Стивен КИНГ
      ОНО
      ТОМ I
      ЧАСТЬ I
      ТЕНЬ ПРОШЛОГО
      Они начинают!
      Совершенствуя форму,
      Цветок отдает своих лепестков многоцветье щедро солнцу,
      Но пчела пролетает мимо,
      И они утопают с плачем в перегное.
      Можно назвать это плачем,
      Что дрожа проплывает над ними,
      А они увядают и гибнут.
      Уильям Карлос Уильяме "Патерсон"
      Вырождение в городе мертвеца
      Брюс Спрингстин
      Глава 1
      ПОСЛЕ НАВОДНЕНИЯ
      (1957 год)
      1
      Ужас, продолжавшийся в последующие двадцать восемь лет, - да и вообще был ли ему конец? - начался, насколько я могу судить, с кораблика, сделанного из газетного листа и подхваченного дождевым потоком, который унес его вниз по водному желобу...
      Кораблик кружился, переворачиваясь, уходил под воду и снова всплывал, устремляясь вниз по Витчем-стрит по направлению к светофору, который регулировал движение между улицами Витчем и Джексон. Все огоньки светофора были темные в эти дни осени 1957 года, так же, впрочем, как и дома. Дожди не прекращались уже неделю, а два дня назад начались еще и сильные ветры. Большинство районов Дерри лишились электроэнергии, и ее не успели подать.
      Мальчонка в желтом плаще и красных галошах бежал рядом с бумажным корабликом. Дождь еще не кончился, но уже начал стихать. Капли били по капюшону мальчика, отдаваясь в его ушах приятным ощущением, так стучит дождь по крыше деревенского сарая. Мальчика в желтом плаще звали Джордж Денбро. Ему было шесть лет. Его брат Уильям, известный большинству ребят в начальной школе Дерри (и даже учителям, не терпящим прозвищ) как Заика Билл, остался дома: он переболел каким-то отвратительным гриппом и не совсем еще выздоровел. Той осенью 1957 года, за восемь месяцев до начала настоящих ужасов и за двадцать восемь лет до их окончания, Заике Биллу было десять лет.
      Именно Билл и сделал кораблик, рядом с которым бежал теперь его брат Джордж. Он сделал его, сидя на кровати, облокотившись на подушки, в то время как мама в гостиной наигрывала на пианино пьесу "к Элизе" и дождь, не переставая, хлестал в окно спальни.
      Витчем-стрит была завалена урнами и оранжевыми козлами для пилки дров, на которых было написано: "Управление общественных работ в Дерри". Канавы были переполнены ветками, камнями и грудами осенних листьев. Вода стала выливаться на тротуар сперва тонкими струями, а затем, на третий день непрерывного дождя, целыми пригоршнями. К полудню на четвертые сутки улица была затоплена, все плыло на перекресток улиц Джексон и Витчем. К тому времени жители уже нервно пошучивали - не пора ли строить ковчег для спасения от потопа. Управлению общественных работ удалось открыть Джексон-стрит, но Витчем-стрит до самого центра городка была плотно забита козлами.
      И все же все сходились на том, что самое худшее позади. Речка Кендускеаг чуть было не вышла из берегов в Барренсе и на несколько дюймов не дошла до бетонных ограничений канала в самом центре городка. В настоящий момент группа мужчин - и среди них Зак Денбро, отец Джорджа и Билла - убирала мешки с песком, которые они в панике набросали накануне, дабы спастись от потопа. Вчера еще катастрофа казалась неизбежной. Богу известно, что такое случалось и раньше: наводнение 1931 года стоило миллионы долларов и двух десятков жизней. Это случилось давно, но еще живы были те, кто помнил, какой страх нагнала она на всю округу. Одна из первых жертв того наводнения была найдена в двадцати пяти милях к востоку, в Бакспорте. Глаза этого несчастного, три пальца, пенис и большая часть левой ноги были съедены рыбой. В руках, вернее в том, что осталось от его рук, торчал руль "Форда".
      Теперь, однако, река отступала, а когда вверх по течению построят новую плотину гидроэлектростанции Бангор, она вообще перестанет угрожать опасностью. Что-то в этом роде сказал Зак Денбро, который работал на Бангоре. Впрочем, что касается будущего - там будет видно, а пока что надо справиться с этим наводнением, повернуть воду вспять и забыть о нем. Предавать в Дерри забвению трагедии и несчастья граничило с искусством - к такому выводу с течением времени пришел Билл Денбро.
      Джордж задержался у козел на краю глубокой трещины, прорезавшей асфальтовое покрытие Витчем-стрит по диагонали. Трещина кончалась в самом конце улицы, у холма, примерно в сорока футах от того места, где сейчас стоял мальчик. Он громко засмеялся - это было ликование ребенка, ощутившего радость свободы, быстрого движения в этот серый, безрадостный день, когда по прихоти бегущей воды его бумажный кораблик из-за разрыва в асфальте оказался в быстрине, напоминавшей речные пороги. Вода неслась под напором так, что кораблик маневрировал от одной стороны Витчем-стрит до другой, поток быстро уносил его - так быстро, что Джордж должен был бежать, чтобы поспевать за ним. Вода грязными брызгами отлетала от его галош в разные стороны. Брызги весело жонглировали, когда Джордж Денбро бежал навстречу своей странной смерти, и чувство, наполнявшее его в этот момент, было чувством любви, чистой и простой любви к брату Биллу.., любви и немножко сожаления, что Билл не мог быть здесь вместе с ним, видеть это и быть частью этого. Конечно, он постарается рассказать все Биллу, когда вернется домой, но он знал, что не сможет рассказать так, чтобы Билл УВИДЕЛ это, а вот Билл, окажись он на его месте, сумел бы рассказать все так, что он, Джордж УВИДЕЛ бы это. Билл хорошо писал и читал, но даже для своего возраста Джордж был достаточно умен, чтобы понимать, что не только поэтому во всех табелях у брата высокие оценки и не только поэтому учителя так любят его сочинения. ГОВОРИТЬ - это еще не все. Билл хорошо ВИДЕЛ.
      Кораблик только что не гудел - но это страничка из раздела рекламы газеты "Новости", а Джорджу сейчас представлялось, что это корабль из фильма о войне - из тех фильмов, которые он иногда смотрел с Биллом в кинотеатре на субботних утренниках. Картина о войне с Джоном Вейном, сражающимся с японцами. Кораблик рвался вперед и нос его рассекал воду, так добрался он до восточной трубы на левой стороне Витчем-стрит. В этом месте новый поток обрушился в трещину на асфальте, образовав большую воронку; мальчику показалось, что сейчас вода захлестнет кораблик и он вот-вот опрокинется. Кораблик опасно накренился, но тут Джордж возликовал - кораблик выпрямился, повернулся и стремительно понесся к перекрестку. Джордж побежал, надеясь захватить его. Над его головой неумолимый жестокий шквал октябрьского ветра с ревом раскачивал деревья, благодаря урагану почти полностью лишившиеся груза разноцветной листвы... Урагану, который в этом году пожал самый страшный урожай.
      2
      Сидя в кровати, с пылающими от жара щеками (его лихорадка, также как и Кендускеаг, сходила уже на нет), Билл закончил кораблик, Джордж протянул было руку, но Билл не дал его.
      - Теперь принеси-ка мне парафин.
      - Что это? Где он?
      - На полке в подвале, спустись туда, - сказал Билл. - В коробке, на которой написано: "Гггалф". Принеси ее мне, и нож, и ммиску, и ппачку спичек.
      Джордж послушно вышел из комнаты, чтобы принести все это. Он слышал, как мама играла на пианино, но не "к Элизе", а что-то другое, что не очень ему нравилось, что-то звучавшее сухо и как-то вычурно; он слышал, как дождь непрерывно бил в окно кухни. Это были умиротворяющие звуки, но он думал о том, что подвал был совсем не умиротворяющим, что там что-то есть в темноте. Это, конечно, было глупо, так говорил отец, и мама так говорила, и - что даже важнее - так говорил Билл, но все-таки...
      Он не любил даже открывать дверь, чтобы включить свет, потому что его не покидало ощущение - это было так чудовищно глупо, что он никому не осмеливался рассказать такое, - что пока он нащупывает выключатель, какая-то ужасная когтистая лапа тихонько ложится на его руку - а затем резко вдергивает его в темноту, которая пахнет грязью и сыростью, и бесцветными гнилыми овощами.
      Глупо! Не было ничего такого дико злобного, волосатого с когтями. Время от времени кто-то сходил с ума и убивал множество людей - Чет Хантли рассказывал о таких вещах в вечерних новостях, - и конечно же были коммунисты, но не существовало жившего в подвале чудовища. И все-таки мысль о нем свербила. В те бесконечные минуты, пока правая рука его тянулась к выключателю, левая в это время судорожно хваталась за дверной косяк, казалось, что подвальный запах заполняет весь мир. Сейчас запах грязи, сырости и гнилых овощей сольется в безошибочный неотвратимый, запах - запах чудовища, апофеоза всех чудовищ. Это был запах чего-то такого, чему не было названия: запах ЕГО, затаившегося перед прыжком - и его, готового к прыжку. Существо это чем-то питалось, но особенно изголодалось оно по человечине, по мясу мальчика.
      В тот день он открыл дверь и потянулся к выключателю, одновременно держась, как обычно, мертвой хваткой за дверной косяк. Глаза его были в тревоге закрыты, кончиком языка он увлажнял пересохшие губы - так измученный жаждой корешок нащупывает воду в пустыне. Смешно? Наверно. Эх, ты! Смотрите-ка, Джордж! Джордж боится темноты! Что за ребенок!
      Звуки пианино доносились из той комнаты, которую папа называл гостиной, а мама - залом. Музыка звучала как будто из другого мира, издалека - так должен звучать разговор и смех для измученного, борющегося с встречным течением пловца. Его пальцы нашли выключатель. Щелк! - И ничего. Никакого света!
      Вот те на! Электричество!
      Джордж отдернул руку, как от корзины, наполненной змеями. Он шагнул в разверстую дверь подвала, сердце у него в груди учащенно билось. Электроэнергии не было, конечно, - он забыл, электроэнергию отключили. Бог ты мой! Что теперь делать? Идти назад и сказать Биллу, что он не может достать коробку с парафином, в темноте, он боится, ведь ЧТО-ТО может схватить его, пока он стоит на лестнице в подвал, ЧТО-ТО такое, что заграбастает его, намного страшнее комми или убийцы? ОНО просто размажет часть его "я" по ступеням лестницы? Другие ох и посмеялись бы над такой нелепой фантазией, но Билл, он смеяться не станет. Билл взбесится и скажет: "Стань взрослым, Джордж! Ты хочешь этот кораблик или нет?"
      И, как будто отгадав его мысли, Билл позвал из спальни:
      - Ты там не уммер, Джордж?
      - Нет, я иду, - тотчас отозвался Джордж. Он потер руки, стараясь разгладить кожу, чтобы исчезли предательские гусиные пупырышки.
      - Я просто задержался попить...
      - Ну, ппоторапливайся!
      И он прошел четыре ступеньки вниз, в самый подвал, - сердце, теплый бьющийся молоточек, ушло у него в пятки, волосы на затылке встопорщились, глаза горели, а руки были ледяные - уверенный, что вот сейчас дверь подвала распахнется сама собой, закрыв белый свет, проникающий из кухни, и потом он услышит ЕГО, нечто похуже всяких комми и убийц на свете, хуже, чем японцы, хуже, чем варвар Аттила, хуже, чем что-либо в сотне фильмов ужасов. ОНО ползает где-то в глубине подвала - он слышит рычание в доли секунды, перед тем, как ОНО набросится на него и выпустит ему кишки.
      Запах в подвале сегодня был тяжелее, чем всегда, из-за наводнения. Их дом стоял высоко на Витчем-стрит, у гребня холма, и потому избежал наихудшего, но все равно внизу стояла вода, просочившаяся через старый каменный фундамент. Из-за неприятного запаха становилось трудно дышать.
      С максимальной быстротой Джордж изучил весь хлам, разбросанный на полке: старая банка из-под киви, гуталин, тряпки, разбитая керосиновая лампа, две пустые бутылки Виндекс, банка с воском "Черепаха". Каким-то таинственным образом эта банка стукнула его, и он несколько секунд в гипнотическом замешательстве смотрел на черепаху, нарисованную на крышке. Затем подвинул ее... - и вот, наконец-то, она, вожделенная квадратная коробочка с надписью "Галф".
      Джордж схватил ее и быстро побежал вверх по лестнице, сообразив вдруг, что у него сзади болтается незаправленный хвост рубашки, и уверенный в том, что эта оплошность сработает против него: ТО, что в подвале, выпустит его, но в самый последний момент схватит за этот хвост и затащит обратно...
      Он добежал до кухни, с грохотом затворил за собой дверь и прислонился к ней спиной, закрыв глаза, весь в поту, крепко сжав в руке коробочку с парафином.
      Пианино замолкло, и до него донесся голос мамы:
      - Джордж, в следующий раз не мог бы ты быть поаккуратнее с дверью? Так ты нам разобьешь все тарелки в буфете.
      - Извини, мама, - отозвался он.
      - Джордж, ты теряешь время, - сказал Билл из спальни. Он говорил тихим голосом, чтобы мама не слышала.
      Джордж выдавил из себя смешок. Его страх уже улетучился. Так ускользает кошмар от человека, только что проснувшегося в холодном поту и тяжело дышащего; он ощущает свое тело и осматривается, чтобы удостовериться, что ничего страшного не происходит, и вскоре полностью абстрагируется от сна. Кошмар понемногу оставляет его в тот момент, когда ноги его коснутся пола, рассеивается, когда он примет душ и разотрется полотенцем, а к концу завтрака и вовсе улетучивается.., до следующего раза, когда, снова охваченный кошмаром, он вспоминает все.
      "Та черепаха, - думал Джордж, приближаясь к полке, на которой лежали спички. - Где раньше я видел такую черепаху?"
      Но ответа не было, и Джордж выбросил вопрос из головы.
      Он взял с полки коробок спичек, снял нож с гвоздя (держа острие на расстоянии от себя, как учил его отец) захватил маленькую миску из буфета в столовой и направился в комнату к Биллу.
      - Какой же ты жжжопа, Джордж, - сказал Билл довольно дружелюбно и убрал на ночной столик часть своего гриппозного набора: пустой стакан, бутыль с водой, книжки, пузырек специфического лекарства, запах которого Билл потом всю жизнь будет связывать с астматическим дыханием и с сопливым носом. Там было и старое радио, игравшее не Шопена и не Баха, а мелодию "Маленький Ричард", только очень нежно, так нежно, что Маленький Ричард лишен был своей неистовой силы. Их мать, изучавшая классическую музыку в Джуллиарде, не признавала рок-н-ролл, а просто не выносила его.
      - Я не жопа, - сказал Джордж) присев на край кровати Билла.
      - Нет, жопа, - сказал Билл. - Ничего, кроме большой черной жопы, вот ты кто.
      Пытаясь представить себе ребенка в виде большой жопы на ногах, Джорж начал хихикать.
      - Ты жопа больше, чем Августа, - сказал Билл, тоже захихикав.
      - А ты жопа больше, чем вся страна, - ответил Джордж. Мальчики раззадорились.
      Затем разговор перешел в шепот, понятный только маленьким мальчикам: обсуждалась, кто самая большая жопа, у кого самая большая жопа, чья жопа самая черная и т, п. Наконец, Билл произнес одно из запрещенных слов - он обвинил Джорджа в том, что тот - большая черная ЗАСРАННАЯ жопа - и оба они расхохотались. Смех Билла перешел в приступ кашля. Когда он стал задыхаться от кашля (лицо его приобрело сливовый оттенок, испугавший Джорджа), пианино снова замолкло. Оба мальчика посмотрели в сторону гостиной и услышали скрип отодвигаемого от пианино стула, и торопливые шаги матери. Билл уткнулся ртом в локтевой сгиб, пытаясь подавить кашель, и указал на бутыль с водой. Джордж налил ему стакан воды, и Билл ее тотчас выпил.
      Пианино снова заиграло - снова "к Элизе". Заика Билл никогда не забывал этой пьесы и даже много лет спустя у него по спине и по рукам бегали мурашки и падало сердце, когда он вспоминал: "Мама играла это в тот день, когда умер Джордж".
      - Ты больше не кашляешь, Билл?
      - Нет.
      Билл вытащил таблетку из коробочки с лекарствами, откашлялся, выплюнул мокроту в марлечку, скрутил ее и бросил в корзинку для мусора, стоявшую у кровати, в которой уже было полно марлевых комочков. Затем он открыл коробочку с парафином и положил кубик воска на ладонь. Джордж внимательно смотрел на Билла, но молчал и никаких вопросов не задавал. Джордж знал: когда Билл что-то делает, он не любит, чтобы с ним заговаривали, зато если будешь держать рот на замке, Билл сам все объяснит.
      Билл взял нож и отрезал маленький кусочек от кубика парафина.
      Он положил кубик в миску, зажег спичку и положил ее поверх парафина. Оба мальчика уставились на маленькое желтое пламя, а ветер на улице в это время стучал дождем в окна дома.
      - Нужно сделать кораблик водонепроницаемым, иначе он намокнет и потонет, сказал Билл. Говоря с Джорджем, он мало заикался, иногда вообще не заикался. А вот в школе заикание было настолько сильным, что становилось трудно говорить. Общение с одноклассниками прерывалось, и они отводили глаза в сторону, а Билл сидел, стиснув руками края парты, и лицо у него становилось красным под цвет волос, а глаза суживались в щелки, когда он силился выдавить слово из своей заикающейся глотки. Иногда - довольно часто - это получалось. Но порой усилия оказывались тщетными. Когда ему было три года, его сбило машиной и отбросило в сторону дома. Мама говорила, что тот несчастный случай и вызвал заикание. Но Джорджу иногда казалось, что отец, да и сам Билл не были в этом уверены.
      Кусочек парафина в миске почти полностью растаял. Пламя спички расползлось, стало синим в месте соприкосновения с картонной подпоркой, а затем потухло. Билл опустил палец в жидкость и тут же, обжегшись, отдернул. "Горячо" - сказал он. Через несколько секунд он снова окунул палец в жидкий воск и начал размазывать его по сторонам кораблика; воск быстро высыхал, приобретая молочный оттенок.
      - Можно мне? - спросил Джордж.
      - О'кей. Только не капни на одеяло, а то мама убьет тебя.
      Джордж опустил палец в парафин - очень теплый, но не горячий - и начал растирать его по другой стороне кораблика.
      - Не клади так много, жопа! - сказал Билл. - Ты хочешь утопить его в самом первом рейсе?
      - Нет-нет.
      - Тогда клади поменьше.
      Джордж закончил другую сторону, подержал кораблик в руках. Он стал чуть-чуть тяжелее, но не намного. - Холодно. Я пойду пущу его, - сказал Джордж.
      - Да, давай, - сказал Билл. Он вдруг устал - устал и выглядел не лучшим образом.
      - Жаль, что ты не можешь пойти, - сказал Джордж.
      Он действительно жалел. Правда, Билл любил командовать, но у него всегда были здравые идеи и он никогда не задавался. - Это ведь твой кораблик.
      - Он твой. Мне тоже жалко, что я не могу пойти.
      - Ну... - Джордж с корабликом в руках переминался с нот на ногу.
      - Надень дождевик, - сказал Билл, - а то подхватишь грипп, как я. А можешь заразиться и от моих микробов.
      - Спасибо Билл. А здоровский кораблик... - и он сделал то, что давно не делал, и чего Билл никогда не забывал: он наклонился и поцеловал брата в щеку.
      - Теперь наверняка заразишься, жопа, - сказал Билл, но при этом был очень доволен. Он улыбнулся Джорджу. - Отнеси все это назад, а то мама расстроится.
      - Конечно. - Джордж собрал весь материал для создания водонепроницаемости и вышел из комнаты. Кораблик лежал на парафиновой коробочке, коробочка - в миске.
      - Джордж?..
      Джордж обернулся и посмотрел на брата.
      - Будь осторожен.
      - Конечно. - Брови Джорджа удивленно поднялись. Так говорила мама, но не брат, пусть даже старший. Это было так же необычно, как и то, что он поцеловал Билла. - Конечно.
      Он ушел. Больше Билл никогда не видел его.
      3
      Теперь Джордж был здесь, гоняясь за своим корабликом по левой стороне Витчем-стрит. Он бежал быстро, но вода бежала быстрее, и его кораблик вырвался вперед. Он услышал все более усиливающийся гул и увидел, что в пятидесяти ярдах от холма вода из канавы стекает в еще открытый водосток. Джордж заметил, что из водостока торчала сломанная ветка с темной и блестящей, как у шкуры тюленя, корой. Кораблик на какое-то мгновение задержался там, а затем соскользнул внутрь. Вот куда занесло его кораблик!
      - Черт побери! - закричал Джордж в отчаянии.
      Он побежал быстрее, еще надеясь поймать кораблик. Потом нога его соскользнула, и он пошел враскорячку, ободрав колено и плача от боли. Передвигаясь таким образом, он увидел, как его кораблик качнулся дважды, но его в тот же миг подхватило потоком, и затем он исчез.
      - Черт возьми! - снова закричал Джордж и ударил кулаком по мостовой.
      Это причинило новую боль, и он снова заплакал. Так глупо потерять кораблик! Он поднялся и пошел к стоку. У края его он встал на колени, вперившись глазами вовнутрь. Падая в темноту, вода издавала глухой звук. Это был какой-то мистический звук. Он напоминал ему о... "Ух!" - этот звук вырвался из него, как разжатая пружина, и он отшатнулся.
      Там, внизу, были желтые глаза, глаза, которые он всегда себе представлял, но никогда в действительности не видел - у себя дома, в подвале. Это животное, подумал он бессвязно, какое-то животное, может быть, домашний кот, который застрял там...
      Все-таки он готов был бежать - бежать тотчас же, без оглядки, когда его внутренний регулятор оправился от шока, произведенного сверкающими желтыми глазами. Он почувствовал грубую поверхность щебенки и холодную воду пальцами. Он уже видел, как встает и ретируется, и тогда какой-то голос - совершенно разумный и довольно приятный голос - сказал ему оттуда: "Привет, Джорджи".
      Джордж заморгал и снова посмотрел вовнутрь. Он едва мог поверить тому, что видит; это было похоже на какую-то выдумку или на кино, где животные танцуют и разговаривают. Если бы он был на десять лет старше, он бы не поверил в то, что видит, но ему было не шестнадцать, а всего шесть лет.
      В канаве был клоун. Видно было неважно, но достаточно хорошо, чтобы Джордж Денбро убедился в том, что он видит. Это был клоун, похожий на клоуна в цирке или по телевизору. Он выглядел как нечто среднее между Бозо и Кларабель, который (или которая? - он никогда не знал точно, он это или она) гудел в рожок по утрам в крестильные субботы; только Боб Буффало мог понять Кларабель, и это всегда задевало Джорджа. Лицо клоуна в канаве было белым, с обеих сторон его плешивой головы торчали смешные клочья рыжих волос, а к губам налипла клоунская гримаса. Живи Джордж позже, ему бы прежде всего пришел в голову Рональд Макдональд, а вовсе не Бозо и Кларабель.
      Клоун держал в одной руке связку разноцветных воздушных шаров - словно разноцветные сочные плоды. А в другой руке - бумажный кораблик Джорджа.
      - Хочешь свой кораблик, Джордж? - улыбнулся клоун.
      Джордж улыбнулся в ответ. Он не мог не улыбнуться - улыбку клоуна нельзя было оставить без ответа.
      - Конечно, - сказал он.
      Клоун засмеялся. - Конечно! Это хорошо. Это очень хорошо! А как насчет шарика?
      - Ну.., конечно! - Джордж потянулся было, но затем нехотя убрал руку.
      - Мне не разрешают ничего брать у чужих. Так сказал папа.
      - Очень мудро с его стороны, - сказал, улыбаясь, клоун, устроившийся в канаве.
      "Как это я мог подумать, что у него желтые глаза?" - недоумевал Джордж. Они были ясными, живыми, голубыми - как у мамы, как у Билла. - Это очень мудро, конечно. Поэтому я хочу представиться. Джордж, я мистер Боб Грей, известный также как Танцующий Клоун Леннивайз. Леннивайз, познакомься с Джорджем Денбро. Джордж, познакомься с Леннивайзом. Теперь мы знаем друг друга. Я тебе не чужой, и ты мне не чужой. Правильно я говорю?
      Джордж хихикнул. - Думаю, что да. - Он потянулся снова - и снова убрал руку. - Как вы туда попали?
      - Буря сдула меня, - сказал Танцующий клоун. - Она одула весь цирк. Ты чувствуешь запах цирка, Джордж?
      Джордж весь подался вперед. Внезапно он почувствовал запах арахиса. Горячие жареные арахисовые орешки! И уксус! Белая масса, которую вы кладете на жаренные ломтики картофеля через отверстие в крышке. Он мог почувствовать запах сладкой ваты и жареных пончиков и слабый, но явственный запах испражнений дикого животного. Он уловил запах свежих опилок. И еще...
      И еще при всем при этом был запах потопа и гниющих листьев и мрачных теней. Запах был сырой и затхлый. Запах подвала.
      Но другие запахи были сильнее.
      - Вы уверены, что я чувствую его? - сказал он.
      - Хочешь свой кораблик, Джорджи? - спросил клоун. - Я повторяюсь, так как ты, по-видимому, не очень-то его жаждешь.
      Он, улыбаясь, протянул кораблик. На клоуне был мешковатый шелковый костюм с огромными оранжевыми пуговицами. Впереди болтался яркий галстук, на руках были большие белые перчатки, наподобие тех, что всегда носили добрый Микки Маус и Утенок Дональд.
      - Да, конечно, - сказал Джордж, глядя в водосток.
      - А шарик? У меня есть красные, и зеленые, и желтые, и голубые...
      - А они летают?
      - Летают? - Лицо клоуна расплылось в улыбке. - Да, конечно! Они летают! А вот сладкая вата...
      Джордж потянулся.
      Клоун схватил его за руку.
      И Джордж увидел, что лицо клоуна изменилось.
      То, что он увидел потом, было настолько ужасно, что все его наихудшие представления о подвале в сравнении с этим походили на сладкие грезы; то, что он увидел, помутило его рассудок.
      - Они летают, - сказало то, что было в канаве сиплым хихикающим голосом. Оно схватило руку Джорджа мертвой хваткой, оно утащило Джорджа в эту ужасную темноту, где вода бесновалась, клокотала и ревела так, как когда она несет груз обломков после страшнейшей бури в море. Джордж отпрянул от этой кромешной тьмы и начал кричать в дождь, безумно кричать в бледное осеннее небо, которое нависло над Дерри в тот день осенью 1957 года. Крик его был пронзительный и пронизывающий, и все, кто жил на Витчем-стрит - от начала улицы и до ее конца - поспешили к окнам или открыли двери. "Они летают, Джорджи, прорычало ОНО, они летают, и когда ты спустишься сюда со мной ты тоже полетишь".
      Плечо Джорджа ударилось о цемент в основании водостока, и Дейв Гарднер, который в тот день не пошел на работу из-за наводнения, видел маленького мальчика в желтом дождевичке, маленького мальчика, который кричал, извивался в водостоке, грязная вода заливала ему лицо, крики захлебывались и приглушались водой.
      "Все здесь плавает, - шипел хихикающий мерзкий голос, затем внезапно раздался звук, какой бывает, когда что-то рвется, вырвалась вспышка агонии, и Джордж Денбро больше ничего не узнал...
      Дейв Гарднер прибежал первым, и хотя прошло всего сорок пять секунд после первых криков, Джордж Денбро был уже мертв. Гарднер взял его сзади за дождевичок, вытащил на улицу.., и сам закричал, так как тело Джорджа перевернулось у него в руках. Левая сторона плаща у него было ярко-красная. Кровь стекала в сточную канаву из зияющей дыры, где раньше была левая рука. Кусок кости, ужасно яркий кусок кости, торчал из разорванной материи.
      Глаза мальчика смотрели в белое небо, и когда Дейв, шатаясь, в полной прострации шел по улице, а другие люди в суматохе бежали по ней, глаза стали наполняться дождем.
      Где-то внизу, в бушующей канализации, до предела заполненной нечистотами ("Никто не мог там тогда находиться говорил позже с негодованием, почти с яростью репортеру Дерри Ньюз шериф округа, - самого Геркулеса смело бы в том неистовствующем потоке"), кораблик Джорджа продолжал свой путь через темные отсеки и длинные бетонные проходы, в которых ревела и клокотала вода. Какое-то время он плыл бок о бок с мертвым цыпленком, желтые лапки которого стали почти прозрачными, а потом, где-то в восточной части города, цыпленок был снесен течением влево, в то время как кораблик продолжал плыть прямо.
      Через час, пока мать Джорджа приводили в чувство в реанимационной палате домашнего госпиталя Дерри и пока Заика Билл сидел ошеломленный, белый и безмолвный в постели, слушая хриплые рыдания отца в гостиной, где мать играла "к Элизе", когда Джордж уходил из дома, кораблик вырвался через лазейку, как пуля из дула ружья, и на огромной скорости устремился к шлюзу и далее в безымянный поток. Когда минут через двадцать он вышел в бурлящую, вспученную реку Пенобскот, вверху на небе явились первые проблески синевы. Буря кончилась.
      Кораблик погружался и всплывал, вода затекала вовнутрь, но он не тонул: два брата обезопасили его. Не знаю, где он в конце концов оказался, если это могло произойти; быть может, добрался до моря и плавает там вечно, как сказочный волшебный корабль. Я знаю о нем лишь то, что пересекая черту города Дерри, штат Мэн, он все еще плыл по воде, но с этого момента навсегда уходит из моего рассказа.
      Глава 2
      ПОСЛЕ ФЕСТИВАЛЯ
      (1984)
      1
      Адриан потому носил эту шляпу, позже говорил рыдая его друг в полиции, что он выиграл ее в конкурсе-фестивале как раз за шесть дней до своей смерти. Он гордился ею.
      - Он носил ее, потому что ЛЮБИЛ этот дерьмовый городишко, - орал полицейским его друг Дон Хагарти.
      - Спокойно, спокойно - нет необходимости в таких выражениях, - сказал Хагарти офицер Гарольд Гарднер. Гарольд был одним из четырех сыновей Дейва Гарднера. В тот роковой день, когда Дейв Гарднер нашел безжизненное, лишенное руки тело Джорджа Денбро, его сыну было шесть лет. А в этот день, спустя почти двадцать семь лет, ему было тридцать два и он начинал лысеть. Сознавая, какую горесть и боль испытывает сейчас Хагарти, Гарольд Гарднер в то же время понимал, что нельзя принимать его горести всерьез. Этот человек, если вообще его можно называть человеком, красил губы и носил атласные панталоны, так плотно его облегавшие, что вырисовывалась каждая складка на его члене. Горе горем, печаль печалью, а все же он без сомнения тронутый. Как и его друг, покойный Адриан Меллон.
      - Давай-ка провернем все сначала, - сказал коллега Гарольда, Джеффри Ривз. - Вы вдвоем вышли из Фэлкона и пошли по направлению к каналу. Что потом?
      - Сколько раз, идиоты, я вам должен пересказывать это? - продолжал орать Хагарти. - Они убили его! Они сделали из него котлету! И для них это просто обычный день в Мако Сити! Хагарти зарыдал.
      - Ну, еще раз, терпеливо повторил Ривз. - Вы вышли из Фэлкона. Что потом?
      2
      Внизу, в комнате следователей, двое других полицейских разговаривали со Стивом Дубей, юношей семнадцати лет; наверху в комнате для работы с несовершеннолетними еще двое допрашивали Джона Вебби Гартона, которому было восемнадцать; а в кабинете шефа полиции на пятом этаже сам шериф Эндрю Рейдмахер и помощник прокурора округа Том Бутильер допрашивали пятнадцатилетнего Кристофера Унвина. Унвин - на нем были стертые джинсы, засаленная, почти липкая рубашка и саперные ботинки - плакал. Рейдмахер и Бутильер хорошенько взялись за него, так как поняли, что он - самое слабое звено во всей этой цепочке.