед, коснулся хрустальной ручки Ненайденной двери, повернулся к Роланду. Его глаза ярко сверкали.
      - Выслушай меня в этот последний раз, Роланд из Галаада.
      - Я слушаю тебя, и слушаю внимательно.
      - Я - Хенчек из мэнни Кра-Красной-тропы-а-Стерджис. Мы заглядываем в далекие дали и посещает далекие миры. Мы - матросы парусника, несущегося под ветром ка. Ты готов к путешествию под этим ветром? Ты и твой ка-тет?
      - Ага, готов оказаться там, куда он нас понесет.
      Хенчек обернул вкруг тыльной стороны ладони цепочку отвеса Бранни, и Роланд сразу почувствовал возникновение в пещере новой силы. Пока еще слабой, но она нарастала. Распускалась, словно роза.
      - Сколько раз должна открыться дверь?
      Роланд поднял два оставшихся пальца правой руки.
      - Два. Твим, как говорили в Эльде.
      - Два или твим, суть одно, - кивнул Хенчек. - Каммала-кам - два, - он возвысил голос. - Подходите, мэнни! Кам-каммала, соедините свою силу с моей! Походите и выполните свое обещание! Подходите и заплатите наш долг этим стрелкам! Помогите мне послать их, куда им нужно! Ну же!
      7
      Прежде чем, кто-то из них начал осознавать, что желания ка и их чаяния не совпадают, ка уже начала реализовывать свои планы. Но поначалу казалось, что ничего не произойдет.
      Мэнни, которых отобрал Хэнчек, шесть старейшин плюс Кантаб, взяли в полукольцо заднюю сторону двери и ее боковые торцы. Эдди переплел пальцы одной руки с Кантабом, магнит в форме раковины разделил их ладони. Эдди чувствовал, что магнит вибрирует, как что-то живое. Наверное, так оно и было. Каллагэн ухватился за его другую руку и крепко ее сжал.
      У второго края двери Роланд уже держал за руку Хенчека, заплетя цепочку отвеса Бранни в свои пальцы. Теперь круг практически замкнулся, за исключением небольшого сегмента по центру двери. Джейк глубоко вдохнул, огляделся, увидел Чика, сидевшего у стены пещеры в десяти футах за Кантабом, и кивнул.
      "Чик, оставайся на месте, я вернусь", - послал он короткую команду и занял свое место. Взялся за правую руку Каллагэна, а после короткого колебания, за правую Роланда.
      Тут же вернулось гудение. Отвес Бранни пришел в движение, но теперь двинулся не по дуге, а начал описывать круг малого диаметра. У двери прибавилось четкости, она словно надвинулась на них из сумрака пещеры: Джейк видел это собственными глазами. Линии и круги иероглифов, обозначающих слово НЕНАЙДЕННАЯ, теперь выделялись куда сильнее. Роза, выгравированная на ручке, засветилась.
      Дверь, однако, оставалась закрытой.
      (Сосредоточься, мальчик!)
      Голос Хенчека звучал в голове Джейка, да так сильно, что буквально расплющивал мозг. Он наклонил голову, уставился на ручку. Видел розу. Видел ее очень хорошо. Представил себе, как она поворачивается, по мере того, как поворачивается ручка, на которой ее выгравировали. Однажды, не так уж и давно, двери стали его навязчивой идеей, двери и другой мир,
      (Срединный мир)
      Который, он это знал, должен находиться за одной из них. И теперь прежние ощущения вернулись. Он представил себе все двери, которые только знавал в своей жизни: двери спален двери ванных комнат двери кухонь двери чуланов двери залов для боулинга двери раздевалок двери кинотеатров двери ресторанов двери с табличками "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН" двери с табличками "ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ" дверцы холодильников, да, даже их... а потом увидел, как все они разом открылись.
      "Откройся! - мысленно приказал он двери, чувствуя себя арабским мальчишкой в какой-то древней сказке. - Откройся сезам! Откройся, говорю я!"
      Из глубины, из чрева пещеры вновь зазвучали голоса. Что-то ухнуло, что-то упало. Пол пещеры задрожал под их ногами, будто еще один Луч приказал долго жить. Джейк не обратил на это ни малейшего внимания. Ощущение присутствия некой живой силы все усиливалось, мальчик чувствовал, как она щиплет его кожу, заставляет вибрировать нос и глаза, поднимает волосы дыбом, но дверь оставалась закрытой. Он еще сильнее вцепился в руку Роланда и руку отца Каллагэна, сосредоточился на дверях зданий пожарных команд, дверях полицейских участков, двери кабинета директора школы Пайпера, даже на научно-фантастическом романе, который он когда-то читал, назывался роман "Дверь в лето". Запах пещеры, тяжелый - плесени, древних костей, занесенного издалека дымка - вдруг резко усилился. Неимоверная радость охватила его, радость уверенности: "Сейчас, сейчас это произойдет, я знаю, что произойдет", - но дверь оставалась закрытой. И теперь до его ноздрей долетел другой запах. Нет, не пещеры, запах собственного, с металлическим привкусом, пота, струящегося по лицу.
      - Хенчек, не получается. Думаю, я...
      - Да, пока не получается, но только не думай, парень, что ты все должен сделать сам. Нащупай что-то между собой и дверью... что-то похожее на крюк... или шип... - произнеся эти слова, Хенчек обратился к стоящим у входа в пещеру мэнни. - Хедрон, иди сюда. Тонни, ухватись за плечи Хедрона. Льюис, ухватись за Тонни. И так далее! Сделайте это! Все!
      Колонна мэнни придвинулась. Чик тявкнул, похоже, сомневался в результате.
      - Ищи, мальчик! Ищи крюк! Он между тобой и дверью! Нащупай его!
      Джейк напрягся, тогда как его воображение внезапно нарисовало образы невероятной и ужасающей четкости и яркости, недостижимых ни в каком сне. Он увидел Пятую авеню между Сорок восьмой и Шестидесятой улицами ("Двенадцать кварталов, где каждый январь исчезают мои рождественские премии", частенько бурчал его отец). Он видел как все двери, на обоих сторонах улицы, распахнулись одновременно: "Фенди"! "Тиффани"! "Бергдорфа Гудмана"! "Картье", "Даблдей букс"! Отеля "Шерри Нитенленд". Он увидел бесконечный холл, застланный коричневым линолеумом, и знал, что холл этот - в кинотеатре "Пентагон". Он видел двери, никак не меньше тысячи дверей, разом распахнувшихся и создающих мощнейший сквозняк.
      Однако, дверь перед ним, единственная, нужная им, оставалась закрытой. Да, закрытой, но... Ее трясло, она стучала о дверной косяк. Он это слышал.
      - Давай, малыш! - процедил Эдди сквозь сжатые зубы. - Если не сможешь отрыть ее, вышиби пинком.
      - Помогайте мне! - прокричал Джейк. - Помогайте, черт побери! Все вместе!
      Сила в пещере, казалось, удвоилась. От гудения завибрировали кости черепа Джейка. Зубы давно уже выбивали барабанную дробь. Пот застилал глаза, туманя зрение. Он видел двух Хенчеков, кивающих кому-то, стоявшему за их спинами: Хедрону. А за Хедроном стоял Тонни. А за Тонни - остальные, змеей вытягиваясь из пещеры на тропу.
      - Приготовься, парень, - выдохнул Хенчек. Рука Хедрона скользнула под рубашку Джейка и ухватилась за пояс джинсов. Джейк почувствовал, как его толкает в двери, а не оттаскивает назад. Что-то в его голове устремилось вперед, он увидел как все двери тысячи, тысячи миров широко распахнулись, вызвав ветер такой силы, что он мог практически задуть солнце. А потом все замерло. Зато что-то появилось... появилось перед дверью... Крюк. Это крюк!
      Он накинул на крюк, словно петлю, свой разум и жизненную силу. И одновременно почувствовал, как Хедрон и другие тянут его назад. Тут же возникла боль, невыносимая, рвущая в клочья. А потом чувство, будто из тебя вытягивают все нутро. Отвратительное чувство, казалось, кто-то наматывал на крюк кишку за кишкой. И при этом мерзкое жужжание в ушах и глубоко в мозгу.
      Джейк попытался выкрикнуть: "Нет, хватит, отпустите меня", - и не смог. Он попытался вскрикнуть и услышал свой крик, да только в голове. Боже, его подцепили. Подцепили на крюк и теперь рвут надвое. Только одно существо услышало его крик. С яростным лаем Чик рванулся к Джейку. И в тот же самый момент Ненайденная дверь открылась, распахнулась, с шипящим свистом повернулась на петлях перед носом Джейка.
      - Возрадуемся! - крикнул Хенчек, и в его голосе слышались ужас и восторг. - Возрадуемся, дверь открылась! Оувер кам-каммен! Кан-тах, кан-кавар каммен! Оувер-кан-тах!
      Остальные мэнни подхватили крик Хенчека, но к тому времени Джейк Чеймберз уже вырвал руку из руки Роланда, который стоял справа от него. К тому времени он уже летел, и не один. На пару с отцом Каллагэном.
      8
      Эдди едва успел услышать Нью-Йорк, учуять Нью-Йорк, и осознать, что же случилось. А самое ужасное заключалось в том, что его рассудок четко все фиксировал, он отдавал себе отчет: все идет с точностью до наоборот от ожидаемого им, но ничего не мог поделать.
      Он увидел, как Джейка выдернуло из круга, и почувствовал, как рука Каллигэна вырвалась из его руки; увидел, как они летят по воздуху к двери, в тандеме крутят сальто, словно пара гребаных акробатов. Что-то пушистое и гавкающее прямо-таки как пуля пронеслось мимо его головы. Кувыркающийся Чик, с прижатыми к голове ушами, выпученными от ужаса глазами, которые, казалось, отделились от мордочки зверька и летели сами по себе.
      Более того, Эдди вдруг понял, что он более не держит Кантаба за руку и устремился к двери... его двери, его городу и к затерявшейся там его покинувшей Кэллу и беременной жене. И внезапно ощутил (еще как ощутил) невидимую руку, которая толкнула его назад, и голос, который говорил, не произнося ни единого слова. Услышанное Эдди было ужаснее любых слов. Слова еще можно оспорить. Тут же он услышал бессловесное нет, и насколько мог судить, приказ это мог поступить из самой Темной Башни.
      Джейк и Каллагэн проскочили в дверной проем, словно пули, выпущенные из двустволки: умчались в темноту, наполненную звуками автомобильных сигналов и шуршанием шин движущегося транспорта. Издалека, но ясно, как голоса, которые слышишь во сне, до Эдди донесся резкий, хрипатый, экзальтированный голос, вещающий тем прохожим, которые хотели его слышать: "Упомяни имя Божье, брат мой, это правильно, упомяни имя Божье на Второй авеню, упомяни имя божье на авеню Би, упомни имя Божье в Бронксе. Я говорю Бог, я говорю Бог - Бомба, Я говорю Бог!" То звучал голос настоящего нью-йоркского безумца, если Эдди когда-нибудь доводилось такого слышать, и он рвался к нему всем своим сердцем. Он увидел, как Чик пролетел сквозь дверь, словно обрывок газеты, подброшенный с мостовой воздушным вихрем от промчавшегося автомобиля, а потом дверь захлопнулась, так быстро и сильно, что ему пришлось прищуриться от ударившего в лицо ветра, и ветер этот тащил облако пыли, поднятой с пола пещеры.
      Прежде чем Эдди успел закричать от ярости, дверь распахнулась вновь. На этот раз в яркий солнечный свет, наполненный пением птиц. Он почувствовал запах сосен, услышал, как вдали что-то громыхнуло. А потом его засосало в эту яркость, и он не смог даже крикнуть, что все пошло не так, что... Эдди обо что-то стукнулся виском. Одно короткое мгновение остро чувствовал, что летит между мирами. Потом раздалась стрельба. Пришла смерть.
      КУПЛЕТ:
      Commala - come - two
      The wind'll blow you through
      Ya gotta go where ka's wind blow ya
      Cause there's nothing else to do.
      ОТВЕТСТВИЕ:
      Commala - come - two!
      Nothing else to do!
      Gotta go where ka's wind blows ya
      Cause there's nothing else to do.
      Строфа 3. Труди и Миа.
      1
      До первого июня 1999 года Труди Дамаскус полагала себя практичной женщиной, которая могла объяснить любому, что НЛО в большинстве своем атмосферные зонды (а остальные сработаны людьми, которые хотели покрасоваться на экране телевизора), Туринская плащаница - подделка какого-то мошенника четырнадцатого века, а призраки, включая и Джейкоба Марли <Джейкоб Марли - этот призрак явился Эбенезеру Скруджу в "Рождественской песне в прозе" (1843 г.) Чарльза Диккенса. Для информации: в этом произведении главы названы строфами.> - свидетельства психического нездоровья или вызваны расстройством пищеварения. Будучи практичной женщиной, она хвалила себя за свою практичность, и чему-либо суеверному и сверхъестественному не было места в ее мыслях, когда она шла по Второй авеню на работу (бухгалтерскую фирму "Гаттерберг, Ферт и Патель"), с холщовым пакетом для покупок и сумочкой на плече. Одним из клиентов "ГФиП" была сеть магазинов детских игрушек "КидзПлей", и сеть эта задолжала "ГфиП" приличную сумму. То обстоятельство, что они также балансировали на грани банкротства, для Труди ровным счетом ничего не значило. Она хотела получить причитающиеся фирме 69211 долларов и 19 центов и провела большую часть отведенного на ленч часа (в одной из дальних кабинок кафе "Блины и оладьи у Денниса", которое до 1994 года было рестораном "Чав-Чав"), размышляя над тем, как их добыть. За последние несколько лет она уже сделала несколько шагов к тому, чтобы фирма "Гаттенберг, Ферт и Патель" сменила название на "Гаттенберг, Ферт, Патель и Дамаскус", и получение долга с "КидзПлей" стало бы еще одним шагом, причем большим, в этом направлении.
      Так что, пересекая Сорок шестую улицу и держа путь к большущему небоскребу из темного стекла, который теперь стоял на углу Второй авеню и Сорок шестой улицы, обращенному к Верхнему Манхэттену <Верхний Манхэттен начинается с 65-й улицы. Ниже расположены Средний Манхэттен (с 65-й по 14-ю улицу) и Нижний (с 14-й по 1-ю)> (раньше там находился некий магазин деликатесов, а потом некий пустырь), Труди думала не о богах, призраках или визитерах из астрального мира. Она думала о Ричарде Голдмане, говнюке, который возглавлял некую компанию, торговавшую детскими игрушками, и о том...
      Но именно тогда жизнь Труди переменилось. Произошло это, если быть точным, в час девятнадцать минут пополудни, по ЛВВ <ЛВВ - летнее восточное время. Закон от 8 июля 1986 г. устанавливает летнее время на час вперед по сравнению с поясным временем с двух часов утра в первое воскресенье апреля по последнюю субботу октября. Законе не обязателен для всех штатов, но принят в большинстве из них.>. Она как раз добралась до бордюрного камня. Собственно, уже поставила на него ногу, и в этот самый момент прямо перед ней на тротуаре возникла женщина. Афроамериканка с большими глазами. Нью-Йорк не страдал недостатком черных женщин, и, видит, Бог, большие глаза у них не редкость, но Труди никогда не видела, чтобы женщина материализовалась прямо из воздуха, что, собственно эта афроамериканка и проделала. Десятью секундами раньше Труди Дамаскус рассмеялась бы и сказала, что нет ничего более невероятного, чем вот такое появление женщины, аккурат перед ней, на тротуаре в Среднем Манхэттене, но именно так и случилось. Определенно случилось.
      И теперь она знала, что, должно быть, испытывали все эти люди, которые рассказывали о том, что видели летающие тарелки (не говоря уже о гремящих цепями призраках), как они злились, сталкиваясь со стойким недоверием таких людей, как... да, таких, как Труди Дамаскус, какой она была в один час восемнадцать минут пополудни первого июня, когда покидала угол Второй Авеню и Сорок шестой улицы со стороны Верхнего Манхэттена. Ты можешь говорить людям: "Вы ничего не понимаете, это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СЛУЧИЛОСЬ!" - и не вызывать никаких эмоций. Разве что услышать в ответ: "Ну, наверное, она просто вышла из-за автобусной остановки, а вы этого не заметили" или "Она, вероятно, вышла из маленького магазинчика, а вы не обратили на это внимания". И сколько ни талдычь им, что нет никакой автобусной остановки ни на одной стороне Сорок шестой улицы, толку от этого не будет. И сколько не талдычь им, что и маленьких магазинчиков поблизости нет, во всяком случае, после постройки Хаммаршельд-Плаза-2 <Хаммаршельд-Плаза - в нашей реальности единственная Хаммаршельд-Плаза (Hammarshald Plaza) расположена в Нью-Йорке на углу Второй авеню и 47-й улицы. Посмотреть на нее можно в Интернете. Судя по фотографиям, Хаммаршельд-Плаза-2 - ее двойник>, тебе не поверят. Вскорости Труди предстояло прочувствовать все это на собственной шкуре, и практичные люди едва не довели ее до безумия. Она не привыкла к тому, чтобы к ее восприятию действительности относились, как к капельке горчицы, случайно упавшей на стол, которая тут же стиралась, или к кусочку недоваренной картофелины, который отодвигался на край тарелки.
      Никакой автобусной остановки. Никаких маленьких магазинчиков. Только ступени, поднимающиеся к Хаммаршельд-Плаза-2, которые несколько человек облюбовали для ленча, вот и сидели там с пакетами из коричневой бумаги, но призрак-женщина не спускалась и со ступеней. Фактически произошло следующее: когда Труди Дамаскус поставила свою обутую в кроссовку левую ногу на бордюрный камень, тротуар непосредственно перед ней пустовал. А когда перенесла свой вес на левую ногу, перед тем, как оторвать от мостовой правую, появилась женщина.
      Какое-то мгновение Труди могла видеть сквозь нее Вторую авеню, и что-то еще, что-то похожее на вход в пещеру. Потом все исчезло, вместе с прозрачностью женщины. Процесс ее "загустевания" занял, по прикидкам Труди, секунду, может, меньше. Уже потом в голову Труди пришла старая присказка: "Если б мигнула, ничего бы и не увидела", - и она пожалела, что не мигнула. Потому что черная женщина не просто материализовалась из воздуха.
      Она отрастила ноги прямо на глазах у Труди Дамаскус.
      Именно так; отрастила ноги.
      Труди ничего не мерещилось, ее органы чувств ясно и четко фиксировали происходящее, и потом она говорила людям (число тех, кто хотел ее слушать, уменьшалось и уменьшалось), что каждая подробность этого происшествия отпечаталась в ее памяти, как татуировка. Поначалу рост призрака чуть превышал четыре фута. Маловато, конечно, для обычной женщины, полагала Труди, но, возможно, нормально, если ноги начинались от колен.
      Призрак был в белой рубашке, запачканной темно-бордовой краской или высохшей кровью, и джинсах. До колен джинсы облегали ноги, а ниже штанины распластались на тротуаре, как кожа двух невиданных синих змей. Потом, внезапно, штанины раздулись. Раздулись, пусть и звучит это безумно, но Труди видела, как это произошло. И в тот же самый момент рост женщины изменился, с четырех футов и ничего ниже колен до пяти футов с семью или восемью дюймами. Такой трюк Труди с интересом посмотрело бы в кино, но происходило все не на экране кинотеатра, а в ее реальной жизни.
      На левом плече женщины висела отделанная материей сумка, похоже, сплетенная из соломки. В ней лежали вроде бы какие-то тарелки или блюда. В правой руке женщина сжимала вылинявший красный мешок, с завязанной тесемками горловиной. В мешке находился ящик или коробка с прямыми углами, упирающимися в материю. Мешок раскачивался из стороны в сторону, поэтому Труди не смогла полностью прочитать надпись на нем. Разобрала лишь "НА ДОРОЖКАХ МИДТАУНА".
      А потом женщина схватила Труди за руку.
      - Что у тебя в пакете? - спросила она. - У тебя есть туфли?
      Вопрос заставил Труди взглянуть на ступни черной женщины, и вновь она увидела что-то фантастическое: ступни у афроамериканки были белые. Такие же белые, как у нее самой.
      Труди слышала о людях, которые лишались дара речи; именно это произошло и с ней. Язык присох к нёбу и отказывался спуститься. Однако, к глазам никаких претензий она предъявить не могла. Они все видели. Белые ступни. Засохшие капельки на лице черной женщины. Почти наверняка, капельки крови. А в нос бил запах пота, словно такая вот материализация на Второй авеню могла произойти лишь при затрате огромных усилий.
      - Если у тебя есть туфли, женщина, тебе лучше отдать их мне. Я не хочу убивать тебя, но я должна добраться до людей, которые помогут мне с моим малым, и я не смогу пойти к ним босиком.
      Этот маленькой отрезок Второй авеню пустовал. Люди, раз, два, да обчелся, сидели лишь на ступенях перед Хаммаршельд-Плаза-2, одна парочка смотрела прямо на Труди и черную женщину (по большей части черную женщину), но безо всякой тревоги, даже без интереса, так что Труди оставалось только задаться вопросом: что с ними такое, они что, слепые?
      "Ну, во-первых, за руку черная женщина схватила не их. А во-вторых, не им пригрозила смерть..."
      Холщовый пакет от "Бордерс" с туфлями, которые она носила на работе (средний каблук, из кордовской цветной кожи), сорвали с ее плеча. Черная женщина заглянула в него, вновь посмотрела на Труди.
      - Какого они размера?
      Язык Труди наконец - то отлепился от нёба, но ничем не помог: мертвым грузом упал вниз.
      - Неважно, Сюзанна говорит, что у тебя, похоже седьмой размер. Значит, туфли по...
      Внезапно лицо призрака словно затуманилось. Женщина подняла руку, с трудом, словно плохо ее контролировала, кисть висела, как парализованная, потом ударила себя по лбу, промеж глаз. И разом ее лицо переменилось. В базовом пакете кабельных каналов, на который подписывалась Труди, был и "Комедийный", так что она не раз и не два видела комиков, которые точно так же меняли выражение лица.
      Когда черная женщина заговорила, изменился и голос. Теперь к Труди обращалась образованная женщина. И (Труди могла в этом поклясться) испуганная.
      - Помогите мне. Меня зовут Сюзанна Дийн и я... я... о... о, Боже...
      На этот раз боль перекосила лицо женщины и она схватилась за низ живота. Опустила голову. А когда подняла, вернулась первая женщина, та, что грозила убить за пару туфлей. Отступила на шаг, по-прежнему босоногая, с пакетом, в котором лежали элегантные туфли на среднем каблуке фирмы "Феррагамо" и сегодняшний номер "Нью-Йорк таймс".
      - О, Боже, - повторила она. - Ну почему так больно! Мама! Ты должна заставить его подождать. Он не может появиться сейчас, прямо здесь, на улице, ты должна заставить его немного подождать.
      Труди попыталась возвысить голос и позвать полицейского. Ничего не вышло, и губ сорвался едва слышный вздох.
      Женщина-призрак наставила на нее палец.
      - Теперь можешь убираться отсюда. А если позовешь констебля или поднимешь шум, я тебя найду и отрежу тебе груди, - она достала тарелку из плетеной сумки. Труди заметила, что кромка тарелки металлическая, острая, как мясницкий нож, и внезапно ей пришлось бороться с мочевым пузырем, у которого вдруг возникло желание опорожниться прямо в штаны.
      "Я тебя найду и отрежу тебе груди", - и кромка "тарелки", на которую смотрела Труди, определенно бы с этим справилась. Вжик-вжик, мгновенная мастэктомия <Мастэктомия - ампутация молочной железы>. О, Господи.
      - Доброго вам дня, мадам, - услышала Труди слова, сорвавшиеся с собственных губ. Голос звучал, как у пациента, пытающегося заговорить с дантистом до того, как закончилось действие "новокаина". - Наслаждайтесь этими туфлями, носите в добром здравии.
      Правда, добрым здравием призрак явно похвалиться не мог. Пусть даже и обзавелся белыми ступнями.
      Труди пошла. Зашагала по Второй авеню. Пыталась сказать себе (безо всякого успеха), что не видела женщину, которая появилась из воздуха перед ней рядом с Хаммаршельд-Плаза-2, здания, которое работающие там люди в шутку называли "Черная башня". Пыталась сказать себе (и тоже безуспешно), что во всем виноваты ростбиф и жареный картофель. Ей следовало, как всегда, заказать американский блин с яйцом <Американский блин - блин, испеченный в вафельнице>, она пошла в "Деннис" за американским блином, а не за ростбифом с жареным картофелем, и, если вы в это не поверили, посмотрите, что с ней случилось несколькими минутами раньше. Она увидела афроамериканского призрака и...
      И ее пакет! Ее холщовый пакет от "Бордерс"! Должно быть, она уронила его!